ТРЕТИЙ СТАЛИНСКИЙ УДАР

«… нанесенный войсками 2-го, 3-го и 4-го Украинских фронтов и Отдельной Приморской армии во взаимодействии с Черноморским флотом в апреле-мае, завершил освобождение от немецко-румынских захватчиков всего Черноморского побережья — от Керчи до Днестровского лимана».

Этот удар включает Одесскую и Крымскую операции. Одесская операция, по существу, являлась продолжением Снигиревской операции 3-го Украинского фронта. Но велено было «классифицировать» ее как «первый этап третьего сталинского удара и дальнейшим развитием успеха второго сталинского удара на Черноморском побережье». Крымская операция составляет второй этап третьего сталинского удара.

После тяжелого поражения в Березнеговато-Снигиревской операции немецким войскам удалось отойти за Южный Буг и на этом рубеже остановить наступление 3-го Украинского фронта. На левом берегу Южного Буга они удерживали Николаев. Однако стремительное наступление войск 2-го Украинского фронта в Уманско-Ботошанской операции, которые вышли на подступы к Яссам и Кишиневу, глубоко охватив с северо-запада приморскую группировку противника, вынудило немецкое командование перебросить часть сил с Южного Буга на кишиневское направление.

В этих условиях войскам генерала Малиновского было приказано после кратковременной подготовки возобновить общее наступление с целью разгромить приморскую группировку противника между реками Южный Буг и Днестр, освободить северо-западное побережье Черного моря с крупнейшим портом и городом Одесса.

Замысел предусматривал нанесение главного удара четырьмя правофланговыми армиями — 57, 37, 46 и 8-й гвардейской — с общим числом 38 стрелковых, две артиллерийские дивизии, группы Плиева и 23-го танкового корпуса в полосе Вознесенск, Новая Одесса на Жовтень, Тирасполь, Раздельная в охват группировки противника с северо-запада. Наиболее крупный плацдарм был захвачен северо-западнее Вознесенска. Он обладал достаточно большой оперативной емкостью, имел удобные подходы к реке и выходы на ее правый берег. Противник здесь был слабым и не мог оказать существенного сопротивления.

6-й и 5-й ударной армиям после освобождения Николаева предстояло силами 14 дивизий развивать наступление вдоль побережья и атаковать Одессу с северо-востока. 28-ю армию после овладения Николаевом планировалось вывести в резерв Ставки.

При успешном осуществлении этого замысла 6-я немецкая и 3-я румынская армии прижимались к Черному морю и попадали под угрозу окружения и полного разгрома.

К 28 марта войска 3-го Украинского фронта насчитывали в своем составе 57 стрелковых и три кавалерийские дивизии, танковый и механизированный корпуса — 470 000 человек, 12 678 орудий и минометов, 435 танков и самоходных установок, 436 боевых самолетов.

Противостоящие войска 6-й немецкой и 3-й румынской армий к этому времени имели 20 дивизий (16 немецких и 4 румынские), два танковых батальона, восемь бригад штурмовых орудий. Они насчитывали 350 000 человек, около 3200 орудий и минометов, 160 танков и штурмовых орудий. На этом направлении противник мог использовать до 550 боевых самолетов 1-го авиационного корпуса 4-го воздушного флота немцев и румынского авиационного корпуса.

26 марта армии правого крыла и центра 3-го Украинского фронта после артиллерийской подготовки приступили к форсированию Южного Буга и прорыву обороны противника на западном берегу. Левофланговые армии начали штурм Николаева.

В результате трехдневных боев 57-я и 37-я армии, используя успех левофланговых армий Конева, расширили плацдарм до 45 км по фронту и от 4 до 25 км в глубину.

Видя успех на правом фланге, Малиновский внес коррективы в план операции. Конно-механизированную группу и 23-й танковый корпус — 225 танков и САУ, располагавшихся в районе северо-западнее Новой Одессы, в полосе 46-й армии, было решено незамедлительно перегруппировать в полосу 57-й и 37-й армий.

В это время войска 6-й, 5-й ударной, 28-й армий и 2-го гвардейского механизированного корпуса вели тяжелые бои в районе Николаева.

Для оказания помощи наступающим с фронта войскам в овладении городом генерал Гречкин приказал высадить в Николаевском порту десант морской пехоты с задачей завязать бой в тылу немецких войск, внезапностью действий вызвать среди них переполох и отвлечь часть сил противника с фронта. Выполнение задачи возлагалось на 384-й отдельный батальон морской пехоты майора Ф.Е. Котанова. Для десанта было отобрано 55 добровольцев во главе с командиром отряда старшим лейтенантом К.Ф. Ольшанским.

Отремонтировав найденные в поселке Октябрьский семь старых рыбачьих лодок и взяв в проводники местного рыбака А.Н. Андреева, отряд в ночь на 26 марта двинулся вверх по Южному Бугу. Непосредственно перед выходом в состав десанта были включены два связиста и десять саперов из отдельного инженерного батальона 28-й армии. Из-за встречного штормового ветра 15-километровый путь удалось преодолеть за пять с лишним часов. В связи с задержкой в пути саперы после окончания разминирования не смогли до рассвета возвратиться в свое расположение и вместе с проводником остались в составе отряда. Эти десантники поневоле в официальной истории советского Военно-морского флота именуются «красноармейцами-снайперами».

В 4 часа 15 минут 26 марта морские пехотинцы скрытно высадились в торговом порту, сняли охрану и, заняв несколько зданий, организовали круговую оборону в районе элеватора. Утром противник попытался небольшими силами уничтожить десант, но получил отпор. Затем немцы ввели в бой новые силы, подтянули артиллерию, шестиствольные минометы, использовали огнеметы. Десантники стояли насмерть. За двое суток они отбили 18 атак и погибли почти все.

Эти двое суток войска трех армий прогрызали немецкую оборону и никакой поддержки морской пехоте оказать не могли.

Наконец, в ночь на 28 марта 61-я гвардейская и 243-я стрелковая дивизии из состава 6-й армии под сильным огнем противника на подручных средствах форсировали Ингул и с севера ворвались в Николаев. Прорыв этих дивизий нарушил устойчивость обороны противника. Не позволяя врагу опомниться, советские части к 4 часам пробились в центр города. Одновременно с востока в город вошли части 5-й ударной армии. С юга на город наступали войска 28-й армии и механизированный корпус Свиридова.

От десанта к этому времени в живых осталось 11 человек. Горстка раненых моряков во главе со старшиной 2-й статьи Кириллом Бочковичем удерживала свои позиции до утра 28 марта, когда в Николаевский порт ворвались наступавшие с фронта советские войска. С военной точки зрения десант потерпел неудачу и не оказал никакого влияния на ход операции, но его действия вошли в историю Отечественной войны как образец воинской доблести.

А также как образец бездушия нашей военной бюрократической машины.

55 морских пехотинцев по списку получили звание Героев Советского Союза. 12 «красноармейцев-снайперов», они же связисты и саперы, не получили ничего, поскольку в списке десантного отряда отсутствовали. Более того, фамилии большинства из них остались неизвестными. А ведь был не 41-й год, и мы наступали. Интересно, что, хотя весь отряд состоял из 68 человек и воспоминания одного из оставшихся в живых участников десанта так и называются — «Нас было 68», одна из площадей Николаева носит имя 67 героев, поскольку погибшего проводника Андреева Героем признали только в 1965 году.

В результате усилий трех армий советские войска к утру 28 марта полностью очистили Николаев — крупный порт и важный центр судостроения. Девятнадцать советских дивизий разбили три немецкие.

29 марта 28-я армия и 2-й гвардейский механизированный корпус были выведены в резерв.

5-я авиаполевая, 302-я и 304-я пехотные дивизии противника, удерживавшие Николаев, с тяжелыми потерями были отброшены на западный берег Южного Буга.

Прорыв обороны на флангах приморской группировки и угроза выхода ей в тыл войск 2-го Украинского фронта вынудили генерала Шернера начать отвод своих армий за Днестр. По отходящим колоннам массированные удары наносила авиация 17-й воздушной армии. Две истребительные дивизии прикрывали в это же время переправу 23-го танкового корпуса и конно-механизированной группы в районе Александровки. Переправа осуществлялась по одному понтонному мосту грузоподъемностью 30 тонн и поэтому сильно затянулась. Она была закончена только утром 30 марта.

Оказавшись на западном берегу, танкисты и казаки бросились догонять дивизии Гагена и Шарохина, которые достигли уже реки Тилигул.

На левом фланге, вдоль побережья Черного моря, успешно наступали войска 5-й ударной армии. 30 марта части 1-го гвардейского укрепленного района, передовой отряд 295-й стрелковой дивизии и части Черноморского флота комбинированным ударом с суши и с моря освободили Очаков.

Германское командование, опасаясь окружения 6-й армии и стремясь быстрее вывести ее из-под удара, принимало все меры, чтобы задержать продвижение советских войск на рубеже реки Тилигул. Здесь немцы заранее подготовили оборонительные позиции, которые были заняты отошедшими частями. Сильным препятствием для наступающих являлись заболоченные берега реки и ее топкое дно. Однако, несмотря на упорное сопротивление неприятельских арьергардов, войска Шарохина и конно-механизированной группы 31 марта форсировали реку и сбили противника с высот правого берега. Здесь во время авианалета погиб командир 4-го механизированного корпуса генерал Танасчишин. В командование вступил генерал-майор В.И. Жданов.

Продвижение советских войск после форсирования реки Тилигул еще более усложнилось, так как прошедшие дожди совершенно испортили дороги. Подвижные группы действовали в боевых порядках пехоты. Немецкая авиация группами по 30–40 самолетов систематически бомбила боевые порядки войск. Стрелковые и механизированные войска испытывали острые затруднения с боеприпасами и горючим. Поэтому 17-й воздушной армии приходилось выделять все более значительное количество самолетов для доставки войскам срочных грузов.

4 апреля группа Плиева овладела станцией Раздельная, перерезав железную дорогу, связывавшую Одессу с Тирасполем. Казаки, поддержанные танками, атаковали Раздельную в конном строю с командиром корпуса во главе: «Шли на последних запасах физических сил и неистощимой воле. Танки, самоходки, автомашины двигались там, где, казалось, невозможно ни проехать, ни пройти. Их тянули, толкали, подкладывая под колеса и гусеницы бревна, доски, хворост — все, что можно, вплоть до телогреек и шинелей. Люди устали до той крайности, когда угрожающе теряется контроль над собой, притупляется чувство восприятия. Человек становится безразличным даже к опасности… В установленное время атаки части продолжали оставаться на своих рубежах. Они не в силах были сбросить с себя тяжкие оковы предельной физической усталости… И через мгновенье по боевым порядкам прокатился один — конечный пункт приказа: «Передать всем: в атаку ведет лично командующий!…» Никогда еще мне не приходилось столь широко и подчеркнуто оповещать войска, что веду их в атаку сам. В тех случаях, когда это вызывалось крайней необходимостью боя, все получалось по ходу событий как-то само собой. Но теперь во весь свой рост встала зловещая альтернатива: или немедленная мощная ночная атака и большая победа, или затяжной бой на рассвете и огромные потери. Насквозь промокшие и предельно уставшие люди, если их сейчас остановить хоть на один-два часа, будут валиться на землю и засыпать, а значит, и замерзать».

В течение двух суток конно-механизированная группа отбивала контратаки и продержалась до подхода стрелковых войск 37-й армии, закрепивших достигнутый успех.

С выходом советских войск на этот рубеж фронт обороны противника на Южном Буге был расколот. 30-й и 52-й армейские корпуса 6-й немецкой армии под ударами 37-й и 57-й армий и 23-го танкового корпуса отбрасывались к Тирасполю. 29, 44 и 72-й корпуса 6-й армии и 3-й румынский армейский корпус охватывались войсками фронта с севера и северо-запада и прижимались к Одессе. Для этой группировки назревала угроза окружения. Она стала особенно острой, когда войска конно-механизированной группы, оторвавшись от боевых порядков стрелковых войск, 5 апреля достигли Страсбурга, куда вышла 30-я кавалерийская дивизия генерал-майора B.C. Головского.

Германское командование понимало опасность, создавшуюся для группировки его войск в районе Одессы. Во второй половине дня 5 апреля и в ночь на 6 апреля в район к юго-востоку от Раздельной начали спешно стягиваться пять дивизий 29-го армейского корпуса. К северо-западу от станции сосредоточивались две дивизии 30-го корпуса. Обе эти группировки должны были нанести удар навстречу друг другу в направлении Раздельной и соединиться.

С утра 6 апреля немцы силами 29-го армейского корпуса нанесли удар из района юго-восточнее Раздельной, который пришелся по войскам 82-го стрелкового корпуса 37-й армии. Врагу удалось потеснить части корпуса, выйти к переправам через реку Кучуруган и соединиться со своими войсками, действовавшими северо-западнее Раздельной. В непрерывных боях во второй половине 7 апреля войскам Шарохина удалось расчленить прорвавшуюся группировку противника на две части. Дивизиям 29-го армейского корпуса удалось соединиться со своими войсками, отходящими на Тирасполь, а войска 44-го армейского корпуса снова были отброшены к югу и юго-востоку от Раздельной.

Тем временем войска центра и левого крыла фронта все ближе подходили к Одессе, которая оборонялась 72-м корпусом особого назначения и частью сил 44-го армейского корпуса. Всего в районе Одессы действовало около шести вражеских дивизий и большое количество отдельных частей. При организации обороны противник использовал советские сооружения, оставшиеся с осени 1941 года. Многочисленные балки, овраги, залитые водой, и лиманы сильно затрудняли действия наших войск.

К вечеру 9 апреля войска противника в районе Одессы оказались в условиях почти полного окружения.

Конно-механизированная группа, захватив 7 апреля Беляевку, Маяки, продолжала вести тяжелые бои в этом районе, отражая удары отходящих из-под Одессы войск противника. 10-я гвардейская кавалерийская дивизия под командованием полковника С.А. Шевчука заняла Овидиополь, но вскоре под давлением больших масс немецко-румынских войск, рвущихся к Днестру, она была расчленена на изолированные друг от друга части и отброшена на север.

8-я гвардейская и 6-я армии обходили Одессу с северо-запада, а 5-я ударная армия наступала на город вдоль побережья. Лишь в районе Овидиополя оставался путь отхода с последующей переправой через Днестровский лиман. Сюда и ринулась основная часть тылов, а потом и боевых войск Одесской группировки противника. Крупные группы пытались пробиться к переправам в районе Беляевки.

Вечером 9 апреля части 5-й ударной армии под командованием генерала В.Д. Цветаева с ходу ворвались в северные кварталы Одессы. Ночью к городу подошли войска 8-й гвардейской и 6-й армий и КМГ. Атака Одессы казаками с развернутыми знаменами, по мнению Плиева, «представляла собой грандиозное зрелище»:

«Кавалерийские дивизии, перестроившись в ходе боя в один эшелон и выдвинув в боевые порядки все танки, самоходные установки, артиллерию, пулеметные тачанки, все штабы и даже санитарные эскадроны — словом все, буквально все, — рванулись в конном строю вперед… Огромная лавина кубанцев перевалила через железную дорогу и устремилась к лесопосадке».

А потери — это «не главное, их несут все, кто дерется».

Плиев вообще много рассуждает о стратегии и тактике современной войны и о правильном применении в ней кавалерийских масс. Однако, живописуя взятие Одессы, сей стратег одной фразой демонстрирует, что и двадцать лет спустя уровень его познаний не поднялся выше устройства лошади. Всячески превознося мощь сабельного удара, генерал мимоходом вспоминает, что в его корпусе состояли на вооружении танки «Шерман», добавляя с пренебрежением к буржуйской технике: «Эти английские танки у нас называли «Братская могила четырех», до того они были ненадежны».

Во-первых, Плиев считает американский танк А4 «английским «шерменом», он так и не разобрался, на какой технике воевали его бойцы. Между тем «Шерман» являлся одним из лучших средних танков Второй мировой войны, по вооружению (76-мм пушка, два курсовых и один зенитный пулемет) и бронированию (75–100 мм) не уступавшим советской «тридцатьчетверке». Что касается надежности, то протокол испытаний на полигоне ГВТУ Красной Армии характеризует его как надежную боевую машину, простую в обслуживании и эксплуатации. Кстати, экипаж состоял из пяти человек.

Во-вторых, редко кто из наших генералов упустил случай лягнуть союзников по поводу их помощи: техники давали мало, да и та «ненадежная». То, что одних только танков англо-американцы поставили в количестве, достаточном для укомплектования 50 танковых корпусов, это, конечно, по русским масштабам мелочь. Жуков эти корпуса «на завтрак ел».

Но ведь было еще более 400 тысяч непревзойденных автомобилей, таскавших пушки и придавших мобильность и маневренность советской пехоте. Без этих «Доджей», «Студебеккеров», «Виллисов» сталинские удары были в принципе невозможны, особенно весеннее наступление.

На американском бензине летали советские самолеты, по большей части сделанные из американского алюминия. Воинские эшелоны тянули американские паровозы по американским же рельсам, предотвратив паралич железнодорожного транспорта в Советском Союзе.

Маршал Жуков в частной беседе честно признал: «Нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы, не могли бы продолжать войну… У нас не было взрывчатки, пороха. Не было, чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом и взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали! Разве мы могли бы быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью?» Стращал бы Плиев противника верной шашкой.

Список стратегически важных для выживания и Победы материалов, доставленных в Советский Союз, займет не менее двух листов, В нем будут вагоны и локаторы, линкоры и тральщики, мука и сахар, кабель и броня, самолеты и автопокрышки, бронетранспортеры и зенитки, брезент и мотоциклы, снаряды и каучук, армейское сукно и медикаменты, и 5,5 миллиона пар обуви…

Сталин, Хрущев, Жуков, все вожди и полководцы знали, что без западных поставок Советский Союз не смог бы выиграть Отечественную войну, будучи не в состоянии произвести достаточное количество вооружений и боевой техники и обеспечить ее горючим и боеприпасами. Но эта правда была для узкого круга, а «электорату» десятилетиями вдалбливалось, что «у нас все это было свое в изобилии».

И вот сидит генерал Плиев в американском джипе, стреляет американским порохом, разговаривает по американскому телефону, носит сапоги из американской кожи, ест американскую тушенку, запивая канадским соком, и, высокомерно оттопырив губу, рассуждает о недостатках «английских «шерменов»: очень уж были ненадежные, ну прямо «братская могила». Вместо того чтобы сказать слова благодарности или хотя промолчать.

Одесса была полностью освобождена советскими войсками 10 апреля.

В результате операции войска 3-го Украинского фронта во взаимодействии со 2-м Украинским нанесли тяжелое поражение 6-й немецкой и 3-й румынской армиям. Продвинувшись на 180 км, советские войска освободили Николаевскую и Одесскую области и значительную часть Северной Молдавии. Были созданы условия для полного освобождения Молдавии, продвижения в глубь Румынии и на Балканы.

После овладения Одессой 6-я и 5-я ударная армии были выведены во второй эшелон фронта, а остальные армии продолжали развивать наступление на запад.

57-я армия с приданным ей 23-м танковым корпусом в течение 11 апреля продвинулась до 20 км на запад и 12 апреля вышла на восточный берег Днестра северо-западнее Тирасполя и, с ходу форсировав реку, захватила плацдармы. Причем танковый корпус, едва оторвавшись от пехоты, попал в окружение в районе Плоское и вел бой там до подхода стрелковых частей.

Армия Шарохина силами 57-го стрелкового корпуса в ночь на 12 апреля очистила от противника Тирасполь, а четырьмя дивизиями вышла на правый берег Днестра южнее города. Слева от нее реку преодолели части 46-й армии. 8-я гвардейская армия к 14 апреля полностью очистила побережье Днестровского лимана и в ночь на 15 апреля форсировала Днестр у Ильичевки.

В последующие дни войска фронта «через силу» продолжали наращивать силы на захваченных плацдармах. Все больше сказывались переутомление и понесенные потери. Тем не менее Ставка настаивала на продолжении наступления до последнего способного подняться в атаку солдата и сбить заслоны 6-й армии по Днестру.

«Редко кому из фронтовиков не доводилось слышать фразу: «Войска устали!» — описывает состояние 37-й армии генерал А.К. Блажей. — Усталость войск — это не только физическая усталость людей. Речь в этом случае идет о резком снижении наступательных возможностей всего войскового организма — отличного состава передовых до штабов и тылов. Именно в таком состоянии находились многие части армии после форсирования Днестра и захвата плацдармов на его правом берегу. Боеспособность войск как бы вступила в противоречие с наступательным порывом личного состава. Все острее чувствовалась нехватка людей. По-прежнему с большими перебоями подвозились боеприпасы. Артиллерийские батареи имели по 0,1–0,3 боевого комплекта снарядов. Пехота во время атак не всегда получала достаточную артиллерийскую, танковую и авиационную поддержку. И тем не менее затишья не наступало. Бои продолжались по всему фронту. Причем в ряде случаев они велись с еще большим, чем прежде, напряжением и ожесточением».

Продвижение войск фронта было остановлено организованной обороной противника, занявшего подготовленные рубежи на командных высотах, оборудованных сетью дотов советской постройки, прикрытых противотанковым рвом и трехкилометровой заболоченной поймой реки. Советские дивизии должны были преодолеть все это практически без артиллерийской и авиационной поддержки: свои самолеты не долетали, боеприпасы приходилось подвозить за сотни километров. В результате войска топтались на месте и несли потери. На требования командиров частей ускорить подвоз боеприпасов, у штабов был только один ответ: экономьте снаряды и мины и атакуйте.

Фронт, захлебываясь кровью, старался выполнить главную задачу, поставленную Сталиным, — выйти на государственную границу. Ночью 17 апреля штаб Малиновского направил командармам новую директиву: «…подготовить и провести наступательную операцию… разгромить группировку противника в южной части Бессарабии между Днестром и Прутом… Выйти на государственную границу…»

Командование фронта придавало большое значение предстоящей операции. Трем армиям придавались многочисленные средства усиления. Так, армия Шарохина получила 9-ю артиллерийскую дивизию прорыва, два полка «катюш», истребительную противотанковую бригаду, противотанковый артполк, полк самоходок, инженерно-саперные подразделения! Был, правда, один нюанс: все они не были обеспечены снарядами. В первый день наступления, включая прорыв обороны противника, разрешалось израсходовать около половины боекомплекта, при обычном расходе в подобных случаях не менее четырех-пяти. Это означало, что о нормальной артиллерийской подготовке не могло быть и речи.

Ровно в два часа 25 апреля одновременно с недолгой артиллерийской канонадой поднялись в атаку стрелковые части 57, 37 и 6-й армий. Однако и на этот раз дело кончилось лишь незначительным продвижением вперед на отдельных участках. По сути, первый день не принес никаких результатов.

Поздно вечером, подводя итоги, Малиновский указывал: «Наступление 25 апреля развивалось неудовлетворительно. Необходимо потребовать от войск и проявить самим непоколебимую стойкость, напористость при отражении контратак врага. Наступление ни в коем случае не приостанавливать…»

Но и на следующий день итоги наспех подготовленной операции оказались прежними. Советские атаки захлебывались одна за другой. Немцы, надежно прикрываемые своей бомбардировочной и штурмовой авиацией, часто переходили в контратаки. На плацдармах сложилась такая ситуация, что уже трудно было определить, какая из сторон наступает, а какая обороняется.

«Командующий армией и я почти ежедневно бывали на наблюдательных пунктах корпусов и дивизий, лично следили за ходом боев, — пишет бывший начштарм-37. — Вывод напрашивался сам собой — пора прекратить безуспешные атаки!

Для человека, каким бы выносливым и закаленным он ни был, существует предел физического и психического напряжения, переступив который он впадает в состояние прострации или транса, теряет способность реагировать на внешние раздражители. Это относится не только к отдельным людям, но, как показал опыт боев, нередко в подобном состоянии оказывались целые подразделения и даже части. Многим участникам Великой Отечественной войны, в особенности командирам стрелковых частей и подразделений, несомненно, приходилось быть свидетелями таких на первый взгляд неожиданных явлений: заканчивается артиллерийская подготовка, огневой вал перемещается в глубину обороны противника, идут в атаку танки, а пехота продолжает лежать в окопах. Командир нервничает, ругается, грозит, но безрезультатно… Никто и ничто не в состоянии поднять людей с земли, пока они не восстановят минимальный запас необходимой энергии. Поскольку их физическое и нервное напряжение перешло наивысшую грань, им нужна хотя бы кратковременная передышка. К сожалению, некоторые командиры, недостаточно знакомые с элементарными законами психологии и физиологии человека, пренебрегали подобными факторами или просто не обращали на них внимания. И это приводило порой к неоправданным потерям.

Войскам, как воздух, была необходима передышка. Это прекрасно понимали и командующий армией, и командиры корпусов, дивизий, полков. Знали об этом и в штабе фронта. Однако приказа приостановить атаки не поступало». Думаю, всех этих психологических изысков наши генералы набрались уже после войны с помощью своих литературных «негров» и редакторов.

Во всяком случае, «все прекрасно понимая», штаб фронта ежедневно подтверждал один приказ — прорвать вражескую оборону.

Лишь 6 мая, убедившись, что Малиновский добросовестно израсходовал все свои силы, Ставка издала директиву о переходе к обороне.

Выход советских войск в район Одессы поставил в еще более безнадежное положение группировку противника в Крыму, что способствовало ее разгрому войсками 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской армии.

Освобождение Крыма, предусмотренное по первоначальному плану одновременно с наступлением на Украине, в действительности началось лишь на его завершающей стадии и вылилось в самостоятельную стратегическую операцию.

Особенности географического положения Крымского полуострова делали его важнейшей стратегической позицией на Черном море. Этим объясняется ожесточенный характер борьбы за него на протяжении почти всей войны. Гитлер до последнего пытался удержать Крым как из экономических, так и из политических соображений. Его потеря означала бы резкое падение престижа рейха в странах Юго-Восточной Европы и в Турции. Крым прикрывал балканский стратегический фронт Германии и важные морские коммуникации, идущие через черноморские проливы к портам западного побережья и вверх по Дунаю. Опасаясь за безопасность румынского побережья, против оставления полуострова категорически возражал маршал Антонеску.

Как известно, в мае 1942 года 11-я армия Манштейна вдребезги разгромила Крымский фронт генерала Козлова, уничтожив на Керченском полуострове три советские армии. Еще через месяц немцы штурмом овладели Севастополем, пленив около 95 000 бойцов и командиров. В результате стратегическая обстановка для советских войск на юге резко ухудшилась. Черноморский флот, обеспечивая действия сухопутных войск, понес большие потери и лишился всех своих оборудованных баз. Крым служил также плацдармом для вторжения на территорию советского Кавказа.

К осени 1943 года обстановка в корне изменилась в пользу Красной Армии. В начале октября Южный фронт Толбухина штурмовал Восточный вал на реке Молочная, прикрывавший подступы к Крыму с севера, а Северо-Кавказский фронт генерал-полковника И.Е. Петрова очистил от противника Таманский полуостров и вновь вышел к Керченскому проливу.

В Оперативном управлении Генерального штаба вновь достали карты Крыма. При обсуждений различных вариантов дальнейших действий часть операторов вынесла предложение Крым пока не брать, а изолировать там противника и освободить большую часть высвободившихся войск двух фронтов для действий на других направлениях. Полуостров, узкие подступы к которому легко было запереть, не представлял собой базы, откуда можно было бы нанести удар, да и силы 17-й армии — трех немецких и семи румынских дивизий — были недостаточными и непригодными для ведения подобных наступательных действий.

Однако это был бы несоветский подход, ведь нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. Поэтому точка зрения «изоляционистов» была забракована в принципе: только штурм. Вопрос следовало рассматривать в единственной плоскости: «каким образом брать полуостров».

22 сентября по запросу Ставки свои соображения на этот счет прислал маршал Василевский. Его замысел состоял в том, чтобы войска Южного фронта одновременно с обходом Мелитополя с юга быстро захватили Сиваш, Перекоп, Джанкой и ворвались бы в Крым на плечах противника. Для этого предлагалось усилить армии Толбухина за счет Северо-Кавказского фронта. Кроме того, в район Джанкоя должны были высаживаться воздушный и морской десанты с целью выхода в тыл противнику, оборонявшему Сиваш, и нанесения удара в северном направлении, навстречу войскам Южного фронта.

Однако перегруппировка целого фронта — дело хлопотное. Вместо массирования сил на одном направлении было принято решение одновременно с прорывом перекопских позиций форсировать Керченский пролив.

12 октября генерал Петров, получив соответствующую директиву Ставки, отдал приказ войскам фронта на проведение совместно с Черноморским флотом и Азовской военной флотилией десантной операции с целью овладения Керченским полуостровом. Поначалу Петров предполагал осуществить высадку двух армий на широком фронте, не только в Керчи, но и в районе Ялты, Алушты или непосредственно в Севастополь, чтобы заставить противника рассредоточить свои войска. Однако это оказалось невозможно ввиду плачевного состояния флота.

Уже опыт проведения Керченско-Феодосийской операции 1941 года показал, что операции такой сложности нашим морским стратегам не по зубам. Тогда в условиях абсолютного советского господства на море и в воздухе погибла почти половина десанта и множество плавсредств, получили повреждения практически все привлеченные к операции боевые корабли. Немецкий автор К. Юон, оценивая тот десант в Крым с точки зрения «противоположного лагеря», пишет: «Флот не располагал мало-мальски пригодными десантными средствами, противовоздушная оборона была слишком слабой. Господство на море было безрезультатным из-за отсутствия хотя бы временного господства в воздухе. Высадка десанта в зимнее время без прикрытия авиации, без метеослужбы, без противотанкового оружия привела к тяжелым потерям. Еще раз советское командование проявило полное равнодушие к человеческим жизням, ограничиваясь высокопарным восхвалением героизма».

Осенью 1943 года возможностей для проведения крупной десантной операции было еще меньше. Полностью отсутствовали транспорты и высадочные средства специальной постройки. За два года войны Черноморский флот понес тяжелые невосполнимые потери: 1 крейсер, 3 лидера, 11 эсминцев, 28 подводных лодок, десятки катеров, сотни вспомогательных судов и вооруженных пароходов. Буквально накануне, 5 октября, три стратега — Кузнецов, Петров и Владимирский — послали отряд в составе лидера «Харьков», эсминцев «Беспощадный» и «Способный» в набег на Ялту. Отработав стрельбу по берегу, в результате которой погибло несколько жителей города и ни одного солдата противника, корабли утром легли на обратный курс. 6 октября на отходе они были настигнуты и уничтожены немецкими пикировщиками.

От такой бессмыслицы Сталин пришел в ярость. Верховный велел от греха подальше все крупные боевые корабли Черноморского флота вывести в резерв Ставки.

Азовская военная флотилия только в августе 1942 года при прорыве в Новороссийск потеряла 107 катеров и вооруженных судов, 14 кораблей были взорваны в базах. Немцы, в свою очередь, оставляя Таманский полуостров, уничтожили или увели в Крым все, что могло держаться на воде. Флотилия создавалась заново.

Таким образом форсировать Керченский пролив было фактически не на чем, об огневой поддержке со стороны боевых кораблей нечего было и заикаться, а большая часть полевой артиллерии до крымского берега не доставала. К тому же надвигался сезон осенних штормов.

Но задача была поставлена, Петрову и курировавшему фронт маршалу Тимошенко предстояло ее выполнять. На подготовку отводилось две недели. Итоговый замысел операции сводился к высадке крупных сил севернее и южнее Керчи. После захвата плацдармов войска должны были ударами по сходящимся направлениям овладеть портами Керчь и Камыш-Бурун, далее развивать наступление на запад и во взаимодействии с войсками Южного фронта освободить Крым.

Это решение предусматривало создание двух отрядов. Первый отряд образовали Азовская флотилия и войска 56-й армии генерал-лейтенанта К.С. Мельника, которые должны были осуществить вторжение в северо-восточную часть Керченского полуострова и овладеть Керчью. Командовал отрядом командующий Азовской флотилией контр-адмирал С. Г. Горшков. Во второй отряд вошли корабли Черноморского флота, сосредоточенные в Новороссийске, и войска 18-й армии генерал-лейтенанта К.Н. Леселидзе. Они должны были осуществить высадку в восточной части полуострова в районе рыбацкого поселка Эльтиген. Этой группой командовал командир Новороссийской ВМБ контрадмирал Г.Н. Холостяков.

На флангах основных десантов предусматривалась выброска двух демонстративных: в районе мыса Тархан, на северо-восточном побережье Керченского полуострова, и в районе горы Опук, юго-западнее Эльтигена.

Для обеспечения высадки создавались 16 отрядов, основу которых составили базовые и речные тральщики, рыбацкие сейнеры, мотоботы, а также гребные баркасы и плоты из пустых железных бочек. Пестрота в типах высадочных средств, различная их вместимость, скорость хода и мореходность усложняли организацию, «тюлькин флот» требовал соответствующего дооборудования для обеспечения быстрейшей погрузки и выгрузки живой силы и техники. Из бронекатеров и морских охотников сформировали два отряда прикрытия и два отряда артиллерийской поддержки. Всего привлекалось 119 катеров различного класса и 159 вспомогательных судов, считая самодельные «понтоны».

На косе Чушка и западной оконечности Таманского полуострова было сосредоточено 667 орудий калибром от 203 до 76 мм и 90 установок PC. Общая численность советских войск составляла 150 000 человек.

Воздушное прикрытие должны были обеспечить свыше 1000 самолетов 4-й воздушной армии и авиации флота.

Несмотря на явную материальную необеспеченность, в войсках царило оптимистическое настроение. Господствовало мнение, что понесшая потери на Кубани и при эвакуации с Тамани 17-я армия, которой грозила к тому же полная блокада, не станет упорно держаться за Крым, и высадиться на Керченском полуострове будет не слишком трудно. Имелись даже «не проверенные пока данные», что немцы якобы уже начали отход.

Общее руководство операцией возлагалось на командующего Северо-Кавказским фронтом генерала Петрова и его помощника по морской части командующего Черноморским флотом вице-адмирала Л.А. Владимирского. Высаживаемые войска оставались в подчинении своих командармов, которые руководили их действиями как в период подготовки, так и после высадки.

Операцию планировалось начать в ночь на 28 октября одновременно на обоих направлениях, однако из-за разыгравшегося шторма ее пришлось отложить на три дня.

На Керченском полуострове на широком фронте оборонялись части 98-й немецкой пехотной, 6-й румынской кавалерийской и 3-й румынской горнострелковой дивизий с частями усиления, всего около 60 000 солдат и офицеров. На побережье были развернуты 175 орудий полевой и противотанковой артиллерии, 11 минометных и 23 зенитные батареи. Керченский пролив и подходы к нему были минированы. В портах Керчь, Феодосия, Камыш-Бурун была сосредоточена корабельная группировка, насчитывавшая 30 быстроходных десантных барж, 25 сторожевых и торпедных катеров, 6 тральщиков и другие вооруженные суда. Зная уникальную способность советских генералов наступать на одни и те же. грабли, германское командование просто не могло не ожидать высадки крупного десанта противника на побережье Керченского полуострова. Более того, минная обстановка в южной части пролива позволяла с большой вероятностью прогнозировать, что высадка наиболее вероятна в северной части побережья.

Вечером 31 октября в Темрюке и на Тамани началась посадка войск на корабли и суда. На керченском направлении в качестве первого эшелона десанта должны были высаживаться две дивизии 11-го гвардейского стрелкового корпуса генерала В.Ф. Сергацкого. В качестве штурмового отряда с ними шел 369-й отдельный батальон морской пехоты. Через сутки в качестве второго эшелона планировалась высадка еще одной стрелковой дивизии. Вслед за 11-м гвардейским должен был высаживаться 16-й стрелковый корпус под командованием генерала К.И. Провалова. В район Эльтигена в первом эшелоне десантировались 318-я Новороссийская и 117-я гвардейская стрелковые дивизии, 255-я морская бригада и 386-й батальон морской пехоты. За ними должны были последовать остальные части 20-го стрелкового корпуса.

Десантные отряды должны были выйти на старт к 24 часам. Однако погода вновь подвела синоптиков: усилился ветер, на Азове и в проливе начинался шторм. Все это сказывалось на соблюдении графика, сдвигая все этапы операции на полтора-два часа. Артиллерийские огневые позиции на косе Чушка почти полностью оказались в воде. Адмирал Горшков предложил отложить операцию, однако командующий Черноморским флотом его не поддержал. На запрос Петрова адмирал Владимирский авторитетно заявил: «Шторма не будет. А если пролив и будет шуметь, то это усыпит бдительность противника».

Когда отряды Азовской флотилии вышли в открытое море, шторм достиг силы шести баллов. Сборище из 150 маломореходных и вовсе немореходных, перегруженных людьми, боеприпасами и снаряжением плавсредств, просто физически не могло в таких условиях, да еще ночью, преодолеть 20 миль от Темрюка до крымского берега. Часть из них туг же утонула или была выброшена на берег. Поэтому командующий фронтом вынужден был дать распоряжение Горшкову и командарму Мельнику вернуть десанты в исходное положение.

На Тамани ситуация развивалась аналогично. Корабли в места посадки войск 18-й армии прибывали крайне медленно, некоторые не пришли вовсе. Пришлось увеличить нагрузку на прибывшие суда, оставить на берегу часть артиллерии. В открытое море десант вышел лишь в 3 часа утра 1 ноября.

«Уже здесь, на старте, нарушилась стройная система боевых порядков, — вспоминает бывший командир 318-й стрелковой дивизии генерал Г.Ф. Гладков. — Погода делалась все хуже. Волны швыряли суда из стороны в сторону. Катера с трудом буксировали плоты с материальной частью. Передовые отряды, шедшие на плоскодонных мотоботах, перемешались между собой. С передового флагманского корабля мы с тревогой наблюдали эту нерадостную картину…»

Тем не менее корабли держали курс на Крым. Несмотря на то что «пролив шумел», бдительность противника это не усыпило. Десантные отряды были обнаружены в трех километрах от берега. В 4 часа 30 минут по сигналу с судов передового отряда с Тамани была проведена сильная артиллерийская подготовка. 51 тяжелое орудие подвижных дивизионов Потийской и Туапсинской баз и 140 армейских пушек ударили по четырехкилометровому фронту высадки, а затем перенесли огонь дальше, на 500 метров от уреза воды. Однако стрельба вслепую с одного берега пролива по другому не смогла подавить огневую систему противника:

«Снова несколько прожекторов осветили десант. Их лучи задерживались на судах, как бы подсчитывая наши силы. Потом в небе появились сотни осветительных ракет, и противник начал обстрел. Снаряды рвались всюду. Вокруг флагманского катера то и дело поднимались серые колонны воды.

Вода ревела, обрушиваясь на палубу. С некоторых катеров повалил черный дым. Непроглядный мрак беспрестанно сменялся ярким, обнажающим светом. В те моменты, когда отважные летчицы Таманского полка направляли свои самолеты на прожекторные установки противника, свет выключался. Самолет уходил, и снова прожектористы протягивали свои дьявольские щупальца к десанту. Здесь мы понесли первые потери. Затонуло несколько мелких судов.

Слева от флагмана грохнуло три взрыва. Мы видели, как развалился подорвавшийся на минах катер. На нем был штаб 31-го полка во главе с полковником Ширяевым… Справа загорелся еще катер. Было видно, как матросы сбивают пламя. «Руби буксир!» — отчаянно прокричал чей-то голос. Обрубленный конец хлестнул по волне. Плот с двенадцатью противотанковыми пушками встал дыбом и исчез во тьме».

Вот так около 5 часов началась высадка первого броска частей 18-й армии в районе Эльтигена и коммуны «Инициатива». Сильный прибой заливал малые суда и шлюпки. С глубоко сидящих катеров, которые не могли подойти к пляжу, бойцы добирались до берега вплавь и с «полундрой» по минным полям шли в атаку. Плоскодонные плавучие средства выбросили штурмовые отряды, но ни одно из них не вернулось: «Это была самая трагическая ошибка в плане десантной операции. Расчет был на плоскодонные суда: доставив передовые отряды, они должны были возвратиться и, курсируя между кораблями, баржами и берегом, высадить в несколько приемов весь десант. Но большинство плоскодонных судов сразу вышло из строя. Некоторые погибли от огня, несколько подорвались на минах. Эти неизбежные потери мы учитывали и предвидели. Мы не учли силу шторма: основная часть плавсредств штормовая волна выбросила на берег и разбила о камни. Высаживаться теперь было не на чем».

В этот момент моряки получили приказ возвращаться в базу: «Корабли разворачивались и уходили. Они уходили от крымского берега. А там возле самой воды маячила чья-то фигура, потрясая руками над головой».

Всего в течение ночи удалось высадить на берег немногим больше двух тысяч человек в основном из состава 318-й стрелковой дивизии и отдельной морской бригады, восемнадцать 45-мм пушек и пятнадцать минометов. На крымском берегу не оказалось ни одной штабной группы и ни одного командира полка. Отдельные подразделения, не имея общего руководства, действовали самостоятельно. Из 121 единицы различных катеров и высадочных средств, принимавших участие в переброске войск, погибло 37 единиц и 29 вышли из строя, получив различные повреждения.

К рассвету десантникам удалось захватить в районе Эльтигена плацдарм до 5 км по фронту и до 2 км в глубину. Днем в поселок на одиночном мотоботе прорвался полковник Гладков с управлением 318-й дивизии.

Немцы старались в кратчайший срок сбросить десант в море, однако тот зацепился прочно. Большую помощь в удержании плацдарма сыграли огонь тяжелой артиллерии с Таманского полуострова и авиационная поддержка. В течение 1–3 ноября советские штурмовики помогли отразить 37 атак противника, группами по 8–10 самолетов. «Илы» почти непрерывно висели над полем боя. Только в течение 1 ноября штурмовая авиация флота совершила около 600 самолето-вылетов для поддержки высадившихся частей. По воздуху доставлялись боеприпасы и продовольствие.

Лучшей поддержкой эльтигенцам была бы скорейшая высадка войск второго эшелона, в частности 117-й гвардейской стрелковой дивизии. Но из-за больших потерь в корабельном составе адмирал Холостяков, имея только 46 малотоннажных судов и 6 бронекатеров, в ночь на 2 ноября смог за два рейса отправить от Тамани только один стрелковый полк и немного легкой артиллерии, всего 3270 человек. Подкрепление на плацдарм было высажено, но при этом потеряно еще 30 единиц плавсредств — ведь теперь ни о какой внезапности не могло быть и речи. Немецкая артиллерия, торпедные катера и быстроходные баржи оказывали активное противодействие. За каждый рейс к крымскому берегу, перераставший в морской бой, приходилось платить дорогую цену. Попытки организовать перевозки в дневное время провалились.

Десант севернее Керчи снова откладывался, погода по-прежнему не позволяла судам Азовской флотилии выйти в море.

К 4 ноября флот высадил в Эльтигене 9220 человек при 35 орудиях. Эти войска нуждались в регулярном снабжении, полностью от него зависели. Для переправки через пролив остальных частей армии Леселидзе у флота не осталось ничего.

По утверждению Гладкова, на суше его атаковала вся 98-я немецкая пехотная дивизия в сопровождении совершенно несусветного — не менее 60 — количества танков и самоходных установок, все, как водится, «тигров» и «фердинандов»: «Немцы во второй половине дня начали «волновые атаки»: шла одна линия танков и пехоты, за ней на расстоянии 300–400 метров другая, третья… Первые «волны» разбились. Перед окопами торчали горевшие танки, валялись трупы врага… За три дня десантники, артиллеристы и авиаторы уничтожили более 30 боевых машин».

Это особенно впечатляет, если учесть тот факт, что на весь Крым у командующего 17-й армией имелся только 259-й дивизион 75-мм штурмовых орудий, располагавшийся в районе Джанкоя. Правда, маршал Еременко упоминает о наличии на Керченском полуострове двух румынских танковых рот, но и это дает цифру чуть больше 40 боевых машин.

К этому времени войска 4-го Украинского фронта, преодолев укрепления Турецкого вала, ворвались на Перекопский перешеек и завязали бои за Армянск. Находившаяся в Крыму группировка противника была блокирована с суши и отрезана от основных сил вермахта. С 1 по 6 ноября 10-й стрелковый корпус 51-й армии «по методу Фрунзе» (маршал Кошевой рассказывает, что даже проводника нашли того же самого, который показывал дорогу красным полкам в 1920 году, и, несмотря на семидесятилетний возраст, старик снова не подкачал), по грудь в ледяной воде, с боеприпасами на плечах форсировал Сиваш и захватил плацдарм на его южном берегу. Однако дальше продвинуться в глубь Крыма не удалось.

Это был «звонок» Петрову — пора наступать. Воспользовавшись тем, что противник сосредоточил основные силы для борьбы с десантом 18-й армии, в ночь на 3 ноября Азовская флотилия успешно высадила северо-восточнее Керчи две дивизии 11-го стрелкового корпуса. К 8 ноября на плацдарме сосредоточились пять стрелковых дивизий, морская бригада и два отдельных батальона морской пехоты. 11 ноября началось наступление войск Северо-Кавказского фронта на плацдарме под Керчью.

Керченско-Эльтигенская десантная операция на этом закончилась, советские потери за 11 дней составили 27 397 человек убитыми, утонувшими и ранеными. Из 16 бронекатеров, обеспечивавших десант, шторм и противник уничтожили 9. Ни одной из поставленных целей достигнуто не было.

К середине ноября части 56-й армии, продвинувшись на 10–12 км, очистили от противника северо-восточный выступ Керченского полуострова и вышли к поселку Булганак и восточным окраинам Керчи. Однако здесь «наши войска были остановлены превосходящими силами противника» — нес той же 98-й пехотной дивизией генерала Рейнгардта, и перешли к обороне. Захваченный Приморской армией плацдарм насквозь просматривался и простреливался противником, был мал и неудобен, то есть не обладал достаточной оперативной емкостью для накапливания крупных сил. «Получался какой-то замкнутый круг, — объясняет причины неудачи генерал-полковник К.И. Провалов. — Для того чтобы сломить врага, требовалось больше сил и средств. И в то же время переброска на Керченский полуостров, скажем, 227-й стрелковой дивизии уже мешает, а часто просто не позволяет маневрировать частями и подразделениями. Важно и то, что наличие в обороне у гитлеровцев господствующих высот, в том числе горы Митридат, почти исключало скрытность нашей подготовки к боевым действиям. С Митридата, с других не менее удобных высот, на которых располагались огневые позиции фашистских батарей, противник, имея отличный обзор, вел непрерывный артогонь по боевым порядкам наших частей, находящимся на плацдарме, нанося нам ощутимые потери в личном составе».

Наступление 51-й армии Крейзера через Перекоп и Сиваш также захлебнулось. Прорвавшиеся с ходу через Турецкий вал, местами еще вовсе не занятый противником, передовые части 4-го гвардейского Кубанского кавалерийского и 19-го танкового корпусов ввязались в бои за мощный узел сопротивления Армянск. Подтягивание и развертывание основных сил проводились осторожно и недостаточно энергично, внезапность была утрачена. Немцы контратаками блокировали советские части в районе Армянска и нанесли им серьезные потери. Остатки их с трудом пробились через Турецкий вал.

Наращивание сил и снабжение войск на сивашском плацдарме было сопряжено с большими трудностями. «Разведка района переправ, — вспоминает бывший командир 63-го стрелкового корпуса маршал П.К. Кошевой, — показала, что переброска войск корпуса на крымский плацдарм вброд могла иметь место лишь в исключительном случае. Те, кто переходил залив по мелководью, как правило, вскоре заболевали. Насыщенные солью холодная вода и грязь разъедали тело. Люди опухали. Бороться с простудами и воспалением суставов в тех условиях было почти невозможно. Ориентироваться надо было на инженерные переправы».

А их еще предстояло создать. 51-й армии предстояла трудная «зимовка».

Первая попытка освободить Крым провалилась.

Поскольку 18-я армия ввиду отсутствия плавсредств не могла быть высажена на плацдарм под Эльтиген, она решением Ставки выводилась из состава Северо-Кавказского фронта и направлялась на Украину. С армией уходила и артиллерия, которая поддерживала огнем эльтигенцев. Другие заботы появились и у авиации. Десант в Эльтигене, потерявший более половины своего состава, плотно блокированный противником с моря и с воздуха, был занесен в разряд отвлекающих и «списан», как выполнивший свою задачу. Организовать его эвакуацию либо помочь живой силой и техникой командование фронта и флота не могло, да и не собиралось. Оно уже планировало новые отвлекающие десанты. Официальная история 18-й армии утверждает, что начиная с 9 ноября «наращивание сил и доставка снабжения на плацдарм фактически прекратились».

Для поднятия морального духа смертников 18 ноября полковнику Гладкову передали поздравления в связи с тем, что 34 бойца и командира его группы удостоены звания Героя Советского Союза. «Поздравляем красный десант с наградами! Скоро они вам выйдут боком», — кричало немецкое радио. От полного уничтожения десантников спасли лишь воля комдива, высокий профессионализм личного состава, прошедшего «Малую землю», и девчонки из полка ночных бомбардировщиков майора Е.Д. Бершадской, сбрасывавшие по ночам на пятачок плацдарма мешки с боеприпасами и продовольствием.

20 ноября Северо-Кавказский фронт был ликвидирован за ненадобностью. На базе управления фронта и 56-й армии создавалась Отдельная Приморская армия.

4 декабря генерал Петров предпринял еще одну попытку. План состоял в том, чтобы, сковав боем части противника, оборонявшегося в Керчи и на высотах по берегу Азовского моря, основными силами армии прорвать немецкую оборону в ее центре северо-восточнее города, а затем сходящимися ударами 16-го и 11-го корпусов с востока и северо-запада овладеть Керчью.

В 8.30 после 60-минутной артиллерийской подготовки войска Отдельной Приморской армии поднялись в атаку. Однако из-за неудовлетворительной разведки артподготовка цели не достигла, огневая система противника оказалась неподавленной. Советская пехота и танки, натолкнувшись на хорошо организованный огонь, не смогли овладеть передним краем и откатились назад. В последующие дни все повторялось по тому же сценарию и с тем же результатом: успеха не было ни на одном из участков. Прибывающие на полуостров пополнения тут же бросались в бой без всякой подготовки и несли большие потери.

Более того, отражая советское наступление севернее Керчи, немцы одновременно приступили к решающему штурму Эльтигена. Группа Гладкова, действовавшая в отрыве от главных сил более месяца, оказалась в критическом положении: почти полностью израсходованы боеприпасы, продовольствие, медикаменты; на три тысячи бойцов и командиров приходилось более тысячи раненых. Удерживать плацдарм сил не было; отсутствие помощи со стороны командования, бессмысленность и обреченность дальнейшего «сидения» угнетающе действовали на личный состав, появились случаи дезертирства. Не имея возможности эвакуировать десантников ввиду недееспособности Черноморского флота, Петров приказал Гладкову самостоятельно прорываться к Керчи на соединение с Приморской армией, поскольку сама армия прорваться к десанту тоже оказалась неспособна.

В ночь на 7 декабря, оставив тяжелораненых и до сотни бойцов в качестве арьергарда, отряд Гладкова численностью около 1500 человек вброд форсировал Чурбашское озеро и, скрытно совершив 20-километровый марш по тылам противника, вышел к Керчи. В 7 часов утра внезапной атакой, действуя в основном холодным оружием, десантники захватили ключевую позицию противника — гору Митридат, которая так «мешала» корпусам Сергацкого и Провалова, и южную окраину города с Угольной пристанью. Группа бойцов под командованием майора Григоряна прошла город насквозь, пересекла передний край и вышла в расположение Отдельной Приморской армии. Немцы настолько растерялись, что следом довольно свободно могли соединиться со своими и остальные десантники, до полудня их даже никто не пытался контратаковать. Но овладение столь важным рубежом практически без боя было феноменальной удачей, и Гладков решил остаться на своем новом «плацдарме». Керчь была практически в руках, один удар со стороны 16-го стрелкового корпуса, позиции которого находились на дистанции прямой видимости, решил бы все дело.

Однако Петров и его штаб, не ожидавшие такой прыти от уже «похороненных» гладковцев, оказались не готовы воспользоваться ситуацией, а войска Приморской армии растеряли весь боевой пыл в плохо обеспеченных атаках предыдущих дней. В 14.00 (прошло шесть часов после установления радиосвязи) недоумевающий комдив-318 отправил командарму шифровку:

«Почему же не переходите в наступление? Нам очень трудно. Противник против нас сосредоточивает все новые и новые подразделения. Уже со всех сторон замкнул кольцо вокруг захваченного нами рубежа. У нас сил мало. Боеприпасы на исходе. Раненые сосредоточены у пристани. Нам нужна срочная помощь в людях и боеприпасах. Выбрасывайте ко мне десант. Гору Митридат не сдадим. Это такой рубеж, который обеспечит победу над противником, занимающим Керчь…»

7 декабря оказался днем упущенных возможностей. Ударов, несмотря на заверения Петрова, так и не последовало. Части 16-го стрелкового корпуса, имевшего главной задачей взятие города, к вечеру продемонстрировали слабую активность и на том успокоились. Долго не могли успокоиться лишь десантники, в третий раз совершившие невозможное.

«Оценивая создавшуюся обстановку, — вспоминает Гладков, — все мы были крайне удивлены тем, что 16-й корпус не прорвал оборону.

— Я все время наблюдал за действиями корпуса, — сказал Ивакин. — Никакого наступления не видел. Артподготовка была слабая. Показалась небольшая цепь пехоты и шесть танков. Пехота залегла, а танки ушли обратно.

— Не понимаю! — возмущался Бушин. — Целая армия на плацдарме, неужели нельзя было побольше сил выделить для прорыва! Ведь наш Григорян с отрядом прошел фронт обороны немцев. Это же был сигнал для корпуса…»

(Надо отметить, что группа Григоряна насчитывала 18 человек, у генерала Провалова имелось четыре стрелковые дивизии, два танковых, три минометных, два артиллерийских полка).

Общий вывод «гладковцев»: «Седьмого декабря Керчь могла быть взята. Резервы противника в районе города действовали против десанта. Усилить части, занимавшие оборону перед 16-м корпусом, немцам было нечем. Пленные, захваченные десантниками в Керчи, показывали, что утром у них была паника; никто не знал, что делается, ими никто не управлял.

Обстановка не была правильно учтена штабом армии. Нерешительность командарма и его штаба дали противнику выигрыш во времени…»

С этой оценкой согласен адмирал Холостяков: «Будучи моряком, я остерегаюсь вдаваться в разбор сухопутных операций. И все же думается, что обстановка, сложившаяся к утру 7 декабря, могла быть тогда использована для овладения всей Керчью. Конечно, при немедленных и очень решительных действиях достаточно крупными силами… Однако войска, сосредоточенные под Керчью, очевидно, не были готовы перейти в наступление».

Эти шесть часов, которые потерял не сумевший быстро среагировать на изменения в обстановке генерал Петров, стоили армии четырех месяцев топтания на месте под огнем немецкой артиллерии и пулеметов.

Утром 8 декабря советские стрелковые корпуса по-прежнему не предприняли никаких активных действий. В помощь Гладкову к Угольной пристани прибыли суда с батальоном 83-й морской бригады (380 человек), сформированным в основном из молодого пополнения, впервые шедшего в бой. Сочтя такую подмогу малобоеспособной, комдив оставил батальон оборонять пристань. Через трое суток ожесточенных боев, так и не дождавшись прорыва армии, остатки десанта были выбиты с горы Митридат и эвакуировались с южной окраины Керчи. В ночь на 10 декабря отряд из 22 катеров и мотоботов под огнем принял на борт 1080 человек. При этом два катера были потоплены и восемь получили повреждения. Сутки спустя было снято с берега и подобрано из воды 360 человек. Кстати, прикрывавший эвакуацию заслон снова вышел к своим через боевые порядки противника.

На этом закончилась сорокадневная эпопея морского десанта 18-й армии.

В помощь Петрову Сталин послал из Москвы начальника Оперативного управления Генштаба генерала С.М. Штеменко и представителя Ставки маршала К.Е. Ворошилова.

После провала в роли главнокомандующего Северо-Западным направлением и организатора обороны Ленинграда Ворошилов успел «поработать» представителем Ставки на Волховском фронте. Результатом его деятельности стало постановление ГКО № 356 от 1 апреля 1942 года, в котором, в частности, говорилось:

«Ввиду просьбы т. Ворошилова он был откомандирован в феврале месяце на Волховский фронт в качестве представителя Ставки для помощи командованию фронта и пробыл там около месяца. Однако пребывание т. Ворошилова на Волховском фронте не дало желаемых результатов.

Желая еще раз дать возможность использовать свой опыт на фронтовой работе, ЦК ВКП (б) предложил т. Ворошилову взять на себя непосредственное командование Волховским фронтом. Но т. Ворошилов отнесся к этому предложению отрицательно и не захотел взять на себя ответственность за Волховский фронт, несмотря на то что этот фронт имеет сейчас решающее значение для обороны Ленинграда, сославшись на то, что Волховский фронт является трудным фронтом и не хочет провалиться на этом деле.

Ввиду всего изложенного ЦК ВКП (б) постановляет:

1. Признать, что т. Ворошилов не оправдал себя на порученной ему работе на фронте.

2. Направить т. Ворошилова на тыловую военную работу».

Однако именно на тыловой работе, где и ковалась победа, особенно требовались знания и организаторский талант. Где мог приложить свои способности безработный маршал, имевший за плечами один класс сельской школы? В производстве самолетов? Поэтому, поруководив до ноября 1942 года партизанским движением, где «лично инструктировал командиров партизанских отрядов», маршал снова «представлял» Ставку на разных фронтах, без риска «провалиться на этом деле».

Воспоминания Штеменко о деятельности Ворошилова в Крыму носят преимущественно анекдотический характер. Перво-наперво по дороге на фронт маршал («Барин у нас большой просветитель был») устроил Штеменко экзамен по оперному искусству и литературе: «Рискуя оконфузиться перед К.Е. Ворошиловым, я тем не менее рассказал ему все это без утайки. Мой собеседник сочувственно улыбнулся и заметил только, что музыка всегда украшает жизнь, делает человека лучше. «Экзамен» по литературе прошел более успешно». По вечерам: «Климент Ефремович просил обычно Китаева читать вслух что-нибудь из Чехова или Гоголя. Чтение продолжалось час-полтора. Китаев читал хорошо (самое подходящее занятие для полковника на войне!), и на лице Ворошилова отражалось блаженство».

Прибыв на Керченский плацдарм, «виднейший организатор Вооруженных Сил», как было у наших маршалов заведено, сразу поперся на передовую: «Неугомонный Климент Ефремович не ограничился только тем, что услышал от командиров корпусов и увидел сам с их НП. Он рвался в окопы, на передний край, хотя, по правде говоря, делать ему там было нечего. Отговорить его от этого не удавалось.

— Никогда под пулями не кланялся и врага не боялся, — парировал он все наши доводы. — А если кто считает, что там и без нас обойдутся, может со мной не ходить.

После этого попробуй задержаться на НП или в штабе. Все, конечно, пошли в дивизии и полки первого эшелона».

Орел, Климент Ефремович! Но разве в том состоит доблесть полководца? Пулям не кланяется, врагов не боится, а взять на себя ответственность — слабо. Такому и отделение доверить нельзя.

Вот маршал курирует Ленинградский фронт: идет вслед за танком по льду Невы, дабы наглядно убедиться, что лед вес танка не выдержит. Убедился: танк утонул. Картину с восхищением наблюдал офицер-пограничник А.П. Козлов: «Враг обстреливает район, но Ворошилов, наблюдая за полем боя, словно и не замечает близких разрывов. Убит стоявший неподалеку полковник. Даже и после этого маршал не счел нужным уйти… На Ладоге о Клименте Ефремовиче ходили легенды. Рассказывали, что еще в 1941 году, будучи командующим Ленинградским фронтом, Ворошилов, чтобы предотвратить отход отдельных наших пехотных подразделений на направлении главного удара немцев, бросился с группой офицеров наперерез отступавшим и тем самым восстановил положение, предотвратил прорыв фронта».

Что и говорить, храбрый был вояка. Приехал и грудью закрыл прорыв «на направлении главного удара». Непонятно только, кто фронтом руководил, пока «первый маршал» занимался такими интересными делами?

До Ворошилова действия Петрова «координировал» маршал Тимошенко, примерно таким же манером:

«— Прикройся от этой высоты дымовой завесой, — сразу же решил представитель Ставки Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко, который прибыл на мой наблюдательней пункт и которому я докладывал свои соображения. — Вызови авиацию, они поставят дымы, а ты в это время атакуй. Ну а сейчас поехали, посмотрим, как твое войско живет.

Противник с высоты своих позиций кое-где неплохо наблюдал наши коммуникации и, разумеется, не пропускал ни одной машины, чтобы не обстрелять ее из орудий или минометов… Ехали медленно, в нескольких местах немцы обстреляли нас из минометов, но ни Тимошенко, ни его водитель как будто не замечали этого… Эти несколько часов, пока я с маршалом ездил, потрачены были с большой пользой».

Так и катались по фронтам «китайские наблюдатели», давая советы, демонстрируя войскам безумную личную храбрость, а потом — в вагончик, слушать на ночь Гоголя в профессиональном исполнении холуев-полковников (вот и Соколовский сидит в 100 км от фронта с адъютантом-полковником. Непременно должен быть именно полковник, это подчеркивает твою значимость — видно, что ты большой начальник).

Получив подкрепление в лице «видного полководца сталинской школы», командующий Отдельной Приморской армией начал разрабатывать новый план. К этому времени на плацдарме скопились девять стрелковых дивизий, две морские, одна танковая бригады, тяжелая артиллерия.

Основная роль по-прежнему отводилась войскам 16-го стрелкового и 11-го гвардейского корпусов. На этот раз главный удар решили нанести на правом фланге плацдарма, в обход «неприступного» поселка Булганак с севера. Для обеспечения успеха прорыва и захвата командных высот, которые трудно было штурмовать в лоб, по инициативе Ворошилова было намечено высадить на Азовское побережье в ближайшем тылу немецких войск в районе мыса Тархан тактический морской десант. План операции Ставка утвердила 22 декабря, на подготовку отвели 10 дней.

Для высадки азовцы собрали все исправные средства — около 40 тендеров, мотоботов, рыбацких сейнеров, несколько сторожевиков и бронекатеров. Основной десант состоял из 166-го гвардейского стрелкового полка, 143-го батальона морской пехоты и роты разведчиков под общим командованием подполковника Г.К. Главацкого общей численностью около 3000 бойцов и командиров. Численность вспомогательного десанта майора Н.Д. Алексеенко не превышала 700 человек Ответственность за подготовку десантов, посадку на суда и обеспечение перехода по морю возложили на адмирала Холостякова, вступившего во временное командование Азовской флотилией. Высадка неоднократно откладывалась то из-за неготовности сухопутных войск, то по причине плохой погоды.

Как вспоминает Холостяков: «Впору было отменять ее и в ночь на 10 января: накануне над морем висел непроглядный туман, а теперь угрожал разыграться шторм. Однако новая отсрочка считалась невозможной, приказ был категорическим, и десант пошел».

Посадка началась вечером 9 января 1944 года. От кордона Ильич, где суда принимали на борг войска, до мыса Тархана всего 15 миль, но на Азове снова поднимался шторм, из-за чего задерживались погрузка и выход в море. Когда десант к рассвету добрался до места высадки, сила шторма достигла пяти баллов. Снова захлестываемые волнами тонули и разбивались суда, снова матросы и солдаты бросались в прибой и с трудом выбирались на берег под огнем неприятельской артиллерии и ударами авиации. На главном направлении высадилось 1765 человек, на вспомогательном — 374. Снова, сражаясь с врагом и со стихией, десантники выполнили задачу, овладев грядой высот в тылу противника.

И снова — все без толку. Атака армии с фронта захлебнулась. Части 11-го гвардейского стрелкового корпуса за сутки сумели продвинуться на 1–2 км, но соединиться с отрядом Главацкого не смогли. К исходу второго дня, не получая помощи и израсходовав боеприпасы, десантники по приказу Петрова сами прорвались к главным силам. Корпус без всякого результата бился о немецкую оборону до конца января, за сутки боя удавалось продвинуться максимум на 200–300 метров. От артиллерийского огня погибли половина офицеров штаба, в том числе командир корпуса.

Тогда триумвират — Ворошилов, Петров, Штеменко — принял решение, не прекращая атак по всему фронту, основные усилия перенести на левый фланг армии. Главный удар теперь должен был наносить 16-й стрелковый корпус, обходя Булганакский укрепленный район с юга. И конечно — морской десант, который планировалось высадить прямо в Керченский порт. В первом эшелоне шли 369-й и 393-й батальоны морской пехоты, во втором — планировался полк 339-й стрелковой дивизии. Набор задач — стандартный: зацепиться, закрепиться, отвлечь на себя, держаться до подхода основных сил.

В ночь с 22 на 23 января Азовская флотилия, уж невозможно и представить на чем, успешно высадила в черте города морских пехотинцев. Одновременно поднялись в атаку дивизии Провалова. Эта совместная операция армии и флота оказалась самой короткой: батальоны в ночном бою потеряли друг друга и действовали вразнобой, полк второго эшелона так и не дождался посадки на суда, части 16-го стрелкового корпуса прорвать оборону не смогли, хотя массированно применили тяжелые огнеметы…

«…несмотря на настойчивость и упорство Приморской армии, — пишет Василевский, — действия ее войск не только не дали желаемых результатов, но и привели к значительным и неоправданным потерям, а потому вызвали беспокойство в Ставке. Верховный Главнокомандующий в разговоре со мной по телефону неоднократно выражал недовольство руководством боевыми действиями Приморской армии».

Люди у Петрова закончились, полки по численности сравнялись с батальонами, а батальоны были меньше роты. 28 января генерал Петров вынужден был остановить наступление.

Чтобы оправдать свое фиаско, наши мемуаристы придумали версию о том, что своими активными действиями и «массовым героизмом» Приморская армия приковала к себе семь дивизий противника, причем называются номера частей, которые и вовсе в Крыму никогда не бывали. Кроме того, как сообщает маршал Еременко, в тылах 17-й армии настолько активизировались партизаны, что против них пришлось бросить две дивизии румынского горнострелкового корпуса. Интересно, с кем же сражалась в это время на Перекопе 51-я армия Крейзера и кто окружил в районе Армянской 19-й танковый корпус, если всего в Крыму имелось десять дивизий противника?

Оптимизм наших полководцев в оценке самых неудачных своих действий неизменно однообразен: «Несмотря на отсутствие территориальных успехов со стороны советских войск, враг понес огромный урон…»

Как писал начинающий поэт: «Пусть пушка взорвана, она еще стреляет…»

В начале февраля генерал Петров предпринял еще одну попытку вырваться с плацдарма на оперативный простор, но к этому времени на Керченском полуострове появилась 73-я пехотная дивизия.

7 февраля в командование Отдельной Приморской армией вступил генерал армии А.И. Еременко. Петров с формулировкой «за самоустранение от проведения боевой операции» был понижен в звании до генерал-полковника и выведен в резерв Ставки.

В первых числах февраля, когда велись бои за никопольский плацдарм, маршал Василевский представил свои соображения по организации наступления в Крыму, считая возможным начать наступление 18–19 февраля. Однако Верховное Главнокомандование приняло решение провести его после того, как будет очищено от противника нижнее течение Днепра до Херсона и войска Толбухина освободятся для решения других задач. 17 февраля Ставка в связи с разгромом никопольской группировки противника приказала начать наступление в Крыму не позднее 1 марта независимо от хода других операций. Но из-за ненастной погоды и сильных штормов на Азовском море, задерживавших перегруппировку войск фронта и их переправу через Сиваш, операцию пришлось отложить. 16 марта Сталин приказал начать ее после овладения районом Николаева и выдвижения советских войск к Одессе.

В окончательном варианте замысел операции заключался в том, чтобы одновременными ударами войск 4-го Украинского фронта с севера, от Перекопа и Сиваша, и Отдельной Приморской армии с востока, из района Керчи, в общем направлении на Симферополь—Севастополь расчленить вражеские войска и полностью уничтожить группировку противника.

Решающая роль отводилась 4-му Украинскому фронту. Главный удар планировалось нанести с плацдарма на южном берегу Сиваша силами 51-й армии (10 стрелковых дивизий, 78-й УР, 32-я гвардейская танковая бригада) и 19-го танкового корпуса. Плацдарм снабжался по двум переправам, находящимся под постоянным артиллерийским и авиационным воздействием противника, организация наступления отсюда представляла большие трудности. Из-за частых штормов армия Крейзера регулярно оказывалась отрезанной от своих тылов. Однако так же думали и немцы, а значит, при соблюдении всех мер скрытности, должен был сработать фактор внезапности. К тому же удар со стороны Сиваша выводил советские войска в тыл всем укреплениям противника на Перекопе и позволял быстро вырваться на оперативный простор. Овладение Джанкоем открывало свободу действий в сторону Симферополя и Керченского полуострова. Вспомогательный удар наносился 2-й гвардейской армией генерал-лейтенанта Г.Ф. Захарова (8 стрелковых дивизий, 116-й УР) на Перекопском перешейке. Отдельная Приморская армия (12 стрелковых дивизий, 2 морские бригады, 63-я танковая бригада) должна была прорвать оборону севернее Керчи и развивать удар в направлении Симферополь—Севастополь, а частью сил — вдоль южного берега Крымского полуострова. На керченском направлении наступление предполагалось начать через 2–3 дня после начала Перекопской операции.

На Черноморский флот возлагалась задача блокировать Крым, наносить удары по коммуникациям противника, содействовать войскам на приморских флангах. 1-я бригада торпедных катеров из Анапы и 2-я бригада из Скадовска должны были уничтожать неприятельские суда на ближних подступах к Севастополю и непосредственно в портах; бригада подводных лодок — на дальних подступах и авиация — на всем протяжении коммуникаций противника. Всего для этих целей выделялось 12 подводных лодок, причем предписывалось постоянно иметь на подходах к неприятельским портам не менее 7, 31 торпедный катер и 430 из 650 самолетов морской авиации.

В ходе планирования возникла было идея одновременно с наступлением Отдельной Приморской армии высадить оперативные морские десанты силою до четырех дивизий и двух отдельных батальонов морской пехоты на северный и южный берег Керченского полуострова. Но по зрелом размышлении, изучив обстановку на театре и состояние флота, Еременко от этой затеи отказался: «Анализ опыта высадки десантов в Феодосии и Керчи в 1941 и 1942 гг. подсказывал, что успех операции требовал наличия сильного, быстроходного военно-морского флота, надежного воздушного прикрытия и внезапности действий. Всего этого мы не имели». Поэтому Азовская флотилия получила задачу обеспечивать перевозки через Керченский пролив.

Координацию действий всех привлекаемых к операции сил осуществлял представитель Ставки маршал Василевский. Представителем Ставки в Отдельной Приморской армии оставался маршал Ворошилов.

Подготовка происходила в исключительно сложных условиях. В распутицу при бездорожье в район предстоящих боевых действий перебрасывалась 2-я гвардейская армия, сосредоточивались крупные силы артиллерии и бронетанковых войск. Через Сиваш на плацдарм соединения и части переправлялись по двум построенным саперами двухкилометровым дамбам и мостам, поддержать которые в работоспособном состоянии удавалось лишь благодаря поистине титаническим усилиям: «Переправы были одной из главных целей авиации и даже артиллерии противника… Автотранспорта не хватало, чтобы подвезти грунт для подсыпки дамбы. Приходилось издалека подвозить пиломатериалы. Трудности усугублялись тем, что дорог с твердым покрытием в районе не было. Глинистая почва, насыщенная солью, размокла. Грязь засасывала любой транспорт… Обстоятельства вынудили создать не предусмотренную никакими штатами и долгосрочными прогнозами «службу проталкивания машин». Задача этой доморощенной организации состояла в том, чтобы вызволять из грязевого плена транспортные средства. Приказом по корпусу для этих целей выделялись от частей дежурные тракторы и люди. В особо ненастные дни количество бойцов «службы проталкивания» доходило до тысячи человек. Только так удавалось подвозить землю, бревна и доски к переправам, доставлять продовольствие и горючее, боеприпасы войскам, эвакуировать с плацдарма раненых и заболевших. Бойцы работали, покрытые с головы до пят соленой грязью. Сменившись с дежурства, они подчас не могли ни помыться, ни обсушиться». Исключительно сложной являлась переброска на плацдарм с соблюдением тщательных мер скрытности и маскировки танкового корпуса генерал-лейтенанта И.Д. Васильева, осуществленная с 13 по 25 марта.

К началу операции в составе советских войск насчитывалось 30 стрелковых дивизий, танковый корпус, 2 укрепленных района, 2 стрелковые, 3 танковые бригады, 4 отдельных танковых полка — 470 000 человек, 5982 орудия и миномета, 559 танков и САУ. Плотность артиллерии на участках прорыва была доведена до 150–160, а на Перекопе — до 200 стволов на километр.

В 4-й и 8-й воздушных армиях, поддерживавших сухопутные войска, имелось 1250 самолетов.

Блокированная в Крыму 17-я немецкая армия, которой командовал генерал-полковник Эрвин Енеке, имела приказ удерживать Крым во что бы то ни стало, хотя с выходом советских войск к Карпатам политические мотивы Гитлера утратили всякое значение. В феврале-марте армия получила две пехотные дивизии, переброшенные морем и по воздуху, и к началу апреля 1944 года имела в своем составе пять немецких, семь румынских дивизий, две бригады штурмовых орудий, большое количество артиллерийских, инженерных, строительных, охранных и полицейских частей. Армия насчитывала в своем составе 195 000 человек, 3600 орудий и минометов, 215 танков и штурмовых орудий. Ее поддерживали 148 самолетов 1-го авиационного корпуса генерала Дихмана, базировавшихся в Крыму, и авиация с аэродромов в Румынии.

Основные силы — 49-й горнострелковый корпус генерала Конрада (50, 111 и 336-я пехотные дивизии, 279-я бригада штурмовых орудий), 3-й румынский кавалерийский корпус (9-я кавалерийская, 10-я и 19-я пехотные дивизии) — оборонялись в северной части Крыма. Штабы корпусов находились в Джанкое.

На Керченском полуострове действовал 5-й армейский корпус генерата Альмендингера (73-я и 98-я пехотные дивизии и 191-я бригада штурмовых орудий), 6-я кавалерийская и 3-я горнострелковая дивизия румын.

Южное побережье Крыма от Феодосии до Севастополя прикрывал 1-й румынский горнострелковый корпус (1-я и 2-я горнострелковые дивизии), западное — от Севастополя до Перекопа — два полка 9-й румынской кавалерийской дивизии.

Штабы 17-й армии и 1-го горнострелкового корпуса румын находились в Симферополе.

На Перекопском перешейке на глубину до 35 км были оборудованы три полосы обороны: Турецкий вал, Ишуньские позиции и рубеж по реке Чатырлык. Хотя основу немецкой обороны составляли советские позиции, оборудованные в 1941 году, никакой информацией о них наше командование не обладало. Ее приходилось добывать по крупицам всеми видами разведки. Как вспоминает начальник артиллерии 2-й гвардейской армии генерал И.С. Стрельбицкий: «Артиллерийским огнем вскрыта маскировка 12 дотов. Эти доты отчетливо видны. Однако амбразуры не просматриваются, так как построены с расчетом на фланговый огонь. Как много потрачено усилий и средств только на обнаружение этих дотов! А ведь мы бы могли иметь исчерпывающие данные о всех укреплениях, так как 8 дотов построены нашими войсками в 1941 году. Гитлеровцы захватили их, исправили, вооружили своими пулеметами и теперь подготовили для борьбы с нами. Казалось, должны где-то сохраниться чертежи их, координаты точек стояния с описанием секторов огня. Однако, к большому сожалению, все попытки найти эту важную документацию не увенчались успехом… Поэтому и пришлось нам теперь специально вскрывать гитлеровскую маскировку, израсходовав на это очень много гаубичных снарядов». Оборону непосредственно на перешейке держала 50-я пехотная дивизия генерал-майора Сикста, усиленная отдельными немецкими и румынскими частями, при 400 орудиях и минометах.

Перед плацдармами советских войск на южном берегу Сиваша противник в узких межозерных дефиле оборудовал две-три полосы. На Керченском полуострове на всю его 70-километровую глубину были построены четыре оборонительные полосы.

В оперативной глубине готовилась оборона на рубеже Саки, Сарабуз, Карасубазар, Старый Крым, Феодосия.

С момента сухопутной изоляции жизненно важное значение для немецко-румынской группировки приобрели морские коммуникации с Одессой и портами Румынии. Резко возросла интенсивность движения на трассе Севастополь—Констанца. Если в феврале здесь прошли 20 конвоев, то в марте — 44, а в апреле — 141. Их охрану обеспечивали германские легкие силы — 13 торпедных катеров, 30 охотников, 17 катеров-тральщиков, а также авиация. Румынский флот выделил четыре эсминца и три канонерские лодки. Кроме них, большую роль сыграли около 80 самоходных десантных барж и паромов, решавшие на театре широкий круг задач. Немцы в этот период по-прежнему господствовали на море, а рапорты советских подводников о десятках потопленных судов не производили на них никакого впечатления.

Одновременно с подготовкой к обороне полуострова штаб 17-й армии разрабатывал и план эвакуационных мероприятий под кодовым названием «Рудербот» (позднее — «Адлер»). В приказе Енеке, датированном 14 марта, говорилось: «Соотношение сил в Крыму в настоящий момент вынуждает командование подготовить эвакуацию Крыма морским и воздушным путем». Основная идея состояла в том, чтобы, используя многочисленные отсечные позиции, в течение шести-семи дней отвести войска в Севастопольский укрепленный район и в течение трех недель вывезти их морем.

Войска 4-го Украинского фронта начали наступление в 10.30 утра 8 апреля. Перед этим за пять суток тяжелая артиллерия разрушила значительную часть долговременных сооружений противника. Атаке предшествовала почти трехчасовая артиллерийская подготовка, проведенная по сложному и оригинальному графику. Сначала в течение 80 минут велся интенсивный огонь на уничтожение обнаруженных разведкой и наблюдением целей, затем был произведен мощный пятиминутный огневой удар по переднему краю из полутора тысяч стволов. На 86-й минуте артиллеристы произвели ложный перенос огня в глубину. Когда немецкая пехота выбралась из блиндажей в окопы для отражения предстоящей атаки, а их батареи открыли заградительный огонь, советская артиллерия вновь нанесла удар по переднему краю, а специально выделенные 50 батарей накрыли действующие огневые позиции противника. Затем огонь вновь был перенесен в глубину, а пехотинцы с криками «ура» подняли над окопами полторы тысячи чучел в касках, имитируя начало атаки. Немцы снова выскочили из блиндажей, готовясь ее отразить, но вместо атаки снова получили на головы сотни тонн металла. Наконец, вслед за перемещающимся огневым валом двинулись вперед стрелковые цепи.

Несмотря на это, прорыв развивался медленно. Значительная часть огневых средств, будучи хорошо укрытой, ожила. Хорошо укрепившийся противник оказывал ожесточенное сопротивление. Более половины советских танков сопровождения и самоходных установок подорвались на минных полях.

В полосе 51-й армии войска 1-го гвардейского стрелкового корпуса, наносившие главный удар, овладели лишь первой и местами второй траншеей. Более успешно действовал на «второстепенном» направлении и потому получивший меньше всех средств усиления 63-й стрелковый корпус генерала Кошевого, выбивший противника из всех трех траншей первой оборонительной позиции.

Результаты первого дня операции позволили выявить участки наиболее сильного сопротивления. Оценив обстановку, Толбухин дал указание усилить 63-й корпус, против которого действовала менее устойчивая, чем немецкие войска, 10-я румынская пехотная дивизия, 32-й гвардейской танковой бригадой, а также сосредоточить здесь основные усилия 2-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва 8-й воздушной армии.

В 11 часов 9 апреля после часовой артиллерийской подготовки войска 51-й армии возобновили наступление. Корпус Кошевого, отбив контратаки пехотного полка 111-й дивизии и 279-й бригады штурмовых орудий, введенных из резерва, продвинулся еще от 4 до 7 км. В итоге первых двух дней успех еще более обозначился в полосе 63-го стрелкового корпуса. Сюда командующий фронтом приказал дополнительно перебросить бригаду реактивной артиллерии М-31, а также подтянуть из резерва армии стрелковую дивизию. 10 апреля ударом пяти дивизий войска Кошевого выбили противника из межозерного дефиле, создав условия для ввода в прорыв 19-го танкового корпуса.

Напряженные бои шли в это время и на Перекопском перешейке. В течение первого дня дивизии 2-й гвардейской армии прорвали оборону на глубину до 3 км и овладели Армянском. Для развития успеха в ночь на 9 апреля начала вводиться 87-я гвардейская стрелковая дивизия.

К концу второго дня операции войска генерала Захарова полностью прорвали первую оборонительную полосу. Противник был вынужден начать отход на Ишуньские позиции. Успеху наступления войск 2-й гвардейской армии в значительной мере способствовали решительные действия армии Крейзера, а также высадка в тылу противника десанта в составе усиленного стрелкового батальона — 512 человек, 2 орудия, 6 минометов.

Утром 11 апреля 63-й стрелковый и 19-й танковый корпуса перешли в наступление. Они разгромили основные силы противостоящего противника и начали быстро продвигаться к Джанкою.

Успешное продвижение 51-й армии создало благоприятные условия для прорыва Ишуньских позиций, поскольку войска Крейзера частью сил выходили им в глубокий тыл. Однако 2-й гвардейской армии пришлось приложить большие усилия для разгрома врага на этих позициях. С этой целью части 87-й гвардейской стрелковой дивизии перед рассветом 12 апреля перешли вброд Каркинитский залив и к 6 часам утра ударили в тыл противнику в 1,5 км юго-западнее Красноперекопска. В это же время части 126-й стрелковой дивизии внезапно перешли вброд озеро Старое и в 6 часов утра овладели Красноперекопском. Другие соединения армии атаковали с фронта.

Прорыв советских корпусов в сторону Джанкоя предрешил участь и тех частей противника, которые еще удерживали позиции на Чонгарском полуострове. Действовавшие здесь части 19-й пехотной румынской дивизии были вынуждены начать поспешное отступление, которое вскоре превратилось в бегство.

К вечеру 11 апреля после ожесточенного боя Джанкой был взят. С овладением этим городом оборона противника в северной части Крыма рухнула окончательно. Немцы поспешно отступали к «линии Гнейзенау» в районе Симферополя.

Войска 4-го Украинского фронта перешли к преследованию: 2-я гвардейская армия — по западному берегу на Евпаторию, а 51-я и 19-й танковый корпус — в центральной части полуострова в общем направлении на Симферополь.

Выход советских войск в район Джанкоя поставил под угрозу пути отхода керченской группировки противника и тем создал благоприятные условия для наступления Отдельной Приморской армии. Опасаясь окружения, противник решил отвести войска с Керченского полуострова, но обеспечить скрытность не сумел. «Еременко сразу понял, что происходит. Известили не разведчики, а сами занервничавшие и зачастую уже недисциплинированные соединения. Некоторые румынские части, подразделения немецких Люфтваффе и Военно-морского флота пренебрегли приказами по сохранению секретности. Вместо соблюдения радиомолчания начались бесконечные переговоры. Румыны, а также немецкие морские артиллеристы бросились «использовать» свои боеприпасы, которые не могли забрать с собой; поджигали казармы и наблюдательные вышки, волокли фугасы на аэродром в Багерово. Штабы и командиры с яростью наблюдали за этим опасным разгулом, но справиться с ним не могли. В результате русские были предупреждены об отступлении фактически до того, как оно началось».

Обнаружив приготовления к отходу, армия Еременко в ночь на 11 апреля перешла в решительное наступление. Главные ее силы обошли с севера Керчь, а 16-й стрелковый корпус после тяжелых уличных боев к утру освободил город.

11 апреля развернулось преследование противника по всем направлениям. Казалось, немцам уже некуда деваться, сложившуюся ситуацию красноармейцы окрестили «фрицеловкой». Румыны действительно предпочитали сдаваться в плен. Немцы стягивались к Севастополю. Германское командование стремилось силами наиболее устойчивых частей прикрыть отход войск и эвакуацию военного имущества. Здесь опять повторяется интересная закономерность: когда советские войска не могут прорвать оборону противника, генералы красочно рассказывают о десятках вражеских танков, которые контратакуют и героически уничтожаются прямо возле их командных пунктов. Но вот все рубежи преодолены, враг бежит, а танки его как будто испаряются, их нет среди скрупулезно подсчитанных трофеев.

2-я гвардейская армия, завершив прорыв Ишуньских позиций, утром 12 апреля вышла к оборонительному рубежу по реке Чатырлык и к 12 часам преодолела его. Сутки спустя подвижные отряды 13-го гвардейского стрелкового корпуса освободили Евпаторию, Саки, затем Ак-Мечеть, очистив западную часть Крыма. Два других корпуса — 54-й и 55-й — продолжали преследование и 15 апреля вышли на рубеж реки Бельбек, где встретили упорное сопротивление противника, занявшего оборону на подступах к Севастополю.

51-я армия вместе с 19-м танковым корпусом вела преследование вдоль шоссе и железной дороги Джанкой—Симферополь—Бахчисарай. Танкистам были приданы два стрелковых полка, посаженных на 120 автомашин. 13 апреля они освободили главный город и важнейший узел коммуникаций полуострова — Симферополь. 14 апреля 79-я танковая бригада ворвалась в Бахчисарай, а 202-я танковая бригада выбила противника из Качи и соединилась с частями армии Захарова. На следующий день подразделения танкового корпуса вышли к реке Бельбек восточнее Мекензия.

Части Отдельной Приморской армии 12 апреля прорвали оборону противника на Ак-Монайских позициях, и уже к ночи подвижная группа 16-го стрелкового корпуса вышла к Феодосии и, обойдя город с севера, овладела им. Наконец армия Еременко вышла из узкой горловины Керченского полуострова на степные просторы Крыма. Части 11-го гвардейского и 3-го горнострелкового корпусов командарм направил на Старый Крым, Карасубазар. 16-й стрелковый корпус получил задачу наступать по Приморскому шоссе.

13 апреля в районе Карасубазара произошло соединение войск Отдельной Приморской армии и 4-го Украинского фронта. Корпус Провалова, двигаясь вдоль Черноморского побережья, 14 апреля освободил Судак, 15-го — Алушту и Ялту. Однако 73-я и 98-я пехотная дивизии противника сумели ускользнуть.

В ходе оборонительных боев и поспешного отступления немецкие потери составили 13 131 человек, румынские — 17 652.

15–16 апреля войска 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской армии вышли на подступы к Севастополю, где были остановлены организованной обороной противника на внешнем обводе Севастопольского оборонительного района. Василевский и Толбухин не теряли надежды взять город с ходу и сорвать начавшуюся эвакуацию немецких войск. Однако предпринятые 19 и 23 апреля попытки были сорваны упорным сопротивлением противника, продвижение стрелковых дивизий составило 100–150 метров в сутки; танковый корпус ввиду обилия минных полей вообще не удалось ввести в бой. Несмотря на острое недовольство Сталина промедлением с ликвидацией крымской группировки, пришлось начать тщательную подготовку к штурму сильно укрепленного рубежа.

После прорыва советских войск в глубь Крымского полуострова командование 17-й немецкой армии и группы армий «Южная Украина» пришло к заключению о неизбежности полной эвакуации войск из Крыма: боеспособность немецких соединений значительно снизилась, румынские части находились на грани расформирования. Собственно, эвакуация началась еще 12 апреля. В первую очередь вывозились тыловые службы, транспортные части, солдаты Восточного легиона, военнопленные и гражданские. К 20 апреля удалось эвакуировать 67 000 человек — в среднем 7000 в день. Соединения 1-го авиакорпуса еще базировались внутри укрепленного района и обеспечивали надежное прикрытие с воздуха. Действия советской авиации в этот период немцы характеризуют как «сверхосторожные» и не наносившие особого урона. «Еще более важным являлся тот факт, что весь апрель и советский Черноморский флот не смог нанести ни одного значительного удара по немецким конвоям. Операции его подводных лодок были слабыми, в них никогда не участвовало более пяти-восьми лодок одновременно, что не позволяло достичь успеха, вследствие героических действий немецких противолодочных сил. Советские торпедные катера атаковали только ночью и не добивались результата. Главные силы советского Черноморского флота продолжали стоять в своих потайных местах. В результате прекрасно оборудованный порт Севастополь можно было использовать с максимальной нагрузкой. Все выглядело обнадеживающе».

Но Гитлер не согласился с решением штаба 17-й армии и категорически потребовал удерживать «последнюю крепость готов», оставив на полуострове всех, кто способен сражаться. Он снова исходил прежде всего из политических соображений: «Для того чтобы вести войну, мне прежде всего нужны две вещи — румынская нефть и турецкий хром. Если я сдам Крым, потеряем и то и другое». Кроме того, фюрер считал, что в случае эвакуации морем можно было спасти лишь разрозненные соединения, тогда как высвободившиеся крупные силы советских войск были бы использованы через короткое время на других участках фронта. Перед войсками, оставленными в Севастополе, была поставлена задача: сковывать силы противника и нанести ему как можно большие потери. 24 апреля эвакуация была прекращена. Из Румынии морем и по воздуху было подвезено около 6000 немецких солдат и офицеров. На место генерала Енеке, не верившего в возможность удержания Севастополя, 1 мая фюрер назначил командира 5-го армейского корпуса генерала Альмендингера. Генерала Конрада на должности командира 49-го горнострелкового корпуса сменил генерал Гартман по кличке Железный Густав.

Для обороны была использована мощная система укреплений на подступах к городу, состоявшая из трех полос. Наиболее сильными узлами сопротивления являлись Мекензиевы Горы, Сахарная Головка и особенно Сапун-гора, запиравшие все подступы к Севастополю и господствовавшие над окружающей местностью. В частности, на Сапун-горе имелось шесть линий траншей, прикрытых противопехотными и противотанковыми заграждениями в несколько рядов.

17-я армия имела в своем составе остатки пяти немецких и трех румынских дивизий. По данным штаба 4-го Украинского фронта, она насчитывала 72 000 солдат и офицеров, около 1830 орудий и минометов, 50 танков и штурмовых орудий и до 100 боевых самолетов. Тяжелую артиллерию сохранил только 49-й корпус.

Все советские войска, вышедшие к Севастополю, 18 апреля были объединены под единым командованием. Отдельная Приморская армия была преобразована в Приморскую армию и включена в состав 4-го Украинского фронта. Командармом ее был назначен генерал-лейтенант К.С. Мельник. Фронт имел 253 000 человек, 5333 орудия и миномета, 106 танков и САУ.

В соответствии с планом, утвержденным маршалом Василевским, главный удар наносился левым флангом 51-й, правым флангом и центром Приморской армии на участке Сапун-гора, высоты севернее Карани. Удар в этом районе позволял использовать танковые войска, поскольку местность здесь носила менее пересеченный характер. Разгром врага на Сапун-горе при всей трудности ее штурма сразу давал нашим войскам решающее преимущество: оборона противника теряла свою устойчивость.

Вспомогательный удар наносился в полосе 2-й гвардейской армии. При этом с целью отвлечения внимания противника этот удар намечалось начать на двое суток раньше главного. Армия Захарова должна была прорвать оборону в районе юго-восточнее Бельбека и нанести удар в направлении Мекензиевы Горы — восточный берег Северной бухты, прижать противника к морю и уничтожить его. Затем форсировать Северную бухту и овладеть восточной частью Севастополя.

8-й воздушной армии, имевшей 1023 самолета, ставилась задача сосредоточить большую часть сил сначала в полосе 2-й гвардейской, а потом в полосе левого фланга 51-й и Приморской армий. Для ударов по обороне противника привлекались также 2, 3 и 4-й гвардейские бомбардировочные корпуса и 50-я бомбардировочная дивизия 6-го бомбардировочного корпуса дальнего действия. Всего они имели 567 самолетов.

На направлениях главного удара плотности достигали 200–258 орудий и минометов на один километр участка прорыва, а во 2-й гвардейской армии — 180. (Манштейн, готовясь к штурму Севастополя в июне 1942 года, гордился, что сумел сосредоточить до 110 стволов на километр прорыва — «немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии».)

В подготовительный период советский «бог войны» методически разрушал долговременные оборонительные сооружения, которые и без того были разрушены и немцами не восстанавливались. Массированные удары наносила авиация. По мере приближения дня штурма сила огневых ударов непрерывно нарастала. В последние шесть суток была проведена предварительная авиационная подготовка наступления, в ходе которой на противника обрушилось свыше 2000 тонн осколочных и фугасных и около 24 000 противотанковых бомб.

Черноморский флот получил задачу силами авиации и боевых кораблей блокировать группировку противника с моря, уничтожать его плавсредства в порту, бухтах и на переходах морем. С целью лучшего управления 15 апреля была сформирована Севастопольская военно-морская база с временным пребыванием ее в Ялте. В нее вошли 1-я и 2-я бригады торпедных катеров. Флот в отличие от армии не мог похвастать особыми успехами.

Гитлер не зря снял с поста генерала Енеке: операция «Адлер» развивалась полным ходом, и развивалась успешно. В эвакуации приняли участие 13 относительно крупных и 6 малых транспортов, 2 румынских вспомогательных судна, немецкие самоходные баржи и силы охранения — в общей сложности около 170 кораблей и судов. С 10 апреля по 4 мая 37 конвоев вывезли из Крыма 92 000 военнослужащих, около 11 000 гражданских лиц и 3800 военнопленных. Еще 21 конвой доставил в Севастополь боеприпасы, горючее и продовольствие. В результате 31 атаки советских самолетов, 12 атак подводных лодок и 2 атак торпедных катеров из состава конвоев были потоплены танкер «Оссар», лихтер «Лео», 2 буксира и катер-охотник. Еще 3 транспорта и одна БДБ получили повреждения. Общие потери противника в людях составили 850 человек. За те же 20 дней советская морская авиация потеряла 59 самолетов, на базу не вернулась подводная лодка Л-6.

До последних дней «экспресс Севастополь — Констанца» работал бесперебойно, Черноморскому флоту так и не удалось прервать морские сообщения противника.

В 10 часов 5 мая артиллерия 2-й гвардейской армии открыла огонь. Два часа она громила оборону противника. Авиация нанесла бомбардировочные и штурмовые удары по объектам, не досягаемым для артиллерии. В это же время 51-я и Приморская армии в своих полосах действиями отдельных отрядов демонстрировали атаку.

В 12 часов дня войска Захарова пятью стрелковыми дивизиями перешли в наступление против 336-й саксонской дивизии генерала Хагемана и к 19 часам захватили вторую траншею, продвинувшись до 1–2 км. Бои носили очень упорный характер. Командарм решил с утра следующего дня ввести в бой вторые эшелоны корпусов и развивать наступление. Утром 6 мая войска армии возобновили атаку. Встречая организованное сопротивление, они к исходу дня лишь местами смогли продвинуться до одного километра.

Наступление 2-й гвардейской армии, несмотря на ограниченный успех, приковало внимание противника к этому участку. Генерал Альмендингер поверил, что главный удар наносится с севера, и перебросил сюда часть сил и большое количество зенитной артиллерии. 7 мая в 10.30 на участке Сапун-гора — Карань после полуторачасовой артподготовки при поддержке всей авиации фронта штурм Севастопольского укрепленного района начали левофланговые соединения 51-й и Приморской армий. С первых же минут завязались кровопролитные бои. Особенно тяжелыми они были в районе Сапун-горы, которую атаковали шесть дивизий.

Однако к вечеру ключ к обороне города был в советских руках, все попытки немцев отбить высоту были тщетны. Корпуса Приморской армии в этот день почти не продвинулись. Советское командование немедленно использовало благоприятные возможности для наращивания усилий в районе Сапун-горы. В течение ночи сюда был выдвинут 10-й стрелковый корпус генерала Г.П. Неверова.

В полосе 2-й гвардейской армии сумела продвинуться вперед 347-я стрелковая дивизия, создав благоприятные условия для развития удара в направлении Мекензиевых Гор. Поэтому Захаров дал указание в ночь на 8 мая перебросить часть сил 13-го гвардейского корпуса к правому флангу 55-го стрелкового корпуса.

К 3 часам перегруппировка завершилась, и передовые отряды начали немедленное наступление, а в 7 часов атаковали и главные силы. К исходу дня Мекензиевы Горы были взяты, и войска 2-й гвардейской достигли Северной бухты. Северная группировка противника в составе 50-й немецкой пехотной и 2-й горнострелковой дивизии румын была отсечена от своих главных сил и прижата к морю.

В полосе 51-й армии противник был оттеснен к внутреннему обводу Севастополя.

Войска Приморской армии в этот день на правом фланге силами 11-го гвардейского стрелкового корпуса также вышли к внутреннему обводу, а на левом фланге 3-й горнострелковый и 16-й стрелковый корпуса продвинулись от 2 до 6 км, завершив прорыв главной полосы обороны, овладев населенным пунктом Карань. Создались благоприятные условия для развития удара в направлении мыса Херсонес. В связи с этим по указанию командующего фронтом 19-й танковый корпус в ночь на 9 мая выводился в исходный район с задачей войти в сражение в полосе 3-го горнострелкового корпуса и развивать удар в направлении Камышевой бухты.

Поздним вечером 8 мая, получив от генерала Шернера доклад о том, что дальнейшая оборона Севастополя невозможна, Гитлер дал согласие на отступление на Херсонесские позиции и эвакуацию 17-й армии.

Начался заключительный этап борьбы. В ночь на 9 мая авиация дальнего действия нанесла удары по кораблям и транспортам противника в бухтах Северной, Камышевой, Казачьей и Стрелецкой, а также по аэродрому на мысе Херсонес. Самолеты 8-й воздушной армии ночью и утром бомбардировали и штурмовали войска, технику и узлы сопротивления.

Противник продолжал упорно сопротивляться уже не с целью удержания Севастополя, а для того, чтобы обеспечить более или менее планомерную эвакуацию войск.

2-я гвардейская армия в ночь на 9 мая силами стрелкового полка от каждой дивизии продолжала наступление, не позволяя северной группировке противника ни опомниться, ни привести свои части в порядок. В эту ночь в районе Северной косы был высажен десантный отряд в составе стрелкового батальона 387-й дивизии, который сыграл важную роль в овладении северной стороной Севастополя.

Выход советских войск на побережье Северной бухты на всем ее протяжении имел чрезвычайно важное значение. Тылы неприятельской группировки, оборонявшейся в Севастополе, сразу оказались под угрозой. Артиллерия 2-й гвардейской армии прямой наводкой била по огневым средствам, живой силе и транспортам противника в районе Южной бухты, а также в бухте Стрелецкой.

Под прикрытием огня более чем 600 орудий дивизии Захарова начали форсировать Северную бухту. В дело шло все, даже гробы: «Немцы много гробов заготовили. Вот и пустим их в дело… Прошли минута, две, и вот на волнах закачались гробы с облепившими их солдатами». Водная гладь бухты напоминала холст Босха: перемешались люди, гробы и лошадиные трупы.

«В соответствии с приказом на эвакуацию всех лошадей застрелили и сбросили в море. Они стояли в очереди, терпеливо ожидая, когда придет их час. Бухта была забита тысячами лошадиных трупов. Волны покачивали их вверх и вниз… Румыны сочли, что слишком долго убивать каждого старого друга в отдельности, поэтому они пригнали животных к обрыву и стреляли из пулеметов. Несколько часов подряд».

Армия Крейзера также продолжала наступление ночью на 9 мая специально выделенными полками, а с утра — главными силами. Соединения 1-го гвардейского стрелкового корпуса овладели Корабельной слободой, а 63-й и 10-й стрелковые корпуса к 15 часам ворвались в юго-западную часть города.

К исходу 9 мая город Севастополь был полностью освобожден советскими войсками, причем, судя по всему, город противник оставил беспрепятственно. Вот что вспоминает полковник М.И. Новичихин, бывший сотрудник разведотдела 10-го стрелкового корпуса:

«Мы вошли в Севастополь. И тут немцы осуществили такую провокацию: они распространили дезинформацию, что война окончена. Началось братание, стрельба в воздух из боевого и личного оружия. Артиллеристы расстреляли весь боекомплект, а кто стрелял из личного оружия — все патроны. Органы СМЕРШ пытались прояснить обстановку, но это удалось не сразу».

Войска Приморской армии главными силами вместе с 19-м танковым корпусом, введенным в сражение утром 9 мая, развивали наступление в направлении мыса Херсонес, куда отходили остатки 17-й армии.

На заранее подготовленном рубеже, прикрывавшем мыс Херсонес, противник оказал отчаянное сопротивление. Здесь он сосредоточил наиболее стойкие части из остатков немецких дивизий и всю наличную артиллерию — всего около 30 000 офицеров и солдат. По немецким данным, на полуострове находилось 50 000 человек. Основную оборонительную линию составляла непрерывная траншея с многочисленными ходами сообщения. Были возведены бетонные блиндажи, сосредоточены запасы боеприпасов, продовольствия и воды. Однако последний немецкий аэродром теперь полностью накрывался советской артиллерией, и самолеты Дихмана были вынуждены покинуть Крым. Торпедные катера по ночам вывозили личный состав. Общую погрузку армии планировалось осуществить в ночь с 10 на 11 мая, для чего выделялось более 190 немецких и румынских кораблей и судов. Однако поднявшийся шторм остановил начавшие движение к Крыму конвои, маломореходным судам пришлось вернуться, а эвакуацию отложить на сутки.

Попытки Приморской армии прорвать рубеж с ходу успеха не имели. Для нового штурма пришлось перегруппировать войска 51-й армии, освободившие Севастополь, в частности, 10-й стрелковый корпус. Впрочем, атаки при этом не прекращались.

Пока наземные соединения готовились к прорыву, советская авиация, а также надводные и подводные силы флота стремились сорвать эвакуацию сил противника. Самолеты вылетали для выполнения заданий непрерывно днем и ночью. 10 мая в двух милях севернее мыса бомбардировщики потопили прибывшие без истребительного прикрытия транспорты «Тотила» и «Тея», осуществлявшие погрузку войск с катеров и барж.

Из показаний пленных советскому командованию стало известно, что с 4 часов ночи 12 мая противник намеревается начать общий отход для посадки на суда. Указания Толбухина в связи с этим сводились к тому, чтобы решительной атакой не допустить эвакуации противника, уничтожить его войска или пленить их, а вражеские суда потопить в бухтах или в море.

Вечером 11 мая немецкие передовые части получили приказ отойти к пунктам посадки и обеспечить их оборону; эвакуационный флот стоял на рейде. В ночной неразберихе многие суда не нашли пунктов посадки, а многие солдаты — судов. К рассвету 12 мая на берегу оставалось около 10 000 человек. В 3 часа 1000 орудий и минометов Приморской армии и 10-го стрелкового корпуса открыли ураганный огонь (генерал Рейнгардт с остатками своей 98-й пехотной дивизии, удерживавшей центр позиции, в это время уже отчалил. Спаслись большинство бойцов 73-й пехотной дивизии и 2800 человек из 50-й пехотной. Другим повезло меньше). Вслед за этим войска атаковали никем не защищаемый «аварийный рубеж». В победной реляций указывалось, что «в короткий срок оборона была взломана», и к 7 часам утра все побережье бухт Стрелецкая, Круглая, Камышевая было занято частями 51-й армии. К 10 часам утра Приморской армией, в составе которой действовал танковый корпус, был очищен от врага мыс Херсонес.

К полудню 12 мая последние очаги сопротивления были подавлены. Противник, видя безнадежность положения, начал большими группами сдаваться в плен. По воспоминаниям выживших: «Сопровождавшие танки советские пехотинцы, казалось, были просто в ярости. Они кричали, стреляли, били ружейными прикладами. Один немецкий унтер-офицер отказался отдать свой Золотой крест. Они сказали: «Хороший солдат» — и… скосили очередью. Офицеров отбирали и уводили. Раздавались звуки выстрелов и крики… Служивших у немцев русских построили на скале и расстреляли».

17-я немецкая армия потерпела поражение. Крым вновь стал советским. При этом коммунистические историки приводят явно завышенные цифры безвозвратных потерь противника: более 100 000 человек, в том числе 61 587 пленных. Весьма примечательно, что авторы «Истории Второй мировой войны», в создании которой участвовали четыре института, ссылаются в оценках на труд генерала А.Г. Грылева «Днепр—Карпаты—Крым», а Грылев, в свою очередь, черпал данные из сообщений Совинформбюро. Таким образом, вся советская историческая наука стоит на прочном фундаменте измышлений пропагандистов военной поры. Но кто может «травить байки» лучше моряков? Флот объявил о потоплении с 8 апреля по 12 мая 191 вражеского судна (по более поздним «уточненным» данным — 102), при этом «только с 3 по 13 мая при эвакуации из Крыма противник потерял в море около 42 000 солдат и офицеров». Кто не верит, попробуй пересчитай. Только подводники совершили 16 атак, и все они, конечно, оказались «успешными».

В действительности за 12 дней мая немцы и румыны провели 110 конвоев. Лишь в последние 8 дней с 5 по 12 мая они понесли довольно серьезные потери в судах. Советская авиация, торпедные катера и подводные лодки потопили за этот период 6 транспортов, вспомогательное судно, 3 самоходные баржи, 2 лихтера, катер-охотник и буксир. Кроме того, в самом Севастополе в результате артиллерийского огня и налетов авиации погибли танкер, 2 лихтера, буксир, 2 катера. Итого — 24 единицы. Ряд судов получил серьезные повреждения. Еще десяток плавсредств было выведено из строя в результате массированных авианалетов на Феодосию и Судак. Вместе с затонувшими транспортами, по разным данным, погибли от 3 до 8 тысяч человек.

В течение месяца германские и румынские военно-морские силы вывезли из Крыма около 115 000 военнослужащих, более 11 000 гражданских лиц и 4260 пленных. Этим путем попали в Германию, в частности, герои Эльтигена. Еще 21 457 человек вывезли самолеты 1-го авиационного корпуса Люфтваффе. Даже в последнюю ночь, 12 мая, под ураганным огнем артиллерии немцы смогли эвакуировать с мыса Херсонес около 12 000 бойцов. Таким образом, общие потери немецко-румынской группировки в Крыму с 8 апреля по 12 мая 1944 года не могут превышать 65 000 человек убитыми и пленными, из них около 35 000 — в Севастополе. Была брошена вся артиллерия и техника.

Советские потери за этот же период составили 17 754 человека убитыми, 67 065 ранеными, 171 танк, 521 орудие, 179 самолетов.

Любой советский источник, описывающий Крымскую наступательную операцию, обязательно сравнивает ее с обороной Крыма советскими войсками и всенепременнейше сочтет своим долгом лягнуть Манштейна: «Если в 1941–1942 гг. гитлеровским войскам понадобилось 250 дней, чтобы овладеть Севастополем, который героически защищали советские воины, то в 1944 г. советские войска всего лишь за 35 дней взломали мощные укрепления противника в Крыму и очистили почти весь полуостров. Штурм же собственно Севастопольского укрепленного района занял 8 дней, а освобождение Севастополя — 58 часов».

При этом как-то забывают, что штурм Крыма начался 1 ноября 1943 года, продолжался более семи месяцев и стоил почти 200 тысяч убитых и раненых. Манштейн проканителился всего на два месяца дольше. Правда, он, имея 10 дивизий, за девять месяцев уничтожил четыре советские армии, а наши полководцы как большим достижением хвастают, что тремя армиями сумели разбить 12 дивизий противника.

«Победы, достигнутые Советской Армией в результате операций третьего сталинского удара, коренным образом изменили обстановку на юге страны и позволили советским войскам начать наступление в Бессарабии и Румынии при содействии Черноморского флота. Третьим ударом было завершено зимнее наступление 1944 года, в результате которого Советская Армия вышла на фронт Нарва — Псков — Великие Луки — Мозырь — Ковель — Коломыя — Оргеев — Тирасполь — Одесса, подошла к государственным границам Советского Союза и перенесла военные действия на территорию Румынии».

После освобождения Крыма войска 51-й и 2-й гвардейской армий перебрасывались на новое направление — в Прибалтику. Но не сразу. Как сообщает «смершевец» М.И. Новичихин: «Нам пришлось задержаться в Крыму, причиной тому была эвакуация татар с полуострова».

Что ж это за эвакуация такая? А это — одна из операций одиннадцатого сталинского удара. Удара по народам-предателям.

С началом войны большевики небезосновательно опасались роста антисоветских настроений на Кавказе и в Средней Азии. И не ошиблись, не подвел их марксистский анализ.

Мусульманские народы никогда не прекращали борьбы за независимость как с царской империей, так и с советской властью. Насильственная коллективизация, религиозные преследования, закрытие и разрушение мечетей, террор ОГПУ-НКВД лишь добавляли хвороста в огонь. В 20-е и 30-е годы восстания вспыхивали во многих районах Кавказа и Средней Азии. Все они были беспощадно и жестоко подавлены, руководители и активные участники расстреляны, кого-то депортировали, кого-то репрессировали, кто-то ушел в горы и продолжал партизанить. Калмыки и сегодня не забыли зверства буденновской конницы в 1930 году.

С началом войны партизанская борьба на Кавказе вспыхнула с новой силой. Горцы саботировали мобилизационные мероприятия, массово дезертировали из Красной Армии, совершали нападения на отдельные отряды и органы власти у нее в тылу, встречали немецкие войска как своих освободителей, служили им проводниками, охотились на советских партизан и записывались в «северокавказский легион».

Так, охотно сотрудничала с немцами основная масса балкарцев. Причем «ответственные советские работники» были в первых рядах. Так, министром Кабардино-Балкарии немцы назначили бывшего помощника прокурора республики, председатель горсовета Нальчика стал его бургомистром. Аналогично события развивались в трижды расстрелянной Карачаевской автономной области. В Чечено-Ингушской АССР в октябре 1941 года вспыхнуло «контрреволюционное и антисоветское» восстание на территории Шатойского района. Хотя немцы до Чечни не добрались, там приходилось держать крупный контингент войск НКВД для «ликвидации бунтовщиков». Методы чекисты применяли такие же, как и любые карательные войска: захват заложников, расстрел родственников, спецоперации по ликвидации зачинщиков, сожжение аулов, порой вместе с жителями.

«Возрождение бандитизма» на Кавказе комиссары объясняли «результатом плохой постановки партийно-политической работы», а также «частнособственнической психологией местного населения». У кавказцев на «бациллы большевизма» оказался особо стойкий иммунитет.

Активно сотрудничали с немцами калмыки, которым пообещали автономию и признали «арийским народом». Поддержало оккупантов большинство крымских татар. Немцы открыли на полуострове мечети, предоставили татарам местное самоуправление. В большинстве татарских деревень не было гарнизонов, а размещались добровольческие отряды самообороны, которые боролись с советскими партизанами.

В 1944 году, когда Красная Армия начала освобождение оккупированных территорий Советского Союза, настал час сталинской мести за измену. В принципе предателями были все, кто посмел жить и работать под властью гауляйтеров и бургомистров, а не секретарей обкомов и парторгов. Крымские татары, чеченцы, ингуши, балкарцы, карачаевцы, калмыки оказались «предателями» поголовно. Понятно, что с немцами сотрудничало далеко не все население, а самые непримиримые враги советской власти ушли вместе с вермахтом; многие представители кавказских народов сражались на фронте в рядах Красной Армии. На территории Чечни немцев вообще не было. Но Сталин не тратил больше времени на «партийно-политическую работу», а собрался решить проблему национализма и сепаратизма кардинально. С формальной подачи Берии было принято решение о проведении войсковых операций по массовому переселению особо провинившихся народов с конфискацией имущества.

27 декабря 1943 года упразднена Калмыцкая АССР.

«Операция по переселению лиц калмыцкой национальности в восточные районы (Алтай, Красноярский край, Амурскую, Новосибирскую и Омскую области) прошла успешно. Всего погружено 93 139 человек. Во время проведения операции эксцессов не было. Нарком Берия».

В феврале 1944 года настала очередь чеченцев и ингушей. Горные районы Кавказа наводнили войска НКВД — 100 тысяч бойцов и несколько тысяч оперативных работников.

22 февраля, накануне Дня Красной Армии, жителей согнали на митинги и объявили о депортации. С собой разрешалось взять не более 45 кг груза на семью. Жителей гнали под конвоем вниз, где их ждали вагоны для скота. Пытавшихся убежать или спрятаться пристреливали.

«Операция по выселению чеченцев и ингушей проходит нормально. 25.2 погружено в железнодорожные эшелоны 342 637 человек, на 29.2 — 478 479 человек, из них 91 250 ингушей и 387 229 чеченцев. Операция прошла организованно, без серьезных случаев сопротивления и других инцидентов…»

Очевидец вспоминает: «Составов не хватало. Оставшихся постреляли. Засыпали песком, землей кое-как. Да и постреляли кое-как. И они, как червяки, начали выползать. Всю ночь их достреливали». Зондеркоманды везде одинаковы, как их ни назови.

Указом от 7 марта 1944 года Чечено-Ингушская АССР упразднялась и образовывался Грозненский округ в составе Ставропольского края.

В марте за чеченцами последовали балкарцы, гагаузы и карачаевцы.

«Погружено в эшелоны и отправлено к местам нового поселения в Казахскую и Киргизскую ССР 37 103 балкарца. Заслуживающих внимания происшествий во время операции не было».

Зачистка Крыма от «антисоветских элементов» началась в апреле, едва армии Еременко и Толбухина ворвались на полуостров. К «эвакуации» крымских татар, кроме

23 тысяч бойцов НКВД, решили привлечь заодно войска, штурмовавшие Севастополь. Организацию описывает все тот же офицер СМЕРШ: «В населенный пункт, где мы расквартировались, прибыли машины, груженные беженцами (среди них были русские, украинцы, белорусы и представители других национальностей). Каждая машина подходила к домам: из них насильственно выселяли татар и вселяли беженцев. Татар погружали в те же машины и направляли на железнодорожные станции. Хозяин дома, в котором мы жили (кулацкая сволочь) перед отправлением зашел в хлев и из охотничьего ружья убил всех животных: лошадей, коров, овец, несколько птиц (сразу видно, что в этой деревне акцию проводили «неспециалисты», хозяина надо было пристрелить, едва он достал ружье). Эшелоны с татарами направлялись в глубь страны, потом возвращались пустыми в Крым для эвакуации наших войск, закончивших освобождение Крыма».

Полуостров «освободили» также от болгар, греков и армян. Всего же — от 225 000 местных жителей. Работа была проделана большая, 413 бойцов невидимого фронта, наиболее отличившиеся в борьбе с «изменниками родины», удостоились боевых орденов и медалей.

В очищенной от татар Алупке после войны установили памятник великому асу Амет-хану Султану, дважды Герою Советского Союза и крымскому татарину.

К 1949 году четвертая часть депортированных вымерла. Выживших реабилитировали и разрешили вернуться на родину в 1956 году.

Светлой улыбкой взор озарен,
Сталин на счастье народов рожден!
Грудью орлиной в грозу и пургу,
Смелый и грозный, он страшен врагу.
Нас в счастливое время взрастил,
Нас он бесстрашью в борьбе научил.

У малых народов долгая память. Мы все оправдали высокими идеалами, а потом и вовсе забыли, теперь снова молимся на «светлый образ» Иосифа Виссарионовича; они, я знаю точно, не забыли ничего.

К середине 1944 года в положении воюющих государств и коалиций Произошли существенные изменения.

В ходе зимних и весенних операций Красная Армия добилась выдающихся успехов.

Поражения вермахта вызвали резкое обострение противоречий в странах — союзницах Германии. Все они искали возможности для выхода из войны с минимальным для себя ущербом, пытались наладить контакты с Западом и Москвой, прощупывая почву на предмет заключения перемирия. На Тихом океане Япония утрачивала одну позицию за другой.

Советская военная промышленность в первом полугодии произвела 61 600 артиллерийских орудий, 3700 минометов, 13 800 танков и САУ, 19 600 боевых самолетов. В 1944 году своего максимума достигли англо-американские поставки по ленд-лизу. Хотя советское правительство старалось как можно меньше распространяться о западной помощи, в официальном обращении к армии и народу оно было вынуждено признать, что «успехам Красной Армии в значительной мере содействовали наши союзники, Соединенные Штаты Америки и Великобритания, которые снабжали нас весьма ценным стратегическим сырьем и вооружением, подвергали систематической бомбардировке военные объекты Германии и подрывали, таким образом, военную мощь последней».

Все это позволяло удовлетворять растущие потребности фронта.

Советские Вооруженные Силы на 1 июня 1944 года насчитывали свыше 9 миллионов человек, 244 тысячи орудий и минометов, свыше 20 тысяч танков и самоходных установок, 36 тысяч боевых самолетов. Если по количеству личного состава армия увеличилась ненамного, то ее техническая оснащенность за два последних года выросла в 2,5–3 раза. Организация и подготовка советских войск, как никогда ранее, соответствовала требованиям войны.

В действующей армии находилось 461 стрелковая, воздушно-десантная и кавалерийская дивизия — 6,6 миллиона человек, 98 100 орудий и минометов, 7100 танков и САУ, 13 500 боевых самолетов.

В резерве Ставки имелись еще управления 4-го Украинского фронта, двух общевойсковых армий, танковой и воздушной армий, 9 танковых, 7 механизированных, 1 кавалерийский и 11 авиационных корпусов — 30 стрелковых и кавалерийских и 36 авиационных дивизий, насчитывавших 645 тысяч человек, 9500 орудий и минометов, 1800 танков и САУ, 2900 боевых самолетов. Располагая столь крупными резервами, Сталин мог значительно усиливать фронты на решающих участках и направлениях.

Военно-политические цели СССР в войне на ближайший период были изложены в первомайском приказе Верховного Главнокомандующего. Они заключались в том, чтобы «очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии, от Черного моря до Баренцева моря… Преследовать раненого немецкого зверя по пятам и добить его в собственной берлоге… Вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы…» Эти цели были положены в основу планирования летнего наступления.

Окончательное решение о проведении такого наступления было принято в конце апреля 1944 года на совместном заседании Политбюро и Ставки. Предстояло подготовить и осуществить серию последовательных и взаимоувязанных операций. Главный удар планировалось нанести на центральном участке советско-германского фронта, чтобы разгромить группы армий «Центр» и «Северная Украина», оборонявшихся в Белоруссии и в западных областях Украины, затем освободить другие районы Советского Союза и перенести боевые действия на территорию Европы.

Предполагалось, что нанесение главного удара на этом участке приведет не только к разгрому двух сильнейших группировок противника и прорыву стратегического фронта, но и к разъединению и изоляции неприятельских войск, действовавших на северо-западном и южном направлениях.

Советское наступление должно было начаться операцией Ленинградского и Карельского фронтов на Карельском перешейке и в Южной Карелии с целью вывода из войны финского союзника Германии. Затем без промедления должен был последовать сокрушительный удар четырех фронтов в Белоруссии. Предусматривалось: в тот момент, когда германское командование придет к выводу, что именно здесь происходят главные события, и двинет сюда резервы с юга, развернуть решительное наступление 1-го Украинского фронта на львовском направлении. В то же время намечалось силами 2-го Прибалтийского фронта сковать войска группы армий «Север». После разгрома противника в этих операциях Ставка считала возможным развернуть активные наступательные действия на балканском направлении, в Прибалтике и на Крайнем Севере.

О планах советского командования на лето 1944 года Сталин 6 июня писал Черчиллю: «Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется к середине июня на одном из важных участков фронта. Общее наступление советских войск будет развертываться путем последовательного ввода армий в наступательные операции. В конце июня — начале июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск».

В этот день началась операция «Оверлорд» — союзники наконец высадились в Нормандии. Для операций Красной Армии это имело огромное стратегическое значение. Через неделю после начала высадки, убедившись, что союзники всерьез открыли долгое время дебатируемый «второй фронт», Сталин в интервью газете «Правда» заявил: «Это — несомненно блестящий успех наших союзников. Нельзя не признать, что история войн не знает другого подобного предприятия по широте замысла, грандиозности масштабов и мастерству выполнения… Истерик Гитлер, который два года хвастал, что он проведет форсирование Ла-Манша, не рискнул сделать даже попытку осуществить свою угрозу. Только британским и американским войскам удалось с честью осуществить грандиозный план форсирования Ла-Манша и массовой высадки десантных войск».

Англо-американцы отвлекали на себя до 70 процентов германской авиации, почти весь военно-морской флот, а в последний год войны, когда советские людские ресурсы были уже сильно истощены, до 40 процентов сухопутных сил вермахта.

Германское командование решило, что летом 1944 года главным театром военных действий должен стать Западный. Замысел сводился к тому, чтобы сильными ударами танковых и моторизованных соединений сбросить в море союзнический десант во Франции, неизбежность которого для Гитлера была очевидна. До тех пор на Востоке следовало имеющимися силами удержать занимаемые позиции и не допустить прорыва обороны.

В действующей армии находилось 285 расчетных дивизий, в том числе 31 танковая и 17 моторизованных. Впервые количество немецких дивизий на советско-германском фронте уменьшилось до 157, в то время как на Западе и в районе Средиземноморья выросло до 106.

Численность действующей армии на 1 июня 1944 года составляла 4000 тысяч солдат и офицеров, 124 тысячи орудий и минометов, 10 900 танков и штурмовых орудий, 5700 боевых самолетов. Из них на Восточном фронте находилось 2200 тысяч человек. Люфтваффе располагали в общей сложности 2364 истребителями и 788 ночными истребителями.

В резерве Главного командования сухопутных войск находилось аж 6 дивизий, 4 бригады и управление 17-й армии. В составе этих сил насчитывалось 106 тысяч солдат и офицеров, 1200 орудий и минометов и 236 танков и штурмовых орудий.

Рейх располагал еще значительными экономическими возможностями. Его промышленность продолжала наращивать военное производство. Был освоен выпуск новых видов оружия — реактивных самолетов, крылатых и баллистических ракет. В июне на Лондон начали падать первые ФАУ. Немецкие конструкторы изобрели много удивительных, просто революционных штуковин военного назначения (например, Эйзенхауэр был убежден, что если бы немцы пустили в ход крылатые ракеты на шесть месяцев раньше и нанесли удары по английским портам, «то вся операция «Оверлорд» могла бы оказаться перечеркнутой»). Победители копировали и изучали их в течение последующего десятилетия. Но спасти рейх они уже не могли. Большинство не вышло из стадии разработок, а те, которые успели попасть на фронт, были не доведены, малочисленны и потому не обеспечили перелома в войне с коалицией, обладавшей огромным количественным превосходством в традиционном вооружении. Германский атомный проект был закрыт, когда стало ясно, что каких-либо результатов от него следует ожидать не ранее 1947 года. Рост военного производства все острее вступал в противоречие с нехваткой сырья и рабочих рук.

Тем не менее немецкий обыватель до конца войны верил в «чудо-оружие» фюрера. Даже в марте 1945 года министр вооружений Альберт Шпеер, знавший истинное положение дел, с удивлением отмечал: «Они нисколько не сомневались в победе! «У фюрера наверняка есть последний козырь, который он пустит в ход в последний момент. А пока он заманивает противника в ловушку!» Даже некоторые министры по наивности своей верили в пресловутый замысел Гитлера: он якобы намеренно уступил врагу часть территории, чтобы в последний миг использовать против него сокрушительное чудо-оружие».

«Последним козырем» фюрера оказалась капсула с ядом.

Покушение 20 июля привело к окончательному разрыву Гитлера со своим генералитетом: «Свойственное его характеру глубоко укоренившееся недоверие к людям вообще, и к Генеральному штабу и генералам, превратилось теперь в ненависть». Фюрер все больше опирался на СС и партийные органы. Разрыв между офицерами армии и СС стал открытым после приказа Бормана гауляйтерам «арестовывать армейских офицеров при наличии подозрений, так как практически весь Генеральный штаб находится в заговоре с московским комитетом «Свободная Германия».

«…противоречия, разрушавшие дух спайки и солдатского взаимопонимания, еще более обострились, — пишет Мюллер-Гиллебранд. — Постановка задач и донесения шли, часто минуя командира или командующего, по так называемому «служебному каналу офицеров национал-социалистического руководства», хотя такового официально не существовало. Наблюдение за подозреваемыми и инакомыслящими подрывало доверие… Доносы стали частым явлением…»

24 июля 1944 года было узаконено, что при всех должностных назначениях и перемещениях, в особенности генералов, проверялась надежность их взглядов и мировоззрения. Кроме того, при заполнении всех анкетных сведений следовало указывать вероисповедание, а также (о, ужас!) данные о жене.

1 августа 1944-го в отношении военнослужащих было введено в действие положение об измене Германии. (Ужель статья «об измене родине»? На пятом году войны! Да Гитлер демократ был невиданный!!!). Этим положением узаконивались аресты родственников военнослужащего.

Однако, успокаивает Мюллер-Гиллебранд, это положение было направлено в первую очередь «против родственников участников покушения от 20 июля и родственников находящихся в русском плену сторонников комитета «Свободная Германия». Объявить предателями всех военнопленных фюрер так и не догадался.

Далее все было очень похоже на то, что происходило у нас в 1941 году: «В создавшихся условиях искали виновных в надвигающейся катастрофе, притом таким образом, чтобы нельзя было обвинить в ней Гитлера».

Москву неудача покушения не огорчила. Более того, устранение фюрера и создание в Германии нового правительства, которое могло бы вступить в мирные переговоры с антигитлеровской коалицией, Сталину были невыгодны. Гораздо заманчивей было пройти по Европе с «освободительной миссией» и «добить фашистского зверя в его берлоге».

25 июля 1944-го фюрер издал указ о тотальной мобилизации для нужд войны и потребовал до конца года поставить в строй миллион новых солдат: «…провести проверку всего государственного аппарата, включая имперские железные дороги, имперскую почту и все общественные учреждения, организации и предприятия, чтобы путем полной рационализации использования персонала и материальных средств, отмены и ограничения маловажных для ведения войны задач, упрощения организационной структуры и процесса производства высвободить максимальное количество людей для использования их в вооруженных силах и военной промышленности…» Имперским уполномоченным по обеспечению тотальной войны был назначен имперский министр доктор Геббельс.

И, наконец, дело дошло и до «ополчения».

Указом Гитлера от 25 сентября 1944-го был установлен порядок формирования фольксштурма, подчинявшегося национал-социалистической партии: «Сформировать фольксштурм для обороны территории родины из пригодных к военной службе мужчин в возрасте от 16 до 60 лет». Члены фольксштурма носили гражданскую одежду с нарукавной повязкой. Вооружение состояло из трофейных винтовок, редко в каких подразделениях имелись пулеметы и противотанковые средства. Местами обеспеченность боеприпасами составляла пять патронов на винтовку при отсутствии какого-либо организованного снабжения.

В армию были призваны последние немецкие мужчины; понижение призывного возраста с семнадцати до шестнадцати с половиной лет и мобилизация бывших «незаменимых» работников с трудового фронта обеспечили набор более 700 тысяч человек в августе, сентябре и октябре.

Начался распад германских сухопутных сил.