7. Всеобъемлющая учеба

В: Многие люди столько читают, и все же это их не меняет, в чем дело? Можно ли не впитывать суфийскую информацию через написанное слово?

О: Чтобы учиться чему-то, вам, вероятно, надо многократно к нему обращаться, возможно, просматривать под разными углами зрения, и надо также уделить ему определенного рода внимание, что даст вам возможность учиться.

По нашему опыту, люди терпят неудачу в учении по суфийским материалам по той же причине, что и в учении другим вещам — они читают избирательно.

То, что затрагивает их эмоционально или нравится им, или бросает в дрожь, они будут помнить или искать в большем количестве и более сильного воздействия.

Поскольку такие вещи часто являются последним из того, в чем люди, может быть, нуждаются, и поскольку такое несбалансированное отношение к любой вещи делает человека нуждающимся в уравновешивании его подхода, мы имеем ту ситуацию, которую вы описываете.

Мы можем сразу же признать невероятным то, что культуры, которые стремятся выдвигать на первый план необработанные вещи, вещи, которые мгновенно привлекают, и проектировать их в притягательных формах, поддерживать и подкреплять их, дадут в целом людей со склонностями к чему-то иному, нежели к еще большему количеству таких же вещей. Более того, это поведение просто увековечит такой тип личности и позиции, что создали его в самом начале.

Если у вас есть шоколадный торт, украшенный шестнадцатью вишенками, и вы сразу поедаете вишни, потому что они вам нравятся, и затем хотите знать, почему вы не съели торт — что это даст вам? И если я расскажу, понравлюсь ли я вам?

Вот тот барьер, который надо преодолеть. Через него проходят, наблюдая его в действии, решая преодолеть его и предпринимая действия, чтобы всесторонне изучить его, а не притворяться учеником и потом удивляться, почему не научился.

ВИДЕТЬ В ГЛУБИНЕ ГОРЫ РУДУ

Чтение не меняет людей, пока они не готовы измениться. Руми сказал: «Вы видели гору, вы не видели в глубине горы руду».

Просто наличие полезной книги, даже одной из величайших книг, не означает, что можно или, возможно, следует пытаться в любой данный момент времени учиться по ней правильно. Суфий Садреддин сказал в своем Testament: «Отныне не позволяйте каждому пытаться учиться на писаниях шейха Ибн Араби или моих, ибо эти ворота закрыты для большей части человечества». [13].

Так потому, что учителя, возможно, не нуждаются в содержимом книг, но могут использовать их для учеников, в то время как ученики, возможно, не знают, что вряд ли извлекут пользу, изучая книги произвольно, как обычно они это делают.

Даже самотитулованные «специалисты», среди них есть и филологи, не переводят правильно различные уровни и подтексты суфийских материалов. В. действительности, есть признаки, что многие из них вообще не видят дополнительных измерений и альтернативных прочтений классической литературы. Некоторые даже признают, что не способны это сделать. [14] Отчасти характерно, что они почему-то не прекращают переводить или не обогащают свое восприятие этих материалов.

Суфийское употребление работ Хафиза совершенно иное, чем у обычных переводчиков или читателей. [15] Я уже отмечал в другом месте [16], что, едва ли найдется правильное толкование самого первого куплета основной классической суфийской работы Руми The Masnavi, хотя его много раз переводили и тысячи раз цитировали.

Мы могли бы дать сотни примеров. Действительно, давайте просто откроем Gulistan (Розовый сад) Саади, возьмем один отрывок и посмотрим, что получится. Вот отрывок, как он звучит на персидском:

Kasanikiyazdan-parastikunand

Bi-awazi dulab masti kunand.

Один английский перевод дает, достаточно дословно, следующее:

Those who are God-worshippers

Become drunken (even) at the sound of a water-wheel.

(Те, кто поклоняется Богу,

Опьяняются (даже) от звука водяного колеса.)

Так вот, слово dulab (водяное колесо) означает также, метафорически, на персидском «обман». Следовательно, Саади говорит:

1. Люди, поклоняющиеся божественному (yazdan), приходят в состояние опьянения даже при звуке водяного колеса. В таком контексте это может означать либо то, что они могут быть столь обусловленными [конечно, в случае поверхностных людей], что любая вещь ввергнет их в то, что они считают религиозным состоянием, либо еще то, что любая вещь могла бы напомнить [правильно настроенным мистикам] о Божественном.

2. Любой человек, принадлежащий к упомянутым выше типам, может быть введен в соответствующее состояние (воображаемое или реальное) обманом.

Итак, вместо не вызывающего возражений, но фрагментарного перевода «Все, что угодно, ввергнет верующего в экстаз», мы находим целый смысловой спектр, открывающийся по мере того, как мы рассматриваем слова в их альтернативных значениях, он включает:

1. Фиксация на Божественном может привести к опьянению им посредством звука, производимого неживым объектом, не предназначенным вызывать такой эффект.

2. Люди, сосредоточенные на Божественном, могут вновь возвращаться к опьянению [которое может быть, а может и не быть, неподдельным мистическим переживанием] при помощи ритмического звука.

3. Истинные мистические переживания в преданном могут быть вызваны ритмическими методами.

4. Переживания, о которых предполагают, что они мистические, могут быть обманом вызваны в людях, занимающихся [искренне или нет] служением богу.

Персидская поэзия изобилует многозначностями такого рода. Суфию надо быть в состоянии удерживать в уме все взаимоисключающие возможности осмысления, чтобы видеть весь диапазон возможных значений человеческого опыта, который обычные люди втискивают в гораздо меньший диапазон понимания.

В: В вашей книге Суфии [17] мы находим некоторый пояснительный материал по суфийской литературе. Не могли бы вы сказать что-нибудь еще по этому предмету, чтобы помочь в его изучении?

О; Ничто так не выдает поверхностного или неинформированного ученика, когда он приступает к изучению и представлению текстов, имевших хождение ранее, как его способ использования литературы.

Для полной определенности, мы должны указать, что те, кто является прежде всего литератором и академическим ученым, изучают и оценивают литературу способом, соответствующим только внешней оболочке суфийской литературы.

Люди неохотно допускают такую возможность отчасти потому, что многое из суфийской литературы является частью классического литературного наследия: они считают, что она должна быть доступна для изучения только из-за своих источников, разнообразия, изящности, лексики и т. д.

Говорить, что весь этот великолепный материал содержит что-то, не воспринимаемое его самыми рьяными самозваными приверженцами, — значит вызывать их оскорбительное осуждение. Но поскольку это так, мы обязаны сказать об этом. Нравится им это или нет, суфийская литература была написана не для закоренелых педантов, востоковедов, и часто даже не для нынешнего поколения. Есть оболочка, которая видна всем. Зерно может быть собрано теми, кто знает, во-первых, что является шелухой, а также — как добыть зерно.

С точки зрения «инструментального» использования литературы, деятельность по заучиванию отрывков, отбор привлекающих частей, сравнение изданий и рукописей, поиск эмоциональных или интеллектуальных стимулов — все это область, отличная от внутренней функциональной области, представленной в этой литературе.

Никто не отрицает, что такие мастера, как Руми, открыто говорили об этом. Но на это не обращают никакого внимания — и продолжают изучать Руми. Результат таков: они поглощают обучающий материал вместе с нейтрализующим противоядием, или защитным материалом, которым он окутан. Единственный эффект — культурный, в антропологическом смысле слова.

С суфийской точки зрения, такие люди, конечно, имеют полное право на свой уровень понимания. Серьезность ситуации становится очевидной, когда они учат других людей, способных на большее понимание, обращаться с этими материалами таким же относительно поверхностным способом, как делают это они сами.

И вот тут-то мы вынуждены кое-что сказать и многое сделать.

Мы обнаруживаем, что сфера бытия таким образом подготовленных людей бедна, а восприятия (в суфийском смысле) — карликовые. Иногда они оказываются под влиянием определенных стимулов и развивают то, что является тревожными тенденциями доктринерской или академической природы.

Вот несколько особенностей суфийской литературы:

1. Некоторые книги, некоторые отрывки предназначены для чтения в определенном порядке.

2. Некоторые книги и отрывки следует читать при особых внешних условиях.

3. Некоторые следует читать вслух, некоторые молча, некоторые в одиночестве, некоторые в группе.

4. Некоторые являются лишь средствами для иллюстраций или передачи другого содержания, обычно рассматриваемого как чуждое или вторичное по отношению к тексту.

5. Некоторые имеют ограниченное использование или временное назначение, будучи адресованными сообществам в определенных местах, на определенных стадиях развития или на ограниченное время.

6. Некоторые формы имеют скрытые значения, которые дают согласованные, но уводящие в сторону смыслы, защитные средства, чтобы отваживать тех, кто может напортить.

7. Некоторые нашпигованы материалами, умышленно составленными для того, чтобы ввести в заблуждение или увести в сторону, для их же собственной безопасности, тех, кто не обучен правильно.

8. Некоторые книги содержат совершенно иной потенциал, и они являются передаточным механизмом, использующим средства, отличные от содержащихся в них писаний. Исходно, они составлялись вообще не для чтения.

9. Суфийская литература — это часть тщательно разработанного плана. Ее неправильное использование не ведет к чему-то, имеющему постоянную ценность.

Суфийские доктрины, а временами и ключи к ним, иногда вставлены в совершенно другой материал, вообще не распознаваемый непосвященными как суфийский. Многие из этих доктрин в действительности являются темами для медитаций. У них глубокая функция, почти неизвестная скучным формалистам, фанатикам, имитаторам или оккультистам.

Многие люди знакомятся с классикой или любой суфийской литературой, которую могут достать, думая, что извлекут из этого пользу. Многие, опять-таки, думают, что уже извлекли пользу. Но поскольку, такие люди не могут постичь повторяемость или образец, на котором основан план учебы, они не извлекают питательного и развивающего содержимого из этих материалов.

Даже просто знакомство с суфийскими материалами, с целью будущего развития, должно в некоторый момент происходить в соответствии со Школьным образцом, который сам основан на "великом замысле", раскрывающем богатства этой необычайной сокровищницы.

Никакая форма отбора, никакой способ изучения от А до Я, никакое просто погружение в "суфийское мышление", никакое участие в суфийских упражнениях или ритуалах, если те проводятся произвольно (а под этим мы понимаем отсутствие руководства со стороны тех, кто знает образец) — ничто из этого не может открыть доступ к глубокому суфийскому содержанию.

Люди могут думать, что получили нечто. Но это характеризует последователей каждой и любой школы, системы, религии и т. д. То, что они получили, гораздо более поверхностно, чем они воображают.

В этом, в частности, причина для того, чтобы специальная и специализированная школа руководила введением суфийских материалов.

Суфийские материалы, по необходимости, разработаны так, чтобы восприниматься в истинном значении людьми, которые находятся на такой стадии или в таком состоянии, чтобы извлечь из них пользу. Если же люди не находятся на определенной стадии или в определенном состоянии, они принимают поверхностные, эмоциональные или вводящие в заблуждение «значения» из суфийских материалов.

Эта тенденция прослеживается в поведении животных и людей, находящихся на разных стадиях понимания и в различных состояниях ума. Вы можете ежедневно находить такие примеры, показывающие неспособность правильно использовать ум в равнозначных ситуациях обычной жизни. Многие суфийские шутки воспроизводят такие ситуации, но и газеты полны ими. Подумайте вот над чем:

ПАМЯТНИК, ПОДЛЕЖАЩИЙ ОХРАНЕ

«Члены городского совета Райда, остров Уайт, прошлым вечером разразились хохотом при сообщении Уайтхолла [правительственного департамента] о том, что морской пирс официально внесен в список памятников, представляющих исторический или архитектурный интерес. Этот пирс был разрушен в 1952 г» [18].

Отсутствие точной информации и лежащая в основе этого неспособность отыскать ее, вместе с предположением, что вещи таковы, как воображает кто-то, составивший этот список, обеспечили охрану несуществующему пирсу. Еще в большей степени, чем со зданиями, тот же тип мышления активизируется, когда многие люди имеют дело с идеями, литературой и людьми. Механизм мышления подобного рода применяется к любой другой вещи точно таким же образом.

Не нужно даже быть человеком, чтобы делать предположения относительно чего-то, что в результате бесполезно и вредно для вас. Взгляните на следующее сообщение:

ОБЕЗЬЯНА И ГОЛОВА

«Одного человека в Куала Лумпуре, Малайзия, пришлось госпитализировать из-за растяжения связок шеи, полученного им, когда обезьяна, наученная срывать кокосы с высоких деревьев, прыгнула к нему на плечи и принялась откручивать ему голову» [19].

Без сомнения, эта обезьяна, если ее подучить, включила бы несуществующее сооружение в список как "представляющее интерес".

В процессе передачи надо принимать в расчет того, кому нужно что-то передать. Обдумайте это и сравните с ситуацией, когда кто-то покупает книгу и читает ее в соответствии со своими собственными понятиями о том, что пытаются сообщить:

СОБАКА И ОБЕД

Швейцарская пара поведала газете Blick, что они взяли своего любимого пуделя в Гонконгский ресторан и показали официанту, что хотят его накормить, знаками изображая процесс еды. Пуделя увели. Когда официант вернулся с блюдом, накрытым серебряной крышкой, они обнаружили, в нем свою собаку, зажаренную и украшенную приправой из перцев и бамбуковых ростков [20].

Сообщают, что эта пара была травмирована и пережила эмоциональный шок. Многие суфийские учителя, как например Руми, отразивший в Fihi Ma Fihi и Masnavi обращение людей с духовными материалами, окружены почти такой же атмосферой травматизма.

В: Как достичь беспристрастности?

О: Беспристрастность большинства людей вовсе не является таковой, но лишь ширмой для пристрастной точки зрения.

Если у вас есть пристрастие к беспристрастности, вашей целью должен быть контроль этого пристрастия, а не борьба за беспристрастность, потому что вы никогда не достигнете беспристрастности через пристрастность.

Люди, верящие, что они беспристрастны, редко, однако, являются таковыми.

Найти беспристрастных людей обычно легко только тем, кто в них не нуждается.

Как сказано в Anwar-i-Suhailli: «Если бы практика была проверкой, мы могли бы распознавать лгунов по их лицам».

Как пример беспристрастности, вспомним поступок Бишра ал-Хафи, упоминаемый Газали в его Book of Knowledge, когда тот похоронил множество книг, сказав: «Я чувствую побуждение подробно излагать Традиции. Но не буду делать этого, пока желание не успокоится».

Недостаток опыта и информации является причиной отсутствия беспристрастности, но это не удерживает людей от веры в то, что, на самом деле, они объективны. Они верят в это, потому что у них есть сильное желание быть или казаться беспристрастными. Отсюда указание Бишра на препятствующую роль эмоций желания.

Мы можем проиллюстрировать, что делают люди, когда у них весьма мало информации и весьма много желания, бесспорно «объективным» случаем, взятым из антропологических исследований Новой Гвинеи:

ПОКУПКА ПРЕЗИДЕНТА

В апреле 1966 г. некоторые островитяне отказались платить налоги, потому что они копили средства для покупки Президента Соединенных Штатов. Они уже отказались голосовать, поскольку в избирательных бюллетенях не было имени Президента [21].

Чтобы достичь беспристрастной точки зрения, вам надо быть способным смотреть на ситуации, отделяясь от их непосредственных «сообщений», с тем, чтобы, в конце концов, вы могли видеть вещи "со всех сторон".

Если бы меня попросили проиллюстрировать это примером с Запада, я выбрал бы следующую историю:

ДВОЕ В СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ

Психиатрам, посетившим один сумасшедший дом, сопровождающий описывал два случая.

«В этом боксе, — сказал он, — находится человек, который сошел с ума, когда другой женился на девушке, которую он любил».

«А в следующем?» — спросил один посетитель.

«Там человек, который женился на той девушке».

В: Не могли бы вы назвать некоторые характерные черты и цели действующей суфийской группы?

О:Внешний вид: Может принимать любую форму, сообразную с культурой, в которой она работает, руководящий принцип в том, что определенным людям необходимо быть связанными в своего рода жизнеспособный организм.

Цель: Формировать и поддерживать, под соответствующим руководством, особые условия, в которых может действовать Учение.

Намерение: Предоставить возможность столь многим людям, сколь это возможно, в надлежащем порядке достичь того понимания, которое будет способствовать тому, что более высокие (так же, как и более низкие) воздействия Учения дадут максимальную развивающую помощь.

Программа: Поддерживать групповую работу как канал для все более тонких импульсов из Источника, и настраивать членов группы так, чтобы они могли воспринимать эти импульсы.

Характерные черты: Достаточно серьезные, но не догматичные люди; позиции, подобающие для того, чтобы передача действовала; подходящая ориентация для принятия и работы с материалами, данными или указанными Представителем Учения в данное время.

Modus Operandi: Встречи, чтение, «прослушивание», представления, практики, теоретические и практические занятия, организация окружающей обстановки.

Вырождение: Становится явным по следующим признакам: принятие упрощений, сокращение активной деятельности, мессианское или панацеанское мышление, считающиеся священными иерархические образцы поведения, буквальное принятие аллегорий и наоборот, агиография, обеспечение социальными и психологическими стимулами и/или утешениями, предложение сферы для проявления личности, утоление желаний внимания, переориентация на занятия политических, организационных, религиозных, психологических, социальных, академических, семейных и других кругов.

Сопоставьте это с тем типом группы, которую составляют такой "человек учения" и его окружение, о ком Аль-Заури говорит: «Будьте уверены, что он — самозванец и мошенник: потому что, если бы он сказал им правду, они возненавидели бы его».

В: Не могли бы вы изложить мне предварительное условие, существенное для ученика в суфизме? Я думаю, что это понимают неправильно.

О: Существенным является то, что учащемуся не следует пытаться навязывать свои собственные условия обучения или критерии прогресса.

Что касается понимания, учащемуся не следует думать, что он может понимать просто потому, что он этого хочет.

ТЫСЯЧА ЛЮДЕЙ НАЗОВЕТ ВАС НЕВЕРУЮЩИМ

О том как понимают, великий Джунайд из Багдада сказал вот что:

«Никто не достигнет ступени Истины, пока тысяча искренних людей не объявит его неверующим».

Но искренность, о которой он здесь говорит, — это не настоящая искренность, не абсолютная объективность. Это искренность людей, воображающих себя искренними, потому что они верят определенным вещам, знают они их или нет.

Искренний поступок, отражающий настоящую искренность, определен Абу-Якубом аль-Суси (в Taaruf Калабадхи):

«Настоящий искренний поступок — это поступок, который известен не от ангела, учитывающего добрые дела и грехи, не от демона, для уязвления которого он совершен, и не от самого совершившего его, чтобы им гордиться».

Это означает, что людям нужно стать осведомленными об их сущности, о той реальной их части, которая говорит тогда, когда другие составляющие молчат.

НАСЕКОМОЕ

В Fihi ma Fihi Руми говорит о крошечном полевом насекомом, которое поначалу и не увидишь. Но как только оно издает звук, люди настораживаются и видят его. Подобным образом, люди потеряны в поле этого мира, в том, что их окружает и заботит. Сущность внутри человека скрыта всем этим беспокойством.

ОНИ ВСЕ ВЫГЛЯДЯТ ОДИНАКОВО

Управляющего китайского ресторана попросили в лондонском суде опознать человека, который подозревался в краже цыплят из китайского ресторана. Он сказал: «Для меня все белые люди выглядят одинаково» [22].

Увиденное не всегда постигается в его качествах, что возможно связано с конкретным восприятием, как в этом случае с китайцем и белым человеком. Китаец, в терминах Руми, «потерян» в поле собственного мира. Внешность белого человека, как ожидалось в суде, была инструментом: то есть, опознание по внешнему виду привело бы к определенным фактам. Описание, хотя и необходимое, было вторичным.

Учащемуся также следует рассматривать такие вещи, как лекции, в качестве инструмента, а не как описание, помня о том, что, как сообщает Фарис, ответил Абу-Абдуллах Шиктхал на вопрос, почему он не читает лекции:

«Существование не реально, и будет неправильно говорить о том, что не реально. Словами нельзя описать Реальность, так зачем мне тогда говорить?»

Учащийся должен быть подготовлен для переживаний и вдохновений, которые не воздействуют на обычное сознание, где слова и эмоции выполняют свои функции.

Хотя "этот мир" не реален, но поскольку то, что мы в нем воспринимаем, зависит от наших чувствовосприятий, которые могут быть ложными, приученными или измененными, и, следовательно, ни в коем виде не является абсолютом, инструментальная функция подразумевает, что его можно использовать для целей обучения. Вот почему "предварительным условием", о котором вы спрашиваете, несомненно является то, что этот принцип должен быть запечатлен в вашем уме. Суфий Гариб-Наваз так излагает его:

«Каждая пылинка — это чаша, в которой можно увидеть весь мир»,

Одни вещи в этом мире способствуют пониманию, а другие приводят к большей вовлеченности в этот мир и последующему отсутствию восприятия и ложному пониманию.

ПРИТЧА О ДЕРЕВЕ

Шейх Абдул-Кадир из Гилана в его двадцать седьмом обращении Futuh al-Ghaib приглашает слушателей думать о добре и зле как о двух плодах с одного дерева. «Приблизьтесь к дереву и станьте его стражем и заботливым служителем, и овладейте знанием об этих двух ветвях и двух плодах и о тех, что их окружают, и оставайтесь у той ветви, что приносит сладкий плод, — и будет он тогда вашей пищей и источником силы, и остерегайтесь приближаться к другой ветви и есть плод с нее, коего горечь убьет вас… когда же эти плоды принесены вам, и вы не можете отличить сладкий от горького и начинаете есть их… вы можете положить в рот горький».

В; Не могли бы вы что-нибудь рассказать о техническом применении термина «сумасшедший» у суфиев?

О: Есть персидская пословица: «Сумасшедшему достаточно крикнуть ХУ!» (Diwana-ra HOOI bas ast.) Повторение слога ХУ — часть суфийских ритуалов. В результате, эта пословица означает для интеллектуала, что вы просто выкрикиваете это слово, и уравновешенный ученик начинает валять дурака и, как подумает непосвященный, валять дурака ни с того ни с сего. Но суфий гордится быть «сумасшедшим» в глазах несведущего, и поэтому сам использует фразу, чтобы указать, что на определенной стадии посвящения, одного слога, раз повторенного, достаточно для придания ему сил и приведения его в состояние, которого он желает.

Это сразу приводит нас к трудностям практики, которая непонятна для одной группы людей, однако полностью ОБЖИТА другой.

Книги, написанные суфиями, неполны; их надо читать в определенное время, возможно в сочетании с определенными движениями или определенными созвучиями, иначе их смысл лишь фрагментарен подобно многим другим вводным материалам, ценимым «внешними» наблюдателями по их внешнему виду. Это похоже на то, как если бы человек облизал яблоко и объявил, что оно приятно для обоняния, но, по-видимому, лишено питательных свойств.

Некоторые люди, возможно, скажут, что они не будут искать просветления или духовных истин, если поиск будет включать требование валять дурака. Это подобно высказыванию, что вы поведете свою машину, при условии, что никому не будет позволено заливать в бак горючее. Некоторые говорят, что хотят чего-то, что они могут понять до того, как "займутся этим". Это можно уподобить высказыванию, что вы либо сами поведете поезд, либо не поедете на нем вовсе.

Именно это «внешнее» отношение к вводным системам взращивает ложные культы, претендующие на то, что дадут вам «тайны», которые вы можете понять. В действительности же, они не дают вам таких вещей вовсе.

Если вы чувствуете, что можете понять стихотворение, при условии, что вам дадут время или оставят в покое, чтобы впитать его, и не будете рассматривать его в противном случае, вы может быть отрезаете себя от стихотворения, которое, возможно, написано специально для чтения или декламации только при определенных обстоятельствах, которые сами могут включать отрицание тех условий, которые вы хотите навязать. Например — обычай, который вы создали или скопировали у кого-то. Недостаточно заявить, что эти правила священны. Они не священны, не могут быть священными — и не может оказаться, что они священны.

Известная фраза: "C’est magnifique, mais ce n’est pas la guerre" — типичный пример того, чего не должно быть, согласно суфийским убеждениям. Действительно, этого НЕ МОЖЕТ быть.

Есть интересная пословица, охватывающая применение технического термина «сумасшедший» вместо "суфий":

«Глупцу ничего не стоит уронить камень в колодец, но сотня ученых, возможно, не сможет достать его оттуда. Здесь может понадобиться суфий».

Эта пословица относится к затруднению, которое некоторые интеллектуалы (ученые) испытывают, имея дело с навязчивыми идеями или психологическими проблемами (глупец).

То, что кажется сумасшествием для некоторых, может быть здравомыслием для других: и, конечно, наоборот. В этой связи вспомните слова Шейха Абдуллаха Ансари из Герата:

И на подкову и на полированное зеркало для короля

Искусный ремесленник берет одно и то же железо.

«Тридцать тысяч американцев ежегодно умирают в результате приема лекарств, которые прописывают им врачи. Вдесятеро больше нуждается в госпитализации из-за вредного воздействия лекарств» [23].

То, что, возможно, хорошо для одних, конечно, не обязательно хорошо для других. Произвольное применение суфийских и других процедур, взятых из книг или переданных поверхностными имитаторами — это безумие, а не взвешенное и понятое применение действенных средств при правильно определенных обстоятельствах.

великий поэт Хафиз в одной из своих самых известных поэм говорит, что вам следует окрасить ваш молитвенный коврик вином, если так велит ваш учитель.

Этим советом, хотя, может быть, и приводящим в смятение ограниченный ум буквоеда, часто восхищаются суфии — и не только за его поэтическую красоту в персидском оригинале.

Суфии восхищаются этим наставлением потому, что это классический пример многозначности, где точная формула развития представлена в нескольких измерениях. Давайте рассмотрим отдельно некоторые составляющие, которые вместе дают ту инструкцию и то содержание, что только и может быть названо живым упражнением:

1. Шок: «Окрасьте ваш коврик вином» предназначено шокировать любого, чья вера основана на обусловленности, например, на том, что «Вино может означать только некое зло».

2. Аллегория: вино обозначает внутреннее переживание, подобное "мистическому экстазу" в других системах.

3. Повиновение: приказания учителя — абсолютны.

4. Благоприятный момент: учитель приказывает вам сделать что-то, когда это показано для вашего развития. Он не говорит:

«Окрашивай свой коврик постоянно», или «До тех пор, пока не окрасишь свой коврик, ты не можешь быть суфием». Он говорит: «Когда я велю тебе окрасить твой коврик — окрась его».

5. Аналогия: Точно так же, как молитвенный коврик не есть молитва, а, скорее, внешняя вещь, то и вино, на этом уровне, есть внешняя вещь и, следовательно, вторично. Подобным образом, повиновение учителю, хотя и означает для поверхностной личности великую жертву и высокую заслугу, представляет собой лишь грубый и поверхностный уровень во взаимоотношениях между мастером и учеником, как коврик по отношению к молитве и вино по отношению к реальному мистическому переживанию.

6. Разнообразие упражнений: Не сказано: «Окрашивание коврика вином — это золотой ключик». Напротив, дан более чем намек, что это только один вид деятельности, одна часть измеренной и известной деятельности, которая куда-то приведет. Это наиболее сильный отличительный знак данной системы. До той степени, до которой ученик может сознавать, что он работает внутри сложного и тонкого организма, и только до той степени, он будет способен отойти от грубого фанатизма и поверхностности. Последователи «систем» всегда ищут — или думают, что нашли — единственную практику, или ту самую волшебную палочку, которая даст им то, что они хотят: просветление или что бы там ни было.

Значение этого наставления невозможно переоценить. Оно будет отпугивать и раздражать тех, кто не может извлечь из него пользу. Оно будет совершенно бесполезно для тех, кто хочет превратить суфийский путь просто в культ. Оно будет изобличать и выявлять тех, кто на самом деле просто подражатели или романтики, потому что они не смогут получить пользу от тех терминов, в которых мы проанализировали его.

И все это содержится в нескольких строках чего-то такого, что в воображении литературоведа является, может быть, только лиризмом и поэтическим излиянием человека, который одобряет экстатические процессы.

До тех пор пока действительный дух таких технических материалов, как этот, не оценен учеником, мы не имеем дела с реальным учеником вообще; может быть, с потребителем поэзии, может быть, с последователем, даже позером, который не осознает, что он таков. Но мы не имеем дело с кем-то, кто, при данном условии, может развиваться за пределами внешнего.

Я действительно слышал о людях, которые считали себя учителями, и которые пили вино и рекомендовали своим ученикам поступать так же, пытаясь "следовать словам Хафиза".

Любому комментарию на такое вдвойне абсурдное подражательное поведение не следует быть, я уверен, хоть на сколько-нибудь более высоком уровне, чем шутка:

«Какое действие произвела банановая диета на вашу жену?»

«Ну, она нисколько не худеет, но видели бы вы, как она лазает по деревьям!»

В: Что это за планирование, которое могут осуществлять суфии, и с которым в рамках современной культуры люди не знакомы?

О: Рассмотрим пример:

КОРОЛЬ И СУФИЙ

Жил некогда король. В своем королевстве он не нашел человека, достаточно мудрого или выдающегося, чтобы тот стал его преемником. Поэтому он провел немало лет в расспросах и изучении, пока не определил местонахождение возможного преемника по имени Ариф эль-Арифин. Озадаченный теперь тем, как ввести этого мудрого человека при неминуемых косности, ревности и предвкушениях, процветавшим без постоянного присутствия и признания мудрых людей, король попросил Арифа самому разработать план.

«Кто в вашем королевстве наиболее славится своей завистливостью и негибкостью?» — спросил Ариф.

«Красильщики шерсти и тканей, — сказал король. — Каждый из них думает, что он мастер, и что его методы и познания наилучшие. Эти люди очень редко кооперируются друг с другом, и, как правило, только для того, чтобы противостоять случайному пришельцу или младшему красильщику, пытающемуся продвинуться в этой профессии».

«Хорошо, — сказал Ариф. — Прикажите оповестить красильщиков о том, что величайший в мире мастер в их ремесле собирается обосноваться в вашей столице».

Когда молва об этом, распространившаяся по всему городу, дошла до красильщиков, и им показали образцы великолепной работы Арифа, Мастера красильного ремесла, они сильно разгневались. Их ненависть к неизвестному сопернику была столь велика, что вскоре почти всем стало очевидно, что лишь сильные эмоции, а не справедливость или преданность ремеслу, лежат в основе отвратительных, злобных и часто абсурдных обвинений в адрес пришельца.

Итак, теперь жители этой страны, которых, в общем-то, красильщики не научили отличать хорошие краски и хороших красильщиков от плохих, слышали нападки, видели гнев, наблюдали безумие. В самом деле, почти невозможно было остаться в стороне от этого. И главным эффектом, которого красильщики сумели достичь, хотя они, конечно, добивались не этого, стало то, что имя Арифа Демона было у всех на устах.

Когда, наконец, Ариф поселился в городе, все население стекалось толпами посмотреть на него. Среди людей он жил тихо и с достоинством. Люди не находили вероломства, невежества и пороков, о которых их предупреждали, поэтому они начали приходить к выводу, что обманулись насчет характера Арифа. Соответственно быстро прониклись они расположением к нему и равно преисполнились презрением к красильщикам. Люди не только стали отдавать все в покраску Арифу, но, как во всех лучших сказках, он унаследовал королевство.

Много пустых слов сказано о том, что не следует завидовать другим, и многие люди верят, что они не ревнивы и что они не противопоставляют себя другим. На деле же все наоборот, многое в обычной жизни построено на зависти. Вы возможно вспомните высказывание, что есть три вещи, которые каждый человек приписывает только другим: (1) отсутствие чувства юмора, (2) плохое вождение автомобиля, (3) завистливость.

Планирование, которое осуществляют суфии и которое неизвестно в современных культурах теоретически и, уж подавно, фактически, содержится в высказывании Дхун" нуна Египтянина, приведенном Ходжой Гарибом Навазом:

«Суфии — это те, кто стер в себе человеческую склонность к зависти и вражде».

Все же я не могу удержаться, чтобы не сказать, что есть много вещей, выраженных в рамках современной культуры, очень важных для тех, кто хочет понять суфийский путь. Некоторые из них могут быть показаны людям до того, как они смогут выйти за пределы их нынешнего окружения, что вы, кажется, и хотите сделать. Большинство людей, желающих "эзотерического знания", не заботится об элементарном экзотерическом разумении, которое приходит первым. В нижеследующей истории, первые два совета мог бы дать возбужденному «искателю» любой человек, необязательно суфии:

ОШИБОЧНОЕ ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ

Некий "искатель Истины" ворвался в дом, на который ему было указано как на дом восточного мудреца. Он припал к руке сидевшего на молитвенном коврике и попросил совета.

«Я скажу тебе три вещи, — сказал тот. — Во-первых, ты слишком возбужден, чтобы что-либо понять. Во-вторых, ты стоишь на моей ноге. В-третьих, я — слуга, а мудрец живет в соседнем доме!»

есть четыре фактора, которые, будучи приложенными к людям, «программируют» их, как машин. Это те факторы, которые используются при внушении и обусловливании. Используя их, намеренно или нет, применительно к себе или к другим, ум человека становится более механистичным и более склонным мыслить по шаблонам.

Бесчисленные эксперименты, современные и древние, полностью подтвердили наличие и действие этих факторов. Они суть: напряжение, чередующееся с расслаблением, использование лозунгов и повторение.

Поскольку большинство людей приучено принимать эти факторы за часть их «учебного» процесса, то почти все, что предоставляется человеку для изучения, он обычно превращает в материал, который применяет этими способами.

Критерий обучающей системы и ее успеха в следующем:

(1) применяется ли она, намеренно или нет, этими способами;

(2) развивается ли она в систему, применяющую эти способы.

На протяжении последних нескольких лет я был в контакте с различными группами людей, занимающихся обучением такого рода, среди которых фактически никто не избежал этого элемента или этих факторов. В результате один набор лозунгов заменялся другим: и фразы типа "человек спит", слова типа «сущность», некоторые литературные материалы, а также определенные упражнения и приемы изучались столь пристально и усердно, что люди преуспели, главным образом, лишь во внушенности. Их инструментальная функция утрачена.

Главным образом, по этой причине в традиции неоднократно повторяется, что формулировка должна изменяться в соответствии с людьми, местом и Работой.

Чрезвычайно легко отличить индивидуумов, которые развили в себе (хотя и не по своей вине) эту ("условно-рефлекторную") реакцию на рабочие термины и другие обучающие стимулы. Такие люди всегда реагируют типичным образом на воздействия на них и в этом отношении не отличаются от людей, которые втянуты в любую статичную линейную систему: политическую, патриотическую, экономическую, религиозную, философскую, где высшее измерение понимания слабо или отсутствует.

Однако, спасение есть. Оно заключается в том, что если мы вернемся в точку, сразу за которой обучение и учение «укореняются» в умах индивидуумов как обусловливание, мы можем вернуть гибкость, которую требует работа. Используемые для этого методы, однако, не те, что известны большинству людей.

Вам надо быть способным понимать, прежде чем вы сможете проверять.

Люди обычно не проникают внутрь себя достаточно глубоко, чтобы узнать как учиться тому, что суфии называют Реальностью. Они делают преждевременные предположения о том, как учиться, и о том, что притягательное для них должно быть хорошим и тому подобное, — что, в конце концов, срывает их мнимые намерения.

ХРОМАЯ ЛИСА

В Bostan Саади есть рассказ о человеке, который однажды увидел хромую лису и удивился, как она ухитряется быть столь упитанной. Решив проследить за ней, он обнаружил, что она пристроилась там, куда приносил свою добычу лев. После трапезы лев уходил, и лиса поедала остатки. И человек решил дать возможность судьбе послужить ему таким же образом. Он сидел на улице и ждал, но лишь слабел от голода, ибо никто и ничто не проявляло к нему интереса.

Наконец раздался голос: «Почему ты ведешь себя как хромая лиса? Почему бы тебе не быть львом, чтобы другие могли использовать то, что остается после тебя?»

Сама эта история — интересный тест. Иногда считают, что она поощряет людей с желанием учить, считать себя учителями, и дает возможность другим, более скромным, привести в порядок их мысли, так чтобы они могли учиться, несмотря на все их представления относительно способности учить и приносить пользу другим до того, как обретут правильный фокус.

Все, что нужно человеку, есть в мире. Как он использует это? Подумайте над восточной пословицей: «Продукты от Бога, повара — от людей».

В: Почему вы критикуете западную культуру?

О: Дело просто в том, что, на самом деле, я не «критикую» ее в том смысле, который, полагаю, вы имеете в виду. Когда вы задаете подобный вопрос, то должны держать в уме три вещи или рискуете, что никто и не подумает отвечать на него.

1. Следует иметь какие-то, конкретные или общие, факты либо для подкрепления вопроса, либо для получения продуктивного ответа.

2. Следует понять, что современный мир, в котором мы живем, столь охвачен "западной культурой", что почти невозможно не задеть ее, когда критикуешь хоть что-нибудь. Это сродни высказыванию: «Зачем вы губите миллионы невинных существ — бактерий — всякий раз, когда вдыхаете?» Одно может быть присуще другому.

3. Этот вопрос задан, и на него отвечают в западной стране, части западной культуры, где бесконечные мучительные самооценки, критицизм и упреки стали из-за этой культуры стандартным поведением на значительный период времени и без которых — если слушать и читать то, что окружает, — жизнь тотчас остановилась бы.

Если и есть стоящая причина для критики "западной культуры", то такая: следовало бы порицать ее неудачу в подпитывании и поддерживании, но не критицизма, которым она постоянно гордится, а того ясного мышления, которым обладали греки — предположительно западные — и которое следовало бы передать вам, чтобы вы сами могли ответить на данный вопрос, сохраняя тем самым время и силы и используя способность к мышлению для чего-то чуть более продвинутого.

Западные люди, какой бы ни была их идеология, тратят много времени на разработку верования, убеждения, обязательства — они постоянно меняют имя, но процесс от этого не меняется. Я называю его не критическим, а описательным, чтобы выделить это и предложить лекарство — оно в высказывании: «Когда сильно убежден, будь осмотрителен в своей уверенности».

Западная культура, подобно любой другой, вполне могла бы отнести к себе такое древнее восточное высказывание: «Каким бы полезным ни было одеяние, оно не для еды».

В: Нельзя ли получить истории и иллюстрации из западной традиции, которые пояснили бы или сделали доступным то особое знание, на которое так часто ссылаются на Востоке?

О: Вы, конечно, можете получить подобные примеры, но проблема заключается в том, что на Западе понимание такого примера сводится, как правило, к тривиальному: "дурная кличка накрепко пристает". В литературе Запада и его фольклоре есть множество шуток и историй, которые могут быть использованы для развития мудрости. Однако было принято либо восхвалять их как короткие рассказы, либо смеяться над их "забавной стороной". В результате, у людей вырабатывается иммунитет к тому воздействию, которое могли бы оказать эти материалы на пробуждение более глубокого понимания.

В: Почему этого не случилось с восточной литературой?

О: Потому что идея «жемчужины, скрытой внутри (обычной) раковины» постоянно повторяется и поддерживается живой. Довольно занятно, что на этой идее в западных переводах и воспроизведениях восточных историй довольно часто ставилось ударение, чтобы настоять на сохранении этого элемента как гипотетической возможности. Настойчивое утверждение, что раковина с устрицей может содержать жемчужину вместо, так сказать, молчаливой продажи устриц, открывает западному читателю возможность поиска подобного содержания в историях с восточным колоритом, тогда как в западном рассказе он не допускает наличия такого содержания.

В: Есть ли готовый пример?

МУЖ-ГЕРОЙ

О: Вот история об одной женщине, которая отказалась выйти замуж за некоего человека, потому что «тот не добился успеха в жизни». Она сказала, что хочет выйти замуж за героя. Человек отправился в Африку и вскоре стал исследователем с мировым именем. Когда он вернулся, чтобы вновь просить ее руки, женщина сказала, что за это время вышла замуж. Он захотел узнать, кто тот воплощенный идеал, покоривший ее сердце, чтобы выказать почтение такому человеку. Она призналась: «Он всего лишь профессиональный игрок в гольф клубе, что дальше по дороге».

В искаженном виде эта история была изложена в романе одним западным писателем. Глубина, мудрость и вся сила подобных материалов затемняется присущей Западу привычкой выискивать только развязку, юмор ради юмора, описания характеров, сюжет, моменты кульминации и разрядки, и т. д.

При таком прочтении теряются другие значения истории. Однако, если бы она была представлена в восточном контексте, то даже западная публика могла бы увидеть в ней что-то имеющее большую учебную ценность. И есть десятки примеров такого рода.

Большая часть прежде находившихся в обращении на Западе словесных материалов, хотя и не вся, была, таким образом, присвоена пустословами или оккультистами. Однако кое-что осталось, а восстановить можно гораздо большее.

РАССКАЗ ОБ УХЕ

На Западе довольно часто подобный материал можно обнаружить в неожиданных ситуациях, шутках и историях, в событиях. Однако, там нет умения использовать эти материалы, хотя оно может быть развито.

Одна из основных задач суфия — давать людям возможность видеть самих себя такими, какие они есть в действительности, и рассеивать их иллюзии о том, кем они являются, или о том, чем, как они думают, они занимаются. Вот западный анекдот, который достаточно хорош для суфийской истории-демонстрации:

Один человек пришел на выставку Ван Гога в Нью-Йорке. На выставке собралось столько людей, что он не мог подойти к картинам. Он ушел оттуда, отрезал ухо от засоленной бычьей туши, вставил его в рамку, затем вернулся на выставку и повесил это на стену под названием «Ухо Ван Гога».

Люди столпились около этого предмета, что позволило истинному любителю искусства увидеть картины и показало людям, что сами они здесь только ради сенсации.

В суфийском контексте эта история была бы использована как для указания на различие между эстетическим чувством и эмоцией, так и для того, чтобы участники событий увидели самих себя — кем же они являются в действительности.

На Западе, однако, подобные истории обычно подаются только в качестве шуток, позволяя слушателю развлечься и, вероятно, почувствовать облегчение от того, что его там не было, или же превосходство над другими людьми, которых так ловко "провели".

Интересно отметить вот что: западный человек желает знать, есть ли какие-либо традиции в его истории, которые помогли бы ему; тогда как восточный человек склонен выяснять, поможет ли ему данный материал, откуда бы он ни происходил.

Мне вспомнилась старинная поговорка: Ребенок замечает: «Этот ястреб белый», тогда как взрослый спрашивает: «Насколько остры его когти?»

И, я надеюсь, что мы не забываем, поскольку уж говорим об этом, что наиболее ценные традиции на Западе ведут свое происхождение, и мы говорим об этом не без гордости, со Среднего Востока, и, в особенности, с восточного Средиземноморья…

В: Вы часто говорите, что суфии не учат посредством «стереотипов». Как учат суфии?

О: Задача суфийского учителя — связать свое послание с действительностью. Он вынужден уменьшать, а не увеличивать, воздействие своей личности, в пользу содержания.

Для проверки пригодности ученика надо выяснить, может ли он отбросить привязанность к приемам, человеку или школе — и открыть себя для восприятия всестороннего учения.

Миссия суфийского учителя — служить тем, кто может учиться. Он здесь не для того, чтобы делать кому-то приятное или неприятное. В его функции не входит соответствовать предвзятым мнениям других относительно внешних признаков, хотя это и не повредит его социальной жизнеспособности, как напоминает нам Ибн Араби.

Он работает в соответствии с перспективами своих учеников и возможностью поддержания жизненности суфийской общины.

Он не предлагает формул и не настаивает на выполнении механических процедур. Напротив, его знание позволяет ему предписывать соответствующие занятия подходящим людям, в указанное время, в должном месте.

Большинство людей, каковы бы ни были их мнения и торжественные заявления, не хотят учиться. Вопреки очевидному, они склонны заниматься деятельностью, которую используют как замену учения. Эту деятельность они называют "занятия".

Иногда эта склонность — это то, что было воспитано в них через книги или контакты с людьми, как раз, благонамеренными имитаторами. Это приводит к тому, что предполагается, что определенные поверхностные переживания представляют духовность или трансцендентное или имеют какое-то другое значение, фактически отсутствующее.

Если вы действительно хотите учиться, не удивляйтесь, что кто-то пытается вас учить. И не отвергайте легкомысленно метод. Конечно, люди, не знающие реальных основ учения, вероятно, будут удивлены, когда им откроют его методы.

Это откровение — то, что известно суфиям как знание сердцем.

Дхун" нун говорит:

То, что видят глаза — это знание.

То, что знает сердце — Несомненный Факт.

Ложная уверенность — это одержимость, внушенная или возникшая иначе.

В наше время большинство людей обучено при помощи механического мышления и внутри весьма ограниченных рамок, которые, в свою очередь, позволяют им прикоснуться только к определенным видам опыта. Это образование превосходно, но только для своих собственных целей. Люди, подвергшиеся такой подготовке, используют его обедненные и ограниченные принципы, чтобы «оценивать» такие вещи, как суфийское обучение. Не удивительно, что результаты столь причудливы!

Руми рассказывает такую историю о суфии и грамматисте, занимавшихся вместе. Грамматист заявил: «Слово должно быть чем-то одним из трех», ссылаясь на грамматическую оценку. Суфии немедленно в бешенстве воскликнул: «Двадцать лет я боролся в надежде, что к слову относится больше этого, и теперь вы лишаете меня надежды!»

Так суфии пытался указать грамматисту, что язык исследования у того слишком узок и, конечно, не может поддерживаться без преамбулы, что «в грамматике это считается истиной»…

В обучении и учении есть другой фактор, представленный в следующем рассказе.

В БИБЛИОТЕКЕ

В библиотеке встретились три дервиша.

Первый сказал: «Я собираюсь прочитать все книги, содержащие суфийскую мудрость. Затем я обдумаю их смысл и посмотрю, как это относится ко мне».

Второй сказал: «Я перепишу эти книги своей собственной рукой, чтобы их уроки могли проникнуть в меня. Потом я рассмотрю их в их внутреннем и внешнем значении».

Третий сказал: «Я заработаю столько, чтобы купить все эти книги, и затем прочту их. Потом я опрошу вас обоих, чтобы извлечь пользу из тех частей книг, которые, как покажут ваши слова и поступки, вы не поняли».

«А я, — сказал четвертый дервиш, проходивший мимо и остановившийся послушать их, — изучу третьего, чтобы увидеть, позволила ли ему его самонадеянность увидеть то, что следует увидеть в книгах и в том, что они дали».

Суфий может быть не в состоянии учить напрямую, как это обычно понимается, даже если люди и требуют такого обучения.

Шейх Фаридуддин Аттар [24] рассказывает, что однажды великого Самнуна Мухибба, по возвращении из паломничества, попросили дать наставление.

НАСТАВЛЕНИЕ

Когда суфий говорил, людей это совершенно не трогало.

Тогда шейх обратился к светильникам в мечети — и именно они сами собой закачались и вспыхнули. Так, проведя параллель со своими слушателями, суфий ушел.

В: Не могли бы вы сказать что-нибудь о вашей книге Мудрость идиотов, как работают эти истории и цитаты?

О: Великое братство суфиев провозглашает:

Суфийское обучение ведет в сферу более высокого просвещения человека.

Как бы ни менялись его внешние формы, суфизм не относится к определенному времени. Можно сказать, что он существовал всегда. Цель суфийского обучения — вызывать переживания, ведущие к более высокому знанию, а не просто снабжать информацией или торговать эмоциональными стимулами.

Суфизм усовершенствовал, среди других приемов, характерный метод обучения, почти неизвестный вне круга посвященных Пути. Этот метод, называемый Схематически Впечатляющие Истории, состоит в особом использовании суфиями устного творчества и литературы.

Хотя на поверхности может казаться, что суфийские истории поставляют моральные принципы или предназначены для развлечения, они не являются литературными формами, как их обычно понимают. Прежде всего, это — учебные материалы, а литературой они являются по случаю. Очень многие классические поэты и писатели Персии — общепризнанные суфии, и их труды содержат такие же внутренние измерения как и те работы, на которые я ссылаюсь.

Таким образом, суфийская сказка и определенные суфийские цитаты иного рода равно предназначены для того, чтобы быть оцененными культурными людьми, передавать информацию, инструктировать и снабжать ум ученика тем, что называется «структурой для получения просветления».

Эта книга спланирована с намерением сохранить на английском [25] языке не только форму, но также и суфийское назначение истории.

Специфической чертой суфийской истории является то, что ее построение позволяет представить уму замысел или серии взаимосвязей. Когда ум читателя знаком с этой структурой, он может понять идеи и переживания, имеющие подобную структуру, но действующие на более высоком уровне восприятия. Это можно было бы назвать связью между чертежом аппарата и готовым изделием.

Согласно суфийскому учению, этот метод может дать озарение человеку в соответствии с его способностью понимать. Он может также составлять существенную часть подготовительных упражнений ученика.

Процесс включает в себя проникновение за внешнюю сторону истории без подавления способности ученика понимать и наслаждаться ее юмором или другими внешними характеристиками.

В суфийских кругах для учеников является обычным погружаться в истории, предлагаемые для изучения, чтобы им стали доступны многие смыслы этих историй тогда, когда это будет полезно для их развития. На этой последней указанной стадии время от времени может требоваться помощь обучающего мастера, чтобы определить время и место такого развития.

Именно по этим причинам говорят языком старого стиля, что в суфийских историях "заключен бесценный секрет", который "освобождается силой обучающего мастера".

Анализ этих специальных историй лишает их инструментальной ценности: так же, как молоток, разобранный на части — это уже не молоток. С незапамятных времен истории использовались как носители знания и инструменты понимания. Но их следует правильно переживать. Вот одна из немногих, которая поможет в этом переживании, и более ничего не может быть об этом сказано:

ПУТЕШЕСТВИЕ

Один человек путешествовал с суфийским учителем. Как-то раз, когда уже спустилась ночь, и оба устали и были голодны, мастер попросил еды в одном скромном доме, и его хозяин, бедный человек, отдал им все, что у него было.

Утром суфий сказал: «Благословение тебе и твоему дому», — и путешественники тронулись в путь.

Когда они отошли на несколько шагов, ученик сказал:

«Мы наверно не отблагодарили этого человека за его щедрость. Не могли бы вы дать ему больше, чем просто благословение?»

«Он получил достаточно. Больше не будет лучше», — ответил мастер.

Но мягкосердечный ученик наклонил голову и с величайшей вежливостью, на которую он был способен, настаивал на том, что «все обязаны делать все, что могут, для других…»

«Хорошо, — сказал суфий. — Я покажу тебе, что произойдет».

Он вернулся назад, позвал хозяина и сказал ему:

«В твоем саду под той яблоней зарыто сокровище. Вырой его и процветай».

Путешественники снова отправились в путь, и странствовали целый год. Случилось так, что они проходили опять той же дорогой, голодные и усталые, и увидели, что того дома больше нет. На его месте стоял дворец. Прежний добрый хозяин стал теперь богатым господином, и все вокруг страдали от его тирании.

«Теперь что ты скажешь?» — спросил учитель.

«Я понимаю, что произошло, — ответил ученик. — Но если вы знали, что это произойдет, почему вы сделали так, как я просил: фактически явившись причиной того, что этот человек стал угнетателем?»

Мастер взмахнул рукой, и ученик увидел, что они вернулись на год назад. Тиран бесследно исчез, они смотрели на улыбающееся лицо скромного крестьянина, машущего им вслед. В тот же момент ученик осознал, что суфийский учитель исчез. С тех пор он его не встречал; а было это много лет назад.

В: В статье одного литературного журнала говорилось, что нападки на ученых-филологов — ваш конек. Правда ли это, и если нет, то что вы делаете?

О: Вас интересует не только то, что делаю я, но и то, что делают другие люди (в одном или двух литературных журналах). Я не знаток этих людей, но после того, как некто при случае попытался разнести меня в пух и прах, известный ученый-филолог, весьма страдающий от такого циркачества, прислал мне вот эту "молитву ничтожества":

О Господи, пошли мне такую удачу,

чтоб подвергаться нападкам!

А если нельзя, оставь меня таким неудачливым,

чтобы по-прежнему наслаждаться, нападая на других!

Если вы видите пожарного, бросившегося тушить огонь, и кричите: «Глядите на этого парня! Он опять на своем коньке — бьется с огнем!» — то это, к счастью, ни его не остановит, ни другим людям не помешает понять, что, возможно, это с вами что-то неладно. Вы могли бы заметить, если бы захотели, что в самом ученом мире мою деятельность, оказывается, хорошо знают и понимают. Следует смотреть не только на того, кто подвергся нападкам, но и на нападающую сторону и формировать собственное мнение наилучшим для вас способом. Ученых, как среди передовых так и среди уважаемых, понимающих и поддерживающих наш традиционный метод «нападок» как полезный и оправданный, сейчас предостаточно, хотя на это и потребовалось полтора десятилетия. Можно ли сказать то же самое о тех немногих, кого вы цитируете?

Я критиковал только недостойных и поверхностных ученых. То, что некоторые академические ученые, видимо, думают, что я имею в виду лично их, должно интерпретироваться психологом, а не мной.

Если вы посмотрите на вещь, взятую отдельно, то конечно получите искаженную картину. Ученые наслаждаются, нападая друг на друга; и вернейший способ утвердиться в определенной области — это подвергнуться нападкам как "не ученому", что является жаргонным словом, употребляемым учеными по отношению друг к другу.

Настоящие ученые обладают чувством юмора, которое отсутствует у их поверхностных коллег. Я никогда не забуду случай, когда видный литературный деятель был представлен собранию словами: «Я с удовольствием представляю вам доктора Блоггса, на которого почти двадцать лет нападали едва ли не в каждом серьезном периодическом журнале в его области!»

Раздались оглушительные аплодисменты.

Руми, как и многие другие суфийские писатели, часто указывал, что быть экспертом — не обязательно наилучший способ получения пользы от чего-либо.

СТРАДАЮЩИЙ СИЛАЧ

В истории, рассказанной Саади (The Orchard: На приеме), врач посетил корчившегося от боли силача. Заключение его было таковым: так как этот человек наелся виноградных листьев, то будет удивительно, если он протянет до утра. «Но, — продолжает Саади, — в ту ночь умер сам врач, и хотя прошло сорок лет, атлет до сих пор жив!»

Проблема ученых и специалистов в том, что на их мышление может влиять субъективность. Подобно врачу, они сами могут страдать от отсутствия знания: ибо кажется невероятным, что, будучи столь уверенным в смерти пациента, лекарь подозревал о том, что его собственная смерть так близка.

Сообщают, что пророк Мухаммад сказал, что чернила ученого более святы, чем кровь мученика. Несмотря на это, суфии в течение многих столетий не уклонялись от нападок на поверхностных ученых и тех, кто в действительности является псевдоученым, где бы они не встречались. Если поступать так означает быть на своем коньке, то я удостоен считаться тем, кто следует столь благородному примеру.

Однако, в любом случае, вы несколько отстали от времени. Сражение бушует, не затрагивая меня. Одни ученые напали на меня, затем другие меня защищали. Первая группа назвала вторую поверхностной, и теперь они разрешают спор между собой. Я не принимаю участия в этом споре, так как он происходит между третьими сторонами.

кажется неправдоподобным, но не будет преувеличением сказать, что люди игнорируют, ничего не знают или даже насмехаются над материалами, которые могли бы быть их единственной надеждой на освобождение от замкнутого мышления.

Я научился большему у людей, материалов и идей, которых многие считали не относящимися к делу, незначительными или даже нестоящими, чем у значительно шире разрекламированных и кричаще представленных материалов.

Люди, которые не могут или не будут иметь дело с этими источниками знания, смогут принять их, если материалы будут поданы им тем способом, к которому они подготовлены. Это указывает на серьезное ограничение в учении, наложенное распространенным среди людей отказом смотреть на то, что кажется им неподходящим, что в свою очередь, основывается на внешней оценке.

Но это лишь первая часть процесса. Материалы можно «популяризировать» или делать приятными, однако в некоторой точке внимание должно быть направлено на исходный предмет.

Если нам приходится действовать в качестве моста, мы должны выполнять функцию моста, которая заключается в соединении одной стороны чего-то с его другой стороной.

РАЗМЕРЫ НОГИ

Я вспоминаю случай, когда один человек был в состоянии это понять и поэтому стал чувствительным к существованию и деятельности одной суфийской школы, не воспринимаемой другими, благодаря тому, что усвоил такое утверждение Руми, из Fihi ma Fihi:

«Я — башмачник, кожи много у меня, но крою и вырезаю точно по ноге».

В: Как вырождается учеба?

О: Люди ищут новые учения или раскрытия скрытых древних учений, тогда как, на самом деле, их проблема вероятно в том, что они не могут видеть присутствие учения в древних и современных материалах, доступных им в изобилии.

Они не могут видеть эти учения, потому что предпочитают быть слепыми по отношению к идее обучения-приему. Они "лишили глубины" полученные в наследство материалы. Вот один пример:

Многих людей поражает то, что если они смотрят на предмет в течение полминуты, они обнаруживают, что их внимание блуждает. Вместо того, чтобы принять это, как факт, законченный сам по себе, они совершают два ненужных поверхностных действия:

1. Стараются смотреть на предметы длительные промежутки времени в надежде, что смогут развить внимание. Однако, действуя таким образом, они никогда не добьются этого, потому что описание недостатка, конечно же, не содержит технических приемов.

2. Немедленно предполагают, что человек, который привлек их внимание к отсутствию у них внимания, способен дать им метод или систему, с чьей помощью они смогут исправить ситуацию. Они, кажется, редко представляют себе, что если человек говорит: «Эта дверь треснула», — то он не обязательно знает как ее починить.

Эти люди утратили многогранность мышления, которая была отличительным признаком древнего учения. Они сделали из идей «идолов», приписывая всеведение иллюстрации. Но именно так и поступает тотемист. Однако, современный человек не признает себя тотемистом, вероятно потому, что не живет в тропических джунглях.

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЕДНЫЕ

Великий шейх Абдуллах Ансар из Герата сказал, что действительно бедные — те, кто не является независимым от бедности, те, кто действительно озабочен — беден он или нет. Подобным образом, привязанность ко вторичным концепциям является причиной вырождения учебы, — ибо когда это является правилом, сосуд принимается за содержимое. Никогда не было недостатка в людях, которые полагают, что физическое отсутствие чего-либо — это бедность, и что владение материальными предметами — это богатство. Вопрос отношения отсутствует.

Вы спрашиваете, как вырождается учеба. Одна из причин — это явное численное преобладание людей, заблуждающихся или поверхностных, которые требуют "серьезной учебы" или "духовного знания". Они создают ситуацию спроса-и-предложения, которая может вызвать столь много имитаций учения и обучения, что именно имитация будет приниматься за настоящее.

НЕ ДЛЯ ИНДИЙЦЕВ

В Индии в ходу такая история: в Соединенных Штатах один студент из Индии прослышал, что его соотечественник обучает индусской духовности людей с Запада и хорошо зарекомендовал себя там, хотя большую часть года живет недалеко от Дели. Когда студент приехал домой на каникулы, он разыскал великого гуру и почтительно обратился с просьбой принять его в ученики.

«Извините, — ответил главный помощник гуру в ашраме, — но здесь мы не принимаем индийцев — только европейцев или американцев».

Молодой индус был ошеломлен. «Я думал, что дни колониальной дискриминации давно прошли! — произнес он, задыхаясь. — Вы хотите сказать, что не примите меня в ученики здесь, в моей стране?»

«Милый юноша, — сказал сам великий гуру, подойдя к воротам ашрама, — на самом деле все наоборот: вы когда-нибудь видели кого-либо из этих ужасных людей, которые хотят испить индийской духовности? Я стараюсь оградить от них моих соотечественников».

В: Как происходит развитие человека в общине, и каковы опасности работы в случайно собранной группе?

О: Возьмите некоторые виды организации и те убеждения относительно них, которых обычно придерживаются. Затем, чтобы чему-то научиться, рассмотрите другую позицию по отношению

к ним.

Одно общество называется "вольные каменщики" (масоны). Оно ритуалистическое, названо по профессии, считается, что оно имеет «тайны». Люди полагают, что масонство возникло на основе товарищеских отношений каменщиков и их желания монополизировать определенное строительное знание и даже регулировать поставку рабочей силы.

Теперь взгляните на обучение ремеслу в Европе, Африке и Азии, применяемое в целом ряде ремесленных цехов. Там также есть посвящение и прочие церемонии. Между мастером и учеником существует определенная связь, включающая некоторое соглашение.

Теперь воскресите в памяти особый ритуализм и родство, содержащиеся в институте монархии, а также слухи и верования относительно особых событий или связующей силы между членами семей, кланов и других собраний людей.

Общее во всем этом — убеждение, что определенные сверхъестественные восприятия могут быть развиты средствами определенного вида объединения людей (назовите его алхимиком с помощниками, братством изготовителей ковров или как-то еще), независимо от того, осознается или нет сначала этот особый элемент индивидуумом, вступающим в объединение. Иными словами, словесная форма обучения, даже введения в высшее (или внутреннее) учение — это единственный возможный подход.

Однако наличия собрания людей, стремящихся работать в согласии или достичь какой-то цели, недостаточно, хотя без этого предприятие абсурдно.

Стремления и желания недостаточно, и руководители должны понимать это.

МУЛЛА И ЗАСУХА

Эта идея поясняется такой Насреддиновской историей:

Однажды мулла Насреддин увидел, как школьный учитель ведет группу учеников к мечети.

Мулла спросил:

«Какова цель этого действия, о ученейший?»

«Стоит засуха, — сказал учитель, — и мы надеемся, что мольбы невинных растрогают Небеса».

«Без знания, — сказал Насреддин, — мольбы — невинных или виноватых — такого результата не дадут».

«Как вы обоснуете столь опасное утверждение?» — запинаясь, спросил оскорбленный педагог.

«Просто, — сказал Насреддин, — ибо если бы достаточно было мольбы, пожеланий, вызванных кажущейся необходимостью, — на земле не осталось бы школьных учителей. Дети жаждут их исчезновения».

«Итак, даже если бы чаяния детских душ могли вызвать ваше изгнание, молитвы только людей знания, понимающих вашу функцию, по-прежнему удерживали бы вас среди нас».

Помимо наличия предприятия, необходим правильный отбор конкретной группы. Этот отбор должен быть произведен учителем. Но, как только эти условия выполнены, более не требуется ни единого слова из словарей метафизики или философии, эзотеризма, какими мы их знаем.

Именно по этим причинам духовные учителя традиционно занимаются мирской деятельностью, являются управляющими или мастерами во многих ремеслах: они обучают с помощью множества методов. Однако, лишь те их наставления, которые выражены в словах, упражнениях или молитвах, распознаются внешними мыслителями как учение высшего порядка. В результате, большая часть из того, что делается ими, не записывается или считается посторонним и не имеющим отношения к делу.

Точно так же, как случайные объединения людей и напряжение, тревога, награда и наказание, и использование догм и застывших приемов порождают обусловленных людей и жесткие или механистичные институты, так — в «органичной» области того, что мы называем эволюционной философией — община с правильными элементами (например, людьми, местом и временем) становится живой сущностью и развивается особым образом, какой и во сне не приснится высокопарному формальному мыслителю и необузданному эмоционалисту.

Вышесказанное объясняет, если на миг призадуматься, как метафизические учителя управляют системами, которые, не только не сводятся к простым приемам и доктринам, но непременно являются восхитительно всеобъемлющим замыслом.

Лишь части этого замысла упорно сохраняются в обычной передаче. Подобно обломкам кораблекрушения, их постоянно выбрасывает на берег, или их используют вновь и вновь, спустя длительное время после того, как их настоящее использование (как частей исходного корабля) прекратилось.

Таким образом, парадоксальность (хотя только потому, что люди подходят к вещам с неизменно наивной точки зрения) становится явной — многие существенные части высшего знания никогда не распознаются как таковые теми, кто склонен считать себя учащимся метафизике.

«Моложавый, мешковатый, молчаливый мастер-медник, методично мастерящий медную масленку» точно так же может оказаться духовным учителем, как и святой с нимбом, нарисованным некоторыми набожными, но духовно не обновленными, индивидуумами.

Несомненно, что, скорее, именно он имеет нечто достойное для передачи, чем метафизик, который считает его всего лишь медником, потому что тот не знаком с терминологией того или иного ритуала.

Пока этот урок, тем или иным способом — а у него много форм — не выучен, то и учеба и практика, формальные или иные, несостоятельны, кроме как для цели удержания людей занятыми, что бы там они ни думали, что бы ни говорилось о том, что они делают.

Интересно отметить, как традиционные предупреждения против случайных группирований оказываются подтвержденными, если за этим понаблюдать. Саади в известном отрывке сказал, что одна собака может осквернить целый бассейн с розовой водой. Но самое точное, что можно сказать про то, что происходит в случайно собранных учебных группах, — это то, что различия в требованиях участников и самой группы препятствуют ее членам — индивидуально и коллективно — в понимании и концентрации на важных и весьма тонких идеях, что требует много внимания и мало отвлечений.

Хусри, цитируемый Худжвири, говорит: «Существование суфия лишено не-существования, и его не-существование не имеет существования». Такая идея требует концентрации. Даже одному человеку трудно удержать ее в голове, главным образом потому, что сам он переполнен мыслями и идеями. С группой это еще трудней.

ОСОБАЯ ГАРМОНИЯ

Группа должна быть способной развить восприятие смысла следующего состояния, опять из Худжвири: «Следует, чтобы состояние смертности суфия было в неопределенности, и исчезли его ощущения, и прекратилась его связь со всем, чтобы тайна его существования могла проявиться и его отдельные части стали единым с его сущностью, его реальным Я, чтобы он пребывал в бытии».

На практике, не говоря о теории, группы людей обычно не заинтересованы в достижении таких состояний, хотя они могут даже воображать себя мистиками или эзотеристами.

Вокруг много людей — сегодня их легко найти — которые пытаются жить в случайно собранных группах и терпят неудачу. Затем они ищут другие группы или пытаются продолжать духовное или психологическое развитие некоторым другим путем.

Однако, легко видеть, почему они терпят неудачу: они не подготовлены готовиться к такому опыту. Они либо чувствовали, что готовы к опыту, либо, что членство в такой группе даст им то, что нужно.

Такая позиция вполне понятна и присутствует всякий раз, когда не хватает информации, каким бы сильным ни было рвение. Возможно, забывается вторая строка пословицы:

Лишь когда печь горяча, сажай в нее тесто:

Но убедись сперва, что это действительно тесто.

В: Что вы скажете об особой потребности во "времени, месте и людях", а также о ценности и ограничениях занятий в форме вопросов-и-ответов?

О: Если вы возлагаете большие надежды на технику групповых собраний с периодическим использованием вопросов-и-ответов, то продвинуться вы сможете, но в определенной точке прогресс прекратится.

Так происходит потому, что любое обучение, которое не использует в должной пропорции все виды занятий (упражнения, учебные задания, теорию и практику и т. д.) неизбежно достигнет точки, где некоторые люди уже получили от каждого вида занятий кто сколько может, в соответствии со своей способностью, и с этого момента, в отношении своего развития, "покатятся вниз".

Вопрос о должной пропорции не может быть понят людьми (ни учителями, ни учениками), не находящимися на более высоком стабильном уровне сознания. Если только нет специальной настройки, то ни интуиция, ни апелляция к авторитету, ни усердное исследование, ни старшинство возраста, ни другие факторы не смогут заменить знания о том, какой вид занятий применить, с кем, каким способом.

Ведение дела с пренебрежением к этому факту порождает группирование на социальной или имитационно-академической основе. Эти группы могут называть себя как им вздумается:

прогрессировать они будут разве что в социальном плане.

То же самое справедливо для групп людей, остановившихся на исполнении ритуала, мемориальных действиях или стереотипной фразеологии, даже и освященных традицией.

Существование столь многих организаций для обучения, во стольких культурах и эпохах, с таким разнообразием внешних форм — это проявление подлинных групп, которые были приспособлены к обществу в данном месте, в данное время, с данным учителем.

Из всех видов человеческой деятельности тот, который включает обучение по ту сторону обычных восприятий, должен, прежде всего, быть спроектирован в согласии с местом, временем и людьми: последнее включает направление усилия, что хорошо проиллюстрировано следующей историей:

ЕСЛИ У ВАС ЗАНЯТЫ РУКИ

Однажды темной ночью, мулла Насреддин, ужасно испуганный, путешествовал с мечом в одной руке и кинжалом в другой. Он слышал, что это надежные средства защиты.

В пути ему встретился разбойник, который забрал осла и седельные сумки, полные ценных книг.

На следующий день, когда Насреддин оплакивал свою судьбу в чайхане, кто-то спросил:

«Но что ж вы дали ему уйти с вашим имуществом, мулла? Разве у вас не было средств отпугнуть его?»

«ЕСЛИ БЫ руки у меня не были заняты, — ответил мулла, — это была бы другая история».

История, конечно, используется чтобы указать, что у людей может быть некая переданная формула («оружие — это защита»), но не быть способности понять как ее применять.

Подобно Насреддину, они просто таскают инструменты…

Необыкновенное упорство в повторении только формы, а не действенного содержания, наблюдаемое в религиозной передаче, является свидетельством установки, свойственной человеку.

Как социальные образцы, древние Китайская, Вавилонская и Египетская цивилизации, например, просуществовали в течение тысячелетий не потому, что они были особенно хорошими, правильными и необходимыми: но потому, что они распространялись и поддерживались людьми установки и, к тому же, в них была некоторая инерция, предохранявшая от похвальных изменений. Они не развились далее определенной стадии.

Люди ценят форму и дорожат формой, и, следовательно, не оценивают поначалу реальность суфиев, хотя думают, что оценивают, ошибочно принимая некоторые внешние формы за реальность суфиев. Именно по этой причине великий старейшина среди суфиев, Сахл сын Абдуллаха из Тустара, говорил:

«Сначала вы можете не оценить суфизм, но как только оцените, будете ценить его до конца ваших дней».

БЕССИЛИЕ ОЖИДАНИЙ

Форма как раз может включать ожидание, так как во всем мире люди всех типов склонны высоко оценивать переживание ожидания и, особенно, желание награды. Форма подразумевает принятие автоматических или обусловленных ожиданий, и поэтому суфии своими условиями обучения пренебрегают этим. Вот что по этому поводу сказал более тысячи лет назад Яхья сын Мааза из Балха: «Аскеты отрекаются от этого мира, но суфии отрекаются также от ожиданий последующего. Аскеты ищут удовольствий Рая, но суфий — чужестранец даже в Раю».

Его современник Сари ал-Сакати (умер в 867 году н. э.), подчеркивая насколько переплетены привязанность к форме и к самому себе, говорит: «Истинная мудрость есть отсутствие привязанности к себе и преданность Истине». И суфизм по традиции называется «Истиной без формы».

Что касается ограничений на занятия в форме вопросов-и-ответов, ответственность (ограничивать их до полезного содержания и продолжительности) лежит на учителе.

В своих Застольных беседах [26] великий мастер Джалалуддин Руми сказал:

Ночь прошла, а разговор наш не окончен:

В чем виновна ночь была?

Разговор был слишком длинен.

И не забывайте о случающемся высвечивании того, что скрывается в некоторых, по общему мнению, духовных людях и что может выскользнуть наружу в атмосфере вопросов-и-ответов. Внезапно увидев свои собственные несоответствия, фальшивые гуру могут научиться быть настоящими, в Индии этому есть довод, традиционно облеченный в шутливую форму. Вот история:

«Гуруджи, почему вы не принимаете своего сына в Учение?» «Потому что учить сынков богатеев даром — против моих принципов!»

В: Есть ли в чувстве искренности, вызывающем сомнения, что-то от реальной искренности?

О: Понимать, что кто-то занят чем-то для собственного развлечения, но убежден при этом, что делает что-то для других, — это один из тех аспектов знания, который наиболее сильно смущает обладающего им.

Подобное знание заставляет испытывать чувство стыда за такого человека, и меня поражает ущербность культуры, которая приучает этого несчастного индивидуума воображать, что он служит кому-то или чему-то, тогда как, вместо этого, он стремится к личному удовлетворению.

Нет никакой надежды ни в настоящее время, ни, вероятно, в ближайшем будущем, что большинству таких людей можно показать, что они делают — для себя и для других.

Не менее печально и то, что пока человек гонится за самоудовлетворением, полагая, что это нечто иное, он и не получает настоящего удовлетворения и никогда ничего не делает ни для кого-либо другого, ни для дела, ни для своего истинного "я".

Вместо того, чтобы рассматривать эту проблему, человек предпочитает гордиться собой и по-детски восклицать: «Посмотрите, чего я достиг с тех пор, как слез с дерева».

Не лучше ли оставаться на дереве?

Это важнейшая техническая проблема. Что касается некоторых людей, ее, конечно, можно решить. Но сначала ее надо заметить. Сегодня ни одна культура не предоставляет сколько-нибудь пригодного теоретического или практического метода привлечения внимания к данной проблеме, не говоря уж о том, чтобы что-либо с ней сделать. А между тем, для развития человечества эта проблема остается одним из главных камней преткновения.

Вместо показа того, что завуалированный поиск удовлетворения является маскарадом и таким же препятствием, как и любое другое действие «понарошку» (пока вы вовлечены в притворство, вы не можете делать ничего другого), многие культуры освящают и используют этот порок. Вместо слов: «Вы развлекаетесь, занимаясь той или иной игрой — национальной, культурной, религиозной, духовной», — говорится, возможно: «Это не игра: это серьезно. На самом деле это путь на небеса». Из-за отсутствия достаточно высокого уровня понимания властители умов действуют слишком поверхностно.

Это произошло потому, что в некий момент в прошлом, из-за нехватки специалистов, знающих, что же происходит в действительности, места большей части мудрых людей оказались занятыми значительным числом невежд.

Если давать людям задачи или позволять им самим выбирать их, то это часто либо приучает их к таким задачам, либо может побуждать получать садистское или мазохистское удовольствие от тех действий, которые влекут за собой служение, посвящение, страдание и т. д.: без углубленного проникновения.

Единственная надежда, что появится кто-то, кто время от времени будет предписывать человеку что следует и чего не следует делать, укреплять его истинные усилия, препятствовать ему становиться попугаем или машиной, или не давать ханжеству брать верх.

Говорить человеку, что кто-то может лучше, чем он сам, знать в каком направлении ему идти, непопулярно.

Да, непопулярно. Однако нельзя надеяться, что все правильное всегда будет популярным. Людям, бредящим тем, что они "должны жертвовать", в последнюю очередь, ради них самих, может быть позволено жертвовать. Но что происходит? Каждая известная вам организация ищет именно таких людей, чтобы их пожертвованиями поддерживать свое существование.

Понимание этого мы и называем видением себя и видением других.

Вам могут помочь, давая вам дела, чтобы вовлечь вас в то, что не льстит вам и не эксплуатирует вас. Но, знаете, вам также придется сделать шаг навстречу. И это не означает стать принимающим, отрицающим или оставаться сомневающимся.

Ваше дело — изучать эту теорию и наблюдать ее на практике, и быть открытым к работе и учебе, действовать и жить, не формируя ненужный сверхупрощенный шаблон, как это делает большинство людей.

ПЕЩЕРА СОКРОВИЩ

В; Говорят, что преждевременная способность к проникновению за пределы обычного понимания, — хуже, чем ничего: поскольку ее нельзя использовать, или быть используемым ею. Говорят также, что из-за жадности человек может все потерять и все же принести пользу другим. Что все это значит? Нельзя ли облечь это в более понятную форму?

О; Жадность — причина потери и невозможности извлекать пользу из несомненной прибыли. В метафизике это так же верно, как и в обычной жизни. Однако жадность одного может принести пользу другим, хотя результат к нему не относится и ничего ему не дает.

Древняя история, актуальная и сегодня, облекает все это в более запоминающуюся форму:

ИСТОРИЯ ОБ ОДНОМ КРЕСТЬЯНИНЕ

Жил-был Храбрый крестьянин, не преодолевший свои привязанности к несущественному. Однажды он проезжал на своем осле мимо волшебной пещеры как раз в тот момент, когда она в очередной раз явила себя человечеству. Крестьянин бесстрашно вошел в пещеру и обнаружил там груды сокровищ. Он стал выносить их и запихивать в седельные сумки. Когда осел был полностью нагружен, человек вспомнил, что оставил в пещере свою палку и бросился за ней. Но подошло время пещере исчезнуть. И как только он вбежал в нее, пещера исчезла вместе с ним.

Больше этого человека не видели, а его осел вернулся обратно в деревню. Люди, прождав некоторое время его возвращения, продали осла и поклажу и разбогатели…

В: Что лежит в основе традиционного неодобрения суфиями определенных типов ученых [27], академических педантов как вы их называете?

О: Этих ученых, возможно, часто считают украшением общества и людьми полезными. Однако, в силу принципа, что всегда возникают неправильное понимание и искажения, когда не определено то, что может быть определено, следует ясно ощущать их декоративную и полезную стороны.

Частенько они желают внимания и делают все возможное, чтобы получить его. Они не столько стремятся распространять свои идеи, сколько требуют, чтобы их считали учеными. Ко мне постоянно обращаются видные ученые, которые просят цитировать их труды, потому что цитирование означает значительность. Эта деятельность — часть их желания быть замеченными, выставление себя напоказ. К тому же, некоторые из них ревниво относятся к особой одежде и другим принадлежностям и всевозможным ритуалам, вносящим свой вклад в их респектабельность. Эта характерная черта наблюдается также в других человеческих группах, у некоторых животных и птиц и ее, саму по себе, не надо рассматривать как нежелательную, даже хотя бы только потому, что мы получаем некоторое удовольствие от таких показов.

Подобно сосудам, а также переместителям, накопителям и анализаторам разного рода, такие ученые, по большей части, способны удерживать, сохранять, даже передавать материалы, с которыми имеют дело, — но не производить какое-либо реальное изменение в них. Например, ограниченный ученый, переводящий книгу, может, подобно кувшину с водой, которая в конечном счете будет выпита другими, передавать ее содержание кому-то, кто в состоянии впитать его.

Недалекие ученые, будучи, однако, людьми, а не животными или объектами неживой природы, иногда склонны путать свои собственные желания со своим реальным воздействием и возможными функциями. И это лишь потому, что у них, возможно, есть образ себя, взлелеянный, но неизученный. Как недавно один из них сказал нам вот в этой комнате: «Мы просто ничего не можем с этим поделать!» Возможно, это не изучается, но это замечено. Ведь в Оксфорде, а не у суфиев, возникла такая шутка:

«Я — глава Баллиол колледжа, и чего не знаю я, знанием быть не может!»

Ученым нелегко изучать других ученых, так как в силу своей вовлеченности они вряд ли способны достичь достаточной объективности.

Однако, ученых могут изучать суфии. Не счесть суфиев, бывших когда-то учеными, но нет, наверное, за всю историю, ни одного известного нам суфия, который впоследствии стал ученым. Поэтому ученость можно рассматривать как стадию, после которой можно стать суфием.

Суфии никогда не следовали за учеными, хотя часто были равны или превосходили ученых в учености.

Для суфиев это возможно, потому что они считают ученость не конечной целью, а чем-то полезным, с преимуществами и ограничениями, соответствующими этой функции. Довольно часто ученые не проявляют признаков понимания того, что существует нечто за пределами учености, и следовательно, они неспособны — до тех пор, пока пребывают на этой стадии, — возыметь более высокую цель. Чтобы двигаться вверх, даже в своей области, всегда нужно иметь стремление к более высокому состоянию, чем то, что есть.

Такие ученые не могут выйти за границы своего понимания учености, и это вынуждает их вести себя следующим образом:

1. Они склонны уверять себя, что ученость — это нечто наивысшей природы и что ученые — это высокий и даже особый продукт со своего рода свойством интереса к истине или даже специфической, возможно уникальной, способностью к ее восприятию. Исторические свидетельства об ученых в отношении этого, не говоря уже об их личном опыте, когда события опровергают это, ученых не обескураживают.

2. Поскольку внутренне они знают, что не верна их позиция, они-то и вынуждены обращаться в соответствующей области к изучению работ их оппонентов (суфиев). Вот почему, как справедливо заметил один суфии, ученые изучают работы суфиев, но суфиям нет нужды изучать работы ученых.

Эта тенденция низшего — пытаться выполнять функции высшего, несмотря на ограничения, делающие его неспособным к этому, проявляется в поведении детей, животных и других менее развитых или слабых индивидуумов. Маленькие мальчики притворяются взрослыми или же учатся тому, что, как они воображают, делают или говорят взрослые. При этом они довольно естественно воздерживаются от возможности отметить утверждение взрослых, что мальчики — это всего лишь мальчики.

Здесь уместно подчеркнуть, что тогда как ребенок может вырасти, то мужчина не станет опять незрелым мальчиком. Для любого суфия ученый того типа, что мы описываем здесь, слишком наивен (если не в спорах, то в знании), чтобы стать таким ученым. Эту стадию суфии уже прошел, если ему было нужно ее пройти.

Если ребенок не растет должным образом, он станет либо несформированным, инфантильным человеком, либо умрет. Вот две альтернативы прогрессу. То, что человек воображает о себе, или то, что он сумел внушить о себе другим, не оказывает влияния на реальность ситуации, хотя может повлиять на мнения относительно природы реальности. Мало кто будет спорить, что есть различие между реальностью, наблюдаемым событием, и предполагаемыми событиями, которые созданы мнениями и поддерживаются постоянным повторением.

Любое внимательное изучение работы академического плана покажет, как удивительно часто не осознается, например, различие между полемическим и информационным сообщением.

Оппозиция суфиев ученым никоим образом не есть оппозиция к учености. Это оппозиция к тому, чтобы считать ученость тем, чем она не является. Если бы, например, люди верили, что хлеб и молоко — единственно правильные и ценные виды пищи, это означало бы, что те, кто ест хлеб и молоко, могут воображать, что ощутили это и имеют дело с самым лучшим питанием. С другой стороны, там, где доступны другие виды пищи, превосходящие в некоторых или же во многих отношениях те, что только считаются единственными или наилучшими, есть основания для критики.

Другое возражение, традиционно выдвигаемое суфиями, более всего в интересах ученого и его последователей. Широко известно, что ложное представление индивидуума о себе, и, в частности, фантазия, что он важнее, чем есть на самом деле, может оказать неприятное и разрушительное воздействие на него и на тех, кто, возможно, на него полагается. Игнорировать такие схоластические представления, будучи в состоянии благотворно критиковать их, равноценно тому, чтобы позволять человеку причинять вред себе и другим, происходит ли этот вред от невежества или злого умысла. Практически все общества в своих социальных требованиях одинаково запрещают оставлять без внимания подобную ситуацию, если уж она замечена.

Если нет средств удержать одних людей от этого безответственного курса (или эти средства невозможно применить), то роль суфия — сделать доступной информацию, на базе которой другие могли бы уберечься от распространения этой порчи. Или он мог бы иным образом содействовать исправлению указанного несоответствия.

Защита и руководство — это функция суфия, превосходящая любую психотерапевтическую роль. Тем не менее, легче суфию делать свое дело, чем страдающему увидеть свою собственную ситуацию, так как жертва может укреплять и сохранять свою болезнь всего лишь посредством догматической деятельности и постоянного напряжения, пропагандой и т. д. Страдающий продолжает подпитывать свое собственное патологическое состояние, потому что утратил ощущение того, что нездоровье в действительности вовсе не является частью его самого. Поэтому он боится потерять его, так как теперь воображает, что такая потеря означала бы потерю самого себя или части того, что он принимает за себя.

Когда недомогание к тому же связано с желанием поддерживать общественный или иной престиж или сохранить свой хлеб с маслом, неадекватная позиция ученого действительно трагична.

Такое состояние описано древними авторами на особом языке, когда они рассказывают о людях, одолеваемых демонами и воображающих, что демоны — это они сами.

Оппозиция суфиев и ученых, как и оппозиция буквалистов и эмпириков, в человеческом обществе во все времена имеет также и другую сторону, чрезвычайно интересную.

Много — возможно большинство — ученых, первоначально выступавших против наших книг по традиционной психологии, стали горячими сторонниками идеи высших измерений в обучении, и многих из них я считаю моими друзьями. За прошедшие десять лет появилось несколько книг и многочисленные работы, в которых ученые показали эту перемену в убеждениях. Как происходит эта перемена?

Обратите внимание на широко известный в социологии факт, что лучшими друзьями становятся совсем не те, кто с самого начала привлекал друг друга или кто пленился идеями другого. Напротив, было установлено, что человек, противостоящий вам, вероятно, станет более верным другом, чем тот, кто становится другом сразу же. Это может показаться странным, но, как я сейчас покажу, этот факт был, безусловно, известен мыслителям и эмпирикам на протяжении веков.

В отличие от поверхностного уровня, на уровне восприятия существует связь, ведущая к гармонии между номинально противостоящими людьми или позициями. Будь это не так, согласие никогда бы не последовало за несогласием. Но есть более веское указание, чем это.

Первая иллюстрация, которую мы можем использовать, чтобы представить это явление в терминах, до некоторой степени, знакомых нашей нынешней аудитории, — это высказывание Джалалуддина Руми о том, что «если явно одно противостоит другому, то, в действительности, они, возможно, работают совместно». Причина, по которой люди обычно не связывают это с присущей противоположностям гармонией, в том, что для оценки высказывания они используют только свое вторичное я, Поскольку они не воспринимают это взаимодействие противоположностей, когда оно возникает, то полагают, что ощущаемая ими оппозиция есть главный фактор.

Во-вторых, если обратиться к Новому Завету, где Иисусу приписывается высказывание «любите врагов ваших», вы увидите, что и с этой точки зрения так же можно быть в гармонии с тем, кто противостоит вам, поскольку эта оппозиция, вполне вероятно, — начало дружбы, как бы это ни выглядело внешне. Поэтому к высказыванию «любите врагов ваших» следует относиться не как к благородному чувству, которое, главным образом, сделает вас лучше, а как к предписанию, которое, на самом деле, описывает более глубокие измерения, уже присутствующие во взаимоотношениях.

С этим параллелизмом между парадоксальными поучениями и существенным фактом сталкиваешься в условиях более глубокого понимания, хотя проиллюстрировать это для тех, кто не имел соответствующего опыта, сложно. Трудно иллюстрируемый в личных отношениях, особенно там, где затронуты индивидуальные разногласия, он может быть выявлен в социальных ситуациях, где не действует внешнее «я». Примирение, знакомое всем нам в личных и общественных отношениях, — это не столько объединение противоположностей, сколько раскрытие сути ситуации, скрытой субъективностью.

Кажется, что суфии и ученые находятся в оппозиции. Но когда они узнают подходы и знание друг друга, эта «оппозиция» исчезает.

МЕТКИЕ УЧЕНЫЕ

Сами ученые очень хорошо знают о главном пороке своей профессии, а именно, сверхспециализации и зашоренном догматизме. Вот история обо всем этом, рассказанная мне ученым, который, в отличие от многих своих коллег, признался, что знает, что похож на героев этой истории, но полагает, что ничего не может с этим поделать:

Случилось так, что во время войны небольшая группа ученых была призвана в пехоту. После обучения все они оказались великолепными стрелками, попадающими в «яблочко» гораздо чаще других новобранцев.

И вот пришло время участвовать в сражении. Враг наступал, и был отдан приказ стрелять. Никто не пошевелился. «Бога ради! — вскричал офицер — почему вы не стреляете?»

«Не можем, болван! — заорал в ответ один из ученых. — Ведь нас не учили стрелять в людей!»

В: Прокомментируйте, пожалуйста, утверждение: «Успех предприятия оценивается по замыслу, а не по его внешней форме»?

О: Это утверждение проще, чем кажется, хотя скрывает определенные недоразумения, имевшие место в прошлом.

Допустим, кто-то пытается выкопать яму, и его цель — выкопать яму. Успех копания ямы определится тем, будет она выкопана или нет. Но внешне это может выглядеть так, будто человек пытается найти золото. Если наблюдатель подумает, что цель в том, чтобы найти золото, он назовет яму "неудачей".

Аналогично и с учениями, институтами, теориями и т. д. Многие были успешными, хотя казались неудачными. Многие неудачные казались успешными, потому что цели, стоявшие перед ними, не были широко известны.

Такая ситуация таит в себе двоякую опасность:

1. Самозваные наблюдатели могут превратно понимать цели.

2. Люди, намеревавшиеся первоначально добиться успеха в одной области, могут поддаться искушению сделать то, что легко может быть названо «успехом» в некоторой другой области.

Существует психологический механизм, посредством которого индивидуум может убедить себя в том, что он пытался сделать нечто иное, чем на самом деле задумывал, и, таким образом, может пожать плоды «успеха»; в равной степени это верно и для общества.

Прогресс человека замедляется или прекращается, когда нацеливаются на очевидный успех (то, что людям легко описать как успех) и теряют импульс, необходимый для достижения цели.

Пример. "Ложный успех":

Мулла Насреддин, упав с осла, говорит осмеявшим его школьникам: «А я и собирался упасть».

Пример. "Истинный успех":

Группа врачей успешно провела вакцинацию всего населения от эндемического заболевания, тогда как местные жители могли подумать, что они выполняли некий магический ритуал.

Пример. "Возможные, но несущественные составляющие успеха":

Некоторые, или даже все, из привитых людей узнают о цели прививки и о том, что лежит в ее основе.

В: Не могли бы вы что-нибудь сказать о суфийских организациях, в прошлом и настоящем?

О: Суфийские организации возникают время от времени. В их цели входит привлечение, концентрация и передача определенных восприятий.

Эти организации могут иметь, а могут и не иметь то, что в обычном обществе обыкновенно принимают по виду за духовное или "эзотерическое".

Этот поверхностный аспект не так важен.

Основная цель суфийской деятельности иногда выражается как способствование процессу трансформации человека.

Этот процесс может иметь место лишь в том случае, если организация, видимая, распознаваемая или нет, адекватно настроена на человека.

Сама эта настроенность может придавать организации «невероятную» внешнюю форму.

Все подобные образования являются временными формами. Когда их эффективная жизнь завершается, на их место приходят другие.

Внешняя форма, или оболочка, может, тем не менее, продолжать существовать и ухитряться выполнять социальные и иные сравнительно менее значимые функции. Те, кто унаследовал эти формы, редко, если вообще когда-либо, понимают, что само образование "органически мертво".

Вот почему в самую последнюю очередь искать продолжение той передачи, что обсуждается здесь, следует в очевидно хорошо утвердившихся традиционалистских организациях. Последние более эффективно можно описать как археологические реликты, легко распознаваемые как таковые теми, кто знает их первоначальные пределы, цели и жизненность.

Они развивают некий вид квази-приспособляемости или, наоборот, жесткости — или же их комбинацию, что заставляет их либо прибегать к новым формулировкам, либо пытаться бороться с ними. Тем не менее, им всегда не хватает настоящей приспособляемости, согласующейся с современными нуждами.

Эта особенность появляется, когда имеется озабоченность сохранением архаичных, анахроничных форм. В противоположность этому, эффективное высшее учение всегда стремится использовать любую форму, в рамках которой оно может исполнить свою миссию.

ПРИЧИНА И СЛЕДСТВИЕ

Для понимания суфийских организаций необходимо познание того, что лежит за внешним. Как говорит Руми в Fihi ma Fihi, "В ней то, что в Ней":

Если движется рукав, то движет им рука. Но если движется рука, рукаву двигаться необязательно. Так, если вы смотрите на следствие и не знаете причины, вы вообразите, что «рукав» — это нечто со своей собственной жизнью!

Даже короли не обладают иммунитетом против привычки делать поспешные поверхностные выводы. Вот какому случаю стала причиной техника на научно-ориентированном Западе:

Английский король Эдуард VII увидел пыхтящий трясущийся предмет, направляющийся к нему. «Что за черт?» — воскликнул он, и затем едва вымолвил:

«Боже милостивый! Это же Дьявол!»

Но это был автомобиль… [28]