Я гулял по Старой Риге. Просто так. Почему бы и не погулять, если денег на казино нет, а отдохнуть хочется. Пара, поднявшаяся из-за ближайшего ко мне столика привлекла моё внимание. Особенно девушка.

— Где-то я её видел… Но где?

Парень расплатился с барменом и повернулся лицом. Это был Ромуальд — как всегда элегантный и изысканно одетый. Пока я раздумывал здороваться или нет, пара оказалась рядом.

— Добрый день, Ромуальд.

— Добрый. Александр, если не ошибаюсь?

— Александр, — кивнул я и подумал — Парень, с твоим I.Q.[39] не запомнить имя? Что то ты крутишь.

Далее последовали обычные разговоры про жизнь, новые фильмы и законы, в общем, то обычная беседа: максимумом слов с минимумом информации. Потом он спросил меня о работе. Вот тут и пошла у нас нестыковка во взглядах. По всей видимости «отвёртка» ослабила Ромику стопорные винты.

— Можно жить да не дают.

— Кто не даёт то?

— А чёрт его знает. Вот опять деньги задержали. То деньги, то материал. Свобода печати…

— Так усердно бичевал себя, что доставалось окружающим.

— Кто?

— Я.

— Здорово!

— Стараемся понемногу…

— Журналист?

— Свободный мыслитель. Вот, кстати, насчёт "не дают". Рабы, отказывающиеся от воли, предпочитают крепкую цепь — что б потом жаловаться — если бы не, то я бы…

— Но сейчас безработица. Сложно место найти. Вон работяги мыкаются — шоферы, слесари, маляры…

— Правильно.

— ???

— Потому что работать все умеют, а вот заставить работать на себя — это уже искусство.

— И вы, конечно, владеете этим искусством в совершенстве?

— Могу позволить посидеть в кафеюшнике и не только.

— А нищим подаёте?

— Проблемы человека — его личные проблемы.

— Да вы эгоист, батенька!

— Самый крутой эгоист Бог. Нуждаясь в любви более слабых существ, даёт это как закон, а сам помогает лишь тем, кто его принимает! Ни хрена себе — всемогущее существо — помогает лишь тогда, когда его избирают своим господином.

— Наука доказала — Бога нет.

— Наука в жопе!

— Ну, хорошо. Рай и Ад дают материальные и наслаждение, и страдание — если нет тела, то каким образом ощутишь боль или удовольствие?

— Ты на сеансе был и ни хрена не понял! Это всё существует. Как тот трамвай — можешь сто раз сказать себе, что его нет и лечь на рельсы!.. не хочешь попробовать?

— Нет.

— Так вот. Везде можно жить… Правда, по-разному.

— Эх, грехи наши тяжкие…

— Понятие — грех лично меня дико раздражает. Адам и Ева натворили, а я, не ведающий об этом ни сном, ни духом, должен искупать вину! Вся сознательная жизнь — искупление вины! Сколько бы ни прожил, ни сделал! Так вот. Я не собираюсь до самой смерти жить с общечеловеческой виной!

— Но люди…

— Мне ненавистны их возня и пожирание друг друга. Иногда я даже испытываю удовольствие, когда думаю о ядерном взрыве над каким-нибудь мегаполисом. Р-раз — и жаркое готово!

— Из родственников и друзей.

— У меня нет друзей!

— У вас то и нет? Никогда бы не подумал…

— Друзья должны служить для дела, а не для полноты списка в телефонной книжке!

— И какого это дела, если не секрет?

— Познания Истины.

— И какова истина?

— У Мира два господина. А у нашего один, — он пронизал меня взглядом. — Знаешь поговорку: меньше знаешь — дольше живёшь?

— Теперь знаю.

— Вот и славненько. Криста, эйям. Счастливо оставаться, господин журналист.

Они растаяли в белёсом мареве, а я остался сидеть как пень. Информации к размышлению было завались. Для начала — откуда он узнал про моё занятие. Может, предавание журналистике, как и порокам, отпечатывается на лице? Очень непростой этот Ромуальд, крепкий орешек два, первый — этот маг-целитель, Виктор Черных, хотя знакомых не выбирают. Может коллега по цеху или ученик. Знал бы, что доживу до времён, когда можно по колдунам ходить, как по аптекам. А ведьмы гуляют со свободными мыслителями… Вообще то хорошая погода, именно в такой солнечный день я и познакомился с Анной.

— Значит, в кафе посидеть можете, господин нигилист? — я крутанул на ладони «коровку». — Что ж пора заняться и мне магией!

Для начала я превратил животное в рыбу, потом в траву, потом в ничто, и, покидая радушного бармена, подумал — Неплохо для начала!

Прогулявшись по нашему мини-парижу я сел в автобус и покатил домой. Сегодня я мог уделить дневнику гораздо больше времени.

Молитвы как тени моих сновидений, они звучат, но нет успокоенья… Нет ответа… Я слышу лишь хохот наползающей тьмы и печальный голос ушедшей. Он зовёт меня, обещает понимание и покой, покой и понимание уставшей душе моей. Страх висит над миром. Я не исключение, скорее правило из исключений. Люди не замечают страха, пьют энергию Бога, ненасытные вампиры. А страх так и висит над миром. Все пишут сейчас всё что взбредёт в голову, а наведываются в неё лишь осколки разбитых зеркал вечности. Зеркал отлитых многими поколениями… Бедная Земля — все предлагают ей спасение, а мы как раз и не хотим принять его, потому что мы грязные и лохмотья наших некогда белоснежных одежд в ржавых пятнах. Бедная Земля. У семи нянек дитя без глазу. Я твой сын Земля и тоже грязный и нищий. Я не люблю тебя, мать — ты мне тюрьма, а я люблю суму. Прости…

Моя жизнь дотлевает. Странные мысли меня сегодня посетили. Ну да ладно — пришли, ушли и хорошо, что не задержались.

У меня своя в белом поле дорога. По левую руку Ангел, по правую — Чёрт, и вот — иду-бреду.

Мне надо смириться с потерей И., а я цепляюсь. Цепляюсь за сны, за обрывки чувств, и не могу поднять руку, что бы перерезать тоненькую нить.

Православие — правильно славить или право славить?

Зашёл в храм, что на Гоголя, на службу, но приспичило в туалет. О.О. оказался заперт — пришлось ссать на забор, и дунул ветер и всю струю до капли занёс на брючину. Пришлось сушиться…

Ты, который подвесил звёзды, сотворил мир, не нашёл даже мгновения откликнуться, — видимо занят.

Я не люблю жизнь, мне всё равно. Я желаю покоя. Устал до смерти. Наверное, я удостоюсь в Аду места, где мучаются люди, ненавидящие и отринувшие жизнь. Бог мне судья. Света тьма — нет Бога. Вот и будет — там Бог, а там порог.

Я пишу страшные вещи. Смерти я не страшусь — какая разница быть одиноким там или тут. Там у меня не останется надежды, а здесь я цепляюсь за любую кочку, лишь бы не унесло ветром. Просто я волк-одиночка, а волк умирает один в чаще леса и никто не знает, где он находит последний приют.

Сей час — один час пополуночи.

Ведь счастье дышать воздухом и видеть свет, ощущать тепло земли и её пульс, внимать шёпоту звёзд и дыханию космоса никто отнять у меня не в силах. Даже лишённый тела я буду помнить запах травы и дрожащие капельки росы на лепестках цветов, шум крон под набежавшим ветром — всё останется во мне.

Полная цена человека это свет его сердца, его души. Другого не дано.

Теперь я знаю. Моё сердце будет замедлять свой пульс, потом оно замрёт… Мир окружающий станет резче, чётче. Я буду видеть и слышать окружающих, и не смогу ни утешить их, ни попрощаться. Не смогу прикоснуться к тем, кто мне будет особенно дорог. Ещё какое-то время я буду раздумывать, а потом встану и пойду навстречу маленькой звёздочке призывно мерцающей вдали. Путь длиною в жизнь. Я не знаю, что скажет мне Отец Небесный, я просто буду идти. Блудный сын беззаветно любящего отца. До Звезды ещё далеко — целая вечность и, возможно, на этом пути я не буду один…

— Совсем сдвинулся!

Будто невидимые цепи лопаются на…

— О, кто к нам пожаловал. Здравствуйте, мой любезный. Где же это Вы так долго пропадали? Наверное, пытались забрать у Пожирателя моё добро, не правда ли?

Агатовый клуб сверкнул очами.

— Правда.

Владыка наклонился.

— Какая трогательная забота! Такая забота достойна награды, не правда ли? Наши подданные! Всем известна наша щедрость.

Придворные зашевелились.

— Такой поступок не должен остаться не отмеченным. Что именно хочешь ты от нас, Асмодей?

— Самая высокая награда для меня — поговорить с тобою с глазу на глаз.

— "Tet a tet", как говорят французы, — задумчиво протянул Люцифер, заглушая ропот.

В рядах произошло движение.

Он медленно поднялся с трона.

— Следуй за мной.

Пара огненных ангелов встали у распахнувшихся каменных створок.

Асмодей замер. Только блеснули глаза.

— Это Эдем, нравится?

Вокруг раскинулся буйно зеленеющий сад. Журчали ручьи с прозрачной водой. С дерева на дерево перелетали светящиеся золотым светом птицы. Из резных беседок доносились чарующие звуки. Ангелы в серебристых одеяниях до пят переносились с места на место, выполняя пожелания похожих на них людей, отличающихся лишь цветом крыльев. Пролетела, вызывая истому, девица в полупрозрачном шифоне, оставляя за собой тонкий аромат.

Демон облизнул пересохшие губы и осторожно протянул руку к ближайшему деревцу.

Светящиеся цветы, будто вылепленные из воска, хрупкие веточки с золотыми плодиками и словно выточенными из изумруда прорезными листиками. Несмело коснулся их — живые.

— Пойдём, Асмодей.

Они вышли в ту же дверь и оказались на каменистой равнине. Вдали возвышались башни.

— Ценимо то, что достигается с трудом, — улыбнулся, взгляд же оставался острым как игла — Отлично, что ты вернулся. Как тебе Хлябь?

Демон искоса взглянул на своего повелителя, облачённого в сверкающую золотом и рубинами багряницу. Вокруг головы сияло тонкое кольцо.

— Он здесь.

— Знаю.

— Мало знать — надо и делать.

— Что ты предлагаешь?

Люцифер нахмурился. С кольца с треском сорвалось несколько разрядов.

Вихрь зарычал, словно раненый тигр.

— Эти… эти животные в твоих владениях… Почему ты не уничтожишь это быдло?

— Зачем?

— Каждая тварь должна знать своё место!

— Как верно ты сказал, Асмодей! Вот именно — место. Уничтожение несёт за собой пустоту. Что проку мне от неё? Они убивают друг друга во имя светлых идеалов, Христа, Аллаха… Глупцы! Не зная что, служат мне, единственному повелителю этого мира! Не правда ли прекрасный ход?

— Посмотрим, как ты заговоришь, когда верхний найдет, то за чем он сюда пришёл.

— Ему придётся долго искать.

Вихрь зашипел от злости.

— И ты ему поверил!

Люцифер расхохотался. Огонь полыхнул в глазах, подбородок запрокинулся. С ладони сорвалась ветвистая алая молния и разодрала небо. Золото и багрянец разлетелись в стороны.

Асмодей отшатнулся, когда тело Владыки налилось ослепительным светом.

— Как посмел, ты, жалкий демон, преуменьшить мудрость своего повелителя!?

Вихрь пал ниц и заскулил от страха.

— Я знаю, у тебя с ним старые счёты. Но он мне нужен, пока… Ты понял меня?

— Да, владыка.

— А теперь поговорим о более приятных вещах. Пора тебе облекаться телами.

— Премного благодарю, Владыка.

— Аудиенция закончена, Князь.

— Благодарю, Повелитель.

— А теперь навестим ваших подданным.

Люцифер преобразился в светящегося холодным светом красивого мужчину. И они полетели в Геенну.

Свинцовое небо тяжёлыми крыльями обнимало иссохшую землю. Среди редких рощиц бродили тени.

Падшие Ангелы взлетели им навстречу. Почётный эскорт сопровождал их до самого дворца.

На площади собралась огромная толпа — духи, призраки, домовые, привидения. Асмодей принял облик одного из Огненных Ангелов. Владыка одобрительно кивнул головой.

— Не хлебом единым жив человек! — провозгласил Владыка — А Словом. Так слушайте же меня — Истинного повелителя этого мира!

Мы сделали искупление вины единственно верным учением в Мелот. Страдать и умирать в муках стало высшим. С каждым вбитым в тело гвоздём подниматься над мучителем — разве не величайшая радость?!

Мы посылаем хорошие сны тем, кто нас слушается, но этого мало — кошмары запугают непокорных! Пусть разрушают себя и других — тем легче будет ими управлять. Желающие мирских благ получат эти блага; всё что захотят! Пусть прикуют своё сердце золотой цепью. Овладей душой Человека и всё его станет твоим!

Пусть пробиваются к Небу — главное, что бы они не желали вернуться. Ограничим рождаемость всеми способами — тогда души, бродящие в снах, станут более ценить своё земное бытиё, а души, пребывающие в миру, будут под влиянием Бестелесных. Вечно будут они бороться за обладание телом!

Пусть настанут сумерки мира — проснётся в каждом зверь и люди станут умолять о сильной руке! Рабам должно повиноваться своему господину. Я, Князь, владыка этого мира, разбужу Зверя, и он пожрёт души слабых, а сильным я дам свободу!

Я дам зверю в человеке возможность насытиться — пусть ни в чём люди не знают меры — ни в еде, ни постельных утехах — тело для наслаждения.

Я разрешу все, что порождает ум — пусть все исполнятся жажды слова и зависти к друг другу; не надо никого запрещать и тем более казнить — зачем создавать ореолы мученикам. Гораздо проще, когда свет свечи теряется в карнавальных огнях.

Государства откажутся от войн и казней — они не нужны, потому как один повелитель мира сего, и власть дана им.

Распятый говорил — не убий, а я говорю — убивайте! Жребий овцы — быть зарезанной. Вы избранные. Как я хозяин сам себе, так и вы — хозяева себе. Пусть дрожат и уповают жалкие существа — они обязаны служить; рабы не могут без бича. Не надо войн — они моральны, надо убивать без ссылок на мораль.

Я — Князь сего мира, и вы станете князьями, если подомнёте миры душ. С Распятым мои слуги погорячились — так возненавидели, что даже маломальской вины не смогли подыскать. Надо было казнить учеников — нет человека без греха, родственников на его глазах. Устраивать массовые исцеления и сгонять людей на его проповеди им надо было!

Надеюсь, мои возлюбленные, на правильный выбор. Снова верхние послали своего эмиссара к Владыке. Им не даёт покоя ваша свобода!

— Долой верхних! — заорали упыри. — Князю слава!

Толпа заволновалась и многоголосно подхватила:

— Князю слава! Слава!! Слава!!!

Люцифер простер руки над волнующейся массой и прокричал:

— Благодарю тебя, народ мой!

— Слава Князю! — ревела толпа.

С распростёртыми руками Люцифер плавно поднялся в небо. Асмодей полетел следом.

— Облекайся телами, Князь — подданные с нетерпением ждут своего повелителя.

— Осмелюсь сказать, Владыка, я поражён.

— Полнота совершенства, — довольно усмехнулся Люцифер, — Однако бывает несколько утомительно присутствовать в нескольких местах одновременно. Надеюсь на ваше серьёзное понимание ваших обязанностей, Князь, повелитель Хляби.

— Вы сделали достойный выбор, Владыка.

— Что же, Князь — вам пора возвращаться. Замок в вашем распоряжении.

Асмодей сложил крылья и камнем упал вниз.

"Власть пьянит, как вино", — старый Вельзевул сказал верно. Он, как и другие духи, последовали за молодым Люцифером во Тьму. Как Люцику удалось сгустить плотный Мелот осталось тайной. Когда они ссыпались с Небесной Тверди он уже был. Как и искры духа гордого верхнего. Почему Владыка не загасил их?

Асмодей вздохнул.

Владыка возился с этими недоразвитыми несколько периодов. И чем они отблагодарили его? Непослушанием. Чёрной неблагодарностью. Не в силах больше терпеть Асмодей рискнул. Взбунтовать ундин ничего не стоило — духи стихий более чем холодно относились к выкормышам. Множество их переселилось навеки в Хлябь. И вместо благодарности его, Асмодея, преданного слугу изгнали в Вечность. Он нашёл подходящий мир и навёл там порядок. Вроде они даже были счастливы. И всё рухнуло!

Асмодей заскрипел зубами.

И теперь он и сюда заявился! А Владыка его ещё и привечает. Чем же он его заинтриговал, этот верхний. Зов крови? Не похоже.

Внизу показались острые шпили замка. Асмодей с радостным усилием принял облик Князя — отныне нет больше демона Асмодея, а есть Князь, повелитель Хляби.

Мне повезло — на проходной никого не оказалось. Но и в мастерской никого. Валялись ключи и разная дребедень. При наличии отсутствия, что делает настоящий сыщик? Дедуктивным методом я пришёл к выводу — сантехник там, где вода или… «Или» я отмёл — после недели запоя Вася пахал будь здоров. Значит где вода. А где обычно вода? В умывальнике, туалете, душе.

Я не спеша двинулся по замызганным коридорам, достойными быть декорациями фильма ужасов. Постоянно свистело, хрипело, щёлкало. Пробегали личности — лица покрыты техническим загаром, только глаза и зубы блестят. Ведомый неким шестым чувством я, наконец, достиг цели.

Из душа с клубами пара величаво выплыло энъэтажное строение и с грохотом рухнуло на пол. Дверь резко прикрыла сие безобразие. Внутри раздался ещё один шквал ругательств, и, когда я заглянул внутрь, всё — и трубы и смесители были покрыты в несколько слоёв матом. Но больше всего меня поразило зрелище полностью голого мужика с большим трубным ключом в руках.

— Чего вы тут?

— Не видишь что ли! — буркнул голый.

Василий пробурчал нечто невнятное — то ли привет, то ли посыл, и отскочил от коварно вырвавшейся струи воды. Мне повезло меньше — она попала мне прямо в лицо.

— Я тебя в мастерской подожду! — крикнул я в наползающие клубы пара и пошёл, радуясь, что лето.

— Кого ищем? — чумазый, как трубочист, слесарь пустил изящное колечко, наполнив его качественным матом.

— Уже нашёл… Только подождать надо.

Я сел на скамейку напротив и тоже закурил.

— Так на чём я остановился?

— А хрен его знает.

Здоровенный малый, смахивающий чертами лица на классического Отелло, небрежно почесался.

— Ну вот. Сидим, отдыхаем. Всё как положено — пивиньш, к нему рыбка вяленая. Благодать. И тут обнаруживаю белые точки. Голову отломил, а там опарыши — кишмя кишат. Валика толкаю — готов, ни бе, ни ме, ни кукареку. Я к соседу, врачу. Тот на бутылку крутанул, а потом говорит — Желудок их давно переварил!

В дружное ржание влез худощавый мужик в промасленной куртке.

— Фигня! Я вот соседа спросил — Можешь выпить тазик водки? — Да кто тебе его нальёт тазик то! — отвечает.

Рассказчик бросил косой взгляд.

— Это что. В прошлом годе за грибами пошёл. Взял с собой бутылочку, всё как положено, сальце, хлебушек. Хожу собираю. Как грибок так глоток. Смотрю — стоят три здоровенных подберёзовика. Ну, я и полез к ним. И тут в канаве как зашумит. Брызги во все стороны — кабан. Залез в грязюку по самые уши. Вот только не знаю, кто от кого когти рвал.

— Да чего только не бывает…

— Бывает и убивают.

"Отелло" метнул окурок в урну и попал.

— Вот же блядство! — дверь распахнулась, влетел рыжий взлохмаченный детина.

Несколько пар глаз с интересом уставились на вошедшего.

— Задолбало! Взял доску — борт нарастить, а она вся винтом!

— Слушай… — вкрадчиво заговорил коренастый, похожий на шкипера, мужик. — Вот, ежели швеллер кривой, его рихтуют, так?

— Ну? — буркнул детина.

— А дерево то не железо.

Лицо рыжего просияло. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и так же стремительно исчез. Донеслись глухие удары.

— Так, ребята, — перекур кончился. Меня колёса ждут, — мужик поправил шляпу с пряжкой, с надписью "Got mit uns".[40]

Слесаря под непрекращающееся уханье разошлись, давясь от смеха. Я благоразумно решил подождать Васю в мастерской.

В ней уже появилось двое мужиков. Они вели довольно странные разговоры.

— Я, пожалуй, дам тебе в ротик, только зубы выбью — не доверяю. Вдруг прокусишь.

— Вот тебе и здравствуй, хуй мордастый! Я его с такой бабой познакомить хочу, а он отбрыкивается, — подмигнул второй.

— У меня жена есть.

— Ну и что? Чужая всегда слаще. Накормит, напоит, на руках в кровать отнесёт, одну грудь подложит, другой накроет — только еби.

— Ты вот с молодым её познакомь.

— У меня есть, — сказал я поспешно.

— Организм молодой — и с двумя справится. Будет подбрасывать до самого потолка.

— Помню, тянул я одну такую. Отдыхающую. Зашли с ней в беседку. Я куртку расстелил ну и давай её наяривать. Пол скользкий. Я её ебу, она ползёт. Доползли до стены. Она говорит — Голову давит. Ну, я её развернул и шурую. До утра так и катались.

— А у меня одна была. Познакомились — я её "северным сиянием" угостил, ну её и повело. Сама с меня штаны сняла. Ох, и горячая. Недаром говорят — чем худючее, тем злоебучее. Наживил. Стонет, рычит. Задвинул… Такая худая, что прощупывается, как хуй ходит. Всю спину до крови мене исцарапала.

Не знаю, что ещё я услышал бы, но тут появился Вася. Мы вышли на улицу.

— Ну и коллеги у тебя.

— А эти.

Вася ткнул носком сапога не закрывшуюся дверь.

— Нормальные ребята. Один по оборудованию. Другой маляр. Почти половина ОГМа. Ещё есть кочегары, но летом я топлю и Хитрец.

— Не понял?

— Электрик-силовик. Дуб дубом. Долбал штробу под кабель, нарвался на высоковольтку — лом оплавился, ему хоть бы хуй! Ну, ещё телефонщик, но тот по договору. А совсем забыл — слесарь-плотник ещё есть.

— А это что за профессия такая?

— При Союзе это совмещением называлось, и платили, а сейчас страдаешь[41] и как слесарь, и как кочегар, и как грузчик и много ещё чего «как». Никакой целкости и залупаемости! Ну что, пошли?

— Что, всё?

— Хуя лысого! Обед. Война войной — обед по расписанию. Пошли к нам в столовку.

— Не отравят?

— На меня глянь.

— Давай в другой раз. Вот возьми.

Я протянул папку с листками и тетрадкой.

— Чо тут?

— Его дневник. Почитай, потом поговорим. Пока.

— Ну, бывай.

— Надо будет, я тебя найду. Есть у меня одна идея, но надо доработать.

— Ну, дорабатывай, а я пошёл — мне вон тоже дорабатывать до четырёх!

— Приятного аппетита.

— Спасибо.

Вася пошёл налево, а я прямо — или Кузьмич не с той ноги встал или спонсоры тянут. Авансе, авансе… Придётся опять есть чёрный хлеб с белым кефиром, или у призёров покушать. Хотя они тоже разные — кто угощает на радостях, а кто ещё и косится. Стал накрапывать дождик. Я его всё-таки обогнал. Только закрыл входную дверь, хлынуло так, словно небо прохудилось.

— Вот ангелам-сантехникам работа.

Я посмотрел на вскипающие пузырями лужи и пошёл к Леночке на чашку чая. Наболтавшись-напившись, забежал к Генке.

— Ну, как, шеф меня не искал?

— А.

Генка махнул рукой.

— Сам знаешь: цифры цифрами, а дела делами.

— Дела у прокурора, у нас делишки, гражданин начальник.

— Господин, лудзу.

— Во во.

Гена достал сигарету и закурил. Выпустил несколько колечек — вписав их по ранжиру.

— Опять пушеров накрыли. А толку? Штраф и свободен. У меня на районе малолетки бабку грабанули. А что б не вякала по голове молотком.

— Поймали?

— Чёрта лысого.

Я закурил тоже. Генкины.

— Законы такие.

— В том то и дело! Свобода, права человека. Раньше во власти воры сидели и воров ворами погоняли, а теперь пидоры, и пидорами погоняют! Я против кайфа ничего не имею — хочешь балдеть — балдей. Твои мозги, твоё нездоровье. Если проституцию легализируют, почему и наркоту не разрешить? Пусть торчки хавают. Только с одним условием — не считать их больными. Выбрал кайф — ну и отвечай на всю катушку! Как убивать — распишись и получи свои девять грамм. Точка в жизнеописании. И ша.

— Весь мир за отмену смертной казни, а ты, значит, как та баба Яга?

— А нахер мне этих паразитов кормить? Ты просто не попадал. Я под стволом стоял. А этой паскуде даже не икнулось. Это мы с тобой взвешиваем: морально — аморально. Они не взвешивают. Они убивают, насилуют. Какая нахуй мораль?! С бешеными волками разговор короткий. А с бешеными людьми? Да и люди ли они?

— Ну, не знаю. Сложный вопрос.

— Да вся жизнь сложный вопрос. Ты что-то хотел?

— Насчёт сети пушерской…

— Ну, ты даёшь! Думаешь, менты ко мне в очередь стоят — нате, Геннадий Николаевич, материалы по такому то делу, или лучше это — свежак?

Гена был прав. Оставалось молчать. Гена закурил вторую. Дым игривой змейкой обвился вокруг лампочки. Ура! Пар спущен!

— Зайди на днях. Чем смогу помогу.

— Ну, спасибо! Век «Вольвы» не видать! Когда рейд будет, мне скажи. О кей?

Гена кивнул и снова уставился монитор.

Я вернулся к себе, забрал сумку и потопал на электричку.

Проползли окна. В одном из них я увидел знакомый профиль.

Агасфер читал или просматривал потёртый "Плейбой".

— Вечер добрый. Судьба.

А.А. отложил журнал.

— Рад вас видеть, Александер. Как ваши дела?

— Лучше не спрашивайте.

— Так плохо?

— Да нет. Грех жаловаться… Ну, а у вас что новенького?

— Да вот тоже ничего. Всё по старому. Познаю себя и мир.

— Это тоже служит познанию мира?

Я показал на тити Памелы Андерсен.

— Всё от Бога, — ответил А.А.

— И секс?

— И секс.

— Христиане говорят — секс это блуд.

— Без любви всё блуд.

— Все так говорят! Попробуй, разберись!

— В Книге всё сказано.

— Книги книгами, а жизнь жизнью. Никакая книга не вместит в себя жизнь. Особенно половую.

Вспомнил "половую жизнь" по субботам в учебке и прыснул: насексуешься с «машкой» от души, еле ноги на обед волочишь. «Маша» под сто кг.

— Вспомнили что весёлое?

— Ага — семьсот тридцать дней в кирзачах и с «кирзой» внутри.

— Химия?

— Армия. Неужели похожи?

Теперь и Агасфер засмеялся.

— Да уж…

И снова засмеялся.

Отодвинулась дверь вошла девушка. Я встрепенулся. Нет. Облом. Просто похожа. Даже очень.

— Ваша знакомая?

— Да нет — обознался. — А что?

— Ничего.

— Вы вот о любви говорили. У меня друг два года ходил. Ну и что? Дышал над ней, не сексились, а теперь вот разбежались. Остался на бобах. А был бы по шустрее, хоть потрахался.

— Ну и что?

— Что: ну и что? На бобах остался. Нет, вдвоём, — с одиночеством. Хотя оно и не уходило далеко. Всё крутилось рядом, ждало момента.

— Я тебе так скажу. Ведь на самом то деле не одиночество то было. Залез на утёс посреди равнины голыя и сидел, выпендривался — меняться не хочу, любите таким, какой есть, без вас всех обойдусь — вот и допыжился — утёс то ледяной оказался — чуть Солнце погрело он и рухнул.

— Ничего подобного!

— Человек, живущий прошлым — путник, идущий спиной вперёд. Не иди спиной вперёд. Посиди, подумай.

"Слишком вас много, советчиков сраных" — подумал я — На всех ушей не напасёшься. А Агасфер всё говорил и говорил.

— Настоящего нет. Есть только прошлое и будущее.

— Это вы к чему?

— Разве вы не пишите? — смешинки в глазах сменились испугом.

— Вроде б работает, — успокоил я старика.

Помолчали.

— Это всё тело виновато — ему секса хочется.

— Ну да.

Под стёклами снова сверкнули смешинки.

— Тело — храм для духа, тюрьма для сатаны. Вместилище. Даже наука не отрицает наличие биополя, ауры и души.

— Не читал.

"Накошас Депо" — объявил равнодушный голос.

— А чёрт! Придётся назад пилить.

— Что далеко?

— Да нет. Полезно для здоровья.

Я выключил диктофон.

— Значит, говорите, душа существует?

Агасфер пожал плечами.

— Тогда до свиданья. Спасибо за беседу.

Когда раздвигал створки, кинул взгляд назад. А.А. сидел и рассматривал журнал.

Примечания:

3

Северное сияние — водка с шампанским.

4

Пушер, толкач — торговец наркотическими веществами.

39

IQ — коэффициент интеллектуального развития.

40

Got mit uns — Бог с нами (немецкий).

41

От латышского strada — работать.