Глава XXI. Морская черепаха

Целых пять минут старый жрец лежал, распростершись на камне, содрогаясь и корчась, а Леонсия и Френсис с любопытством смотрели на него, невольно захваченные торжественностью молитвы, хоть она и была им непонятна.

(Джек Лондон, «Сердца трех»)

Разговор состоялся в пятницу поздно вечером, а рано утром в воскресенье, второе воскресенье 1965 года, вместительный прогулочный катер со стеклянным днищем отчаливал от спортивной пристани Барловенто.

Тогда, после напряженного дня, на пятнадцатом этаже отеля «Гавана-Ривьера», советский космонавт Владимир Комаров сказал:

— Сегодня с балкона мы видели очень крупных рыб у самого берега. С высоты полета космического корабля я наблюдал за поверхностью Земли, а вот что делается в глубинах моря, не знаю. Интересно было бы посмотреть.

Руководство секции подводной охоты Национального института спорта и развлечений Кубы подхватило эту идею Комарова, который прибыл в Гавану в составе советской делегации на празднование Дня революции и которого повсеместно очень тепло встречали кубинцы.

Когда катер шел быстро, скользившая по деревянному днищу крупными пузырями вода ухудшала видимость, но стоило капитану дать судну малый ход или застопорить, как тут же перед глазами пассажиров возникал аквариум — восхитительная живая феерия подводного мира.

Эта морская прогулка принесла нам, подводным охотникам, неожиданный сюрприз.

Неизвестно, кому принадлежал тот возглас, но он прозвучал, как призыв к действию, как начало атаки:

— Кагуама!

Капитан немедленно застопорил и резко положил лево руля, спортсмены-охотники рванулись каждый к своему ружью и побросали их за борт. Все принялись рассматривать море, но поверхность его была пустынна. Охотники спешно натянули ласты, подвязали пояса, надели маски. В воде каждый разобрал свой поплавок, подтянул и зарядил ружье, и начался поиск в обратном направлении по ходу катера.

Кагуама, огромная морская черепаха, лежала на дне, до которого на глазок было не менее 25 метров. Старший из нас распределил обязанности: он первым идет на погружение, я встречаю кагуаму вполводы, чтобы произвести второй выстрел, а третий охотник должен действовать в зависимости от обстоятельств, которые возникнут.

Мне так и не пришлось стрелять. Наш старший был опытным охотником. Он осторожно подплыл к черепахе, поднялся над ней и коснулся панциря концом стрелы. Черепаха выпростала из-под себя ноги, высунула голову, готовясь к рывку, но выстрел опередил ее. Кагуама дернулась, поднялась метров на пять и стала оседать на дно, а охотник стремглав летел наверх к своему поплавку, откуда подал команду напарнику. Черепаха меж тем задвигалась, но была настигнута и поражена второй стрелой.

Растянув поплавки, охотники подтягивали черепаху, а когда до поверхности оставалось метров десять, я поднырнул к ней, ухватился за панцирь со спины и стал подталкивать животное к поверхности. Кагуама была жива, но оглушена.

На катере не было специального устройства, втащить на борт черепаху мы оказались бессильны, поэтому, перехватив ее панцирь в нескольких местах и набросив петли на передние конечности, ее приторочили к борту толстым канатом и поспешили в порт.

Кагуама весила добрых 400 фунтов, и было ей лет сто. Охотники решили передать ее в гаванский аквариум, если раны, нанесенные ей, не окажутся смертельными. У причала все мы сфотографировались перед кагуамой.

В водах, омывающих Кубу, наиболее распространены три вида морских черепах: кагуама, тортуга — зеленая суповая черепаха и карей.

Чаще всего мне приходилось во время охоты встречать черепаху карей — она меньше своих сородичей, аккуратнее, забавнее и привлекательнее. Ее панцирь состоит из прозрачных, узорчатых килеобразных кератиновых пластин, заходящих одна на другую, как черепицы на крыше и не достигает метра в длину. Голова этой черепахи вытянутая, заканчивается скорее клювом, чем ртом, как у хищных птиц, и вместе с тем карей привлекательна. На ней никогда нет никаких наростов, ракушек, морских паразитов, она исключительно чиста. А когда удавалось поймать ее руками, большего наслаждения мне в море получать не приходилось.

Ухватившись одной рукой за панцирь у головы, а другой у хвоста, я превращался в подводного наездника. Когда надо было пополнять легкие свежим воздухом, достаточно было приподнять левую руку, опустив правую, и карей, работая своими конечностями, как плавниками, выносила меня на поверхность. Стоило сделать обратное движение, и черепаха увлекала меня на глубину, где можно было делать разные повороты, объезжая подводное царство. Ощущение свободного и довольно быстрого движения под водой всегда опьяняло меня, и я не мог не проникнуться к черепахам карей особой симпатией. Только сейчас я вдруг подумал, что в моем домашнем музее нет чучела карея — я не стрелял ни в одну из них. А однажды, сам попав в рыбачьи сети, расставленные на дне, вызволил оттуда двух кареев и почему-то не сделал того же самого с тортугой.

Большая зеленая черепаха намного крупнее карея, а кагуаму, так ту кубинские рыбаки даже не пытаются ловить сетями.

Если черепаха карей несъедобна и у нее ценится только панцирь, идущий на разного рода украшения и ювелирные поделки, то мясо тортуги и кагуамы обладает высокими гастрономическими качествами. Повышенный спрос у кулинаров имеет особый хрящевидный орган — калипия и часть нижнего панциря. «Настоящие гурманы оттолкнут вторую ложку черепахового супа, если после первой их губы не слипнутся. А без калипии они точно не слипнутся». Это фраза из авторитетной поваренной книги.

Морские черепахи — безобидные и беззащитные рептилии, хотя и питаются моллюсками и рыбой. Живут черепахи постоянно в море, но через определенные промежутки времени должны подниматься на поверхность за воздухом — так и была замечена захваченная нами кагуама. На сушу черепахи выбираются только для начала свадебного обряда и затем, через 40–45 дней, для кладки яиц в прибрежном песке.

Черепахи очень плодовиты. Кагуама откладывает сразу до четырехсот яиц, которые зарывает в яму, где, как в инкубаторе, и развиваются зародыши. Маленькие, только что родившиеся черепашки — со спичечную коробку, не больше, — точная копия своих родителей и с первой же секунды готовы вести самостоятельную жизнь.

В тот день, день выхода в море с Владимиром Михайловичем Комаровым, мы договорились с кубинскими товарищами из секции подводной охоты, когда наступит время, организовать экскурсию к побережью необитаемого полуострова Гуанакабибес, где морские черепахи еще откладывают яйца.

Последние десятилетия человек хищнически истреблял этих животных, и инстинкт самосохранения заставил их избрать для продолжения своего рода безлюдные, трудно доступные людям места.

К указанному нам рыбаками из Лос-Арройос участку берега мы подошли в середине дня. По следам, оставленным прошлой ночью на пляже, было видно, что место мы выбрали удачно. Сразу за полосой песчаного берега начинаются топи. Мы с трудом разыскали строительный материал для двух наблюдательных вышек. Подняв их, мы отошли немного от берега, поохотились, аппетитно пообедали и завалились спать, так как впереди предстояла бессонная ночь.

С наступлением сумерек мы, разбившись на две группы по три человека и вооружившись ночными биноклями, взобрались на вышки. Примерно через час ожидания мы увидели темное пятно, показавшееся на белой полосе легкого прибоя. Черепаха лежала неподвижно, и в бинокль было видно, как она задирала голову, прислушиваясь.

Мы не шевелились. Я сидел как изваяние и с тревогой думал, не обладают ли черепахи способностью улавливать на расстоянии возникающее в нас чувство охотничьего азарта.

Шел мой черед смотреть в бинокль, когда черепаха — мы определили, что это была кагуама, — быстро двинулась вперед. Я передал бинокль соседу, и вдруг животное остановилось. Мы не дышали. Черепаха снова поползла. Добравшись до жухлых кустиков, кагуама остановилась, но место ей, видимо, не понравилось, и она приблизилась к нам еще метров на десять. Повернувшись мордой к морю, черепаха тут же приступила к делу. От задних ног, которые работали у нее как исправные механические черпаки, в разные стороны полетели кучи песка.

Кругом была такая тишина, что мы все трое ясно слышали, как кагуама изредка глубоко вздыхала. Возвращая мне бинокль, сосед сделал выразительный жест: провел пальцами по щекам от глаз к подбородку. Я поглядел в бинокль. Да, черепаха действительно плакала.

Как прекрасна она, легенда о черепашьих слезах! Мать, откладывая яйца и навеки расставаясь со своим потомством, в слезах изливает свое безутешное горе. Теперь ученые установили, что специальные слезные железы во время утомительной работы освобождают организм животного от избыточного содержания в нем солей. Однако впервые не хочется верить ученым, расставаться с прекрасной легендой.

Но вот кагуама, до того наполовину погрузившаяся в яму, выбралась из нее и замерла. Мы ручным фонарем подаем условный сигнал товарищам, сидящим на другой вышке, получаем ответ и бросаемся к нашей кагуаме.

Известно, что в момент кладки яиц черепаха занята только этим, и никакой артиллерийской канонаде ее не спугнуть.

Мы стоим рядом с черепахой и видим, как из глаз ее льются слезы, она судорожно зевает, широко открывая свой беззубый рот. Яйца сыплются из нее с интервалом в секунду-две. Я считаю до пятидесяти и вдруг ощущаю, что охвачен незнакомым волнующим чувством — я присутствую при каком-то таинстве.

Кругом пустынные — море, берег, болото. Ночь темна. На черном небе очень далеко звездной дорожкой раскинулся Млечный Путь. Море, и днем немыслимо чужое, ночью у всех без исключения вызывает трепет. Берег тоненькой песчаной ниткой отделяет море от непроходимого болота. Раздается металлический каркающий звук, не похожий ни на один знакомый крик ночной птицы, с разбойничьим присвистом квакают банановые лягушки, надсадно перекликаются жабы. Стрекот цикад внезапно возникает и уносится вместе с ветром. До слуха долетает тяжелый всплеск и чавканье крокодила. А тут, совсем рядом со мной, плачет древний зверь, совершая свой таинственный, принесенный из мезозойской эры обряд. А яйца всё скатываются в яму, и слышен их стук.

Но вот кагуама пошевелилась, буквально прыгнула вперед и принялась задними ногами поспешно забрасывать яму. Не чувствовать и не видеть нас она не могла, но игнорировала полностью наше присутствие. Набросав горку, черепаха придавила ее своей тяжестью и только тогда торопливо устремилась к морю. Однако мы были наготове: подскочив к черепахе, мы тут же перевернули ее на спину — из этого положения ей самой не выбраться. Надо было звать наших друзей, но тут со второй вышки был подан сигнал — три коротких вспышки: у них там тоже происходило что-то интересное. Вскоре частыми миганиями фонарика они пригласили нас.

Теперь мы стали свидетелями кладки яиц большой зеленой черепахи. Она вела себя так, как наша кагуама, и, перевернутая на спину, также замерла в ожидании своего конца. Однако, вдоволь наглядевшись на наших пленниц, мы помогли им перевернуться на ноги и еще попробовали покататься у них на спинах. Но где там! Черепахи стремглав помчались в море.

Утром оба «инкубатора» были осторожно раскрыты. У зеленой в яме, которая была вырыта на сорок сантиметров, оказалось 118, а у кагуамы, в шестидесятисантиметровой, — 341 яйцо. Мы взяли с собой по дюжине из каждой кладки, чтобы отведать на вкус свежих черепашьих яиц, аккуратно засыпали ямы и, утрамбовав над ними песок, отправились на катер.

С тех пор прошли годы, но стоит мне вспомнить о той ночи и закрыть глаза, как мгновенно в мельчайших деталях возникают предо мной: темное таинственное море, Млечный Путь, пустынный берег, жуткое болото и огромная, безутешно плачущая черепаха.