СЕДЬМОЙ ДОКЛАД. Берлин, 13 апреля 1908 г

В последний раз, когда мы здесь встречались, я мог закончить тем, что сказал, что христианство есть нечто более глубокое, более всеобъемлющее, нежели то, что заключено в религиозном элементе, и что в те будущие времена, когда человечество вырастет за пределы того, что в ходе времен привыкли называть религией, в том далеком будущем, сказал я тогда, содержание христианства, освобожденное от религиозного в древнем смысле элемента, станет для человечества фактом духовной культуры. Таким образом, христианство сможет само преодолеть ту форму, которую мы, исходя из предыдущего развития культуры, вправе рассматривать как форму религиозной жизни.

С того последнего доклада мне пришлось столкнуться с многообразными симптомами культурной жизни. Вы знаете, что между той и нашей сегодняшней встречами лежит небольшая часть духовнонаучной работы в трех северных странах: Швеции, Норвегии и Дании. На позапрошлой неделе у меня был также доклад в Стокгольме. Вам будет понятно, если я скажу, что в тех северных странах, в которых из-за малого числа жителей так много места для людей, что они живут дальше друг от друга, чем мы в наших странах среднеевропейской культуры — упомянем только, что вся Швеция имеет столько же жителей, сколько один Лондон, — что в тех местностях, в которых есть столько места, имеются также условия для проявления древних северных богов и существ духовного жизненного окружения. Вполне можно сказать: для тех, кто знает нечто о спиритуальности, это в известном отношении так, что из всех углов и концов мелькают духовные лики тех древних северных божественных существ, которые стояли перед духовным ликом северных посвященных в северных мистериях в те времена, когда христианская идея еще не вошла в мир.

Внутри этой не только в поэтическом, но также и в спиритуальном смысле пронизанной сагами местности можно найти и другой симптом. Между докладами в Стокгольме я должен был докладывать в Упсале. В библиотеке Упсалы — среди свидетельств спиритуалыюго рода о древних дохристианских временах — спокойно лежит первый древний германский перевод Библии, так называемый Серебряный кодекс, Четвероевангелие, переведенные в четвертом столетии готским священником Вульфилой. Примечательно: в силу кармической цепи этот христианский документ во время Тридцатилетней войны был вывезен из Праги, где он до этого находился, и хранится теперь в окружении тех духовных существ, которые, как минимум в воспоминаниях, наполняют духовную атмосферу той местности. И словно так и должно быть, что этот документ должен покоиться в этом месте, здесь имеет место еще одна необыкновенная история. Одиннадцать станиц этого Серебряного кодекса однажды были украдены одним любителем. Спустя длительное время его наследник почувствовал такие угрызения совести, что прислал эти одиннадцать страниц в Упсалу, так что они теперь находятся там вместе с остальными страницами первого германского перевода Библии.

Из тех трех открытых докладов в Стокгольме, которые я должен был прочитать, один должен был быть посвящен главной идее «Кольца Нибелунгов» Вагнера. И как раз в это время афишные столбы в городе извещали о постановке «Вагнер. Рагнарек — сумерки богов» как последнем вечере представления этого «Кольца Нибелунгов». Это действительные симптомы, которые таким необычным образом переплетаются друг с другом: мир северных саг, которые всегда содержат глубокие указания на то, что однажды придет Тот, кто освободит этот северный мир богов. Я часто обращал ваше внимание на то, что это настроение северных саг обнаруживается как отзвук в среднеевропейском облике в том, что Зигфрида поражают в то единственное место, которое еще было уязвимо, и этим пророчески указывается на то место, которое позже у Другого будет покрыто крестом — чтобы одновременно подчеркнуть: здесь то место, где еще нечто отсутствует. Это не просто поэтическая игра, но это нечто, что извлечено из глубин инспирации мира саг. Потому что этот трагический мотив покоится как на северной саге, так и на лежащей в ее основе мистерии, что на месте северного мира богов позже вступит христианский принцип. В северных мистериях везде обращается внимание на то, что, собственно, значат эти сумерки богов. Одновременно подчеркивается — я имею этим самым в виду нечто большее, чем просто поэтический образ — что в глубине народного чувства воспоминания о древних богах весьма дружески уживаются с тем, что вошло с христианством. Это ощущается как симптом, эта покоящаяся готическая Библия внутри древних воспоминаний.

Можно и дальше ощутить как симптом, как указание на будущее, что в стране, где боги времен «Сумерек богов» были так жизненны, как только возможно, что эти боги снова возрождаются, воскресают в данной им Рихардом Вагнером форме вне узких границ движущейся религиозной жизни. Потому что кто хоть немного в состоянии понимать знаки времени, тот увидит в искусстве Рихарда Вагнера первую проблеснувшую звезду, как христианство в его глубочайшей идее выступает из узких рамок религиозной жизни в широкий круг современной духовной культуры. Можно бы подслушать в душе Рихарда Вагнера, как религиозная идея христианства выступает наружу, как она разрывает религиозные путы, чтобы стать чем-то всеобъемлющим. Когда он на берегу Цюрихского озера у виллы Везендонк как раз в Страстную Пятницу 1857 года смотрел на первые распускающиеся весенние цветы, и в этой распускающейся жизни воспринял душевное зерно «Парсифаля», то это и есть такая трансформация того, что в христианстве сначала живет как религиозная идея, на более широком плане. И после того как он сначала возвысил себя в своей душе к тому пророческому провозвестию христианства, которое у него так мощно воссияло в его «Кольце Нибелунгов», позже в «Парсифале» эта христианская идея выступила в полном объеме и завоевала дальнейшие горизонты. Этим самым она стала исходным пунктом для того будущего, когда христианство будет не только религиозной жизнью, но и жизнью познания, жизнью искусства, жизнью красоты в всеобъемлющем смысле слова.

Это должно быть сегодня поставлено перед вашей душой, чтобы примкнуть к окончанию нашего предыдущего рассмотрения как нечто, что может возбудить основное ощущение того, чем станет однажды христианство для человечества. Опираясь на это, мы хотим сегодня, исходя из глубины развития человечества, обозреть отношения между религией и христианством. Также и момент времени, в который мы хотим сделать это рассмотрение, не является неблагоприятным, чтобы как раз такое рассмотрение предложить нашей душе.

Мы находимся в непосредственной близости к тому великому символическому празднику, который можно выразить как праздник, который указывает на победу духа над смертью. Мы находимся в преддверии Пасхи. И мы вспоминаем, возможно, то рассмотрение, когда мы пытались вникнуть в суть Рождества, исходя из глубин сущности мистерий. Когда мы представим себе с некой высокой точки зрения на одной стороне праздник Рождества, на другой стороне Пасху с ее бликом на Троицу, то как раз тогда, когда мы это правильно рассматриваем, чудесным образом перед нашими духовными глазами предстает отношение между религией и христианством.

Мы будем вынуждены еще и дальше привлекать основы для этого рассмотрения, но и из этого мы будем видеть, что, собственно, в таких праздниках является законсервированным, и что они могут пробуждать в нашей душе. Мы будем еще и дальше возвращаться в развитии человечества, хотя и не так далеко, как в наших последних докладах, из-за недостатка времени и места. Но рассмотрения, которые мы предприняли, послужат нам помощью, так как мы из этого увидели ход развития Земли и его взаимосвязь с развитием небесных существ. Сегодня мы будем углубляться в прошлое только примерно до середины атлантического периода времени. Это тот период времени, когда предки сегодняшнего человечества жили на западе Европы между Европой и Америкой, на том континенте, который сегодня образует дно атлантического океана. Земля тогда выглядела по-другому. Что сегодня является поверхностью воды, тогда было поверхностью земли, и там жили предки людей, которые сегодня образуют европейско-азиатскую человеческую культуру. Если мы кинем духовный взгляд на душевную жизнь этого атлантического народа, то душевная жизнь предстанет нам совершенно иначе, нежели душевная жизнь послеатлантического человечества. Из предыдущих рассмотрений мы знаем, как мощно в ходе земного развития все изменилось, а также и в душе человека, вплоть до перемены состояния в момент дневной бодрственности и ночного сна — все в жизни человеческого сознания изменилось с того времени.

Сегодня это нормально для человека, когда он просыпается утром, что он со своим астральным телом и Я погружается в физическое и эфирное тела. И тем, что он погружается, он создает возможность, чтобы его глаза видели, его уши слышали, и его другие чувственные органы воспринимали впечатления чувственного мира вокруг него. Он погружается в свой мозг и свою нервную систему и комбинирует свои чувственные впечатления. Это его дневная жизнь. Вечером он снова извлекает свое астральное тело и свое Я из своих физического и эфирного тел. И когда человек засыпает, его физическое и эфирное тела лежат в постели, тогда исчезают все впечатления чувственного мира и дневной жизни. Тогда исчезают удовольствие и печаль, радость и боль, все, что составляет внутреннюю душевную жизнь, и темень и мрак являются ночной жизнью вокруг человека.

Но в середине атлантического времени это было еще не так. Тогда жизнь сознания человека представляла существенно другую картину. Когда человек утром погружался в свое физическое и свое эфирное тела, тогда ему навстречу выступали не те определенные четко обозначенные образы физического внешнего мира, но образы были гораздо более неопределеннее, примерно так, как сегодня являются нам уличные фонари в густом тумане, как будто окруженные аурическими радугоподобными образами. Здесь вы имеете небольшое подобие, чтобы составить себе представление о том, что видел атлант в середине своего периода времени. Только эти цвета, окружавшие предметы, которые еще не были заслонены четкими контурами, как их сегодня видит человек, а также звуки, звучавшие из предметов, не были еще столь сухими и скучными цветами и тонами, как сегодня. В этих цветных контурах, которые окружали также все живые существа, выражалось нечто из внутренней душевной жизни существ, так что человек, если он погружался в свои физическое и эфирное тела; воспринимал еще нечто от духовной сущности явлений, которые его окружали, в отличие от сегодняшнего дня, когда он, погрузившись утром в свое эфирное и физическое тела, воспринимает только число физические предметы в их четких границах и цветных поверхностях. И если вечером человек оставлял свои физическое и эфирное тела, тогда вокруг него простиралась не беззвучная тишина и темнота. Тогда образы, которые он воспринимал, были для него самое большее несколько иными, однако едва ли намного слабее, чем днем. Различие было только в том, что во время дневной жизни он воспринимал предметы минерального, растительного, животного и человеческого царств. Однако ночью, когда человек выходил из своего физического и эфирного тел, тогда пространство вокруг него наполнялось также такими красочными образами и тонами, исходившими из всевозможных впечатлений обоняния и вкуса от всего, что находилось вокруг него. Однако эти цвета и тона и эти впечатления от тепла и холода, которые он воспринимал, это были одежды и оболочки духовных существ, которые не опускались до физического воплощения, существ, чьи имена и образы можно получить в сагах и мифах. Потому что саги и мифы являются не народным творчеством, а воспоминаниями о тех видениях, которые имели люди древних времен в подобных состояниях; потому что эти люди воспринимали духовное днем, и духовное ночью. Человек действительно жил ночью, окруженный тем северным божественным миром, о котором сообщают саги и мифы. Один, Фрея и все другие образы северных саг не выдуманы. Они переживались так же подлинно в духовном мире человечеством того времени, как сегодня человек переживает окружающих его современников. И саги и мифы являются воспоминаниями о том, что переживал человек во всем том, что он делал в своем сумрачном ясновидческом состоянии.

Когда это состояние сознания, которое развилось из еще более древнего состояния, взрастало больше и больше, тогда солнце на небе стояло в знаке весов, в том пункте времени, который мы сегодня называем весной. И если мы теперь пойдем дальше, в то время, которое называется атлантическим, мы увидим, как все больше образуется состояния, которые мы имеем сегодня. Все более смутными, все менее различимыми становились впечатления, которые имел человек, когда его астральное тело и его Я ночью отделялись от физического и эфирного тел. Все более отчетливыми становились иные образы, которые он воспринимал, когда был внутри своих физического и эфирного тел. Словом, все больше и больше — если позволите выразиться парадоксально — ночь для него становилась ночью, а день становился днем.

Затем наступил атлантический потоп и затем пришли послеатлантические культуры, те культуры, которые я вам часто описывал, которые мы называем древнеиндийская культура, во время которой святые Риши сами учили людей, древнеперсидская, халдейско-ассиро-вавилоно-египетская культура, затем греко-латинская, и, наконец, наша культура. Если мы сегодня захотим описать настроение, в котором пребывали люди послеатлантического времени и частично также последнего времени атлантической эпохи, то это настроение выступает нам навстречу таким образом: везде народы, также и те, которые ушли на восток и там осели как потомки атлантических народов, еще были во власти древних воспоминаний, древних саг и мифов, которые воспроизводили то, что люди переживали в более ранние времена, в более ранних состояниях сознания атлантического времени. Эти саги народы взяли с собой из атлантического времени, хранили и рассказывали их. Это было нечто, что их наполняло, и древнейшие жители севера еще чувствовали силу, которая из саг и мифов говорила к ним, потому что эти древнейшие имели воспоминания о том, что их предки сами видели то, о чем рассказывается.

Еще нечто другое сохранялось внутри этих народов. А именно, то, что эти народы не пережили, но что пережили те, которые были посвященными тех древних времен, священники мистерий и мудрецы мистерий. Им было позволено духовно смотреть в те самые глубины мирового бытия, которые сегодня все снова открываются благодаря духовному исследованию. Им было позволено, потому что состояния душ предков человека внутри поколения посвященных были такими, как народная душа, которая в древние времена еще жила в духовном мире. Даже если это ясновидческос состояние тех древних времен в сумрачном виде все же еще было. Так как народы хранили свои саги, сказки, легенды, которые в многократно преломленном излучении доказывали то, что раньше переживалось, то в пра-древней мудрости было сохранено то, что созерцалось в мистериях, что лелеялось в древние времена: всеобъемлющее мировоззрение, которое затем в мистериях могло быть принесено тем, кого посвящали до непосредственно индивидуального состояния. Только искусственно можно было в древних мистериях вызывать те состояния, которые в древние времена были естественны.

Почему в те древние времена духовное восприятие было естественным? Потому что тогда существовала еще иная взаимосвязь между физическим и эфирным телами. Сегодняшняя взаимосвязь возникла в ходе последнего послеатлантического времени. У атлантического человека верхняя часть эфирной головы и также другие части эфирного тела простирались далеко вне его физической головы, и лишь постепенно, лишь в конце Атлантиды эфирная голова полностью погрузилась в физическую голову. Это привело почти к совпадению эфирного и физического тел. Через это слияние физической и эфирной головы было вызвано более позднее состояние сознания, которое и стало присущим для людей послеатлантического времени: возможность воспринимать физические предметы в их четких границах. Что он может слышать тона, ощущать запахи, видеть цвета поверхностей, когда они ему не являются больше свидетелями духовного внутри вещи, это все было связано с тем более сильным слиянием физического тела и эфирного тела, которое тогда постепенно наступало.

В более древние времена, когда эфирное тело еще частично находилось вне эфирного и физического тел, было еще так, что эта вне находящаяся часть эфирного тела могла еще получать впечатления от астрального тела, и эти впечатления являлись восприятиями древнего сумеречного ясновидения. Лишь когда эфирное тело полностью погрузилось в физическое тело, древнее сумеречное ясновидение было полностью отнято у человека. Поэтому в тех древних дохристианских мистериях у посвящаемых иерофантами должно было искусственным образом вызываться то состояние, которое в атлантическое время было естественным. Здесь мы видим, что с посвящаемыми учениками в храмах мистерий обращались таким образом, что после того как астральное тело получало соответствующие впечатления, эфирное тело частично извлекалось посвящающим священником, таким образом, что физическое тело вводилось в трех с половиной дневный летаргический сон, в своего рода состояние паралича. И когда эфирное тело становилось свободным, астральное тело могло передать ему все переживания, которые более ранний атлантический человек имел в естественном состоянии. Тогда древний посвящаемый мог видеть то, что было для него не просто сохраненным через писания, не просто традицией, но что теперь становилось для него индивидуальным переживанием.

Осознаем, что тогда переживал посвящаемый. В то время как священник мистерий частично извлекал из физического тела эфирное тело и вводил в это извлеченное эфирное тело впечатления астрального тела, посвящаемый переживал духовные миры настолько сильно, что воспоминания о них он мог внести в физический мир. Он становился свидетелем того, что происходило в духовных мирах. Он мог отложить свидетельства об этом в себе. И он теперь возвышался над всем тем, что было поделено на народы и нации, потому что он был посвящен в то, что все, все народы соединяет друг с другом: в прамудрость, в праистину.

Так это было в древних мистериях. Так это было также в те мгновения, о которых мне довелось рассказать вам при мистерии Рождества, в которой те вещи, которые, собственно, и образовывали характерное более позднего сознания, были скрыты от взора посвященного. Подумайте о том, что существенное послеатлантического сознания состояло в том, что человек теперь не может больше проникать во внутреннее вещей, что существует граница между ним и внутренним вещи, и что он видит только поверхности предметов физического мира. Что стало непроницаемым и непросматриваемым для сознания человека послеатлантического времени, то было для посвящаемого проницаемым и просматриваемым. Когда для него наступал великий момент, тот, который называют ночь посвящения, тогда он мог видеть сквозь твердь земли, и он мог «видеть солнце в полночь», духовное солнце видеть «в полночь». В сущности, это дохристианское посвящение было чем-то вроде вызывания того, что в древние времена было для людей естественным, что в древние времена люди переживали как свое естественное состояние сознания. Но люди все больше вырастали из этого воспоминания о древних временах. Мы видели, как шаг за шагом с прогрессивными культурными циклами человечество вырастало из тех древних воспоминаний, и как у него все больше и больше исчезала способность переживать нечто вне физического тела.

В первые времена послеатлантической эпохи в древней Индии, персидской, халдейской, даже еще в египетской культуре были многие люди, которые свое эфирное тело еще не соединили настолько со своим физическим телом, чтобы они не могли иметь впечатлений из духовных миров как атавистические остатки из более. ранних времен. Но затем во время греко-латинского времени исчезли все эти пережитки более раннего времени, и все меньше появлялась возможность проводить посвящение таким же способом, как раньше. Также исчезала возможность сохранять для людей воспоминания о древней прамудрости. Мы все больше приближаемся к нашему собственному пятому периоду, который, глядя изнутри, имеет совершенно особенное значение внутри эволюции человечества.

В четвертый временной период, то есть в греко-латинский, дело обстояло так, что можно сказать, тогда с равным успехом можно было как обладать возможностью воспоминания того, что человечество видело при помощи древнего сумеречного ясновидения, так и, с другой стороны, у некоторых людей полностью пребывать в физическом теле и вследствие этого быть абсолютно закрытым от духовных миров. Вся наша жизнь показывает нам, что человек нашего пятого послеатлантического периода опустился еще глубже в физическое тело. Внешним признаком этого является возникновение материалистических представлений. Они возникли сначала в четвертом периоде, у древнеэллинских атомистов. Затем они исчезают и возникают снова, пока не становятся все сильнее и сильнее в последние четыре столетия, так что человек не только потерял позитивное древнее содержание воспоминаний о духовных мирах, но также веру в духовные миры вообще. Это констатация факта. Человек в этом пятом периоде настолько глубоко опустился в физическое тело, что потерял даже веру. У многих людей эта вера в существование духовных миров полностью утеряна.

Спросим же себя сейчас с другой точки зрения: каким был ход человеческого развития? Мы оглядываемся назад в то древнее атлантическое время, которое мы попытались сделать сейчас наглядным, и мы можем сказать, что там человек жил со своими богами. Он верил не только в самого себя и в три царства природы, но он верил также в высшее царство духовных миров, так как он был их свидетелем в то атлантическое время. Не существовало большой разницы между его ночным и его дневным сознанием. Они были еще в равновесии, и человек был бы глупцом, если бы отрицал то, что действительно было вокруг него воспринимаемым, потому что он видел богов. Религии в нашем сегодняшнем смысле тогда, еще не могли существовать, потому что тогда люди еще не нуждались в религии. Что является содержанием религии, то для человека атлантического времени было фактом. Также как вам не нужна религия, чтобы верить в розы, лилии, скалы и деревья, так атланту не нужна была религия, чтобы верить в богов, потому что они были для него данностью.

Но эти факты все больше исчезали. Все больше содержание духовных миров становилось воспоминанием, частично сохраняемым в традициях, тем, что рассказывалось из древних времен, что это видели предки, частично сохранялось в сагах и мифах, и в том, что отдельные особо предрасположенные ясновидящие люди еще видели сами. Но прежде всего это содержание духовных миров сохранялось в том, что хранили священники в мистериях. Все, что хранили священники культа Гермеса в Египте, священники культа Заратустры в Персии, мудрецы халдеев, индийские последователи святых Риши, все это было не что иное, как искусство снова в посвящении делать человека свидетелем того, что пра-человечество видело естественным образом в своем окружении. И смотря по тому, чем был народ наделен, какими особенными способностями и ощущениями, смотря по климату, в котором он жил, от этого зависело, что именно сохранялось в мистериях, в религии народа преобразованным в образах. Однако прамудрость лежала в основе этих религий как великое единство. Эта прамудрость была одинаковой, единой, независимо от того, лелеял ли ее Пифагор в своей школе, или ученики Гермеса в Египте, или халдейские мудрецы, или последователи Заратустры в Передней Азии, или приверженцы Брахмы в древней Индии — везде одна и та же прамудрость, только обусловленная потребностями и особенностями отношений в народных религиях, как они нам в отдельных местностях являются. В этом видим мы становление религиозной культуры.

Так что же это такое религиозная культура? Религиозная культура является описанным образом действующим посредником между духовными мирами и той частью человечества, которая не обладает больше способностью воспринимать этот духовный мир собственными органами восприятия. Религия стала провозвестием, посланием духовного мира тем, кто не в состоянии больше переживать духовный мир как факт. Так распространилась духовная жизнь как культура в форме религии по земному шару. Так жила она в различных культурных периодах, от древнеиндийского, древнеперсидского, египетско-халдейского, греко-латинской эпохи до нашего времени.

Человек был погружен в свое физическое тело с целью познать внешний мир, пережить физическими чувствами, чтобы то, что он переживает снаружи при помощи, физических чувств, взять внутрь в свое духовное, чтобы вести его навстречу будущим ступеням эволюции. Однако сейчас, поскольку мы погрузились в физическое тело, так как мы перешагнули середину послеатлантической культуры, мы находимся в совершенно особой ситуации. Еще не все, но значительное число людей уже находится в этой ситуации. Все развитие внутри человечества происходит примечательным способом. Оно идет, так сказать, до известного момента вперед, а после этого момента оно идет в обратном направлении. После того как развитие опустилось вниз до известного момента, оно снова поднимается вверх и снова проходит через те же этапы, только в более высокой форме, таким образом, сегодня человек действительно стоит перед примечательным будущим: перед будущим — это знает каждый, кому известен этот глубокого значения факт развития человечества, — что его эфирное тело постепенно снова освобождается, после того как он погрузился в физическое тело, в котором он в четких границах и формах воспринимал все то, что можно воспринять сегодня в физическом мире. Эфирному телу необходимо снова освободиться, необходимо снова возвыситься, чтобы человек мог воспрянуть к одухотворению и мог снова воспринимать в духовном мире. Действительно, человечество сегодня уже находится в том пункте, когда у большой части человеческих индивидуумов снова освобождается эфирное тело.

Здесь нам навстречу выступает нечто в высшей степени необыкновенное. Это как раз тайна нашего периода культуры, которой мы сейчас касаемся, если проводим эти факты перед своим взором. Мы должны представить себе, что эфирное тело глубоко вошло в физическое тело, и теперь должно начать обратный путь. Оно должно взять из физического тела все, что может быть воспринято физическими чувствами. Но благодаря тому, что эфирное тело снова освобождается, все, что раньше было физической действительностью, должно быть постепенно снова одухотворено. Человек должен взять в будущее сознание, знание, что в физическом тоже есгь духовное. Потому что что выступает из него? Его эфирное тело выходит из физического тела, однако человек сохраняет только веру в физический мир, и у него отсутствует сознание, что духовное имеет действительность в физическом, которая выходит с эфирным телом как плод пережитого в физическом теле. Таким образом может случиться, что люди, так сказать, не находили бы подступа к этому высвобождению их эфирного тела.

Нам нужно точно и определенно ухватить пункт, где эфирное тело человека абсолютно и полностью сидит внутри физического тела и начинает снова выходить наружу. Нужно понять только: человек освобождает свое эфирное тело так, что он теряет веру, сознание духовного мира, пока он живет в физическом теле, что он себя таким образом отрезал от взаимосвязи с духовным миром в физическом теле. Нужно понять, что он так прочно и старательно опустился в физическое тело, что у него не было иного исхода, как поверить, что физическая жизнь является единственной действительностью. И теперь он вступает в следующий период. Эфирное тело выходит, оставляет его неизбежно, и человек оказывается не в состоянии войти в это состояние, что существует сознание духовного мира. Тогда он не признает этот духовный мир. Это то, что в ближайшее время может предстать перед человечеством: что оно не будет признавать духовный мир, который оно вынуждено будет переживать вследствие освобождения эфирного тела, что оно будет держать его за воображаемое, за фантастику, за иллюзию. И те, кто самым рафинированным образом — или, скажем, чтобы не быть язвительными, самым субтильным образом — спустились в физическое тело, кто стал материалистическим ученым, то есть усвоил себе самые окостенелые понятия о материи, они-то больше всего стоят перед опасностью при освобождении их эфирного тела не иметь никакого понятия, что существует духовный мир. Тогда они считают все, что они переживают от духовного мира, за иллюзию, фантастику, мечтания.

Я приведу только один пример: недавно появилась психологическая книга одного немецкого профессора. Там указано, что душа, собственно, совершенно идентична мозгу, и только с другой стороны показывает отправления, там снаружи, тут изнутри. Внутреннее — это чувства представления и воля, а внешнее — это мозг, исследованный анатомически-физиологически. В этой книге вы найдете примечательное высказывание; там указывается на то, что если бы это была самостоятельная душа, то нужно было бы ведь понять, что эта самостоятельная душа должна была бы умножать или уменьшать свои силы через все впечатления, которые человек воспринимает. Но существует закон сохранения энергии, который говорит, что все силы, которые человек воспринимает извне, должны снова выйти из него наружу, и указывается на то, что у человека также и вся тепловая энергия, которую он воспринимает, снова отдается. Но так как это подлежит всеобщему закону сохранения энергии, и там видят, что то, что входит, так же снова выходит, из этого следует сделать вывод, что там не происходит вторжения самостоятельной души, но что там происходят чисто материальные процессы, которые входят внутрь и снова выходят наружу.

Не может быть и речи о какой-то едкой критике такой книги и такого учения, которое преподается на официальных кафедрах нашей официальной науки, так как люди не могут удержаться от выдумывания таких учений; они живут в страшнейшей суггестии. В действительности если исследуют, сколько тепла в человека поступает и сколько выходит, и на основе этого заключают, что у него нет души, то это примерно так, как если бы кто-нибудь стал перед банком и захотел бы исследовать, какая денежная масса входит и какая снова выходит, и на основе этого заключил бы, что так как все энергии, то есть денежные массы, снова вышли, то, значит, в банке нет никаких служащих! Такого рода мыслеформы находите вы сегодня почти везде, во всем, что считается официальной психологией. И как неслыханно суггестивно действуют они на современное человечество! Это время, в которое сильнее всего в физическое тело окунулись как раз те, которые хотят быть вождями человечества и которые полагают, что они оперируют безусловной наукой. Во время вхождения эфирного тела в физическое тело они полностью потеряли сознание, что существует духовный мир, и, об этом следует сказать, как раз эти ученые больше всего подпадут судьбе, которую я сейчас должен вам описать. Какова судьба этих людей может быть в будущем?

Правильный образ жизни человека в будущем, когда эфирное тело будет снова свободно, означает, что этот человек должен иметь осознание того, что предлагает себя этому эфирному телу, и что соответствует человечеству. Этим самым он имел бы осознание того, что предлагает себя как познание духовного мира, поэтому необходимо, чтобы человечество пронесло через пункт, когда человек полностью погружается в физически-чувственное, познание, что духовный мир существует. Нельзя допустить, чтобы был потерян переход от религиозной жизни к жизни познания. Человек низошел из жизни среди богов; к жизни с богами он снова восходит. Но он должен будет их познать! Он действительно должен будет знать, что боги реальны! О древних временах человек не сможет больше вспоминать, если его эфирное тело снова будет свободно. Если в средние века он потерял сознание духовного мира, если он усвоил себе единственную веру, что жизнь в физическом теле и видимое в физическом теле являются единственной действительностью, тогда для всего будущего он повисает в воздухе. Тогда он не знает себя в духовных мирах, тогда теряет он почву под ногами. Тогда для него наступает опасность того, что называют «духовной смертью»; потому что то, что вокруг него, оказывается тогда недействительным, иллюзией, для чьей действительности у него нет сознания, во что в нем нет веры, и он умирает. Это является действительным умиранием в духовном мире, это нечто, что угрожает человеку, если при вступлении в духовные миры он не приносит сознание этих духовных миров.

Где, однако, лежит тот пункт эволюции человечества, в котором может быть полностью достигнуто сознание духовного мира? Это тот пункт, в котором через нисхождение в физическое тело и через его преодоление перед людьми поставлен великий образ, тот великий образ, который дан в Христе. Через полное понимание Христа достижимо то, что дает человечеству возможность завоевать подступ ко всем воспоминаниям прошлого и ко всем прорицаниям будущего. Потому что все зачинатели религии до Христа, на что они указывали? Они указывали на предыдущие инкарнации и на последующие инкарнации человека. Христос вошел в тело Иисуса из Назарета, когда Иисус из Назарета был возрасте тридцати лет. Христос был сущностью, которая жила в физическом теле только один раз. И через эту однократную победу над смертью, если это правильно понимается, указывается человеку на то, как ему следует жить, чтобы привносить во все будущие времена сознание существования духовного мира. Это есть единение с Христом.

И как будет жить идея Христа в человеке будущего? Человек будущего будет так же оглядываться на нашу эпоху, когда человек жил в физическом теле, как человек послеатлантического времени откладывается на атлантическое время, когда люди жили вместе с богами. Он будет себя чувствовать победителем над тем, что переживается в физическом теле. Когда он затем снова поднимается на духовный план, он будет указывать вниз на физическое как на нечто, что преодолено. Это должны мы чувствовать в великом пророческом деянии, если мы созерцаем чудо Пасхи.

Человек будущего имеет перед собой две возможности: одна возможность та, что он вспоминает о том времени, когда он имел переживания в физическом теле, и говорит себе: только это, что было тогда, было действительным. Мы находимся отныне в мире иллюзий; действительностью была жизнь в физическом теле. Такой человек оглядывается на оставленное физическое как на гроб, и то, что он видит в гробу, есть труп; но труп как физическое представляет для него подлинную действительность. Это одна возможность. Другая возможность такова, что человек оглядывается назад на пережитое в физическом мире как на гроб, но так, что верящим, будто одно физическое является истиной, действительностью, он говорит, глубоко чувствуя при этом истину этих слов: «Тот, Кого вы ищете, Его там больше нет!» Гроб пуст, и Тот, о Котором идет речь, Он воскрес! Пустой гроб и воскресший Христос — это мистерия пророчества; и таким образом в мистерии Пасхи мы имеем мистерию пророчества.

Великий синтез мистерии Рождества как повторения древних мистерий и мистерии Пасхи как мистерии будущего, мистерии воскресшего Христа — это хотел дать Христос человечеству. Это мистерия праздника Пасхи. Это будет будущим христианства, что христианская идея это не просто весть о высших мирах, не просто религия, но христианская идея является убеждением и импульсом жизни: убеждением, потому что человек в воскресшем Христе видит то, что ему самому предстоит пережить в будущем; деянием жизни, потому что Христос является человеку не просто чем-то, к чему он взирает, что дает ему просто утешение, но является ему великим образом, по которому он живет и с которым он превозмогает смерть. Быть деятельным в духе христианства, жить, видя в Христе не просто утешителя, но видеть Христа как того, кто нам предшествует, и кто в глубочайшем смысле родственен нашей глубочайшей сущности, того, по которому мы живем — это и есть идея Христа будущего, которая стремится проникнуть все познание, все искусство, всю жизнь. Если мы хотим вспомнить, что содержит в себе идея Пасхи, то мы найдем в ней символ христианства подлинного действия и подлинной жизни.

Когда человечество не будет больше нуждаться в религиозных сообщениях, которые приносят им весть о богах древних времен, потому что оно снова будет жить среди богов, тогда Христос будет для них тем, кто будет давать им силу, чтобы найти правильную точку взаимоотношений среди богов. Тогда не будут больше нуждаться в религии, чтобы верить в богов, которых тогда снова будут видеть, также как в ней не было потребности раньше, когда люди жили среди богов. Тогда им не нужно было верить, и им не нужно будет верить в богов, которых они снова будут видеть, если они вступят в среду богов, усиленные тем, что дает христианство. Тогда они сами будут одухотвореными среди духовных сущностей и тогда их работа сможет проходить среди духовных сущностей. Так человек уже совсем в не таком далеком будущем снова будет видеть, как физический мир теряет для него свое значение, и как, так сказать, физические вещи поблекнут. Их действительность поблекнет, даже если человек еще долгое время будет пребывать на Земле. Если, однако, физические вещи потеряют свое значение и важность и поблекнут, тогда человек будет либо угасающим образом видеть значимость физического и не сможет верить в духовное, которое перед ним восстает, или все же он сможет верить и пронести сознание для духовности будущего, и тогда он не познает духовной смерти.

Противостоять действительности, которую не познают как таковую, это значит быть разрушенным в духе. В такое духовное разрушение будут вживаться люди, если духовные миры будут возникать перед ними при освобождении эфирного тела и не будут познаны как таковые. Сегодня кое-кто мог бы уже иметь сознание духовных миров, но он не имеет его, и поэтому они отбрасывают его, и это выражается в его нервозности, неврастении, в патологическом страхе. Это есть не что иное, как ответный удар, вызванные отсутствием сознания духовного мира. Кто это чувствует, тот чувствует также необходимость духовного движения, которое, перерастая чистую религию, сохраняет веру в человека, в целого человека, это значит также в духовного человека, и несет полное познание духовного человека. Познать Христа значит также познать духовного человека.

С идеей Христа вживаться в будущее человечества, значит преодолеть христианство как религию и раскрыть дальние горизонты христианству как познанию. Христианство войдет в искусство, расширит и оживит его, станет образующей силой искусства в самой высокой степени. «Парсифаль» Рихарда Вагнера это подготовка к этому. Христианство войдет во все проявления жизни на Земле, и когда религии уже давно будут больше нужны человечеству, тогда человечество как раз и будет находиться под сильным влиянием христианского импульса, который должен был быть дан человечеству тогда, как оно было в середине четвертого культурного периода. В греко-латинском культурном периоде Христос выступил среди человечества. И как человечество должно было опуститься до глубочайших глубин материальной жизни, так должно оно снова подняться к познанию духа. И этот импульс дало Явление Христа.

Эти ощущения должны воодушевлять нас во дни, в которые мы символически имеем вокруг себя мистерию Пасхи, в период Пасхи. Потому что мистерия Пасхи не является только мистерией воспоминания, но также и мистерией будущего, пророчества для человека, который постепенно все больше и больше освобождает себя от уз и пут и обстоятельств чисто физически чувственной жизни.