* *

Не менее тяжелая обстановка сложилась для советских войск на левом крыле Северо-Кавказского фронта. Здесь основной удар армии Руоффа приняли на себя ослабленные 18-я и 56-я армии. Наиболее боеспособные, свежие, полностью укомлектованные войска группы Черевиченко размещались на второстепенных участках. Так, 47-я армия находилась на Таманском полуострове в ожидании вражеского морского десанта, а части 1-го отдельного стрелкового корпуса — 417-я дивизия и 4 стрелковые бригады — передислоцировались для занятия Краснодарского оборонительного обвода. Из танковых частей имелась Майкопская танковая бригада, приданная 17-му кавалерийскому корпусу, и 126-й отдельный танковый батальон в составе 47-й армии. Боевые действия войск группы обеспечивала 5-я воздушная армия генерал-лейтенанта С.К. Горюнова. К этому времени армия имела 135 исправных самолетов разных типов.

Общее состояние дел в Приморской группе мало отличалось от положения в Донской группе: оборонительные рубежи подготовлены не были, работа тыла дезорганизована. Большие усилия прилагались для оборудования на побережье Азовского и Черного морей опорных пунктов, укреплений и узлов сопротивления. В районах Азова, Ейска, Новороссийска, на Таманском полуострове было возведено почти полторы тысячи огневых точек, но все это великолепие ориентировалось в сторону моря. [377] Подступы к предгорьям Главного Кавказского хребта с севера в инженерном отношении не укреплялись, города Армавир, Майкоп и другие, реки Кубань, Лаба, Белая к обороне подготовлены не были.

К моменту ликвидации Южного фронта, лишенные управления части 18-й армии Камкова беспорядочно отступали, не оказывая противнику сколь-либо серьезного сопротивления.

«При отходе от Ростова очень часто нарушалось управление войсками, — вспоминает генерал Провалов. — Штабы некоторых наших объединений теряли связь с подчиненными дивизиями и не имели полного представления о складывающейся обстановке. Такое случалось и у нас в 18-й армии. Изредка появляющиеся из штаба командиры связи привозили лишь боевые распоряжения о занятии того или иного рубежа обороны. Где противник, сколько его, как дела у соседей? Спросишь нарочного, а он тоже почти ничего не знает.Неорганизованности, за которую приходилось расплачиваться кровью, было предостаточно».

29 июля противник передовыми частями форсировал реку Кагальник в районе Новобатайска и продолжал развивать наступление в Южном и Юго-Восточном направлениях, стремясь выйти в глубокий тыл нашим частям, действовавшим на Кущевском направлении и Таманском полуострове.

В этих условиях бравый командующий Северо-Кавказским фронтом приказал именно войскам 18-й армии 30 июля нанести контрудар и во взаимодействии с 12-й армией и 17-м казачьим корпусом, который должен был наступать на Батайск, восстановить положение на Дону. Штабу 56-й армии предписывалось отойти за Кубань и организовать оборону по южному берегу реки и на Краснодарском обводе.

Однако командование 18-й армии было не в состоянии управлять своими войсками, а 17-й кавкорпус получил приказ штаба фронта с большим опозданием: контрудар не состоялся. Армия Камкова продолжала беспорядочно отходить. Положение войск Приморской группы стремительно ухудшалось. [378]

Не сумев окружить армии Северо-Кавказского фронта между Доном и Кубанью и установив их отход за Кубань, командование группы армий «А» решило изменить направление главного удара. Основные силы 1-й танковой армии — две танковые, три моторизованные и одна легкопехотная дивизии — поворачивались на юго-запад на Армавир и Майкоп с задачей во взоимодействии с 17-й армией, наступавшей на Краснодар, прорваться к побережью Черного моря в районе Туапсе, окружить и уничтожить советские войска. На Грозненском направлении оставлялся лишь один танковый корпус Швеппенбурга.

5 августа генерал Клейст ввел в разрыв между 12-й и 37-й советскими армиями 13-ю танковую дивизию и дивизию СС «Викинг». На следующий день они форсировали Кубань, овладели Армавиром и продолжали наступление на Майкоп. На этом направлении шести германским дивизиям противостояли соединения 12-й армии и 1-го особого стрелкового корпуса. Маршал Гречко утверждает, что оказал врагу «жестокое сопротивление», однако немецкий источник меланхолично отмечает, что 13-я танковая дивизия «почти без боев продвинулась до Майкопа», при этом следует учесть, что танкистам генерал-майора Герра по пути пришлось трижды форсировать водные преграды.

Одновременно армия Руоффа нанесла удар на Краснодар. Оборонявшаяся на Краснодарском обводе 56-я армия к этому времени имела 93 орудия и 203 миномета. Снарядов в армии было 0,2-0,4 боекомплекта. Некоторые артиллерийские части оказались и вовсе без боеприпасов. [379]

9 августа Краснодар пал, день спустя части Клейста захватили Майкоп, а это уже первая нефть, к которой Гитлер так стремился. Начальник генерального штаба итальянской армии маршал Кавальеро в эти дни записал в своем дневнике:

«За армиями Листа следуют 10 тысяч специалистов и квалифицированных специалистов, которые должны после взятия Майкопа восстановить нефтяные скважины. Согласно подсчетам для того, чтобы снова пустить их в эксплуатацию, потребуется от 4 до 5 месяцев».

На деле потребовалось гораздо меньше времени. Хотя запасы нефти и бензина были русскими заблаговременно вывезены, буровые скважины забиты, демонтированное оборудование удалось эвакуировать лишь частично, а минирование таких стратегически важных объектов, какими являются нефтяные промыслы, вовсе не производилось. Так что фюрер получил все это во вполне приличном состоянии и уже через месяц начал качать майкопское «черное золото».

10 августа Ставка Верховного Главнокомандования указала маршалу Буденному:

«В связи с создавшейся обстановкой самым основным и опасным для Северо-Кавказского фронта и Черноморского побережья в данный момент является направление от Майкопа на Туапсе. Выходом противника в район Туапсе 47-я армия и все войска фронта, находящиеся в районе Краснодара, окажутся отрезанными и попадут в плен… ни в коем случае, под вашу личную ответственность, не пропустить противника к Туапсе».

Таким образом, Ставка категорически потребовала перекрыть пути выхода противника к морю.

Для этой цели предполагалось использовать силы 18-й армии и 17-го Кубанского корпуса. Одновременно 12-й армии была поставлена задача обеспечить стык 18-й и 56-й армий. 47-я армия перемещалась в район Новороссийска, оставляя Таманский полуостров морской пехоте. Кораблями Черноморского флота из Закавказья перебрасывались 236-я и 32-я гвардейские дивизии, с задачей занять дорогу от Майкопа на Туапсе. [380]

Между тем противник продолжал наступление двумя ударными группами: силами 16-й моторизованной и 101-й легкопехотной дивизий наАпшеронский, Нефтегорск и силами 13-й танковой, 97-й легкопехотной дивизий и дивизии СС «Викинг» на Кабардинскую, Хадыженскую, пытаясь окружить войска 18-й армии.

12 августа немцы захватили Белореченскую. Здесь вела тяжелые бои 383-я стрелковая дивизия генерала Провалова, справа от нее оборонялись 31-я стрелковая и 9-я дивизия НКВД, слева 17-й кавалерийский корпус — 12,13,15 и 116-я дивизии. Германские части форсировали Лабу восточнее Белореченской на участке кубанцев и прорвались в район Хадыженской. По этому поводу Военный совет Северо-Кавказского фронта отмечал в своем постановлении:

«1. Прорыв противника в районе Хадыженская произошел исключительно по вине командования 17-го кавалерийского корпуса генерал-майора Кириченко и… полкового комиссара Очкина…

2. В течение 12-16.8.42 г. командование 17-го кавалерийского корпуса не выполнило ряд задач: а) допустило прорыв противника на участке Ханское, Великое;

б) не уничтожило противника в районе Гурийское, Кабардинская, несмотря на полученные указания дваджы;

в) на протяжении двух дней 17-й кавалерийский корпус топтался на месте и не вел решительных действий по уничтожению противника в районе Тверская, Хадыженская; г) командование корпуса неоднократно меняло место расположения своего штаба без разрешения штаба фронта, отрываясь от войск до 50 км, что приводило к потере управления войсками и связи со штабом фронта.

3. Командование 18-й армии, генерал-лейтенант Камков, член Военного совета бригадный комиссар Кузьмин, не приняло решительных мер по усилению обороны Хадыженской и в течение двух дней не нанесло решительного уцара по противнику, занявшему Хадыженскую».[381]

Сопротивление советских войск, регулярно подпитываемых резервами, нарастало. По данным штаба группы армий «А», потери в личном составе с начала операции «Эдельвейс» составили около 54 тыс. солдат и офицеров, из них более 10 тыс. за последние 10 дней. К середине августа наступление немецких войск застопорилось на рубеже Самурайская — Хадыженская — Ключевая — Смоленская.

В это время у немцев возникли первые трудности со снабжением, которые затем «стали хроническими и постепенно превратились в настоящее бедствие… Коммуникации настолько удлинились, что автоколонны, подвозившие горючее, сами расходовали в пути большую часть своего груза», в качестве «бензовозов» приходилось использовать верблюдов. Войска генералов Клейста и Руоффа продвинулись на 100-120 км, но поставленных целей не достигли. Почти все силы фельдмаршала Листа оказались скованными в полосе Приморской группы, а ведь надо было еще непременно взять Баку.

За это время войска Закавказского фронта заняли оборону по рекам Терек, Баксан и на перевалах Главного Кавказского хребта, прикрыв направления Грозный, Баку и Орджоникидзе, Тбилиси.

Закавказский военный округ, которым с января 1942 года командовал генерал армии И.В. Тюленев, 1 мая был вторично преобразован во фронт.

В июне фронт имел в своем составе 44, 45 и 46-ю армии, 17 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, 3 стрелковые и 3 танковые бригады, 12 артиллерийских и 5ми-нометных полков, 12 зенитно-артиллерийских полков и 12 бронепоездов. На вооружений соединений фронта имелось 746 минометов (82 и 120 мм), 926 орудий, 220 танков. [382] С приближением опасности к Кавказу с запада, со стороны Донбасса и Дона, советская Ставка развернула часть войск Закавказского фронта в сторону этой новой угрозы.

16 июля штаб Тюленева направил в Генеральный штаб «План обороны Закавказья с севера», которым предусматривалось создание нескольких рубежей обороны. Первый и главный рубеж должен был проходить по реке Терек от побережья Каспийского моря до Майского, затем на юг по реке Урух до Главного Кавказского хребта и далее по хребту до побережья Черного моря в районе Лазаревской. В устье Терека велись работы по подготовке к затоплению этого района.

С 1 по 12 августа Ставка произвела перегруппировку войск Закавказского фронта. Одновременно из резерва Ставки были выделены 2 гвардейских стрелковых корпуса (10-й и 11-й) и в течение августа еще 11 стрелковых бригад. Перевозка этих войск осуществлялась через Астрахань, а потом по Каспийскому морю в Махачкалу и далее по железной дороге. С советско-турецкой границы и побережья Черного моря на рубеж Терек — Урух были переброшены пять стрелковых дивизий, три стрелковые и одна танковая бригада, три артиллерийских полка, бронепоезд и несколько других частей.

От устья Терека до Червленной оборона поручалась 44-й армии под командованием генерал-майора А. А. Хрящева (со 2 августа — генерал-майора Петрова), войска которой выдвигались на указанные рубежи из района Махачкала, Баку. Армия имела в своем составе 6 стрелковых дивизий. От Червленной до Майского и далее по реку Урух оборона поручалась войскам армейской группы под командованием генерал-лейтенанта В.Н. Курдюмова в составе четырех стрелковых дивизий и 11-го гвардейского корпуса (вскоре эти войска приняло в свое подчинение управление 9-й армии). Особое внимание обращалось на прикрытие подступов к Грозному, Орджоникидзе, Военно-Грузинской и Военно-Осетинской дорогам. [383]

Оборона Главного Кавказского хребта от Мамисонского перевала до побережья Черного моря возлагалась на войска 46-й армии, которой командовал генерал-майор В.Ф. Сергацков.

Второй оборонительный рубеж создавался по реке Сулак. Его занимала 116-я стрелковая дивизия. Кроме того, в глубине создавался оборонительный рубеж от Махачкалы до Буйнакска и тыловые рубежи по реке Самур в районе Дербентских ворот. Для обороны крупных административных и промышленных центров формировались оборонительные районы, основу войск в них составляли дивизии НКВД.

45— я армия генерал-лейтенанта Ф.Н. Ремезова и 15-й кавалерийский корпус прикрывали государственную границу с Турцией и коммуникации в Иране.

Оторванность войск, защищавших Грозный и Баку, от штаба фронта, который находился в Тбилиси, вынуждала создать — для более оперативного управления войсками — свой штаб руководства, что и было сделано. 8 августа по приказу Ставки была создана Северная группа войск Закавказского фронта, командовать которой назначили бериевского выдвиженца генерал-лейтенанта И.И. Масленникова, буквально за две недели до этого оставшегося без армии.

В группу вошли 44-я и 9-я армии — всего 9 стрелковых дивизий и 3 гвардейские стрелковые бригады. Резерв командующего группой составляли две стрелковые дивизии, 52-я танковая бригада, 36-й и 42-й дивизионы бронепоездов, гвардейский полк реактивной артиллерии, минометный полк. Через 3 дня из упраздненной Донской группы в подчинение Масленникова перешла 37-я армия.

Так, в первой половине августа 1942 года войска Закавказского фронта перегруппировали свои силы и организовали оборону Кавказа с севера. Особое внимание при этом уделялось надежному прикрытию Бакинских направлений и подступов к Грозному, как наиболее вероятных и доступных для войск противника. [384]

Местность способствовала выполнению оборонительных задач. Чтобы задержать немцев перед главным оборонительным рубежом, выдвигались передовые отряды, которые, не встретив противника, вышли значительно севернее указанных им рубежей и к исходу 9 августа заняли оборону на восточном берегу Кумы.

После выхода германских войск к предгорьям западной части Главного Кавказского хребта командование группы армий «А» считало, что советские войска уже не смогут оказать серьезного сопротивления, о чем Лист доложил фюреру:

«Кажется, что противник по всему фронту выставил на передовые линии все имеющиеся в своем распоряжении силы и что после прорыва этой линии сопротивление противника будет сломлено».

В этой обстановке план немецкого командования сводился к тому, чтобы после перегруппировки приступить к непосредственному штурму Кавказа одновременно на трех направлениях.

17— я армия Руоффа получила задачу захватить побережье Черного моря от Анапы до Поти и затем наступать на Батуми и Тбилиси. Для обеспечения ее правого фланга 5-й армейский корпус под командованием генерал-лейтенанта Ветцеля силами 73-й и 9-й пехотных дивизий должен был захватить Анапу и Новороссийск и принять на себя охрану Черноморского побережья.

57— й танковый корпус, которым командовал генерал Кирхнер, силами моторизованной дивизии СС «Викинг» генерал-майора Штейнера и 1-й словацкой мотодивизии под командованием генерал-майора Туране-ца после захвата Майкопского нефтяного района должен был наступать на Туапсе и далее вдоль побережья на Сухуми, Батуми и частью сил совместно с 44-м армейским корпусом, которым командовал генерал артиллерии Де-Ангелис, на Адлер. В дальнейшем 44-му корпусу предстояло продвигаться за 57-м танковым корпусом на Тбилиси. [385]

В центре группы армий «А» действовал 49-й горнострелковый корпус генерала Конрада. Ему ставилась задача наступать через Главный Кавказский хребет на Сухуми и Кутаиси.

1— й танковой армии Клейста, наступавшей до этого наТуапсинском направлении, следовало резко повернуть на юго-восток и силами 3-го и 40-го танковых корпусов нанести удар из района Пятигорск, Прохладный на Орджоникидзе, Грозный, Махачкалу, Баку. Левый фланг армии обеспечивал 52-й армейский корпус, которым командовал генерал Отт.

В середине августа сражение должно было вспыхнуть с новой силой на всем протяжении Кавказского хребта.

Итак, против Северной группы войск генерала Масленникова действовала 1-я танковая армия генерала Клейста. Последний перебросил под Моздок две дивизии 40-го танкового корпуса: из района Армавира 13-ю танковую дивизию генерал-майора Герра, из района Нальчика — 3-ю танковую дивизию генерал-майора Брайта. На Моздокское направление выдвигались также 111-я пехотная дивизия генерал-майора Рюкнагеля и 370-я пехотная дивизия под командованием генерал-майора Клеппа, входившие в состав 52-го армейского корпуса. На Нальчикском направлении оставались 23-я танковая генерала фон Маккаи 2-я румынская горнострелковая дивизии. Итого: немцы собирались завоевать нефгеносные районы Грозного и Баку, имея всего б дивизий и 340 танков (в дальнейшем ожидался подход танковых и моторизованных частей из-под Сталинграда, которым следовало овладеть согласно графику). [386]

18 августа советские передовые отряды вступили в бой с частями 52-го армейского корпуса. Эти формирования в силу своей малочисленности не могли остановить подошедшую ударную групировку противника и 21 августа отошли к Моздоку, к своим главным силам. Все же действия передовых отрядов сыграли положительную роль: они заставили 1-ю танковую армию развернуться на рубеже реки Кума, помогли командованию Северной группы уточнить направление удара и подготовить войска к отражению атак.

23 августа немцы силами 3-й и 13-й танковых и 111-й пехотной дивизий перешли в наступление непосредственно на Моздок. Но здесь их встретил отряд майора Корнеева и курсанты Ростовского артиллерийского училища совместно с частями 26-й запасной стрелковой бригады. Три дня они вели ожесточенные бои, но под давлением превосходящих сил противника вынуждены были оставить Моздок. На этот раз спецгруппа НКВД не успела грамотно заминировать нефтяные скважины и буровые вышки и взорвала их в тот момент, когда к ним приблизились немецкие мотоциклисты.

После захвата Моздока немцы пытались в первую очередь овладеть переправами через Терек и обеспечить себе исходный плацдарм для дальнейшего наступления в направлении Орджоникидзе.

25 августа начальник штаба 1-й танковой армии доносил в генеральный штаб

«о новом планировании армии на дальнейшее ведение наступления: из-за пустынной степной местности вблизи Каспийского моря между Тереком и Манычем невозможно выдвинуть сильные части. Также и вопрос снабжения водой сталкивается с колоссальными трудностями, так как будет борьба за отдельные колодцы, которые противник оставил в негодном состоянии. Поэтому наступление должно вестись с рубежа Баксан, Моздок, здесь направление главного удара.

Возможность перейти Терек под Моздоком является наиболее выгодной, так как ширина реки здесь не превышает 100 м. [387] Таким образом, под командованием командира 3-го танкового корпуса объединяется группа, состоящая из румынской горной дивизии, немецких горных частей, приданных этой дивизии, и усиленная полковой группой 23-й танковой дивизии, задачей которой будет — продвинуться западнее и южнее Терека на Орджоникидзе и отрезать военные дороги.

40— й танковый корпус с 3-й танковой дивизией и с частью сил 23-й танковой дивизии, а также вновь подчиненной 13-й танковой дивизией подготавливает наступление в районе Моздока через р. Терек, образует предмостный плацдарм и после наводки моста продвигается на Грозный.

52— й армейский корпус следует за 40-м танковым корпусом через Моздок, чтобы позднее продвигаться на Орджоникидзе.

После форсирования Терека прежде всего нужно уничтожить противника, находящегося в излучине Терека, и для этого ввести в действие достаточное количество танков для удара на Орджоникидзе».

Одновременно с наступлением на Моздок части 23-й танковой дивизии нанесли удар с севера и востока на Прохладный. Захватив его, немцы 25 августа начали наступление из этого района на юг — вдоль железной дороги Прохладный — Орджоникидзе. Однако все попытки прорвать оборону на этом участке успеха не имели. Таким образом, к исходу августа немцы, захватив Моздок и Прохладный, вышли к левому берегу рек Терек и Баксан и приступили к подготовке удара из Моздока на Малгобек.

На этот раз Сталин со всей серьезностью воспринимал угрозу прорыва врага к Грозненскому и Бакинскому нефтяным районам и, в отличие от Гитлера, он в таких случаях не считал, что сил может быть слишком много. В районе Махачкалы была сформирована 58-я армия под командованием генерал-майора В.А. Хом-ченко, составившая второй эшелон Северной группы войск. В эту армию вошли 317, 328, 337-я стрелковые дивизии, 3-я стрелковая бригада и Махачкалинская стрелковая дивизия НКВД, 136-й артиллерийский и 1147-й гаубичный артполки. [388] В первом эшелоне группы находились 3 армии.

На левом фланге по реке Баксан оборонялась 37-я армия генерала Козлова. Армия имела в своем составе 2-ю гвардейскую, 275,392 (грузинскую), 295-ю стрелковые дивизии и 11-ю дивизию НКВД. Перед ней ставилась задача — удерживать Нальчик и не допускать противника за Баксан.

В центре по правому берегу Терека занимала оборону 9-я армия под командованием генерал-майора К.А. Коротеева. В состав армии входили 11-й гвардейский стрелковый корпус, 61, 151, 176, 389 и 417-я стрелковые дивизии и 62-я морская стрелковая бригада. Армии надлежало не допустить форсирования противником Терека.

44— я армия, которой командовал генерал Петров, в составе 223-й, 416-й азербайджанских и 414-й грузинской стрелковых, 30-й и 110-й (калмыцкой) кавалерийских дивизий, 9, 10, 60, 84 и 256-й стрелковых бригад оборонялась на правом фланге группы. Обе кавалерийские дивизии предназначались для обороны железной дороги Кизляр-Астрахань. Кроме того, для этой цели были выделены также 3 дивизиона бронепоездов, усиленные пехотными десантами и подвижными отрядами.

В резерве командующего Северной группой войск находились 10-й гвардейский стрелковый корпус, 89-я (армянская) и 347-я стрелковые дивизии, 52-я танковая бригада, 249-й и 258-й отдельные танковые батальоны, 8,44, 49 и 50-й гвардейские минометные полки и 259-й отдельный гвардейский минометный дивизион. Для действий по тылам противника с Туапсинского направления на правое крыло фронта Ставка перебросила 4-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Кириченко (бывший 17-й).

Напомню, что все это — против пяти немецких и одной румынской дивизии. Общее соотношение сил было в пользу советских войск. [389]

Однако командование Северной группы войск, несмотря на точно выявившееся направление главного удара противника, распределило силы, и особенно артиллерию, равномерно по всему фронту. Вследствие этого на Малгобекском направлении с советской стороны в боях участвовала лишь небольшая часть стрелковых войск 9-й армии. Ее командующий, генерал Коротев, был из той же, сработанной на одной колодке, когорты советских военачальников: имел пролетарское происхождение, нигде ничему не учился, офицерское образование получил на пехотно-пулеметных курсах и был «горячим» человеком. Как вспоминает генерал армии Е.Е. Мальцев, вблизи наблюдавший работу полководца:

«Крутой стиль руководства стал прочной привычкой генерала… командарм был человеком очень эмоциональным, не в меру горячим. Получив приказ „Стоять насмерть! Ни шагу назад!“, он, бывало, часами названивал командирам дивизий: „Смотри мне, стоять насмерть! Иначе — трибунал. Ясно?“ — „Куда уж яснее“, — с заметной обреченностью в голосе отвечал обычно комдив».

Из имевшихся в Северной группе войск 2356 орудий и минометов на Малгобекском направлении в первый период операции было задействовано только 237. Таким образом, наши стратеги, зная, что главная группировка противника сосредоточена в районе Моздока, умудрились так расположить свои войска, что Клейст на направлении главного удара имел 6-кратное превосходство в артиллерии и 4-кратное в танках. Цель наступления заключалась в том, чтобы прорвать оборону советских войск на реке Терек и захватить Малгобек. Затем немцы рассчитывали танковыми соединениями прорваться между Терским и Сунженским хребтами и, наступая по долине вдоль Алхан Чуртского канала, выйти к Грозному.

31 августа Гитлер из своей ставки еще раз напомнил фельдмаршалу Листу:

«Главная задача 1-й танковой армии — уничтожение противника в излучине Терека… [390]

Всеми силами, и прежде всего подвижными, продолжать наступление на Грозный, чтобы наложить руку на район нефтепромыслов».

Утром 2 сентября немцы приступили к форсированию Терека, им удалось захватить небольшой плацдарм, но переправа основных сил была сорвана фланговой атакой 11-го гвардейского корпуса. В ночь на 4 сентября войска Клейста нанесли сильный удар из районов Предмостного и Кизляра на Вознесенское. Наступление велось группами танков (около 100 машин 3-й дивизии) с десантом на броне, поддерживаемых двумя дивизионами штурмовых орудий. В полосе 9-й армии им удалось продвинуться на 12 км южнее Предмостного. Во второй половине дня генерал Коротеев ввел в бой 62-ю морскую стрелковую бригаду с 249-м танковым батальоном, 47-й гвардейский истребительно-противотанковый дивизион и остановил противника у подножия Терского хребта.

Большую помощь, что довольно редко услышишь в воспоминаниях о 1942 годе, советским наземным войскам оказывала в это время авиация 4-й воздушной армии, работая по неприятельским плацдармам, переправам и непосредственно над полем боя.

Главную роль в успехе оборонительной операции Северной группы войск сыграли 2 обстоятельства. Во-первых, этому способствовали условия местности: танковые группировки противника могли продвигаться только по долинам, огражденным хоть и невысокими, но крутыми горами, перерезанными ущельями, оврагами и покрытыми густым лесом; танкоопасные направления легко просчитывались. Во-вторых, неоднократно испытав горечь поражений от малочисленного, но высокопрофессионального противника, советские командиры научились-таки строить прочную эшелонированную оборону и организовывать взаимодействие между родами войск. Пример такой грамотной организации боя приводит в своих воспоминаниях маршал Гречко:

«Среди танковых боев в районе Моздока особенной ожесточенностью отличался бой в долине, длившийся десять с половиной часов… [391]

Вход в долину обороняли 52-я танковая бригада майора В.И. Филиппова, артиллеристы майора Ф. Долинского и один мотострелковый батальон. Танкам отводилась в этой обороне главная роль (долгое время само понятие «танк в обороне» считалось одной из ересей в советской военной науке. — Авт.). До наступления темноты Филиппов и Долинский договорились о взаимодействии (тоже новинка, но майоры учатся быстрее генералов. — Авт.). Ввиду того что вход в долину в самом узком месте не превышал 7 км, решено было создать ряд противотанковых опорных пунктов, способных к самостоятельной обороне. Эти пункты эшелонировались по долине на достаточную глубину (а генерал-лейтенант Масленников вытягивает свои войска в ниточку. — Авт.). Каждый из них состоял из танковой засады, усиленной на флангах противотанковыми пушками и автоматчиками.

Первая линия ПТОПов должна была рассечь наступавшие эшелоны вражеских танков на отдельные группы и нанести им тяжелый урон. Поэтому она была наиболее прочной. Эта линия состояла из двух танковых рот, сведенных в три засады, находившиеся в огневой связи между собой. Танки были врыты в землю и стояли в линию под углом 45 градусов к линии наступления врага. Такой боевой порядок позволил им вести одновременный огонь одинаковой силы в нескольких направлениях.

Вторая линия ПТОПов находилась от первой в двух километрах. В нее входило несколько танков КВ и противотанковых орудий.

Третью линию образовывали отдельные танки и противотанковые орудия. На этой линии предстояло добить немецкие танки. КП командира танковой бригады был в центре ПТОПов. Майор Филиппов лично просматривал всю местность. Это помогло ему в дальнейшем четко управлять действиями танков. [392] Поскольку артиллерийский батальон и отдельные орудия располагались вблизи танковых засад, майор Долинский решил находиться вместе с командиром танковой бригады. Это облегчило ему руководство огнем артиллеристов в соответствии с быстро меняющейся обстановкой (вот они — настоящие русские полководцы, майоры Филиппов и Дольников; единственный недостаток их позиции, судя по описанию, — отсутствие минных заграждений, так ведь мин не было. — Авт.).

На рассвете после продолжительного артиллерийского и минометного огня по нашим боевым порядкам гитлеровцы бросили в атаку 120 танков, сотни автоматчиков-десантников и свыше полка пехоты в пешем строю. Танки двигались на предельной скорости двумя группами в 50 и 70 машин, надеясь с ходу ворваться в долину по скатам, образующим ее. В бинокль было отлично видно, что в 5-7 км от переднего края нашей обороны на дорогах скопилось большое количество артиллерии на тягачах и автомашин с немецкой пехотой. Это был второй ударный эшелон, подготовленный противником для развития успеха в глубину.

Лишь только танки врага приблизились к нашей обороне на 700-800 м, артиллерия и минометы открыли по ним сильный огонь. Первыми очередями наших пулеметчиков с фашистских танков были сметены автоматчики. Тотчас артиллерия перенесла огонь на пехоту, следовавшую в 300 м за танками. Одновременно произвели несколько точных залпов гвардейские минометы. Их снаряды разорвались в гуще фашистской пехоты. Потеряв до половины состава, фашисты стали отходить. Между тем танки продолжали упорно идти вперед, считая, видимо, что пехота их скоро догонит. Но в этот момент вражеские танки, автоматчики и пехота находились на далеком расстоянии друг от друга. При любом физическом напряжении они не могли уже вместе ворваться на наш передний край обороны. Тем самым создалась благоприятная обстановка для разгрома врага по частям. [393]

Когда немецкие танки подошли вплотную в первой линии ПТОПов, весь огонь обрушился на них. Через минуту на поле боя уже пылали шесть немецких танков и около десяти остановились, подбитые снарядами.

Так как левая группа немецких танков (50 машин) оказалась ближе к нашим позициям, главный удар нанесли сначала по ней. Он был настолько мощным, что уцелевшие немецкие машины повернули назад. Тогда засады первой линии сосредоточили свой огонь на правой, более сильной группе (70 машин) фашистских танков. Наши танки и орудия тыловых опорных пунктов пока молчали, не обнаруживая себя.

Немецкие танкисты первой группы, наблюдавшие за разгромом левой группы танков, видимо, решили, что стоит им прорваться через наш передний край, как они выйдут на тактический простор, где отсутствуют огневые средства.

На большой скорости они помчались вперед, несмотря на то что путь их был усеян пылавшими и подбитыми машинами. Около 18 танков прорвались сквозь первую линию нашей обороны. Однако через минуту они попали под огонь новой линии ПТОПов. Поскольку прорвалась лишь группа наступавших танков, плотность огневого воздействия на каждый из них оказалась здесь даже выше, чем перед передним краем. Вскоре запылало еще семь вражеских машин и несколько повернуло назад. Четыре танка попытались проскользнуть дальше в долину. Два из них, наткнувшисьна засаду наших танков, были подбиты, остальные повернули назад.

Благодаря согласованным действиям танкистов, артиллеристов и пехотинцев, мужеству и героизму воинов к ночи на поле боя осталось 53 вражеских танка. Было подбито также 10 орудий различного калибра, уничтожено свыше 800 вражеских солдат и офицеров. Наши танкисты потеряли десять машин, пять из которых вскоре снова вступили в строй».

Классика! Именно в таких боях ковалась Победа, а не в скороспелых контрударах, которые непременно надо было наносить «немедленно» с задачей в один-два дня всех «уничтожить» и «ликвидировать». [394]

И тут же, едва остановив п ротивника, командующий Северной группой войск приказал ликвидировать вражеский плацдарм и очистить правый берег Терека. С утра 14 сентября 10-й гвардейский стрелковый корпус при поддержке специально созданных трех армейских групп артиллерии нанес удар на Моздок с востока. На следующий день с запада и юго-запада на Предмостный перешли в наступление части 11-го гвардейского корпуса и ударная группа 37-й армии. На ряде участков контрудары совпали с атаками немецких войск и вылились в ожесточенные встречные бои. Генерал Клейст, умело маневрируя силами, сумел удержать захваченные территории и даже несколько продвинуться к предгорьям западной части Сунженского хребта. Если, стоя на месте, наши генералы уже умели организовать бой, то в движении эта организация быстро рассыпалась.

Однако добиться оперативного успеха 1-51 танковая армия так и не смогла. После десяти дней кровопролитных боев немцы вынуждены были остановиться. Упорное сопротивление и непрерывные контратаки советских войск сильно ослабили немецкие части. Особенно большие потери понесли 111-я и 370-я пехотные дивизии. Сентябрь заканчивался, а армии Клейста удалось лишь ненамного продвинуться южнее Моздока, потеряв при этом более 6000 солдат и офицеров и 180 танков.

Для усиления моздокской группировки с Туапсинского направления была переброшена дивизия СС «Викинг», которую Клейст ввел в первую линию 24 сентября. На этот раз он нацелил главный удар в Эльхотовские ворота — долину шириной 4-5 км, через которую про ходили дороги на Грозный и Орджоникидзе, Советские войска в этот момент были озабочены другими проблемами — исполнением очередной директивы Ставки об уничтожении противника южнее Терека, для чего следовало «немедленно приступить к ликвидации» и т. п. [395] Поэтому генерал Коротеев, занятый созданием своих ударных группировок на указанных направлениях, прохлопал сосредоточение группировки противника.

Немецкий удар 25 сентября был сильным и неожиданным. В этот же день передовые батальоны 13-й танковой дивизии завязали бои за Эльхотово. Но взять селение немцам удалось лишь 27 сентября. В этой обстановке командующий Северной группой войск вполне разумно предложил отказаться от наступления и временно перейти к обороне на занимаемых рубежах. Ставка утвердила это решение.

Продвинувшись всего на несколько километров, войска Клейста были вынуждены отказаться от дальнейших атак, так и не пробившись к вожделенным нефтепромыслам Грозного.

Почти одновременно с ожесточенными боями Северной группы войск Закавказского фронта на Моздокском направлении войсками Северо-Кавказского фронта проводилась Новороссийская оборонительная операция. Она началась 19 августа в предгорьях западной части Главного Кавказского хребта.

После отхода к предгорьям войска маршала Буденного силами 18, 12 и 56-й армий к 17 августа закрепились на рубеже Хамышки, Самурская, Нефтегорск, Кабардинская, Дубинин, Ставропольская, Азовская.

47— я армия отошла к Новороссийску на рубеж Шапсугская, Крымская, Троицкая, Славянская, Петровская. Между 47-й и соседней с ней 56-й армией к этому времени образовался разрыв от Абинской до Азовской протяженностью около 40 км, который не был прикрыт войсками. [396]

По поводу отвода частей генерала Котова на некоторые из этих рубежей Ставка указала Буденному:

«Санкции на отвод войск фронта на рубеж Режет, ст. Навагинская, Тхамаха, Шапсугская, Верхне-Баканский не требуется, так как вы без согласия Ставки уже отвели войска на этот рубеж, что неправильно.

Нужно учесть, что рубежи отхода сами по себе не являются препятствием и ничего не дают, если их не защищают. Оборону горных рубежей нужно строить на упорных контратаках впереди основных позиций на всех подступах к этим позициям, с тем чтобы на каждом направлении создать Врагу наибольшие трудности в продвижении, изматывая его малыми и большими боями на истребление.

По всему видно, что вам не удалось еще создать надлежащего перелома в действиях войск и что там, где командный состав не охвачен паникой, войска дерутся неплохо и контратаки дают свои результаты, как это видно из действий 17-го кавкорпуса.

Вам необходимо взять войска в свои руки, заставить их драться и правильно построить оборону в предгорьях, добившись постоянного упорства в действиях всех отдельных отрядов впереди основных позиций и главных сил на основных рубежах».

Наиболее слабо оказался прикрыт Таманский полуостров. Там оборонялись незначительные части морской пехоты и тыловые подразделения военно-морских баз. Эти войска занимали оборону на широком фронте вдоль побережья Таманского полуострова фронтом на запад и по рекам Кубань и Протока фронтом на северо-восток.

Против войск Северо-Кавказского фронта была сосредоточена 17-я немецкая армия. Она имела задачу захватить Таманский полуостров, овладеть Новороссийском и далее наступать вдоль Черноморского побережья на Сухуми.

Стремясь объединить усилия войск и флота для обороны Новороссийска и Таманского полуострова, командующий фронтом 17 августа создал Новороссийский оборонительный район (НОР), в который вошли войска 47-й армии (две стрелковые дивизии и две бригады), 216-й стрелковой дивизии из состава 56-й армии, Азовская военная флотилия, Темрюкская, Керченская, Новороссийская военно-морские базы и сводная авиационная группа. [397] Командование НОР поручалось генерал-майору Г.П. Котову. Его заместителем по морской части был назначен командующий Азовской флотилией контр-адмирал С.Г. Горшков. Им была поставлена задача не допустить прорыва противника к Новороссийску как с суши, так и с моря.

Оборону с суши должна была осуществлять 47-я армия совместно с морской пехотой.

Защита базы с моря возлагалась на береговую артиллерию, корабли военно-морской базы и авиацию флота. Береговая артиллерия насчитывала 87 стволов калибра 45-152 мм. Корабельные силы состояли из двух канонерских лодок, 26 катеров охраны водного района, 17 торпедных катеров. Морская авиагруппа располагала 112 самолетами. С воздуха Новороссийск оборонял базовый район ПВО, включавший в себя 62-й истребительный авиационный полк и зенитную артиллерию — 84 орудия и 50 зенитных пулеметов.

По плану обороны Новороссийска, разработанному еще в октябре 1941 года, предусматривалось создание передового, основного и тылового рубежей, а также рубежей прикрытия и противодесантного рубежа. Передний край намечалось укрепить противотанковыми и противопехотными препятствиями. Однако после высадки советских десантов в Крыму все работы были свернуты. Лишь в июле 1942 года началось строительство оборонительных сооружений в самом городе и противодесантной обороны его побережья. Таким образом, несмотря на уже имевшийся опыт защиты Одессы и Севастополя, где заранее не была создана оборона с суши, к началу боев за Новороссийск работы по созданию сухопутной обороны вокруг города в значительной мере не удалось выполнить. [398] К 18 августа оборонительные сооружения в основном были оборудованы только на внутреннем обводе.

К исходу 19 августа войска 47-й армии занимали следующее положение: 216-я стрелковая дивизия сосредоточилась в 1-м секторе, в районе Шапсугской, и отдельные ее подразделения занимали оборону на участке Эриванский, Семнцовский; 103-я стрелковая бригада частью сил удерживала Абинскую, а двумя батальонами оборонялась в районе Крымской, одной ротой удерживала Троицкую, и один батальон оборонялся в районе Киевского и Варениковской; сводная бригада из 14, 142 и 322-го батальонов морской пехоты оборонялась на Неберджаевском направлении — 2-й сектор; 77-я (азербайджанская) стрелковая дивизия основными силами сосредоточилась в 3-м секторе, в районе Верхне-Баканского, перевала Волчьи Ворота, Гайдук, и частью сил прикрывала Кабардинский и Неберджаевский перевалы; 144-й и 35-й батальоны морской пехоты и 40-й артдивизион Азовской флотилии занимали оборону в 4-м секторе — по реке Курка на участке Красный Октябрь, Калабатка; 83-я морская стрелковая бригада выдвигалась для обороны 5-го сектора — Крымская, Киевское; 126-й отдельный танковый батальон, имевший в своем составе 36 танков Т-26, был сосредоточен в районе Горно-Веселого. Оборона прибрежного района от Геленджика до Анапы возлагалась на Новороссийскую военно-морскую базу; Таманский полуостров должна была защищать Керченская ВМБ.

По словам Гречко, силы, выделенные германским командованием для захвата Новороссийска, превосходили силы оборонявшихся по людям в 4 раза, по орудиям и минометам в 7 раз, по танкам и самолетам в 2 раза. Правда, Гречко не указывает, какие это были силы. Но на карте прекрасно видно, что в Новороссийском направлении действовали две немецкие пехотные и три румынские кавалерийские дивизии. [399]

19 августа 9-я и 73-я немецкие пехотные дивизии начали наступление на Северскую и Абинскую. К концу дня им удалось захватить станицы Северская, Ильская, Холмская, Ахтырская и завязать бои за Абинскую. Попытки с ходу овладеть последней были отбиты частями 103-й стрелковой бригады. В тот же день против стрелковой роты 103-й бригады и подразделений 144-го батальона морской пехоты, оборонявшихся в районе Троицкой и Анастасиевской, начал атаки румынский кавалерийский корпус — 5, 6 и 9-я дивизии. Румынская конница захватила эти две станицы, но была остановлена у крупной железнодорожной станции Крымская. После этого основные силы кавкорпу-са — две дивизии — развернули наступление на Темрюк. Поддержанные артиллерией и авиацией, румыны прорвали фронт под Темрюком и двинулись на станицу Курчанская.

Для усиления подразделений, защищавших Темрюк, штаб Азовской флотилии сформировал из личного состава сторожевых кораблей и катеров батальон морской пехоты в 500 человек под командованием майора Ц. Кунникова. Этот батальон был немедленно выдвинут к станице Курчанская. Получив небольшое подкрепление, морская пехота при огневой поддержке орудий 40-го артдивизиона, канонерских лодок «Буг», «Дон», «Днестр», № 4, монитора «Железняков» и двух речных канлодок до вечера следующего дня удерживала эту фланговую позицию передового рубежа, а затем под прикрытием огня корабельной артиллерии совершила перегруппировку на второй рубеж обороны.

Германское командование, сменив 5-ю румынскую кавалерийскую дивизию, понесшую большие потери, свежей 9-й кавдивизией, с рассветом 22 августа возобновило наступление на Темрюк. Вечером следующих суток по приказу командования защитники Темрюкской ВМБ оставили город и отошли на Таманский полуостров. [400]

На Новороссийском направлении 21 августа немцы продолжали наступать на Крымскую силами 5-го армейского корпуса из района Абинской и частью сил румынского кавкорпуса из Троицкой. В этот же день командующий 47-й армией перебросил в район Крымской 83-ю морскую стрелковую бригаду, до этого охранявшую побережье. Тем не менее к концу дня советские войска оставили Абинскую и Крымскую.

Создалась угроза прорыва противника через перевалы. В связи с этим по решению адмирала Горшкова из личного состава тыловых частей, экипажа, плавсредств флотилии и Новороссийской ВМБ были сформированы отряды морской пехоты общей численностью около одной тысячи человек и направлены на перевалы Бабича, Кабардинский, Волчьи Ворота и на дорогу Абрау-Дюрсо, где в этот период не было частей 47-й армии. Частям НОР удалось приостановить дальнейшее продвижение противника.

22 и 23 августа 103-я стрелковая бригада вела оборонительные бои на рубеже Неберджаевская, Нижне-Баканский, Горно-Веселый. Немцам удалось захватить Неберджаевскую, а затем и Нижне-Баканский. Однако попытки развить наступление вдоль шоссе Верхне-Баканский — Новороссийск были отбиты.

25 августа наступила оперативная пауза. В то же время генерал Котов решил нанести контрудар силами 77-й стрелковой дивизии на Неберджаевскую. В ходе 3-дневных боев дивизия овладела высотами южнее Неберджаевской, где и остановилась, понеся серьезные потери.

Получив кратковременную передышку, войска 47-й армии ускорили оборудование занимаемых позиций, пополнили боевые подразделения за счет личного состава тыловых частей и частей морской пехоты. Командование Азовской флотилии укрепляло оборону Таманского полуострова. 26 августа оно создало там 3 боевых участка, обороняемых 305, 388 и 144-м батальонами морской пехоты.

Между тем противник произвел перегруппировку своих войск. [401] Перебросив с Туапсинского направления в район Крымской 125-ю пехотную дивизию 57-го танкового корпуса, немецкие войска 29 августа вновь перешли в наступление. На этот раз, отказавшись от лобовых атак, они прорывались к Новороссийску в обход с северо-запада через Натухаевскую силами 125-й пехотной дивизии генерала Фрибе и через Верхне-Баканский, где действовала 73-я пехотная дивизия. Второй удар 9-я дивизия генерала Шлейница наносила с севера — из Неберджаевской на Мефодиевский. Продвижение немецких частей шло очень медленно.

Зато части 5-й и 9-й кавалерийских дивизий румынского корпуса двумя полками мотопехоты и одним кавполком 31 августа вышли к побережью Черного моря, захватили Анапу и изолировали от основных сил 47-й армии части морской пехоты, оборонявшие Таманский полуостров. Морякам пришлось выделить часть сил для прикрытия Восточного направления, ослабив оборону побережья Керченского пролива.

Первоначально германское командование планировало переправить из Крыма на Таманский полуостров 11-ю армию, но потом было принято решение перебросить ее основные силы под Ленинград, а десантную операцию под условным наименованием «Блюхер-II» провести силами двух румынских дивизий — 19-й пехотной и 3-й горной. Позже к операции решили подключить и 46-ю немецкую пехотную дивизию, которая имела приказ высадиться на Таманский полуостров, обеспечить высадку румынских дивизий, после чего возвратиться в Крым. Операцию намечалось осуществить 10 августа. Однако этот срок пришлось перенести сначала на 15 августа, а затем на 1 сентября.

Изоляция советских частей на Таманском полуострове вынудила приступить к выводу кораблей Азовской флотилии в Черное море. Прорыв судов через Керченский пролив протекал в очень тяжелых условиях. [402] Пролив был сильно минирован, простреливался немецкой артиллерией и подвергался воздействию авиации. С 3 по 29 августа из 217 судов, направленных в Черное море, при прорыве через пролив погибли 107 катеров и вооруженных сейнеров. Кроме того, 14 кораблей были взорваны в азовских базах из-за невозможности вывести их в море.

В ночь на 2 сентября войска 46-й немецкой пехотной дивизии и 3-й румынской горной дивизии начали форсирование Керченского пролива. Высадке пытались противодействовать береговая артиллерия, подразделения морской пехоты и авиация Черноморского флота. Вышедшие из Новороссийска в южную часть Керченского пролива торпедные катера не нашли десантные суда, так как противник действовал в северной части пролива.

К 5 сентября советские части на катерах, тральщиках и сейнерах покинули Таманский полуостров, в Новороссийск и Геленджик было вывезено около 6000 человек, которые включились в боевые порядки защитников Новороссийска.

Действия Черноморского флота в ходе войны по ряду объективных и субъективных причин оцениваются в целом как малоэффективные. Большую роль, конечно, сыграло поражение советских войск на суше. Флот лишился своих основных баз и вынужден был использовать кавказские порты Туапсе, Поти и Батуми, не оборудованные для стоянки и обеспечения военных кораблей. Негативную роль сыграло и то обстоятельство, что, обладая количественным превосходством, советская авиация уступила противнику господство в воздухе, а флотское руководство оказалась не готовым к решению задач оборонительной войны. Например, умели выставлять минные заграждения, но не умели их преодолевать и грамотно маневрировать; готовились громить конвои врага, но не отрабатывали охрану собственных. Неудовлетворительной являлась организация ПВО, управления, ведение разведки, взаимодействие с авиацией.

Кроме того, на протяжении всей советской истории отношение к военно-морскому флоту со стороны руководителей государства было дилетантским, а со стороны высшего военного руководства — пренебрежительным. Перед войной на флот не жалели денег, но о том, что с ним делать, имели слабое представление. Как вспоминает Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов, «непонимание» морского дела происходило на фоне хорошего отношения к флоту в целом». При этом

«в Генеральном штабе не было ни одного флотского представителя, который мог бы что-либо грамотно посоветовать по морским вопросам, а меня (народного комиссара Военно-Морского Флота СССР! — Авт.) и Главный морской штаб никто не спрашивал…

…если в бытность Сталина все основные вопросы решались только по его указаниям, то флотские как-то особенно замкнулись на него, и не было ни одного руководителя, который бы взялся за их решение… Причины заключались в том, что флот очень дорог и вопросы его сложные. Нужно было в них детально разбираться, чтобы сознательно принимать решения, а для этого ни желания, ни времени не было. Решения Сталина по флоту никогда нельзя было предугадать, как и трудно угадать правильное решение, и поэтому часто получалась неприятность… уже в начале работы в Москве я, разбираясь с военно-морскими вопросами, обнаружил, что меня стали озадачивать некоторые его решения. Так, выслушав мой доклад, в котором я убедительно доказывал большое значение зенитного вооружения для современных кораблей, Сталин заявил, что «драться около Америки мы не собираемся», и отверг мои предложения. Зная, что от самолетов можно потонуть и в 1000 км от своих берегов, и в каких-нибудь 50 км, и в базах, я не мог признать правильными рассуждения «великого вождя»… С огорчением приходил к выводу, что Сталин не желает вникать во флотские вопросы и поэтому принимает неправильные решения… [404]

Анализируя все это длительное время работы в Москве, я пришел к глубокому убеждению, что Сталин, будучи сторонником флота, рассчитывал на него опираться в решении политических задач, но к решению задач по созданию флота практически он подходил неправильно и не всегда грамотно».

В итоге «флоты мы всячески готовили к войне, но эти приготовления не нацеливали на конкретные задачи, а без этого это еще не подготовка. Научить корабли дратьсябезотносительно к противнику («красные» начинают и выигрывают. — Авт.) — это важно, но далеко еще не все», а при планировании операций, даже десантных (!), «флотским вопросам не придавалось большого значения и с моряками не только не советовались, но они даже не инфрмировались как следует».

В 1941 году на Черноморском театре военных действий у советского флота не было реальных противников, румынские корабли у наших берегов не появлялись. В мае — июне 1942 года немцы и итальянцы перебросили в Крым дюжину торпедных катеров и шесть карликовых подлодок прибрежного действия. Осенью 1943 года появились 6 немецких сумбарин второй серии, доставленных из Кильской бухты. Основным же боевым средством германского флота на Черном море стали быстроходные десантные баржи и самоходные паромы, вооруженные артустановками, бомбосбрасывателями и выполнявшие многообразные боевые задачи. Их насчитывалось около сотни.

Количественное превосходство Черноморского флота над военно-морскими силами противника было абсолютным. Он вступил в войну, имея в своем составе 1 линкор, 5 крейсеров, 3 лидера, 13 эскадренных миноносцев (кроме того, в январе 1942 года вступил в строй эскадренный миноносец «Свободный»), 47 подводных лодок, 84 торпедных катера, 802 самолета. С началом боевых действий были мобилизованы десятки судов, переоборудованных в сторожевые корабли, канонерские лодки и тральщики.

Флот выполнял следующие основные задачи: 1. Набеговые операции с целью обстрела побережья противника и содействие своим сухопутным войскам.

Как правило, такие акции оборачивались потерями и повреждениями кораблей при минимальной их эффективности. Так, при набеге на Констанцу 26 июня 1941 года на румынском минном поле погиб лидер «Москва», а лидер «Харьков» получил серьезные повреждения от огня береговых батарей. 2 сентября 1942 года при обстреле порта Феодосия торпеду в борт получил крейсер «Молотов»; взрыв оторвал 20 метров кормы вместе с рулем, корабль простоял в ремонте до июня 1943 года.

29 ноября 1942 года в ходе набеговой операции на побережье Румынии подорвался на мине крейсер «Ворошилов». По мнению адмирала Басистого,

«…еще раз проявилась наша недооценка минной опасности… Крейсер „Ворошилов“ и эсминец „Сообразительный“, оказавшись на минном поле, по существу, повторили ошибку кораблей, действовавших здесь в первый месяц войны. Параваном{4}эсминца была подсечена мина. Это сигнал о серьезной опасности. Следовало немедленно выходить из района минного заграждения, причем выходить задним ходом, ни в коем случае не уклоняясь в сторону от линии первоначального движения. Таково требование инструкции. А крейсер и эсминец этого требования не выполнили. «Сообразительный», затеявший разворот на обратный курс (!), конечно, подвергался серьезной опасности подрыва на мине. Безусловно, подвергался ей и «Ворошилов», продолжавший движение вперед (!)… И вот результат — мины, взорвавшиеся в правом и левом параване, нанесли крейсеру немалые повреждения».

Обстрелы побережья и портов зачастую производились с больших дистанций, огонь велся по площадям и без корректировки, поэтому и результаты высокими быть просто не могли. [406] Линейный корабль «Парижская коммуна» в этих обстрелах окончательно «доизносил» каналы стволов главного калибра (при выстрелах вместе со снарядами вылетали выкрошившиеся куски металла) и с февраля 1942 года он стоял в Поти, участия в боевых действиях больше не принимал.

Наконец, 6 октября 1943 года вышедший из Туапсе с целью нанесения ударов по портовым сооружениям Ялты и Феодосии отряд кораблей в составе лидера «Харьков», эсминцев «Способный» и «Беспощадный» был уничтожен немецкими пикировщиками.

2. Постановка минных заграждений.

Наиболее достоверным результатом этой работы стал подрыв на собственных минах эскадренных миноносцев «Совершенный», «Способный», «Смышленный» и «Дзержинский».

3. Обеспечение десантных операций.

Из тринадцати морских десантов, высаженных за войну Черноморским флотом, лишь четыре имели оперативное значение, причем в конце концов большинство операций — Феодосийская, Керченская, Евпаторийская, Алуштинская, Суданская — закончилось разгромом и гибелью высаженных войск.

Боевые корабли и подводные лодки привлекались также для переброски воинских контингентов и грузов, что в принципе не соответствовало их назначению, но диктовалось обстановкой. При этом обеспечение блокированного Севастополя стоило гибели крейсера «Червона Украина», четырех эсминцев, двух подводных лодок. При проведении Феодосийской десантной операции тяжелые повреждения получили эскадренные миноносцы «Шаумян», «Железняков», «Незаможник», крейсер «Красный Кавказ». Последний провел в ремонте 10 месяцев.

4. Борьба на коммуникациях.

Немцы осуществляли активные морские перевозки, в первую очередь для обеспечения своей крымской группировки. [407] Наличие Черноморского флота существенного влияния на них не оказывало. Советские надводные корабли боевых столкновений с равноценным противником не имели, ввиду отсутствия такового. На их счету нет ни одного уничтоженного вражеского корабля или подводной лодки. Впрочем, на рубке гвардейского эскадренного миноносца «Сообразительный», единственного уцелевшего из пяти черноморских усовершенствованных «семерок», красовалась цифра «2», свидетельствовавшая о потоплении двух субмарин, но… одной из них была советская Щ-206, взорванная глубинными бомбами в районе Констанцы, другую просто «приписали» по результатам обстрела ялтинского порта.

Подводники Черноморского флота записали на свой счет 63 потопленных и 13 поврежденных транспортных судов противника. За войну, по советским данным, неприятель потерял на театре военных действий 466 боевых и вспомогательных судов и 324 транспорта, но достоверными считаются цифры 279 и 217 соответственно. Оновные потери, в том числе 6 подводных лодок, немцы понесли от воздействия авиации в 1943-1944 годах, из них более 50% — в базах.

После «черного дня» 6 октября 1943 года Верховный Главнокомандующий распорядился перевести все крупные корабли Черноморского флота в резерв Ставки — Сталину нужно было оставить хоть что-то, способное «нести флаг» после войны. Участия в боевых действиях они больше не принимали.

К этому времени флот потерял 1 крейсер, 3 лидера, 11 эсминцев (в строю оставались «Сообразительный», «Бойкий» и 2 «новика» образца 1917 года — «Незаможник» и «Железняков»; в капитальном ремонте до конца 1944 года находился эскадренный миноносец «Бодрый»), 18 подводных лодок. Потери в малых кораблях и судах не подсчитаны до сих пор, многие из них числятся пропавшими без вести, но общий счет здесь идет на сотни. [408] Германские катерники потопили двадцать и повредили одно советское судно. Суммарные потери советского флота на Черном море относительно потерь противника за весь период войны оцениваются как 1: 0,6 и в общем несоразмерно велики по сравнению с нанесенным неприятелю ущербом.

Как традиционно повелось в новой и новейшей истории России, основную роль моряки играли на суше. Морские стрелковые бригады и батальоны участвовали в обороне Одессы, Севастополя, Сталинграда, Таманского полуострова, Туапсе и Новороссийска. В ходе битвы за Кавказ Черноморский флот выделил около 40 тыс. бойцов морской пехоты и береговой охраны, 150 береговых и 200 зенитных орудий, 250 самолетов, 250 кораблей и судов в состав Приморской, затем Черноморской групп. Всего же в масштабе ВМФ с кораблей на фронт ушло более 400 тыс. человек.

К 1 сентября под Новороссийском наименее защищенными оказались подступы к городу с запада. Это объяснялось тем, что недостаточное количество войск в 47-й армии не позволяло заблаговременно занять подготовленные позиции на внутреннем оборонительном обводе. Кроме того, отсутствие резервов не давало возможности командованию армии проводить контратаки, и части с боями отходили в горный район северо-воеточнее Новороссийска. В связи с выходом немецко-румынских войск к внешнему обводу оборонительного района, командующий фронтом приказал главные силы 47-й армии сосредоточить на направлении Неберджаевской и Верхне-Баканского. Из резерва фронта в армию передавалась 318-я стрелковая дивизия под командованием полковника В.А. Вруцкого.

Это было последнее решение, принятое маршалом Буденным. 1 сентября Ставка ВГК преобразовала Северо-Кавказский фронт в Черноморскую группу войск Закавказского фронта под командованием генерал-полковника Я.Т. Черевиченко. [409] В группу вошли войска 12,18,47 и 56-й армий, 4-й гвардейский кавалерийский корпус. Буденный остался не у дел. Впрочем, замена была равноценная: один кавалерист (по уровню мышления) времен гражданской войны сменил другого.

Если обратиться к официальной биографии Черевиченко, то видно, что человек всю жизнь упорно учился на полководца: окончил кавалерийские курсы, высшую кавалерийскую школу, кавалерийские курсы усовершенствования комсостава, военно-политические курсы командиров-единоначальников и, наконец, Военную академию имени М.В. Фрунзе в 1935 году. Вроде бы очень грамотный генерал. Однако в собственноручно написанной автобиографии все выглядит гораздо более прозаично:

«Общее образование: окончил сельскую школу в 1910 году, в 1935 годусдал за десятилетку при Военной академии имени Фрунзе (курсив наш. — Авт.)».

Было в те поры нашему «Ломоносову» сорок лет от роду и дальше устройства лошади его образование не простиралось. И ничего, до поры до времени командовал армиями и фронтами.

С 1 по 6 сентября были сформированы и направлены на защиту Новороссийска 2 батальона, влившиеся в состав 83-й морской бригады. Из Туапсе и Поти прибыли 15, 16 и 17-й батальоны морской пехоты общей численностью 3400 человек, сколоченные в 200-й морской полк. Из прибывших защитников Таманского полуострова сформировали 2-ю бригаду морской пехоты 4-батальонного состава. В боевые порядки береговой артиллерии флота включили береговые и зенитные батареи Азовской флотилии и Керченской военно-морской базы, выдвинутые на передовые позиции. Из кораблей Черноморского флота была создана группа артиллерийской поддержки НОР.

С утра 4 сентября немцы попытались прорваться к городу со стороны Неберджаевской. В контратаку совместно с 1-й сводной бригадой был брошен полк морской пехоты. [410] Их активно поддерживала береговая и корабельная артиллерия. Лидер «Харьков» и эсминец «Сообразительный» произвели огневой налет по скоплениям вражеских войск. Об эффективности этого артиллерийского налета говорит запись в журнале боевых действий группы армий «А»:

«Противник вел концентрированный огонь тяжелой артиллерией с военных кораблей и причинил нашим частям большие потери».

Однако усилия отдельных частей и подразделений не координировались штабом 47-й армии. Генерал Котов и его штаб не сумели наладить связь с войсками и мобилизовать все силы на отпор врагу. Вскоре немцам удалось захватить перевал Волчьи Ворота, Абрау-Дюрсо и Южную Озерейку, а с рассветом 6 сентября выйти на дорогу Неберджаевская — Мефодиевский и прорваться к северо-западным окраинам Новороссийска.

Усилив свою группировку частями, переброшенными из Крыма, и тремя батальонами танков, противник продолжал рваться к Новороссийску. 7 сентября немцы устремились в промежутки между опорными пунктами 47-й армии. В тот же день части 9-й пехотной дивизии прорвались к северной окраине Новороссийска, захватили железнодорожный вокзал, потом элеватор и порт. Завязались уличные бои.

В этот период Военный совет фронта сместил с должности Котова и назначил командующим 47-й армии генерала А.А. Гречко. Прибывший в Новороссийск вместе с новым командармом новый член Военного совета армии генерал Е.Е. Мальцев так описал сложившуюся обстановку:

«Картина выяснялась в общем-то неприглядная. Слабым было взаимодействие пехоты, артиллерии, авиации и флота. Не чувствовалось твердой руки командующего, Военного совета армии. Рода войск действовали в сущности сами по себе. Со многими частями штаб не имел связи. Бойцы каждой войсковой единицы, входившей в состав 47-й армии, героически сражались с наседавшим противником, но между ними не было взаимосвязи, не существовало единого и четкого плана обороны, потому подчас уязвимые места на стыках и флангах частей и соединений оставались открытыми, без укреплений, без войск. Резервы были израсходованы». [411]

К исходу 9 сентября противник занял большую часть западного района города. В ночь на 10-е Новороссийск был оставлен. Защитники города отошли и закрепились на восточном берегу Цемесской бухты.

До 15 сентября войска левого фланга 47-й армии отбивали атаки противника, пытавшегося прорваться вдоль побережья к Туапсе.

Все это время лекциями, семинарами и наглядной агитацией воодушевлял бойцов на подвиги сонм политработников. Вдохновенно рассказывает о работе политотдела армии его бывший начальник генерал М.Х. Калашник:

«Всем многообразием форм и методов партийно-политической работы мы стремились укрепить у солдат уверенность в том, что мы должны, мы можем выстоять… На ротных и батальонных митингах, в беседах и докладах… Частые выезды в войска, беседы с командирами соединений и начальниками политорганов, с комиссарами частей, с солдатами и офицерами занимали уйму времени. Для отдыха его почти не оставалось».

Количество этих дармоедов в Красной Армии просто не поддается никакому учету, все они, надувая щеки, рассказывают, как ковали победу, «воспитывая людей в духе непоколебимой стойкости».

Приведем пример передовой 81-й морской стрелковой бригады.

«В бригаде насчитывалось более ста агитаторов. Это были самые смелые, самые авторитетные, в политическом отношении наиболее грамотные люди. [412] Политотдел бригады, военкомы и руководители партийных организаций регулярно инструктировали их по самым различным политическим и военным вопросам, знакомили с положением на фронтах, с важнейшими международными событиями, помогали активистам готовить необходимые наглядные пособия, рекомендовали темы для бесед, газетные и журнальные статьи для коллективных читок.

В обстановке почти непрекращавшихся боев делать это было нелегко, однако партполитаппарат бригады находил возможность непрерывно поддерживать активность агитаторов. Например, военком 3-го батальона политрук Н.А. Дрепа ежедневно встречался с агитаторами непосредственно в отделениях, взводах и ротах… ставил перед ними практические задачи на день, а по вечерам, когда бои несколько стихали, обязательно проверял (!), как выполнены его задания. Опыт этого политрука политотдел обобщил в специальной листовке, которая принесла большую пользу другим политработникам…

Агитаторы в часы затишья проводили громкие читки этих материалов прямо в окопах, траншеях, в землянках и блиндажах, дополняя суждения и выводы авторов живыми, злободневными примерами из боевой жизни».

Не война, а сплошная политинформация. Закроешь глаза и представишь, как над позициями морской бригады «в часы затишья» сотня агитаторов читает лекции и дополняет суждения.

Напротив, 216-я стрелковая дивизия была явно не передовой:

«Слабо работали некоторые ротные партийные и комсомольские организации, многие из них в результате последних трудных боев и значительных потерь фактически распались. Разбор заявлений бойцов и командиров о приеме в партию и комсомол порой без каких-либо серьезных причин затягивался. Далеко не всегда целеустремленно велась воспитательная работа с воинами нерусской национальности».

А вот перлы из еще одного подобного источника: [413]

«…Казьмин заходит в кабинет со срочным делом. Он человек жизнерадостный, энергичный, любит шутку; с такими людьми приятно и легко работать. Однако на этот раз на его лице нет улыбки, он докладывает сдержанно и сухо — значит, чем-то взволнован. Так оно и есть: в некоторых подразделениях парторганизации затягивают прием бойцов и командиров в партию (страсти какие, аж дух захватывает! — Авт.). Конечно, спешки тут нельзя допускать, требуется кропотливая индивидуальная работа, однако откладывать заявления о приеме в партию, ссылаясь на какие бы то ни было причины, недопустимо: лучшие воины должны идти в бой, зная, что они находятся в рядах славной ленинской партии.

— В седьмой гвардейской стрелковой дивизии,-докладывает Казьмин, — выдача партбилетов и кандидатских карточек задерживается. Как будто вручение партийных документов — это простая формальность! Но ведь все мы, Андрей Дмитриевич, знаем по опыту, что партбилет в бою удваивает силы бойца…

Надо заметить, что во фронтовых условиях вручение партбилетов и кандидатских карточек далеко не простое дело (тяжела доля политработника! — Авт.). Необходимо сделать фотографию, записать учетные данные, вручить партбилет непосредственно в роте, батарее, эскадрилье».

Из этих сочинений с надуманными проблемами, рассказами о собственной значимости и «массовом героизме» ничего нельзя узнать о войне. Например, 2-месячная оборона знаменитого «дома Павлова» в интерпретации Калашниковых и окороковых выглядит следующим образом:

«В подвальных помещениях дома, где находился командный пункт и отдыхал гарнизон, была оборудована также ленинская комната (!), снабженная шашками, домино, художественной, политической и военной литературой. Сюда приходили политработники, проводили беседы и читки газет. Гвардейцы гарнизона все время были в курсе событий на фронте и жизни страны. Здесь же происходил прием в партию и комсомол». [414]

Сам сержант Павлов, к сожалению, воспоминаний не оставил, а сразу после войны ушел в монастырь.

Солдатские мемуары — самые интересные и самые редкие в нашей литературе. В них нет места агитаторам и переживаниям по поводу кандидатской карточки, а есть пот, кровь, страх, боль, голод, холод и вши:

«Изнуряли вши… Я пробовал дустом травить — бесполезно. Бывало, когда после боя взмокну, я доставал пакет с дустом и через воротник засыпал под мокрую рубашку на голое тело. Дустом пудрил все тело от макушки до пяток. Но вши были живучие, и дуст не влиял на них». Или такие подробности солдатского труда: «Минометчики навьючены лафетами, стволами, плитами. Просто упади, споткнись — и по инерции движения железо расплющит твой затылок. Если бы не тяжелые вьюки, то легкораненые минометчики, падая, не умирали бы. Тяжелый вьюк добивал раненого».

После провала попыток прорвать оборону восточнее Новороссийска германское командование организовало новое наступление северо-восточнее города. С этой целью немцы сосредоточили в районе Абинской дополнительно к действовавшим на этом направлении 9-й и 73-й немецким пехотным дивизиям 3-ю румынскую горнопехотную дивизию, прибывшую из Крыма. Генерал Руофф надеялся )даром по флангу 47-й армии прорвать оборону советских войск на рубеже поселка Эриванский и станицы Шапсугская, отрезать войска армии от остальных сил Черноморской группы, разгромить ее и, наступая через горы в Южном направлении, выйти к морю в районе Геленджика.

Своеобразная разведсводка о противнике в стиле советского политработника:

«Несмотря на то что эти соединения в последних боях были изрядно потрепаны, а с самодовольных командиров сбили присущую гитлеровцам спесь, все же дивизии еще оставались сильными. Они былиукопмлектованы кадровым личным составом, хорошо вооружены и в достаточной степени обеспечены боеприпасами, имели танки и штурмовые орудия». [415]

О румынской горнострелковой:

«Командовал ею близкий к правительственным кругам и румынскому королевскому дому заносчивый фашиствующий генерал Фильчинеску. В составе соединения насчитывалось около 16 тысяч подготовленных и экипированных солдат и офицеров. Хотя румынские союзники Гитлера, особенно солдаты, не были такими фанатиками, как одурманенные нацистской демагогией немецкие солдаты, 3-я румынская дивизия горных егерей являлась весьма опасным противником».

На рубеже, где готовилось наступление румынской дивизии, оборонялись части 216-й стрелковой дивизии генерал-майора А.М. Пламеневского, ослабленные в предыдущих боях и несколько подзабытые командованием, бросившим все силы под Новороссийск. Член Военного совета армии зафиксировал свои впечатления от посещения передовых позиций 216-й дивизии:

«Когда мы подошли к окопу, навстречу нам поднялось два почерневших от зноя бородача. Один из них доложил:

— Командир пулеметного расчета Киселев.

— Боец Мехеда з Одессы,-предствился второй…

Оказывается, последний раз пароль пулеметчикам был передан неделю назад и за это время к ним никто не заглядывал.

— А как же с питанием?-спросил я.

— Сухарив мы набралы нымало, а потом создалы свий запас,-не без гордости ответил рядовой Михеда. И тут же провел нас к окопу, где хранилось соленое мясо дикого кабана, много орехов, диких яблок и шиповника. — Так що у нас каждый день обид з трех блюд. Даже компот варымо. Добре, що вода недалеко (повезло бойцу Михеде — подорвался кабан на противотанковой мине, у других солдат дивизии — такое же «меню», только без кабанятины. — Авт.)… [416]

Командарм поблагодарил пулеметчиков… На обратном пути он, как бы разговаривая сам с собой, тихо произнес:

— Бойцы у нас отличные. С такими Кавказ не отдадим. А вот мы плохо руководим войсками…»

19 сентября 3-я горнопехотная дивизия «заносчивого» и «фашиствующего» Фильчинеску перешла в наступление и начала теснить передовые подразделения Пламеневского и части 2-й бригады морской пехоты. После 3-дневных боев румыны захватили несколько высот и вклинились в оборону на глубину до 6 км. Генерал Гречко, оценив обстановку, принял решение нанести по флангам вклинившейся группировки два сходящихся удара и, окружив ее, уничтожить. Для этой цели 77-я стрелковая дивизия полковника Е.Е. Кабанова была сосредоточена в районе Эриванского, а 255-я бригада морской пехоты полковника Д.В. Гордеева и 83-я морская стрелковая бригада подполковника Д.В. Красникова — в районе Шапсугской. В ночь (!) перед наступлением во всех частях провели ритуальные партийные и комсомольские собрания, а затем и митинги, на которых «многие брали на себя конкретные обязательства. Например, уничтожить вражеский пулеметный расчет, подорвать или разбить автомашину, бронегранспортер, истребить столько-то захватчиков».

Контратака советских войск началась на рассвете 25 сентября. Свыше двух суток длился ожесточенный бой, итогом которого стал разгром румынской дивизии. Она потеряла убитыми, ранеными и пленными до 8 тыс. солдат и офицеров и была снята с фронта. С 27 сентября немецко-румынские войска на Новороссийском направлении перешли к обороне и больше не предпринимали здесь попыток наступать крупными силами.

Руоффу не удалось выйти на Туапсинское шоссе. Не мог он использовать для снабжения своих войск и Новороссийский порт, так как тот простреливался с советской стороны артиллерийским и пулеметным огнем. [417]

Германское командование намеревалось наступать не только по открытым просторам, но и нанести несколько ударов через перевалы Главного Кавказского хребта. Для этого в группу армий «А» был включен профессионально высокоподготовленный 49-й горно-пехотный корпус под командованием генерала Рудольфа Конрада. В состав корпуса входила 1-я горнострелковая дивизия «Эдельвейс» генерала Ланца — одно из лучших соединений вермахта, 4-я горнопехотная дивизия генерала Эгельзеера, а также 97-я и 101-я легкопехотные (егерские) дивизии. Горнопехотные соединения укоплектовывались альпинистами и жителями горных районов Германии, баварцами и тирольцами, для которых горы были родной стихией. Корпус имел задачу наступать через Главный Кавказский хребет от дороги на Туапсе до Мамисонского перевала.

Все его соединения были снабжены специальным горным снаряжением и оружием:

«В экипировку личного состава входили удобная крепкая горная обувь и верхняя одежда, палатки, спальные мешки, походные спиртовые индивидуальные кухни и примусы, темные очки. Снаряжение состояло из ледорубов, „кошек“, веревок, скальных и ледовых крючьев и карабинов, горных спасательных средств. Высокогорные части обеспечивались также специальным высококалорийным питанием».

Кроме того, для действий на горных перевалах в распоряжении Листа находился румынский кавалерийский корпус генерал-майора Попеску в составе 5,6 и 9-й кавдивйзий. В Крыму готовилась к форсированию Керченского пролива 3-я румынская горнопехотная дивизия генерала Фильчинеску.

Наличие в группе «А» большого количества специальных горных войск свидетельствовало о том, что германское командование придавало большое значение прорыву в Закавказье через перевалы и заранее готовилось к проведению таких операций с учетом особенностей войны в горах. [418]

Многие офицеры вышеперечисленных соединений имели солидную горную подготовку и обладали опытом ведения боев, приобретенным в период действий в горах Норвегии и на Балканах. Командир «эдельвейсов» генерал Губерт Ланц сам был опытным альпинистом, прошедшим Альпы, Кавказ и Гималаи. Его дивизия являлась элитным подразделением рейха, а бойцы перед войной постоянно жили и тренировались в горах Швейцарии и во французских Альпах. Кроме того, еще в 30-е годы немецкие «туристы» и «спортсмены» облазили вершины и перевалы Кавказского хребта и провели тщательную разведку его различных районов в целях детального изучения местности.

… А до войны вот этот склон

Немецкий парень брал с тобою,

Он падал вниз, но был спасен,

А вот сейчас, быть может, он

Свой автомат готовит к бою…

Несколько иначе обстояли дела с горными войсками в великой, могучей и бардачной Советской стране.

Конечно, горнострелковые части существовали и в Красной Армии. Имелись горнострелковые дивизии, корпуса и даже армии. В этих войсках в составе полков не было батальонов, полки делились на роты. Автомобильный транспорт дополнялся вьючным, например ротами ишаков. Бойцы носили вместо фуражек панамы. Вот, по сути, и все, что отличало советских «горно-стрелков» от обычных стрелковых соединений. Как и в танковых войсках или авиации, качеством при создании этих войск пожертвовали ради количества.

Начать с того, что в них не было альпинистов, а бойцы даже не умели ходить на лыжах. Впрочем, и самих-то лыж у них не было. До войны альпинисты не регистрировались по особой военно-учетной специальности, поэтому лишь некоторые спортсмены, и то случайно, служили в горных соединениях. [419] Специальная горная подготовка в этих частях не проводилась. Не имели они ни специального горного снаряжения, ни обмундирования. Бойцы и командиры носили сапоги или ботинки с обмотками, обычные брюки, шинели. Эта одежда и обувь мало годились для действий в условиях высокогорья. Каково в сапогах и шинели заниматься скалолазанием? Горнострелковые соединения имели на вооружении специальные орудия для ведения огня в горах, но стрелковое оружие — обычное, с прицелом, рассчитанным для стрельбы под небольшим углом к горизонту.

Традиционным для нашей армии было отношение к боевой и специальной подготовке, выглядевшей максимально упрощенно:

«Хотя перед войной в горнострелковых войсках и проводились учения, — писал известный альпинист, ученый и воин А.М. Гусев, — бойцы тренировались в несложных предгорных районах и лишь изредка совершали походы через перевалы и на вершины… А ведь горная подготовка для горнострелковых соединений, по существу, является одним из элементов боевой подготовки. Она необходима для успешного ведения боя и в предгорьях, и на перевалах, и на вершинах. Ориентировка, ведение разведки, применение различного рода оружия, сами правила ведения огня — все это в горах имеет свою специфику. Знание гор позволяет уменьшить потери от естественных опасностей: мороза, лавин, камнепадов, закрытых трещин. Особенно сложны действия в горах в зимних условиях. Чтобы добиться успеха, необходимо владеть горными лыжами, уметь ходить на снегоступах. Ни того, ни другого в горных соединениях не было… Мы, альпинисты, еще до войны не раз обращались в управление горной, лыжной и физической подготовки Красной Армии с предложением использовать наш опыт для горной подготовки войск. Но нередко слышали в ответ: „Нам на Эльбрусах не воевать…“

Воевать в условиях высокогорья в те времена действительно не собирались, советские горные части готовились летом 1941 года одним броском преодолеть Карпаты, потому и были сосредоточены перед войной в Молдавии и Украине, потому не нужны им были всякие альпинистские тонкости.

Лишь в ноябре 1941-го, после оставления советскими войсками Крыма, группу спортсменов-альпинистов — А.М. Гусев, Э.Л. Бадер, Ю.Н. Губанов, Н.П.Хромов, А.И. Сидоренко, Б.М. Беркович, А.С. Уваров, В.В. Молоканов — направили в Закавказье для организации специальной подготовки горнострелковых войск. Начинать им пришлось с обучения «горнострелков» хождению на лыжах (многие бойцы вообще увидели их впервые) и стрельбе под большим углом к горизонту, что наставлениями по стрельбе даже не рассматривалось. Постепенно в войска поступало и горное снаряжение: ледорубы, веревки, палатки, спальные мешки, горные лыжи и ботинки.

Срочные меры, предпринятые советским командованием, помогли улучшить положение с подготовкой горнострелковых войск, однако вскоре выяснилось, что проделанная работа по большей части пропала впустую. С одной стороны, весной 1942 года товарищ Сталин вознамерился переломить ход войны, а значит, вновь не собирался «воевать на Эльбрусах». С другой — сказался традиционный советский принцип — незаменимых у нас нет. Если немцы даже в самые тяжелые моменты старались не вводить элитные егерские части в бои на равнинах, то у нас они использовались в любой ситуации без учета специализации: можно было бросать в атаку на танки воздушных десантников без тяжелого вооружения или посылать горных стрелков в морские десанты. В результате такого отношения даже те немногие соединения, в которых серьезно проводилась боевая подготовка личного состава к боевым действиям в горах, лишь частично использовались на высокогорных участках фронта. [421]

Оборона перевалов еще в ноябре 1941 года была возложена на 46-ю армию Закавказского фронта, которой командовал генерал-майор В.Ф. Сергацков. В июне 1942 года та же армия получила задачу не допустить выхода противника к Черному морю и в Закавказье через перевалы. В боевом приказе штаба фронта от 23 июня говорилось:

«Не исключена возможность наступления противника со стороны Северо-Кавказского фронта через Главный Кавказский хребет по Военно-Осетинской, Военно-Сухумской и другим дорогам на Кутаиси и на Черноморское побережье».

Полоса обороны армии была весьма протяженной и разнообразной по характеру местности: начиналась она от побережья Черного моря и тянулась до высокогорных областей. Но проблема заключалась не в этом, а в том, что имея под рукой Черноморский флот с линкором, крейсерами и эсминцами против десятка неприятельских катеров, советское командование больше всего опасалось морских десантов. Поэтому основное внимание генералов Тюленева и Сергацко-ва было направлено на организацию обороны побережья. Высокогорные перевалы советское командование считало сами по себе непреодолимой преградой для противника и подготовке их к обороне не придавало особого значения. Фактически никакой обороны и не было.

На перевалы заблаговременно не потрудились завезти взрывчатые вещества и материалы для устройства заграждений, не оборудовались позиции, не заминировали горные проходы и тропы. Наконец, на перевалах отсутствовали войска. В основном их прикрывали небольшие силы от роты до батальона, которые к тому же не имели связи со своими штабами. Личный состав таких отрядов не был подготовлен к действиям в горах, поэтому не мог создать надежную оборону и предвидеть возможные действия опытного противника. [422] Северные склоны перевалов не оборонялись, разведка там не производилась. Командиры соединений и частей редко бывали на перевалах и плохо знали, как организована оборона. Уже после войны командир 815-го полка майор В.А. Смирнов рассказывал, что, находясь на Марухском перевале, он ни разу не видел своего комдива. Некоторые перевалы вообще не были заняты войсками.

«Существовала какая-то беспечность, порожденная, очевидно, неверием в способность немецких войск сколько-нибудь значительными силами просочиться через высокогорные перевалы в Закавказье, — писал в своей книге маршал Гречко. — Фронт полностью доверился армии и выпустил из рук контроль за положением дел на перевалах. Когда 10 августа Ставка выразила сомнение в достоверности доклада штаба фронта о состоянии обороны на перевалах и поставила конкретные вопросы, штаб фронта не смог ответить на них, так как не располагал точными данными, какие перевалы и какими силами прикрыты, какие из них подготовлены к подрыву.

…Ввиду того что большинство командного состава войск фронта не имело опыта боевых действий в горах, оборона и система ее огня организовывались, как правило, только непосредственно на перевале, вместо того чтобы выносить огневые средства на ближние и дальние подступы к нему (самая подготовленная к действиям в горах 9-я горнострелковая дивизия защищала в это время берег моря от турецкой границы до Поти; отнюдь не в высокогорных районах были назначены рубелей и 20-й горной дивизии; зато в Приэльбрусье отправилась 63-я кавалерийская дивизия! — Авт.).

Оборона не являлась круговой. Ряд направлений, допускавших подход к перевалам не только отдельных групп, но и целых подразделений противника, не был обнаружен и никем не оборонялся. Это явилось следствием того, что детальная рекогносцировка районов, примыкавших к перевалам, не производилась. [423] (Это у генерала Ланца имелись подробные карты Кавказа, а для генералов Тюленева и Леселидзе советские спортсмены-альпинисты рисовали кроки по памяти: «Как ни странно, военные действия в горах показали, что мы как следует не знали Главного Кавказского хребта. Нам пришлось изучать его по скудным описаниям и устаревшим, весьма неточным картам». — Авт.). Более того, на позициях оставлялось лишь наблюдение, а сами гарнизоны располагались на южных скатах хребта, в населенных пунктах и кочевьях, удаленных от перевалов иногда на 5-20 км».

Между тем уже в первых числах августа 49-й горно-пехотный корпус из района Невинномысска и Черкесска начал движение к перевалам. В горы шли хорошо обученные, полностью укомплектованные, обеспеченные специальным альпинистским снаряжением соединения. Путь на перевалы от Санчаро до Эльбруса был, по существу, открытым.

Разделившись на 4 группы, альпийские стрелки 1-й и 4-й горнопехотных дивизий устремились по долине реки Большая Лаба в направлении перевалов Санчаро и Псеашха, по долинам рек Марух и Большой Зеленчук — к перевалам Наурский и Марух, а по долине реки Тиберда — на перевал Ютухорский и Домбай. Еще одна группа «эдельвейсов», составленная из опытных альпинистов, направлялась по долине реки Кубань к перевалам Нахар, Гондарай, Морды на Главном Кавказском хребте и далее к Хотю-Тау. Этот путь вел к Эльбрусу и в тыл советских частей, отходивших вверх по Баксанскому ущелью. Кстати, перевалы Хотю-Тау, Чипер-Азау в этом горном узле никем не охранялись, на самом Эльбрусе находились лишь четыре сотрудника метеорологической станции. На Белореченском направлении действовали части 97-й легкопехотной дивизии.

Нельзя сказать, что продвижение корпуса Конрада было совсем уж беспрепятственным. [424] По ущельям в сторону хребта отходили разрозненные советские подразделения, отрезанные в предгорьях от основных сил. Эти части оказывали сопротивление на наиболее выгодных для обороны участках наседавшим егерям. Отступавшие отряды двигались без карт, причем мало кто знал горы, немцы же довольно свободно ориентировались на местности.

Как указывает Гусев, многие такие отряды

«постигла печальная участь. Преследуемые врагом, они попадали в боковые ущелья, заканчивающиеся отвесными скалами, крутыми снежными склонами и нагромождениями ледников. Тут могли пройти только опытные альпинисты. И люди гибли от лавин, камнепадов, гибли в бездонных трещинах ледников, гибли от пуль настигших их гитлеровцев. Много лет прошло с тех пор, но и сейчас еще находят в горах останки бойцов и командиров, пытавшихся прорваться к своим через суровые заоблачные выси и погибших здесь…».

Относительно всех этих событий штаб 46-й армии пребывал в счастливом неведении. 16 августа он доносил во фронт: «Положение частей без изменений». Между тем немцы еще 15-го числа захватили Клухорский перевал, который должен был оборонять один батальон 815-го полка 394-й стрелковой дивизии. Фактически на перевале находилась лишь рота, легко сброшенная «эдельвейсами», две другие роты располагались на южных склонах, а ближайшие подкрепления — в Сухуми, в 110 км от перевала (из них 80 км горными тропами). Штабу генерала Сергацкова об этом стало известно только 17 августа. Подобная обстановка сложилась и на других направлениях, где немцы либо упредили советские части в занятии перевалов, либо сбили прикрывавшие их мелкие подразделения. На Клухорском и Санчарском направлениях, пользуясь полной внезапностью, они в короткий срок продвинулись на 10-25 км по южным склонам, создав угрозу Сухуми и коммуникациям вдоль Черноморского побережья.

Даже 20 августа штаб фронта, не ориентируясь в обстановке, докладывал в Ставку новый план обороны Черноморского побережья от вражеских десантов. Надо признать, что в Москве забеспокоились раньше, чем в Тбилиси и Кутаиси. В тот же день генералу Тюленеву указали обеспокоиться все-таки положением на перевалах и удержанием проходов через хребты:

«Противник стремится вторгнуться в пределы Закавказья и для достижения этой цели не ограничится действиями крупных сил на основных операционных направлениях.

Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами… Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является преградой для противника. Надо крепко запомнить вам, что непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен для обороны и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легкопроходимы, особенно в данное время года.

Исходя из этого, Ставка требует наряду с созданием прочной обороны на основных операционных направлениях немедленно усилить оборону Главного Кавказского хребта, и особенно Военно-Грузинской, Военно-Осетинской и Военно-Сухумской дорог, исключив всякую возможность проникновения противника на этих направлениях».

Бумага, в общем, правильная и чувствуется в ней стиль кремлевского «горца». Но несколько запоздавшая — перевалы уже сданы.

21 августа отряд альпинистов капитана Грота поднялся на Эльбрус и установил на вершине флаги с эмблемами 1-й и 4-й горнопехотных дивизий. [426] Само восхождение егерей никакого военного значения не имело, но завоевание этого горного массива открывало путь на Ингурскую и Военно-Сухумскую дороги в глубокий тыл советских войск. А каков был пропагандистский эффект! «Покоренный Эльбрус венчает конец павшего Кавказа!» — писали берлинские газеты. Капитан Грот был награжден Рыцарским крестом, его подчиненные — Железными крестами.

План операции «Эдельвейс» близился к завершению; более двух третей территории, намеченной к захвату, были взяты — почти весь Северный Кавказ, кубанские просторы и Сальские степи, Майкопский нефтеносный район, перевалы через Главный Кавказский хребет; на Эльбрусе развевались флаги со свастикой. В это время генерал Роммель бил англичан в пустынях Северной Африки, а 23 августа танкисты генерала Хубе вышли к Волге.

Гитлер еще не получил нефти, но уже лишил ее Сталина. Практически вся кавказская нефть шла по Волге. Весной 1942 года в Москву и Центральную Россию были доставлены огромные количества нефти, равные чуть ли не годовому запасу. В. Карпов вспоминает, в частности, о множестве огромных «нефтеям», вырытых заключенными вокруг Свердловска; к ним подводили железнодорожные ветки и прямо из цистерн сливали в эти котлованы нефть. Однако с началом летней кампании бомбежки волжского пути германской авиацией делали перевозки по нему все более рискованными. В августе вывоз нефти с Кавказа практически прекратился, Волга оказалась перерезаной.

Несмотря на это, добыча некоторое время продолжалась. Ввиду нехватки емкостей для хранения, нефть сливали в лощины гор.

«Правда, основные нефтеносные районы оставались там в наших руках, — вспоминал Хрущев, — но они были фактически выведены из строя, оборудование демонтировано, прекратилась добыча и переработка нефти. [427] Сложились тяжелые условия для промышленности. Кроме того, мы лишились возможности экономически использовать территории (вместе с территориями под немцами оказалось более 48 млн человек. — Авт.), которые достались противнику».

Весьма остро щущалась потеря Кубани, одного из богатейших сельскохозяйственных районов России.

В довершение всего, в августе стало окончательно ясно, что в 1942 году второго фронта в Европе не будет. 13 августа Сталин вручил британскому премьеру весьма жесткий меморандум, в котором обвинил правительство Великобритании в том, что оно нанесло «моральный удар всей советской общественности» и разрушило планы советского командования, построенные из расчета на «создание на Западе серьезной базы сопротивления немецко-фашистским силам и облегчения таким образом положения советских войск». Далее утверждалось, что именно сейчас сложились наиболее благоприятные условия для высадки союзников на континент, поскольку Красная Армия отвлекла на себя все лучшие силы вермахта. Верховный прямо признал — Советский Союз стоит на грани поражения, что приведет в первую очередь к ухудшению положения.

Сталина можно понять: он попал в крайне тяжелую ситуацию и даже, если верить отдельным свидетельствам, зондировал почву на предмет заключения сепаратного мира с Германией.

Черчилль 14 августа ответил известной «Памятной запиской», в которой напоминал о своем меморандуме от 10 июня и указывал:

«…нападение шести или восьми англо-американских дивизий на полуостров Шербур и на острова Канала было бы рискованной и бесплодной операцией. Немцы располагают на Западе достаточным количеством войск… По мнению всех британских военно-морских, военных и воздушных органов, операция могла бы окончиться лишь катастрофой».

Премьера тоже можно понять: в августе 1942 года положение было явно «не таким», чтобы осуществить высадку в Европе. [428] Черчилль прекрасно осознавал, что на данном этапе вся тяжесть операции открытия второго фронта легла бы на Англию — американцы делали обнадеживающие заявления, но на практике ничего не предпринимали и даже не планировали. Поэтому он отдавал предпочтение другим идеям — плану высадки во французской Северной Африке или операции «Юпитер» — освобождению Северной Норвегии.

К тому же «на протяжении ряда месяцев 1942 года Черчилль считал СССР союзником, которого „придется списать в расход“, и временами крайне пессимистически оценивал его шансы выжить… Даже после того как русские отразили первый немецкий натиск на Москву, Черчилль считал, что быстрое поражение Советского Союза не исключено» (А. Верт). К таким же выводам в августе пришел комитет начальников штабов, который полагал, что «русские не способны нанести противнику контрудар такой силы, чтобы помешать немцам осуществить свои планы». Отсюда следовало учитывать угрозу появления осенью 1942 года германских дивизий в Северном Иране или Ираке.

В докладе средневосточного комитета обороны сообщалось:

«В наихудшем для нас случае нам следуеет ожидать возникновения угрозы для Северного Ирана к 15 октября, а если противник изменит свои планы и начнет движение через провинцию Анатолия, то нам нужно быть готовыми встретить эту опасность в Северной Сирии и в Ираке к 10 сентября.

Если кампания в России обернется для русских плохо, а вы не сможете направить нам своевременно необходимое количество подкреплений (для отражения новой угрозы требовалось дополнительно четыре пехотные, одна таковая дивизии и 95 эскадрилий ВВС. — Авт.), то мы окажемся перед дилеммой:

а) либо наши войска или возможно большее количество наших баз и сооружений придется перевести из Египта на северный фланг, чтобы прикрыть иранские нефтепромыслы (а это означало бы потерю Египта); [429]

б) либо нам нужно будет продолжать нашу нынешнюю политику и идти на риск потери иранских нефтепромыслов.

У нас нет сил, чтобы оборонять и то, и другое, и если мы попытаемся выполнять обе эти задачи, то не выполним ни одной».

Какая уж тут высадка в Европе!

«Это были как раз те дни, когда Черчилль… пил гораздо больше, чем можно пить в его годы, и часто вызывал нашего посла Майского, чтобы спросить его с некоторой ехидцей: „Когда же дядюшка Джо обратится к Гитлеру с просьбой о заключении мира?“

Это было время пика побед германского оружия. Но это был последний «перевал», взятый Гитлером. Правда, пока об этом никто и не подозревал.

«С середины августа, — пишет Дёрр, — стало ясно, что операции на юге России шли не по намеченному плану; армия вместо „победного марша“ с трудом продвигалась вперед. В таком положении принято бросать в бой резервы или же менять план операции.Резервов не было. Следовательно, было необходимо менять план операции (курсив наш. — Авт.). Он мог бы, например, заключаться в том, чтобы сосредоточить все силы на одной цели и временно отказаться от остальных. Решение главного командования могло быть двояким:

а) ради достижения успеха на Кавказе отказаться от Сталинграда и перейти здесь к обороне…

б) взять Сталинград и отказаться от Кавказа…

Верховный главнокомандующий, однако, не хотел отказываться ни от чего и продолжал расходовать силы и средства в боях, которые не имели ничего общего с операцией».

Для реализации конечных целей у Рудольфа Конрада просто не имелось достаточных сил. [430] Он считал, что красные ввели в бой последние резервы, а 46-я армия, командование которой принял генерал-лейтенант К.Н. Леселидзе, только начала разворачиваться к морю «задом», а к горам «передом». Против двух горнопехотных дивизий противника Леселидзе имел 9-ю и 20-ю горнострелковые, 394,242, 351, 267-ю стрелковые, 63-ю кавалерийскую дивизи и 51-ю стрелковую бригаду. В армию передавались дополнительно 61-я стрелковая дивизия и несколько других подразделений. Из резерва Ставки для обороны перевалов была направлена группа альпинистов из состава отдельной мотострелковой бригады особого назначения, сформированной в войсках НКВД из добровольцев-спортсменов разного профиля. Но это лишь начало.

23 августа из Москвы в Тбилиси прибыл член Государственного Комитета Обороны Л.П. Берия, который заменил ряд ответственных работников армейского и фронтового аппарата Закавказского фронта, в том числе и командующего 46-й армией. Сказать доброе слово о Лаврентии Павловиче давно стало неприличностью, стиль его работы маршал Гречко назвал «грубым администрированием», противопоставляя его «кропотливой организаторской работе штабов фронта и армии». Но кто мог лучше расшевелить это сонное царство под пальмами Сухуми? И в чем выражалась «кропотливая работа», когда немцы развешивали флаги над Эльбрусом? Кстати, генерал армии Тюленев после войны так и выразился: «Перевалы проспали». Судя по дальнейшим действиям командования Закавказского фронта, товарищ Берия нашел нужные слова, сумел придать смысл «кропотливой работе».

Авиация фронта, наконец, получила задачу вести ежедневную разведку с воздуха всех перевалов через.Главный Кавказский хребет и дорог, ведущих к ним с севера.

Были приняты меры и по устройству заграждений на важнейших перевальных маршрутах, выводящих к побережью Черного моря. [431] На Санчарском направлении устанавливались электрические заграждения. На Военно-Осетинской и Военно-Грузинской дорогах начались работы по подготовке обрушения скал, разрушению дорог и их затоплению. Все это усиливалось созданием минных полей. Кроме системы заграждений, вдоль этих дорог строилась система оборонительных сооружений — узлов обороны, опорных пунктов, дотов и дзотов, окопов и противотанковых рвов. На основных направлениях и дорогах создавались комендатуры, имевшие резервы саперных сил, средств и снабженные радиостанциями.

Для противодействия обходам противника формировались специальные отряды силой до роты с саперным отделением, которые выдвигались на возможные направления обходного маневра. С этой же целью подрывались тропы, которые не прикрывались войсками. Срочно создавались отдельные горнострелковые отряды, каждый в составе роты — батальона. Эти, отряды, куда входили альпинисты-инструкторы (альпинистов теперь искали по всем фронтам), направлялись на самые труднодоступные участки.

Самое непосредственное участие принял Берия и в ликвидации обанкротившегося штаба Северо-Кавказского фронта. Очевидец событий Серго Берия пишет:

«Штаб фронта полностью утратил управление войсками и был деморализован. По согласованию со Ставкой и ГКО отец освободил от должности командующего фронтом Семена Буденного и члена Военного совета Лазаря Кагановича, еще целый ряд людей, повинных в развале обороны. Сталин это решение одобрил, потому что сам убедился в неспособности руководства фронта организовать должный отпор противнику.

Я видел Буденного, находящегося, как мне показалось, в состоянии прострации. Когда отец приехал к нему, тот начал убеждать: «Незачем эти мандариновые рощи защищать, надо уходить!» [432] Отец, хотя и знал, что как военачальник представлял собой маршал Буденный, был поражен. Командующий фронтом не мог внятно объяснить, где какие части находятся, кто ими командует. Когда он докладывал отцу об обстановке, тот сразу понял, что больше говорить не о чем. Прервав разговор, отец начал вызывать к себе командиров всех рангов и выяснять, что же там происходит в действительности.

На моих глазах делали карту боевых действий, и маршал Буденный сидел в сторонке с отсутствующим взглядом. Мне показалось, что он вообще толком не понимал, о чем идет речь».

В январе 1943 года маршалу придумали должность командующего кавалерией страны, которую он бессменно возглавлял последующие 10 лет. Уже будучи пенсионером, перешагнув 70-летний рубеж, Семен Михайлович умудрился стать трижды Героем Советского Союза.

Судьба так повернулась, что Берию в 1953 году «разоблачили», расстреляли, обвинив заодно в том, что он «нанес ущерб нашей обороне но время битвы за Кавказ».

В «Советскую военную энциклопедию» издания 1976 года член ГКО маршал Берия не попал вовсе. Статья о битве за Кавказ проиллюстрирована фотографией с подписью: «Бригадный комиссар Л.И. Брежнев вручает партийный билет красноармецу А. Малову». Из издания 1990 года исчез и Брежнев. Ох, уж эти извивы придворной историографии!

Итак, 46— я армия двинулась в горы. На этом наступление генерала Конрада, собственно, и закончилось. 27 августа немцы были остановлены под Клухором и на Марухском перевале. Дальнейшие боевые действия свелись к выдавливанию их с южных склонов обратно. Ожесточенные бои развернулись от Приэльбрусья до самой дороги на Туапсе. Советским частям, без боя отдавшим северные склоны хребта, теперь приходилось наступать снизу вверх, на ходу решая непростые вопросы снабжения, постигая с нуля тактику горной войны. [433]

«Мы часто наступали в лоб, — пишет Тюленев, — а не в обход, что особенно пагубно в горной войне. Допускалась беспечность при расположении войск в обороне. Все это приводило к печальным последствиям. Кроме того, первое время наши войска занимали лощимы или перевалы и оставляли без прикрытия соседние высоты. Это давало возможность противнику без боя занимать их, а затем фланкирующим огнем выбивать наши части с выгодных позиций… Боевые действия в горах многому нас научили, обогатили наш фронтовой опыт».

«Эдельвейсы», обладая гораздо более высокой подготовкой, не раз наносили чувствительные контрудары, однако спуститься к морю, которое синело на горизонте, им так и не удалось. Впрочем, перевалы они тоже не отдали.

К концу сентября обстановка в горах стабилизировалась. Конраду пришлось выделить дивизию альпийских стрелков в распоряжение Руоффа для нового наступления на Туапсинском направлении, в качестве замены он получил части из итальянского альпийского корпуса «Белая лилия».

За этот же период пополнились силы генерала Леселидзе, причем и количественно, и качественно. Было создано 16 отрядов, предназначенных для действий в высокогорной местности. Они должны были придаваться находившимся там частям или действовать самостоятельно, оставаясь в подчинении штаба 46-й армии. Каждый отряд состоял из двух рот автоматчиков по 100 человек и одной пулеметно-минометной роты с приданными ей взводами саперов и противотанковых ружей. Общая численность отряда составляла 300-320 человек. Укомплектовывались они альпинистами.

«Знакомясь с отрядом, — вспоминает А. Гусев, — я был поражен его блестящей экипировкой. [434] Каждый боец имел все необходимое для боевых действий в горах: ледорубы, десятизубые „кошки“, штормовые костюмы, спальные мешки, меховые жилеты, меховые носки, шерстяные и кожаные перчатки, подшитые валенки, лыжи с жестким креплением, снегоступы, рюкзаки, горнолыжные ботинки, лавинные шнуры, защитные очки. На каждое отделение в отряде имелись в соответствующем количестве альпийские веревки, горные палатки, спиртовые кухни, скальные и ледовые крючья, скальные молотки и другое необходимое снаряжение.

Личный состав носил особую форму: командиры — двубортный китель, лыжные брюки, горные ботинки; солдаты — лыжную куртку, лыжные брюки, горные ботинки. Форма эта была удобна, универсальна и отвечала всем требованиям техники движения в горах.

Это были первые в Красной Армии первоклассные горнострелковые подразделения, ничем не уступавшие горнопехотным подразделениям, имевшимся в армиях других государств, и в частности в германской армии».

Как тут не вспомнить никулинский анекдот: «Характер такой! Пока по заднице не получим, ничего делать не будем».

В октябре советским войскам удалось сбросить противника с Белореченского и группы Санчарских перевалов. С наступлением зимы активные боевые действия в горах прекратились. Клухорский, Марухский, Умпырский перевалы, Хотю-Тау, вершины Эльбруса остались за егерями. Они ушли оттуда сами в январе 1943 года, когда Северная группа войск Закавказского фронта, перейдя в решительное наступление, освободила Моздок и Минеральные Воды, а успехи на Сталинградском направлении создали реальную угрозу окружения германских частей на Кавказе. Тех же из «эдельвейсов», кто не успел отступить и оказался отрезанным от своих сил, отлавливали по ущельям войска НКВД. [435]

17 февраля 1943 года, по приказу командования фронта, 3 группы альпинистов под общим руководством А.М. Усева, с участием представителя политуправления и кинооператора, совершили зимнее восхождение на Эльбрус, сняли черно-красные «фашистские вымпелы» и установили на вершинах Государственные флаги СССР.

К концу сентября обстановка на театре военных действий стала менее напряженной, чего нельзя сказать об обстановке в германских штабах. После всех победных фанфар исход сражения за Кавказ оказался для Гитлера слишком неожиданным: германские войска оказались остановлены на всех направлениях. Настало время искать виновных за фактический провал операции «Эдельвейс».

Еще 29 августа генерал Гальдер записал в дневнике свой разговор с фюрером:

«Сегодня были очень раздраженные споры по поводу руководства операциями в группе армий „А“. Пришлось говорить по телефону с Листом о тех мерах, которые надлежало бы принять, чтобы снова сделать наши действия маневренными».

Через два дня, 1 сентября, Гитлер заявил на совещании руководящего состава вермахта:

«Все зависит от упорства! Противник израсходует свои силы быстрее, чем мы… Кто-то должен выдохнуться, но не мы».

Тем не менее удары германских соединений в направлении Баку явно становились все слабее и слабее. 8 сентября Гальдер записал:

«Надостаточное продвижение группы армий „А“ серьезно разочаровывает фюрера».

Чтобы установить причины неудач, Гитлер откомандировал к Листу в Сталино начальника штаба оперативного руководства ОКБ генерала Йодля. [436] Докладывая ему обстановку, Лист прямо сказал, что следует отказаться от попыток выхода к Черному морю через Кавказский хребет. Генерал-фельдмаршал просил Йодля доложить об этом фюреру и посоветовать ему, чтобы он разрешил отвести части горнострелкового корпуса хотя бы за перевалы, поскольку 49-й горнопехотный корпус рисковал оказаться в изоляции. Лист также заявил о том, что наступление 1-й танковой армии на Баку близко к своей остановке. Когда Йодль вернулся в ставку Гитлера и доложил о своих переговорах с Листом, о том, что перспективы боев на Кавказе мрачные, фюрер пришел в ярость.

10 сентября генерал-фельдмаршал Лист был снят с поста командующего группой армий «А». Гитлер принял его обязанности на себя и в течение месяца лично руководил операциями группы, стремясь добиться перелома в битве.

Войска группы армий «А» в середине сентября уже не могли наступать по всему фронту. Поэтому германское командование приняло решение о нанесении последовательных ударов сначала на Туапсе, а затем на Орджоникидзе. В беседе с Кейтелем 18 сентября Гитлер заявил:

«Решающим является прорыв на Туапсе, а затем блокирование Военно-Грузинской дороги и прорыв к Каспийскому морю».

Ближайшая задача наступления на Туапсинском направлении состояла в том, чтобы кратчайшим путем выйти на побережье Черного моря, отрезать Черноморскую группу войск от основных сил Закавказского фронта, лишить Черноморский флот всех баз и портов. В случае успеха фронт сокращался почти на 200 км, что позволяло высвободить около десяти дивизий, которые можно было бы перебросить в сторону желанных нефтеносных районов на Каспии. Проведение операции возлагалось на 17-ю армию генерала Руоффа и части горнопехотного корпуса генерала Конрада. Один удар планировалось нанести от Нефтегорска, второй — от Горячего Ключа. Клещи должны были замкнуться у поселка Шаумян, в 30 км севернее Туапсе, создавая «котел» для 18-й армии генерала Камкова. [437]

Оценивая расстановку сил перед этой операцией, советские историки, как обычно, пользуются своей особой, специально разработанной для таких случаев арифметикой:

«После провала планов прорваться на Туапсинском направлении в Закавказье в августе — сентябре 1942 года немецко-фашистское командование решило силами 17-й армии (свыше 162 тысяч человек, 147 танков и штурмовых орудий, 1316 орудий и 950 минометов) при поддержке части сил 4-го воздушного флота (350 самолетов) вновь нанести удары… и окружить основные силы 18-й армии (32 тысячи человек, 244 орудия, 362 миномета)… Для нанесения главного удара из войск немецкой 17-й армии была создана группа „Туапсе“.

Отсюда даже слепому должно быть видно, что опять у врага подавляющее превосходство над нашими войсками. Непонятно только, почему все силы группы армий «А» или армии Руоффа сравниваются с одной несчастной армией Камкова? Почему, например, не с 383-й стрелковой дивизией Провалова? Было бы еще страшнее. Или взводом лейтенанта Рябцева? Ясно, что это величины несоизмеримые.

Попробуем сравнить иначе. Всего к этому времени в группе армий «А» имелось 26 дивизий, из них 3 танковые. В состав противостоящих им войск Закавказского фронта входило более 60 стрелковых и кавалерийских дивизий, 31 стрелковая бригада, 10 танковых бригад, не считая бронепоездов, отдельных танковых батальонов и горнострелковых отрядов. Согласимся, в таком виде соотношение сил выглядит несколько иначе. На 1 октября в частях Закавказского фронта числилось 165423 коммуниста (умножаем на два, ведь «партбилет делает вдвое сильнее») и 219131 комсомолец, а на одного коммуниста приходилось три беспартийных. [438] Между прочим, медаль «За оборону Кавказа» получили около 870 тыс. человек — в основном выжившие. Этой награды, учрежденной в 1944 году, не удостоились погибшие, пропавшие без вести, оказавшиеся в плену.

Далее: 17-й армии Руоффа с ее 18 дивизиями противостоял не один генерал Камков, а четыре советских армии — 47, 56, 18, 46-я.

И даже по сравнению с ударной группой «Туапсе» силы нашей 18-й армии смотрятся не так уж бледно. С немецкой стороны в операции участвовали 7 дивизий — 46, 125,198-я пехотные, 97-я и 101-я егерские, 1-я словацкая мотодивизия и сводная горнопехотная дивизия Ланца. У генерала Камкова и в Туапсинском оборонительном районе — семь стрелковых (31, 383, 328, 408, 236, 395 и 32-я гвардейская) и две кавалерийские (11-я и 12-я гвардейские) дивизии, четыре стрелковые и одна мотострелковая бригада, полк морской пехоты, плюс поддержка двух 130-мм береговых батарей, одной 180-мм железнодорожной батареи, артиллерии Черноморского флота, плюс непрерывная подпитка новыми дивизиями, бригадами, пушками и самолетами.

Другое дело, что Камков тоже оказался «не Гинденбург», — в анкете ничего, кроме кавалерийских курсов, а оборона строилась по правилам «самой передовой» советской военной науки. Так, дивизии первого эшелона, немотря на оперативную паузу, не имели сплошной линии обороны, а ограничились созданием ротных опорных пунктов, не установили инженерные заграждения, минные поля и даже рекогносцировку собственной полосы обороны не произвели. Зато усердно возводились заграждения и огневые точки на Черноморском побережье: в местах возможной высадки десантов устанавливались противопехотные минные поля, на берегу от Кабардинки до Туапсе завершалось строительство свыше 500 дотов и дзотов, устанавливалось более 300 управляемых фугасов. Тонны взрывчатки закладывались для вывода из строя Сухумского шоссе, разрушения мостов и подпорных стен.

На этих работах были задействованы основные силы саперных и инженерных частей, непосредственно для фронта этих специалистов «не хватило». И не только специалистов: страна великих строек коммунизма и на втором году войны не сумела обеспечить свою армию самым простым шанцевым инструментом. Пример из Тюленева:

«Стрелковая часть, оборонявшая горы Гунай и Гейман, раздобыла (!) два десятка лопат, но лома ни одного не имела. А попробуй-ка выдолби окоп в скале без лома! Выручил какой-то смекалистый интендант: наладил изготовление ломов из осей обозных повозок».

Интересно, а когда нужны были повозки, вместо осей вставляли ломы?

«При планировании работ, — пишет маршал Гречко, — штаб инженерных войск Черноморской группы допустил серьезные ошибки, особенно в распределении имевшихся инженерных и саперных подразделений. Так, на обслуживание заграждений, установленных на дорогах, было выделено слишком много саперных подразделений, тогда как на других участках саперов не хватало. Среди командного состава все еще существовало ошибочное мнение, будтно горно-лесистая местность сама по себе является хорошим прикрытием и нет надобности производить крупные оборонительные работы (весной 1940 года немцы протолкнули через Арденны целую танковую группу, а у нас два года спустя все еще „существовало ошибочное мнение“. — Авт.).

Все это привело к тому, что, хотя время и местностьпозволяли сделать оборону непреодолимой, она оставалась слабо оборудованной. Даже некоторые ключевые высоты оказались не укрепленными ине занятыми войсками (курсив наш. — Авт.). Опорные пункты не были приспособлены к круговой обороне, система огня не организована, а лесные завалы, созданные только по переднему краю обороны, не заминированы».

Ставка Верховного Главнокомандования указала командующим Закавказским фронтом и Черноморской группой войск:

«Поданным Генштаба, подтвержденным событиями последних дней, оборона войск Черноморской группы слабая, несмотря на то что время и местность позволяли сделать ее непроходимой».

Особенно слабой оказалась оборона на участке именно 18-й армии. При том, что по признанию генерала Провалова: «О готовящемся наступлении немцев на Туапсинском направлении нам было известно». Беда в том, что ожидали противника в долине реки Пшеха, но ожидания эти не оправдались.

25 сентября после 2-дневных мощных авиационных ударов по коммуникациям и боевым порядкам 18-й армии немцы силами 97-й и 101-й легкопехотных дивизий «неудержимой лавиной ринулись в атаку» из района Хадыженской на Шаумян. Сутки спустя 198-я пехотная дивизия начала прорыв от Горячего Ключа на Фанагорийское. В течение трех дней пять советских дивизий, почти месяц совершенствовавших перед этим свою оборону, «героически сдерживали натиск» трех германских пехотных дивизий.

27 сентября генерал Руофф ввел в полосе 383-й стрелковой дивизии альпийских стрелков Ланца. Им удалось прорвать фронт, овладеть горами Гунай, Нейман — здесь «эдельвейсов» не ожидали — и выйти в долину реки Гунайка, создавая угрозу тылам 18-й армии. Советские части начали отход на запад и юго-запад. Генерал Провалов, оправдывая свою неудачу, пишет, что его атаковала чуть ли не вся группа армий «А»:

«На 383— ю стрелковую дивизию немцы обрушили сразу альпийских стрелков Ланца, 97-ю егерскую, 46-ю специально подготовленную к боевым действиям в горах, мотодивизию СС „Викинг“, бельгийский легион „Валлоны“.

Генерал как-то забывает, что слева от него с вышеперечисленными соединениями противника дрались 236-я стрелковая и 32-я гвардейская дивизии, справа — 31-я стрелковая и 11-я кавалерийская дивизии, в тылу разворачивались резервные 328-я и 408-я стрелковые дивизии, 40-я мотострелковая бригада. [441] Ну а эсэсовцы из дивизии «Викинг» просто померещились, они в это время находились под Моздоком.

На Лазаревском направлении части 46-й немецкой пехотной дивизии перешли в наступление 28 сентября с участка Самурская, Нефтегорск и продвинулись почти до долины реки Пшеха.

29 сентября Ставка ВГК объясняла генералу Тюленеву обстановку:

«Несмотря на достаточное количество сил на Хадыженско-Туапсинском направлении и длительное время занятия войсками оборонительных рубежей, противник сумел с первых же дней наступления выйти во фланг и тыл частям 18-й армии, обороняющим дорогу Хадыженская — Туапсе.

1. Вместо глубоко эшелонированной сильной обороны части 18-й армии оказались разбросанными и, несмотря на общеепревосходство в силах (курсив наш. — Авт.), на каждом отдельном направлении оказывались слабее наступающего противника…