Валдайский кузнец

Можно ли обрести высшее ведение, живя на Прародине безвыездно?

Невозможно.

Третья стихия постигается только в путешествиях, в непосредственном общении с планетой. Не в любовании видами — а во вбирании отдельных аспектов мудрости. В каждом месте аспект свой.

Итак, чтобы обрести мудрость, надо, войдя в огонь и, пройдя воду, охватить Землю-матушку-Деву — а уж потом общение с апостолами Прародины. Возвращаться или в первый раз.

Сталин тем и ценен с точки зрения технологии познания, что легко выявить его в третьей стихии путь. Увы, далеко не всякую точку. Но и контуры — громадное богатство.

Цивилизаторы боятся всякой истины — древних исконных топонимов в том числе. Вернее так: из всех топонимов цивилизаторы особенно боятся исконных — тех, которые «проговаривают» тот или иной волос. Поэтому они исконные топонимы и переименовывают. В разные Богородицки, Борисоглебски, Свердловски и Питеры.

Боятся, потому что исконные топонимы даны тем, кто был сведущ в культе земли, и верное название облегчает путь к благословению от данного места планеты — примерами полон «Культ Девы».

«Валдай» тоже исконен. Я проверил и на себе, и по легендам, и по особенностям жизни населения в пределах вести ВЛД.

Если подходить упрощённо-формально, то такие слова как «Виланд» (древнейший английский бог кузнецов), Вёлунд (кузнец-волхв в древнеисландской «Старшей Эдде») и «кувалда» объединены одним корнем — ВЛД. Виланд (ВЛД-Н) — по Гребню Девы «старший над ВЛД», в простонародье «бог». То есть из одного этого имени бога следует, что Валда — это «кузнец». Вёлунд богом не назван, но, так скажем, следующим после него, финном (волхвом) — то есть в точности Н-ВЛД. «Кувалда» подтверждает.

Мне формальные способы не нужны — я исконное место читаю непосредственно. И это чтение формальный подход подтверждает.

Что означает имя легендарного кузнеца «Валда», точно не знают даже в местном краеведческом музее. Полагают, что это «просто» имя первого кузнеца, поселившегося на берегу озера. Согласно современному варианту легенды он приехал, Дева-озеро в него влюбилась, а он уехал. А у озера, Прекрасная Дева, тоскуя, из года в год зовёт его: «Валда… Валда…» Эти слова отчётливо угадывались в шорохе волн.

Проезжие купцы тоже услышали и подумали, что озеро нашёптывает своё собственное имя — и его запомнили. Так и обрело озеро имя Валдай.

Это останки некой истинной легенды (образное изложение волоса). Вернее, это та часть легенды, которая понятна экскурсоводам, не ведающим.

Во-первых, даже искажённый вариант даёт нам подтверждение: «валда» — это «кузнец-финн». (Здесь «финн» = «пинн». Загадочным образом в ряде языков П было подменено на Ф. На Украине — Иосип, а в Грузии — Иосиф; по-английски — wolf, но поменяйте Ф на П и получится ЛП — в точности lupus латинского языка от которого, как утверждают, и произошёл английский. Примеров множество.)

Что «во-вторых» — много интересней.

То место, которое мы привыкли называть «кузница» меняет свою суть в зависимости от масштаба личности того, кто движется в свете пламени горна. В одном случае кузница не более чем производственная площадь, в которой посвящение молотобойца может произойти спонтанно, без поддерживающей воли валды.

Но навес с наковальней (кузница) преображается в храм Девы — если у наковальни не кузнец, а валда.

Какое слово от чего? Слово «кузнец» содержит букву З — «плоть, грех». Ничего удивительного, что от того же корня КЗН мы обнаруживаем такие слова как «казнь», «закон», «князь». Закон нужен только для того, чтобы ограничить желающих прокатиться на чужом горбу. «Казнь» и «князь» — сами додумывайте.

А вот «валда» слово удивительное — в него вписываются сразу три имени Девы, причём самых известных — ДВ, ЛД, ВЛ. ДВЛ — «дьявол», соответственно, на Ворге «валда» это «чистая истина». Или «[6] истину». Или «[7] истину». Из одного этого кузница-валдай храм именно Девы, а вовсе не огня, как написано даже в лучших справочниках деградантов.

Косвенным подтверждением является и то, что «кузнец» в языке отступников от веры предков присутствует, а «валда» забыто. Точно так же, как «жизнь» присутствует, а «карна» забыта, хотя и обнаруживается как часть таких слов, как «реинкарнация» или в противоположном прочтении «некро».

Подытожим «во-вторых».

Ясна ось: кузнец-волхв (валда) и Дева.

Дева не просто деваха — ибо она озеро. Да и веет от легенды глубинами мудрости.

Что валда отнюдь не самец, а именно волхв, тоже ясно: не может же Деву-озеро заинтересовать смерд. Только волхв!

Ясно, что история эта протяжённостью не в одно поколение. За приходом и уходом Валды угадывается глубина тысячелетий.

Раз Дева зовёт, то, следовательно, Валды сейчас нет. Настолько нет, что до этих строк никто не смог вычислить истинное значение этого слова.

Но Валда когда-то у озера был — и сюда же вернётся.

В каком смысле волхв от Девы ушёл? Что за бред?

Тут же вспоминается уход волхвов в «пустыню» и их предречённое возвращение. Предречённое тысячи лет назад. Ясно, что они «ушли», а Дева их «зовёт». Зовёт, потому что есть смысл звать — они хотят вернуться. Вернуться им надо помочь. Помочь самим себе вызволиться.

Может, валдайская легенда, на самом деле, одно из пророчеств о возвращении волхвов?

Но почему Дева говорит нам, народу как целому, чреватому валдой, шорохом волн именно этого озера? Я сюжета подобного «Дева зовёт Валду» в привязке иной, чем пространное «страны Гиперборейские» что-то не упомню, чтобы где встречал. Даже в «Старшей Эдде» хоть и всё то же самое, но более расплывчато.

Не знаю, так уж ли с берега Валдая ушли в «пустыню» волхвы, очень может быть — анализ «Старшей Эдды» это подтверждает — но то, что кузнец-валда из «пустыни» выйдет именно на берег Валдая, очень похоже на правду.

«Выйти» — это означает, что после тысячелетия кузниц какая-то превратится в валдай.

Валда из валдая понимать будет много больше, чем привычный кузнец. Что такое «валда» понимать, во всяком случае, он будет. А ради такого случая и до Прародины, думается, прежде доберётся. К волку прийти можно только через огонь, а дверь валдая открывается только с Прародины.

Но что бы ни значило то послание предков, которое цивилизаторы приучили население называть легендой, сдаётся мне, что озеро и/или окрестности особенным образом способствуют обретению слова (инициации в культе предков).

Скажем так: энергии культа земли будут «поддерживать руки» того, кто собрался пойти через огонь к общению с волком на равных.

Вот и получается, не на берегу ли Валдая мне поставить кузницу?

Я уж давно говорю, что мечтаю организовать кузницу, в смысле, храм инициации для детей. Да вот только места подходящего никак не мог найти. А сюда, на Валдай, добрался и в первые же сутки, ещё ничего не зная не то что о значении слова «Валдай», но даже и о штабе Победы, голос Земли услышал отчётливо и понял: здесь. В первый же день. Ещё ничего не зная.

А ведь, правда, давно эта мечта к сердцу подбирается: завершить, наконец, книгу о смысле жизни — все предыдущие мои книги только к этой книге ступени — и приступить, наконец, к делу — построить передвижную кузницу. Детям — бесплатно, с взрослых — мзда. Чтобы принять, надо быть готовым отдать. А мне не на пустяк — фильм сниму. До молодых людей без книги не достучаться. Внук Сталина внутри будущей кузницы расскажет об устройстве валдая, объяснит в нём символы — лисья шкурка, оленьи рога, резные столбы и т. п. — то есть в запоминающейся форме расскажет о ступенях возвращения к Прапредку. А я расскажу потом о Сталине, о том, как он этот путь прошёл. Откуём что-нибудь на пару. Из медного самородка, который привезу с Таймыра. Воды, пролитой через «каменный топор» (из коллекции Владимира Константиновича), выпьем. Есть и ещё интересные мысли. Как сюжетец?

Но кроме сердечного желания есть ещё и обязанность.

Должок есть за мной.

Цыганскому баро.

Уж дважды я публиковал о баро «отчёт», думал всё, а получается опять надо. Это посвящение к третьему тому «Катарсиса»:

«Посвящается цыганскому барону города Болграда, все смысловые уровни предсмертного поступка которого я был бы счастлив понять ещё при жизни

«На миру и смерть красна» — так народная мудрость подмечает то, что нет ничего труднее, чем решиться на высокий, продиктованный талантом поступок, зная, однако, наперёд, что никто, ни единый человек тебя не то что не поймёт, не то что не поддержит, но все осудят — приговорят к смерти, и притом немедленной! — в том числе и твоя жена с детьми, казалось бы, самые близкие тебе люди…

Несколько тысяч лет назад нечто подобное произошло с Ильёй — Лаокооном, жрецом бога Солнца из Илиона. Это сейчас он человек знаменитый (среди мыслящих), а в то время его самопожертвенный, вплоть до мучительной смерти, поступок могла понять одна только пророчица Кассандра, толпой, кстати, тоже совершенно не понятая.

Так произошло и с современным жрецом цыган — которому и посвящается заключительный, главный том «КАТАРСИСа» — но ему было, похоже, много тяжелее, чем Лаокоону: за тысячи лет люди ещё больше деградировали, надежда на то, что толпа сможет ощутить тепло Истины от столетия к столетию становится всё более призрачной, и, главное, не было рядом особенного взгляда Кассандры…

Да, метнув в обманного деревянного коня, дара осаждающих Трою данайцев, своё единственное, положенное по духовному сану, копьё-символ, Лаокоон обрёк себя, обезоруженного, на мучительную смерть в сжимающихся кольцах змия — всё это ради Кассандры, — но он, очевидно, был знаком со старинными письменными пророчествами как о её судьбе при собственно жизни, так и о её великом предназначении в веках и потомках — ведь Лаокоон был храмовый жрец, берите выше, фламин, а они обязательно были люди книжные, знакомые с содержанием хранящихся в храмах книг о тонких уровнях грядущего.

Совсем другое дело Цыганский Барон: как и все таборные цыгане, человек он явно не книжный и потому не мог быть знаком ни с самим «КАТАРСИСом» (да и работа над ним продвинулась тогда лишь до середины), ни с давними об этой книге письменными пророчествами — в силу лишь перечисленного идти на мучительную смерть жрецу цыган было много труднее, чем Лаокоону.

Но с другой стороны, что значат письменные источники для того, кто явно овладел сутью Тайного Знания — и обрёл способность черпать понимание из окружающего непосредственно?! Цыгане и так знамениты исключительной способностью видеть будущее (понятно, лишь грубые его слои), цыганскому же барону, понятно, в грядущем открыты и те слои, которые недоступны разномастным прорицателям из толпы.

Необычайные поступки по силам только необычайным людям.

«Барон» у цыган вовсе не аналог властителя-самодура средневековой Европы, воплощение принципа психоэнергетического подчинения человека человеку во всём, включая и мнения об устройстве мира и критериях того, состоялась жизнь или нет. Цыганский барон воплощение прямо противоположного принципа — непосредственного восприятия Истины. Он — жрец. Подобно слову «барон», идущее от той же древности слово «жрец» не просто многозначно, но даже значения его противоположны. Цыгане, если не последний на нашей планете народ, то, во всяком случае, один из немногих, который возносит способность составлять суждения на основе нравственной справедливости (мерило которой не подавлено «мусором» стайно-угоднической психологии) до статуса жречества.

Различить такого жреца возможно: ведь доступ к Тайному Знанию проявляется во всех сторонах жизни его носителя-неугодника.

Знающие цыгане говорят, что их барон виден сразу — уже с детства, с первых же лет. Заметив его среди играющих детей, за ним постоянно наблюдают, и так многие годы, и лишь окончательно удостоверившись, что замечен действительно бессознательный носитель логосов Тайного Знания и что он не оступается, его «коронуют» уже формально.

Смысл жизни настоящего цыганского барона отнюдь не в дальнейшем структурировании какой-нибудь субстаи-иерархии, к чему стремятся элементы современных священнических иерархий или авторитеты группировок, преступных на иной манер.

Есть поступки, за совершение которых «коронованный» цыганский барон должен быть исторгнут с лица земли — причём его умерщвление вменяется в обязанность каждого цыгана, за исключением разве что родных братьев и сыновей.

Стержень, объединяющий караемые немедленной смертью поступки, — бесчестие древнего идеала цыганского народа; некоторые формы бесчестия специально оговорены. Например, смертным преступлением считается то, что цыганский барон склонится в поклоне перед другим человеком Земли, тем более, если он в поклоне поцелует кому из мужчин руку. Это у русских подобный жест означает наивысшую степень духовного благоговения, у цыган же наоборот — это знак унижения всего цыганского рода, попрание его совести, духовного идеала.

Так что, когда болградский Цыганский Барон остановил меня у своего дома и на глазах у всей своей семьи в троекратном поцелуе руки обратился ко мне, как к автору предречённого «КАТАРСИСа», на том диалекте жестов, который только и понятен русскому, он не оставлял себе ни малейшей надежды прожить и суток…

Многого (ни того, кто есть барон у цыган, ни пророчеств об обстоятельствах появления «КАТАРСИСа») я тогда ещё не знал, и не только не увидел в его поступке руки помощи познавшего Тайное Знание, но, хуже того, испугавшись, видимо, с отчётливым выражением омерзения на лице, я бросился от него прочь к знакомым с соседней улицы отмывать руку…

А дня через три-четыре узнал, что Цыганский Барон уже похоронен — умер он всего через несколько часов после той роковой встречи. Но в те дни мне, если чему и было по силам удивиться, так только тому, что похороны его были неестественно бесшумны — неестественно как для городка такой численности, что в нём все друг друга знают, так и для обычно шумных цыган — как будто родня чего стыдилась. А ведь напрашивается: как мог этот человек с чертами лица васнецовского Ильи Муромца (примесь русской крови? сверхдревний архетип — защитника священных пределов?), будучи накануне явно здоровым, так быстро, всего за несколько часов, «естественно» умереть? Но нет, не догадался…

А о том, что Цыганского Барона убили, я по более обыденному маршруту сразу не догадался, потому что уголовное дело заведено не было. Взятка? А может, проще: родня молчала, а уполномоченные лица, не представляя мотива для возможности внутрисемейного убийства, закономерно его и не предположили…

Все эти годы о его на глазах у всех поклоне я вспоминал — в трудные минуты. О чём в соответствующих главах настоящего тома и написал. И поскольку тоже «не видел мотива», причинно-следственную связь в них выстроил с противоположным знаком: естественную, дескать, смерть предваряло предсмертное состояние, а не наивысшее проявление жизни. Но исправлять уже отредактированное и откорректированное собратом — помощником добровольным и бескорыстным! — не буду: что написал, то написал.

Теперь же думать, что именно моя нечувствительность вкупе с неведением о тонких уровнях жизни цыганского народа и вынудили этого удивительного человека на такую форму реализации таланта, — тяжело, больно.

Но ведь не один же я оказался вовлечён в то роковое событие?!

Рядом стоял и приехавший в гости на допотопной машине неизвестной марки его, похоже, старший сын. Там стояли остальные его дети, чуть поодаль жена и ещё какие-то женщины.

В конечном счёте, разве там не присутствовали все те, кому о его предсмертном поступке стало каким-либо образом известно?..

Может, всё дело в том, что мы, люди, за тысячелетия со времени грехопадения прародителей, деградировали настолько, что значимым для нас становится только то событие, которое «подкреплено» чьей-либо смертью? Тем более самопожертвенной личностно, вне внутренних течений стаи?

Да, я от него долго бегал. Всякий раз, оказавшись в центре Болграда (все восемь лет, что туда ездил), я постоянно натыкался на внимательный взгляд «Ильи Муромца». Но заговорить он попытался всего лишь раз. В то самое лето, когда разворачивались события, описанные в «КАТАРСИСе-1», — лет за пять до его убийства. Он был первым, кого В. увидела в Болграде — барон на своей лошади подъехал к автобусу совсем близко (встречал?). Попытка заговорить была неудачной не по его вине — я попросту шарахнулся, памятуя только об общеизвестных отрицательных сторонах цыганского народа.

Он, обращаясь ко мне, верно, знал наперёд, что я шарахнусь в сторону, как, верно, знал и то, что и спустя пять лет я вырвусь после троекратного поцелуя и помчусь отмывать руку. Прости меня, Илья.

А ещё он, верно, знал, что придёт время и я пойму смыслы его жеста — его в сложившейся ситуации посильный вклад как в создание «КАТАРСИСа» — ободрение фактор немаловажный, — так и, возможно, в распространение вести для тех, кому подвиги предков выровняли путь к счастью владения Тайным Знанием, — и тот лёд непонимания людей, в котором он и испепелил своё сердце…

О том, кто такой цыганский барон, я узнал — при следующих обстоятельствах.

Когда на следующий день после завершения работы над последним томом «КАТАРСИСа» я лежал, распяленный проводами датчиков на реанимационном столе кардиологического отделения, когда звуковые сигналы навешанных вокруг меня приборов не могли заглушить стоны агонизирующего — точно так же распяленного на соседнем столе — старого профессора с чеховской бородкой, дико боящегося момента смерти, когда я не мог заставить себя не слышать бессвязные бормотания других мужчин и женщин, последующая судьба которых мне неизвестна, — мысли мои вполне соответствовали положению:

А может, остановиться, отступить? Может, текст от редактора вернуть и сжечь? Ведь вот, до агонии осталось полшага…

Действительно, трудно не догадаться, что реанимационный стол для, несообразно ему, молодого человека событие не случайное. Тем более если он попытался восстановить поруганную о Понтии Пилате правду; правду, отворяющую Дверь к Тайному Знанию настежь, потому ими и скрываемую. Всего лишь сорокадевятилетний Михаил Булгаков и за меньшее, всего лишь за обозначение этой Двери, расплатился смертью и, притом, мучительной…

Но у Булгакова не было половинки, его уход ни для кого не потеря, а мне жену сиротой оставлять?..

А стоит ли шире отворённая Дверь этого?

Сами посудите: что ни сделай, что ни напиши, всё равно дураки останутся дураками, а те немногие, кому дано, разберутся и сами, разве что проплутают подольше — пусть пару десятилетий или даже десяток поколений… А ты расплачиваешься сердцем уже сейчас (плавает оно, оказывается, в какой-то жидкости, которой быть не должно!), от угроз и оскорблений утираешься тоже уже сейчас, опять таки «каморка папы Карло»… Да и что ждёт дальше? Кто не знает, что наилучшая для книги реклама — это смерть автора? Желательно, насильственная? И ещё более желательно — мучительная?

Точно так же: кто из знакомых с историей литературы не знает, что превосходящие общий уровень тексты создаются в невероятных условиях: или в холодном подвале, или на пыльном чердаке. А вот когда приходит известность и гонорары за переиздания позволяют перебраться хотя бы в обычные для времени условия, глубина текстов исчезает. Жизнь и мне не позволила избежать этого условия: хотя я и родился в обеспеченной семье, в которой на моё образование не скупились, если не сказать больше, но жизнь всех удобств лишила, загнала в полуподвал (чердака, правда, не было, вместо него была зимовка в полуразрушенном доме с моментально остывавшей кухонной печуркой). Итак, если был приведён в исполнение закон начала, то почему бы не исполниться и другому — о завершении?..

Не могу я так больше! Честно, не могу!.. Может, отступиться?..

Когда меня из реанимационного отделения перевезли в общую палату, то ближайшим соседом по палате оказался старый-престарый цыган, с уже растраченным лимитом инфарктов, — я понял всё немедленно, в конце концов, не в первый раз. И первый вопрос, который я ему задал, когда смог шевелить языком, был, понятно, о Цыганском Бароне…

И вот в ту самую минуту, когда стало чуть ли не осязаемо то одиночество (непонимание родственников и даже старшего сына; цыган-каратель верует, что совершает высоконравственный поступок; человек, перед которым склонился, изменившись в лице, вырывает руку и бежит её мыть), в котором Илья Муромец пошёл на смерть — на миру-то ведь и смерть красна, — когда стало ясно, что смерть он выбрал осмысленно (и всё это во флёре ещё не стёршегося образа агонизировавшего в диком ужасе обладателя интеллигентской «чеховской» бородки), когда зародилась мысль: а не мою ли смерть Илья взял на себя? — да даже если и не мою! — и пришло решение посвятить Психоанализ не того убийства Цыганскому Барону из Болграда, талант которого восставит его, умершего, но не мёртвого, во Второе Пришествие Христа.

Алексей Меняйлов

Декабрь 2001 года

Москва

Да, тогда, когда я писал этот текст, я ещё был христианином. Всего-навсего три с половиной года назад. Баро воскреснет, но только, точнее, не во Второе Пришествие Христа, а при Воскресении Чура, Праотца. Если угодно, во Второе пришествие Чура.

А интересно, христианин посвящает самую многодельную свою книгу «Психоанализ не того убийства» ведающему. Ничего, христианство не помешало.

И без логики Ворги я Цыганскому баро должен. Должен его, полевого коваля, заменить.

Или хотя бы найти заместителя.

А способов вижу пока только два. Первый, цыганам напомнить о завете их предков быть цыганам странствующими жрецами храма огня. Второй, стать странствующим валдой самому.

Но на современных цыган, здесь на Валдае одетых богаче, чем остальное население, где сядешь, там и слезешь. К тому же, кто знает, возможно, они своё предназначение уже выполнили, весть через тысячелетия пронесли до нужной «точки» — пусть даже Цыганский баро из Болграда был последним настоящим баро.

Остаётся только переселяться жить в поле самому…

Кочевать, спать под повозкой в прямом смысле, думаю, не придётся, кроме самого кузнечного инструмента и беседки придётся книг чуть не тонну с собой брать.

Будет всё это или не будет — неизвестно. Я ведь не знаю, что со мной произойдёт в Курейке. Каждое соприкосновение с территорией, помеченной Сталиным, меняло меня сильнейшим образом. Особенно Сольвычегодск и священный Кит-Кай. Но и Нарым тоже. Да и гора Русалка — встреча.

А ведь Курейка явно сильнее их всех. Может, я вообще оттуда не вернусь. В смысле грохнут или застряну года на четыре — как Сталин. А если и вернусь, то вдруг изменившимся настолько, что будет мне не до передвижной кузницы.

А ведь как красиво можно было бы здесь сделать! Столбы опорные резные, как на острове Вайгач — есть там один, полуистлевший, надо бы поправить. Один лик старца переходит в другой. И всё это между волнами. Вот такой на Вайгаче столб поставили оленеводы. А беседку-валдай можно и на мелководье поставить, и даже на лёд, среди снега. А вот последнее особенно интересно — а почему, разговор отдельный.

Примечания:

6

познавший

7

преподающий