5

Мужественная легенда, основанная не на вымысле, а на историческом факте – прежде всего сама легенда, а не повесть – привлекла внимание зарубежных переводчиков и издателей. Говорю это не самоуничижения ради, а ради истины – ради прекрасной игры в футбол, психологический и общественный потенциал которой еще не вполне исследован. «Тревожные облака» вышли в социалистических странах, на основных языках Западной Европы, включая испанский, повесть печаталась в Алжире на французском, в Бомбее была переведена на маратхи, в Копенгагене вышла к двадцатипятилетию освобождения Дании от фашистских оккупантов.

Появление повести в журнале «Дружба народов» оживило интерес кинематографистов к легендарному матчу. Движение по кругу возобновилось: новые искушения, новые предложения студий, новые варианты сценария, скорректированные быстротекущей жизнью; кинематограф, увы, более других искусств подвержен деспотизму минуты.

Но оживились и скептики. Порода эта вечна и неизносим а; теперь, когда берлинцы, нисколько не оскорбляясь, читали о знаменитом матче в своей «Роман-газете», когда Киев воздвиг памятник героям, прежние опасения отпали – но возникли новые. Не опоздали ли мы? Все это уже старина, все поросло быльем! Стоит ли угнетать зрителя, искать даже и в футболе – по природе своей жизнерадостной игре – трагедию? С подобными опасениями согласиться вполне и гласно – трудно, но погодить можно. Отчего не погодить два-три года, не отодвинуть чуть-чуть тему, ведь не исключить, а только отодвинуть, не такая уж это беда…

Быть может, кинематограф годил бы и по сей день, но вновь показал свою первозданную силу сам легендарный матч. Кинематографисты Венгрии первыми поставили фильм, прямо подсказанный киевским матчем. Легенда о матче давно перешагнула границы, кинематографисты Венгрии, располагая русским и немецким текстами повести, поставили фильм «Два тайма в аду». Действие они перенесли в Венгрию и, естественно, далеко отошли от киевских событий лета 1942 года. Да и реальности второй мировой войны в самой Венгрии продиктовали решительные перемены в сюжете: авторы не рискнули вынести матч на открытый стадион, он играется за колючей проволокой концлагеря. Хорошая по съемкам и психологической насыщенности лента оказалась тем не менее загнанной в тупик – родился фильм без взлета, я бы сказал, без неба, без катарсиса, который только и возможен при слиянии судеб футболистов и жителей оккупированного города. Чужой подвиг, не вызревший прежде в глубинах народной жизни, оказался словно бы не по росту и не по руке; талантливый режиссер в поисках выхода ударился в натурализм.

В Госкино среди прочих лент смотрели «Два тайма в аду» на предмет закупок для нашего проката. Тягостное молчание воцарилось после заключительных кадров: гнетущее ощущение от самого фильма и закрытая, запоздалая досада, что годили слишком долго и теперь миллионы наших зрителей увидят фильм и каждый скажет: как же так, ведь знаменитый матч игрался в Киеве, где же е г о герои?

И тут кто-то напомнил, что готовый сценарий лежит на Мосфильме, что режиссер Евгений Карелов готов ставить его, только бы получить добро. Скептики промолчали, и в эту паузу вдруг решился вопрос о немедленном запуске в производство нашего фильма. Фильм «Два тайма в аду» в прокат не пошел.

Мне по душе эта первая самостоятельная работа совсем молодого тогда режиссера Евгения Карелова, сделавшегося впоследствии известным мастером и так рано, так внезапно умершего. У «Третьего тайма» были и два добрых советчика, две «повивальные бабки», лучше которых и не придумаешь: режиссер Михаил Ромм и Андрей Старостин в роли футбольного консультанта. В нескольких эпизодах фильма, когда матч движется к завершению и зрители на трибунах – и, разумеется, в кинозале – уже знают об угрожающей футболистам казни, талантливая лента Е. Карелова достигла того эффекта, который предвидел Довженко. Я бывал на многих просмотрах, в праздничной обстановке и в самой будничной, в Москве и в деревенском клубе на Оке, в дни премьеры и годы спустя, – зал неизменно взрывался аплодисментами, когда Миша Скачко в броске-полете забивал последний гол – гол-победу и гол-казнь.

С выходом на экран «Третьего тайма» мы узнали и о том, кто реально способен оскорбиться правдивым рассказом о подвиге советских спортсменов. Против фильма ополчился Хайнц Шеве, мовсковский корреспондент западногерманской газеты «Ди Вельт». Незачем, писал он, ставить подобные фильмы, растравливать давние раны, ворошить горести двадцатилетней давности, а более всего вредно прививать таким образом молодежи «антигерманские настроения». «Зачем бередить старые раны, – притворно печалился журналист, – зачем оживлять старую ненависть и отравлять ею юные души?!»

Хайнцу Шеве ответили «Известия» (8.V. 1963 г.) заметкой Мэлора Стуруа «Третий тайм» и четвертый рейх», которую я здесь приведу, предоставив известному публицисту право защиты фильма.

«Конечно, все дело в том, под каким углом смотришь эту кинокартину, – писал М. Стуруа. – То, что X. Шеве показалось ворошением прошлого, нам кажется предупреждением на будущее; то, что X. Шеве называет раздуванием антигерманских настроений, мы считаем непримиримостью к фашизму, к нацизму. Ведь не будь третьего рейха, не было бы «Третьего тайма»!

X. Шеве пишет, что к авторам кинофильма «Третий тайм» следовало бы применить советский закон, карающий пропаганду войны. Но разве не ясно, что весь пафос фильма – гневное обличение тех сил, которые навязали человечеству преступную бойню?! К сожалению, в Западной Германии нет аналогичного закона, а он там нужен, пожалуй, больше, чем где-либо. Он нужен там не только для того, чтобы накладывать вето на фильмы вроде «Ночь спустилась над Готенхофеном» или «Черт играет на балалайке», которые в действительности разжигают антисоветские настроения, а для того, чтобы обуздать людей, готовящих человечеству «четвертый тайм» с применением ракетно-ядерного оружия.

X. Шеве охвачен беспокойством за души молодежи. «Зачем бередить старые раны, зачем оживлять старую ненависть и отравлять ею юные души!» – восклицает он. Уж не потому ли в западгерманских учебниках эпоха нацизма умещается на полустраничке, а послевоенная молодежь в ФРГ не верит, что преступления гитлеровских извергов действительно имели место? Такое забвение хуже всякой ненависти, такое забвение, если хотите, тоже пропаганда войны! Те, кто культивирует его, делают это вполне умышленно: они готовят для погруженных в забвение новых поколений западногерманской молодежи тяжелое пробуждение в атмосфере реваншизма.

Вот против чего надо бить тревогу, не вынимая судейского свистка изо рта, коллега Шеве!»

И эта публикация тоже ведь уже давняя – еще два десятилетия отшагало человечество, но каждая ее строка читается сегодня и с большей тревогой и с более острым, чем двадцать лет назад, ощущением нависшей над человечеством опасности.