Как один Баграмян два фронта загубил

Последствия нашего поражения под Харьковом сказались в дальнейшем под Сталинградом. Размышляя над этим, еще и еще раз приходишь к выводу, насколько велика ответственность военачальника, принимающего решение на ту или иную операцию. Как необходимы здесь всесторонее знание противника и трезвая оценка своих сил, выбор места и времени для нанесения удара!

Генерал армии М.И. Казаков

В мае 1942 года одновременно с боями в Крыму развернулись активные военные действия в районе Харькова. Здесь к наступлению подготовились обе стороны.

Еще во второй половине марта Военный совет Юго-Западного направления — главком маршал С.К. Тимошенко, ЧВС Н.С. Хрущев, начальник оперативной группы генерал И.Х. Баграмян — обратился к Верховному Главнокомандующему с предложением провести наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов с целью разгрома противостоящих группировок врага и выхода на линию Гомель — Киев — Черкассы — Первомайск — Николаев. В результате Барвенково-Лозовской операции на стыке Юго-Западного и Южного фронтов советским войскам удалось глубоко вклиниться в расположение противника; к югу от Харькова образовался так называемый барвенковский или изюмский выступ глубиной до 90-100 км, откуда создавалась прямая угроза флангу и глубокому тылу основной немецкой группировки, оккупировавшей Донбасс и побережье Азовского моря. [212]

Тимошенко считал, что немцы на Юго-Западном направлении понесли серьезные потери в живой силе, вооружении и боевой технике и что без достаточно длительной передышки и получения крупных подкреплений из глубокого тыла они не в состоянии перейти к решительным действиям. Учитывая эти обстоятельства, маршал полагал, что если Ставка существенно подкрепит его направление разервами и техникой, то, предприняв ряд взаимосвязанных наступательных операций, он освободит от врага Харьков и Донбасс.

Для достижения поставленных целей штаб Тимошенко запросил в дополнение к имеющимся 92 дивизиям и 480 танкам еще полмиллиона бойцов и 1500 танков. Группа армий «Юг» на тот момент имела в своем составе 64 дивизии и 450 танков.

«Что же касается степени возможного усиления основных группировок противника… за счет резервов из глубины Германии, то наши прогнозы строились больше на догадках, нежели на реальных сведениях»,

— признает маршал Багрямян.

Чрезвычайно любопытно проходило 27 марта обсуждение плана в Кремле, куда Верховный вызвал для доклада командование Юго-Западного направления. По ходу дела Сталин прочитал присутствовавшим в кабинете двум маршалам и двум генералам лекцию по основам оперативно-тактического искусства.

«Сталин разъяснил нам, как надо использовать артиллерию при прорыве оборонительной полосы врага (между прочим, Тимошенко считался героем прорыва „линии Маннергейма“, но, видимо, Главнокомандующий знает цену его талантам. — Авт.)… не раз по ходу доклада и в процессе его обсуждения также разъяснял нам (!), как наилучшим образом использовать боевые качества пехоты, танков, авиации в предстоящих летних операциях Красной Армии», — вспоминает Баграмян.

Зачарованные познаниями вождя в военном деле, «полководцы» уехали из Кремля «во власти новых впечатлений», в очередной разубедившись, что «во главе наших Вооруженных Сил стоит не только выдающийся политический деятель современности, но также и хорошо подготовленный в вопросах военной теории и практики военачальник». [213]

Однако запрошенных Тимошенко резервов Сталин не дал: у него были более глобальные планы. Большая часть советских сил сосредоточивалась на Московском направлении, и для проведения столь крупномасштабного наступления на юге достаточного количества подготовленных войск просто не было. Через день штаб Тимошенко, несколько сократив размах операции, представил новый план, учитывавший принятое Ставкой решение о выводе Брянского фронта из состава Юго-Западного направления (как мы помним, для проведения самостоятельной операции в районе Курска). Но и переработанный план был отклонен по тем же соображениям.

Наконец, приняли удовлетворившее всех решение о более узкой операции, которую предполагалось провести только силами Юго-Западного фронта. Целью ставилось овладеть городом Харьков, затем произвести перегруппировку войск и ударом с северо-востока захватить Днепропетровск и Синельниково. Из резервов Ставки в распоряжение Тимошенко передавались 10 стрелковых дивизий, 26 танковых бригад, 18 артполков РГК. Сталин считал, что этого вполне достаточно для разгрома 6-й немецкой армии, а далее из Крыма навстречу Тимошенко должен был выступить фронт генерала Козлова, «разбивший Манштейна».

Командование Юго-Западного направления планировало нанести 2 удара по сходящимся направлениям на Харьков — с северо-запада, из района Волчанска, и с юга — с барвенковского выступа.

Первый этап операции предусматривал прорыв советскими войсками первых двух полос обороны, разгром тактических резервов противника и обеспечение ввода в прорыв подвижных групп. Общая глубина наступления — 20-30 км, продолжительность этапа — трое суток. [214] Второй этап намечалось осуществить в течение 3-4 суток с продвижением наступающих войск на глубину 24-35 км. В ходе его предусматривалось разгромить оперативные резервы врага, выйти главными силами ударных группировок фронта непосредственно на подступы к городу, а подвижными войсками завершить окружение и разгром харьковской группировки противника — 6-й армии Паулюса, силы которой оценивались в 13 дивизий, в том числе 1 танковую.

Из района Волчанска, обходя Харьков с севера и северо-запада, прорывались дивизии вновь сформированной 28-й армии генерал-лейтенанта Д.И. Рябышева. Принимая под свое командование свежую полнокровную армию в составе 13-й гвардейской, 244, 175, 169, 162 и 38-й стрелковых дивизий, 6-й гвардейской, 84, 90 и 6-й танковых бригад, генерал отметил, что ее бойцы «были вооружены автоматами, имели противотанковые ружья и противотанковую артиллерию. Артчасти были оснащены орудиями по штату». Впрочем, к началу операции все армии фронта при ставшем традиционным некомплекте личного состава вооружением и боевой техникой были обеспечены на 100%.

В качестве подвижной группы Рябышеву придавался 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-майора В.Д. Крюченкина. Для обеспечения флангов ударной группировки в наступлении задействовалась часть сил соседних 21-й армии генерал-майора В.Н. Гордова и 38-й армии генерал-майора К.С. Москаленко. Всего северный «кулак» насчитывал 13 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, 8 танковых и 2 мотострелковые бригады.

С юга на Харьков предстояло наступать 6-й советской армии под командованием генерал-лейтенанта А.М. Городнянского — 253, 266, 1203, 411, 47, 337, 248 и 41-я стрелковые дивизии, 5-я гвардейская, 37, 38 и 48-я танковые бригады. Чтобы обеспечить его действия с юго-запада с Барвенковского плацдарма, на Красноград наносила удар армейская группа генерал-майора Л.В. Бобкина в составе 393 и 270-й стрелковых дивизий, 6-го кавалерийского корпуса и приданной ему 7-й танковой бригады. [215]

Для развития успеха на втором этапе в полосе 6-й армии в прорыв вводились 21-й и 23-й танковые корпуса, наносившие удар в общем направлении на Люботин. Во взаимодействии с 3-м кавкорпусом им предстояло завершить окружение харьковской группировки противника. При этом 21-й танковый корпус генерала Г.И. Кузьмина — 198, 199, 64-я танковые и 4-я мотострелковая бригады — должен был развивать наступление на Змиев и на пятый-шестой день овладеть Люботиным. К этому времени 23-й корпус генерала Е.Г. Пушкина — 6, 130, 131-я танковые, 23-я мотострелковая бригады — должен был выйти в район Валков. Общий состав сил южной ударной группировки: 10 стрелковых, 3 кавалерийские дивизии, 11 танковых и 2 мотострелковые бригады. В оперативном подчинении генерала Городнянского находились также 5-й и 55-й полки реактивной артиллерии.

Таким образом, в разгроме Паулюса предстояло принять участие двадцати трем стрелковым, шести кавалерийским дивизиям, девятнадцати танковым (925 танков) и четырем мотострелковым бригадам Юго-Западного фронта. Главный удар наносился с барвенковского выступа. Большинство танковых бригад — 560 танков — придавались стрелковым дивизиям и должны были использоваться для непосредственной поддержки пехоты в первом эшелоне. Правда, маршал Баграмян жалуется на то, что «половину из них составляли легкие танки устаревших типов и Т-60». Но это просто привычка такая у советских полководцев: раз наших бьют — значит техники либо мало, либо она плохая. Между тем все «легкие танки устаревших типов» были потеряны в 1941 году, а советская промышленность еще до начала войны полностью перешла на выпуск самых новейших машин. Отдельная танковая бригада образца 1942 года имела в своем составе 32 танка Т-34 и 21 танк Т-60 илиТ-70. [216] Что здесь составляет большую половину — посчитать нетрудно.

Маршал Москаленко, наоборот, вспоминает, что ознакомившись с данными о составе сил, которые планировалось привлечь к наступлению,

«испытал чувство огромной радости. Впервые с начала Великой Отечественной войны мне предстояло участвовать в наступательной операции, в которой мы превосходили противника по численности в живой силе, по количеству артиллерии и танков, не уступали ему в авиации. Например, никогда не было на нашем фронте такого количества танков непосредственной поддержки пехоты».

Южному фронту активных задач не ставилось. Две его правофланговые армии должны были жесткой обороной обеспечить наступление Юго-Западного фронта на Харьков от возможных ударов противника на Барвенково с юга. 57-я армия генерал-лейтенанта К.П. Подласа в составе пяти стрелковых дивизий, усиленных тремя полками РГК и отдельным танковым батальоном, защищала 80-километровый фронт на южном фасе выступа. 9-я армия генерал-майора Ф.М. Харитонова — шесть стрелковых дивизий, одна стрелковая, 121-я и 15-я танковые бригады, пять артполков РГК — на южном и юго-восточном. Позади них располагался резерв командующего Южным фронтом: 5-й кавкорпус генерала И.А. Плиева и 12-я танковая бригада.

Кроме того, в случае необходимости боевые действия 57-й и 9-й армии могли поддержать резервные 2-й кавалерийский корпус, две стрелковые дивизии и 92-й тяжелый танковый батальон, размещенные на стыке двух фронтов.

Прорыв немецкой обороны и развитие успеха поддерживала вся фронтовая и армейская авиация Юго-Западного фронта — 656 самолетов; кроме того, для обеспечения наступления южной ударной группировки привлекались 233 машины из состава Южного фронта. [217]

Как видим, план советского командования в Харьковской операции преследовал решительные цели и обеспечивался серьезными силами. По мнению советских историков, существенным его недостатком являлось то, что район, из которого наносился главный удар, был выбран неудачно — фланг и тыл наступавших отсюда войск оказались очень уязвимыми. Враг, «готовившийся к нанесению главного удара на юге, считал одной из своих ближайших задач ликвидацию барвенковского выступа».

Но ведь эта опасность при планировании прогнозировалась, и только для прикрытия южной ударной группировки с фланга выделялось в общей сложности 15 стрелковых, 6 кавалерийских дивизий, 3 танковые, 1 стрелковая и 1 мотострелковая бригады, которым было приказано

«создать прочную оборону, развитую в глубину, с продуманной системой противотанковой защиты, с максимальным развитием инженерных сооружений, противотанковых и противопехотных препятствий и широким приспособлением к обороне населенных пунктов».

В директиве № 00275 от 28 апреля, подписанной Тимошенко, Хрущевым и Багрямяном, в частности, указывалось, что

«…возможна попытка противника ликвидировать барвенково-лозовский выступ и одновременно предпринять наступление в направлении Харькова, Купянска с целью выхода на основные коммуникации наших армий, действующих на внутренних крыльях фронтов Юго-Западного направления».

Другое дело, что эти приказы и директивы менялись по несколько раз в день, а советский план составлялся безотносительно к противнику; немцев Тимошенко в принципе считал неспособными к каким-либо активным действиям, а «прогнозы строились больше на догадках, нежели на реальных сведениях».

«Как это ни странно, Военный совет фронта уже не считал противника опасным, — вспоминает бывший командующий 38-й армией,-… меня усиленно уверяли, что противостоящий враг слаб и что мы имеем все необходимое для его разгрома. Военный совет Юго-Западного направления был убежден в непогрешимости своей оценки сил противостоящего врага». [218]

Готовность к наступлению назначалась к исходу 4 мая, но из-за несвоевременного прибытия пополнения и поступления вооружения срок начала операции перенесли на 12 мая.

В это время немецкое командование для создания более благоприятных условий для летнего наступления готовилось, в свою очередь, к операции по ликвидации барвенковского выступа. 10 мая Паулюс представил фон Боку план «Фридрихус». Он должен был осуществляться наступлением его 6-й армии из района севернее Балаклеи и армейской группы Клейста (1-я танковая, 17-я полевая армии) из районов Славянска, Краматорска в общем направлении через Барвенково на Изюм. Цель операции — «срезать» барвенковский выступ, восстановить линию фронта по Северскому Донцу и овладеть плацдармами на восточном берегу в районе Изюма. Немецкие части пополнялись личным составом и техникой, из Франции перебрасывались новые пехотные и танковые дивизии.

При этом, в отличие от красных командиров, германские никогда не жалели сил на прочное удержание уже занятых рубежей и на совершенствование обороны. На Харьковском направлении главная полоса последней имела две-три позиции общей глубиной 6-7 км. Основу каждой из них составляли опорные пункты и узлы сопротивления, созданные вокруг населенных пунктов. Вторая оборонительная полоса была построена в 10-1 5 км от переднего края, тыловая — в 20-25 км по рубежу населенных пунктов Змиев, Чугуев, Липцы, Черемошное. Хорошо развитая система обороны и огневого взаимодействия позволяла Паулюсу держать весь фронт предстоящего советского наступления шестью пехотными дивизиями, остальные части находились на тыловых рубежах, готовые оказать поддержку на любом участке. [219]

К тому же от многочисленных перебежчиков немцы без всякой разведки знали подробности подготовки советского наступления. Например, командир одного из батальонов 294-й пехотной дивизии записывал в дневнике:

«Сегодняшний перебежчик принес сведения, что русские хотят наступать 15 мая. Ну, до этого времени мы будем готовы. Пусть тогда приходят…

…Сегодня у нас было целых 10 перебежчиков. Из них 8 азиатов и 2 русских. Последние принадлежали к инженерной разведке, которая имела задачу выяснить условия перехода Бабаки танками. В Молодовой уже построены штурмовые мосты для танков. Следовательно, мы с большой определенностью можем считаться с тем, что русские будут атаковать наш участок танками…

Сообщения о подготовке русского наступления усиливаются. Перебежчики нам приносят много существенных новостей — часто, может быть, преувеличенных, но в основном верных. Постройка мостов, их всего 7, и одна переправа указывают на то, что наступление будет произведено против нашего участка».

Это только на участке одного немецкого батальона! К тому же перегруппировка и сосредоточение советских войск велись без соблюдения мер секретности, маскировки и длились почти 30 суток.

Говорят, маршал Б.М. Шапошников, навсегда покидая Генштаб, просил Ставку воздержаться от Харьковской операции, считая ее рискованной и малоподготовленной. Но Сталин, по свидетельству Василевского,

«дал разрешение на ее проведение и приказал Генштабу считать операцию делом направления, т. е. — делом Тимошенко, и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться…».

Что касается Тимошенко, то сей полководец с 2-классным образованием никогда ни в чем не сомневался и всегда был готов сражаться до последнего своего солдата. [220]

В канун наступления командующий созвал в Купянске совещание командиров; еще раз заверив их в слабости противника, он говорил о полном преимуществе своих армий — как в живой силе, так и в техническом обеспечении. На этом же совещании прозвучали слова:

«Уже одно то, что товарищ Сталин, наш великий друг и учитель, одобрил наступательные планы фронта, может служить верным залогом в предстоящем успехе нашего наступления!»

Итак, высочайшее одобрение получено — какие могут быть сомнения?

«…во всех частях и подразделениях армий фронта поздно вечером 11 мая были проведены митинги, партийные и комсомольские собрания, на которых боевые задачи войск были доведены до сознания каждого бойца. Приказ о переходе к активным боевым действиям был встречен с большим воодушевлением», — пишет Баграмян.

Предстоящее наступление гордо именовалось «операцией по полному и окончательному освобождению Украины от немецко-фашистских захватчиков».

«Дух оптимизма… витал на командном пункте фронта», — вспоминает Москаленко.

Наступление войск ударных группировок Юго-Западного фронта началось в 7.30 утра 12 мая, за 6 дней до начала запланированной немцами операции «Фридрихус», после часовой артиллерийской подготовки.

На северном участке были брошены в бой в первом эшелоне 11 стрелковых дивизий при поддержке 7 танковых бригад и 20 артиллерийских полков РГК. Буквально сразу выяснилось, что значительное число огневых точек противника подавить не удалось, кроме того,

«их оказалось намного больше, чем предполагалось, и это была первая неожиданность для наших войск. [221] В результате стрелковые подразделения и танки первых эшелонов были встречены плотным огнем».

Легкой победы не получалось, немецкую оборону пришлось прогрызать. Тем не менее к концу дня фланговые 21-я и 38-я армии прорвали главную полосу и продвинулись на 6-10 км. Менее успешно наступала «ударная» армия Рябышева, которой удалось вклиниться в оборону противника лишь на 2 км, при том что здесь на одну наступающую дивизию приходилось 2,5 км фронта прорыва, количество орудий и минометов на 1 км составляло 59,5 единицы, танков — 12. Окрыленный своим успехом, генерал Москаленко предложил передать подвижную группу 38-й армии, но штаб фронта решил, что все и так складывается удачно: фланги Рябышева надежно обеспечены и теперь ему ничто не мешает «переть» прямо на Харьков. Надо сказать, войскам трех советских армий противостояли в этот день 79-я и 294-я пехотные дивизии и один пехотный полк 71-й дивизии противника.

Благоприятно складывались дела и у южной ударной группировки. Шесть советских дивизий при поддержке 200 танков и 14 полков РГК к полудню сломили сопротивление двух немецких пехотных дивизий и бригады венгров. Во второй половине дня на Красноградском направлении в прорыв был введен 6-й кавкорпус с приданной ему танковой бригадой. К вечеру войска Городнянского и Бобкина на 40-километровом участке вклинились в глубь немецкой обороны на 12-15 км, достигнув второго оборонительного рубежа, созданного на возвышенном западном берегу реки Орель. Немцы бросили сюда все, что было под рукой, в том числе трофейные команды и строительные подразделения, а генерал Городнянский начал выдвижение двух дивизий второго эшелона. Танковые корпуса оставались на месте, хотя находились уже в 35 км от линии фронта.

Продвижению советских войск благоприятствовало практически полное отсутствие у противника авиации. [222] Основные силы 4-го воздушного флота были задействованы в это время гораздо южнее, помогая Манштейну громить Крымский фронт. Поэтому советская авиация работала в условиях чистого неба, обеспечивая прикрытие и поддержку обеих ударных группировок. Анализируя итоги первого дня боев, Тимошенко и его штаб пришли к выводу, что в целом наступление развивается по плану.

Генерал Паулюс, оценив обстановку, начал перегруппировку своих сил. На южный участок он направил один пехотный полк 113-й дивизии, одновременно из Харькова против 38-й армии начали выдвижение 3-я и 23-я танковые дивизии (у Паулюса их оказалось две) и три полка пехоты. Из Крыма под Харьков началась переброска воздушных эскадр Рихтгофена.

13 мая советское наступление продолжалось. На южном участке фронт прорыва был расширен до 55 км, а глубина достигла 25-50 км. Сопротивление противника здесь стало заметно ослабевать, создались благоприятные условия для ввода подвижной группы. Стремительный и мощный удар двух танковых корпусов — около 300 машин — мог оказаться именно сейчас весьма эффективным. Однако командование ЮЗФ, введенное в заблуждение данными собственной разведки о сосредоточении в районе Змиева крупной танковой группировки противника, решило придержать корпуса в рукаве и ввести их в прорыв с выходом стрелковых дивизий на рубеж реки Берестовая, до которой предстояло еще пройти с боями 15 км.

На севере 28-я армия преодолела главную полосу вражеской обороны и вышла на подступы к Харькову, на линию высот, обступающих город с востока. Войска Москаленко в первой половине дня продвинулись еще на 6 км. С этого момента советский «график» начал ломаться. В 13 часов немцы, сосредоточив в течение ночи и первой половины дня две подвижные группировки, нанесли удар с двух сторон по стыку 38-й армии с ее правым соседом. [223] В одну группу вошли 3-я

танковая дивизия и два полка пехоты, вторую составили 23-я танковая дивизия и один полк пехоты. «Такого сильного удара массы танков с пехотой… ударная группа 38-й армии не выдержала» и оказалась отброшенной на исходные позиции.

Чтобы вовсе не потерять выгодный плацдарм на западном берегу Северского Донца, Тимошенко приказал из резерва 28-й армии перебросить к Москаленко 162-ю стрелковую дивизию и 6-ю гвардейскую танковую бригаду. В итоге «ударная группа» одной только 38-й армии составила 5 стрелковых дивизий, 4 танковые и 1 мотострелковую бригады, около 200 танков, свыше 500 орудий и минометов, прикрываемых с воздуха 100 самолетами. Поэтому

«несмотря на многократное (?) численное превосходство (?) противника (который наносил контрудар тремя дивизиями с примерно 300 танками. — Авт.), воины 38-й армии оказали ему стойкое сопротивление, — сообщает официальная история армии, — и уничтожили за один день 139 танков».

Прямо с утра 14 мая — так утверждает Баграмян — германская авиация захватила господство в воздухе, стоило прибыть на театр военных действий 3-й истребительной эскадре. В дальнейшем немцы довели количество самолетов до 580 (в том числе 180 истребителей, 310 бомбардировщиков, 90 разведчиков).

889 советских самолетов (350 истребителей, 85 штурмовиков, 444 бомбардировщика, 10 разведчиков) ничего не смогли реально противопоставить такому «подавляющему превосходству» противника.

Армия Москаленко в этот день «прочно закрепилась» и более всего была озабочена сохранением стыка с соседом, куда продолжали бить две немецкие танковые дивизии. Войска 21-й армии топтались на месте, укладывая солдат в лобовых атаках на укрепленные пункты и высотки, обороняемые 79-й пехотной дивизией. Дошло до того, что главкому пришлось «не без назидания» объяснять генералу Гордову, что узлы сопротивления противника не надо брать в лоб, их необходимо блокировать и обходить, всеми силами форсируя наступление. [224] Дивизии Рябышева продвинулись еще на 6-8 км и вышли к тыловому рубежу немецкой обороны, проходившему по рекам Харьков и Муром.

По плану операции наступил момент ввода в прорыв подвижной группы, состоявшей из 3-го кавкорпуса и 38-й стрелковой дивизии. Но из-за плохой организации управления эти соединения не успели сосредоточиться на исходном рубеже. Штабы соединений и штаб Тимошенко находились в отдалении от передовой — иногда их разделяли 20-30 км и более, радиосвязь работала безобразно, позывные частей перепутались,

«и в этой общей сумятице всеобщего воодушевления мало кто догадывался, что управление войсками уже потеряно».

Тем временем с юга 6-я советская армия вышла на рубеж, отстоящий не более чем на 35-40 км от южных предместий Харькова.

Между тем отсутствие активных действий на других участках фронта и возвращение Рихтгофена позволило немецкому командованию беспрепятственно перебрасывать к местам прорыва свои резервы. Командир 6-го кавкорпуса генерал Носков сообщил, что на Красноградском направлении противник ввел еще один полк, «теперь уже конников контратаковали два пехотных полка (!)». Интересно, что наши мемуаристы, оперируя с советской стороны дивизиями, корпусами и сотнями танков, подсчитывают каждый немецкий полк. Видимо, не зря, если три кавалерийских дивизии и танковая бригада отражают атаки двух германских пехотных полков.

Утром 15 мая Паулюс ввел в бой против 21-й армии 168-ю пехотную дивизию, переброшенную на автомашинах из Белгорода. На юге после упорных боев немцы отошли на западный берег реки Берестовой и взорвали мосты. К исходу дня из Полтавы на этот рубеж прибыла свежая 305-я дивизия. Таким образом, 4 дня войскам генералов 16роднянского и Бобкина противостояли 3 пехотные дивизии противника. [225]

Два последующих дня бои северной советской группировки носили в основном оборонительный характер. Немцы оказывали «бешенное сопротивление… предприняв несколько остервенелых контратак». Еще один штамп: «наши» сражаются героически, «враги» — остервенело. 17 мая «для отражения продолжающегося натиска на 28-ю армию» генерал Рябышев был вынужден ввести в сражение основные силы 3-го гвардейского кавалерийского корпуса. Теперь северная группа израсходовала все свои резервы, и 17 советских дивизий и 8 танковых бригад «героически» сдерживают «остервенелого» врага — пять пехотных и две танковые дивизии.

На юге возможность ввести в бой подвижную группу появилась только к вечеру 16 мая, когда 266-я дивизия полковника А.А. Таванцева переправилась через Берестовую и захватила плацдарм. Но из-за позднего паводка река сильно разлилась, а широкая заболоченная пойма, вязкие берега и дно делали ее серьезным препятствием для танков. Нужно было восстанавливать мосты, и генерал Городнянский отложил ввод танковых корпусов до утра. В это же время группа Бобкина форсировала реку и охватила с трех сторон Красноград. Немцы тем не менее четырьмя пехотными дивизиями еще удерживали свой последний рубеж.

Наступление левого крыла Юго-Западного фронта действительно поставило войска Паулюса в тяжелое положение. Но, с другой стороны, немецкое командование, имевшее достаточные силы для наступления, быстро оценило благоприятные стороны создавшегося положения. Гальдер убедил Гитлера, что армейская группа Клейста может нанести русским контрудар и тем самым превратить оборонительное сражение в победу германского оружия. Фюрер приказал Клейсту выдвинуть свою танковую армию на ударные позиции против южного фаса барвенковского выступа.

С 13 по 16 мая в полосу действий 57-й и 9-й советских армий были выдвинуты крупные силы, сведенные на этом участке в два армейских и один моторизованный корпус. [226] 3-й мотокорпус имел в своем составе 5 дивизий, в том числе 14-ю танковую и 60-ю моторизованную. Главные силы этого соединения сосредоточились на 20-километровом участке Петровка, Хромовая Балка. 44-й армейский корпус в составе четырех пехотных и 16-й танковой дивизии занял позиции в районе Былбасовка, Соболевка. Западнее разместился 52-й корпус, из двух пехотных дивизий и 500-го штрафного батальона.

Советская разведка проглядела подготовку группы Клейста. О ее существовании, конечно, знали и даже поднимали вопрос о потенциальной опасности «краматорской группировки противника», но рассматривали его в чисто умозрительной плоскости. Как свидетельствует маршал Москаленко, при планировании Харьковской операции армейская группа Клейста по существу не принималась в расчет,

«с ее стороны, по мнению командования 57-й и 9-й армий, разделяемому штабом фронта и направления, нельзя было ожидать активных действий в ближайшее время, тем более в направлении на север».

Соответственно — и не ожидали.

С учетом того, что «нет реальной угрозы» со стороны противника в полосе действий правого крыла Южного фронта на Барвенковском направлении, войскам Юго-Западного фронта было приказано 17 мая продолжить наступление на Харьков. На левом ударном крыле войска 6-й армии ночью восстановили на Берестовой разрушенные мосты, и с утра командующий начал вводить в действие 21-й и 23-й танковые корпуса. Танки вклинились в немецкую оборону на 12-15 км и в районе станции Власовка перерезали железную дорогу Харьков — Краснодар. Группа Бобкина продолжала биться за Красноград, она далеко оторвалась от тыловых баз и начала ощущать нехватку боеприпасов. Никто еще и не подозревал, что сражение уже проиграно. [227]

Удар группы Клейста оказался для 9-й армии и командования Южного фронта совершенно неожиданным, хотя именно отражение этого удара являлось единственной задачей генералов Малиновского, Харитонова и Подласа. На рассвете 17 мая после полуторачасовой артподготовки немцы перешли в наступление в полосе 9-й армии на двух направлениях: из района Петровки — на Барвенково и со стороны Славянска — на Долгенькую. Уже к 8 часам утра советская «оборона» была прорвана на обоих направлениях на глубину 6-8 км.

Германская авиация разбомбила вспомогательный пункт управления и узел связи армии в Долгенькой, здесь же проходил «прямой провод» от Малиновского к Подласу — так что и с 57-й армией у штаба фронта связи больше не было. Командарм-9 к полудню перехал на основной КП в Каменку, но и там враги «оборвали провода», а радиосредств не хватало, и генерал Харитонов вовсе перебрался на восточный берег Донца. Штаб 9-й армии потерял управление войсками, а вверенные его заботам части вынуждены были вести бои изолированно, без взаимодействия между собой и с резервами армии и фронта.

Здесь самое время остановиться и задаться вопросом, а где, собственно, созданная красными командирами «прочная оборона, развитая в глубину…» и прочая? Ведь совсем рядом немецкая пехота демонстрирует, что закопавшись хорошенько в землю одной дивизией можно успешно держать оборону против трех-четырех дивизий противника, и никакими танками эту пехоту из земли не выкуришь. Конечно, по числу бойцов советская дивизия уступала германской, но плотность немецкой обороны под Харьковом составляла 20-25 км на дивизию, в иных местах и поболее. У генерала Харитонова одна дивизия держала в среднем 10 км фронта, это не считая находившегося у него в тылу кавалерийского корпуса Плиева и трех танковых бригад. [228]

Все дело в том, что хотя на создание своих оборонительных рубежей противники потратили одинаковое время, подход у них к этому делу был разным. Развитую во всех отношениях оборонительную полосу советские войска так и не построили — фактически она представляла собой систему опорных пунктов и узлов сопротивления, слабо оборудованных в инженерном отношении. На всем 170-километровом фронте обороны 9-й и 57-й армий было установлено всего 11 км проволочных заграждений, противотанковые заграждения не создавались вовсе. Общая глубина этого убожества не превышала 3-4 км. Никаких промежуточных и тыловых рубежей не существовало.

Но и это не самое главное. Генерал-лейтенант инженерных войск И.П. Галицкий оставил замечательные воспоминания, в которых вполне справедливо указывал:

«Хорошо известно, что без войск любой подготовленный, самый совершенный оборонительный рубеж не имеет практической ценности. Это не более, чем местность, изрытая окопами, противотанковыми рвами, с разбросанными на большом пространстве оборонительными сооружениями. Лишь с занятием его войсками он превращается в грозную преграду для врага».

Оборона 9-й советской армии и была этим рубежом «без войск», как, впрочем, и без окопов и рвов. По инициативе генерала Харитонова, одобренной командующим фронтом, его войска вовсе не оборонялись, а с 7 по 15 мая проводили свое собственное маленькое наступление с целью овладеть сильным укрепленным узлом сопротивления в районе Маяков. И так увлеклись, что к осуществлению этой затеи постепенно были привлечены значительные силы, в том числе почти все армейские резервы и 5-й кавкорпус, составлявший резерв фронта (!) — те самые резервы, которые по плану предназначались для ликвидации возможного прорыва противника на Барвенковском направлении. При этом Тимошенко и Хрущев знали о самодеятельности своих подчиненных, но не сочли нужным ограничивать инициативу столь опытных в военном деле товарищей, как Малиновский и Харитонов. [229]

В итоге операция в районе Маяков провалилась, советские соединения понесли большие потери (численный состав дивизий сократился до 5-7 тыс. человек, по сути, это были уже разбитые дивизии) и к моменту перехода в наступление группы Клейста занять оборону не успели.

Пресловутая «активная оборона» на деле вновь обернулась «фиктивной обороной». К 17 часам немцы взяли Барвенково, к вечеру — продвинулись на 20-25 км. Нависла угроза над тылами 57-й армии и всей ударной группировки Юго-Западного фронта. Командование Южного фронта, потеряв связь с подчиненными войсками, более или менее разобралось в обстановке и сообщило ее главкому только к исходу дня. Таким образом, лишь вечером 17 мая штаб направления получил информацию о мощном ударе противника на южном фасе барвенковского выступа. К этому времени Клейст своим танковым кулаком не только завершил прорыв тактической обороны, но и добился успехов оперативного значения.

Сразу же после получения тревожных сообщений маршал Тимошенко известил Ставку Верховного Главнокомандования и попросил укрепить Южный фронт резервами. Москва выделила одну стрелковую дивизию и две танковые бригады и разрешила перебросить еще одну дивизию с Ворошиловградского направления, но прибыть в район боевых действий они могли не ранее 20-21 мая. Правда Тимошенко, по словам маршала Г.К. Жукова, не сообщил о том, что создалась реальная угроза окружения его армий. И вообще «Военный совет Юго-Западного направления большого беспокойства не проявил…». Сложившаяся ситуация требовала срочно сворачивать наступательную операцию Юго-Западного фронта и совместно с Южным фронтом заняться ликвидацией прорыва немецкой группировки. [230] Но штаб направления не имел реального представления об обстановке, не смог правильно оценить силы и намерения противника, наступавшего в полосе 9-й армии

Исполнявший обязанности начальника Генерального штаба генерал А.А. Василевский внес в Ставку предложение о немедленном прекращении наступления. Верховный после телефонных переговоров с Военным советом Юго-Западного направления, заявившем о намерении продолжать успешно начатую операцию и одновременно принять меры по отражению краматорской группировки противника, отклонил предложение Генштаба.

В итоге Тимошенко подчинил Южному фронту 2-й кавалерийский корпус полковника Г.А. Ковалева и приказал генералу Малиновскому силами двух кавкорпусов, двух стрелковых дивизий и трех танковых бригад 57-й и 9-й армий нанести контрудар по прорвавшемуся противнику и восстановить положение. Одновременно из резерва главкома выдвигалась 343-я стрелковая дивизия и 92-й тяжелый танковый батальон с задачей занять оборону на южных подступах к Изюму. Остальным войскам Юго-Западного фронтабыло приказано продолжать наступление на Харьков.

18 мая кризис в полосе 9-й армии продолжал обостряться. Приказ Тимошенко о нанесении контрудара войска Южного фронта выполнить не смогли. Ко времени его получения корпус генерала Плиева уже полностью втянулся в оборонительные бои и не имел возможности сосредоточить силы на одном направлении, корпус Ковалева был отброшен 60-й мотодивизией, штаб генерала Харитонова полностью потерял управление своими дивизиями, а штаб Малиновского не имел связи ни с Харитоновым, ни с кавкорпусами. Немцы с утра нарастили удар из Барвенково, сломили сопротивление 5-го кавкорпуса и 51-й стрелковой дивизии и уже к 10 часам овладели Каменкой и южной частью Изюма. Разбитые части 9-й армии начали разрозненно отходить на рубеж Северского Донца, а танки Клейста стали продвигаться на запад вдоль правого берега реки. [231]

В Москве Василевский снова предложил остановить Харьковскую операцию и повернуть ударную группировку на юг для отпора врагу. И вновь это предложение было отклонено после того, как Сталин переговорил с Тимошенко. Много лет спустя в известном докладе наXXсъезде партии Хрущев утверждал, что именно Сталин упорно отказывался дать разрешение войскам Юго-Западного фронта выйти из-под удара и перейти к обороне.

А пока и Хрущев, и Тимошенко бодро рапортовали, что отвлекать основные силы б-й армии и группы Бобкина для отражения удара Клейста нет никакой необходимости. Во всяком случае, в боевом донесении командования Юго-Западного фронта, подписанном Тимошенко, Хрущевым и Баграмяном, ни слова ни сказано о необходимости прекратить наступление на Харьков. Войска южной ударной группировки, по выражению Москаленко, «сами лезли в мешок, в пасть к врагу».

Только во второй половине дня 19 мая Тимошенко принял запоздалое решение приостановить наступление 6-й армии, закрепиться на достигнутых рубежах, вывести из боя основную группировку войск и концентрическим ударом 6, 57, 9-й армий разгромить прорвавшегося в их тылы противника.

Вновь созданной армейской группе, в которую включалась и группа Бобкина, под командованием генерал-лейтенанта Ф.Я. Костенко в составе пяти стрелковых дивизий, 6-го кавалерийского корпуса и трех танковых бригад была поставлена задача прочной обороной достигнутых рубежей обеспечить с запада наступление войск 57-й и 6-й армий.

Армии Городнянского в составе пяти стрелковых дивизий, двух танковых корпусов и 37-й отдельной танковой бригады надлежало, прикрывшись рекой Северский Донец с севера, главные силы скрытно развернуть к утру 21 мая на рубеже Большая Андреевка, Петровское и нанести удар в общем направлении на восток. [232]

57— я армия получила задачу, прикрываясь частью сил с запада, тремя стрелковыми дивизиями, одной танковой бригадой и 2-м кавалерийским корпусом ударить по флангу прорвавшейся группировки противника в обход Барвенкова с юга.

9— й армии предписывалось, сдерживая противника на рубеже реки Северский Донец, наступать основными силами из района Студенки на запад. Кроме того, навстречу войскам, выходящим из окружения, предстояло нанести удар группе, которую возглавил заместитель командующего 38-й армией генерал-майор ГИ. Шерстюк. В составе одной стрелковой дивизии и трех танковых бригад она должна была наступать с востока в направлении Чепель, Лозовенька, а четыре левофланговые дивизии генерала Москаленко-нанести удар на Змиев. В общем, наступают абсолютно все!

«Ничего не скажешь, — пишет маршал Москаленко, — замысел был смелый, и представлялся он авторам простым и реальным. На деле все обстояло не так просто. Прежде всего необходимо было в ограниченное время произвести перегруппировку больших масс войск, разбросанных на большом пространстве. А мы… тогда еще не умели делать это должным образом».

Довольно странно звучат такие по-детски непосредственные объяснения своих военных неудач. Тот же Москаленко учился военному делу более двадцати лет, дослужился до генерала, участвовал в Финской кампании, в Отечественной войне — с первого дня на фронте (а год здесь засчитывается за три), командовал полком, бригадой, корпусом. И вот выясняется, что «еще не умеет» и «не хватает опыта». Генерал Паулюс, напротив, — штабист, никогда ничем не командовавший (короткое время «руководил» экспериментальным моторизованным батальоном), назначение в 6-ю армию получил 18 января 1942 года — и все умеет делать «должным образом». [233]

Сколько же надо учиться нашим полководцам? Может, сначала лучше получить образование, а потом уж браться командовать армиями и фронтами? Немцы-то, оказывается, все это время «…бешено рвались вперед. А мы словно рассчитывали, что они останутся на уже занятых ими позициях на период перегруппировки наших войск». Выполнять распоряжения главкома начали в ночь на 20-е, да и то лишь те, до кого оно дошло.

Клейст между тем продолжал «резать» основание барвенковского выступа. 21 мая, измотав и обескровив северную советскую группировку, Паулюс перебросил 3-ю и 23-ю танковые дивизии на северный фас. На следующий день они форсировали Северский Донец и начали движение к югу. 22 мая германские ударные группы соединились в 10 км южнее Балаклей, перерезав последние коммуникации, связывавшие войска 6-й и 57-й армий с тылом. Капкан захлопнулся, в окружении оказалось более четверти миллиона советских солдат и офицеров.

Поскольку на действия наших частей и соединений отрицательно влияло отсутствие единого командования, маршал Тимошенко принял решение войска 6-й, 57-й армий и армейской группы Бобкина свести воедино под единым командованием генерала Костенко. Главной задачей этой южной группы войск, как ее назвали, было ударом на Савинцы прорвать кольцо окружения и выйти на левый берег Северского Донца. Одновременно с этим войска левого крыла 38-й армии, усиленные сводным танковым корпусом — это прибыли свежие бригады из резерва Ставки, получили приказ наступать навстречу частям, прорывающимся из окружения.

В ночь на 24 мая спешно производилась перегруппировка и сосредоточение войск. Но утром немцы опять нас опередили, возобновив наступление на широком фронте, стремясь расширить пробитый коридор и расчленить окруженную группировку на отдельные, изолированные друг от друга части. [234] Попытка деблокировать их извне силами 38-й армии также не удалась. До 29 мая советские соединения вели борьбу в окружении при полном господстве противника в воздухе, нехватке горючего, боеприпасов и продовольствия. Лишь небольшим группам удалось просочиться на восточный берег Донца — из окружения вышли всего около 22 тыс. человек.

В боях погибли генералы Ф.Я. Костенко, К.П. Подлас, А.Ф. Анисов, А.М. Городнянский, А.И. Власов, Л.В. Бобкин, З.Ю. Кутлин и др. Основные силы 20 стрелковых, 7 кавалерийских дивизий и 14 танковых бригад оказались либо уничтожены, либо пленены. Потери на конец мая, по неполным советским данным, составили почти 280 тыс. человек (из них 171 тыс. — безвозвратно), 652 танка, 1646 орудий, 3278 минометов. Немцы раструбили о захвате 240 тыс. пленных, 2026 орудий, 1249 танков,сами потеряв при этом не более 20 тысяч у битыми и ранеными. Фюрер наградил Паулюса Рыцарским крестом и послал поздравление, в котором выражал «восхищение успехом 6-й армии, сумевшей разгромить численно превосходящего противника».

Одновременно с ликвидацией барвенковского выступа северо-восточнее Харькова на Волчанском направлении немцы окончательно обескровили войска Рябышева и Москаленко. Разбитые дивизии 28-й и правого фланга 38-й армий вернулись в те же окопы, откуда 12 мая начинали свое наступление. При этом, по утверждению генерала армии С.М. Штеменко, 28-й армии «угрожало окружение, и она отходила, можно сказать, неорганизованно, так как управление войсками было потеряно». Командовавший в ту пору 226-й стрелковой дивизией генерал А.В. Горбатов меланхолично отметил: «Вторая половина мая прошла для нас в обороне и безрезультативных попытках взять высоту 199,0».

«Для запланированного немецкого наступления, — резюмирует Типпельскирх, — попытка русских помешать ему была только желанным началом. [235] Ослабление оборонительной мощи русских, которого было не так-то легко добиться, должно было существенно облегчить первые операции».

Докладывая Верховному Главнокомандующему об итогах операции, неразлучная троица (Тимошенко, Хрущев и Баграмян) всю вину за ее провал, как водится, возложила на своих подчиненных:

«Поражение 9-й армии в значительной мере явилось результатомнесостоятельности командования этой армии для управления войсками в сложных условиях (курсив наш. — Авт. ]. Разведка всех видов 9-й армии и Южного фронта своевременно не вскрыла готовящегося удара и этим лишила командование возможности принять дополнительные меры для отражения удара противника по 9-й армии.

…Командование армий и часть командиров корпусов и дивизий со своими штабами оказались несостоятельными руководить войсками в сложных условиях боя (курсив наш. — Авт.). Как правило, руководящий командный состав армий, корпусов и дивизий в ответственные моменты операций и боя не руководил соединениями войск, а разъезжал по подразделениям. Так происходило в группе генерала Костенко и 6-й армии в период полуокружения и окружения, когда командующий армией уезжал в одну дивизию, член Военного совета — в другую, а начальник штаба — в третью.

Примерно этому же порядку следовало командование корпусов и дивизий.

Таким образом, централизованное управление целыми соединениями терялось и этим срывались намеченные действия. Нужно учесть, что все это происходило в самый напряженный момент обстановки, когда требовалось приложить максимум усилий по нацеливанию частей армий на выход из окружения и организации взаимодействия между родами войск на поле боя». [236]

Никудышные достались нашему триумвирату войска. В результате «хорошо задуманное и организованное наступление на Харьков оказалось не вполне обеспеченным от ударов противника на Барвенковском направлении».

«Все прекрасно было в бане, только не было воды».

В целом все написанное в докладе соответствует действительности, за исключением одного дополнения: в списках «несостоятельных» командиров первыми по праву должны были бы стоять фамилии и должности самих подписантов, так замечательно все задумавших и организовавших.

Кстати, а где было «в период полуокружения и окружения» командование фронта и направления? Из дневника маршальского адъютанта видно, что 22 и 23 мая, т. е. «в самый напряженный момент обстановки, когда требовалось приложить максимум действия для нацеливания частей», Тимошенко находился не в штабе, откуда должен был руководить войсками, а в 38-й армии и на переправах через Северский Донец. У Тимошенко вообще прослеживается такая привычка: в кризисных ситуациях бросать управление и уезжать на природу. Самое замечательное, что здесь же «встретили командующего Южным фронтом Малиновского». И вот два командующих фронтом «управляют» переправой у Ивановки! Снова согласимся с содокладчиками:

«Такое самоустранение от руководства войсками армии в целом окончательно приводило к потере управления войсками и порождало стихийность в боевых действиях на поле боя (курсив наш. — Авт.}».

Когда умер Сталин, а Хрущев стал во главе Коммунистической партии и Советского правительства, появилась возможность валить все «на начальство». Да что там, можно было самому диктовать историю. Под пристальным вниманием генсека появилась на свет 6-томная «История Великой Отечественной войны Советского Союза», в которой о харьковских событиях рассказывается следующее:

«Военный совет Юго-Западного направления принял решение прекратить дальнейшее наступление на Харьков и, быстро перегруппировав войска, создать сильную группу для отражения контрудара группы „Клейст“. Ставка Верховного Главнокомандования не утвердила это отвечавшее обстановке решение и потребовала… силами Юго-Западного фронта продолжать наступление на Харьков, а 9-й и 57-й армиям Южного фронта и имевшимися на этом направлении резервами отразить контрудар противника». Далее сообщается, что прозорливый член Военного совета Н.С. Хрущев «с решением Ставки не согласился…обратился непосредственно к Верховному Главнокомандующему с предложением немедленно прекратить наступление на Харьков (курсив наш. — Авт. ], а основные усилия Юго-Западного фронта сосредоточить для отражения контрудара противника. Но Ставка настаивала на выполнении ранее отданных приказов».

В редакционную комиссию фундаментального труда очень естественно вписался закадычный друг Баграмян.

После брежневского переворота советская историческая наука доказала, что главным полководцем войны был герой Малой земли, а с Хрущевым в ходе Харьковской операции Верховный Главнокомандующий ни разу «непосредственно» не общался и вообще мнение его по военным вопросам не ценил ни в грош. Уже будучи на пенсии, Никита Сергеевич в своих «Воспоминаниях» обиделся на маршала Василевского — это он, оказывается, неправильно информировал Сталина:

«…безусловно, не смогу обойти своего разговора с Василевским. Он произвел на меня тогда тяжелое впечатление. Я считал, что катастрофы, которая разыгралась под Барвенково, можно было бы избежать, если бы Василевский занял позицию, которую ему надлежало занять. Он мог занять другую позицию, но не занял ее и тем самым, считаю, приложил руку к гибели тысяч бойцов Красной Армии в Харьковской операции… Василевский, поступив неправильно, не выполнил своего долга воина и не пошел с докладом к Сталину во время Харьковской операции». [238]

Но это будет после.

Пока же для сталинских «братьев и сестер» Совинформбюро состряпало очередную брехню под названием «О боях на Харьковском направлении». Сообщалось, что советское наступление на харьковском направлении было предпринято с целью сорвать германское наступление на Ростов, о котором своевременно узнало наше командование. При этом захват Харькова «не входил в планы», и теперь, после двух недель боев, «можно сказать, что основная задача, поставленная Советским Командованием, — предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск — выполнена».

(В письме Военному совету Юго-Западного фронта Сталин указывал: «Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе — с потерей 18-20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто». Верховный давал Тимошенко шанс исправиться.)

Немцы, согласно официальной сводке, потеряли убитыми и пленными около 90 тыс. человек, 540 танков, не менее 1500 орудий, до 200 самолетов, советские войска — «убитыми до 5 тыс., пропавшими без вести 70 тыс. человек», 300 танков, 832 орудия и 124 самолета. На население, привыкшее читать между строк, эти новости произвели гнетущее впечатление.

Алксандр Верт, корреспондент английской газеты «Санди Таймс», аккредитованный в СССР в годы войны, также подтверждает, что Харьковское сражение власти пытались преподнести как победу Красной Армии, для чего

«в начале июня иностранных корреспондентов специально возили в лагерь военнопленных близ Горького: но те 600-700 пленных, которых нам показали, были, несомненно, захвачены на первом этапе Харьковской операции — т. е. в ходе советского наступления 12-17 мая. Большинство их, хотя и проклинали свое „невезение“, держались, несмотря ни на что, чрезвычайно нахально; они твердили, что в 1942 году Германия разобьет Россию и ни на минуту не соглашались поверить в своевременность открытия какого-либо второго фронта». [239]

А вот товарищу Сталину теперь, после крупных поражений в Крыму и под Харьковом, очень захотелось в это поверить. О скором возвращении в Прибалтику можно было забыть, Верховному срочно понадобилась военная помощь западных союзников, и Молотов — время сразу нашлось — на стратегическом бомбардировщике ТБ-7 вылетел 20 мая в Лондон для заключения уже полгода обсуждаемого договора. Ему вновь был предложен проект, в котором отсутствовал вопрос о границах СССР. Молотов, считая его «пустой декларацией», запросил Сталина. Ответ последовал незамедлительно: «Согласись без этого». И советское правительство «согласилось не настаивать на включение в договор пункта о признании Англией западных границ СССР 1941 года». Договор был подписан 26 мая. Вслед за этим наш министр иностранных дел направил стопы в Вашингтон договариваться об открытии второго фронта.

Обсуждение вопроса завершилось принятием СССР и США соглашения от 11 июня, а также англосоветского коммюнике от 12 июня 1942 года. В этих документах, опубликованных в мировой и советской прессе, впервые официально говорилось о намерении союзников открыть второй фронт в Европе. Хочется подчеркнуть, что это был именно договор о намерениях, сформулированный в коммюнике следующим образом:

«…между обеими странами была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.».

Более того, во избежание недоразумений, Черчилль вручил Молотову меморандум, в котором однозначно указывал, что британское правительство не собирается пускаться в военные авантюры только ради того, чтобы получить второй Дюнкерк: [240]

«Мы готовимся к десанту на континенте в августе или сентябре 1942 года. Как уже было ранее разъяснено, главным фактором, ограничивающим размеры десантных сил, является наличие специальных десантных средств. Однако ясно, что если бы мы ради того, чтобы предпринять действия любой ценой, пустились бы на некоторую операцию, которая окончилась бы катастрофой и дала бы противнику возможность торжествовать по поводу нашего провала, то это не принесло бы пользы ни делу русских, ни делу союзников в целом. Заранее невозможно сказать, будет ли положение таким, что станет возможно осуществить эту операцию, когда наступит указанный срок.Поэтому мы не можем датъ никаких обещ(тий в этом вопросе (курсив наш. — Авт. ]. Но, если указанная операция окажется разумной и обоснованной, мы не поколеблемся осуществить свои планы».

Вполне трезвая постановка вопроса: декларациями Гитлера не разобьешь. Конечно, «наши специалисты» быстро доказали, что «в Англии бездействовала двухмиллионная армия», а Черчилль злонамеренно преувеличивал технические трудности, которые «якобы стояли на пути организации крупного десанта на Европейский материк».

Тем не менее подписание соглашений имело огромное значение. Для поднятия духа армии и народа это событие, как сказали бы сегодня, сопровождалось шумной рекламной кампанией.

В конце мая советская Ставка поставила перед войсками Юго-Западного фронта задачу перейти к обороне на рубеже Волчанск, Балаклея и далее по левому берегу реки Северский Донец, прочно закрепиться силами 21, 28, 38 и 9-й армий и не допустить развития наступления противника из района Харькова на восток. С 5 по 9 июня фронт был усилен новыми резервами — 7 стрелковых дивизий, 4 отдельные танковые бригады, 4, 13 и 24-й танковые корпуса. [241] Всего на ЮЗФ

насчитывалось 30 стрелковых дивизий и две стрелковые бригады, пять танковых и два кавалерийских корпуса, восемь отдельных танковых бригад.

Противостоявшая им 6-я немецкая армия в полосе от Изюма до Волчанска имела 14 пехотных, 3 танковые и 1 моторизованную дивизию. Германское командование готовилось к проведению двух частных наступательных операций, которые должны были создать благоприятную в оперативном плане обстановку для развертывания крупного летнего наступления.

Сначала предполагалось силами 6-й армии реализовать план «Вильгельм» против 28-й и правого фланга 38-й советских армий. В ходе второй операции под кодовым названием «ФридрихусII» немцы рассчитывали ударами трех группировок по сходящимся направлениям расчленить войска 38-й и 9-й армии, уничтожить их на правом берегу реки Оскол, а затем захватить плацдарм в районе Купянска на ее восточном берегу. Основные свои силы Паулюс сосредоточивал против 38-й армии генерала Москаленко. Штаб Тимошенко, предвидя, что противник может предпринять удар из района Чугуева на Купянск, сузил полосу обороны 38-й армии до 60 км (10 км на дивизию) и передал сюда свежие стрелковые и танковые пополнения, в том числе еще три танковые и две мотострелковые бригады, три артиллерийских и гвардейский минометный полки.

10 июня в 4 часа утра после 45-минутной артподготовки ударные германские группировки, поддержанные авиацией, атаковали 28-ю армию в районе Волчанска и правый фланг 38-й армии из-под Чугуева. Немцы стремились окружить и уничтожить главные силы 28-й армии в междуречье Северского Донца и Великого Бурлука. Не выдержав «сильного удара превосходящих сил противника» — у Рябышева сидели в обороне за водной преградой 8 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии в два эшелона, 1 мотострелковая, 7 танковых бригад; у Москаленко 8 стрелковых дивизий, 3 мотострелковые бригады и 6 танковых — 28-я армия начала отходить на восток. [242] Войскам правого фланга 38-й армии удалось остановить продвижение противника в направлении на Купянск, но они не смогли предотвратить глубокого вклинения танков и мотопехоты вдоль западного берега реки Большой Бурлак на северо-восток во фланг 28-й армии.

Маршал Тимошенко уже не рассказывает истории о слабости врага, а неустанно просит у Сталина подкрепления. Начальник Оперативного управления Генштаба генерал С.М. Штеменко не один раз наблюдал переговоры Верховного со штабом Юго-Западного направления:

«— Стрелковых дивизий не можем дать, — говорил он Военному совету Юго-Западного направления при переговорах по прямому проводу 13 июня 1942 года, — так как у нас нет теперь готовых дивизий. Придется обойтись собственными силами, улучшить управление войсками.

Поскольку С.К. Тимошенко не раз ссылался на мощь танковых сил противника, Верховный Главнокомандующий указал:

— Танков у вас больше, чем у противника. Беда в том, что они либо стоят у вас, либо пускаются в бой разрозненно, отдельными бригадами. Ставка предлагает вам сосредоточить действия 22-го танкового корпуса, 23-го танкового корпуса где-либо в одном месте, скажем, в районе Великого Бурлука, и ударить по танковым группам противника. Если бы наши танковые корпуса действовали сосредоточенно и большой массой, у вас не было бы той картины, которая создалась…

Главком направления… пехоту и вооружение все-таки настойчиво просил. На это Верховный Главнокомандующий еще раз, уже письменно, вынужден был ответить: «…у Ставки нет готовых к бою новых дивизий… Наши ресурсы по вооружению ограничены, и учтите, что кроме вашего фронта, есть еще у нас другие фронты… Воевать надо не числом, а умением».

Но не получается у унтер-маршала ни числом, ни умением, ни даже «сосредоточить в одном месте». [243]

Чтобы не допустить продвижения противника, пытавшегося окружить главные силы генерала Рябышева, Тимошенко принял решение организовать мощный контрудар по прорвавшейся немецкой группировке, состоявшей из трех танковых и одной мотодивизии, основными силами танковых корпусов. Для этой цели создавалась оперативная танковая группа в составе 13, 22 и 23-го корпусов и двух стрелковых дивизий под общим командованием генерала Е.Г. Пушкина.

Однако объединить усилия корпусов, включенных в группу по времени и месту, на практике не удалось. Танковые соединения вели боевые действия на изолированных направлениях и без взаимодействия. 22-й танковых корпус генерала А.А. Шамшина вступил в сражение с танками противника, прорвавшимися через боевые порядки 38-й армии. Контратаками части корпуса заставили неприятеля отказаться от наступления на Купянском направлении, но и сами понесли немалые потери.

«Танковые бригады нанесли свой удар в лоб. Между тем были вполне возможны и обходные маневры, которые, несомненно, дали бы лучший результат. Но они не были нами заранее спланированы», — этого командарм-38 тоже пока еще не умеет. Гораздо позже он разберется, что «…важна не только умелая организация наступления, но и способность видеть в ходе проведения операции те или иные тенденции ее развития, распознавать признаки возникающей угрозы и вовремя предотвращать ее. К сожалению, в описываемый период войны мы еще далеко не всегда обладали таким умением и еще только накапливали тот драгоценный опыт, который впоследствии сыграл огромную роль в разгроме врага».

13— й танковый корпус генерала П.Е. Шурова и 23-й корпус полковника А.М. Хасина вели боевые действия в составе 28-й армии. Корпуса были использованы в основном во втором эшелоне с целью отражения атакующего противника с заранее подготовленных позиций огнем танков с места, что принесло свои плоды. [244] Такая тактика наносила противнику больше потерь, чем контратаки. Танкисты задержали продвижение немецких частей и обеспечили армии возможность организованно отойти и занять новый оборонительный рубеж. За 4 дня боев корпус Шурова потерял 72 танка из имевшихся 126 машин, записав на свой счет 119 танков, 33 орудия и 76 автомашин неприятеля.

4— й и 24-й танковые корпуса находились в резерве Юго-Западного фронта. Корпуса часто перегруппировывались из одного района в другой, но участия в оборонительном сражении не приняли. К 14 июня немцев удалось остановить в 35 км от Волчанска, на короткое время на фронте наступило затишье.

20 июня Тимошенко вновь клянчил у Ставки хотя бы одну стрелковую дивизию, на что Сталин ответил:

«Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для вас 5-6 дивизий, а их, к сожалению, не продают».

Верховный Главнокомандующий и Генштаб в это время напряженно ждали, что вот-вот начнется наступление группы армий «Центр» на Москву.

В 60— е годы, когда Сталин давно умер, а его «культ» был развенчан Хрущевым, видные советские мемуаристы стали «смело» утверждать, что Верховный весной 1942 года допустил большую ошибку, сосредоточив основные резервы на Московском направлении. Разведка-де фиксировала перегруппировку немецких войск и предупреждала о том, что главный удар противник собирается нанести на юге.

Но, во— первых, не все ли равно, что планировал враг, если его собирались упредить своим «могучим ударом». [245]

Во— вторых, у Сталина были резоны считать, что немцы вновь попытаются взять столицу. В группе армий «Центр» по-прежнему оставалось более семидесяти дивизий (у Гитлера не было возможности пополнить их личным составом, но расформировывать соединения он запретил, и цифра выглядела достаточно грозно). На юге концентрировалось 94 дивизии, но почти треть из них составляли значительно менее боеспособные, чем германские, соединения Венгрии, Румынии и Италии. По свидетельству маршала Василевского,

«это давало Ставке и Генштабу основания полагать, что с началом летнего периода противник попытается нанести решительный удар именно на Центральном направлении. Это мнение, как мне хорошо известно, разделяло командование большинства фронтов».

К тому же, для того чтобы скрыть подготовку крупного наступления на южном крыле фронта и ввести советское командование в заблуждение относительно своих планов, германский генеральный штаб разработал план фиктивной операции «Кремль», который преследовал цель создать видимость подготовки к мощному наступлению на Московском направлении.

В рамках этой операции войска группы армий «Центр» получили «Приказ о наступлении на Москву», подписанный фельдмаршалом Клюге 29 мая, в котором им вменялось:

«Разгромить вражеские войска, находящиеся в районе западнее и южнее столицы противника, прочно овладеть территорией вокруг Москвы, окружив город, и тем самым лишить противника возможности оперативного использования этого района».

В приказе ставились конкретные задачи 2-й и 3-й танковым армиям, 4-й, 9-й полевым армиям и 59-му армейскому корпусу.

«Вражеские дезинформаторы не останавливались ни перед чем, чтобы запутать советское командование, — сообщает Баграмян. — Планом этой операции было, в частности, предусмотрено произвести аэрофотосъемку Московских оборонительных рубежей, окраин Москвы, прилежащих районов, организовать радиодезинформацию, усилить переброску агентов через линию Тула, Москва, Калинин и т. д.». [246]

Так что Верховный получал разные, порой прямо противоположные донесения от своей разведки и имел основания думать, что немецкие удары в Крыму и у Харькова — всего лишь частные отвлекающие операции. Даже когда 19 июня в расположении советских войск разбился самолет с начальником оперативного отдела 23-й танковой дивизии и в руки нашего командования попал портфель с документами, раскрывающими суть операции «Блау», Сталин в эту «дезу» не поверил.

Более того, и в ноябре 1942 года, когда немцы штурмовали Сталинград и перевалы Кавказа, «величайший полководец», чтобы ни у кого не возникло и тени сомнений в правильности его «гениальной стратегии», в докладе, посвященном 25-летию Октябрьской революции, расставил все точки над «i», объявив, что главной стратегической целью Гитлера было… обойти Москву с востока:

«Какую главную цель ставили немецкие стратеги, открывая свое летнее наступление на нашем фронте? Если судить по откликам иностранной печати, в том числе и немецкой, то можно подумать, что главная цель наступления состояла в занятии нефтяных районов Грозного и Баку. Но факты (?) решительно опровергают такое предположение. Факты говорят, что продвижение немцев в сторону нефтяных районов СССР является не главной, а вспомогательной целью.

В чем же в таком случае состояла главная цель немецкого наступления? Она состояла в том, чтобы обойти Москву с востока (вот она — прозорливость гения! — Авт.), отрезать ее от волжского и уральского тыла и потом ударить на Москву. Продвижение немцев на юг в сторону нефтяных районов имело своей вспомогательной целью не только и не столько занятие нефтяных районов, сколько отвлечение наших главных резервов на юг и ослабление Московского фронта, чтобы тем легче добиться успеха при ударе на Москву… [247]

…Основная цель летнего наступления немцев состояла в обходе Москвы с востока и в ударе по Москве, тогда как продвижение на юг имело целью… отвлечение наших войск подальше от Москвы… Эти расчеты немцев не оправдались».

Вождь не может ошибаться. Еще 10 лет после окончания войны, имея среди множества трофеев все документы германского генштаба (впрочем, и сегодня мало кто их видел), советские историки основывали свои «научные» изыскания на сталинской версии и рисовали карты «обхода Москвы с востока».

К 21 июня германское командование закончило подготовку второй частной операции. В ней должны были принять участие 13 дивизий из состава 6-й полевой и 1-й танковой армий. Главный удар наносился из района Чугуева по правому флангу и центру 38-й армии. Здесь на Купянском направлении была задействована ударная группировка в составе трех танковых, трех пехотных и одной мотодивизии. Вторая группировка, насчитывавшая 3 пехотные дивизии, изготовилась в районе Балаклеи. Еще 3 дивизии сосредоточились южнее Изюма против 9-й армии.

В распоряжении генерала Москаленко на этот раз имелось 7 стрелковых и 1-я истребительная дивизия, 1 мотострелковая, 6 танковых бригад — около 200 танков, 15 полков РГК. На тыловом рубеже армии по реке Оскол был развернут 52-й полевой укрепленный район, в составе шести артиллерийско-пулеметных батальонов. Действовала здесь и 16-я инженерная бригада РГК спецназначения, «оснащенная», кроме всего прочего, собаками — истребителями танков. «Напряженно работали в эти дни политорганы и парторганизации… И добивались еще большей боеготовности частей и подразделений».

Как утверждает сам Москаленко, «мы знали, где готовится новое наступление… мы установили и направление главного удара, подготовленного врагом». [248] Очень важно также то, что генерал обладал обширными познаниями в военном деле, например:

«Принцип обороны прост: стоять насмерть. Так должен был стоять стрелок, пулеметчик, минометчик, каждый воин… Погибал его товарищ, убит командир, но он должен по-прежнему делать все, чтобы уничтожать врага. Он не должен отступать ни на шаг. Таков приказ… Да, нам предстояло стоять насмерть».

Правда, что касается всякой остальной мелочи, ну там оборудовать позиции, установить заграждения, то на это, как всегда, «…не хватило времени… не успели».

22 июня после часовой артподготовки и ударов авиации германские дивизии перешли в наступление. Причем атаковали как-то особенно страшно: на советские позиции

«…ринулась лавина пьяных, дико орущих гитлеровцев. Вместе с пехотой в атаку в большом количестве шли танки (тоже, наверно, с пьяными экипажами. — Авт.). В воздух поднимались одна за другой группы фашистских самолетов (с пьяными, надо думать, пилотами. — Авт.)… Ценою тяжелых потерь, буквально устилая свой путь трупами и подбитыми танками, наступающие к полудню смогли форсировать реку Великий Бурлук».

Поэтому войска Москаленко и сам генерал «стояли насмерть» совсем недолго. Уже к концу дня 38-я армия была расчленена и отброшена со своих позиций, еще сутки спустя ее части, чтобы избежать окончательного окружения и разгрома, начали переправляться на восточный берег реки Оскол. Три левофланговые дивизии отступали разрозненно и неуправляемо, реку им пришлось форсировать в дневное время, под бомбами и вплавь, бросив всю тяжелую технику и вооружение. За Оскол пришлось отвести к 26 июня и правый фланг 9-й армии. Правда, захватить плацдарм немцам не удалось: у Тимошенко имелись в резерве еще 3 танковых корпуса.

У Паулюса не получилось организовать «котлы» на правом берегу Оскола, однако его армия нанесла несомненное поражение войскам двух советских фронтов, существенно улучшила свое оперативное положение и заняла выгодные позиции для последующих операций. [249]

Посрамляя гитлеровских стратегов, маршал Москаленко, накопивший «драгоценного опыта», указывает, что основная цель операции «ФридрихусII» немцами достигнута не была — они не захватили плацдармы на восточном берегу реки Оскол, «и помешала тому стойкость советских войск в обороне, перечеркнувшая расчеты немецко-фашистского командования».

Между тем Гальдер 24 июня 1942 года с удовлетворением зафиксировал в дневнике:«Операция «ФридерикусII» выполнена, цель достигнута».Добившись своих целей в полосе Юго-Западного фронта, немцы приступили к переброске танковых и моторизованных дивизий 1-й танковой армии в Донбасс для подготовки наступления на Ростовском направлении.

Маршалу Москаленко вторит маршал Баграмян: «Попытки врага расчленить и разгромить наши соединения, форсировать Оскол и захватить плацдармы были сорваны». Вот где оптимизм, вот где позитивное отношение к жизни! В любой ситуации наши маршалы умели разглядеть что-то хорошее, в любом хорошем — свои заслуги. Под руководством Тимошенко, Хрущева, Малиновского, Харитонова Юго-Западный и Южный фронты понесли огромные потери в людях и технике, но зато войска противника были «обескровлены нами», германское командование «теряло драгоценное время». По версии Баграмяна, если бы они с Тимошенко не сдали немцам четверть миллиона своих бойцов, т.о «заправилы вермахта» начали бы летнее наступление на месяц раньше и дошли бы до Урала.

А вот генерал Мюллер-Гиллебранд утверждает, что «весьма успешные» бои на южном фланге Восточного фронта побудили германское командование начать наступательные операции преждевременно, не завершив пополнение частей личным составом. [250]

Обстановка на южном крыле советско-германского фронта коренным образом изменилась в пользу вермахта. Победы в Крыму и под Харьковом произвели на Гитлера настолько сильное впечатление, что 28 июня он вызвал к себе Шпеера и потребовал «возобновить в прежнем объеме производство продукции ширпотреба»!

При чем здесь Баграмян? При том, что товарищ Сталин, в свою очередь, тоже «вычислил» виноватого.Им оказался генерал Баграмян!

«Товарищ Баграмян, — доводилось в директивном письме Верховного от 26 июня 1942 года, — не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку даже и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте. Более того, т. Баграмян оказался неспособным извлечь уроки из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт благодаря его легкомыслию не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 18-20 дивизий».

Наиболее грамотный из руководителей направления был снят с должности и направлен с понижением, хорошо — не под трибунал. Тимошенко и Хрущев, конечно, допустили «ошибки», но Ставку пока «удовлетворяли».

После войны были названы еще одни виновники поражений Красной Армии — бывшие товарищи по оружию, англо-американские империалисты:

«В результате бездействия союзников (!) — пишет специалист по военной дипломатии В.Л. Исраэлян, — гитлеровской армии удалось не только избежать катастрофы, но и перейти весной 1942 года в новое наступление, дойти на юге до берегов Волги».[251]

Меня можно ругать за начальный период войны. Но 1942 год — это же не начальный период войны. Начиная от Барвенкова, Харькова, до самой Волги докатился. И никто ничего не пишет. А они вместе с Тимошенко драпали. Привели одну группу немцев на Волгу, а другую группу на Кавказ. А им были подчинены Юго-Западный, Южный фронт. Это была достаточная сила.

Маршал Г. К. Жуков

К середине июня 1942 года германское командование создало предпосылки для большого наступления на южном крыле Восточного фронта. Армейская группа под командованием генерал-оберста Максимилиана фон Вейхса в составе 2-й полевой и 4-й танковой немецких армий, а также 2-й венгерской армии во взаимодействии с 6-й армией Паулюса были нацелены на осуществление операции «Блау». Ее замысел сводился к нанесению двух ударов по сходящимся направлениям на Воронеж: одного из района Курска и другого из района Волчанска на Острогожск. В результате предполагалось окружить и разгромить советские войска западнее города Старый Оскол, выйти к Дону на участке от Воронежа до Новой Калитвы, после чего 4-я танковая и 6-я армии должны были повернуть на юг, в сторону Кантемировки — в тыл главным силам Юго-Западного фронта маршала Тимошенко.

В то же время второй ударной группе (1-я танковая и 17-я полевая армии) из района Славянска предстояло прорвать советский фронт и ударом на Старо-бельск, Миллерово завершить окружение войск Юго-Западного и Южного фронтов. [252]

В конечном итоге германское командование рассчитывало окружить основные силы двух советских фронтов, овладеть правым берегом Дона у излучины, прорваться к Волге, перехватить эту важную водную артерию в среднем течении и развить наступление на Кавказ.

Для осуществления намеченных целей Германия и ее союзники сосредоточили на южном крыле Восточного фронта 96 дивизий, в том числе 10 танковых и 8 моторизованных. В их составе имелось 900 тыс. человек, 1260 танков и штурмовых орудий, более 17 тыс. орудий и минометов, 1640 боевых самолетов. Из них 15 дивизий находились к Крыму в составе 11-й армии Манштейна. Резервы группы армий «Юг» составляли две немецкие пехотные дивизии и шесть дивизий союзников, но последние на фронт еще не прибыли. Воздушное прикрытие осуществляли 1200 самолетов 4-го воздушного флота под командованием Вольфрама фон Рихтгофена.

Основные силы армейской группы Вейхса, сосредоточенной в районе Щигров, включали 12 пехотных, 4 танковых и 3 моторизованные дивизии. Ударная группировка Паулюса в районе Волчанска состояла из девяти пехотных, двух танковых и одной мотодивизии. Всего на Воронежском направлении немцы имели 31 дивизию, около 900 танков. Эти цифры совпадают почти во всех источниках, но ведут свое происхождение из одного — официальной «Истории Второй мировой войны». Некоторое недоверие вызывает свойственная ей постоянная путаница в арифметике. Согласно этой же «Истории», как раз в июне 1942 года 450 танков группы армий «Юг» штурмуют Севастополь. Тогда путем простого вычитания на все остальные «мероприятия» остается 810 машин. Если все они находились на Воронежском направлении, то что осталось на долю танковой армии Клейста, готовившейся ударить на Ворошиловград? [253]

Что касается советских сил, то здесь дело обстоит также запутанно. Раз наших бьют, значит враг должен обладать подавляющим преимуществом. Поэтому «История Великой Отечественной войны» сообщает, что на южном крыле в составе Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов к июлю 1942 года насчитывалось 655 тыс. человек, 740 танков, 14200 орудий и минометов, 1000 боевых самолетов. Далее для непонятливых имеется пояснение:

«Следовательно, общее соотношение сил было не в пользу наших войск. Они по количеству людей и боевой техники уступали противнику в среднем в полтора раза».

Генерал армии С.М. Штеменко, шагая в ногу с партией, подтверждает эти данные. Однако маршал А.М. Василевский дает совсем другие цифры — 1715 тыс. человек, 2300 танков, 16500 орудий и минометов, но всего 758 боевых самолетов.

Маршал более правдив. Только Юго-Западный фронт имел в своем составе 5 танковых корпусов, 3 из которых еще не участвовали в боях, и 13 отдельных танковых бригад. Что касается Брянского фронта, то он активно укреплялся Ставкой с середины весны. В нем, кроме пяти общевойсковых армий — 3,13, 48,40 и «кочующей» 61-й (всего 29 стрелковых, 6 кавалерийских дивизий, 11 стрелковых бригад), имелось 2 танковых корпуса и 9 отдельных танковых бригад. Вдобавок в полосе фронта находился резерв Ставки: 5-я танковая армия (только в ней — 480 танков) и 17-й танковый корпус. Все вместе это составляло свыше 1500 боевых машин только на Брянском фронте. Эти немалые силы готовились советским Генштабом для так и не состоявшегося наступления с целью разгрома немецкой группировки в районе Орла и Курска.

Командовал Брянским фронтом генерал Ф.И. Голиков — разведчик, дипломат, военачальник, политработник и стукач — кладезь талантов при минимуме образования: военно-агитаторские курсы и курсы усовершенствования высшего начсостава.

В общей сложности в составе войск Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов насчитывалась 81 стрелковая и 12 кавалерийских дивизий, 38 мотострелковых и стрелковых бригад, 9 укрепленных районов и 62 танковые бригады.

Что касается авиации, то поддержку с воздуха трех наших фронтов обеспечивали три воздушные армии — 2, 4 и 8-я. Только в последней в середине июня насчитывалось 9 авиадивизий и 7 отдельных авиаполков, имевших 836 самолетов: 596 боевых, 124 транспортных, 116 вспомогательной авиации (так ведь и у немцев в общем количестве самолетного парка транспортные, разведывательные и связные машины составляли более 30%).

Эффективность использования советской авиации снижалась из-за недостаточной сколоченности недавно созданных объединений, отсутствия радиосвязи, плохого взаимодействия, слабой подготовки летчиков и приверженности довоенным тактическим взглядам. Вследствие этого в воздушных боях истребители действовали скученно, без маскировки, не эшелонируясь по высоте, бой на вертикалях вести не умели. Обнаружив самолеты противника, все одновременно «роем» устремлялись в атаку, не разделяясь на ударные и резервные группы. При этом ни штурмовики, ни бомбардировщики, ни истребители не умели поддерживать свои наземные войска непосредственно на поле сражения. Для этого не было создано ни организационных, ни материально-технических предпосылок.

Как и в других родах войск, слабым местом являлась организация связи и управления:

«Связь с аэродромами, наземными войсками и их командными пунктами осуществлялась в основном только путем выкладыва-ния на земле специальных хорошо заметных сигнальных полотнищ, зажиганием в определенном порядке костров, нанесением опознавательных знаков на подвижных объектах. Летчики эволюциями самолетов или пуском ракет разного цвета подтверждали прием поданных им сигналов и действовали в соответствии с ними». [255]

Непосредственное участие в сражении с советской стороны приняли 74 стрелковые дивизии, 6 танковых корпусов, 37 танковых бригад, 6 укрепрайонов и Донской отряд Азовской военной флотилии общей численностью 1310 тыс. человек. Это цифры на начало так называемой Воронежско-Ворошиловградской оборонительной операции, не учитывающие введенные позднее резервы Ставки.

Таким образом, ни по одному из показателей наступающая сторона не имела сколь-либо значительного количественного превосходства над обороняющейся, а по танкам уступала вдвое.

За 9 дней до германского наступления в расположении советских войск, потеряв в темноте ориентировку, приземлился штабной самолет. В нем находился офицер оперативного отдела 23-й танковой дивизии майор Рейхель, а при нем — ценнейшие документы по операции «Блау». Гитлер, узнав о происшедшем, пришел в бешенство. Он потребовал, чтобы командира дивизии генерала фон Бойнебурга, командира 40-го танкового корпуса генерала Штумме и его начальника штаба судил военный трибунал и настаивал на расстреле. Однако Сталин этим сведениям не поверил, посчитав их дезинформацией, а командование вермахта не стало изменять план наступления: перегруппировка войск отсрочила бы удар еще на несколько недель. [256]

Официальная советская пропаганда, подводя итоги первого года войны, 22 июня через рупоры Совинформбюро объявила:

«К весенне-летней кампании немецкое командование подновило, конечно, свою армию, влило в армию некоторое количество людских и материальных резервов. Но для этого гитлеровским заправилам пришлось взять под метелку все остатки людей, способных держать в руках оружие, в том числе ограниченно годных, имеющих крупные физические недостатки. В течение зимы гитлеровское командование неоднократно обещало немецкому населению весной начать „решающее“ наступление против Красной Армии. Весна прошла, но никакого решающего наступления немецкой армии не состоялось… Немецкая армия 1942 года, это не та армия, которая была в начале войны. Отборные немецкие войска в своей основной массе перебиты. Кадровый офицерский состав частью истреблен Красной Армией, частью разложился в результате грабежей и насилий над гражданским населением оккупированных районов. Младший командный состав, как правило, перебит и теперь производится в массовом порядке из необученных солдат.Ныне немецкая армия не в состоянии совершать наступательных операций в масштабах, подобно прошлогодним (курсив наш. — Авт.)».

В качестве подтверждения этих теоретических посылок приводились фантастические цифры германских потерь: 10 млн человек, из них не менее 3,5 млн. убитыми (на самом деле немцы столько не потеряли за всю Вторую мировую войну на всех фронтах вместе взятых; на 20 июня 1942 года потери на Восточном фронте составили 1,3 млн человек, из них примерно 332 тыс. убитыми и пропавшими без вести), 24 тыс. танков (германская промышленность еще не произвела и половину этой цифры), 20 тыс. самолетов. Советские потери исчислялись в 4,5 млн бойцов и командиров (разветолько пленными), 15 тыс. танков (на самом деле вдвое больше), 9 тыс. самолетов (фактически же по 22 тыс. ежегодно).[257]

Рано утром 28 июня началось германское летнее наступление. В этот день группа Вейхса нанесла удар в стык 13-й и 40-й армий Брянского фронта. Главный удар наносила 4-я танковая армия генерал-полковника Германа Гота южнее железной дороги Курск — Воронеж с задачей выйти к Дону. Южнее войска 2-й венгерской армии под командованием генерал-полковника Яны рвались к Старому Осколу. Севернее наступал 55-й армейский корпус.

Бросив на 45-километровом участке фронта против трех советских стрелковых дивизий три танковые (24, 9 и 11-я), три пехотные и одну мотодивизию, «ограниченно годные» немцы легко прорвали их оборону и, вклинившись на 10-15 км, вышли к реке Тим, южнее города Ливны. На следующий день они, несмотря на свои «крупные физические недостатки», углубили прорыв до 35-40 км. При том что, по утверждению генерала М.И. Казакова:

«Из захваченной нами директивы командира 40-го танкового корпуса немцев мы узнали, чтсгпротивник намеревается начать наступление… Штаб фронта, армейские штабы и войска готовились к этому. Тщательно отрабатывали взаимодействие,особенно на стыке 13-й и 40-й армий (курсив наш. — Авт.).

Командарм-40 М.А. Парсегов — человек увлекающийся, у него порой не хватало терпения на детальный анализ обстановки. Мне и сейчас помнится один его разговор с командующим фронтом.

— Как оцениваете свою оборону?-спросил Ф.И. Голиков.

— Мышь не проскочит,-уверенно ответил командарм».

«Отработав взаимодействие», штаб Брянского фронта спокойно продолжил подготовку… к наступлению. Поэтому и оборона советских войск снова была

«активной»: даже первый оборонительный рубеж не успели оборудовать полностью, второй полосы, как правило, не было вовсе (генерал Горбатов о сложившемся положении писал: [258] «Оборону… нельзя назвать плохо организованной, вернее будет сказать, что никакой организации нет, нет и обороны»). Артиллерия и резервы равномерно распределялись по всему фронту. Отражать возможное наступление противника предполагалось контрударами танковых соединений. Поскольку считалось, что немцы, как и в 1941 году, будут наносить удар в направлении Мценск, Тула, то наиболее сильная группировка танков — 5-я танковая армия находилась на правом фланге фронта и готовилась к нанесению контрудара по единственному варианту — на Чернь. Возможность наступления противника на Курско-Воронежском направлении всерьез не принималась.

Тот же Казаков сообщает, что ночь на 28 июня он провел за разработкой плана Орловской наступательной операции: «Мы настолько вжились в этот план, что порою представляли себе различные его варианты как реальные события».

А утром развернулись действительно реальные события.

«Увлекающийся» генерал Парсегов со штабом находился в глубоком тылу в районе Быково и особого беспокойства не проявлял. Ни он, ни его заместители не разу не побывали в своих стрелковых дивизиях, которые вели тяжелый бой. Даже прибывшим из резерва фронта двум танковым бригадам командарм не поставил задачи лично, а сделал это через офицеров связи. На следующий день немецкие танки приехали в Быково. Парсегов окончательно потерял связь с войсками и поспешно укатил в Касторное. Так, «возглавляя» дивизии Гота, генерал довольно быстро оказался в Воронеже. Управление дивизиями 40-й армии пришлось взять на себя непосредственно штабу Брянского фронта. [259]

Первые успехи генерала Вейхса хотя и осложнили обстановку на левом крыле Брянского фронта, но еще не представляли особой угрозы. Для ликвидации прорвавшейся группировки 4-й танковой армии генералу Голикову в ночь на 29 июня были переданы 4-й и 24-й танковые корпуса Юго-Западного фронта и 17-й танковый корпус из резерва Ставки. К участку прорыва направлялись также резервы Брянского фронта — 1-й и 16-й танковые корпуса, 115-я и 116-я танковые бригады. Эти силы насчитывали в своем составе свыше 1000 боевых машин и, конечно, при правильном их использовании могли коренным образом изменить обстановку. Осуществление контрмер осложнялось рас-средоточенностью корпусов, необеспеченностью их горючим и неумением воевать. Генерал Казаков так и пишет:

«Истинные же причины неудачи, на мой взгляд, были в другом: в неумении».

Ставка ВГК рекомендовала Голикову сосредоточить усилия танковых корпусов для разгрома группировки противника, прорвавшейся в район Горшечное. 4-й и 24-й танковые корпуса должны были нанести удар из района Старого Оскола на север, а 17-й танковый корпус — из района Касторное в Южном направлении. Все три корпуса объединили в оперативную группу под командованием генерал-лейтенанта Я.Н. Федоренко, начальника Главного автобронетанкового управления, специально прибывшего на фронт для оказания помощи в организации боевых действий танковых соединений. Для удара по левому флангу и тылу наступавшей немецкой группировки нацеливались 1-й и 16-й танковые корпуса. Таким образом, Брянский фронт располагал достаточными силами для того, чтобы не только остановить группу Вейхса, но и разгромить ее основные силы.

Зная таланты своих военачальников, Сталин 30 июня лично проинструктировал Голикова:

«Запомните хорошенько. У вас теперь на фронте более 1000 танков, а у противника нет и 500 танков. [260]

Это первое, и второе: на фронте действия трех танковых дивизий противника у вас собралось более 500 танков, а у противника 300-350 танков самое большое.

Все теперь зависит от вашего умения использовать свои силы и управлять ими по-человечески. Поняли?»

Нет, не поняли! Командованию фронта не удалось организовать своевременного и массированного удара по флангам немецкой группировки. Все делалось в лучших традициях лета 1941 года: корпуса вступали в сражение разновременно и по частям, без взаимодействия с артиллерией и авиацией, без разведки и связи, при этом использовались они не столько для решения активных задач по уничтожению противника, сколько для затыкания брешей в обороне общевойсковых армий.

29 июня 16-й танковый корпус генерал-майора М.И. Павелкина завязал упорные бои с целью ликвидации плацдарма противника на левом берегу реки Кшень в районе Волово. На другой день, 30 июня, перешел в наступление из района южнее Ливны вдоль левого берега реки Кшень 1-й танковый корпус генерал-майора М.Е. Катукова. В междуречье Кшени и Олыма развернулись ожесточенные бои. Катукову удалось продвинуться на юг всего на 5 км, затем он был остановлен немецкой артиллерией и ударами авиации и занял оброну на стыке 13-й и 40-й армий. Бригады Павелкина противник обошел с юга и отрезал от тыловых коммуникаций; за 3 дня боев 16-й танковый корпус потерял более сотни боевых машин, а 109-я танковая бригада оказалась окруженной противником.

Бывший командир этой бригады генерал-полковник В.С. Архипов вспоминал, что бои на реке Кшень запомнились

«особенно крепко из-за многочисленных неиспользованных нами возможностей( курсив наш. — Авт.)… Вместо того чтобы сбить противника с плацдарма ударом танкового кулака, мы пытались столкнуть его пальцем. В первый день бросили против двадцати немецких танков и двух батальонов автоматчиков, овладевших Новым Поселком, примерно столько же стрелков, но вдвое меньше танков. [261] На второй день — 20 наших танков против 40-50 фашистских и так далее. Противник, наращивая свои силы, опережал нас, и если в первый день боя за плацдарм мы имели общее превосходство в танках, но не использовали его в атаках, то к четвертому дню это превосходство перешло уже к противнику. Вот что значит применение танков с оглядкой, с дроблением танковых бригад и батальонов для «закрытия брешей».

Маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков приводит другой способ применения танков — «без оглядки»:

«Поставил я командиру задачу, и он отправился выполнять ее. Часа через два-три начальник оперативного отдела Никитин передал донесение с левого фланга:

— Танковая бригада, понеся большие потери, вышла из боя. Командир отправлен в тыл. У него тяжелое нервное потрясение.

Что же произошло?

…Ведь обычно как действовали видавшие виды танкисты при выполнении такой задачи? Готовясь к атаке, они прежде всего высылали вперед боевую разведку, с тем чтобы она вызвала огонь на себя. Командиры танковых экипажей и подразделений в это время располагались в укрытиях, наблюдательных пунктах и засекали обнаружившие себя огневые средства врага. А потом подавалась команда «По машинам», и танковые экипажи устремлялись вперед, зная точно, какие цели им предстоит подавить огнем, уничтожить, смять гусеницами. Понятно, предврительная разведка не обеспечивала обнаружения всех целей, но все же значительно облегчала борьбу с огневыми средствами противника.

А в тот день в Придонье командир бригады без всякой разведки вывел танковые батальоны на большой голый бугор и открыл огонь по предполагаемым (!) позициям гитлеровцев. Бесспорно, он надеялся сокрушить вражескую оборону (?), открыть дорогу танкам и пехоте. [262] Но получилось все иначе. Немецкая артиллерия, хорошо замаскированная в ржаных хлебах и других укрытиях, осталась неуязвимой, а танки на голом бугре стали хорошей мишенью…»

Командир танковой бригады — это генеральская должность, и получал ее офицер в звании не ниже подполковника. Я понимаю, что военному, который не имеет представления о разведке, боевых порядках, использовании рельефа, маскировке, можно дать генеральские погоны. Но доверить такому человеку бригаду танков? Поневоле вспомнишь американское: «У нас дурак не может быть начальником, это экономически нецелесообразно». Во сколько обошелся Красной Армии только один комбриг, угробивший в течение пары часов полсотни танков? Добавим сюда средства, затраченные на его содержание в течение двадцати лет службы и на лечение «нервного потрясения». Хотя упоминание о «видавших виды танкистах» наводит на мысль, что и другие комбриги учились воевать точно таким же образом, только нервы у них были покрепче.

Во второй половине 30 июня началось крупное танковое сражение и на левом фланге 40-й армии, между дивизиями германского 48-го танкового корпуса и танковыми корпусами оперативной группы Федоренко. 4-й танковый корпус генерал-майора В.А. Мишулина, перейдя в наступление из района Старого Оскола, к исходу дня достиг Горшечного, разгромив здесь передовые части противника. 17-й корпус генерал-майора Н.В. Фекленко нанес удар силами одной бригады из района Орехова также на Горшечное. Остальные соединения и части корпуса еще выдвигались в исходный район для наступления. 24-й танковый корпус генерала В.М. Баданова вместо перехода в наступление совместно с бригадами Мишулина получил задачу оборонять район Старого Оскола и не допустить прорыва противника на юг. [263]

Контрудар 4-го и 17-го танковых корпусов пришелся не по флангам и тылу 48-го танкового корпуса противника, а по его разведывательным и передовым частям. Это поставило советские корпуса, которые вышли в район Горшечное, в трудное положение, так как они сами оказались под угрозой окружения. 1 июля противник, обходя главными силами Горшечное с севера и юга, к исходу дня вышел на рубеж Орехово, Ясенки, Богородицкое. В районе Горшечное оказались в окружении 102-я бригада 4-го танкового корпуса и главные силы корпуса Мишулина. Танкисты дрались в кольце еще двое суток, отрезанные от тылов противником и в условиях полного господства его авиации. В ночь на 3 июля остатки бригад прорвались на восток.

Как видим, генерал Голиков и его штаб не сумели организовать мощного массированного удара по флангам ударной группировки Вейхса. Более того, командующий фронтом решил отвести части 40-й армии на новый рубеж. Ставка запретила это и одновременно указала на недопустимость отсутствия связи с 40-й армией и танковыми корпусами. То есть на деле никто этими корпусами не управлял, а их командиры, тоже еще не «гинденбурги», а только учатся.

Маршал Василевский так и пишет:

«Командиры танковых корпусов (генерал-майоры танковых войск М.Е. Катуков, Н.В. Фекленко, М.И. Павелкин, В.А. Мишулин, В.М. Баданов) еще не имели достаточного опыта (?), а мы им мало помогали своими советами и указаниями. Танковые корпуса вели себя нерешительно: боялись оторваться от оборонявшейся пехоты общевойсковых армий, в связи с чем в большинстве случаев сами действовали по методам стрелковых войск, не учитывая своей специфики и своих возможностей… Примеры: Катуков (1-й тк) вместо быстрого уничтожения пехоты противника в течение суток занимался окружением двух полков…»

И Катуков согласен со старшим товарищем:

«…как всякий опыт, боевой тоже не дается сразу. Все эти мысли уже приходят к нам, участникам тех событий, как следствие опыта, накопленного в последующих боях». [264]

Как же так?

Ведь Катуков получил танковую дивизию в ноябре 1940-го, в июле 1941 года участвовал в контрударе на Луцк, Дубно, в битве под Москвой его бригада заслужила звание 1-й гвардейской, генерал считался специалистом по организации танкового боя с превосходящими силами противника.

Генерал Баданов на фронте с первых дней, командовал танковой дивизией и бригадой.

Генерал Фекленко войну начал 22 июня 1941 года на Украине в должности командира 19-го механизированного корпуса, наносил удар на Ровно, Дубно.

Генерал Мишулин, командуя 57-й танковой дивизией, в которой и танков, и бойцов было вдвое больше, чем в нынешнем корпусе, участвовал в Смоленском сражении, уже в июле 1941 года удостоился звания Героя Советского Союза «за умелое руководство боевыми действиями».

Сколько же еще опыта им надо и когда они этого опыта наберутся? И если германец воюет «по шаблону», то долго ли его выучить? Почти полтора года войны, страшных поражений и невиданных в истории потерь понадобилось красным командирам для того, чтобы прекратить изобретать пролетарскую военную науку и начать перенимать «шаблоны», то бишь азы военного дела у противника. И все равно усвоить удалось не все и далеко не всем.

К исходу 2 июля немцы перерезали железную дорогу Касторное — Старый Оскол, сутки спустя «панцергренадеры» 24-й танковой дивизии вышли к Дону.

Тем временем перешедшие в наступление 30 июня из района Волчанска войска 6-й немецкой армии и 40-го танкового корпуса к 14 часам прорвали оборону на стыке 21-й и 28-й армий Юго-Западного фронта и, пройдя за три дня 80 км, вышли в районы Старого Оскола и Волоконовки. [265]

Командующий 21-й армией генерал-майор А.И. Данилов, чтобы избежать окружения, решил отвести войска на восточный берег Оскола. Задача прикрытия отступавших соединений возлагалась на 343-ю стрелковую дивизию полковника П.П. Чувашева и приданный армии 13-й танковый корпус. К этому времени последний был пополнен до штатной численности, имел в своем составе 158,167,85-ю танковые, 20-ю мотострелковую бригады, 2 дивизиона реактивной артиллерии. В бригадах насчитывалось 180 танков. Это достаточно мощный кулак. Однако в составе объединения не имелось зенитной артиллерии, подразделений разведки и эвакуационно-ремонтных частей. В условиях отступления каждый подбитый или сломавшийся танк попадал в разряд безвозвратных потерь. Отход сопровождался непрерывными атаками противника, налетами бомбардировочной авиации и отсутствием поддержки со стороны своей артиллерии и пехоты. Танкисты понесли значительные потери в технике и личном составе, смертельное ранение получил генерал П.Е. Шумов, погиб командир 20-й стрелковой бригады майор П.И. Турбин и командир 85-й танковой генерал-майор А.А. Асейчев.

Соединения 28-й армии также оказались отброшены на левый берег реки Оскол. При этом, по воспоминаниям командарма:

«Нашей авиации в воздухе не было. Сведений о положении нашего правого соседа — 21-й армии и ее левофланговых соединений у нас не было. Ничего не мог сообщить о ней и штаб фронта, ссылаясь на отсутствие связи с объединением. На наши запросы по радио ответа не поступало, а самолетов для связи мы не имели».

Далее Рябышев жалуется на то, что командование фронта «сомневалось в абсолютно точной информации», отдавало распоряжения, которые «не соответствовали сложившейся обстановке», в частности приказало силами 23-го танкового корпуса нанести удар на север и выйти на связь с 13-м танковым корпусом 21-й армии, «не зная его точного местонахождения». [266]

Обычная история: если у победы много отцов, то поражение — сирота. С другой стороны, в архивах ФСБ России сохранилась докладная записка особого отдела НКВД от 18 июля 1942 года на имя комиссара госбезопасности 3-го ранга Абакумова, которая озаглавлена: «О недочетах в боевых действиях 23-го танкового корпуса за период с 1 по 10 июля 1942 года». В ней, в том числе, излагалось следующее:

«Беспрерывная переброска частей 23-го танкового корпуса с одного рубежа на другой, неправильное использование их в бою — изматывало материальную часть, не достигая цели.

За 10 дней части корпуса совершили марш общей сложностью до 300 километров ( на 1 июля в корпусе оставалось 85 танков. — Авт.).

По приказу командования 28 армии, части 23-го танкового корпуса 1.7.1942 года сосредоточились в районе Козинка, Казначеевка, Конопляновка с задачей — уничтожить противника, продвигающегося на восток в направлении Волоконовка и дать возможность частям 28 армии отойти за реку Оскол и занять оборону.

Первая и основная задача была не выполнена.

1.7.42 года 6-я и 114-я танковые бригады начали наступление, не имея данных о силах противника, без организации взаимодействия с пехотой, артиллерией и авиацией.

В результате такой неорганизованности, танки были встречены из засад активным артиллерийским огнем противника во взаимодействии с авиацией, что сразу нарушило боевой порядок наступающих наших танков (вот подишь ты, особист, а в тактике разбирается получше многих наших полководцев — это потому, что еще в начальники не выбился или классическое: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны»? — Авт.).

Вследствие непродуманного наступления, части корпуса потеряли только за два дня боя до 30 танков и с боем отошли на восточный берег реки Оскол.» [267]

Таким образом, задача — приостановить противника 23-м танковым корпусом — выполнена не была по причине неправильного руководства частями со стороны командующего 28-й армии генерал-лейтенанта Рябышева и члена Военного совета бригадного комиссара Попеля, а противнику удалось форсировать реку Оскол и продвинуться на восток. (В изложении самого Попеля это выглядит несколько подругому: «Чтобы сорвать самоуверенный замысел гитлеровских генштабистов, командующий фронтом бросает к Волоконовке танковый корпус теперь уже генерала Хасина. Танки должны ударить по немецкой клешне и выйти к Северскому Донцу. Силы для такого удара недостаточны — у Хасина максимум 80 танков, из которых добрая половина старые Т-60 — „трактор с пушкой“. Но приказ надо выполнять… Одна из бригад действительно действовала успешно, продвинулась поначалу вперед. Но потом вынуждена была отступить, потеряв большее половины танков…» Непонятно, в чем же заключается самоуверенность «гитлеровских генштабистов»? — Авт.).

С переходом частей танкового корпуса на восточный берег реки Оскол для занятия обороны в районе Принцевка, Пески, Терехово, Хохлово и Колосково установлено, что пехота 13-й гвардейской СД, которая должна была занять оборону в этом районе, отсутствовала.

Командование корпуса выехало к члену Военного совета 28-й армии Попелю с докладом о создавшемся положении.

Попель, вместо того чтобы принять соответствующие меры, взял карту и заявил:

«…У меня на карте пехота 13-й гвардейской стрелковой дивизии занимает оборону. Вы ничего не знаете. Езжайте и не создавайте паники».

Удивительные все-таки метаморфозы производит с сознанием советского и постсоветского человека руководящее кресло! В июле 1941 года точно также корпусной комиссар Вашугин учил воевать по карте и «без паники» самого Попеля, а теперь и наш герой вышел в большие люди, как-никак — член Военного совета армии. [268]

Американский писатель-фантаст Роберт Хайнлайн, посетив Советский Союз в 60-е годы, очень точно отметил, что советские граждане не понимают демократического общения: «В СССР вы или наверху, или внизу — но никогда не равны», и поэтому «…работник „Интуриста“, оставшись наедине с иностранцем, никак не может выбрать позицию. Подчиненный он или начальник? Обычно происходит нечто вроде быстрой пробы сил, затем немедленно принимается та или иная роль… В таком случае необходимо моделировать свое поведение по худшему образцу гневного припадка — вам доводилось его видеть во время выступления Хрущева; такое они поймут. В СССР так себя ведет только начальник…».

В «непобедимой и легендарной» этот принцип озвучен известным каждому военнослужащему афоризмом: «Я — начальник, ты — говно; ты — начальник, я — говно». Но вернемся к корпусу Хасина…

«К исходу дня 3.7.42 года противник, использовав отсутствие пехоты, переправил автоматчиков через реку Оскол и занял село Колосково.

Находившиеся в этом селе в засаде наши танки из-за отсутствия пехоты вынуждены были гоняться за отдельными автоматчиками (!), выбивая их из села.Село Колосково было снова в наших руках.

4.7.42 года командование 23-го танкового корпуса получило распоряжение от генерал-майора Пушкина о немедленном отводе частей корпуса и занять новый рубеж обороны на реке Валуй:

«…Начать отход немедленно. Кутру 5.7.42 быть готовыми драться на реке Валуй».

Командование корпуса приказ Пушкина выполнило, свои части отвели и заняли рубеж на реке Валуй, оставив район обороныбез прикрытия наших частей (курсив наш. — Авт.)». [269]

3 июля армия Паулюса своим левым флангом соединилась у Старого Оскола с прорвавшимися туда венгерскими частями из группы Вейхса. Часть соединений 40-й и 21-й армий, 13-го танкового корппуса оказались в окружении, в плен попали 40 тыс. человек. После этого главные силы Вейхса устремились на Воронеж, Паулюса — на Острогожск, охватывая правый фланг 28-й армии. Генерал Рябышев в этот же день получил приказ сдать командование командиру 3-го кавкорпуса генералу В.Д. Крюченкину и вместе с Попелем убыть в распоряжение Ставки.

Угроза прорыва немцев к Дону и захвата Воронежа стала вполне реальной. Сталин с особым вниманием присматривался к району Воронежа. Он предполагал, что, прорвавшись сюда германские войска форсируют Дон и начнут обходное движение в тыл Москвы. Стремясь упрочить положение на Воронежском направлении, Ставка приказала выдвинуть из резерва на левый берег Дона 3 армии — 60, 6 и 63-ю. Всего на участке от Задонска до Клетской разворачивались 22 свежих стрелковых дивизии и 1 стрелковая бригада. В район Воронежа перебрасывались 18-й и 25-й танковые корпуса. Туда же было приказано отправиться генералу Голикову и принять на себя личное руководство боевыми действиями. На основном командном пункте командующего фронтом временно заменил генерал-лейтенант Н.Е. Чибисов.

Одновременно в распоряжение Брянского фронта передали 5-ю танковую армию, имевшую в своем составе 3 танковых корпуса (2,11 и 7-й), 19-ю отдельную танковую бригаду и одну стрелковую дивизию. Вместе с танковыми соединениями фронта она должна была нанести контрудар по флангу и тылу группировки немецких войск, наступавшей на Воронеж. Итого командование Брянского фронта получило в дополнение к имеющимся силам в общей сложности еще 23 стрелковые дивизии, 1 стрелковую, 5 мотострелковых и Станковых бригад — около 900 танков. [270]

В ночь на 3 июля корпуса 5-й танковой армии, которой командовал генерал-майор А.И. Лизюков, заканчивали сосредоточение к югу от Ельца. Немедленный и решительный их удар по врагу, рвавшемуся к Воронежу кулаком в 530 боевых машин в сопровождении мотопехоты, мог резко изменить обстановку в пользу советской стороны, тем более что основные силы этой немецкой, группировки, понеся потери и растянувшись на широком фронте, были связаны боями. Однако никаких задач Лизюков от штаба фронта не получил. Генерал Голиков, убыв в Воронеж, никому конкретно не дал указания организовать прием и ввод в сражение 5-й танковой армии, а заместитель командующего фронтом генерал Чибисов и начальник штаба генерал Казаков инициативу проявлять не торопились.

Поэтому 4 июля в район Ельца прибыл начальник Генерального штаба А.М. Василевский и лично поставил задачу Казакову и Лизюкову: одновременным ударом всеми имеющимися силами западнее Дона перехватить коммуникации танковой группировки Гота, уже прорвавшейся к Дону, и сорвать ее переправу через реку. С выходом в район Землянск — Хохол 5-я армия, при поддержке поредевших корпусов Павелкина и Катукова, должна была помочь вырваться из окружения войскам левого фланга 40-й армии. Операцию было приказано начать не позднее 15-16 часов следующих суток, не ожидая полного сосредоточения всех сил.

К назначенному сроку на исходный рубеж вышел только 7-й танковый корпус генерал-майора П.А. Ротмистрова. Главные силы армии еще находились в пути: одной из причин их медленного выдвижения явилось то, что командарм, экономя моторесурс, решил перевозить танки по железной дороге (а это — время на сосредоточение в районе погрузки, погрузка, выгрузка, выход в указанный район), хотя расстояние до района боевых действий не превышало 100 км. [271] В результате одновременно ввести в сражение основные силы танковой армии не удалось. Корпуса вводились в бой с ходу, без подготовки. Конкретных данных о противнике штаб армии не имел.

Утром 6 июля перешли в наступление бригады Ротмистрова. В районе Красной Поляны произошел встречный бой корпуса с частями 11-й танковой дивизии противника, в результате которого немцы были остановлены и отброшены на 10-15 км за реку Кобылья Снова. На другой день в сражение с ходу был введен 11-й танковый корпус генерал-майора А.Ф. Попова и отдельная 19-я танковая бригада. В ожесточенных боях, продолжавшихся четверо суток, соединениям двух советских корпусов удалось лишь потеснить противника еще на 4-5 км и выйти к исходу 10 июля к реке Сухая Верейка. Только в этот день в наступление перешел 2-й танковый корпус генерал-майора И.Г. Лазарева.

Тем не менее существенных успехов советские войска добиться не смогли. Разновременный ввод в сражение корпусов 5-й танковой армии позволил противнику подтянуть резервы и организовать сильную оборону на выгодном естественном рубеже по реке Сухая Верейка, в результате чего дальнейшее продвижение войск Лизюкова было остановлено. Немцы в районе Землянска организовали жесткую оборону, плотно прикрытую противотанковой артиллерией и минными заграждениями, прорвать которую так и не удалось.

Все тот же маршал Василевский указывает:

«…5— я танковая армия задания не выполнила. Ее командование, не имея опыта в вождении таких танковых объединений, на первых порах действовало не совсем уверенно, штаб фронта ему не помогал и фактически его работу не направлял; не было поддержки со стороны фронтовых средств усиления-артиллерии и авиации. [272] Поэтому одновременного мощного удара по флангу и тылу ударной группировки врага достичь не удалось».

При этом танковые корпуса оперировали не по направлениям главных ударов, а вели наступление широким фронтом, словно общевойсковые соединения, с указаниям полос и разграничительных линий — растопыренными пальцами. Правда, германское командование вынуждено было направить для отражения ударов с севера 9-ю, 11-ю танковые и три пехотные дивизии, а также значительные силы авиации. Это ослабило натиск немцев на Воронеж и позволило войскам Брянского фронта выиграть несколько дней для организации обороны на новых рубежах.

Отметим и чудную организацию высшего военного управления. В описываемый период Брянским фронтом одновременно командовали генералы Голиков и Чибисов, каждый на своем фланге. Периодически их подменял находившийся явно не на своем месте и занимающийся не своим делом начальник Генерального штаба генерал Василевский. Здесь же — начальник оперативного управления Генштаба генерал Ватутин. А кто же в Москве руководил «мозгом армии» в столь ответственный момент? Комиссар штаба Боков!

6 июля подвижные соединения группы Вейхса (дивизия СС «Великая Германия»), захватив неразрушенный мост, форсировали Дон и ворвались в западную часть Воронежа; по улицам города еще бегали трамваи. Брешь между Брянским и Юго-Западным фронтами достигла 300 км в ширину и до 170 км в глубину.

Бывший начальник штаба Брянского фронта генерал армии М.И. Казаков, склоняясь «над картой былых сражений», ссылается на высказывание Типпельскирха о том, что «в районе западнее Дона решающих успехов добиться не удалось…», и сообщает: «По всему выходит, что у нас вроде и нет причин сетовать на свои действия в сложившейся тогда обстановке» (!!!). Но тут же самокритично признает, что

«при том соотношении сил, которое сложилось в полосе Брянского фронта (особенно по количеству танков), наши войска могли бы не только нарушить планы противника, но и нанести сокрушительное поражение основной его ударной группировке (курсив наш. — Авт.). [273] Почему же этого не случилось? Здесь, как уже отмечалось выше, сказались серьезные ошибки в управлении войсками… недостаток опыта в управлении войсками в сложных условиях. Этим в первую очередь и объясняются почти все наши тогдашний промахи. Сейчас нам ясно, как их можно было избежать».

7 июля Ставка «в целях улучшения управления войсками» разделила Брянский фронт на два — Брянский под командованием генерала Н.Е. Чибисова, вскоре замененного на Рокоссовского, и Воронежский под командованием генерала Голикова, его через неделю сменил генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин. В состав Воронежского фронта вошли 40, 60, 6-я общевойсковые армии, 4, 17, 18 и 24-й танковые корпуса и 2-я воздушная армия, получившие задачу во что бы то ни стало удержать восточный берег Дона.

В этот же день германское командование приступило к выполнению второго этапа — операции «Клаузевиц». Войска Паулюса и 40-й танковый корпус повернули на юг, развивая наступление вдоль правого берега Дона на Россошь, Миллерово и выходя в тыл Юго-Западного и Южного фронтов. Во второй половине дня 7 июля 40-й танковый корпус генерала фон Швеппенбурга и 8-й армейский генерала Гейтца заняли Россошь. Основные силы 4-й танковой армии из-за медленного подхода пехотных дивизий, которые должны были ее сменить, пока задерживались под Воронежем, отражая советские контратаки.

Для удобства управления с 9 июля Гитлер разделил войска на юге на две группы армий. Командование группы армий «Юг» было переименовано в командование группы армий «Б»; фельдмаршалу фон Боку подчинялись 6-я немецкая, 2-я венгерская, 8-я итальянская и находившаяся в стадии формирования 3-я румынская арми. [274] Они получили задачу продолжать наступление, одновременно организовав оборону на рубеже реки Дон. Вновь созданное командование группы армий «А» приняло под свое начало 17-ю полевую, 1-ю и 4-ю танковые армии; на фельмагэшала Вильгельма Листа возлагалось руководство операциями по наступлению на Сталинград с юго-запада.

8 июля 1— я танковая армия Клейста нанесла удар из района Славянск, Артемовск через Донец, а 17-я армия-от Артемовска на Ворошиловград.

Так получилось, что именно в это время Тимошенко полностью дезорганизовал управление собственным фронтом. Дело в том, что присланный из Москвы вместо Баграмяна новый начальник штаба фронта генерал П.И. Бодин пришелся «не ко двору».

«Нового начальника штаба, однако, не пожаловали своим вниманием ни командующий, ни член Военного совета фронта, — пишет генерал армии Штеменко. — Несогласие не шло на пользу делу, тем более что положение на южном фланге советско-германского фронта становилось все более угрожающим. 6 июля 1942 года командующий Юго-Западным фронтом и член Военного совета, не предупредив начальника штаба, выехали на ВПУ — вспомогательный пункт управления — в Гороховке. ВПУ этот был плохо обеспечен средствами связи, там не было ни одного оперативного работника. Непонятный отъезд командующего фронтом резко ослабил его влияние на ход боевых действий. П.И. Бодин был вынужден спешно направить в Хороховку средства связи и офицеров-операторов.

В самый напряженный момент отступления с Юго-Западного фронта в 1енштаб перестали поступать доклады об обстановке — их не было целые сутки. А враг наступал уже под Россошыо, где наши войска пытались организовать оборону по южному берегу реки Черная Калитва. Операторы Генштаба сбились с ног, стремясь узнать, удалось ли остановить противника. [275] Если нет и он форсирует реку, то возможен его прорыв на Кантемировку, и тогда обход главных сил нашего Юго-Западного фронта станет фактом со всеми вытекающими последствиями».

Такая вот ситуация: генерал Бодин рассылает офицеров связи на машинах и самолетах, чтобы добыть крупицы информации, ведет переговоры со Ставкой; маршал Тимошенко еще командует армиями, но не имеет связи ни с Москвой, ни со своим начальником штаба. У бдительного Хрущева даже «зародились нехорошие мысли», а не собирается ли маршал сдаться в плен, чтобы избежать ответственности?

Утром 8 июля наступавшие с севера немецкие части захватили Ольховатку и овладели плацдармами на южном берегу реки Черная Калитва. Таким образом, в то время как части 28-й советской армии находились на левом берегу Оскола, в районе Волконовки и Валуек, неприятель прошел далеко на восток и, отрезая тыловые коммуникации, нацелился на Кантемировку. Многострадальный 23-й танковый корпус вновь получил приказ нанести контрудар:

«7.7.42 года в 18-19 часов, во время боевых действий частей корпуса в районе сел Любомировка — Ново-Александровка, командование 28 армии, не зная действительного положения корпуса, сил противника, место его нахождения, издало приказ: „К 2.00 8.7.42 года, не считаясь ни с какими потерями, выбить противника из Россошь, овладеть переправой“.

При этом указано, что противник в районе Россошь имеет только автоматчиков.

Командование корпуса, получив такой приказ, крайне было возмущено, заявляя: «Это авантюра», т.к. не было никакой физической возможности к указанному времени вывести бригады из боя, сконцентрировать их и направить на выполнение поставленной задачи.

При использовании всех возможностей для кратчайшего выполнения приказа, корпус собрал остатки бригад лишь только к 10.30 8.7.42 года и сконцентрировал их в селе Ржевка. Все оставшиеся танки бригад корпуса (40 шт.) были приданы 6-й гвардейской бригаде. [276]

Необходимо отметить, что командование 23-го танкового корпуса к данным 28-й армии о силах и месте нахождения противника в районе Россошь отнеслось слепо, не перепроверив это своими возможностями, и на рассвете 8.7.42 года, когда бригады еще полностью не были собраны, часть штаба корпуса направило на вновь избранное КП в с. Екатериновка.

С прибытием штаба на указанное место, КП внезапно был атакован танками и автоматчиками противника, в результате чего потеряли 8 зенитных пушек, несколько автомашин и до 20 человек убитыми и ранеными. Остальные лица из числа личного состава штаба разбежались. Штабные документы уничтожены.

Также следует указать, что командование 6-й гвардейской танковой бригадой беспечно, без ведения соответствующей разведки, повел о танки в направлении Россошь, те наткнулись на танки и артиллерию противника, потеряв несколько танков, отошли к с. Кривоносовка.

Наш источник… поданному вопросу… сообщил:

«…Около 9.00 8.7.42 года командир корпуса полковник Хасин поставил боевую задачу командиру 6-й гвардейской танковой бригады. В то время выяснилось, что часть танков из-за отсутствия масла и горючего отстали и стоят в пути, другая часть уже прибывших танков также не имели ГСМ и боевую задачу решать не могли.

Вскоре удалось достать на авиабазе около тонны бензина и немного масла, машины были минимально заправлены и в 10.30 бригада выступила из с. Ржевка на выполнение боевой задачи.

До переправы Россошь танкам предстояло пройти около 40 километров. Было ясно, что танки из-за отсутствия ГСМ и боеприпасов в отрыве длительного боя вести не могли и были обречены на гибель, что признавал и сам командир корпуса, но приказ 28-й армии требовал жертв. [277]

Считаю совершенно неверным решение командования 28-й армии о посылке танков в наступление на Россошь, т.к. наступление танков началось в тот момент, когда противник быстро распространялся от Россошь на юго-восток, а наши части поспешно отходили.

По существу танки корпуса пошли в глубокий рейд без пехоты и боевого обеспечения, что грозило им окружением.

Танки, как и следовало ожидать, своей задачи — овладеть переправой — не выполнили. Россошь не достигли, встретив упорное сопротивление противника, потеряв несколько танков, были вынуждены отойти в район Кривоносовка.

Одной из причин неудачных действий танков 23-го танкового корпуса является тот факт, что командование 23-го танкового корпуса не было информировано 28-й армией о существовании и действиях 22-го ТК юго-восточнее Россошь и к тому же с момента, как 6-я гвардейская танковая бригада пошла в атаку, связь и управление бригадами командование корпуса окончательно потеряло, и бригады действовали самостоятельно».

Командование 28-й армии, не зная обстановки и действительного положения бригад корпуса, продолжает издавать непродуманные бессмысленные приказания. Например:

«Командиру 6-й танковой бригады. Командующий приказал:

1. Ваши танки расставить на прикрытие подходов к Басков, Осказ по рубежам…

2. Собрав все танки, сосредоточить в районе Балковская и подчинить их себе, подвижный резерв в районе Конюшен на южной окраине Балковская…»

Это в то время, как в 6-й гвардейской танковой бригаде на 19.7.42 года уже не было ни одного танка.

Вследствие неправильного использования частей танкового корпуса, бригады 6-я гвардейская, 114-я и 65-я на 10.7.42 года остались без материальной части и при этом потеряли значительную часть личного состава. [278]

Часть танков была уничтожена противником за время боя, а остальные уничтожены личным составом из-за отсутствия горючего, технической неисправности и отсутствия необходимых переправ через реки».

Слабоуправляемым соединениям 28-й армии не удалось организовать оборону на рубеже Черной Калитвы, и они продолжали отход на юго-восток, увеличивая разрыв с соседней 38-й армией, дивизии которой по-прежнему были развернуты фронтом на запад. Через эту брешь противник продолжал движение на юг — из Россоши на Кантемировку и из Ольховатки — на Каменку. Обеспокоенный поступающими с его правого фланга тревожными сведениями, генерал Москаленко связался с Тимошенко и поделился с ним своими сомнениями, однако был обвинен маршалом в «неустойчивости» и получил приказ оставаться на прежних позициях.

Штаб Юго— Западного фронта не ориентировался в изменениях обстановки, медлил и терял управление войсками. Связи с 28-й армией уже не было. Как описывает эти дни Москаленко:

«Связь со штабом фронта неоднократно и надолго прерывалась, да и положение войск последний не знал, а мы, в свою очередь, не располагали точными данными о местонахождении командного пункта фронта».

Впрочем, относительно места нахождения командного пункта фронта пребывала в недоумении и Ставка Верховного Главнокомандования, и Генеральный штаб. Начальник штаба ЮЗФ генерал Бодин переехал на новый КП, размещенный в Калаче, Тимошенко по-прежнему сидел в Гороховке. Лишь 9 июля по прямому указанию Ставки маршал прибыл на основной КП и в разговоре со Сталиным признал, что действительно возникла серьезная опасность выхода ударных группировок Гота и Паулюса в глубокие тылы двух советских фронтов. [279] Командующий полагал, что за счет собственных возможностей Юго-Западный фронт в состоянии только временно задержать противника на направлении Кантемировка, Миллерово, но решительного отпора дать не сумеет, и просил дополнительные войска, особенно авиацию.

Вечером 9 июля генерал Москаленко под угрозой окружения, не имея связи с вышестоящим командованием, принял самостоятельное решение на отвод дивизий 38-й армии на восток и развертывание их фронтом на север в районе Кантемировки. Но немцы опережали в темпе, танки Швеппенбурга уже обходили Кантемировку с востока. К исходу 11 июля основные силы Юго-Западного фронта, охваченные с северо-востока и востока и атакованные с запада танковой армией Клейста, оказались вынужденными вести тяжелые бои южнее и юго-западнее Кантемировки. Сутки спустя 1-я танковая армия Клейста на широком фронте переправилась через реку Айдар южнее Старобельска и 14 июля приблизилась к Миллерово. Сюда же выдвигались основные силы 4-й танковой армии. Одновременно 17-я армия своим северным флангом достигла Ворошиловграда.

В этой обстановке по приказу Ставки 28, 38 и 9-я армии передавались Южному фронту, которому ставилась задача остановить наступление противника. Однако это распоряжение осталось на бумаге, поскольку Юго-Западного фронта уже не существовало. Он был расчленен на отдельные группировки войск, которые самостоятельно пробивались на восток, Тимошенко не имел с ними связи и ничем не управлял.

Остатки 21-й армии Гордова ушли за Дон. От 40-й армии остался лишь бросивший свои войска бравый генерал-майор Парсегов; героя финской войны практически сразу зафутболили на Дальний Восток, подальше от фронта. Обескровленные части 28-й армии выходили к станицам Казанская и Вешенская, имея в полках по 100 — 150 активных штыков. [280] 9-я армия генерала Лопатина откатывалась на юг. Войска Москаленко, не имея связи с соседями, широким фронтом отходили к Катарам. Здесь командарм-38 принял по радио приказ о передаче своей армии в подчинение Южному фронту, но связи с ним тоже не было, и Москаленко принял решение выводить дивизии на восток. 16 июля 38-я армия с боями пробилась к Дону в районе Серафимович.

Успеху германских ударных групировок способствовало абсолютное господство люфтваффе в воздухе. Несмотря на то что с советской стороны в сражении были задействованы силы четырех воздушных армий (2, 4, 5 и 8-й), 29 авиадивизий и 12 отдельных авиаполков, «сталинские соколы» ничем не смогли помочь своим наземным войскам. Немецкая авиация концентрировалась на решающих участках фронта и применялась массированно, подвергая одновременной бомбардировке боевые порядки пехоты, танков, огневые позиции артиллерии, штабы, узлы и линии связи, дороги, мосты, переправы, расчищая путь своей бронетехни-ке и мотопехоте. В условиях «чистого неба» группы пикировщиков, сменяя друг друга, висели над советскими позициями часами. Об этом вспоминают все, без исключения, участники июльских боев.

«Вражеская авиация господствовала в воздухе. Потери нашего вооружения от ее действий составляли 50% общих потерь, а потери боеприпасов от бомбежки в несколько раз превосходили потери от действий артиллерии противника… авиабомбежки, продолжавшиеся без перерыва пять часов, поколебали стойкость гвардейцев. Некоторые в таком аду становились невменяемыми, утрачивали способность понимать команды» (К. С. Москаленко).

«Нас непрерывно бомбили с воздуха. Эскадрильи „юнкерсов“ приходили и уходили, сменяя друг друга. Отразить эти налеты, к сожалению, было нечем» (Е.Ф. Ивановский).

«От массированной бомбежки у людей появилось какое-то безразличие к опасности. [281] Многие просто сидели на бруствере своей ячейки, своего окопа и смотрели на самолеты… Из-за такого настроения увеличилось число убитых и раненых, в том числе и среди командиров» (К.И. Провалов).

Наркому обороны пришлось выпустить специальный приказ в котором шла речь о применении истребительной авиации в первую очередь против бомбардировщиков противника «для уменьшения их ударной силы», об использовании штурмовиков для ударов по переднему краю противника, о привлечении истребителей для решения бомбардировочных задач на поле боя.

«После того как эти документы поступили в войска, — сообщают историографы 8-й воздушной армии, — было категорически запрещено выпускать в бой самолеты-штурмовики Ил-2 без бомбовой нагрузки, как это делалось ранее (!) при вылетах на штурмовку…» Летчикам-истребителям рекомендовалось также брать на подвески бомбы: оказывается, и устаревший И-153, и новейший Як-7 имели бомбодержатели. Поскольку пользоваться ими пилоты не умели, пришлось во фронтовых условиях организовывать «практическую отработку приемов и способов бомбометания».

В качестве мер материального поощрения были установлены денежные премии за каждый сбитый самолет противника и за боевые вылеты с полной бомбовой нагрузкой. При выдаче премий каждые 2 вылета с бомбами засчитывались за 3 боевых вылета без бомб.

Отсюда можно понять, почему советские наземные войска так редко видели свою истребительно-штурмовую авиацию и чем она занималась — в основном штурмовала (без бомб!) объекты и скопления войск в тылу противника.

Командующий Южным фронтом генерал Малиновский первоначально решил остановить немецкие войска на рубеже Миллерово, Петропавловск, Черкасское. [282]

Но от этого решения пришлось почти сразу отказаться: более маневренные части противника опережали в выходе на этот рубеж. Южному фронту пришлось загибать северный фланг на восток, чтобы не дать врагу охватить этот фланг и прорваться в тыл. Выдвигаемым из резерва в район Миллерово соединениям 24-й армии пришлось с ходу вступать в бой с прорвавшимися немецкими танками и мотопехотой. И хотя немцы были поголовью пьяны — генерал Провалов, командовавший 383-й стрелковой дивизией, сообщает, что «перепившиеся фашисты шли на позиции… во весь рост, во взводных колоннах, даже не прикрываясь танками» — остановить их не удавалось.

К этому времени в германской стратегии начали проявляться патологические черты, вызванные влиянием Гитлера, принявшим на себя многочисленные виды командования. Непогрешимый фюрер решил, что главные силы Тимошенко отходят на юг, чтобы спастись от германских «клещей» за Доном, и решил устроить им гигантский «котел» севернее Ростова. С этой целью 13 июля он приказал обеим танковым армиям ускоренным маршем двигаться по обоим берегам на юг к устью реки Северский Донец и поворотом на запад вдоль Дона отрезать русских от переправ, а затем уничтожить противника совместно с 17-й армией.

При этом 4-й танковой армии, за неделю до этого форсировавшей Северский Донец в направлении на северо-восток, пришлось переправляться обратно. Все это стоило драгоценного летнего времени. Возражавший против скоропалительного изменения планов командующий группы армий «Б» генерал фельдмаршал Бок был смещен со своего поста, его место занял генерал Вейхс.

Таким образом, наступление танковых и моторизованных дивизий на Сталинград откладывалось, на восток вниз по течению Дона продолжала продвигаться только 6-я полевая армия. [283] По мнению немецких генералов, это была крупная ошибка верховного командования:

«Никогда до этого и после этого обстановка не была такой благоприятной для наступления на Сталинград. Этот шанс был потерян ради проведения „битвы в котле“, хотя окружать тогда, собственно говоря, было некого».

Таким образом, когда германские войска достигли среднего течения Дона, их танковые армии повернули со Сталинградского направления на Ростовское с целью окружения войск Южного фронта в районе севернее и северо-западнее Ростова. К исходу 15 июля немцам удалось прорвать советскую оборону между Доном и Северским Донцом в полосе до 170 км и выйти в большую излучину.

15 июля Ставка приказала отвести войска Южного фронта за Дон в его нижнем течении и во взаимодействии с 51-й армией Северо-Кавказского фронта организовать прочную оборону по южному берегу реки от Верхнекурмоярской до Багаевской. Одновременно войска 28-й, 38-й и вновь сформированной 57-й армий передавались в состав созданного 12 июля Сталинградского фронта, командовать которым назначили маршала Тимошенко.

К исходу 19 июля главные силы Южного фронта отошли на рубеж Синегорский, Зверево, Дьяково.

20 июля 1-я танковая армия, с боями форсировав Северский Донец, нанесла удар из района юго-восточнее Каменск-Шахтинский на Новочеркасск. Через сутки из района севернее Таганрога в наступление перешел 57-й танковый корпус генерала Кирхнера. 23 июля соединения Клейста ворвались в Ростов, но «котел» не получился. Войска Малиновского отступили — бежали на левый берег Дона («Часть войск Южного фронта; идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором»), а немцы захватили на этом берегу ряд плацдармов. Армия Гота на Ростов не поворачивала, а осталась на плацдармах, занятых на южном берегу Дона у Константиновской и Николаевской. [284]

28 июля Южный фронт был расформирован.

В результате разгрома Юго-Западного и Южного фронтов к середине июля стратегический рубеж советских войск на юге оказался прорванным на глубину 150-400 км, что позволяло противнику развернуть наступление в большой излучине Дона на Сталинград. Немцам удалось захватить Донбасс, Ростов и овладеть рядом плацдармов на левом берегу Дона. Советские войска избежали окружений, подобных киевскому или харьковскому, но понесли тяжелые потери: 568347 бойцов и офицеров (почти по 3 дивизии ежесуточно), в том числе около 80 тыс. пленными, 2436 танков, 13716 орудий и минометов, 783 боевых самолета, почти полмиллиона единиц стрелкового оружия. Потери вермахта за месяц боев на всем Восточном фронте составили 91400 человек, из них убитыми и пропавшими без вести — чуть более 19 тыс.

Главная причина летней катастрофы 1942 года все та же — самоуверенность советских «опытных и прозорливых» генералов и неумение воевать ни «на земле», ни «в небесах», ни «на море». «Гитлеровские генштабисты» в очередной раз переиграли сталинских, а «опытный» Паулюс разбил «неопытных» Тимошенко, Москаленко и Рябышева. Сталин однажды сказал, что немецкая стратегия «дефективна, так как она, как правило, недооценивает сил и возможностей противника и переоценивает свои силы».

Верховный как в зеркало смотрелся.

Маршал Рокоссовский единственный, кто прямо, безо всяких оговорок указал на безграмотность, продемонстрированную советским командованием при проведении Воронежско-Ворошиловградской оборонительной операции:

«Повторилась ошибка начального периода войны, когда издавались не соответствующие обстановке директивы, что было только на руку врагу. [285] Поспешно выдвигаемые ему навстречу войска, не успев сосредоточиться, с ходу неорганизованно вступали в(…Делалосъ все не так, как обучали пас военному делу в училищах, академиях, на военных играх и маневрах, вразрез с тем, что было приобретено опытом двух предыдущих войн (курсив наш. — Авт.).

В данном случае не требовалось «соломоново решение». Противник известен, сражение нами проиграно (это тоже было известно) — требовалось только реально подсчитать: когда и где смогут быть сосредоточены силы, способные остановить врага и нанести ему контрудар. В данной конкретной обстановке ближе, чем на реке Дон, сделать это мы не успевали. Само по себе напрашивалось естественное решение: потерпевшим поражение войскам отходить, тормозя противника применением подвижной обороны. А затем организованно встретить его свежими силами, выдвигаемыми из резерва Ставки, на рубеже реки Дон…

Заместителям Верховного Главнокомандующего и начальнику Генерального штаба в этот ответственный момент следовало находиться именно в Ставке, у руля управления всеми Вооруженными Силами, где вырабатывались основные решения на действия войск, а не отрываться от своих прямых обязанностей выездами в войска».

Радует лишь оптимизм Москаленко:

«Да, многому научились мы в ходе майских и июньских боев в 1942 году. Стали глубже видеть и предугадывать замыслы противника, лучше планировать и управлять боевыми действиями».

Да неужели? Ну наконец-то!

Противник тоже отметил некоторое повышение квалификации советских командиров — русские научились отступать, пленных и брошенной техники было неожиданно мало. Но постоянное отступление, оставление все новых территорий, непрерывные успехи вермахта деморализовали войска. [286]

«Армии отступали, — писал Василий Гроссман. — Угрюмы были лица людей. Пыль покрывала их одежду, оружие, пыль ложилась на дула орудий, на брезент, покрывавший ящики со штабными документами, на черные лакированные крышки штабных пишущих машинок, на беспорядочно наваленные на подводы чемоданы, мешки, подводы. Серая сухая пыль проникала в ноздри и глотку. Губы сохли от нее и покрывались трещинами. Эта пыль проникала в людские души и сердца, она делала глаза людей беспокойными, она переливалась в артериях и венах, и кровь бойцов становилась от нее серой. То была страшная пыль — пыль отступления. Она разъедала веру, она гасила жар сердца, она мутно вставала перед глазами наводчика и стрелка. Бывали минуты, когда люди забывали о долге, о своей силе, о своем грозном оружии, и мутное чувство овладевало ими. Немецкие танки, гудя, двигались по дорогам. День и ночь висели над донскими переправами немецкие пикировщики, со свистом проносились над обозами „мессеры“. Дым, огонь, пыль, смертная духота…»

Особые отделы фиксировали рост «антисоветских, пораженческих и изменнических высказываний» военнослужащих:

«…Командир 214 артполка 38 СД подполковник Гурылев среди ряда командиров заявил:»…Нужно срывать знаки различия при отходе, чтобы не застрелили. В этой войне погибнешь ни за что. Где наша авиация? В газетах пишут о нашей авиации — все это брехня. Немецкая авиация хорошая, а у нас гробы. Я несколько раз был свидетелем, как только наши самолеты поднимутся, так их сейчас же подбивают и они горят…»

И далее: «…Скоро будет заключен мир с Германией, ибо с ней борьба бессмысленна, да нам и воевать нечем, под большим шумом мы готовились к весеннему наступлению, а когда соприкоснулись с противником, то он нас разбил. У немцев техника, а у нас еще больше крови…» [287]

… Командир взвода 1055 СП, 297 СД Кутек, во время налета немецкой авиации, среди подчиненных говорил: «…Они летают, зная хорошо, что наших самолетов не будет, а если они и появятся в воздухе, то это будет безрезультатно. Немецкие самолеты наших не боятся и немедленно их уничтожают. Поэтому наши самолеты не поднимаются со своих аэродромов…»

На замечание одного красноармейца, что наши войска уже подготовлены и нанесут фашистам решительный удар, Кутек продолжал: «…Довольно, уже наударяли и доказали свою храбрость. Два выстрела дадут, а потом немец как начнет давать, что и места не находят. Операции наши, как правило, все проваливаются…»

Младший сержант роты ПТР 293 СД Багатиков Иван Матвеевич… в беседе с бойцами о действиях наших частей в районе Лозовой заявил: «…70 тысяч бойцов и командиров, о которых идет речь в газете, не пропали без вести, а перешли к противнику. Я тоже возьму автомат, перестреляю командиров и с автоматом перейду к немцам…»

…Красноармеец 1059 СП Пилипчук в присутствии ряда красноармейцев заявил: «…Видно по ходу войны, что Красной Армии не победить немецкой армии и немец с Украины никуда не уйдет. Счастливый тот, кто остался в тылу у немцев, живет себе припеваючи и работает дома…»

…Красноармеейц 349 СД Макагонов красноармейцам своего подразделения говорил: «…Если бы всем повернуть оружие против комиссаров и командиров, то войне через десять минут был бы конец и вновь бы восстановилось единоличное хозяйство и было бы продуктов вдоволь…»

…Командир 855 СП, 278 СД майор Федоров среди командного состава полка высказался о том, что Тимошенко плохой вояка и он гробит армию.

Начальник штаба артиллерии 76 СД капитан Свечкин в беседе с работниками штаба заявил: «…Нас предали. Пять армий бросили немцу на съедение. Кто-то выслуживается перед Гитлером. Фронт открыт и положение безнадежное…» [288]

Обстановка ухудшается с каждым днем и сталинский «барометр» показывает «бурю». 23 июля Верховный пишет письмо Черчиллю:

«Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год».

Но Англии не под силу в одиночку осуществить высадку в Европе, Соединенные Штаты едва начали преодолевать кризис на Тихоокеанском театре военных действий и пока не способны оказать достаточно эффективную помощь своим союзникам. Да и Гитлер под воздействием июньских англо-американо-советских заявлений, с одной стороны, и «грандиозных» военных успехов на Востоке — с другой, предпринял определенные шаги. Еще 9 июля он издал приказ, в котором говорилось:

«Быстрые и громадные успехи на Востоке могут поставить Англию перед альтернативой: или немедленно предпринять крупную десантную операцию для открытия второго фронта, или потерять Советскую Россию как политический и военный фактор. Поэтому с большой вероятностью следует считаться с тем, что вскоре состоится высадка противника в зоне командования Запада».

Этим приказом предписывалось убытие моторизованной дивизии СО «Адольф Гитлер» из состава 1-й танковой армии и мотодивизии СС «Рейх» из группы армий «Центр» на Запад. Далее, командованию армии резерва надлежало немедленно укомплектовать 3 пехотные дивизии и перебросить на Запад как можно скорее, что возможно было сделать лишь в ущерб посылке пополнений на Восток. Еще две пехотные дивизии были изъяты из группы армий «А» во второй половине июля. [289] На побережье Атлантики и Средиземного моря разворачивались примерно 200 новых артиллерийских батарей береговой обороны и 25 крепостных батальонов. Наконец, ВВС должны были немедленно перебросить с Востока на Запад две авиагруппы бомбардировочной авиации.

Александр Верт об этих днях пишет:

«Что произошло в Ростове? Как в печати, так и в частных беседах по этому поводу делалось много туманных намеков. Все они сводились к тому, что некоторые соединения Красной Армии впали в панику и бежали от бешеного натиска немцев… Из сообщений печати явствовало, что никакого приказа об оставлении города войскам не давалось. Многие генералы и офицеры были понижены в должности и звании. По всей стране пронеслось требование: „Возьмите себя в руки!“, и это требование нашло громкий отклик в печати. В последовавшие затем дни все больше и больше писалось о введении „железной дисциплины“; вина за падение Ростова открыто возлагалась на „трусов и паникеров“, не выполнивших свой долг по обороне города.

Во всем этом «ростовском деле» есть некоторые озадачивающие стороны. С военной точки зрения чрезвычайно сомнительно, чтобы в создавшейся в июле 1942 года обстановке можно было оборонять город более или менее длительное время. Говорили даже, что всякая попытка сделать из Ростова второй «Севастополь» могла кончиться лишь окружением, а это повлекло бы за собой напрасную гибель многих тысяч очень нужных людей. Как бы то ни было, но оставление Ростова без приказадало толчок для проведения широкой психологической, а также организационной кампании… Именно после падения Ростова командование Красной Армии приняло решительные меры к пресечению дальнейших случаев беспорядочного отступления (курсив наш. — Авт.)». [290]

Как отмечалось в официальном издании «Великая Отечественная война Советского Союза», неудачи в Крыму, в районе Харькова, под Воронежем и в Донбассе отрицательно повлияли на боеспособность наших войск. Появились факты трусости, паникерства, нарушения дисциплины и воинского порядка. Это вызвало большую тревогу и партии, и правительства.

Обеспокоенное правительство 28 июля 1942 года издало знаменитый приказ наркома обороны № 227.

Этот приказ, с одной стороны, упоминается во всех работах, посвященных событиям 1942 года, в мемуарах всех генералов и не генералов, в том числе и немецких, как знаковое событие, как документ, сыгравший выдающуюся роль в организации отпора германскому нашествию.

«… приказ № 227 чрезвычайно благотворно повлиял на боеспособность войск. Каждый глубоко проникся мыслью о необходимости стоять насмерть в бою и делал для победы все, что мог» (генерал армии С.М. Штеменко).

«Приказ № 227 — один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности… Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время. В приказе нас прежде всего привлекало его социальное и нравственное содержание» (маршал А.М. Василевский).

«…минометная рота старшего лейтенанта Попова и не подозревала, что оно уже есть, это жесткое, но по-большевистски правдивое слово Сталина» (генерал-полковник К.И. Провалов).

С другой стороны, такой вроде бы важный исторический документ мы долгое время, практически до развала СССР, не имели возможности прочитать. [291] Более чем на сорок лет он был погребен в тайниках секретных архивов и впервые опубликован в 1988 году, хотя его общее содержание было известно каждому гражданину — ведь в свое время приказ доводили «всем ротам, эскадронам, батареям, эскадрильям, командам и штабам» Красной Армии.

Что же в нем было такого особенного?

Почему его упрятали в спецфонды — понятно: «В приказе намечались меры по укреплению боевого духа и дисциплины войск, указывалось на необходимость объявить решительную войну трусам, паникерам, нарушителям дисциплины».

Меры для укрепления боевого духа предлагались следующие: снимать с постов и отдавать под трибунал командующих армиями, корпусами и дивизиями, допустивших самовольный отход войск без приказа командования фронтом; рядовых паникеров и трусов истреблять на месте; сформировать в каждой армии заградительные отряды и «поставить их в тылу неустойчивых дивизий»; создать штрафные роты и штрафные батальоны.

В последующие 2 месяца было сформировано 193 заградительных отряда — по 3-5 в каждой армии, до 200 человек в отряде. Основной их задачей являлось «в случае паники и беспорядочного отхода расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнять свой долг перед Родиной». Согласно справке НКВД, с 1 августа по 15 октября 1942 года заградотряды задержли 140775 военнослужащих. Из них 3980 человек арестовано, 1189 — расстреляно, 2961 — направлен в штрафные роты и батальоны, остальные — возвращены в свои части и на пересыльные пункты.

Подразделения штрафников создавались на основании Положения, введенного приказом НКО № 298 от 28 сентября 1942 года (утверждал Положение, кстати, Жуков). [292] Их целью декларировалось «дать возможность провинившимся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости кровью искупить свои преступления перед Родиной отважной борьбой с врагом на более трудном участке боевых действий».

Штрафные батальоны предназначались для командиров и политработников старшего и среднего звена. Причем командиры и комиссары батальонов и полков могли быть направлены в штрафбат не иначе, как по приговору Военного трибунала фронта, прочие — просто приказом по дивизии или армии. В штрафные роты направлялись рядовые красноармейцы и младшие командиры приказом по полку, без всяких затей с трибуналами. Сюда же попадали осужденные за уголовные преступления с отсрочкой приговора и заключенные лагерей, изъявившие желание «искупить вину кровью». В 1942-1943 годах на фронт было отправлено более 157 тыс. бывших заключенных. Все штрафники подлежали разжалованию в рядовые и лишались наград на время «взыскания».

Командный состав штрафных подразделений назначался из числа «волевых и наиболее отличившихся в боях командиров и политработников», получавших неограниченную власть в отношении своих подчиненных. Так, командир штрафбата пользовался в отношении штрафников дисциплинарной властью командира дивизии и мог любого из них просто расстрелять на месте.

Ротация кадров происходила довольно быстро, но по разным причинам. Командиры и политработники менялись из экономических соображений: один месяц службы им засчитывался за шесть, а сроки выслуги в званиях сокращались наполовину по сравнению с другими офицерами действующей армии (а в последней тоже действовали сокращенные сроки выслуги, поэтому за семь-восемь месяцев в штрафбате можно было вырасти от лейтенанта до подполковника). [293]

Личный состав, по понятным причинам, тоже менялся стремительно. Срок наказания определялся не очень большой — от одного до трех месяцев, после чего военнослужащий восстанавливался в званиях, наградах и правах. Но шансы на выживание были мизерны. Штрафбаты направлялись на «трудные участки», где имелись наиболее благоприятные условия для «искупления», и расходовались полностью в одной атаке или разведке боем. Основанием для досрочного освобождения и реабилитации служило ранение в бою (если повезет) или свершение чего-либо особо героического (как правило, посмертно).

На каждом фронте имелось от одного до трех штрафных батальонов (по 800 человек) и от пяти до десяти штрафных рот (по 150-200 человек). За войну через штрафбаты прошло 442 тыс. военнослужащих.

Ну и что? Крайние обстоятельства требуют крайних мер, это знали еще древние римляне. Ничего принципиально нового Сталин не придумал. Провалился блицкриг — и фюреру германской нации тоже пришлось насаждать у себя штрафные батальоны и заградительные отряды, дойдет в вермахте дело и до борьбы с дезертирами путем показательных расстрелов. Всей разницы, — что делать они это будут культурно, без матюков.

После войны из идеологически-маразматических соображений советские партвожди решили сделать вид, что у нас всего этого не было, а был сплошной массовый героизм ради защиты «завоеваний социализма». Но это сегодня приказ № 227 производит впечатление жестокого, хотя и вынужденно. А чем он мог удивить бойцов и командиров Красной Армии тогда?

Ведь в августе 1941 года Сталин издал с такими же благими намерениями — борьба с трусами и укрепление дисциплины — гораздо более людоедский приказ № 270, который никто из мемуаристов не восхвалял. Его вообще старались не вспоминать. Этим документом, действовавшим вплоть до 1956 года, все военнослужащие, попавшие в плен, объявлялись изменниками и дезертирами, а их семьи становились заложниками пролетарского государства: [294]

«Командиров и политработников… сдавшихся в плен врагу, считать дезертирами,семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров…семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи (курсив наш. — Авт.)».

Многие военачальники и политработники из тех, кто желает быть «святее папы», предлагали и гораздо более крутые меры. Например, незабвенный Г.К. Жуков, командуя Ленинградским фронтом, приказал расстреливать семьи (!) сдавшихся в плен военнослужащих, а поэт-«борзописец» Первомайский призывал к введению в армии «мер физического воздействия для укрепления дисциплины». Иосиф Виссарионович — просто слюнявый гуманист по сравнению с Георгием Константиновичем.

Бывшие заключенные советских лагерей и так «искупали вину» с первых дней войны, тогда же появились и заградотряды — генерал Сандалов расставлял их позади 4-й армии уже 25 июня 1941 года. Начальник Управления политпропаганды Юго-Западного фронта 17 июля 1941 года доносил Мехлису: «…По неполным данным заград отрядам и задержано за период войны 54000 человек…»

Пышным цветом цвели в РККА произвол, самочинные расстрелы и мордобой — настолько, что пришлось издать приказ № 0391 «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями». В нем признавалось, что в войсках

«метод убеждения неправильно отодвинули на задний план, а метод репрессий в отношении подчиненных занял первое место; повседневная воспитательная работа в частях в ряде случаев подменяется руганью, репрессиями и рукоприкладством… [295] Необоснованные репрессии, незаконные расстрелы, самоуправство и рукоприкладство со стороны командиров и комиссаров являются проявлением безволия и безрукости, нередко ведут к обратным результатам,способствуют падению воинской дисциплины и политико-морального состояния и могут толкнуть нестойких бойцов к перебежкам на сторону противника (курсив наш. — Авт.)».

Вот, к примеру, выдержки из результатов проверки хода боевой подготовки 1437-го полка 1-го танкового корпуса Западного фронта от 19 июня 1943 года (вроде бы и Родину уже спасли, и воевать научились, и «коренной перелом» свершился):

«Вследствие плохой организации боевой подготовки и слабой воспитательной работы полк как боевая единица не сколочен и полностью поставленные перед ним задачи выполнить не может… в результате халатного отношения комсостава к своим обязанностям и бесконтрольности штаба, подразделения имеют низкую подготовку, как расчеты, так и управление и разведка… водительский состав подготовлен слабо. Из 21 могут водить более или менее 5 человек. Остальные требуют серьезного внимания по подготовке к вождению боевых машин… Питание в полку плохое и недоброкачественное…

В течение 2-3 месяцев воспитательная работа по укреплению советской воинской дисциплины в полку подменялась массовыми репрессиями… Командир полка майор В.С. Раевский, его заместитель по политической части майор Г.Л. Бабкин и начальник штаба майор А.И. Авдеев систематически применяли физические меры воздействия к своим подчиненным бойцам и командирам. В ряде случаев избиение производилось упомянутыми лицами в состоянии опьянения. Так, Раевский в апреле избил старшего техника-лейтенанта П.Я. Дорошина, нанеся ему несколько ударов кулаком и пистолетом по голове, а после приказал ему становиться для расстрела… Начальник штаба полка майор Авдеев в марте месяце в состоянии опьянения превысил свои права и незаконно расстрелял старшего сержанта Навака. [296] В результате произведенного выстрела Навак получил тяжелое ранение в голову. За попытку присутствующих при этом красноармейца Н.С. Виноградова и старшины Д.М. Чистилина оказать помощь раненому, Авдеев пригрозил им расстрелом и приказал выбросить раненого Навака из машины на снег, а поставленному часовому — пристрелить Навака, если он поднимется. Спустя короткое время Навак попытался подняться и в соответствии с приказанием Авдеева был добит часовым. После убийства Навака Авдеев совместно с Гаевским послали матери Навака извещение, что ее сын расстрелян как трус и изменник…»

Славно воевалось бойцам 1437-го самоходного полка?

Так что «удивить» армию репрессиями Верховный не мог. Наоборот, многими эта часть приказа была воспринята как признак слабости власти. Стучали «ундер-вуды» особых отделов, обобщая сведения о «реагировании личного состава» на приказ № 227:

«…Начальник отдельной дегазационной роты военврач 3-го ранга Ольшанецкий в беседе высказал: „…Приказ Ставки — последний крик отчаяния, когда мы уже не в силах устоять против немцев. Все равно из этого мероприятия ничего не получится…“

…Красноармеец комендантского взвода 121 Тбр Шелопаев по поводу приказа заявил следующее: «Для, нашего народа какой хочешь приказ пиши, все равно выполнять, как и предыдущие приказы, не будут. Ведь в других приказах Наркома тоже говорилось, что с трусами и паникерами надо вести беспощадную борьбу, вплоть до расстрела на месте, но никаких мер не принимали. Все то же самое будет и с этим приказом. Скоро его забудут…»

…Санинструктор 41 ГвСП 14 ГвСД 63 армии Демченко после объявления приказа сказал:»…Все это не поможет. Или свои всех перебьют, или все сдадутся в плен, но наша не возьмет…»

Кстати, 11 мая 1942 года Сталин издал куда более суровый документ — постановление ГКО № 1227с, которым запретил «массовую ежедневную выдачу водки» в действующей армии (введенную тем же ГКО в августе 1941 года). [297] Фронтовые сто граммов полагались теперь только военнослужащим передовой линии, которые ведут наступательные операции и «имеющим успехи в боевых действиях против немецких захватчиков», — вот это был удар «ниже пояса»!

С точки зрения тактики, призывы стоять на месте под страхом смерти — глупость, лишающая командиров инициативы, а войска — возможности маневра. Именно такая тактика жесткой обороны привела к грандиозным «котлам» 1941 года.

Так чем же все-таки «благотворно повлиял на боеспособность», а что это действительно так, признал даже противник, приказ № 227?

А тем, что впервые за войну (и, пожалуй, за 25 лет своего существования) советская власть, вместо сказок о десяти миллионах уничтоженных фрицев, антифашистских восстаниях в Европе, победах под Харьковом, инвалидах с физическими недостатками и неспособности «разложившегося и обескровленного» вермахта к наступательным операциям, сказала армии и народу правду — страна находится на краю гибели, дальше отступать некуда, вопрос стоит теперь только так: победить или умереть.

«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами…

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так каку нас много территории, много земли, много населения, и что хлеба у нас всегда будет в избытке… [298]

Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны. Территория Советского государства — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. Территория СССР которую захватил и стремится захватить враг, — это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением, боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год.У нас пет уже преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше -значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину (курсив наш. — Авт.). Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону…

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв».

Это обращение к народному патриотизму (примечательно, что Сталин говорил не о защите социалистических завоеваний, а о спасении Родины), без приукрашивания горьких фактов и пустых обещаний, возымело действие.

«Тут психология солдатская очень сложная, и до глубины истинной никогда не докопаться никому, — пишет „рядовой пехотный“ М. Абдулин. — По нашему… разумению, мы могли отступать до тех пор, пока не появился этот приказ. Он сработал как избавление от неуверенности, и мы остановились. Остановились все дружно. Остановился солдат, убежденный, что и сосед остановился. Встали насмерть все вместе, зная, что никто уже не бросится бежать. Приказ оказался сильным оружием солдат — психологическим. [299] Хотя и неловко было сознавать тот факт, что сзади меня стоит заградительный отряд».

Немецкие генералы утверждают, что примерно с 10 августа на всех участках фронта было отмечено усиление сопротивления противника.