На Московском направлении

Решение Ставки продолжать операцию без паузы имело все признаки того огульного наступления, которое Сталин сам раскритиковал в 1929 году. Он говорил тогда: «…Не бывало и не может быть успешного наступления без перегруппировки сил в ходе самого наступления, без закрепления захваченных позиций и доведения до конца наступления. При огульном продвижении, то есть без соблюдения этих условий, наступление должно неминуемо выдохнуться и провалиться. Огульное продвижение вперед есть смерть для наступления». Сделавшись Верховным Главнокомандующим, Сталин сам забыл то, чему поучал.

Генерал— полковник П. А. Белов

В соответствии с решением Ставки от 5 января 1942 года, без какой-либо оперативной паузы (чтобы не «дать немцам передышки») началось зимнее наступление Красной Армии. Главной советской военной операцией стало стратегическое наступление на Московском направлении с целью полного разгрома германской группы армий «Центр» на Ржевско-Вяземском плацдарме. [36]

Замысел операции заключался в том, чтобы охватывающими ударами войск Калининского фронта из района северо-западнее Ржева на Сычевку, Вязьму и войск левого крыла Западного фронта из района Калуги в направлении Юхнов, Вязьма с одновременным наступлением остальных сил Западного фронта на Сычевку и Гжатск окружить, расчленить и уничтожить основные силы генерал-фельдмаршала Понтера фон Клюге.

С целью содействия Коневу и Жукову в выполнении столь грандиозной задачи Северо-Западный фронт генерал-лейтенанта П.А. Курочкина должен был организовать наступление двумя армиями левого крыла из района Осташкова в направлении Торопец, Велиж, Рудня. Брянский фронт генерал-полковника Я.Т. Черевиченко в полном составе — 61, 3 и 13-я армии — наносил удары на Волховском и Орловском направлениях, с тем чтобы сковать находившиеся здесь войска противника и обеспечить с юга наступление войск Западного фронта.

Таким образом, успех операции должны были обеспечить скоординированные действия четырех фронтов — семнадцати армий, в которых насчитывалось полтора миллиона бойцов и командиров. Из них более миллиона человек, сколоченных в 77 стрелковых, 17 кавалерийских и 1 танковую дивизию, 26 стрелковых, 18 танковых и 2 воздушно-десантные бригады, находились в составе наступавших на главном направлении Калининского и Западного фронтов. Войска пополнялись людьми и техникой.

В своем резерве, с учетом Московской зоны обороны, Ставка ВГК имела еще 14 дивизий и 7 стрелковых бригад, а во внутренних округах продолжалось формирование новых соединений. [37] Кроме того, советское высшее руководство считало, что германские войска, деморализованные поражением под Москвой и плохо подготовленные к боевым действиям в зимних условиях, не смогут оказать достаточно серьезного сопротивления по крайней мере до тех пор, пока не будут восполнены понесенные ими серьезные потери.

Группа армий «Центр» по-прежнему оставалась самой сильной из германских гупп армий. В нее входили 9,4 и 2-я полевые, 3-я и 4-я танковые армии — всего 49 пехотных, 14 танковых, 8 моторизованных, 3 охранные дивизии и 3 бригады.

Однако эта же группа понесла и наибольшие потери в безуспешной попытке взять Москву. Германские войска были измотаны, утратили значительное количество тяжелого вооружения, танков и другой техники. В начале января 1942 года во многих пехотных батальонах насчитывалось по 90-100 человек, в батареях по 1-2 орудия, в танковых дивизиях по 10-14 танков.

Немцы спешно укрепляли рубежи обороны на реках Лама, Руза, Нара и в тылу, перебрасывали войска и технику на Московское направление из 1ермании и с менее активных участков. Сплошной линии фронта не было. Немецкая оборона представляла собой систему отдельных опорных пунктов, узлов сопротивления и небольших гарнизонов в населенных пунктах, перекрывавших пути возможного движения советских войск и узлы дорог. Подходы к деревням и поселкам прикрывались минными полями. Прочности такой оборонительной системы способствовал глубокий снег, исключавший продвижение по целине крупных соединений и техники.

Перед войсками вермахта ставилась единственная задача: стоять насмерть, любой ценой удерживать треугольник Ржев, Брянск, Смоленск. В директиве командования указывалось: [38]

«Недопустимо никакое значительное отступление, так как оно приведет к полной потере тяжелого вооружения и материальной части. Командующие армиями, командиры соединений и все офицеры… должны заставить войска с фанатичным упорством оборонять занимаемые позиции, не обращая внимания на противника, прорвавшегося на флангах и в тыл наших войск. Только такой метод ведения боевых действий позволит выиграть время, которое необходимо, чтобы перебросить подкрепления с родины и с запада».

В начале января Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин написал инструкцию по ведению наступательных действий, в которой постарался в доступной форме разъяснить своему генералитету положения теории глубокой операции и некоторые принципы военного искусства. Это сочинение было оформлено как директивное письмо Ставки от 10 января 1942 года и передано по телеграфу всем фронтам и армиям. В письме командующим «открывались глаза» (они сами так утверждают в своих мемуарах) на довольно тривиальные вещи: прорыв вражеской обороны надо производить мощными ударными группами на узких участках, на их поддержку следует бросать все силы и средства, артиллерии надлежит непрерывно сопровождать и оказывать содействие наступающим войскам на поле боя.

«Наступление может дать должный эффект лишь в том случае, если мы создадим на одном из участков фронта большой перевес сил над силами противника, — наставлял „корифей всех наук“ своих нерадивых учеников. — А для этого необходимо, чтобы в каждой армии, ставящей себе задачу прорыва обороны противника, была создана ударная группа в виде трех или четырех дивизий, сосредоточенных Для уцара на определенном участке фронта. В этом первейшая задача командования армии, ибо только таким образом можно обеспечить решительный перевес сил и успех прорыва обороны противника на определенном участке фронта…

Что требуется для того, чтобы обеспечить прорыв оборонительной линии противника на всю ее глубину? Для этого требуется по крайней мере два условия: во-первых, нужно заменить в практике наших армий и фронтов действия отдельными дивизиями, расположенными цепочкой, действиями ударных групп, сосредоточенных в одном направлении, и во-вторых, необходимо заменить так называемую артиллерийскую подготовку артиллерийским наступлением… Что это значит?

Это означает, во-первых, что артиллерия не может ограничиваться разовыми действиями в течение часа или двух часов перед наступлением, а должна наступать вместе с пехотой, должна вести огонь при небольших перерывах за все время наступления, пока не будет взломана оборонительная линия противника на всю ее глубину.

Это означает, во-вторых, что пехота должна наступать не после прекращения огня, как это имеет место при так называемой «артиллерийской подготовке», а вместе с наступлением артиллерии, под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки.

Это означает, в-третьих, что артиллерия должна действовать не вразброс, а сосредоточенно, и она должна быть сосредоточена не в любом месте фронта, а в районе действия ударной группы армии, фронта, и только в этом районе, ибо без этого условия немыслимо артиллерийское наступление».

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что до исторического письма, «принципы которого легли в основу организации и проведения наступательных операций в Великой Отечественной войне», руководящий состав Красной Армии об этих премудростях военной профессии имел весьма смутное представление и все делал с точностью до наоборот. Впрочем, и после — тоже. [40]

В результате контрнаступления под Москвой войска Калининского и левого крыла Северо-Западного фронтов охватили основные силы группы армий «Центр» с севера, что создавало благоприятные условия для нанесения удара с этого направления в глубокий тыл противника. Согласно указаниям Верховного Главнокомандующего, наступать должны были абсолютно все. Поэтому генерал Курочкин одним крылом своего фронта готовился окружить и разгромить демянскую группировку противника, а левым флангом должен был провести наступательную операцию для содействия армиям генерала Конева.

Замысел операции заключался в том, чтобы силами 3-й и 4-й ударных армий, имевших в своем составе 8 дивизий, 10 бригад, 13 лыжных и 4 танковых батальонов, нанести удары из района Осташкова на Андреанополь, Торопец, Велиж, Руцня, разгромить противника и в дальнейшем, развивая успех на Юго-Западном направлении и перерезая тыловые коммуникации, обойти с запада ржевско-вяземскую группировку и уничтожить ее во взаимодействии с войсками Калининского и Западного фронтов. Для обеспечения главного удара с севера часть сил 34-й армии должна была атаковать Ватолино.

Ударные армии в Красной Армии начали формировать в ноябре 1941 года. Эти оперативные объединения предназначались для разгрома группировок противника на важнейших направлениях и по сравнению с обычными общевойсковыми армиями, как правило, имели больше танков и артиллерии. Личный состав ударных армий по своему положению приравнивался к гвардии, получал повышенные денежные оклады, имел право возвращения в свою часть после ранения и другие льготы.

Свежая 3— я ударная армия, которой командовал генерал-лейтенант М.А. Пуркаев, формировалась в резерве Ставки в конце декабря путем преобразования 60-й резервной. [41] В состав армии входили 23, 33 и 257-я стрелковые дивизии, 20, 27, 31, 42, 45 и 54-я стрелковые бригады, усиленные двумя артполками РГК, тремя дивизионами гвардейских минометов, двумя танковыми, шестью лыжными, четырьмя саперными, одним инженерным батальоном. Всего в армии насчитывалось: 51500 человек, 35 танков, 142 орудия, 347 минометов. Войска Пуркаева должны были наступать почти строго на запад, на Холм, с последующим поворотом на Великие Луки.

4— я ударная, также сформированная в декабре на базе 27-й армии, имела в своем составе 249, 332, 334, 358 и 360-ю стрелковые дивизии, 21, 39, 48 и 51-ю стрелковые бригады, 2 танковых батальона, 2 дивизиона РС, 2 артполка РГК. Армии предстояло наступать на юго-запад, вдоль железной дороги Пено-Андреа-поль — Торопец — Великие Луки с поворотом на юг, перерезая тыловые коммуникации группы армий «Центр». Командармом был назначен бывший командующий Брянским фронтом, специалист по нанесению ударов «перевернутым фронтом», обещавший в сентябре 1941 года разгромить «подлеца Гудериана» и сам месяц спустя разбитый им вдребезги, генерал-полковник А.И. Еременко. Ну да за одного битого двух небитых дают.

Главный артиллерист армии генерал Н.М. Хлебников оставил о Еременко самые хвалебные отзывы:

«Слышал о нем как о горячем человеке, инициативном, любившем первым наносить врагу удар, далее если он обладал значительным превосходством в силах и средствах. Неудивительно поэтому, что Верховный Главнокомандующий В.И. Сталин называл его „драчливым генералом“ и часто посылал его в самые горячие места».

Однако есть по поводу этого прозвища и другие версии. Андрей Иванович слыл известным мордобойцем, любителем, так сказать, кулачного воспитания подчиненных. Вот, к примеру, жалоба члена Военного совета 13-й армии секретаря ЦК Компартии Белоруссии Ганенко на имя Сталина: [42]

«Находясь на передовой линии фронта истекшей ночью, я с генералом Ефремовым вернулись в опергруппу штабарма для разработки приказа о наступлении. Сюда прибыл командующий фронтом Еременко с членом Военного совета Мазеповым, при них разыгралась следующая сцена: Еременко, не спросив ни о чем, начал упрекать Военный совет в трусости и предательстве Родины, на мои замечания, что бросать такие тяжелые обвинения не следует, Еременко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожал расстрелом. Я заявил — расстрелять он может, но унижать достоинство коммуниста и депутата Верховного Совета он не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел. После этого он стал угрожать расстрелом Ефремову. На протяжении всей этой безобразной сцены Еременко истерически выкрикивал ругательства, несколько остыв, Еременко стал хвастать, что он, якобы с одобрения Сталина, избил несколько командиров корпусов, а одному разбил голову. Сев за стол ужинать, Еременко заставлял пить с ним водку Ефремова, а когда последний отказался, с ругательством стал кричать, что Ефремов к нему в оппозиции и быть у него заместителем больше не может, тем более что он не может бить в морду командиров соединений».

Да уж, «горячим» и «инициативным» человеком был генерал Еременко. Депутат и секретарь ЦК в этом эпизоде тоже хорош! Помнится мне, генерал Гудериан за резкое слово в свой адрес вызвал на дуэль фельдмаршала Клюге — самому Гитлеру пришлось разнимать. Но в Красной Армии давно искоренили все эти аристократические выкрутасы, все по уставу: дали в морду — можешь жаловаться по инстанции.

Общая численность ударной группировки Северо-Западного фронта составляла 122100 человек, более 1000 орудий и минометов, 97 танков. По мнению генерала Е.Г. Семенова: [43]

«Дивизии… были сколочены, хорошо управляемы и полностью укомплектованы личным составом и вооружением. Силы по тому времени были немалые».

Воздушную поддержку обеспечивали две смешанные авиадивизии ВВС фронта и армейская авиация.

У немцев в районе предстоящих действий проходила разграничительная линия между группами «Север» и «Центр». В районе Демянска размещались 5 дивизий 2-го армейского корпуса из состава 16-й армии генерала Буша — против них готовилась отдельная операция; еще 3 дивизии находились в районе Селижарово. Промежуток между этими двумя группами прикрывали лишь 123-я пехотная дивизия и кавб-ригада СС. Резервы силою до двух полков были расположены в районе Андреаполь, Величко. На участке от Залесья до Селища, где намечался удар двух советских армий, немцы имели наименьшую плотность сил, а всего на фронте около 100 км они могли противопоставить войскам Пуркаева и Еременко чуть более трех дивизий и 150 орудий.

Широких наступательных действий Красной Армии на этом второстепенном направлении противник не ожидал. Он в принципе считал невозможным действия крупных масс в этом районе. Условия для наступления действительно были очень тяжелыми. Леса, болота со множеством больших и малых озер занимали девять десятых площади. Дорожная сеть была развита очень слабо; далее летом маневрирование здесь войсками являлось крайне проблематичным делом. А в январе 1942 года среднесуточная температура воздуха достигала минус 35-40 градусов, морозы перемежались обильными снегопадами, глубина снежного покрова составляла 70-100 см, почти полностью исключая передвижение войск, особенно техники, вне дорог.

Наиболее ценными спецподразделениями в таких условиях являлись лыжные батальоны, которых у немцев не было. Однако в силу специфического «рассейс-ко-огульного» подхода к их формированию фронтовые командиры с удивлением порой узнавали, что прибывший в их распоряжение батальон лыжников состоит сплошь из чистокровных азиатов, лыж никогда в жизни не видевших. [44] Вот и в 4-йударной: «…лыжный батальон прибыл без лыж, растеряв их по дороге». На соседнем фронте генерал Ф.И. Голиков тоже получил пять лыжных батальонов, но «ходить и вести бой на лыжах они не умели».

Другой проблемой выступала косность мышления советского высшего генералитета, стремившегося наступать везде и сразу, что приводило к равномерному распылению сил и средств по всему фронту. Так, командующий 4-й ударной армией предложил прикрыть второстепенные участки небольшими заслонами, а максимум сил и средств, глубоко их эшелонировав, бросить на Пено — Андреаполь — Торопец. С одной стороны, здесь пролегала единственная большая дорога, к тому же расчищенная противником, с другой — такое построение армии позволяло постоянно наращивать удар за счет выдвигаемых из глубины вторых эшелонов и резервов: Еременко уже имел горький опыт командования фронтом, когда германские ударные группировки легко разрезали его растянутую в нитку оборону.

Однако генерал Курочкин и представитель Ставки Н.А. Булганин раскритиковали план командарма в пух и прах и предложили ему нанести вспомогательный удар в направлении озера Вселуг с целью обеспечить стык с соседом справа и «воспретить противнику возможность маневра». Удар должна была наносить 360-я стрелковая дивизия, с 51-й стрелковой бригадой во втором эшелоне, с танковым батальном, тяжелой артиллерией и дивизионом РС, — почти четверть наличных сил 4-й ударной армии.

Все эти соединения и части направлялись по бездорожью и глубоким снегам в лесные дебри (в прямом смысле слова, поскольку маршрут пролегал через заповедную зону, где не имелось даже просек), полностью изолируясь от главных сил. [45] Для связи между правым флангом и центром выделялась 48-я стрелковая бригада с двумя лыжными батальонами. На основное направление Пено — Андреаполь выдвигались 249-я и 332-я стрелковые дивизии и 39-я бригада, 1 танковый и 3 лыжных батальона. Левее действовала 334-я стрелковая дивизия, позади нее уступом влево должна была двигаться 21-я стрелковая бригада, обеспечивавшая стык с соседней 22-й армией Калининского фронта. Столь же равномерно распределялась артиллерия, в результате чего ее плотность не превышала 30 стволов на километр фронта.

Еременко прямо назвал такой подход оперативной «скудостью» командования фронта, а генерал Хлебников счел нужным дать следующие разъяснения:

«Теоретически, в принципе, все были согласны с тем, что решительное превосходство над противником, созданное на решающем участке, обеспечивает успех наступления (по сути, эту теорему доказал на практике фиванский полководец Эпаминонд в 371 году до нашей эры; слыхал ли „государственный и военный деятель“ и будущий министр обороны Булганин такую „фамилию“? — Авт.). Однако на практике, под влиянием разного рода обстоятельств, данная аксиома военного искусства соблюдалась далеко не всегда (вроде бы знают, что это — аксиома, но нет, надо бы еще «опыт» поставить над собственными войсками. — Авт.). Поэтому случалось, что хорошо задуманный глубокий удар превращался в ряд фронтальных атак, которые лишь «выталкивали» противника, не приводя к его окружению и уничтожению».

В связи с трудностями сосредоточения войск, которое производилось в сложных погодных условиях в ночное время, начало операции несколько раз откладывалось. Единственная железная дорога с перевозками не справлялась, а в 40 км перед Осташковым была уничтожена немцами. Далее стрелковые подразделения доставлялись на исходные рубежи автотранспортом, лыжные батальоны шли своим ходом. Некоторые части прибыли уже после начала наступления. [46] Еще хуже обстояли дела с материальным обеспечением, особенно с горючим и продовольствием. 8 января в «Журнале боевых действий войск 4-й ударной армии» появилась запись:

«В 360— й стрелковой дивизии на 9 января 1942 года продовольствия нет».

Такая же помета сделана ив отношении 322-й дивизии. В соседней 3-й ударной положение было еще хуже, так как она снабжалась со складов армии Еременко.

На полном серьезе командарм рассказывает, как он «тренировал» войска к боям в суровых условиях: в период сосредоточения полуголодные дивизии «…по трое-четверо суток подряд не заходили в населенные пункты, чтобы приучить личный состав действовать и жить в лесу при низких температурах (!)» — этакая школа выживания. Политработники на 30-градусном морозе внушали бойцам наступательный дух и учили их строить шалаши, «утепляя их еловым лапником».

В общем, по послевоенному признанию маршала Еременко, в материально-техническом отношении его армия к операции оказалась неподготовленной:

«В войсках и на складах имелось всего 2,5 боекомплекта боеприпасов, 1-1,5 суточной дачи продовольствия и фуража. Бензина на армейских складах не было совсем, и в баках машин оставалось в среднем 0,5 заправки. Тем не менее основные условия для успеха имелись: определённая степень материального обеспечения (см. выше. — Авт.), высокий моральный дух войск (трое суток ночевавших в сугробах и шалашах тренировки ради. — Авт.), в целом верно разработанный и доведенный до непосредственных исполнителей план действий».

Утром 9 января армии левого крыла Северо-Западного фронта, не завтракавши, но «с большим подъемом», перешли в общее наступление. В полосе 3-й ударной армии главный удар в центре наносили 33-я и 257-я стрелковые дивизии. [47] Им противостояли подразделения 415-го пехотного полка 123-й дивизии, усиленные охранным батальоном. Из-за низкой плотности артиллерии и плохой разведки полностью подавить огневую систему противника не удалось. Советские соединения, встретив на ряде участков организованное сопротивление, ввязались в фронтальные затяжные бои с мелкими гарнизонами. Вместо того чтобы использовать незанятые промежутки для обхода опорных пунктов врага, дивизии штурмовали их непрерывными лобовыми атаками. В результате задень войска продвинулись вперед всего на 4-5 км. Генерал Пуркаев, неудовлетворенный темпами наступления, подгонял своих комдивов привычными большевистскими методами:

«…слушайте задачу… Генерал Пуркаев назвал рубеж, на который должны выйти части нашей дивизии завтра к вечеру. Передайте товарищам Мака-рьеву (комдив-33. — Авт.)и Лыткину (комиссар. — Авт.), — добавил командарм, — что за невыполнение задачи они пойдут под суд военного трибунала».

Лишь 12 января 3-я ударная армия прорвала тактическую оборону противника, углубившись в его расположение на 20-25 км. Немцы во всей полосе начали отход в юго-западном направлении. Отсутствие дорог и глубокий снег замедляли продвижение советских войск, особенно артиллериии и танков, усложняли работу тылов. Тем не менее темп наступления вырос. Ударные 33-я и 257-я дивизии 14 января вышли на дорогу Молтовицы — Холм, которую немцы поддерживали в хорошем состоянии, и через двое суток, почти не встречая организованного сопротивления, достигли рубежа Красный Клин, озеро Волкота, в 20-25 км вос-точнее Холма. Правда, к этому времени из-за отсутствия горючего отстали 146-й танковый батальон, 106-й дивизион РС и артполки усиления. Ухудшилось положение с подвозом продовольствия и боеприпасов. На правом фланге удалось пройти до 40 км, затем советские соединения втянулись здесь в затяжные бои за укрепленные пункты Ватолино и Молвотицы. [48]

К исходу 16 января войска генерала Пуркаева растянулись по фронту на 100 км и продолжали наступать широким веером, штурмуя каждый населенный пункт. В этот день командование Северо-Западного фронта закрепило эту порочную систему своими новыми вводными. Правым крылом 3-я ударная армия должна была овладеть Ватолино, и Молвотицами, поскольку сосед справа, 34-я армия, успеха не добилась. Для решения этой «стратегически важной» задачи выделялась почти половина стрелковых соединений — 23-я стрелковая дивизия, 20, 27 и 42-я бригады. В центре — подвижными отрядами 33-й стрелковой дивизии полковника А.К. Макарьева следовало занять 19 января город Холм. Левофланговым 257-й стрелковой дивизии и 31-й бригаде предстояло наступать в сторону Великих Лук. В итоге фронт армии расширялся еще больше, ее силы дробились натри части, каждая из которых действовала на самостоятельных направлениях, не имея никакой связи друг с другом. Аналогично в целом 3-я ударная армия проводила свои операции безотносительно соседней с ней армиии Еременко, с которой не имела ни локтевой, ни какой-либо иной связи.

Генерал Пуркаев с собственными дивизиями общался с помощью бороздивших снег на санях посыльных. По этой причине 33-я стрелковая дивизия, находившаяся в 30 км от Холма, лишь днем 18 января получила приказ, из которого комдив узнал, что уже должен вести бои за город и 19-го полностью овладеть им. По данным разведки, немцы имели на подступах к городу и в гарнизоне Холма около 1500 солдат и офицеров.

Выполняя поставленную задачу, полки Макарьева совершили ночной марш-бросок и утром вступили в бои на подступах к городу, являвшемуся важным узлом дорог. Немцы оказывали ожесточенное сопротивление и впервые за все время советского наступления применили на этом направлении бомбардировочную авиацию для поддержки своих частей. 21 января советская пехота захватила западную часть Холма, но, остановленная сильным огнем с восточного берега, через реку Ловать переправиться не смогла. [49] К этому времени немцы подтянули к городу части 218-й пехотной дивизии, переброшенной на самолетах из Дании.

Таким образом, к исходу 21 января все войска 3-й ударной армии были втянуты в сражение. На Демянском направлении 23-я стрелковая дивизия и три бригады безуспешно топтались у Ватолино и Молвотиц. В центре 33-я дивизия вела бои за Холм. На левом фланге 257-я стрелковая дивизия и 31-я бригада достигли района Снопово, Шешурино.

У генерала Еременко дела шли несколько веселее. Против правого фланга 4-й ударной армии противник имел 2 полка 123-й пехотной дивизии, в центре — кавалерийскую бригаду СС и отдельные разведотряды, на левом фланге — 453-й полк 253-й пехотной дивизии. Армия Еременко действовала более решительно, двухчасовая артподготовка была проведена эффективно. После чего стрелковые части прорвали оборону противника и к исходу дня, пройдя почти 20 км, вышли к Пено. На подступах к городу, не имея поддержки своей отставшей артиллерии, они были остановлены сильным огнем. За ночь части 249-й стрелковой дивизии генерала Г.Ф. Тарасова обошли город, подтянулись гаубицы, «катюши», 141-й танковый батальон — тридцать один танк (четыре КВ, семь Т-34, двадцать Т-60). Появились и запоздавшие к началу операции 5 лыжных батальонов. Правда, «…лыжники были утомлены трудным 2-суточным маршем без продовольствия». С рассветом Пено взяли одним ударом, а его гарнизон почти полностью уничтожили.

Избегая лобовых ударов, обходя опорные пункты, ударная группировка армии Еременко продвигалась вдоль железной дороги на Андреаполь, Торопец. 332-я стрелковая дивизия имени М.В. Фрунзе под командованием полковника С.А. Князькова вскоре повернула на юг, к станции Западная Двина, расположенной на другой, почти параллельной первой, железной дороге. 249-я дивизия наступала в прежнем направлении. [50] Активную помощь войскам оказывали партизаны. Они разрушали рокадные дороги в тылу у немцев, прикрывали фланги отдельных частей, а также выполняли роль передовых отрядов.

С 13 по 15 января бои велись в районе Величко, Лучи, станции Охват. Германское командование, обеспокоенное быстрым продвижением 4-й ударной армии, попыталось остановить ее, введя в бой свежие силы. Прорыв должна была закрыть прибывшая из Франции 81-я пехотная дивизия. Однако на этот раз сами немцы сработали поспешно и неграмотно: дивизия вводилась в бой с ходу, по частям, на широком фронте, что заранее предопределило ее поражение. Кроме того, и командование 81-й пехотной дивизии, и все ее солдаты и офицеры, оказавшись в условиях, столь резко отличных от Западного театра военных действий, «растеряли многие качества, которые в сумме своей определяют боеспособность войск». В первых же столкновениях ее 189-й полк и 2 отдельных батальона были разбиты частями 249-й и 332-й стрелковых дивизий.

В ночь на 15 января дивизия Тарасова вышла к Анд-реаполю, окружив его с трех сторон. Утром к городу подтянулись артиллерия и танки. После полуторачасовой артподготовки советские части начали атаку 1ер-манский гарнизон состоял из пехотного полка, саперного батальона и батальона связи 81-й пехотной дивизии, а также отдельных подразделений 253-й дивизии. Немцы в течение двух дней оказывали упорное сопротивление, но к исходу 16 января были разгромлены. В Адреаполе удалось захватить крупную базу снабжения группы армий «Север», склады с провольствием и фуражом.

Таким образом, наступление главных сил 4-й ударной армии развивалось успешно. [51] 249-я стрелковая дивизия в хорошем темпе продвигалась к Торопцу, 332-я — к станции Западная Двина. Этого, правда, нельзя было сказать о фланговых группировках.

Правофланговая 360-я стрелковая дивизия генерала И.М. Кузнецова, направленная «прорываться» через леса и болота, этим и занималась, полностью потеряв взаимодействие с главными силами. Во втором эшелоне за ней следовала 51-я стрелковая бригада полковника Н.А. Федорова. Сопровождавший их 171-й танковый батальон, на две трети укомплектованный английскими «матильдами» и «валентайнами» и не имевший ни одной широкогусеничной «тридцатьчетверки», гаубичный и гвардейский минометный дивизионы не смогли преодолеть снежных заносов, быстро израсходовали горючее и встали. Позднее их перебросили на направление главного удара, а пехота по пояс в снегу продолжала выполнять указания товарища Бул-ганина: двигалась вперед, прокладывая дорогу в сплошном лесу, валя вручную деревья, утаптывая снег и перетаскивая на себе боевую технику.

Чтобы проложить пути для двух маршевых колонн, приходилось рубить до 1000 деревьев на 1 км. По таким «путям», естественно, невозможно было организовать нормальный подвоз продовольствия. Его и не организовывали, и «наши части… терпя лишения, шли вперед и снабжались теми запасами, которые удавалось отбить у противника». Но неприятеля в этой глуши было совсем немного, запасов — тоже. Этот беспримерный марш имел глубокое оперативно-тактическое обоснование, он

«…в случае неудачи на Центральном направлении обеспечивал общий успех прорыва (!?), выводя крупные силы (?) в глубокий тыл оборонительной полосы гитлеровцев».

На левом крыле 334-я дивизия генерала Н.М. Мищенко и 21-я стрелковая бригада ввязались в затяжные бои и сильно отстали. Кроме того, немцы непрерывно атаковали их во фланг из района Селижарово. [52] Еременко также признает, что

«объективные трудности действий на этом участке усугублялись тем, что командование дивизии не могло отрешиться от стремления брать опорные пункты в лоб без тщательной разведки и надлежащей организации боя».

Еще левее 22-я армия вела бои с селижаровской группировкой противника. 4-я ударная прошла 70 км и вырвалась вперед, все больше сил выделяя на обеспечение своих флангов — в сражение была введена 358-я стрелковая дивизия из резерва командарма.

Следующей целью стал Торопец. Город, где размещалась вторая крупная база снабжения группы армий «Север», обороняли части 253-й пехотной дивизии, полевой жандармерии и полиции, полк противотанковой обороны (НТО) — всего около 2500 человек. Генерал Тарасов получил специальный приказ: вести свои полки лесами и скрытно подойти к городу, чтобы внезапно ворваться в район товарной станции, захватить продовольственные склады и удерживать их любой ценой. Как пишет Еременко:

«Для нас в то время продовольствие имело первостепенное значение. Снабжение на Северо-Западном фронте было организовано плохо. В этих условиях возможность получить продовольствие… являлась для армии просто кладом. И мы не выпустили этот клад из наших рук».

Еременко вел свою голодную армию к Торопцу, прямо как генерал Бонапарт своих оборванцев в цветущую Италию.

С утра 20 января части 249-й стрелковой дивизии внезапно для противника ворвались в город, и ее 917-й полк к 14 часам овладел товарной станцией, депо и складами. Опомнившись, немцы контратаками выбили русских со станции, но склады наш героический полк не отдал! Взять город с ходу, правда, не удалось. Войска 4-й ударной произвели перегруппировку сил. Из тыла подошли 48-я и 39-я стрелковые бригады. Объявилась наконец-то 360-я стрелковая дивизия: она, преодолев за 12 дней 135 км, вышла из лесов и болот с большими потерями в технике, почти без артиллерии и боеприпасов и заняла позиции северо-западнее Торопца. [53] Одновременно специальный отряд лыжников был выслан для захвата станции Старая Торопа с тем, чтобы перерезать железную дорогу Великие Луки — Торопец и перехватить пути отхода противника на юго-запад и на юг.

21 января, после 2-дневных боев, Торопец был освобожден. В качестве трофеев советским войскам достались 720 автомашин (штаб армии оснастился немецкими мотоциклами и вездеходами), 450 тыс. снарядов, большие склады горюче-смазочных материалов, до 40 складов с продовольствием. Еременко неоднократно указывает, что последнее обстоятельство для его войск было «самым главным»:

«Эти продовольственные склады мы превратили в свои армейские. Их запасами армия питалась в течение месяца… Нас выручало лишь то, что мы захватили большие продовольственные и другие склады противника и по-хозяйски их расходовали… Можно прямо сказать, что материальное обеспечение армии, особенно продовольствием, а частично и горючим, и даже боеприпасами, производилось за счет противника».

334— я дивизия полковника Мищенко вела в это время упорные бои на подступах к поселку и железнодорожной станции Нелидово, стимулом для ее бойцов служило донесение разведки об обнаружении на станции эшелонов с продовольствием.

Под Торопцом впервые довольно активно действовала германская авиация: 20 января во время проведения рекогносцировки перед штурмом генерал Еременко получил здесь от немецкого пилота пулю, перебившую голень правой ноги. Командарма пришлось отправить на командный пункт. В госпиталь он ехать отказался и продолжал управлять войсками с носилок, о чем сам скромно рассказывает:

«В течение 23 дней, т. е. до полного выполнения задачи, поставленной Ставкой, мне пришлось командовать войсками с носилок, с перебитой ногой, положенной в гипс. Эти 23 дня стоили, наверняка, нескольких лет жизни. [54] Кроме физических страданий, я и морально пережил немало, прежде всего потому, что из-за своей неподвижности не мог бывать в войсках („не мог бить в морду командиров соединений“? — Авт.)… Однако должен сказать, что эти невзгоды и переживания не сломили моей воли, я стремился твердо и уверенно руководить войсками».

К 21 января 4-я ударная армия на направлении главного удара продвинулась на 140-150 км и заняла рубеж Старая Торопа — Западная Двина, перерезав железную дорогу Великие Луки — Ржев, являвшуюся важной коммуникацией ржевской и оленинской группировок противника.

Таким образом, в ходе 2-недельных боев войска левого крыла Северо-Западного фронта, глубоко вклинившись в немецкую оборону на стыке групп армий «Север» и «Центр», нарушили оперативное взаимодействие между ними и обошли с запада ржевско-вяземскую группировку.

В связи с тем, что фронт генерала Курочкина вел наступление на двух расходящихся направлениях, а его южная ударная группировка решала общие с Калининским фронтом задачи, Ставка 22 января передала обе ударные армии в подчинение генерала Конева. Новый командующий потребовал более энергичного наступления для того, чтобы выйти в глубокий тыл и перерезать коммуникации группы армий «Центр», не дать войскам Клюге отойти на тыловые оборонительные рубежи и создать условия для уничтожения всей германской группировки. Задача 3-й ударной армии фактически оставалась прежней — взять Холм, овладеть Великими Луками и продвигаться на Витебск. Правофланговые части все так же бились за Ватолино и Молвотицы. [55]

Соединения генерала Пуркаева за третью декаду продвинулись в Юго-Западном направлении еще на 120 км и к 30 января подошли к Великим Лукам, разгромив по дороге 323-й пехотный полк 218-й дивизии. Однако в дальнейшем 257-я стрелковая дивизия полковника А. А. Дьяконова и 31-я стрелковая бригада натолкнулись на ожесточенное сопротивление противника. Немцы имели в районе Великих Лук свежую 83-ю пехотную дивизию, части 403-й охранной дивизии и несколько отдельных частей под общим руководством штаба 59-го армейского корпуса. В начале февраля сюда дополнительно были переброшены 330-я и 205-я пехотные дивизии.

Понеся значительные потери, войска левого фланга 3-й ударной армии остановились и в первых числах февраля перешли к обороне.

33— я стрелковая дивизия в течение десяти суток вела бои за Холм. 23 января в помощь к ней прибыл 146-й танковый батальон, имевший в своем составе две «тридцатьчетверки» и 11 танков Т-60, а также 3 установки РС. Дивизия, несмотря на нехватку боеприпасов и ощутимые потери в людях, продолжала штурмовать восточную часть Холма и одновременно отражала атаки 386-го полка 218-й германской пехотной дивизии, рвавшегося на помощь гарнизону. 27 января немцы обошли город с севера и отбили его западную часть. Дальнейшее их продвижение удалось остановить только 31 января в 10-15 км юго-западнее Холма с помощью подошедшей из второго эшелона 45-й стрелковой бригады. К этому времени дивизия Макарьева из-за понесенных потерь была не в состоянии вести активные боевые действия: в полках оставалось по 200-300 человек. Поэтому 1 февраля советские войска и наХолмском направлении перешли к обороне.

К этому времени армия Пуркаева растянулась по фронту более чем на 200 км и исчерпала свои наступательные возможности.

4— я ударная должна была наступать в общем направлении на Велиж и Рудню. [56]

Наступление продолжалось безо всякой паузы. Дивизии не успели восполнить понесенные потери, сильно растянулись тыловые коммуникации. Это, вместе с нехваткой транспорта, бездорожьем и продолжавшимися снегопадами, весьма отрицательно сказывалось на снабжении войск. От Конева армия не получила ничего, кроме указаний.

«Нам предстояло преодолеть оборону противника, состоявшую из опорных пунктов, — вспоминает генерал Хлебников. — Они перекрывали те немногие дороги, которые оставались еще проходимыми. При глубоком снежном покрове обойти такой опорный пункт сколь-нибудь значительными силами было очень трудно, так как артиллерия тотчас застревала в сугробах, а части, совершившие обход, лишались регулярного снабжения и практически превращались в легкие рейдовые группы. Конечно же, такими силами, лишенными артиллерийской поддержки, с ограниченным запасом продовольствия, фуража и боеприпасов, редко удавалось выполнить серьезную боевую задачу. Вот почему, начав наступление, мы были вынуждены ввязываться в бои за опорные пункты, терять время и силы, чтобы выбить эти пробки, мешавшие нам двигаться по дорогам».

Командиры советских частей упорно сражались за отдельные деревни не потому, что все они были совсем уж профанами в военном деле. В зимнюю стужу населенные пункты, по выражению Еременко, обладали «притягательной силой». Наночевавшись за две недели боев (не считая «тренировок») в снегу или «утепленных» шалашах, войскам хотелось получить хоть краткую передышку, хоть какой-то человеческий отдых. При этом они надеялись, что удастся удар с ходу. Когда этого не получалось, ввязывались в затяжные бои. В результате штурм села Ильино занял двое суток, Кресты — трое. Это позволило германскому командованию выиграть время, перебросить резервы и сильно укрепить Велиж. Под этим городом завязались ожесточенные и продолжительные бои. [57]

На левом фланге армии 334-я дивизия полковника Мищенко утром 25 января при содействии партизан овладела Нелидово. 332-я стрелковая дивизия, блокировав город Демидов, продвинулась в район Рудни, но взять этот населенный пункт и перерезать железную дорогу Смоленск — Витебск ей не удалось.

Главную роль в наступлении на Велиж, Рудню играли 360-я и 358-я стрелковые дивизии. Дивизия генерала Тарасова, обойдя 29 января стороной Велиж, а затем и Сураж, вырвалась далеко вперед и 3 февраля вышла на подступы к Витебску. Чтобы избежать бомбардировок вражеской авиации, дивизия продвигалась по ночам. На специально приспособленных санях везли с собой десять 45-мм пушек и восемь 82-мм минометов. Этими средствами и ограничивалась огневая поддержка стрелковых полков. Вся полковая и дивизионная артиллерия, а также 141-й танковый батальон остались далеко в тылу, застряв на занесенных снегом дорогах.

Отсутствие артиллерии и танков не позволило успешно завершить дерзкий бросок. На подступах к Витебску, у села Тетерки, две пехотные дивизии противника со всей своей артиллерией предприняли ряд ожесточенных контратак. Связи со штабом 4-й ударной армии генерал Тарасов не имел, поэтому принял решение отступить. 249-я стрелковая дивизия, в которой оставалось 1400 штыков, отошла к Велижу, где включилась в бои, которые вели за этот город главные силы армии.

В первых числах декабря, выйдя на рубеж Усвяты, Велиж, Демидов, 4-я ударная армия дальше продвинуться не смогла, хотя общая численность германских войск здесь оценивалась не более 7000 человек. Сопротивление противника все усиливалось и выбить его из Велижа и Демидова не удалось, несмотря на неоднократные попытки. Армия прошла дорогами наступления свыше 250 км, части нуждались в отдыхе и пополнении. Из-за снежных заносов и отсутствия горючего далеко в тылу остались танки, тяжелая артиллерия и трофейные склады. [58] Соседи справа и слева отставали на 100 км. Большие потери были в технике, в основном по причине поломок на бездорожье. Резервов тоже не имелось. Поэтому все усилия войск ощутимых результатов не давали.

Против 3— й и 4-й ударных армий немцы выдвинули в январе-феврале дополнительно четыре свежие пехотные дивизии, прибывшие из Западной Европы, и к началу февраля остановили продвижение русских. Растянувшиеся на фронте около 300 км советские войска не смогли преодолеть возросшее сопротивление противника и перешли к обороне на достигнутых рубежах. Бои за Холм и Велиж систематически возобновлялись до конца мая, но каждый раз безуспешно.

В ходе Торопецко-Холмской операции было нарушено взаимодействие между группами армий «Север» и «Центр», войска ударных армий вклинились на глубину до 250 км, освободили от оккупантов территорию площадью более 12 тыс. км2 с большим количеством населенных пунктов, прервав при этом ряд коммуникаций, создав угрозу важным для противника железнодорожным магистралям и дорогам в районе Витебск, Орша, Смоленск и тылам его гжатско-вяземской группировки.

Можно сказать, что в целом войска Пуркаева и Еременко поставленные задачи выполнили. Более того, в свете дальнейших событий эту операцию можно признать одним из самых успешных наступлений Красной Армии в первой половине 1942 года. Потери обеих ударных армий оказались сравнительно невелики и на 6 февраля составили около 30 тыс. человек. Однако прорыв, совершенный на большом удалении от района Вязьмы, где происходили главные события, не смог решающим образом повлиять на оперативно-стратегическую обстановку в центре советско-германского фронта. [59]

В полосах Калининского и Западного фронтов между Селижарово и Жиздрой с немецкой стороны в первом эшелоне оборонялись 10 армейских корпусов (23, 6, 27, 5, 9, 7, 20,12, 13 и 43-й) и 5 моторизованных (41, 56,46,57 и 40-й) общей численностью 38 пехотных, 2 охранные, 9 танковых и 5 моторизованных дивизий, входивших в состав 9-й и 4-й полевых, 3-й и 4-й танковых армий. Из резервов на этом направлении у фон Клю-ге имелись корпусные части 9-го армейского корпуса в районе Можайска; 339-я и 208-я пехотные дивизии, перебрасываемые в район Вязьмы, и части 216-й пехотной дивизии северо-восточнее Спас-Деменска. Итого: 57 расчетных дивизий и примерно 440 танков. В среднем на одну дивизию приходилось 10 км фронта.

Германская авиация на Западном направлении была представлена оперативной группой «Восток», насчитывавшей 615 боевых самолетов, в том числе 236 бомбардировщиков, 284 истребителя и 95 разведчиков.

Калининский фронт имел в своем составе 22,39, 29, 31 и 30-ю армии, а также 11-й кавалерийский корпус — 32 стрелковые и 5 кавалерийских дивизий, 4 танковые бригады, 12 артполков РГК — 346100 человек.

Фронтом командовал генерал-полковник И.С. Конев, бывший унтер-офицер царской армии и комиссар гражданской войны, выросший в советское время в крупного военачальника. Большой личной храбрости человек, он, по свидетельству сослуживцев, «дипломатией заниматься, прямо сказать, неумел». По отношению к подчиненным это выражалось в насаждении в буквальном смысле слова палочной дисциплины. То есть у Конева была особая палка, которой он лупил провинившихся.

«Когда я ему сказал об этом, — вспоминал маршал А.Е. Голованов, — он ответил: „Да я лучше морду ему набью, чем под трибунал отдавать, а там расстреляют!“ [60]

Еще один отзыв:

«Сам Конев был, безусловно, одаренным военным, этого у него не отнимешь, хотя те люди, которые служили под его началом, утверждали, что людей он не жалел, при выполнении задачи шел на любые жертвы. Крут бывал нередко…»

В состав Западного фронта, занимавшего полосу более 500 км, входили 1-я ударная, 20,16, 5, 33., 43, 49, 50 и 10-я армии, 1-й и 2-й гвардейские кавкорпуса — всего 45 стрелковых, 12 кавалерийских, 1 танковая дивизия, 26 стрелковых, 2 воздушно-десантные и 14 танковых бригад — 713100 бойцов и командиров.

Во главе фронта стоял «величайший» советский полководец-самородок с 2-классным образованием, генерал армии Г.К. Жуков, воспетый самим собой и мночисленными писателями и режиссерами. В отличие от гуманиста Конева, Георгий Константинович, не моргнув глазом, мог и в морду дать, и под трибунал отправить, а то и приказать организовать расстрел на месте. Даже «драчливый генерал» Еременко считал Жукова «узурпатором и грубияном» (!): «Это человек страшный и недалекий. Высшей марки карьерист…» Знаменитый летчик Г.Ф. Байдуков охарактеризовал Жукова одним словом — «зверюга». Из примеров жуковского самодурства, стремления раздавить и унизить нижестоящего можно составить книгу, не меньшую по объему, чем канонизированные «Воспоминания и размышления». Может, для кого-то все это является подтверждением его полководческих талантов, хотя у меня интеллектуальные способности (о морали не стоит заикаться, мораль отменили в 1917 году — это одно из «завоеваний Октября») человека, обладающего безграничной властью над жизнями сотен тысяч людей и опускающегося при этом до примитивного рукоприкладства, вызывают сомнения. А в 1945 году у маршала прорезался еще и «талант» барахольщика.

Под стать командующему Западным фронтом был его заместитель генерал Г.Ф. Захаров — «…преданный Советскому государству и Коммунистической партии воин, но очень не сдержан на руку». О нем вспомнил в своих мемуарах генерал П.А. Белов:

«Генерал Захаров прибыл с поручением побудить нас скорее выполнить задачу. Присутствие его создавало нервозную обстановку. Он щедро расточал угрозы, прибегал к самым крутым мерам… Одним из первых на глаза Захарову попался майор Кононенко (начальник разведки. — Авт.). Ни с того ни с сего генерал обвинил его в том, что корпус не имеет хороших дорог для движения автомашин. Кононенко, как говорится, едва унес ноги и ушел в прорыв вместе с генералом Осликовским. Вообще командиры стремились избегать встреч с Захаровым».

Как видим, свои начальники были пострашнее немцев. Недаром Сталин как-то выразился в том смысле, что у нас нужно больше смелости, чтобы отступить, нежели пойти в атаку.

Советские военачальники жалуются на то, что укомплектованность частей и соединений была недостаточной для проведения новой наступательной операции. Средняя численность стрелковых дивизий Калининского и Западного фронтов в этот период колебалась в пределах 3-5 тыс. человек. Однако количество самих дивизий увеличилось, а личный состав в них на 50% состоял из новых пополнений. Так, к началу контрнаступления под Москвой у Конева и Жукова имелась 941 тыс. командиров и красноармейцев (Гриф секретности снят. М., 1993. С. 174), потери за месяц боев составили 371 тыс. убитыми и ранеными. Тем не менее на 8 января в строю находилось 1060 тыс. человек, а согласно «Истории Второй мировой войны» и того больше — 1245 тыс.

Труднее было восполнить потери в технике: имелось всего 8700 орудий и минометов и 571 танк. [62] Настоящей же проблемой стала практически полная дезорганизация работы тыла. За месяц контрнаступления сильно растянулись коммуникации, недоставало автотранспорта, немцы при отступлении взорвали мосты и вывели из строя железнодорожные колеи, пригодные для движения дороги можно было сосчитать на пальцах. В результате войска испытывали острую нехватку в боеприпасах, продовольствии и горючем.

ВВС двух фронтов на 1 января имели 331 исправный самолет, в том числе 218 бомбардировщиков, 18 штурмовиков и 95 истребителей. Кроме того, на Западном направлении действовала авиация Московского военного округа и 6-й истребительный авиакорпус ПВО, авиационные группы генералов И.Ф. Петрова и Е.М. Николаенко, соединения дальнебомбардировочной авиации Главного Командования, а также авиация резерва Ставки ВГК — всего 1375 боеготовых самолетов. Если учитывать авиацию Северо-Западного фронта — 1422 самолета.

Это, оказывается, значительно меньше, чем 615 германских машин! Любопытную бухгалтерию с целью доказать германское превосходство в авиации применил коллектив генералов-историков под руководством маршала В.Д. Соколовского:

«По общему количеству самолетов советские ВВС на всем Западном направлении превосходили авиацию противника, но только формально, ибо по мере удаления наступавших войск от Москвы количество истребительной авиации (в частности, самолетов 6-го истребительного корпуса ПВО Москвы) для прикрытия войск быстро уменьшалось. Поэтому фронты в дальнейшем могли в основном рассчитывать лишь на свои собственные ВВС. Силы же эти, особенно по истребителям, были весьма невелики и уступали количественно и качественно противнику… Если вычесть из общего количества 1422 самолета 320 истребителей ПВО Москвы и 548 небоевых машин, то для поддержки фронтов оставалось всего 554 боевые единицы. Таким образом, противник даже и по числу самолетов превосходил авиацию Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов (!!!)». [63]

Вот так, «формально» наших самолетов было больше, а «неформально» — 284 немецких истребителя «превосходили» 543 советских.

Странно только, что вся наличная авиация группы «Восток» сравнивается с исправными советскими самолетами: надо понимать, у немцев самолеты не ломались и не получали боевых повреждений? Далее, советские ночные бомбардировщики У-2 (за сбитие которых давался Железный крест, чем мы очень гордились) и разведчики Р-5 считаются «небоевыми машинами», а 95 германских воздушных разведчиков — самые что ни на есть «боевые». Кроме того, при всех подсчетах совершенно не учитывается армейская авиация, по принципу: у немцев ее не было, значит, и сравнивать не с чем. А между тем каждый советский командарм имел собственные авиаполки, которым сам ставил задачи.

По уставу командующий фронтом не имел права использовать авиацию общевойсковых армий в интересах фронта. Армейская авиация по количеству машин зачастую превосходила фронтовую. Например, на 1 января 1942 года ВВС Северо-Западного фронта насчитывали 77 исправных самолетов, а в одной только 4-й ударной армии этого же фронта находились 60 машин (в том числе 38 истребителей), из них 53 исправные.

В общем, наши ученые успешно доказали, что «с учетом же качественного превосходства материальной части немецких самолетов и того, что советские бомбардировщики устаревших типов могли выполнять боевые задачи только ночью (между прочим, именно перенимая советский опыт, немцы с опозданием создавали в это время свою ночную авиацию. — Авт.}, общее превосходство врага становилось еще более внушительным, фактическипротивник превосходил нашу авиацию примерно в два раза (курсив наш. — Авт. }». [64] Действительно, чтобы освоить такую «высшую математику», надо непременно быть генералом и кандидатом наук, никак не меньше.

Но подавляющего количественного превосходства над армиями врага и правда не было, что уменьшало шансы на успех «красных маршалов», не усвоивших «аксиомы» военного искусства (об аксиомах, которые «не соблюдались», неоднократно упоминает и маршал Рокоссовский).

Наступление войск Калининского фронта началось 8 января 1942 года. Замысел проводимой им операции состоял в том, чтобы вначале прорвать оборону противника ударом 39-й армии генерал-лейтенанта И.И. Масленникова западнее Ржева, а затем, развивая успех главной группировкой фронта в направлении Сычевка, Вязьма, лишить противника основных коммуникаций, а потом разгромить его совместно с войсками Западного фронта. 22-я армия под командованием генерал-майора В.И. Вострухова, наступая на Белый, Ярцево, должна была обеспечить главную группировку фронта с запада.

В первый же день 39-я армия (361, 373, 355, 381,183 и 357-я стрелковые, 46-я и 54-я кавалерийские дивизии, 148-й и 165-й отдельные танковые батальоны, 3 батальона РС, три артполка РГК) прорвала оборону противника западнее Ржева на участке 15 км и, не встречая больше особого сопротивления, устремилась на юг, к Осуге и Сычевке. Однако соседи генерала Масленникова пока топтались на месте.

Справа 22-я армия (179,186 и 178-я стрелковые дивизии) за неделю боев практически не продвинулась вперед ни на шаг. Лишь 15 января в связи с отходом 253-й и 102-й пехотных дивизий, вызванным успешным наступлением Еременко, войска генерала Вострухова овладели Селижарово и частью сил переправились через Волгу. 29-й армии генерал-майора В.И. Швецова, в состав которой входили 220, 369, 252, 243, 246 и 174-я стрелковые дивизии, 143-й и 159-й танковые батальоны, 2 батальона гвардейских минометов и 4 артполка РГК, наступавшей с севера на Ржев, не удалось сбить с позиций части 6-го армейского корпуса. [65]

Не лучше обстояли дела на левом крыле Калининского фронта. 31-я армия генерал-майора В.А. Юшкевича в составе 247, 359, 262, 119, 5 и 250-й стрелковых дивизий на исходных позициях сражалась с 161-й и 162-й пехотными дивизиями противника. 30-я армия генерал-майора Д.Д. Лелюшенко (363, 348, 379, 371 и 365-я стрелковые дивизии) не смогла преодолеть упорного сопротивления 36-й моторизованной и 251-й пехотной дивизий.

Для ликвидации угрозы удара во фланг группировки фронта, наступавшей на Сычевку, Ставка потребовала во что бы то ни стало не позднее 12 января взять Ржев, привлекая все войска 29-й и часть сил 39-й армий. Конев решил, используя успех генерала Масленникова, произвести перегруппировку армии Швецова в полосу прорыва и захватитьтород ударами с запада и северо-запада. Но все атаки девяти советских дивизий отражались обороной противника.

Одновременно 11-12 января был введён в прорыв 11-й кавалерийский корпус под командованием полковника Соколова. В его состав входили 18, 24, 82-я кавалерийские и 2-я гвардейская мотострелковая дивизии. Задача корпуса состояла в том, чтобы, достигнув района западнее Сычевки, отрезать противнику пути отхода. В дальнейшем конникам предстояло перерезать автостраду Москва — Минск западнее Вязьмы.

Таким образом, в первую неделю наступления войска Конева достигли успеха лишь на направлении главного удара. Но и этот успех был ограниченным. Хотя к 15 января войска 39-й армии пятью дивизиями вышли на подступы к Сычевке, овладеть городом они не смогли. Железная дорога Ржев — Сычевка — Вязьма оставалась в руках противника. Немцы перебросили сюда дополнительно 1-ю танковую дивизию из района Лотошино и части 208-й пехотной дивизии из резерва. [66] Войска Масленникова были скованы боями и понесли большие потери. Тылы армии, базировавшиеся на одну грунтовую дорогу, отстали; красноармейцы перешли на «самообеспечение» на и без того основательно разграбленной оккупантами территории. Выход в район юго-западнее Сычевки кавалерийского корпуса Соколова ничего не изменил. Поэтому командование фронта вынуждено было почти на неделю задержать конницу на правом фланге 39-й армии до окончательного выяснения обстановки.

16 января Гитлер под предлогом болезни отстранил генерала Штрауса от командования 9-й полевой армией и назначил на его место убежденного национал-социалиста, 50-летнего танкового генерала Вальтера Моделя.

Генерал Конев, получив директиву Ставки, 19 января уточнил задачи своим армиям: 22-й — обеспечивать правый фланг фронта и выйти к Белому; 29-й — овладеть Ржевом; 39-й армии — продолжать уничтожать противника в районе Осуга, Сычевка, не допуская его прорыва на запад и севро-запад; 11-му кавкорпусу — перерезать коммуникации западнее Вязьмы; 31-й армии — наступать левым флангом на Зубцов. Передававшиеся в подчинение Калининского фронта 3-я и 4-я ударные армии должны были развивать наступление на Велиж и Великие Луки.

К 22 января 39-я армия продвинулась на 80-90 км, выйдя на тылы 9-й немецкой армии, а войска Швецова глубоко охватили с северо-запада оленинскую группировку. Войска правого крыла фронта глубоко охватили с северо-запада группу армий «Центр» и вышли в ее глубокий тыл, на подступы к Витебску, Смоленску иЯрцево.

Однако сопротивление противника резко усилилось. Армия генерала Вострухова вела ожесточенные бои за город Белый. Была остановлена 39-я армия. Кавкорпус Соколова прорвался к Вязьме с севера и 26 января перерезал шоссейную дорогу Вязьма — Смоленск, но не смог овладеть городом. [67] Сильный нажим испытывала 29-я армия, отрезавшая оленинскую группировку от главных сил Моделя. Не сумели преодолеть немецкую оборону и армии левого крыла Калининского фронта, наступавшие на Ржев с севера и северо-востока. Конев, обеспокоенный укреплением флангов у основания прорыва еще 21 января, принял решение на перегруппировку 30-й армии с левого крыла фронта в полосу действий обескровленной армии Швецова, но эти меры запоздали.

22 января в 10 часов утра 2 полка 6-го армейского корпуса противника при поддержке авиации перешли в наступление от Ржева вдоль Волги и заняли Ножкино. Одновременно 256-я пехотная дивизия и кавбри-гада СС контрударом от Трушково оттеснили на северный берег реки части 178-й стрелковой дивизии 22-й армии. На следующий день немцы сомкнули фронт по южному берегу реки, восстановив связь между 23-м и 6-м армейскими корпусами, и принялись расширять коридор между Волгой и железной дорогой Ржев — Великие Луки. Войска Калининского фронта оказались разобщенными на две группы: 22, 30, 31-я и часть сил 29-й армий остались на северном берегу Волги и на северных подступах к Ржеву; 39-я армия, основные силы 29-й и 11-й кавалерийский корпус — юго-западнее и южнее Ржева, между Чертолино и Сычевкой.

Генералу Лелюшенко, прибывшему к исходу 23 января в этот район с управлением 30-й армии и двумя стрелковыми дивизиями, было приказано принять под свое командование две оставшиеся дивизии 29-й армии и восстановить положение западнее Ржева. Основные силы Швецова должны были атаковать ему навстречу в Северном направлении. Но противник успел закрепиться на захваченных позициях и ожесточенно их оборонял. [68]

39— я армия, растянувшаяся на 60 км фронтом на восток вдоль железной дороги, столь же безуспешно пыталась взять Осугу и Сычевку-немцы успели перебросить сюда 1-ю и 2-ю танковые дивизии, дивизию СС «Рейх» и другие части. В итоге войска генерала Масленникова сами были вынуждены перейти к обороне. Корпус Соколова также перешел к обороне северо-западнее Вязьмы.

К концу января стало ясно, что войскам Калининского фронта не удалось полностью завершить окружение с севера гжатско-вяземской группировки противника. Их действия стали приобретать позиционный характер, а сами они из окружающих постепенно превращались в окружаемых. Наиболее важные населенные пункты — Ржев, Осуга, Сычевка, Зубцово, Погорелое Городище — и основные коммуникации группы армий «Центр» остались в руках у немцев. Соединения, фактически оказавшиеся в тылу противника, пользовались для сообщения с главными силами узким проходом, сохранившимся между городами Белый и Нелидово.

Западный фронт имел задачу к середине января, нанося главный удар в направлении Вязьмы, уничтожить юхновско-можайскую германскую группировку с тем, чтобы во взаимодействии с войсками Конева достичь общей цели по разгрому основных сил группы армий «Центр». Собственно говоря, армии Жукова без какого-либо перерыва продолжали наступление, начатое 5 декабря 1941 года.

Одновременно с глубокими охватывающими ударами на флангах советское командование предприняло попытку ударом правого крыла Западного фронта с рубежа рек Лама и Руза рассечь окружаемую группировку противника. Решающая роль здесь отводилась 20-й армии под командованием героя Московской битвы генерала А.А. Власова (во всяком случае — официозного героя, хотя генерал Сандалов утверждает, что командарм в этот период отсутствовал, залечивая не то простуду, не то триппер). [69]

В состав 20-й армии входили 331-я и 352-я стрелковые дивизии, 28, 35 и 64-я стрелковые бригады, 134-й и 135-й отдельные танковые батальоны, а также оперативные группы генералов М.Е. Катукова и Ф.Г. Ремизова — 1-я гвардейская, 17-я и 145-я танковые, 40-я стрелковая бригады, 44-я кавалерийская дивизия, 89-й танковый батальон. К началу наступления армию усилили четырьмя стрелковыми бригадами и кавалерийской дивизией, взятыми из соседних 1-й ударной и 16-й армий, пятью артиллерийскими полками РГК, двумя дивизионами РС. Кроме того, для развития успеха армии придавался 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-майора И.А. Плиева с 22-й танковой бригадой и пятью лыжными батальонами.

Перед новой операцией Власов издал приказ, обобщивший итоги первого месяца боев. Из него следует, что армию на добрый лад надо бы не в бой бросать, а в полном составе отправлять в ближайшую учебку:

«Наблюдение и проверки организации боя командирами соединений и частей показывают, что командиры всех степеней плохо организовывают бой, ограничиваясь подчас только отдачей устного приказа. Этим можно объяснить, что несколько дней войска армии ведут бой на ранее достигнутых рубежах, имея незначительный успех на правом фланге.

Перед наступлением командиры разведки не ведут, взаимодействия на местности с другими родами войск не увязывают, в силу чего части и соединения действуют вслепую. Пехота не знает задач артиллерии, артиллерия не знает, где действует пехота. Пехотные командиры (командиры рот, батальонов) заявок артиллерии, как правило, не дают. Войсковые саперы по разведке переднего края не используются…

В процессе боя обстановку командиры частей и соединений в достаточной мере не изучают, потому, как правило, не знают, что происходит на поле боя. В результате чего командиры рот и батарей представлены сами себе. [70]

Приказываю:

1. При организации наступления командирам соединений и частей проводить личную командирскую разведку, определяя на местности задачи наступления. На местности устанавливать взаимодействие с артиллерией и танками по времени и рубежам…

3. Не распылять своих сил и средств на широком фронте, а стремиться бить противника паузком фронте всей массой огня артиллерии, минометов и живой силы. Стремиться обходить укрепленные населенные пункты противника — ни в коем случае не бить в лоб, а бить там, где он не ожидает…

6. Командирам всех степеней непрерывно следить за обстановкой в бою и при необходимости реагировать на нее немедленно…»

С этими напутствиями 20-я армия должна была наступать на Шаховскую на узком 20-километровом фронте. Непосредственно участок прорыва не превышал 8 км. Здесь сосредоточился ударный кулак в составе групп Ремизова, Катукова и 352-й стрелковой дивизии полковника Ю.М. Прокофьева. Во втором эшелоне находились 56-я и 64-я стрелковые бригады. Всего здесь было собрано 70% пехоты, 87% артиллерии и 100% танков. На решающем участке к «артиллерийскому наступлению» привлекалось 296 орудий и 312 минометов, была достигнута плотность 76 стволов и 12,5 танка на 1 км фронта и создано 2-3-х кратное превосходство над противником. Кавалерийский корпус Плиева планировалось ввести в дело на второй день с задачей двигаться на Гжатск.

Севернее вспомогательный удар пятью стрелковыми бригадами наносила 1-я ударная армия генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова.

Немцы удерживали Ламский оборонительный рубеж силами 5-й и 6-й танковых, 35-й и 106-й пехотных дивизий.

К 9 января советские войска не успели закончить сосредоточение, и наступление пришлось отложить. [71] Утром 10 января погода ухудшилась, повалил снег, авиация действовать не смогла. Полуторачасовая артиллерийская подготовка оказалась малоэффективной. В 10.30 ударные группы 20-й армии по снежной целине пошли в атаку. Немцы их уже ждали, мимо их внимания не прошла интенсивная подготовка русской стороны в предыдущие дни. В кровопролитных боях советские части продвинулись задень всего на 2-3 км. Произошло это еще и потому, что ударные группы армии сразу же принялись штурмовать в лоб сильно укрепленные пункты, вместо того чтобы обходить их и стремительно продвигаться дальше, оставляя немногочисленные немецкие гарнизоны для второго эшелона. Так, группа Ремизова «завоевывала» село Захарино, а дивизия Прокофьева — село Тимонино.

За второй день операции и в течение первой половины 12 января ударные группы 20-й армии таким макаром преодолели еще 3 км. В том же темпе двигались вперед левофланговые части 1-й ударной. Генерал Власов хотел ввести в сражение кавалерийский корпус, но Жуков делать это запретил до прорыва обороны противника на всю ее глубину. Корпус Плиева с утра 13 января пришлось все-таки бросить в бой, но это мало что изменило. Войска продолжали лишь медленно прогрызать оборону, продвигаясь вперед со скоростью 3-4 км в сутки. Причем конница и танки двигались на уровне пехоты. Левее ударной группы перешла в наступление 331-я стрелковая дивизия генерал-майора Ф.П. Короля, а затем и все войска армии.

Еще южнее 14 января начала продвигаться 16-я армия генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского, а затем 5-я армия генерал-лейтенанта Л.А. Говорова. На следующий день командующий фронтом приказал генералу Власову не задерживать кавалерийский корпус под Шаховской, а повернуть его на юг и перенацелить на Середу, Гжатск «для перехвата начавшей отход можайской группировки». [72]

Действительно, опасаясь, что образовавшиеся в обороне крупные бреши приведут к глубокому прорыву советских армий на Вяземском направлении и полному развалу фронта группы армий «Центр», фельдмаршал Клюге попросил разрешения отвести свои войска на тыловой рубеж. Гитлер вынужден был дать на это согласие.

В директиве от 15 января он указывал:

«Уполномочиваю командующего группой армий „Центр“ на основании его запроса отвести войска 4-й армии, 4-й и 3-й танковых армий на рубеж восточнее Юхнова, Гжатск, Зубцов, севернее Ржева. Определяющим для прохождения линии фронта является требование, чтобы шоссе Юхнов — Гжатск — Зубцов — Ржев служило в качестве рокадной коммуникации и было защищено от воздействия противника. На вышеуказанном рубеже продвижение противника должно быть остановлено… В этой войне впервые мне пришлось отдать приказ об отходе войск на сравнительно большом участке фронта. Я надеюсь, что этот отход произойдет в достойной немецкой армии форме. Чувство превосходства над противником и фанатическая воля причинить ему максимальный ущерб должны возобладать в немецких войсках во время отхода».

Отвод войск на новые позиции позволял сократить фронт на 100 км и высвободить силы для ликвидации русских прорывов. Чтобы облегчить Клюге управление, 2-я полевая армия была передана в подчинение группы армий «Юг».

В соответствии с директивой фюрера, оказавшиеся под угрозой флангового удара со стороны Волоколамска, а также под воздействием начавшегося наступления 5-й армии Говорова вдоль автострады Москва — Минск, части 4-й, а затем и 3-й танковой армий начали общий отход на Гжатский оборонительный рубеж. 16 января советские войска освободили Лотошино, 17 января — Шаховскую, 20 января — Можайск. [73]

В это же время 2-й гвардейский кавкорпус после двухдневного штурма взял Середу. На этом и закончился путь «подвижной» группы, которую превратили в штурмовую: до Гжатска конники так и не доскакали. Генерал Плиев вспоминает:

«Корпус оторвался от пехоты и успешно развивал наступление. Высланные вперед дозоры донесли, что Середа занята крупными силами противника. На ее окраинах и западном берегу Рузы — хорошо подготовленная система обороны. Перед населенным пунктом с севера на юг тянется широкая полоса открытой местности с большой толщиной снега. Все это пространство было зоной сплошного заградительного огня.Само собой напрашивалось решение обойти этот опорный пункт и продолжать стремительное движение на Гжатск. Об этом решении я доложил прибывшему ко мне начальнику штаба 20-й армии Сандалову.Командование армии приказало не тратить времени (?) на обход и взять Середу атакой с фронта (курсив наш. — Авт.). Атака в лоб опорного пункта через открытое, заснеженное пространство днем, к тому же без заблаговременной подготовки, сводила к нулю наши преимущества и могла привести к затяжному бою с тяжелыми потерями. Но приказ есть приказ».

В итоге 3 кавалерийские дивизии, «не тратя времени» на маневры, двое суток бились за очередную деревню и взяли ее, но «…наши потери из-за лобовой атаки противника были очень большими». Какой уж теперь Гжатск!

К тому же 20 января по приказанию Сталина, считавшего, что немцы находятся при «последнем издыхании», была выведена в резерв 1-я ударная армия и полоса наступления 20-й армии увеличилась вдвое. Вывод из сражения в столь ответственный момент целой армии являлся несомненной ошибкой Верховного Главнокомандования, слишком оптимистично оценивавшего обстановку на фронте.

21 января для отражения контрудара 2-й танковой армии на Сухиническое направление было переброшено управление и отдельные соединения 1б-й армии. [74]

Наступление правого крыла Западного фронта, утратившее ударную силу, постепенно затухало. 25 января советские войска вышли к новым подготовленным немецким позициям на линии Погорелое Городище — Дурыкино — Шанский Завод и остановились. За две недели боев они продвинулись на 40-50 км, тесня противника кровопролитными фронтальными атаками, и выдохлись. Попытка прорвать подготовленную оборону силами всего только двух армий не увенчалась успехом. Хотя до Сычевки по прямой оставалось всего лишь около 50 км, преодолеть эти километры и соединиться с войсками Конева не удалось.

Успешно поначалу развивалось наступление войск левого крыла Западного фронта — 43, 49, 50, 10-й армий и группы генерала П.А. Белова, наносивших удар с юго-востока. В их задачу входило разгромить юхновско-медынскую группировку противника, перехватить железную дорогу Вязьма — Брянск в районе Киров, Людиново и в дальнейшем наступать в общем направлении на Вязьму. Здесь в начале января в результате успешного контрудара советских войск между флангами 4-й полевой и 2-й танковой немецких армий на участке Юхнов, Белев был создан и последовательно расширялся оперативный прорыв, где уже не имелось сплошного фронта.

Главные усилия 43-й армии генерал-майора К.Д. Голубева — 17, 53, 415-я стрелковые дивизии, 26-я танковая и 5-я воздушно-десантная бригады — после овладения Малоярославцем были направлены на захват Медыни, важного опорного пункта на Варшавском шоссе. Преодолев оборону 98-й пехотной дивизии на реке Лужа, 14 января советские войска освободили город. Овладение Медынью являлось крупным успехом и создавало возможность развить удар во фланг юхновс-кой группировке противника. Но немцы очень упорно оборонялись вдоль Варшавского шоссе. [75] Лишь к 29 января дивизиям Голубева удалось овладеть Мятлево и выйти на рубеж реки Изверь. На этом продвижение 43-й армии, увязшей в затяжных боях, по сути, закончилось: охват с севера юхновской группировки, насчитывавшей около девяти дивизий, для нее оказался непосильным.

49— я армия генерал-лейтенанта Н.Г Захаркина в составе 5-й гвардейской, 60,133, 173, 194, 238-й стрелковых дивизий, 19, 26, 30, 34-й стрелковых, 18-й и 23-й танковых бригад вела наступление в сужающемся конусе в общем направлении на Кондрово, Юхнов. Здесь все свелось к лобовому прогрызанию подготовленной обороны. В итоге с 8 по 31 января армия Захаркина продвинулась до Варшавского шоссе северо-восточнее Юхнова на 55-60 км и вынуждена была остановиться.

50— я армия генерал-лейтенанта И.В. Болдина (154, 217, 258, 290, 340, 413-я стрелковые, 31-я кавалерийская дивизии, 112-я и 32-я танковые бригады) наносила удар на Юхнов с юго-востока. Наступление развивалось медленно, лишь правый фланг армии успешно продвигался вперед вдоль южного берега Угры и одновременно с войсками 49-й армии медленно приближался к Юхнову.

Группа генерала Белова, в которую входили 1-я и 2-я гвардейские, 57 и 75-я кавалерийские дивизии 1-го гвардейского кавкорпуса, 239-я и 325-я стрелковые дивизии, а также 5 лыжных батальонов, в начале января быстрее всех выдвинулась к Юхнову и завязала бои на южных подступах к нему еще до подхода армии Болдина. Об этом критическом для немецких войск моменте бывший начальник штаба 4-й полевой армии генерал Блюментрит пишет:

«Намерения русских понятны. Они планировали двойное окружение 4-й армии путем нанесения ударов на севере и на юге. Их окончательной целью было окружение и уничтожение этой армии на ее позициях западнее Москвы. Немецкое командование почти не надеялось избежать окружения и разгрома огромной южной группировки. Русские медленно расширяли брешь между 2-й танковой и 4-й полевой армиями. [76] У фельдмаршала фон Клюге не было резервов, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над южным флангом. Более того, 4-ю армию связывала с тылом только одна дорога. Она проходила через Юхнов, Медынь, Малоярославец и Подольск… Если бы русские, наступая с юга, сумели захватить нашу единственную жизненную артерию, с 4-й полевой армией было бы покончено… Что-то вроде чуда произошло на южном фланге 4-й армии. Нам было непонятно, почему русские, несмотря на их преимущество на этом участке фронта, не перерезали дорогу Юхнов — Малоярославец и не лишили 4-ю армию ее единственного пути снабжения. По ночам кавалерийский корпус Белова… продвигался в нашем глубоком тылу по направлению к Юхнову. Этот корпус достиг жизненно важной для нас коммуникации, но, к счастью, не перерезал ее. Он продолжал двигаться в западном направлении и скрылся где-то в огромных Богородицких болотах».

Даже по признанию германских генералов, положение под Юхновом складывалось исключительно удачно для наступавших. Группа Белова, уже достигнувшая Варшавского шоссе, имела все шансы, повернув на Медынь, окружить и уничтожить во взаимодействии с 43, 49 и 50-й армиями главные сили 4-й полевой армии генерала Людвига Кюблера. В этот момент Жуков, которому окружения одной армии противника было недостаточно, и сотворил для немцев «чудо»: он приказал Белову наступать на Мосальск, а оттуда — на Вязьму. Овладеть Юхновом поручалось 50-й армии генерала Болдина.

«Мы с большим огорчением вынуждены были прекратить бой, близившийся к успешному завершению, и повернуть на Мосальк, — пишет Белов. — По мнению командования Западного фронта, захват Мосальска должен был развязать нам руки для предстоящего рейда на Вязьму. Но эта дополнительная операция задержала нас на семь суток. [77] За это время немцы успели закрыть разрывы в своих боевых порядках… пока части 50-й армии подошли к городу, немцы успели усилить оборону за счет войск, отступивших от Калуги и Малоярославца. Задачу, которую в первые дни января наша группа могла решить сравнительно легко и быстро, 50-я армия выполнить не сумела, так как время было упущено… Возможность окружить и разгромить 4-ю полевую армию гитлеровцев была потеряна. Избежала окружения и 9-я полевая армия немцев. Из двух зайцев не удалось убить ни одного».

9 января 325-я стрелковая дивизия своими силами овладела Мосальском, выбив немногочисленный гарнизон противника, а войска Белова, совершив бессмысленный крюк в 60 км, вновь повели наступление на Варшавское шоссе, в районе Людково, Соловьевка, получив при этом «ободряющую» радиограмму Военного совета фронта:

«Отсутствие горючего, снарядов, продовольствия происходит от вашей беззаботности. Вы не занимаетесь устройством тыла, ложно думая (?), что эта обязанность лежит на тыле фронта».

Любопытно представляли себе в высоком штабе организацию снабжения как раз оперативной группы фронта, подчиненной непосредственно Жукову, собранной из различных соединений и собственных тыловых структур не имеющей. И как генералу Белову при такой постановке вопроса прокормить 28 тыс. подчиненных и 10 тыс. лошадей?

Германское командование понимало всю важность удержания в своих руках шоссе, являвшегося «единственной жизненной артерией» 4-й полевой армии, и принимало все меры для укрепления на подступах к нему системы многочисленных опорных пунктов и узлов сопротивления. Оборону здесь держали части 19-й танковой, 10-й моторизованной и 216-й пехотной дивизий. Находящееся позади них шоссе позволяло быстро маневрировать резервами, германская авиация, как обычно, господствовала в воздухе. [78]

С середины января в течение десяти дней войска группы Белова вели напряженные и безуспешные бои под Соловьевкой и Трушково, нащупывая слабое место для прорыва на север. Наконец в ночь на 25 января одному из лыжных батальонов, шедшему через лесополосу, удалось внезапным ударом захватить участок шоссе. Немедленно Белов подтянул сюда свои главные силы. К утру 27 января 2-я гвардейская и 75-я кавалерийская дивизии пересекли Варшавское шоссе. Сутки спустя переход совершили оставшиеся 3 кавдивизии. Вслед за конниками в прорыв должна была войти стрелковая дивизия, танковая бригада, а также тыловые подразделения группы. Однако сделать этого не удалось.

Вспоминает П.А. Белов:

«Генерал Захаров (боевой заместитель Жукова, прибывший подгонять Белова. — Авт.)обещал мне, что прорыв будет расширен и закреплен. У меня не было оснований ставить под сомнение его обещания. Однако немцы, едва только конница пересекла шоссе, сомкнули за нами свои фланги. Целую неделю я посылал радиограммы командирам 325-й стрелковой дивизии и 2-й гвардейской танковой бригады. Ни пехота, ни танки прорваться через шоссе не сумели. Повторилось почти то же самое, что произошло с войсками Калининской группы… Моя группа оказалась отрезанной от главных сил».

Генерал Захаров оказался не способен сдержать свое обещание. Да и то сказать, одно дело махать кулаком перед носом подчиненных, другое — на равных тягаться с Клюге. В результате из группы Белова через Варшавское шоссе прорвался только 1-й гвардейский кавкорпус (около 7000 человек), без дивизионной и зенитной артиллерии, танков и обозов.

Для содействия войскам Западного фронта в прорыве немецкой обороны было принято решение высадить юго-западнее Вязьмы воздушный десант в составе двух батальное 201-й воздушно-десантной бригады и 250-го стрелкового полка. Районом десантирования выбрали деревню Желанье в 35-40 км за линией фронта. Высадку планировалось провести в несколько этапов: выброска парашютистов для захвата и удержания посадочной площадки; высадка стартовой команды и прием посадочного десанта. [79] Операцию обеспечивал 21 транспортный самолет ПС-84 и несколько бомбардировщиков ТБ-3, выделенные из состава 23-й авиадивизии для перевозки 45-мм пушек.

В ночь на 18 января в район деревни Желанье было выброшено 452 десантника. Вечером того же дня высадились 65 человек стартовой команды, а в ночь на 19 января — еще 200 парашютистов. В течение всего дня 20 января они готовили посадочную площадку, на которую в следующие 3 ночи транспортными самолетами был доставлен 250-й стрелковый полк майора Солдатова. Всего в район Желанье было высажено 1643 человека, переброшено более 100 пулеметов, 90 минометов и «сорокопяток». После высадки оба парашютных батальона под командованием капитана Суржика 24-27 января захватили деревни Ключи, Петрищево, Тырновка, в которых, в общем, немцев и не было, после чего соединились с 1-м гвардейским кавкорпусом.

Ветераны ВДВ считают, что в целом десант свою задачу выполнил: «захватил и удерживал указанный ему район». Однако у генерала Белова действия парашютистов особых восторгов не вызвали, поскольку никакой реальной помощи при прорыве через Варшавское шоссе его группа не получила:

«Мне было известно, что десять суток назад в тылу врага высадился авиадесантный отряд — два батальона парашютистов, общей численностью более семисот человек. Командовал отрядом капитан И.А, Суржик. Парашютисты имели приказ наступать на юг, на деревню Людково, и помочь нашему корпусу прорвать оборону противника. Однако активных действий отряд не вел и практической помощи нам не оказал… Одна из рот парашютистов достигла Тырновки, где и остановилась. Проезжая через эту деревню, мы встретились наконец с десантниками. Я решил сделать в Тырновке привал. За Суржиком были посланы на лыжах несколько парашютистов, и капитан довольно быстро явился ко мне. [80] На вопросы о том, почему он держит свои силы далеко от линии фронта, почему не наступал ни на Людково, ни на Стреленки, Суржик не мог дать вразумительного ответа. У меня сложилось впечатление, что командир парашютистов — человек чересчур осторожный, не способный действовать настойчиво и проявлять инициативу».

30 января к кавалеристам присоединился и полк Солдатова. Дальнейший успех группы, по мнению Жукова, зависел от быстроты ее действий. Поэтому он приказал Белову двигаться вперед с наличными силами, не ввязываясь в затяжные бои у Варшавского шоссе. Конники начали форсированный марш-маневр на Вязьму, до которой оставалось пройти около 40 км.

10— я армия (322, 323, 324, 326, 328 и 330-я стрелковые дивизии) под командованием бывшего начальника Главного разведывательного управления Красной Армии, добросовестно, в соответствии с указаниями товарища Сталина, прохлопавшего немецкое нападение в 1941 году, генерал-лейтенанта Ф.И. Голикова находилась на заходящем фланге Западного фронта. Ведя непрерывно бои в течение месяца в условиях зимнего бездорожья, армия наступала веером по отдельным направлениям. Ее дивизии двигались на запад вдоль дорог, не имея локтевой связи друг с другом, на интервалах 20-30 км и более. Вины Голикова здесь в общем-то и нет, поскольку командующий фронтом через голову командарма лично ставил задачи каждому соединению, жонглируя ими по собственному усмотрению.

Уровень подготовки войск 10-й армии ничем не отличался от уровня других армий, т. е. был весьма невысок. Начальник политотдела доносил в политуправление фронта: [81]

«…Наибольшее количество преступлений отмечено в частях 385 сд по вине командира дивизии, преступно руководившего вверенными ему войсками, неспособного организовать боевые операции не только соединения в целом, но и отдельными частями, благодаря чему не выполнено ни одного боевого приказа Военного совета армии.

Командир дивизии полковник Савин и военный комиссар Нестерук не организовали систематической разведки врага, расположения его огневых средств, тщательного изучения местности и путей подхода к расположению противника, а порой и, своевременно не имея данных о силах противника, назначали атаки вслепую, от чего части несли большие потери.

В силу отсутствия командирской воли и большевистской настойчивости, в сознание массы бойцов и командиров не внедрялось высокой политической сознательности, железной воинской дисциплины, наступательного порыва, бодрости и уверенности в победе над врагом.

В силу этого во время проведения боевых операций отдельные лица начальствующего состава и бойцов преступно не выполняли приказы, проявляли неорганизованность, трусость и панику, бросали оружие и бежали с поля боя».

А откуда могли взяться у бойцов необходимые навыки, если даже стрельбу из винтовки освоили далеко не все. Вот донесение о том, как проводилась боевая подготовка в 325-й стрелковой дивизии:

«…В процессе учебы имели место недостатки. Иногда командиры учат тому, чего нет по расписанию, а именно: регулирование строевого шага, повороты на месте, а не тому, с чем придется столкнуться на войне. Части соединения ускоренную программу прошли не полностью, качество подготовки низкое. Требуется доработка… Отсутствие учебного и боевого оружия, боеприпасов не позволяет изучать материальную часть, не дает возможности подготовить личный состав для боя… Из имущества связи и артиллерии ничего не имеется… Занятия личный состав проводит с применением самодельного деревянного оружия (!)». [82]

Пройдя «ускоренную программу» и не усвоив даже ее, но с «отрегулированным» строевым шагом, дивизии меняли деревянное оружие на боевое и отправлялись на фронт — «на доработку». По свидетельству генерала М.И. Казакова основным и единственным критерием, определяющим боеспособность соединений, многие советские военачальники считали укомплектованность их личным составом: чем больше народу — тем мощнее дивизия, тем более значительные задачи перед ней можно ставить. Такой вот детерминизм.

О порядке в танковых войсках дает представление приказ командующего Западным фронтом, озаглавленный «О боевом использовании и сбережении танков»:

«Войска фронта несут большие и неоправданные потери. Причины огромных потерь танков заключаются в том, что танки бросаются в бой без предварительной и тщательной подготовки, увязки взаимодействия на местности с артиллерией, пехотой и авиацией по халатности и легкомысленности танкистов и общевойсковых командиров. Задачи ставятся письменно — в хате и только на карте. Время на подготовку бригад не отводится. Перегруппировки осуществляются днем, под ударами авиации и огня артиллерии противника. Командиры танковых частей вводят бригады в бой без соответствующей технической подготовки, без разведки местности, без подготовки эвакосредств, пытаются решать боевые задачи одними танками, без пехоты. Слабо организуется обеспечение саперами, пехотой и артиллерийской поддержкой.

Сами танкисты, получив задачу, решают ее без надлежащего искусства, прямолинейно и, чаще всего, лобовой атакой. Танкисты не изучают скрытых подступов к противнику и мертвых пространств, а в результате этой безответственности несут большие потери. В некоторых случаях отмечается вредительское отношение танкистов к материальной части (ломают машины перед передним краем, затягивают ремонт)».

Отличились и артиллеристы-новаторы Западного фронта, догадавшиеся использовать орудия особой мощности для борьбы с танками противника! Ставке пришлось отправлять в войска главного артиллериста страны генерала Н.Н. Воронова, чтобы разобраться — куда же уходит прорва дорогостоящих снарядов:

«Огромные орудия применялись для борьбы с танками противника, дорогие снаряды тратились попусту… Я побывал на батареях и убедился, что в неправильном использовании мощной артиллерии повинны общевойсковые и артиллерийские начальники».

Такие армии, в силу необходимости, можно было бросить на чашу весов в критический момент, когда стоял вопрос о спасении Москвы, но окончательно разгромить «гитлеровских мерзавцев» в 1942 году они, как оказалось, были не способны. Может быть, были приняты кардинальные меры к улучшению качества подготовки новых формирований? А зачем, если проще — увеличить их количество? Необученных, часто и невооруженных новобранцев бросали в бой без колебаний всю войну.

Немцы не могли позволить себе подобной роскоши. На первое место в вермахте ставилась профессиональная подготовка пополнений и вновь сформированных дивизий, после чего — требование Гитлера — их можно было привлекать к участию в операциях, но таким образом, чтобы они «привыкали к борьбе с противником». Сталин предпочитал экстенсивный способ ведения войны: забрасывать врага трупами красноармейцев.

Общая полоса наступления 10-й армии, имевшая в середине декабря ширину 25 км, в январе достигла 150 км на пространстве между Юхновом и Брянским фронтом. Танков и тяжелой артиллерии у Голикова не было. Правда, и немцы на рубеже от Кирова до Мосалька могли наскрести не более трех расчетных дивизий, включая тыловые, запасные и полицейские батальоны. [84]

К 11 января войска Голикова, окружив гарнизон врага в Сухиничах., освободили города Мосальк, Людиново, Киров и вышли на подступы к Жиздре, Зикеево. Части 326-й стрелковой дивизии полковника Немудрова захватили станцию Барятинскую, где обнаружился настоящий клад: огромные запасы советских артиллерийских и стрелковых боеприпасов, которые немцы не успели взорвать. Как вспоминает маршал Голиков:

«В последующем из этого склада в течение нескольких месяцев снабжались войска не только нашей армии, но и соседних».

Однако в районе Занозная, где находился крупный аэродром противника, советские войска натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Атаковавшие на этом направлении 330-я и 326-я дивизии понесли большие потери, особенно от воздействия вражеской авиации, и исчерпали свои наступательные возможности. В полках осталось по 250-300 штыков. Дивизия Немудрова за период с 9 по 19 января потеряла убитыми и ранеными 2562 человека.

Тем временем германское командование создало в районе Брянска группировку из частей 4-й и 18-й танковых, 339, 211 и 208-й пехотных дивизий. Начиная с 12 января прибывшая из Франции 208-я дивизия при поддержке танков приступила к «прощупыванию» левого фланга 10-й армии, контратакуя из района Зикеево в направлении на Сухиничи. Авиация люфтваффе бомбила и обстреливала боевые порядки советских войск, а окруженный в Сухиничах немецкий гарнизон — два батальона 216-й пехотной, один батальон 403-й охранной, один батальон 56-й пехотной дивизий, маршевый и строительный батальоны под общим командованием генерал-майора фон Гильза — начал активную разведку на нескольких участках, отыскивая слабые места в непрочном кольце, созданном 324-й стрелковой дивизией генерал-майора Н.И. Кирюхина. Было очевидно, что немцы, учитывая глубокий выход армии Голикова к западу, ее растянутое по фронту положение, а также слабо прикрытый уступ между флангами Западного и Брянского фронтов, готовят контрудар под основание советского клина наступления. [85]

Отсутствие локтевой связи между этими двумя фронтами беспокоило и Ставку ВГК. По ее распоряжению 61-я армия Брянского фронта, которой командовал генерал-лейтенант М.М. Попов, с 13 января передавалась в подчинение Жукова. Однако задача армии по уничтожению белевско-болховской группировки противника не была изменена, между ней и левым крылом Западного фронта по-прежнему оставался 70-километровый разрыв.

С середины января на левом фланге 10-й армии развернулись напряженные бои. Нанося сосредоточенный удар вдоль железной дороги Зикеево — Сухиничи, противник оттеснил растянутые по фронту части 322-й стрелковой дивизии, в которой насчитывалось не более 4500 человек, к северо-востоку и стал продвигаться вперед.

19 января немцы возвратили Людиново, выбив из города 323-ю стрелковую дивизию. Таким образом, за одну неделю обстановка на левом фланге армии сильно осложнилась. За 8 дней, используя фланговое поло жение и промежутки в расположении советскимх войск, германский «кулак» продвинулся вперед на 40-45 км. Дивизии Голикова, попавшие под фланговый уцар, вынуждены были приостановить наступление, отойти к северу от Людиново, к северо-западу и северо-востоку от Жиздры и перейти к обороне.

Из— за неполных и противоречивых данных, поставляемых разведкой, штаб армии некоторое время не мог разобраться в обстановке и, надеясь справиться с ситуацией самостоятельно, особо тревожных донесений в штаб фронта не предоставлял. Генерал Голиков принял решение окружить и уничтожить противника.

Вопрос об организации обороны даже не ставился. Во-первых, его войска обороняться не умели, во-вторых, учитывался моральный фактор: «Как отзовется на настроении наших людей, в том числе на командо-политическом составе, внезапный переход к обороне?…» [86] Организация правильной обороны в то время была для наших генералов малоизвестной наукой и считалась признаком проявления трусости:

«Надо было наступать, всемерно борясь за боевую инициативу и навязывая наступающему врагу свою волю. Не менее важным это было и с точки зрения сохранения должного морального состояния личного состава, включая командиров».

К 22 января Голиков закончил перегруппировку своих войск. Против немецкого острия выдвинулись 328-я стрелковая, прибывшие из резерва 12-51 гвардейская дивизия и 146-я танковая бригада, имевшая 14 легких танков. На флангах наступавшей германской группировки сосредоточились 323-я и 322-я стрелковые дивизии. 23 января войска 10-й армии начали «навязывать свою волю»: с фронта перешли в наступление 328-я стрелковая и 12-я гвардейская дивизий, одновременно были нанесены фланговые удары. Однако немцы, «не боявшиеся» рыть окопы на каждом занятом рубеже, всюду упорно удерживал и позиции, отбивали советские атаки, сохраняя «должное моральное состояние», и неуклонно продвигались вперед. Сухиническая группировка фон Гильза численностью около 8000 человек начала прорыв из города. После жестоких боев к исходу 27 января 18-я танковая и 216-я пехотная немецкие дивизии соединились в районе Николаево.

С 28 января в районе Сухиничей была создана новая 16-я армия во главе с прибывшим сюда с правого крыла фронта генералом Рокоссовским. В ее состав вошли 5 стрелковых дивизий и танковая бригада, переданные от Голикова, 11-я гвардейская стрелковая дивизия и 2 лыжных батальона. 10-я армия, которую возглавил генерал-лейтенант В.С. Попов, с оставшимися у нее двумя дивизиями и новой 385-й стрелковой продолжала удерживать занимаемые рубежи к северо-западу от правого фланга 16-й армии.

Дальнейшие боевые действия на Жиздринском направлении вели войска Рокоссовского, которые 29 января заняли Сухиничи (немцы, деблокировав гарнизон, оставили город без боя), после чего получили от командования Западного фронта задачу: [87]«…наступательными действиями продолжать изматывать противника (курсив наш. -Авт.), лишая его возможности прочно закрепиться и накапливать силы».

Что это означает, знал только гениальный Жуков. Генерал Рокоссовский, по собственному признанию, не понимал: «Одно дело изматывать врага оборонительными действиями, добиваясь выравнивания сил… Но можно ли „изматывать и ослаблять“ наступательными действиями при явном соотношении сил не в нашу пользу, да еще суровой зимой?» Ответ маршала на этот вопрос был изъят из его мемуаров и опубликован лишь в 1990 году:

«Наступательными действиями мы изматывали свои войска во много раз больше, чем вражеские. Это изматыва-ние было выгодно противнику, а не нам (курсив наш. — Авт.). Наши силы были уже исчерпаны до предела. Командование фронта не могло не знать этого, а раз так, то оно не имело права требовать от войск того, чего они выполнить не могли. Получалось, что Ставка и Генеральный штаб не хотели видеть настоящего положения дел, а командование фронтов, зная хорошо состояние войск, не желало доказывать несостоятельность наступательных мероприятий. Механически отписываясь директивами, явно невыполнимыми, оно перекладывало ответственность на командование армий… Обстоятельный доклад об этом, подкрепленный подсчетами и выводами, был представлен командующему фронтом. Как и следовало ожидать от Г.К. Жукова, ответ он дал короткий и в резком тоне. Его реакция исключала надежду на то, что там, наверху (фронт, Ставка) поймут, может быть, что наступила пора подумать и о накапливании сил для летней кампании, а не доводить войска, как говорится, до ручки».

Жуков принципиально не признавал никаких оборонительных действий. Где бы он ни командовал, организованная им «оборона» всегда представляла собой непрерывную череду контратак и контрударов до полного истощения своих войск, и как обмолвился артиллерийский маршал Н.Н. Воронов: «Наше счастье, что силы советского тыла неисчислимы». [88]

Боевые действия в полосе 16-й армии в итоге свелись к борьбе за отдельные опорные пункты юго-западнее Сухиничей. Кто быстрее «изматывался» в ходе каждодневных штурмов, догадаться несложно:

«Наша пехота наступала тогда жиденькими цепями; они преодолевали глубокий снег под сильным огнем, при слабой артиллерийской поддержке из-за малочисленности стволов и недостатка снарядов. Еще не видя врага, задолго до атаки героическая пехота выбивалась из сил, несла потери… — пишет Рокоссовский. — Сложность заключалась еще и в том, что мне была непонятна основная цель действий войск Западного фронта. Генералиссимус Суворов придерживался хорошего правила, согласно которому „каждый солдат должен знать свой маневр“. И мне, командующему армией, хотелось тоже знать общую задачу фронта и место ар мии в этой операции. Такое желание — аксиома в воемнном деле. Не мог же я удовлетвориться преподнесенной мне комфронтом формулировкой задачи — „изматывать противника“, осознавая и видя, что мы изматываем прежде всего себя».

Этим бессмысленным избиением собственных войск Жуков занимался еще почти 2 месяца. Немецкие аналитики очень быстро раскрыли нехитрые секреты советского наступательного искусства, обобщив собранную информацию в специальном бюллетене от 14 января 1942 года:

«…Атаки русских проходят, как правило, по раз и навсегда данной схеме — большими людскими массами и повторяются по несколько раз без всяких изменений. Наступающая пехота компактными группами покидает свои пехотные позиции и с большого расстояния устремляется в атаку с криком „Ура“. Офицеры и комиссары следуют сзади и стреляют по отстающим.

В большинстве случаев атаке предшествует разведка боем на широком фронте, которая после прорыва противника или просачивания в наше расположение переходит в решительное нападение с тыла и флангов.Артиллерийская подготовка атаки проводится редко…

Свои атаки русские начинают в сумерки или на рассвете. Пользуясь темнотой, туманом, вьюгой или дождливой погодой, русские занимают перед этим исходные позиции для атаки.Отбитые атаки повторяются снова, не щадя сил и ничего не менял. Трудно предположить, что на протяжении одного боевого дня наступления атакующая часть каким-либо образом сменит схему проведения атаки (курсив наш. — Авт.).

Таким образом, для отражения атак русских нужны крепкие нервы и сознание того, что наше прекрасное стрелковое оружие в состоянии противостоять массовому наступлению русских…»

61— я армия, которой командовал талантливый пьяница Маркиан Попов-342, 346, 350, 356, 387-я стрелковые, 91-я и 83-я кавалерийские дивизии, 66-я танковая бригада, 142-й отдельный танковый батальон, 2 гвардейских минометных дивизиона — находилась в аналогичном положении. В армии к концу января насчитывалось 42829 солдат и офицеров, 160 полевых и 70 противотанковых орудий, 372 миномета и 25 танков. Войска Попова продолжали напряженную борьбу с войсками 2-й танковой армии, упорно оборонявшимися в районе Белев, Волхов. При этом, если в начале 61-я армия наступала на фронте 75 км, то с 13 января перед ней была поставлена задача закрыть 70-километровый разрыв с Западным фронтом, в состав которого она передавалась. К концу января правофланговым частям удалось продвинуться в целом на глубину 55-60 км и охватить фланг болховской немецкой группировки. Сил продолжать наступление не было, борьба приняла затяжной характер. [90]

К началу февраля наступление в полосах 10-й, 16-й и переданной из состава Брянского фронта 61-й армий фактически прекратилось.

Абсолютно никакого успеха с 8 января не имели вразнобой наступавшие две другие армии Брянского фронта — 3-я под командованием генерал-лейтенанта П.И. Батова и 13-я армия генерал-майора Н.П. Пухова (всего 12 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий, 14 лыжных батальонов, одна танковая бригада).

Основные события разворачивались на центральном участке Западного фронта.

Здесь 5— я армия генерал-лейтенанта Д.А. Говорова (19, 32, 50, 108, 144, 329, 336-я стрелковые, 82-я мотострелковая дивизии, 37, 43, 60-я стрелковые, 20-я танковая бригады), имевшая задачей овладеть Можайском и продвигаться на Гжатск, 9 января своими левофланговыми соединениями прорвала оборону противника и повела энергичное наступление вдоль автострады Москва-Минск. 20 января войска Говорова после 3-дневного штурма заняли Можайск, 22 января 19-я стрелковая дивизия генерал-майора Н.С. Дронова взяла Уваровку — последний крупный опорный пункт немцев на территории Московской области. 30 января, продвинувшись на 80 км, 5-я армия уперлась в новый оборонительный рубеж противника в 18-20 км восточнее Гжатска, который прорвать не смогла, хотя в ее состав вошла часть сил 16-й армии — 26-я и 354-я стрелковые дивизии и 36-я стрелковая бригада. Но войска были сильно истощены, в дивизиях оставалось по 2500 человек.

Как раз в это время в 32-ю дивизию вернулся из госпиталя лейтенант И.М. Третьяк:

«Встретили меня радушно, как бывалого фронтовика, но попотчевать особо было нечем. На паек выдавались сухари, в приварок шла конина. Было холодно и голодно. В таких условиях какая же поправка после лечения? Вместо того чтобы окрепнуть, организм ослаб. Открылись раны». [91]

Южнее вела наступление 33-я армия генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова. В состав армии входили 93, 110, 113, 160, 201, 222, 338-я стрелковые и 1-я гвардейская мотострелковая дивизии. 19 января после 3-дневных упорных боев за город армия освободила Верею. После этого Ефремов получил приказ повернуть войска на Дубну и нанести удар в направлении Вязьмы. 24 января головные дивизии, отбивая контратаки противника, вышли к Шанскому Заводу, а сутки спустя 93-я стрелковая дивизия овладела станцией Угрюмово. 26 января войска армии форсировали реку Воря. Выход передовых частей армии в этот район означал, что им удалось с ходу и внезапно для противника глубоко вклиниться в его оборону и овладеть рядом важных населенных пунктов, открывавших дорогу на Вязьму.

После непродолжительных боев на рубеже реки Воря 113, 338 и 160-я стрелковые дивизии в течение 26-28 января продвинулись еще глубже и достигли рубежа Кузнецовка, Морозово в 30 км юго-восточнее Вязьмы. Противник в излучине Угры стремился задержать их продвижение, но эти попытки успеха не имели. Вслед за войсками Ефремова в немецкий тыл прорвалась 329-я стрелковая дивизия из состава 5-й армии.

Генерал Ефремов, опытнейший и образованный военачальник, не умевший, правда, «бить в морду командиров соединений» и бывший в этом смысле «белой вороной» в Красной Армии, находился 31 января в районе Износок, где пытался организовать фланговое обеспечение прорыва. Однако Жукова подобные мелочи не интересовали, он гнал войска вперед безо всяких изысков.

Полученная командармом телеграмма командующего фронтом была похожа на выговор: [92]

«Ваша задача под Вязьмой, а не в районе Износки. Оставьте Кондратьева в Износках. Самому выехать сейчас же вперед».

(Тридцать лет спустя маршал Жуков напишет: «Генерал-лейтенант Михаил Григорьевич Ефремов решил сам встать во главе ударной группы армии и стремительно двигаться с ними на Вязьму».)

Оставив армию на начальника штаба, Ефремов лично возглавил 12-тысячную группу из трех прорвавшихся дивизий. 1 февраля 113-я стрелковая дивизия достигла района Дашковка, 160-я дивизия — района Лядо и 338-я — района Воробьевка. С этого рубежа 2 февраля группировка 33-й армии начала наступление на Вязьму.

Стремясь побыстрее завершить окружение противника, Ставка ВГК еще 15 января приняла решение выбросить в тылу неприятеля крупный воздушный десант с задачей оседлать железную дорогу и автостраду Москва — Минск, не допустить подхода резервов врага с запада и отход его войск из района Вязьмы. Десантники должны были также содействовать советским войскам, наступавшим с севера и юго-запада. Это было смелое решение: массовая высадка воздушного десанта ночью, в зимних условиях являлась уникальным предприятием. Трудности его осуществления усугублялись еще более скоропалительностью подготовки, бездарностью планирования и исполнения.

Для проведения операции выделялся 4-й воздушно-десантный корпус (ВДК) под командованием генерал-лейтенанта А.Ф. Левашова. В состав корпуса входили 8, 9 и 214-я бригады, насчитывавшие около 10 тыс. парашютистов. Общее руководство десантированием возлагалось на командующего ВВС Красной Армии генерала П.П. Жигарева (он руководил из Москвы), а непосредственная подготовка десанта к высадке — на командующего воздушно-десантными войсками (ВДВ) генерала В.А. Глазунова (разместил свой КП в Калуге). Начало операции было назначению на 22 января. [93]

На обеспечение выброски выделялась авиационная группа из 39 транспортных самолетов типа ПС-84 из состава Гражданского воздушного флота (ГВФ) и 22 ТБ-3 из состава ВВС. Такое, явно недостаточное, количество самолетов могло обеспечить десантирование корпуса не менее чем за 3-4 суток, да и то при самых благоприятных условиях, если делать по 2-3 вылета за ночь. Воздушное прикрытие на маршруте и ведение разведки обеспечивала спецгруппа самолетов Пе-3 из 9-го дальнебомбардировочного авиаполка.

Исходным районом для десантирования был выбран аэроузел из трех аэродромов, находившийся в 30 км от линии фронта в районе Калуги. Аэродромы не были оборудованы укрытиями для машин и личного состава, не имели зенитных средств и вдобавок были хорошо известны немцам. Зато небольшое их удаление от линии фронта позволяло транспортной авиации совершить большее количество самолето-вылетов и обеспечить выброску максимально возможного числа людей и грузов в течение суток. Для прикрытия района сосредоточения от авианалетов противника было выделено 19 истребителей 402-го авиаполка, которые выполняли, кроме этой, и другие задачи в интересах фронта.

Перебазирование частей воздушно-десантного корпуса по железной дороге из Подмосковья в исходный район началось 17 января и продолжалось девять суток вместо намеченных двух. По пути «внезапно» выяснилось, что мост через Оку у Алексина взорван немцами при отступлении и еще не восстановлен. Пришлось производить перегрузку из эшелона в эшелон через реку по льду. Скрытности сосредоточения войск обеспечить не удалось, так как никто об этом и не задумывался. Как в пути, так и по прибытии в исходный район парашютное имущество не маскировалось, личный состав расхаживал в десантных комбинезонах, штабы частей с удобствами располагались в населенных пунктах, только недавно освобожденных и наводненных германской агентурой. [94]

Разработанный совместно штабами ВВС и ВДВ план воздушно-десантной операции определял цели и задачи десанта, состав сил, вопросы оперативного и боевого обеспечения, однако взаимодействия с войсками фронта, в интересах которого он применялся, даже не рассматривались. Выброску всего десанта планировалось осуществить в ночное время, передового отряда — днем. В связи с задержкой сосредоточения в исходный район, операция была перенесена на 26-27 января.

24 января Жуков приказал генералу Левашову: высадить в течение 26-27 января основные силы 4-го ВДК и удержать указанный на карте рубеж с целью отрезать противнику отход на запад. Частью сил корпус должен был занять оборону фронтом на восток на участке от Реброво до Березников протяженностью около 8 км по линии бывших советских оборонительных рубежей, построенных в октябре 1941 года. Резерв корпуса намечалось сосредоточить в 6-8 км западнее указанного рубежа в готовности к действиям как в сторону Вязьмы, так и в направлении Смоленска. Одному усиленному батальону было приказано занять оборону фронтом на запад, восточнее Днепра. Особое внимание обращалось на то, что главные усилия ВДК следует направить на восток с задачей задержать противника, отступавшего из района Вязьмы. Вопросы взаимодействия с наступавшими войсками Западного фронта, с той же 33-й армией, как у же говорилось, не рассматривались. Ставя эти задачи, ни Жуков со своим штабом, ни командование ВВС не могли предоставить Левашову никаких достоверных данных о наличии противника в районе десантирования, несмотря на то что вокруг Вязьмы активно действовали партизаны, отряды майора Солдатова и капитана Суржика. Впоследствии оказалось, что выбранный район насыщен значительным количеством немецких войск и гарнизонов. Командир корпуса был оптимистично ориентирован штабом фронта в том смысле, что враг уже разбит, повсеместно отступает и преследуется нашими частями. [95] Поэтому план десантирования был больше похож на план проведения воздушного парада: самолеты в нем летали четко по графику, совершая по 5-6 рейсов за ночь, летчики выходили точно на цели, сроки выполнения задач рассчитывались строго по нормативам. Сложные метеоусловия, возможный выход из строя и без того немногочисленных транспортных самолетов и их потери, противодействие со стороны противника — все это в расчетах не учитывалось.

В качестве передового отряда десантировался 2-й парашютно-десантный батальон 8-й бригады. Его командир, капитан М.Я. Карнаухов, получил задание: десантироваться в районе деревни Озеречня и обеспечить высадку главных сил корпуса.

Передовой батальон высаживался в тыл противника днем 27 января. Даже в дневное время из-за сильной метели пилоты не смогли правильно определить Озеречню и выбросили десантников с большой высоты в районе Таборы, на 18 км южнее цели. Парашютистов разбросало в радиусе 20-25 км от Таборы, в результате некоторые из них попали и в Озеречню, где оказались немцы. Четыре человека были захвачены в плен и поутру повешены. Сбор десантников продолжался всю ночь, из 648 человек встретиться в условленном месте удалось всего 476. Большое количество грузов с боеприпасами, лыжами и продовольствием так и не было найдено. При этом комбат не мог доложить командованию корпуса о результатах десантирования, поскольку начальника радиостанции с рацией дальней связи занесло далеко в сторону от места приземления Карнаухова и штаба передового отряда. Самостоятельно радист установить связь с «Большой землей» тоже не мог, так как переговорные таблицы находились у начальника связи батальона. Разыскивали они друг друга еще трое суток. [96]

Капитан Карнаухов принял решение оставить в деревне Таборы небольшую группу, которой надлежало подготовить площадку и световые сигналы на тот случай, если авиаторы повторят ошибку. Рано утром 28 января, не дожидаясь полного сбора людей, комбат повел десантников в район Озеречни, где планировалась высадка главных сил корпуса. К ночи батальон выбил немцев из деревни. В целом передовой отряд, из-за ошибки летчиков, задачи не выполнил и своего назначения не оправдал.

Генерал Левашов, не имея связи с передовым отрядом, решил продолжать десантирование 8-й воздушно-десантной бригады в район Озеречни. В ночь на 28 января был выброшен 3-й батальон этой бригады частью сил в районе Таборы, где десантники Карнаухова выложили сигналы, а частью — в районе деревни Озеречня. Комбат майор А.Г. Кобец, не дожидаясь полного сбора батальона, устремился на север, к шоссе и железной дороге Вязьма — Смоленск, где приступил к диверсионным действиям на этих коммуникациях.

Кроме выброски 3-го батальона в ночь на 28 января, планировалось десантирование остальных частей 8-й бригады с аэродромов Грабцево и Ржавец. Однако едва наступили сумерки, противник нанес бомбовый удар по сосредоточению транспортных самолетов и десантных подразделений на аэродроме Грабцево. В результате была разрушена взлетная полоса, уничтожены 7 самолетов ТБ-3, один истребитель, склад горючего; несколько самолетов получили повреждения, понес потери личный состав транспортной авиации и десанта.

С рассветом немцы повторили авианалет. Отвечавшее за противовоздушную оборону одно звено (!) истребителей 402-го авиаполка не было способно им противостоять. Десантирование с этого аэродрома пришлось прекратить, а с остальных продолжалось. Все последующие ночи немецкая авиация бомбила аэродромы, с которых десантировался 4-й ВДК.

Ввиду потери одного аэродрома и транспортных самолетов, сложных метеоусловий и противодействия противника, красиво вычерченный в штабах график сломался в первый день операции. [97] В ночь на 29 января были выброшены 540 десантников, 30 января — 120, 31 января — 215… Всего за 6 суток до 2 февраля удалось высадить в тыл противника только 2323 человека из состава 8-й воздушно-десантной бригады, т. е. менее 25% десанта. Дальнейшее продолжение операции было признано нецелесообразным, корпус возвращался из Калуги в Подмосковье.

Выброшенные в тылу десантники из-за ошибок пилотов оказались разбросаны на большом пространстве между Вязьмой и Дорогобужем, иногда в 50-60 км от заданной точки. Некоторые группы парашютистов попали в районы, занятые противником, и были сразу уничтожены. В итоге командиру бригады подполковнику А.А. Онуфриеву удалось собрать только 800 бойцов и командиров. Еще 520 человек попали к партизанам и в расположение корпуса Белова, они влились в состав бригады позднее, а 1003 десантника (43%!) не нашлись вовсе.

Некоторое время 8-я воздушно-десантная бригада действовала самостоятельно в тылах вяземскои группировки противника, а затем присоединилась к кавалеристам Белова.

2 февраля передовые части 33-й армии вышли на юго-восточные подступы к Вязьме и завязали бои за город, а 1-й гвардейский кавалерийский корпус 3 февраля прорвался к Вязьме с юга. В 12 км северо-западнее города находился 11-й кавкорпус Соколова. Поскольку к Вязьме практически одновременно вышли войска двух фронтов, логично было бы объединить их действия под единым командованием, что однако не было сделано.

В итоге наступление не согласовывалось ни по распределению задач, ни по времени и месту. Противник, спешно подтянув сюда, кроме пехоты, танки, артиллерию и бомбардировочную авиацию, удержал в своих руках город. [98] Германское командование, отдавая себе отчет, чем грозит потеря Вязьмы, в срочном порядке организовывало на ее подступах оборону, мобилизуя все имевшиеся под рукой силы и средства.

«Несогласованность сроков наступления на Вязьму, — пишет генерал Белов, — не позволила нам использовать элемент внезапности. Больше того, противник получил возможность отражать наступление советских войск по частям, то в одном, то в другом месте, маневрируя своими силами и средствами».

Под Вязьмой завязались ожесточенные бои, в весьма трудных условиях для выдвинувшихся туда советских войск, не имевших тяжелой артиллерии, танков, авиационного прикрытия, снабжения. Ценой больших потерь спешенные конники Белова к 6 января овладели опорными пунктами Стогово и Зубово, но дальше продвинуться не смогли. Не получило развития наступление войск 33-й армии. Части 11-го кавалерийского корпуса достигли автострады Вязьма — Смоленск, но воспрепятствовать движению по ней немецких войск им не удавалось.

Наиболее негативную роль сыграло отсутствие организации и взаимодействия между нашими частями. С Юго-Восточного направления Вязьму обороняли части 5-й танковой, 10-й моторизованной и 516-й пехотной дивизий. На этом направлении оперировали 3 дивизии генерала Ефремова, 5 дивизий Белова, 329-я стрелковая дивизия из армии Говорова, 250-й полк майора Солдатова, 8-я воздушно-десантная бригада Онуфриева. Все эти соединения и части выполняли свои персональные задачи и подчинялись своим штабам или непосредственно штабу фронта. Более того, когда генерал Белов предложил создать под Вязьмой общий фронт с войсками Ефремова, исходя из того, что «в этом случае мы смогли бы свободнее маневрировать имевшимися у нас силами. Но и соединиться нам не было разрешено. Штаб фронта дал мне странное указание: [99] „Локтевая связь с пехотой (имелась в виду 33-я армия) вам не нужна (!)“. 10 февраля немцы контрударами отбросили корпус Белова на 12-15 км от города.

В начале февраля вяземский узел немецкой обороны и коммуникации, связывавшие Вязьму со Ржевом, Брянском и Смоленском, оказались в центре внимания как советского, так и германского командования. Ликвидация юхновской группировки и овладение Вязьмой должны были привести к завершению окружения основных сил группы армий «Центр» и созданию благоприятных предпосылок для их окончательного разгрома. Для вермахта это означало бы настоящую катастрофу. Поэтому военные действия в феврале на Западном направлении, и особенно в районе Вязьмы, приняли чрезвычайно острый характер. Хотя немцам в основном удалось создать новый фронт, удерживался он из последних сил.

Командующий 4-й немецкой армией 31 января доносил, что его

«соединения перенапряжены и душевно истощены. У солдат и офицеров отмечаются нервные припадки. В батальонах осталось примерно по 2 офицера, 12 унтер-офицеров, 60 солдат, по 5 пулеметов и 2 тяжелых пулемета. Пополнение недостаточно обучено, маршевые батальоны должной помощи не оказывают. Врачи отмечают у солдат как общее явление повышенную нервозность и апатию».

К счастью для оборонявшихся немецких войск, в это время иссякли силы и у русских. Назначенный 1 февраля главкомом вновь созданного Западного направления генерал армии Жуков был вынужден выбивать у Ставки каждый пулемет буквально поштучно. Не хватало снарядов и мин, были израсходованы все материальные резервы. Реактивная артиллерия в связи с отсутствием боеприпасов была вообще снята с фронта. При таком положении войска, конечно, не обладали большой ударной силой. [100]

Тем временем германское командование спешно перебрасывало на помощь фон Клюге дивизии из Западной Европы. В середине января на Смоленское направление прибыли 4 дивизии из Франции. На наиболее опасные участки выдвигались подразделения и части, высвобождавшиеся в результате внутренних перегруппировок, а также с других районов фронта. Считая, что Кюблер не справляется с кризисом, Гитлер назначил новым командующим 4-й армией генерала Хейнрици.

Перегруппировав войска и используя подкрепления, немцы активизировали свои действия. 2-3 февраля силами 20-й танковой дивизии и пехотного полка СС они нанесли сильные контрудары в районе Захарово с севера и с юга, перерезали сообщения прорвавшихся к Вязьме советских войск и закрыли 8-километровый прорыв в своей обороне. 33-я армия оказалась в двух разобщенных группировках: 3 стрелковые дивизии под общим руководством генерала Ефремова и небольшой оперативной группы — под Вязьмой, основная группировка во главе с беспробудно пившим начальником штаба армии генерал-майором А.К. Кондратьевым — на рубеже Износки и севернее.

«Вначале этому событию командование армии и фронта не придало особого значения, рассчитывая, что положение будет быстро восстановлено. В район Захарово была брошена небольшая группа, около 2000 пехотинцев с несколькими танками под командованием генерал-майора В.А. Ревякина. Однако противник успел закрепиться, и выбить его этими силами не удалось» (Разгром немецко-фашистских войск под Москвой. М., 1964. С.348-349).

В самый канун немецкого наступления в прорыв вошла полнокровная 9-я гвардейская стрелковая дивизия, предназначенная для усиления ударной группировки Ефремова. Комдиву генералу А.П. Белобородову сразу же «стало ясно, что фашистские войска перешли к решительным действиям с целью „подрубить“ основание прорыва ударной группы 33-й армии и окружить ее». [101] Однако в тот же день по приказу Жукова дивизия была передана в состав армии Голубева и получила приказ выйти из прорыва и взять деревню Захарово, штурмом которой гвардейцы занимались до 13 февраля.

Оставшиеся под командованием самодура-алкоголика генерала Кондратьева дивизии 33-й армии вообще были не способны выполнять какие-либо задачи в силу полной дезорганизации управления. Одну за другой строчили члены Военного совета армии и даже начальник Политуправления фронта самые негативные характеристики на начальника штаба:

«Кондратьев продолжает пьянствовать. Сегодня напился до того, что работать был не в состоянии…

…Кондратьев совершенно разложился. Человека, которому можно было бы поручить руководство штабом, сейчас нет…

…6 марта 1942 года он в пьяном виде подписал явно невыполнимый боевой приказ. В результате части понесли ненужные потери… О пьянстве и безделье Кондратьева знают все в штабе и частях, в силу чего авторитета Кондратьев никакого не имеет».

Именно на этого человека Жуков возложил обязанности обеспечить тылы ефремовской группы.

На радиограммы оказавшегося в окружении Ефремова, требовавшего быстрее восстановить коммуникации и усилить ударную группировку, Жуков отвечал железобетонно: «Меньше истерики. Держите себя более спокойно» или «Вам не дано право вступать в полемику с Военным советом фронта и наводить критику…», но никакой реальной помощи оказать не смог. Все попытки 43-й армии восстановить связь с ефремовцами не увенчались успехом. К началу марта ценой больших потерь войскам Голубева удалось лишь слегка потеснить противника и выйти к реке Воря. [102]

5 февраля 9-я армия Моделя неожиданно нанесла сильный удар по 29-й армии Калининского фронта со стороны Ржева и одновременно встречный удар из района Оленино. В результате к 1 7 февраля армия Швецова была отрезана от 39-й и оказалась в полной изоляции.

Положение советских войск на Западном направлении в феврале резко ухудшилось. Ослабленные длительными боями, они утратили свои наступательные возможности. Поэтому Ставка выделила генералу Коневу из своего резерва гвардейский стрелковый корпус, 7 стрелковых дивизий и 4 авиаполка, а для Жукова — гвардейский стрелковый корпус, 3 стрелковые дивизии, 4-й воздушно-десантный корпус, 200 танков и 60 тыс. бойцов маршевого пополнения.

Директивой от 16 февраля Ставка потребовала от главнокомандования Западного направления мобилизовать все силы Калининского и Западного фронтов для завершения разгрома группы армий «Центр». Перед войсками ставилась задача уничтожить группировку противника, действовавшую в районе Ржев, Вязьма, Юхнов, и к 5 марта выйти на рубеж Оленино, река Днепр, Ельня и далее по реке Десна до Снопоти. Одновременно армии левого крыла Западного фронта должны были ликвидировать вражескую группировку в районе Волхов, Жиздра, Брянск и освободить город Брянск.

Руководствуясь этими указаниями, Жуков решил сначала силами 22, 30 и 39-й армий Калининского фронта и 43, 49 и 50-й армий Западного фронта нанести поражение оленинской и юхновской группировкам противника, а затем объединенным ударом обоих фронтов завершить разгром главных неприятельских сил в районе Ржева и Вязьмы. 16-я и 61-я армии получили задачу наступать на Брянском направлении. Последующие события показали, что войскам были поставлены чрезмерно сложные задачи. [103]

Новое наступление Калининского фронта не принесло успеха, деблокировать войска генерала Швецова не удалось; им пришлось с тяжелыми боями и большими потерями прорываться на соединение с 39-й армией. Для оказания помощи окруженным Конев принял решение десантировать в удерживаемый ими район Мончалово, Окороково 4-й парашютно-десантный батальон 204-й воздушно-десантной бригады под командованием старшего лейтенанта П.А. Белоцерковского — более 400 человек.

Десантирование производилось в ночь на 17 февраля одиночными самолетами в несколько заходов с высоты 300 м. Во время выброски парашютистов и грузов самолеты ТБ-3 летали по кругу над площадкой приземления. Немцы стреляли по ним из винтовок и пулеметов, так как радиус района боевых действий 29-й армии сократился к этому времени до 4 км. Несмотря на это, ни летчики, ни десантники в воздухе потерь не имели. Всего в заданный район было переброшено 312 человек, привезено обратно 75 человек и 38 парашютистов ошибочно высадили под Старицей. В расположение войск Швецова собралось лишь 166 человек. Чем они могли помочь командарму, неясно.

28 февраля остатки 29-й армии в количестве 6000 человек вырвались из кольца к своим. По немецким данным, в плен попали 4888 бойцов и командиров, еще 26647 человек погибли на поле боя. Таким образом, первую половину тех клещей, что должны были сжать основные силы группы армий «Центр», немцы отсекли уже в феврале.

Попытки Конева в марте и апреле продолжать наступление и выполнить поставленные задачи провалились. Генерал Модель получил от фюрера Дубовые листья к Железному кресту и прозвище «пожарный для безнадежных положений». [104]

Группа генерала Белова 17 февраля получила от главкома Западного направления приказ обойти Вязьму с запада и перехватить железную дорогу Вязьма-Смоленск. В это же время 11-й кавкорпус Соколова, прорываясь с севера, должен был выйти на автомагистраль. Наступление началось вечером следующего дня и развивалось успешно. 2-я гвардейская кавдивизия неожиданным ударом выбила немцев из села Изборово, 21 февраля 8-я воздушно-десантная бригада заняла село Бекасово, а 41-я кавалерийская дивизия — Яковлево. Советские части перерезали железную дорогу и частично разрушили ее. Корпус Соколова в это время перехватил автостраду и закреплялся в селах Азарово и Черново в 6 км севернее. Однако соединиться двум подвижным группам так и не удалось.

Противник, подтянув танки, авиацию и 3 бронепоезда, сначала отбросил от автострады корпус Соколова, а 25 февраля нанес серию контрударов по группе Белова, окружив 41-ю кавдивизию, бригаду Онуфриева, 250-й полк майора Солдатова и 329-ю стрелковую дивизию. Белову пришлось отказаться от наступления на Вязьму ради спасения своих войск. На помощь окруженным направилась 2-я гвардейская кавдивизия. После 3-дневных боев кавалеристам и парашютистам удалось прорваться через вражеское кольцо и соединиться с главными силами. Но потери были велики. Так, в 75-й кавдивизии насчитывалось лишь 59 активных штыков.

Командование 329-й дивизии приняло решение пробиваться на восток, к 33-й армии Ефремова. Фактически дивизией уже никто не управлял, она распалась на мелкие группы, действовавшие по своему разумению. В итоге через боевые порядки противника к Белову и Ефремову смогли просочиться примерно 700 человек. 10 марта майор Солдатов вывел в расположение кавалерийского корпуса остатки 250-го полка — 75 лыжников. [105]

В разгар труднейших боев в самых неблагоприятных условиях Жуков прислал командиру группы новую телеграмму:

«…Почему вы, вопреки приказу Ставки и Военного совета фронта, ушли из-под Вязьмы? Кто вам дал право выбирать себе задачу? Задача определена моим приказом. Вы, кажется, забыли, что бывает за невыполнение приказа, хотя сами арестовываете и предаете суду виновных…»

Каков, однако, стиль управления! Непогрешимый Жуков «кажется забыл», что войска Белова и Ефремова больше месяца воюют в тылу противника, не получая от командования фронтом почти никакой помощи, кроме новых задач и однообразных угроз:

«Мы не получали боеприпасов с „Большой земли“, поэтому использовали пушки и снаряды, которые собирали в тылу врага. Они были оставлены тут еще при отступлении советских войск осенью 1941 года. Снаряды долго пролежали под снегом, девяносто процентов их не разрывалось».

Только и оставалось, что заряжать пушки жуковскими телеграммами. Ясно было, что Вязьму уже не взять.

Для содействия войскам Западного фронта в окружении и разгроме юхновской группировки Жуков решил провести еще одну воздушно-десантную операцию. 10 февраля 4-й воздушно-десантный корпус получи я задачу силами 9-й и 214-й бригад и бальона 8-й бригады десантироваться в район западнее Юхнова, прорвать фронт обороны противника с тыла в направлении Ключей, в последующем выйти на Варшавское шоссе и соединиться с частями 50-й армии. Армии Болдина следовало наступать навстречу воздушному десанту и овладеть районами Бабыкино, Ключи, Песочня.

Для высадки корпуса была сформирована авиационная группа в составе 64 самолетов ПС-84 и ТБ-3. Десантирование на этот раз предполагалось осуществить с подмосковных аэродромов Люберцы и Внуково, хорошо прикрытых силами Московской ПВО. Центром десантирования избрали площадку восточнее деревни Желанье, которую контролировали партизаны. [106] Операцию планировалось провести в течение трех суток, каждый транспортный самолет должен был выполнить по 2 рейса за ночь.

Командование строго предупредило экипажи самолетов о личной ответственности за точность выброски каждой группы парашютистов. После такого инструктажа многие летчики в тех случаях, когда выложенные на земле сигналы внушали сомнения, предпочитали возвращаться на свои аэродромы, не выполнив задания. Это привело к нарушению графика вылета и повторным полетам значительного числа самолетов.

Германская авиация не имела возможности наносить удары по подмосковным аэродромам, но оказывала активное противодействие на маршрутах полета транспортной авиации и над районом десантирования, тем более что воздушные эшелоны с десантом нередко следовали без сопровождения истребителей. Немецкие бомбардировщики наносили удары по площадкам приземления парашютистов. Советские бомбардировщики и штурмовики десант в районе высадки и в ходе боевых действий не поддерживали.

Первым в ночь на 18 февраля десантировался 4-й батальон 8-й воздушно-десантной бригады. Задачу выполнили только 12 экипажей, которые сбросили 293 человека и 32 тюка с грузами. Остальные самолеты не смогли найти заданный район из-за потери ориентации. Путаницу и неуверенность в действия летчиков вносило большое количество костров и пожаров на земле, среди которых трудно было распознать «свои» сигналы. К тому же в дальнейшем сигналы подавал и противник, обозначая ложные площадки или места сбора. Применить вместо примитивных костров, выложенных в виде различных «букв», световые или радиотехнические средства наши начальники не догадались, а может, просто не знали, что это такое. Более того, воображения не хватило даже на то, чтобы присвоить каждой советской группировке в тылу противника отдельный сигнал: идентичным образом в это же время жгли костры снабжаемые по воздуху конники Белова, партизаны Кирилова и пехотинцы Ефремова. [107]

В последующие ночи десантировались части 9-й и 214-й бригад. Вместо трех ночей операция заняла неделю, в тыл противника за это время было заброшено 7100 человек и 1500 тюков. В ночь на 23 февраля в район высадки вылетел штаб 4-го ВДК. Все командование следовало в одном тихоходном самолете ТБ-3, который на подлете к цели подвергся атаке немецкого ночного истребителя Ме-110. В результате осколком был убит командир корпуса генерал Левашов и ранено несколько офицеров штаба. Командование принял на себя начальник штаба полковник А.Ф. Казанкин.

Но в целом урон, нанесенный германской авиацией, был небольшим. Гораздо более серьезные потери — свыше 2000 человек — десантники понесли в результате неточной выброски по вине собственной транспортной авиации. Как и прежде, имели место многочисленные случаи выброски людей и грузов на большой площади, с высоты 1000-2000 м, вместо положенных 600 м — в расположение 33-й армии, корпуса Белова, в боевые порядки противника и далее за Днепром. Потери грузов значительно снизили боеспособность десанта, потеря лыж лишила многие подразделения подвижности. До 23 февраля одновременно с продолжавшимся десантированием части корпуса сосредоточивались в районах сбора, разыскивали сброшенное имущество и вели разведку.

Немцы, в свою очередь, с первой же ночи появления в своем тылу десантников начали усиливать гарнизоны и оборонительные сооружения. Многие строения в населенных пунктах приспосабливались под огневые точки, строились ледяные окопы и различные заграждения. Гарнизоны усиливались танками и артиллерией.

Приняв командование корпусом, полковник Казанкин связался со своими бригадами и с командованием 50-й армии. К этому времени войска генерала Болдина, подходившие к Варшавскому шоссе на рубеже Сапово, Савинки, встретили упорное сопротивление противника, преодолеть которое оказались не в состоянии. [108]

В ночь на 24 февраля 9-я воздушно-десантная бригада полковника И.И. Курышева, уничтожая по пути мелкие гарнизоны, вышла к населенным пунктам Пречистое и Куракино, где была остановлена немцами. 212-я бригада подполковника Н.Е. Колобовникова пыталась с ходу захватить опорные пункты в Иванцеве, Костинках, Жердовке, но успеха не имела. В течение ночи с 24 на 25 февраля части корпуса вели разведывательные поиски, улучшали занимаемые позиции и готовились к проведению повторных атак опорных пунктов. Единственным средством подавления, которым располагали десантники, являлся огонь из стрелкового оружия и минометов. Однако и он не мог быть особенно интенсивным из-за ограниченного количества боеприпасов. Поэтому корпус действовал в основном ночью, внезапными атаками.

Всего перед собой части Казанкина имели около пяти пехотных полков, принадлежавших 131, 34 и 31-й дивизиям. Они располагались в населенных пунктах, приспособленных к обороне, занимали укрепленные позиции, были усилены артиллерией и поддерживались бомбардировочной авиацией. Таким образом, с первого дня боевых действий корпус на всем фронте наступления встретился с организованной обороной, которая все более усиливалась в связи с тем, что десантирование и сбор частей воздушного десанта затянулись на длительное время. Противник, определив намерения и направление ударов войск 4-го ВДК, немедленно стал подтягивать в район действий дополнительные силы.

Несмотря на это, десантники на отдельных направлениях продвинулись на 20-22 км навстречу войскам фронта, овладели рядом населенных пунктов. В результате боев 23-28 февраля части корпуса вышли на указанный командованием Западного фронта рубеж, где должна была произойти встреча с войсками 50-й армии. [109] Нескольким разведгруппам 9-й воздушно-десантной бригады удалось даже пробраться через Варшавское шоссе и установить связь с частями генерала Болдина. Но 50-я армия не смогла прорвать фронт и соединиться с десантниками, и корпус, понеся значительные потери, при ограниченном количестве боеприпасов, 1 марта перешел к обороне.

В итоге десантная операция поставленных целей не достигла. Войска 43, 49 и 50-й армий не добились решительного успеха. Только в начале марта после тяжелых многодневных боев им удалось срезать юхновский выступ и освободить Юхнов. Продвинуться дальше они не смогли. Сложившаяся обстановка вызвала необходимость длительного пребывания частей 4-го ВДК в тылу противника. В этой обстановке задачи корпуса свелись к удержанию захваченного района и диверсионной деятельности на немецких коммуникациях.

Отсутствие регулярного снабжения — ведь по замыслу операции боевые действия десанта должны были продолжаться не более 2-3 суток — артиллерии и танков, а также слабая поддержка с воздуха фронтовой авиацией не позволяли парашютистам успешно выполнять сложные боевые задачи. По существу, десантные бригады и батальоны превратились в обычные облегченные стрелковые части и партизанские отряды.

Анализируя эту операцию, генерал Лисов пишет:

«…в конце января и начале февраля в тылу вяземской группировки противника сложилось несколько очагов борьбы советских войск. Это группы генерала Белова и Ефремова, группы десантников майора Солдатова и подполковника Онуфриева. К моменту принятия решения на применение 4-го воздушно-десантного корпуса в феврале положение указанных групп нельзя было считать даже удовлетворительным. Отсюда возникает вопрос: стоило ли в этой обстановке бросать десантников навстречу войскам 50-й армии? [110]

Не лучше ли было-бы 4-й ВДК использовать вначале для усиления группы Ефремова, затем, соединив эти войска с группой генерала Белова, образовать единый плацдарм и, опираясь на него, под единым командованием… нанести удар на север между Вязьмой и Смоленском, навстречу 11-му кавалерийскому корпусу Калининского фронта или на юг навстречу армии генерала Болдина? Но командование Западным фронтом не дало соответствующих указаний.

Несогласованность как в сроках, так и в направлении действий советских войск под Вязьмой не позволила добиться решающих успехов, а противник получал возможность отражать их атаки по частям, то в одном, то в другом месте, маневрируя своими силами и средствами».

В ходе Отечественной войны советское командование попыталось провести еще одну крупную воздушно-десантную операцию в сентябре 1943 года, когда наши войска вышли на рубеле Днепра. Казалось бы, имея ценнейший опыт вяземских десантов, теперь можно было предусмотреть все. Однако на деле опыт никому оказался не нужен, а просчеты в организации операции достигли уровня кретинизма.

Целью десанта являлось содействие войскам 40-й армии Воронежского фронта в расширении так называемого Букринского плацдарма на западном берегу реки. Для высадки был выделен сводный воздушно-десантный корпус в составе 1, 3 и 5-й бригад под командованием заместителя командующего ВДВ генерал-майора И.И. Затевахина. План операции утверждал лично представитель Ставки маршал Жуков, который в целях соблюдения секретности запретил взаимодействие и обмен информацией между армейским и десантным штабами — «пусть каждый решает свои задачи». В соответствии с этой идеей, командиры бригад получили боевой приказ 24 сентября в 16.00 — за полтора часа до посадки личного состава в самолеты; у комбатов на постановку задач своим подчиненным осталось по 30 минут; командиры рот и взводов проводили инструктаж бойцов уже в воздухе. [111]

Достоверные разведданные о составе и группировке противника отсутствовали, а те, которые имелись — игнорировались. Выдвижение в район предполагаемого десантирования германских резервов осталось незамеченным. Транспортных самолетов в исходные районы прибыло значительно меньше, чем планировалось, а их грузоподъемность оказалась меньше заложенной в расчетах и таблицах десантирования. Присланные за 30 минут (!) до взлета бензозаправщики не успели в столь короткий срок заправить все машины. В результате десантирование проводилось не по плану, а отдельными самолетами по мере их заправки. Уже в ходе операции выяснилось, что горючее закончилось, поэтому операция была прекращена.

Всего ночью 25 сентября удалось высадить 3-ю и 2 батальона 5-й воздушно-десантной бригады — 4575 человек без 45-мм орудий. В результате потери пилотами ориентиров и желания побыстрее покинуть зону зенитного огня противника парашютисты и грузы сбрасывались беспорядочно с высоты до 1000 м и на больших скоростях. Это привело к разбросу десанта на огромной площади между Ржищевом и Черкассами. Часть парашютистов была выброшена прямо в Днепр, 230 человек — на своей территории. 13 самолетов вернулись назад, так и не найдя района высадки. Основная же масса десанта попала прямиком в боевые порядки противника, вот тут, так сказать, эмпирическим путем и было установлено, что против плацдарма сосредоточены пять немецких дивизий, в том числе две танковые.

Но даже сообщить о своем «открытии» многозвездному начальству парашютисты не имели возможности из-за потери связи (в результате беспорядочной погрузки и неправильного распределения радиосредств). Например, командир 3-й воздушно-десантной бригады, вылетая на одном самолете со своим начальником штаба, не взял с собой ни одной рации дальнего действия, в то время как в других самолетах находилось по 3-6 радиостанций с радистами. [112] А радиостанции, в свою очередь, десантировались отдельно от блоков питания. И все это разбросало на площади свыше 1500 км! Многие рации были потеряны еще в воздухе или сразу после приземления, часть вышла из строя по техническим причинам. В итоге большинство командиров частей осталось без радиосредств.

Из— за неудачной выброски десантники были обречены на самостоятельные действия мелкими группами в районах своего приземления. С 25 сентября по 5 октября в тылу противника действовали 43 такие группы общей численностью около 2300 человек. Никакого реального содействия войскам Воронежского фронта они, конечно, оказать не могли.

В конце сентября подполковнику Сидорчуку удалось собрать в Каневском лесу нескольких таких групп и сколотить из них сводную бригаду в 600 человек, которая перешла к диверсионным действиям. Лишь 6 октября к ней присоединилась группа связистов с исправной радиостанцией, которая впервые установила связь с 40-й армией.

Между тем достаточно было открыть Полевой устав Красной Армии 1940 года, в котором четко указывалось:

«Использование воздушных десантов требует организации тщательной разведки районов выброски (высадки) и действий десанта; скрытности и внезапности применения; надежного обеспечения боевой авиацией транспортировки воздушного десанта и его последующих наземных действий; строгого учета времени, необходимого десанту на подготовку к операции и выполнение боевой задачи; организации надежной связи с выброшенным десантом».

Не для наших маршалов тот устав писался.

Жуков в мемуарах об этих событиях не обмолвился ни строчкой, как и о приказе Сталина, в котором, в частности, указывалось, что «выброска массового десанта в ночное времясвидетельствует о неграмотности организаторов этого дела… (курсив наш. — Авт.)». [113]

В качестве постскриптума к данной теме осталось привести мнение маршала Н.Н. Воронова:

«С большим сожалением нужно сказать, что мы, пионеры воздушного десанта, не имели разумных планов его использования».

Больше ни Генштаб, ни Жуков воздушно-десантными операциями не баловались — слишком сложная оказалась затея.

В первой декаде марта на всем советско-германском фронте наступило относительное затишье. Обе стороны пополняли войска, сильно поредевшие за истекшие месяцы.

В тылу у немцев южнее и юго-восточнее Вязьмы продолжала существовать обширная зона, контролируемая регулярными советскими частями и партизанскими отрядами. В ряде районов была установлена Советская власть, работали призывные комиссии, шел сбор оружия, боеприпасов и продовольствия. Генерал Белов произвел реорганизацию своей группы, расформировав 41, 57 и 75-ю кавалерийские дивизии, а их личный состав использовав для доукомплектования двух гвардейских дивизий.

За счет мобилизации мужского населения в возрасте до 49 лет и «окруженцев», численность корпуса была доведена до 17 тыс. человек. 1-я гвардейская кавдивизия генерал-майора Баранова дислоцировалась в районе Дорогобужа, подчинив себе все местные партизанские формирования. 2-я кавдивизия генерала Н.С. Осликовского контролировала район Всходы, Сенютино.

4— й воздушно-десантный корпус занимал район Ключи, Тыновка, Юркино, Петрищево, Новая, станция Вертерхово. Общий фронт обороны составлял 35 км. В первой половине марта более или менее было налажено снабжение корпуса и эвакуация раненых по воздуху. [114] Однако в воздушных перевозках часто бывали длительные перерывы из-за неблагоприятных метеоусловий, возросшего противодействия ночных истребителей противника и нехватки транспортных самолетов. В состав корпуса вновь влилась 8-я бригада Онуфриева, от которой, правда, осталось чуть больше батальона.

Группа Ефремова держала оборону по реке Угре в районе Шеломицы, Гуляево. От обескровленных войск требовалось

«организовать оборонительные действия так, чтобы ни в коем случае не допустить сдачи занимаемой территории и сужения района действий группы».

Ни одна из советских группировок во вражеском тылу не получила приказа о прорыве из окружения, так как для Жукова принять подобное решение означало окончательно отказаться от надежд захватить Вязьму. Ставка в директиве от 20 марта отмечала, что «ликвидация ржевско-гжатско-вяземской группировки противника недопустимо занянулась» и вновь приказывала овладеть городами Гжатск, Вязьма, Ржев.

Немцы оставили лесные районы, но цепко удерживали узловые населенные пункты и основные коммуникации. Вокруг зон, занятых советскими частями, были созданы полосы заграждений и укреплений, состоявшие из минных полей, рвов, ледяных валов, дзотов. Эти рубежи оснащались артиллерией, танками и прожекторами. Измотав армии Западного фронта, противник мог теперь выделить больше сил и средств для очистки своих тылов. Германские части начали планомерно сжимать кольцо.

Так, отразив наступление 50-й армии, немцы смогли вплотную заняться десантниками Казанкина. 18 марта части 131-й пехотной дивизии нанесли удар с востока и заняли Пушкино. К концу боя от оборонявшего этот пункт 4-го батальона 214-й воздушно-десантной бригады в живых осталось лишь 30 человек. 31 марта 34-я пехотная дивизия ударила в стык 9-й и 214-й бригад между деревнями Дубровня и Пречистое и заняла Куракино. [115] Части корпуса понесли значительные потери. Отряды парашютистов-диверсантов, не предназначенные и не вооруженные для правильного боя, оказались в тяжелом положении. Была потеряна почти вся артиллерия, ощущался острый недостаток в боеприпасах и продовольствии, в госпиталях корпуса находилось свыше 2000 раненых, причем треть из них нуждалась в немедленной эвакуации. 3 апреля немцы захватили Акулово, а к 9 апреля — деревню Жуковку, станции Вертерхово и Угра. На следующий день пали поселок Комбайн и Марьино. Создалась реальная угроза расчленения 4-го ВДК на две части.

Полковник Казанкин обратился за поддержкой к генералу Белову. На помощь десантникам была послана вся 2-я гвардейская кавалерийская дивизия. Наконец, 11 апреля воздушно-десантный корпус по распоряжению Военного совета фронта был подчинен штабу 1-го кавкорпуса. Белов по этому поводу саркастически заметил, что все советские соединения в тылу противника имели свои задачи, «но как только они попадали в тяжелое положение, их сразу же переподчиняли штабу корпуса и на нас возлагалась особая ответственность за их спасение». Объединенными усилями конников и десантников в крайне ожесточенных боях к 12 апреля немцев удалось остановить. Десантники перешли к обороне вместе с партизанским отрядом Жабо.

В эти дни началась агония группы Ефремова. 10 апреля он послал донесение: «С 13.00 10.04.1942 г. враг бросил на сжатие кольца танки и пехоту, нацелив их на каждый наш укрепленный район… Стремлюсь организовать оборону по реке Угре». 12 апреля Ефремов получил заведомо невыполнимую директиву командующего Западным фронтом пробиваться на восток навстречу 43-й и 49-й армиям, которым предписывалось в один день прорвать оборону противника на всю глубину. [116]

Оценивая действия войск Голубева и Захаркина, полковник Генштаба К.В. Васильченко писал:

«Они разбросались на широком фронте по разным направлениям, без тесной увязки проводимых операций между собой. Не умели быстро достигать превосходств в силах на решающем направлении за счет решительного оголения второстепенных участков фронта. Стремление быть сильными везде, боязнь проявить оперативный риск вело к распылению сил и средств в каждой из них.

Вначале армии даже не имели резко выделенных ударных группировок; особенно в худшую сторону в этом вопросе выделяется 49-я армия, в которой даже дивизии действовали по различным направлениям, и нельзя понять по оперативной обстановке, где и на каком направлении командующий армией ищет решение своей задачи.

43 армия начиная с февраля имела ударные группировки на отдельных направлениях, но слабые по численному составу и раздробленные по силе. На первом этапе ей пришлось вести бои против мятлевскои группировки противника, которая напрягала все усилия для того, чтобы прорваться через части 43-й армии на северо-запад и против затянувшейся бреши в районе Захарове. В дальнейшем создала две ударные группировки и, наконец, одну сильную южную группировку, но с большим опозданием. Маневренность частями была слабая и малоповоротливая.

Для 43— й армии также присуща торопливость, поспешность, ввод частей в бой пачками, по частям, без должной организации взаимодействия всех родов войск, благодаря чему армия и не имела крупных успехов…

Когда противник расколол западную группировку 33-й армии на части и вышел на восточный берег р. Угра, с одной стороны, безрезультатность боев 43-й и 49-й армий по прорыву обороны — с другой, то была ясна судьба западной группировки. Благодаря крупным недочетам в первую очередь оперативного характера… в действиях 43-й и 49-й армий противник избежал разгрома по частям. [117] Получился успех вместо оперативного масштаба — чисто тактический — вытеснение мятлевскои группировки противника, взятие Юхнова и выход на рубеж рек Воря и Угра».

Генералы Голубев и Захаркин задачу по деблокаде не выполнили и 14 апреля прекратили наступательные действия, тем самым предоставив немцам возможность сосредоточиться на окончательном уничтожении группировки 33-й армии. Она была плотно блокирована в районе деревни Новая Михайловка. Трижды раненный генерал Ефремов, не желая оказаться в плену, застрелился. Около сотни бойцов под командованием полковника Ф.М. Орлова пробились в расположение группы Белова, еще около 660 человек вышли на участок партизанского полка Жабо. Ударная группа 33-й армии прекратила свое существование.

Вину за провал операции, гибель Ефремова и его трех дивизий маршал Жуков, как уже нетрудно догадаться, возложил на самого Ефремова:

«…Как показало следствие, никто, кроме командующего 33-й армией, не виновен в том, что его коммуникации противник перехватил. Жуков».

В августе 1966 года он же поведал историкам:

«Там, собственно говоря, и операции никакой не было. Прорвались. Ефремова отсекли, Белова отсекли. Они остались в тылу… Относительно отрезания этой группы. Командующему фронтом, когда ведется сражение на таком огромном пространстве 600 км по фронту, очень трудно уследить за вопросами тактического порядка. Ефремов прошел в свободную „дырку“. Сзади у пего остались главные силы… Что должен был сделать Ефремов?Он должен был за счет главных сил армии, которые задержались у Шанского завода, пару дивизий поставить, как распорки, для. того чтобы у него тыл был обеспечен. Он этого не сделал… Вопрос обеспечения — это не вопрос командующего фронтом (?), и я не считал нужным смотреть, что справа и слева (???,)… (курсив наш. — Авт.). Ну, а большую взять на себя ответственность для того, чтобы показать себя здесь самокритичным, я думаю, надобности нет, зачем это нужно». [118]

Относительно выхода из окружения Жуков наразмышлял, вернее, наизмышлял в своих мемуарах следующее:

«По просьбе генералов П.А. Белова и М.Г. Ефремова командование фронта разрешило оставить занимаемый район и выйти на соединение с войсками фронта, при этом былострого указано: выходить из района Вязьмы на Киров, пробиваясь через партизанские районы, через лесные массивы, в общем направлении через Ельню, реку Десну, Киров (курсив наш. — Авт.), где 10-й армией фронта будет подготовлен прорыв обороны противника. В этом месте был самый слабый участок в обороне противника… А Михаил Григорьевич Ефремов, считая, что этот путь слишком длинен, обратился через голову фронта по радио в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути — через реку Угра. Мне позвонил Сталин и спросил мое мнение. Я категорически отверг эту просьбу. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм, надо согласиться с ним и приказал организовать встречный удар силами фронта».

Не в первый раз «память подвела» Георгия Константиновича. Во-первых, генералу Белову в течение пяти месяцев до последней возможности категорически запрещалось уходить из-под Вязьмы. Лишь в начале июня ему было дано разрешение на прорыв через линию фронта. Он и придумал вышеописанный маршрут на Киров, который был слишком заумен для Жукова, мыслящего кратчайшими расстояниями. Во-вторых, жуковский приказ Ефремову прорываться именно на восток подтверждается документально, в отличие от маршальских «воспоминаний».

Маршал Соколовский, бывший начальник штаба Западного фронта и направления, в изданном под его редакцией труде о Московской битве авторитетно подтвердил версию «патрона» о том, что Ефремов был хоть и героической личностью, но генерал — никудышный: [119]

«Что касается трех дивизий 33-й армии, то когда выяснилось, что овладеть Вязьмой имеющимися силами невозможно, командование фронта предложило (в какую форму облекал Жуков свои „предложения“ мы уже видели. — Авт.)генералу Ефремову отвести свои войска в район лесов между Вязьмой и Юхновом. Там успешно действовали наши крупные партизанские отряды (никаких указаний Ефремову «отвести свои войска» в район лесов в архивах до сих пор не обнаружено. — Авт.). Задерживать далее под Вязьмой эти ставшие в тому времени весьма малочисленными соединения, без сомнения, не следовало.

Однако генерал Ефремов в ответ на это предложение в достаточно уверенной форме высказался за прорыв к главным силам своей армии в районе Захарова и немедленно двинулся в этом направлении, выключив радиосвязь (?) с фронтом. Командование фронта, получив последние донесения генерала Ефремова, приказало командующему 43-й армией организовать удар навстречу этим дивизиям. Но и двухсторонний прорыв не удался, ибо противник сопротивлялся упорнейшим образом.

В этом бою погибли геройской смертью генерал Ефремов (по Соколовскому, из-за собственной глупости и самоуверенности. — Авт.)и ряд других офицеров армии, а остатки дивизий, не преследуемые противником, отошли в леса, где присоединились к партизанам (!)».

Получается, генерал Ефремов чуть ли не по собственной инициативе бросил армию и с тремя дивизиями решил взять Вязьму, и вообще, вел себя легкомысленно, не прислушиваясь к советам премудрого главкома, который, в свою очередь, «не считал нужным смотреть, что справа и слева», и тем более «взять на себя ответственность». [120]

Тем временем Жуков готовил новую, столь же необеспеченную наступательную операцию. Да и то сказать, ведь за 3 месяца он потерял всего каких-то полмиллиона человек.

50— я армия должна была в третий раз попытаться совершить прорыв через Варшавское шоссе, а 1-й гвардейский кавкорпус совместно с десантным корпусом-помочь ей, нанеся немцам удар с тыла. Обрадованный столь обнадеживающими известиями, генерал Белов провел разведку в указанном направлении и 10 апреля послал командующему Западным направлением план предстоящей операции:

«Протяженность корпуса по окружности превышает 300 км. Силы противника: на линии Милятино — Ельня разведано шесть пехотных дивизий. К Ельне подходят подкрепления со стороны Рославля и Смоленска… Силы корпуса и протяжение фронта вынудили меня перейти к обороне. Инициатива заметно переходит в руки противника. Резервов нет. В этих условиях выдвигаю следующий наступательный план…»

План Белова предполагал сосредоточение в течение 7-10 дней районе Всходы сильной ударной группы в со ставе 1-й и 2-й гвардейских кавалерийских дивизий, 4-го воздушно-десантного корпуса и партизанского отряда Жабо и прорыв навстречу 50-й армии в общем направлении на Милятино. Ответ штаба фронта был разочаровывающим: предложенный план в целом признавался правильным, но сообщалось, что 50-я армия к наступлению не готова. Кроме того, запрещалось ослаблять район Дорогобужа, который по приказу Верховного Главнокомандующего надлежало удерживать. На свой страх и риск Белов решил провести несколько частных операций, чтобы продвинуться на юг и создать более благоприятную обстановку для соединения с армией Болдина.

Далее началась чехарда, вызванная жуковскими понятиями о секретности и взаимодействии: [121]

«14 апреля из штаба Западного фронта было получено совершенно неожиданное сообщение: 50-я армия перешла в наступление и даже овладела Зайцевой Горой в шести километрах от Милятино. Это сообщение показалось мне странным. Три дня назад армия еще была не готова к активным действиям и вдруг самостоятельно, без согласования с нами, начинает прорывать оборону противника. Чем это объяснить? Несогласованностью? Нли у 50-й армии наметился просто частный успех?

Как бы там ни было, командующий фронтом потребовал от нас немедленно ускорить наступление навстречу 50-й армии. Я считал, что надо пойти на риск, снять из района Дорогобужа нашу самую сильную в то время — 1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию с ее артиллерией и минометами. Однако командование фронта было другого мнения».

2— я гвардейская кавдивизия и 4-й воздушно-десантный корпус начали наступление довольно удачно. К исходу 14 апреля соединениями Казанкина были заняты станция Вертерхово, Богородицкое, а в ночь на 15 апреля-Платоновка, Акулово, Бараки Плотки. Кавалеристы Осликовского вели упорный бой в трех километрах от станции Баскаковка. В течение следующих двух суток 8-я и 9-я бригады продолжали наступление и 17 апреля освободили Буду. Однако с утра 18 апреля после сильного артиллерийского и авиационного налетов противник перешел в контратаку и к 16 часам выбил десантников из Буды. Полковник Казанкин перенес направление удара и к 23 апреля передовые части 9-й воздушно-десантной бригады достигли Нового Аскеро-во. Отсюда до позиций 50-й армии оставалось всего около двух километров. Казалось, еще одно усилие — и цель будет достигнута, но эти последние километры оказались непреодолимыми. Противник ввел в бой части 31-й пехотной и 19-й танковой дивизий и непрерывно контратаковал.

Войска Болдина не только не смогли прорвать оборону 34-й пехотной дивизии, но и были выбиты из Зайцевой Горы. Атаки продолжались еще в течение нескольких суток, но не принесли успеха. [122] Наступление постепенно затухло.

Очередная попытка 50-й армии прорваться через Варшавское шоссе снова оказалась безрезультатной. Группа Белова вернулась в прежний район и перешла к обороне.

Провалилось и наступление 5-й армии Говорова на Гжатск, результаты которого только укрепили немцев в сознании своего превосходства. 14 апреля штаб германского 9-го армейского корпуса докладывал в штаб 4-й танковой армии:

«Атаки противника, проведенные с 4.3.42 г. семью стрелковыми дивизиями, семью стрелковыми и двумя танковыми бригадами против северного фланга 252-й пехотной дивизии и против фронта 35-й пехотной дивизии с целью захвата Гжатска были отбиты. Противник потерял в этих боях свыше 800 пленных. Его потери убитыми, согласно показаниям пленных и согласно нашему подсчету, составляют свыше 20000 человек. 36 танков противника были уничтожены».

Корпус потерял 5800 погибшими и пропавшими без вести и около 3200 человек тяжелоранеными и больными

В связи с «ослаблением наступательных возможностей войск Западного направления» и начавшейся весенней распутицей, Ставка 20 апреля приняла решение о переходе этих фронтов к обороне на занимаемых рубежах. Да и как тут было не ослабеть, если только в апреле армии одного лишь Западного фронта, с упорством, достойным лучшего применения, безуспешно атаковавшие на одних и тех же направления укрепленные позиции противника, потеряли 119 тыс. человек убитыми и ранеными — вдвое больше, чем войска вермахта на всем Восточном фронте.

20 апреля генерал Гальдер записал в дневнике:

«Обстановка: поразительно спокойно…» [123]

На этом закончилась Ржевско-Вяземская наступательная операция — но не эпопея десантного и кавалерийского корпусов, оставшихся в тылу противника.

«Частям, которые вели бои за линией фронта, — сообщает наша официальная история, — было приказано выходить на соединение с главными силами».

На самом деле 26 апреля генерал Белов был уведомлен о том, что Западный фронт перешел к обороне. Но ему вовсе не было приказано «выходить на соединение» с кем бы то ни было, а напротив — удерживать занимаемый район, «перейти к активной обороне» и одновременно «дать отдых людям и беречь кадровые соединения». Группа Белова ушла в леса, превратившись, по-существу, в партизанское соединение. На контролируемой ею территории находилась огромная масса вооружения и техники, брошенная советскими частями при октябрьском разгроме 1941 года:

«За время пребывания в тылу противника мы потеряли часть тех немногих артиллерийских орудий, которые удалось взять в рейд.Но общее количество пушек не только не уменьшилось, а даже увеличилось (курсив наш. — Авт.). Наши гвардейцы с помощью населения и партизан разыскивали орудия, минометы и боеприпасы, оставшиеся в лесах и болотах после боев, шедших в этих местах осенью 1941 года. Артиллеристам 1-й гвардейской кавалерийской дивизии удалось обнаружить несколько дальнобойных орудий с запасом снарядов. Одно из орудий оказалось исправным. Его установили вблизи села Гришине. Время от времени оно вело огонь по противнику, чаще всего по железнодорожной станции Вязьма, когда там скапливались вражеские эшелоны… Немецкая авиация долго и безрезультатно разыскивала эту пушку. Обстрел Вязьмы прекратился только, когда пушка разорвалась от слишком большого заряда.

Собранное и отремонтированное артиллерийское вооружение использовалось для пополнения материальной части наших подразделений. Кроме того, были заново сформированы минометный дивизион и две тяжелые артиллерийские батареи 152-мм гаубиц… [124]

В тылу врага, на освобожденной территории, мы обнаружили значительное количество советских танков. Некоторые машины можно было отремонтировать и снова ввести в строй… В первых числах мая мы объединили эти две роты в отдельный танковый батальон, который возглавил старший лейтенант Кошелев — более 20 танков (!), среди них два тяжелых КВ и восемь Т-34. В апреле была организована и посадочная площадка для самолетов, вывозились раненые».

В апреле— мае в район Дорогобужа была заброшена 23-я воздушно-десантная бригада 10-го ВДК — 2319 человек под командованием подполковника А.Г Мильского.

Эта идиллия продолжалась целый месяц. Командование группы твердо верило, что оно не напрасно копит силы и удерживает «плацдарм», что в первых числах июня непременно начнется большая наступательная операция Западного фронта. Генерал Белов имел информацию, что немцы готовят операцию по очистке своих тылов, к которой привлекались 7 дивизий 4-го и 43-го армейских корпусов, и считал этот момент исключительно удачным для удара 50-й армии. Однако немцы начали операцию «Ганновер» 24 мая, а наступление Западного фронта на Вяземском направлении так и не состоялось.

Между тем противник, применяя танки и авиацию, медленно и методично расчленял советские войска на отдельные группы. Наконец 5 июня Белов и Казанкин получили разрешение оставить район действий и прорываться к своим. При этом директива штаба фронта запрещала брать с собой партизанские части и рекомендовало два варианта прорыва:на север, для соединения с главными силами Калининского фронта, и на восток, в направлении на Мосалъск, навстречу наступающему противнику. То есть Жуков снова предлагал прорываться по кратчайшему пути. Однако Белова не устраивали самоубийственные варианты: [125]

«При прорыве на север нам пришлось бы форсировать Днепр, не имея переправочных средств. Кроме того, нам нужно было бы пересечь железную дорогу и автостраду Москва-Минск (чего не удалось сделать и при более благоприятных условиях. — Авт.), где немцы могли свободно маневрировать своими войсками. Прорыв на восток, к 50-й армии, исключался потому, что на этом направлении действовали главные силы противника».

Поэтому Белов предложил идти на юго-запад, прорываясь близ Ельни:

«Противник здесь был сравнительно слабый, а южнее Ельни значительный район контролировался 5-м партизанским полком имени Лазо. Пройдя через этот район, мы могли пересечь Варшавское шоссе, прорвать линию фронта и соединиться с войсками 10-й армии близ Кирова. Такое решение давало возможность избежать боев с крупными силами гитлеровцев, выйти из вражеского тыла с честью и без больших потерь».

В общем— это та идея, которую Жуков позже приписал себе и даже якобы отстаивал ее перед Сталиным.

Прорыв на юг был назначен в ночь на 9 июня в десяти километрах западнее Ельни между деревнями Быки и Титово. В первом эшелоне должны были наступать 4-й ВДК, 1-я и 2-я гвардейские кавдивизии, во втором — 329-я стрелковая дивизия, прикрывающая с тыла обозы с ранеными. Операция прошла удачно. Затем, совершив тяжелый марш через заболоченные леса, основные силы группы 15-16 июня сосредоточились у Варшавского шоссе. В ночь на 16 июня через шоссе прорвалась дивизия Баранова и половина десантного корпуса, а в ночь на 20-е — остальные силы. В ночь на 28 июня около 10 тыс. бойцов и командиров вышли в расположение 10-й советской армии. [126]

Ни в одном учебнике по военному искусству не сказано прямо, что Ржевско-Вяземская операция провалилась. Нет, она получила ярлычок «незавершенной», но имевшей «важное значение»:

«Советские войска отбросили противника на Западном направлении на 80-250 км, завершили освобождение от оккупантов Московской и Тульской областей, освободили многие районы Калининской и Смоленской областей. Германские войска не получили ожидаемой зимней передышки для подготовки новых операций и понесли значительные потери. В ходе операции советское командование приобрелопоучительный опыт (курсив наш. — Авт..) ведения крупной наступательной операции с выброской воздушных десантов в тыл противника»

и даже, кто бы мог подумать, — всего два года прошло после войны с Финляндией — «приобрели опыт наступления в условиях суровой зимы и бездорожья» (Советская военная энциклопедия. Т. 7). Более того, в ходе страстной дискуссии о стратегических операциях Великой Отечественной войны, проведя «углубленные исследования», наши историки доказали в 1987 году, что под Ржевом и Вязьмой советские войска нанесли противнику «тяжелое поражение» (!?), а «фланги группы армий „Центр“ были глубоко охвачены нашими войсками».

За этим пустословием скрывается простой факт, что ни одна из целей операции достигнута не была, а «поучительный опыт» пришлось оплатить сотнями тысяч (!!) похоронок. Генерал Конев фактически уложил весь Калининский фронт «первого состава»: к началу операции в его соединениях насчитывалось 346100 командиров и красноармейцев, потери же составили 341 227 человек! Остальные — на счету Жукова. Еще 61 тысячу убитыми и ранеными добавили войска Брянского фронта.

Маршал Рокоссовский назвал эту операцию «наступательной затеей», которая «оказалась выгодной только врагу, перешедшему к обороне…»:

«Непрерывные наступательные бои пожирали людей, как пламя сухую траву… Операции остались незавершенными. А раз так, тоони не оправдали затраченных на них сил и средств. [127] Выталкивая противника, мы только ослабили себя(курсив наш. — Авт.). К тому же оказались в невыгодном положении: растянули линию фронта, выписав из нее такие невероятные «вензеля», чем предоставили врагу возможность срезать многочисленные выступы (что привело к гибели частей 33-й, 29-й, а впоследствии и 39-й армий. — Авт.)».

Причиной, помешавшей успешно завершить наступление, наши полководцы называют нехватку сил и средств. А виноваты во всем — Сталин и Генштаб, мол, на слишком многое замахнулись. Это верно лишь отчасти. Но, во-первых, при планировании зимнего наступления никто из генералов против заявленных целей не возражал и вся их критика датируется задним числом; во-вторых, мы уже видели, как безграмотно имевшиеся силы были растрачены.

Упоминавшийся уже доклад полковника Васильченко главную винуза поражение (такое достижение, как глубоко охваченные фланги фон Клюге, для офицера Генштаба не являлись признаком успеха. — Авт.) возложил на генерала армии Жукова, непосредственно руководившего войсками Западного фронта и направления:

«Оперативный замысел операции по внезапному овладению г. Вязьмой, выходом на тылы гжатско-вяземской группировки противника, разъединение вяземской группировки от юхновской и одновременный их разгром по частям не соответствовал наличию сил и средств, выделенных для этой цели Западным фронтом.

Неправильная оценка противника о его боеспособности после нанесенных ему серьезных поражений в предшествующих боях.

Неверный расчет времени и игнорирование условий, в которых действовали наши войска, привели к неправильному принятию решения, вследствие чего задуманная операция не была выполнена. [128]

Если бы Западный фронт сначала всем своим левым крылом (33, 43, 49, 50-я и гр. Белова) обрушился на юхновскую группировку, окружил бы ее и уничтожил, для

чего по условиям обстановки предоставлялась полная возможность, а затем совместно с правым крылом при взаимодействии с Калининским фронтом мог бы ликвидировать сычевско-гжатско-вяземскую группировку противника.

Но вместо этого Западный фронт погнался преждевременно за большими целями, хотел одновременно разгромить гжатско-вяземскую, юхновскую, спас-деменскую, мятлевскую группировки противника, не имея для этого достаточных сил и средств. Действия Западного фронта уподобились действию растопыренными пальцами. Каждая армия имела свою ударную группировку, которая действовала на своем направлении без тесной увязки с соседями. Даже тогда, когда 43-я и 49-я армии были правильно нацелены для разрешения общей задачи по прорыву обороны противника с целью соединения с частями западной группировки 33-й армии, то и в этом случае не было налажено тесного взаимодействия между ними.

Армии, привыкшие действовать самостоятельно, без увязки своих действий с соседями, продолжали оставаться верны своим старым принципам.

Получилось так: когда ударная группировка одной армии наступает, то другой — стояла на месте, потом они менялись ролями.А командование Западным фронтом продолжало наблюдать, как рядом ударные группировки двух армий дерутся, вразнобой, и не вмешивалось в их дела до тех пор, пока окончательно операция на этом направлении не была сорвана (курсив наш. — Авт.).

Западный фронт не создал кулака в виде крупной мощной группировки из всех родов войск на решающем направлении, при помощи которого решал бы задачу крупного оперативного размаха.

Силы и средства были почти равномерно распределены по всему огромному фронту.Громкие приказы, которые отдавал командующий Западным фронтом, были невыполнимы. Ни один приказ за всю операцию вовремя не был выполнен войсками (курсив наш. — Авт.). [129] Они оставались голой бумагой, которая не отражала действительного положения войск и не представляла собой оперативного документа. А та торопливость, которую проявляло командование Западным фронтом, передавалась в войска и приносила большой вред делу.

Операции начинались неподготовленными, без тесного взаимодействия родов войск, части вводились в бой пачками, по частям, срывали всякую внезапность, лишь бы скорее начать операцию, без анализа дальнейшей ее судьбы.

Авиация также была раздроблена по всему фронту на мелкие группы, не было ее сосредоточенных ударов последовательно по определенным направлениям, а при прорыве войсками заранее подготовленной обороны противника, она почти на поле боя не участвовала, что отрицательно сказывалось на моральном состоянии войск.

Танковые и артиллерийские средства также нерационально использовались и сильно распылялись

Управление войсками, действовавшими на этом направлении, со стороны Западного фронта было слабым.

Особенно резко это сказывалось в отсутствии достаточных резервов у командующего Западным фронтом, который не мог без них влиять на ход операций».

С этими оценками согласны и немецкие «коллеги»:

«Упрямое и негибкое преследование поставленных перед собой целей посредством все новых и новых ожесточенных атак в одних и тех же местах во всех отношениях существенно облегчило немецкому командованию задачу сломить натиск противника».

Общие потери Калининского и Западного фронтов в Ржевско-Вяземской операции с 8 января по 20 апреля 1942 года, по скромным подсчетам, составили 776889 человек, 7296 орудий и минометов, 957 танков и 550 боевых самолетов.[130]

Группа армий «Центр», по советским оценкам, с 1 января по 30 марта потеряла более 330 тыс. человек. Согласно немецким источникам, потери вермахта на всем Восточном фронте с 5 января по 25 апреля достигли 318 тыс. убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Таковы результаты ратного труда самого «выдающегося» советского полководца. Чего же тогда стоили остальные? Впрочем, в Красной Армии имелось немало талантливых командиров. Просто отбор на высшие должности производился по другим критериям. Созданный Сталиным гигантский и громоздский военный механизм, состоявший из взаимозаменяемых «винтиков» и «шестеренок», не имевших права на самостоятельную мысль, грозно выглядел только на парадах и учениях, а в реальной войне мог работать лишь при обильном смазывании кровью. Полководцы жуковского склада оказались лучшими «смазчиками».

К тому же на фоне динозавра К.М. Ворошилова, бездарного Ф.И. Кузнецова или настоящего кретина Е.Е. Соколова — Жуков и Конев действительно выглядели подлинными корифеями военной мысли.