Бог открывал Себя и Свою волю пророкам как определенную истину и Своим Духом побуждал библейских писателей записывать Божественное откровение как достоверное и наделенное высоким авторитетом Слово Божье. Наряду с этим Дух просвещает и умы тех, кто стремится понять и истолковать Божественное откровение.

Потребность в истолковании Писания возникает вследствие ограниченности человеческого разума в противоположность безграничному Богу, открывающему Себя людям, а также вследствие того, что человеческий ум омрачен грехом. Необходимость истолкования вызвана еще и временным, пространственным, языковым и культурным разрывом, существующим между нами и библейскими писателями.

Исследование фундаментальных принципов и процедур правильного и точного истолкования Писания осуществляется библейской герменевтикой. Этой дисциплине присуще стремление понять, что библейские авторы и Бог как Автор Писания были намерены передать и как библейскую весть нужно применять в современных условиях.

Конечная цель истолкования Писания состоит в практическом применении каждого библейского отрывка в личной жизни современного человека. Истолкователь должен попытаться понять, как можно применить каждое конкретное место Писания в своей жизни. В конечном итоге Писание нужно читать и принимать так, как если бы оно было лично адресовано истолкователю. Оно суть живое и действенное в жизни Слово Божье.

В данной главе вначале излагаются фундаментальные принципы и специальные правила истолкования Библии, после чего дается краткая история библейской герменевтики.

I. Истолкование Слова Божьего

A. Откровение, вдохновение, просвещение

Б. Потребность в истолковании

B. Герменевтика: определение и задачи

II. Фундаментальные принципы истолкования Библии

A. Библия и только Библия

1. Превосходство Писания

2. Достаточность Писания Б. Целостность Писания

1. Неразрывное единство Божественного и человеческого

2. Библия не просто содержит Слово Божье, она эквивалентна ему

B. Гармония Писания

1. « Писание изъясняет само себя»

2. Согласованность Писания

3. Ясность Писания

Г. «Духовное требует духовного подхода»

1. Роль Святого Духа

2. Духовная жизнь толкователя

III. Правила истолкования Библии

А. Текст и перевод

1. Текстуальные исследования

2. Библейские переводы

Б. Исторический контекст

1. Достоверность библейской истории

2. Вопросы введения

3. Исторический фон

4. Кажущиеся расхождения со светской историей

5. Кажущиеся противоречия в параллельных библейских отрывках

В. Литературный анализ

1. Границы отрывка

2. Разновидности литературных текстов

3. Литературная структура

Г. Лексико–синтаксический анализ

1. Грамматика и синтаксис

2. Исследование слов Д. Богословский анализ

1. Методы богословского исследования

2. Проблемные богословские отрывки

3. Скрытый смысл Писания Е. Современное применение

1. Вневременной и транскультурный характер Писания

2. Библейские указатели для определения неизменных истин

3. Персонализация Писания

IV. История библейской герменевтики

A. Внутрибиблейская герменевтика

Б. Раннеиудейская библейская герменевтика

1. Толкование Писания книжниками до 70 года н. э.

2. Раввинское истолкование Писания

3. Герменевтика кумранитов

4. Герменевтика Филона Александрийского

B. Раннехристианская герменевтика

1. Герменевтика ранних отцов Церкви

2. Герменевтика Александрийской школы

3. Герменевтика Антиохийской школы

Г. Средневековая герменевтика

Д. Герменевтика в эпоху Реформации и историко–грамматический метод

Е. Герменевтика эпохи Просвещения и историко–критический метод

1. Историческое развитие

2. Предпосылки исторического критицизма

3. Процедуры исторического критицизма

4. Другие критические подходы

Ж. Сравнение двух герменевтических методов

З. Библейская герменевтика в адвентистском движении

V. Комментарии Елены Уайт

A. Истолкование Библии

Б. Роль Святого Духа в истолковании Библии

B. Правила истолкования Библии

1. Текст и перевод

2. Исторический контекст

3. Литературный анализ

4. Анализ отдельных стихов

5. Богословский анализ

6. Типология, символизм и притчи

7. Современное применение

Г. История истолкования Библии

1. Раввинская герменевтика

2. Средневековая герменевтика

3. Герменевтика реформаторов

4. Высший критицизм

5. Герменевтика миллеритов

VI. Литература

Учение об откровении/вдохновении играет ключевую роль в истолковании Библии (см. Откровение/Вдохновение, особенно разделы IV и V). Согласно Писанию, Бог открыл Себя и Свою волю пророкам как определенную истину (Евр. 1:1). Посредством вдохновения Духа Он наделил Своих пророков способностью передать Божественное откровение как достоверное и имеющее высокий авторитет Слово Божье (2 Тим. 3:15,16; 2 Петр. 1:19–21). Тот же самый Дух, Который вдохновлял пророков, обещал просветить умы тех, кто стремится понять Божественное откровение (Ин. 14:26; 1 Кор. 2:10–14).

Весть Библии не содержит тайного или сокровенного смысла, для выявления которого требуется какой–то внешний, эзотерический ключ. Писание было дано Богом как откровение для всего человечества. Однако ограниченные люди неспособны самостоятельно постичь разум Безграничного (Иов 11:7–9; Ис. 55:8, 9; Еккл. 3:11; Рим. 11:33, 34). Более того, грех омрачил и даже ослепил людские умы (Рим. 1:21; Еф. 4:18; Ин. 9:39–41) до такой степени, что они сами не могут правильно истолковать Слово Божье. Учитывая эту трудность понимания, Бог поместил в Писании ключи для объяснения его смысла и ниспослал Святого Духа, наставляющего в библейской истине (Ин. 16:13). По дороге в Еммаус воскресший Иисус Сам «изъяснял (диерменеуо) им сказанное о Нем во всем Писании» (Лк. 24:27).

Уже в эпоху Ветхого Завета долг священников и левитов состоял в том, чтобы преподавать народу Слово Божье (Лев. 10:11; Втор. 33:10; Мал. 2:7) и истолковывать Закон Божий применительно к разным ситуациям (Втор. 17:8–11; Иез. 44:23, 24). Во дни Ездры и Неемии левиты «читали из книги, из закона Божия, внятно, и присоединяли толкование, и народ понимал прочитанное» (Неем. 8:8). Это включало перевод Писания с иврита на более понятный людям арамейский язык и объяснение значения смысла прочитанного только что вернувшимся пленникам.

Новый Завет ясно свидетельствует о том, что истолкование Писания — это задача всей Церкви, а не нескольких специалистов (см. Деян. 17:11; Еф. 3:18,19; 5:10,17). Филипп истолковывает смысл 53–й главы Книги пророка Исайи эфиопскому евнуху (Деян. 8:30, 31). Апостол Павел просит Тимофея верно преподавать (ортотомео, что значит «прямо рассекать») или «точно передавать» Слово Божье (2 Тим. 2:15). Во 2 Кор. 2:17 Павел утверждает, что он не поступает подобно многим, которые «повреждают» Слово Божье. Здесь употребляется греческое слово капелеуо, что значит «навязывать товар покупателю», с намеком на коробейников, которые прибегали к лукавым приемам в торговле, из–за чего это слово стало означать «повреждать». Наличие людей, повреждающих или искажающих Слово, указывает на необходимость правильно истолковывать Писание.

Потребность в истолковании Писаний сегодня усиливается еще и разницей во времени, географической и культурной удаленностью от библейских писателей. Библейский канон был сформирован почти 2000 лет тому назад. Большинство из нас проживают далеко от того места, где было написано Писание. Даже нынешние обитатели Ближнего Востока живут в совершенно иной культуре, нежели та, которая существовала в библейские времена.

Разные языки — библейский иврит, арамейский и греческий — требуют перевода и истолкования. Различные обычаи в обществе, своеобразные гражданские, военные и политические учреждения, разные технико–экономические условия, особый стиль мышления — все это и многое другое требует герменевтического подхода.

В Лк. 24:27 употребляется греческое слово диерменеуо, что значит «изъяснять», от которого произошло слово «герменевтика» (диа + херменеуо). Герменевтика — это наука об истолковании. Библейская герменевтика предполагает изучение основополагающих принципов и процедур правильного и точного истолкования Слова Божьего. На основании самой Библии мы можем сформулировать три главные задачи библейской герменевтики: (1) понять, что авторы Писания намеревались донести до своих слушателей или читателей (см. Деян. 2:25–31); (2) понять, что Бог как Автор хотел передать через слова Писания, которые далеко не всегда до конца понимались самими писателями или их современниками (1 Петр. 1:10–12); и (3) показать, как следует передавать и применять библейскую весть в современных условиях с учетом как ее формы, так и содержания (см. Мф. 5:17–48; 1 Петр. 1:15,16).

Фундаментальный принцип, который Писание выдвигает в отношении самого себя, заключается в том, что только Библия (sola scriptura) является конечной нормой истины. Классический текст, в котором отражена эта базовая предпосылка, — Ис. 8:20: «Обращайтесь к закону и откровению. Если они не говорят, как это слово, то нет в них света». Два еврейских слова: тора (закон) и теуда (откровение, свидетельство) указывают на две составляющих Божьего авторитета во дни Исайи. В настоящее время они образуют святое Писание: Пятикнижие (Тора) и свидетельство пророков о ранее открытой в Торе воле Божьей. Иисус аналогичным образом указал на два раздела ветхозаветных Писаний, когда сослался на «закон и пророков» (Мф. 5:17). Новый Завет добавляет к этому обладающее таким же авторитетом откровение, данное Иисусом и Его апостолами–свидетелями (см. Еф. 2:20; 3:5).

Исайя серьезно предостерегал Израиль о том, чтобы люди обращались к авторитету закона и пророков, а не искали совета у спиритических медиумов (Ис. 8:19). Во времена Нового Завета высшему авторитету библейского откровения угрожали другие авторитетные источники. Одним из них было предание. Но Иисус ясно дал понять, что Писание стоит выше предания (Мф. 15:3,6). Павел решительно отвергал предание и человеческую философию как окончательную истину для христианина (Кол. 2:8). Точно так же он отвергал человеческое «знание» (греч. гносис) в качестве конечного авторитета (1 Тим. 6:20).

Природа, если ее понимать правильно, находится в гармонии с письменным Божьим откровением, представленным в Писании (см. Пс. 18:2–7, откровение Бога в природе; и стихи 8–12, откровение Господа в Писании); но как ограниченный и искаженный источник знания о Боге и действительности она должна быть подчинена высшему авторитету Писания и истолковываться в его свете (Рим. 2:14–16). Как Ветхий, так и Новый Завет указывают на то, что со времени грехопадения природа деградировала (Быт. 3:17,18; Рим. 8:20,21) и уже не отражает истину в совершенстве.

Разум и эмоции людей также деградировали после грехопадения; но даже до грехопадения нельзя было абсолютно полагаться на человеческий разум или опыт, пренебрегая при этом Словом Божьим. Ева пала потому, что она больше доверилась своему разуму и эмоциям, нежели Слову Божьему (Быт. 3:1–6). Мудрый Соломон предусмотрительно заметил: «Есть пути, которые кажутся человеку прямыми; но конец их — путь к смерти» (Притч. 14:12; см. Грех V.A).

Принцип sola scriptura указывает на достаточность Писания. Библия является единственным безошибочным путеводителем к истине; только она может дать человеку необходимую для спасения мудрость (2 Тим. 3:15). Это эталон, которым необходимо проверять всякое учение и опыт (Ис. 8:20; Ин. 17:17; 2 Тим. 3:16,17; Евр. 4:12). Таким образом, Писание представляет собой основу, предлагает Божественную перспективу и формулирует основополагающие принципы для всякой отрасли знания и человеческого опыта. Все прочее знание, опыт или откровение должны созидаться на прочном фундаменте Писания и не противоречить ему.

Таким образом, подтверждается главный лозунг Реформации, sola scriptura— Библия и только Библия как единственная высшая норма истины. Все другие источники знания должны проверяться этим безошибочным эталоном. Правильной реакцией любого человека является полное подчинение высшему авторитету Слова Божьего (Ис. 66:2).

Второй фундаментальный принцип истолкования Библии — целостность Писания (tota scriptura). Недостаточно утвердить истину о главенстве Писания. Люди, которые, подобно Мартину Лютеру, выдвигали принцип sola scriptura, но не принимали Писание в его целостности, заканчивали тем, что вырабатывали «канон в каноне». Так, Лютер недооценивал Послание Иакова (называл его «соломенным посланием») и с презрением относился к другим частям Писания (которые, по его мнению, представляли путь закона, а не Евангелия).

Писание ясно свидетельствует о себе самом во 2 Тим. 3:16,17: «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен».

Все Писание, а не какая–то его часть вдохновлено Богом. Это, безусловно, включает в себя весь Ветхий Завет, считавшийся в то время каноническим Писанием апостольской Церкви (см. Лк. 24:44,45; Ин. 5:39; Рим. 1:2; 3:2; 2 Петр. 1:21). Но с точки зрения Павла сюда также входят и священные писания Нового Завета. Тот факт, что Павел употребляет слово «писание» (графе) в 1 Тим. 5:18, свидетельствует именно об этом. Он приводит две цитаты, предваряя их словами «сказано в Писании». Одна из цитат из Втор. 25:4, а другая — слова Иисуса из Лк. 10:7. Таким образом, он называет «Писанием» слова как из Ветхого Завета, так и из Евангелия от Луки. Петр, отметив, что невежды «превращают» послания Павла, как и «прочие Писания» (2 Петр. 3:15, 16), тем самым также относит труды апостола к категории Писаний. Таким образом, Евангелия и послания Павла воспринимались как «Писание» уже во времена Нового Завета.

Новый Завет — это апостольское свидетельство об Иисусе и о том, как в Нем исполнились образы и пророчества Ветхого Завета. Иисус обещал послать Святого Духа, Который напомнит Его учение (Ин. 14:26). Павел говорит, что «тайна Христова» была «открыта святым Апостолам Его и пророкам Духом Святым» (Еф. 3:4, 5). Павел называет себя апостолом (Рим. 1:1; 1 Кор. 1:1). Он также претендует на то, что имеет «Духа Божия» (1 Кор. 7:40), пишет «заповеди Господни» (1 Кор. 14:37) и проповедует Евангелие, которое не есть человеческое, но было открыто ему Самим Иисусом Христом (Гал. 1:11, 12). Таким образом, Новый Завет содержит либо прямое свидетельство апостолов (2 Петр. 1:16; 1 Ин. 1:1–3) о жизни и служении Иисуса, либо косвенное свидетельство их ближайших сподвижников, таких как Марк или Лука (Деян. 12:12, 25; 15:37; Лк. 1:1–3; 2 Тим. 4:11; Флм. 24).

Все Писание, как Ветхий, так и Новый Завет, вдохновлено Богом или буквально «богодухновенно» (2 Тим. 3:16). Божественное «дыхание» или Дух сходил на пророка. В силу этого Писание можно назвать продуктом творческого Божественного дыхания. Вот почему оно в полном смысле обладает наивысшим авторитетом, «полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности».

Из принципа tota scriptura следует, что все Писание — неделимое, неразрывное единство Божественного и человеческого. Ключевой библейский отрывок, поясняющий Божественную природу Писания во взаимосвязи с человеческими чертами библейских писателей, находится во 2 Петр. 1:19–21: «И притом мы имеем вернейшее пророческое слово; и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших, зная прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою. Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божий человеки, будучи движимы Духом Святым».

В этом отрывке мы находим несколько взаимосвязанных мыслей. В 19–м стихе подчеркивается достоверность Писания: это «вернейшее пророческое слово». В 20–м стихе говорится, почему это так: пророчество не является делом личного толкования самого пророка. Из контекста ясно следует, что пророк передает весть, не включая в нее собственные мысли. Стих 21 дальше развивает эту идею: пророчество дается не по инициативе, побуждению или соизволению (фелема) человека–посредника: пророки изрекают не свои вести. Библейские писатели — это пророки, возвещавшие весть потому, что были движимы, влекомы и даже подталкиваемы (феро) Святым Духом.

Из этого отрывка становится ясно, что Писание не было ниспослано непосредственно с небес. Бог использовал людей. Святой Дух не ограничивал свободу авторов Библии и не подавлял их уникальную индивидуальность и тем более не уничтожал ее. Их труд иногда требовал от них исследований (Лк. 1:1–3); в некоторых случаях авторы описывали собственный опыт (Моисей во Второзаконии, Лука в Деяниях, авторы псалмов); их книги отличаются по стилю (сопоставьте Исайю и Иезекииля, Иоанна и Павла); одна и та же истина или событие излагаются в них с различных точек зрения (возьмите, к примеру, четыре Евангелия). И вместе с тем, вдохновляя авторов Писания, Святой Дух управлял их разумом в отборе того, что говорить и писать, чтобы они излагали не собственные представления, но абсолютно надежное слово Божье, вернейшее пророческое слово. Святой Дух наполнял мысли людей Божественной истиной и помогал им в написании, в силу чего они подбирали наиболее подходящие слова для адекватной передачи открытой им Божественной истины (1 Кор. 2:10–13).

Это первое следствие принципа tota scriptura о неразрывном переплетении Божественного и человеческого в Писании подтверждается при сопоставлении записанного и воплощенного Слова Божьего. Поскольку Словом Божьим называются как Иисус, так и Писание (Евр. 4:12; Откр. 19:13), то вполне уместно сравнить их Божественно–человеческую природу. Подобно тому, как Иисус, воплощенное Слово Божье, был в полном смысле Богом и человеком (Ин. 1:1–3,14), так и записанное Слово являет собой неразрывное единство человеческого и Божественного.

Второе следствие, вытекающие из принципа целостности Писания, заключается в том, что Библия не просто содержит Слово Божье, а эквивалентна ему. Обилие свидетельств Писания по этому вопросу просто ошеломляет. В одном только Ветхом Завете мы находим более 1 600 случаев употребления четырех еврейских слов (в четырех разных фразах с небольшими вариациями), которые недвусмысленно указывают на то, что весть пророков на самом деле исходит от Бога: (1) «изрек (неум) Господь»; эта фраза употребляется 360 раз; (2) «так говорит (амар) Господь»; употребляется 425 раз; (3) «и сказал Бог» (диббер), 420 раз и (4) «слово (дабар) Господне», 395 раз. Неоднократно указывается на эквивалентность вести пророка Божественной вести: пророк говорит от имени Бога (Исх. 7:1, 2; ср. с Исх. 4:15, 16); Бог вкладывает Свои слова в уста пророка (Втор. 18:18; Иер. 1:9); рука Господа тяготеет на пророке (Ис. 8:11; Иер. 15:17; Иез. 1:3), или слово Господне приходит к нему (Ос. 1:1; Иоил. 1:1; Мих. 1:1). Иеремия обличает своих слушателей за то, что они не слушают пророков (Иер. 25:4), поскольку это все равно, что не слушать Господа (ст. 7).

Способ ниспослания пророческих вестей Израилю обобщается в 4 Цар. 21:10: «И говорил Господь чрез рабов Своих пророков». Во 2 Пар. 36:15,16 мы читаем: «И посылал к ним Господь, Бог отцов их, посланников Своих от раннего утра… но они издевались над посланными от Бога и пренебрегали словами Его, и ругались над пророками Его». Весть пророков была Божьей вестью. По этой причине, говоря о Боге, пророки зачастую, естественно, переключались с третьего лица («Он») на первое («Я»), излагая слова Бога без вводной фразы «так говорит Господь» (см. Ис. 3:1–4; Иер. 5:3,4; Ос. 6:3,4; Иоил. 2:23,25; Зах. 9:4,7).

Слова «так написано» или «сказано» в Новом Завете часто эквивалентны фразе «так говорит Бог». Например, семь цитат из Ветхого Завета в Евр. 1:5–13 представлены как слова Бога, хотя в самом Ветхом Завете эти изречения не всегда исходят непосредственно из уст Господа (см. Пс. 44:7, 8; 101:26–28; 103:4). В Рим. 9:17 и Гал. 3:8 (где цитируется соответственно Исх. 9:16 и Быт. 22:18) Писание отождествляется Слову Божьему: новозаветные цитаты предварены утверждением, что так говорит Писание, тогда как в соответствующих местах Ветхого Завета эти слова произносит Сам Бог. В целом Ветхий Завет расценивается как «слово Божие» (Рим. 3:2).

Хотя Библия не была дословно продиктована Богом в обход индивидуальности ее авторов, которые сами подбирали конкретные слова для передачи вести, все же человеческие и Божественные элементы в ней до такой степени нераздельны, а писатель в такой мере направлялся Богом при выборе надлежащих слов для выражения Божественных мыслей, что слова пророков названы Словом Божьим. Слова Писания считаются достоверными, точно передающими Божественную весть.

Это иллюстрируется целым рядом мест из Нового Завета. Цитируя Втор. 8:3, Иисус говорит: «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом [греч. панти ремати, «всякое слово», является переводом евр. кол «все»], исходящим из уст Божиих» (Мф. 4:4). Павел о своей вести пишет: «Что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого, соображая духовное с духовным» (1 Кор. 2:13). Тот же самый апостол говорит: «Посему и мы непрестанно благодарим Бога, что, приняв от нас слышанное слово Божие, вы приняли не как слово человеческое, но как слово Божие, — каково оно есть по истине, — которое и действует в вас, верующих» (1 Фес. 2:13).

Приведенные высказывания Нового Завета подтверждаются еще и многочисленными случаями, когда Иисус и апостолы основывали целый богословский аргумент на одном слове или даже его грамматической форме. Так, в Ин. 10:34 Иисус ссылается на Пс. 81:6 и конкретное слово «боги», чтобы обосновать Свою Божественность. Свою цитату Он сопровождает важным замечанием: «И не может нарушиться (луо) Писание» (ст. 35). Оно не может луо — быть проигнорировано, нарушено, устранено, упразднено или аннулировано даже в отношении конкретных слов. В Мф. 22:41–46 Он обосновывает Свой заключительный, неопровержимый аргумент в полемике с фарисеями ссылкой на одно–единственное слово «Господь» в Пс. 109:1. Точно так же апостол Павел (Гал. 3:16) основывает мессианский аргумент на единственном числе слова «семя» в Быт. 22:17, 18. Павел видит в этом отрывке более широкий мессианский контекст, переходя от собирательного понятия «семя», подразумевающего множественное число, к единственному и уникальному Семени. Иисус демонстрирует Свое наивысшее уважение к авторитету ветхозаветной Торы, когда подтверждает ее целостность: «Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5:18).

Третьим общим фундаментальным принципом истолкования Библии является так называемая «гармония Писания». По–другому этот принцип еще определяется и как «аналогия Писания» (analogia scripturae). Поскольку все Писание вдохновлено одним и тем же Духом и все оно есть Слово Божье, существует фундаментальное единство и гармония между его разными частями. Авторы Нового Завета считают разные части Ветхого Завета находящимися в гармонии и имеющими равный Божественный авторитет. Таким образом, авторы Нового Завета могут обосновывать свою точку зрения, цитируя несколько источников из Ветхого Завета как имеющие равный и гармоничный вес и авторитет. Например, в Рим. 3:10–18 мы находим библейские цитаты из Еккл. 7:20; Пс. 13:2, 3; 5:10; 9:28 и Ис. 59:7, 8. Писание воспринимается как неделимое и связное целое. Авторы Нового Завета подхватывают основные темы Ветхого Завета и развивают их (см. III. Д. 1).

Два Завета взаимно дополняют и поясняют друг друга. Иисус объяснил, как Ветхий Завет проливает свет на Новый (и, в частности, на Его личность), сказав: «Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне» (Ин. 5:39). В других местах Иисус показывает, как Он Сам является объяснением и даже исполнением Ветхого Завета: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5:17).

Ни один из Заветов не заменяется другим. Последующее откровение проверяется предшествующим, как это видно на примере верийцев, которые оказались «благомысленнее Фессалоникских: они приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так» (Деян. 17:11). Даже Иисус требовал от Своих учеников, чтобы их убеждение основывалось не на одном лишь опыте или чувственном восприятии, но на свидетельстве Ветхого Завета, на котором должна была основываться их вера в Него (Лк. 24:25–27).

Принцип гармонии Писания имеет три основных аспекта: (1) Писание изъясняет само себя (scriptura sui ipsius interpres); (2) согласованность Писания и (3) ясность Писания.

Как выразился Мартин Лютер, «Писание является светом для самого себя». Поскольку существует основополагающее единство между разными частями Писания, одна часть Писания объясняет другую, становясь ключом для понимания родственных отрывков.

Иисус продемонстрировал этот принцип, идя с учениками в Еммаус, когда, «начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании» (Лк. 24:27). Немного позже тем же вечером Он сказал ученикам в горнице: «Вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний» (ст. 44,45).

Павел выражает тот же принцип, говоря: «Что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого, соображая духовное с духовным» (1 Кор. 2:13). Этот стих переводился по–разному, но то, как апостол сам использует Писание, свидетельствует, что он принимал данный принцип. Мы уже упоминали целый ряд цитат из Ветхого Завета, приведенных в Рим. 3:10–18. То же явление можно наблюдать вЕвр. 1:5–13; 2:6, 8,12,13.

Применив данный принцип, согласно которому Библия изъясняет сама себя, Иисус показал ученикам, когда они шли в Еммаус, каким образом следует соединять все, что Писание говорит по определенной теме, чтобы правильно истолковать тот или иной вопрос (Лк. 24:27, 44, 45). Это не означает неразборчивое и механистическое выстраивание отрывков по принципу доказывания посредством приведения тех или иных стихов при полном игнорировании их контекста. Но поскольку Писание в конечном итоге имеет единого Божественного Автора, важно собирать все, что написано по конкретной теме, чтобы учитывать все ее аспекты.

Иисус сжато изложил этот аспект гармонии Писания следующими словами: «Не может нарушиться Писание» (Ин. 10:35). Поскольку Писание имеет единого Божественного Автора, разные его части согласуются между собой. Таким образом, один текст Писания нельзя противопоставлять другому. Все доктрины Библии также согласуются одна с другой, а истолкование отдельных отрывков должно согласовываться с цельным учением Писания по определенному вопросу.

Хотя разные библейские писатели могут делать различные акценты при изложении событий или тем, это нельзя считать противоречиями или недоразумениями. Особенно это относится к параллельным повествованиям, таким, как четыре Евангелия. Каждый евангелист записал то, что его больше всего поразило, и сделал это по вдохновению Духа. Для того, чтобы получить полную и сбалансированную картину, нужно исследовать все грани целого.

Принцип гармонии Писания также включает в себя ясность Писания. Его суть в том, что Библия ясна и не требует каких бы то ни было экклезиологических совещаний, которые бы удостоверяли ее смысл. Сама Библия призывает нас самостоятельно исследовать ее, чтобы понять обращенную к нам Божью весть (в качестве примера см. Втор. 30:11–14; Лк. 1:3, 4; Ин. 20:30, 31; Деян. 17:11; Рим. 10:17; Откр. 1:3).

Смысл Писания ясен и очевиден, доступен всякому прилежному исследователю. Иисус иллюстрирует это в беседе с книжником, которого Он спросил: «В законе что написано? как читаешь?» (Лк. 10:26). Другими словами, Он исходил из того, что Библию можно понять. Когда книжник процитировал Втор. 6:5 и Лев. 19:18, Иисус похвалил его за правильный ответ (Лк. 10:28). Много раз Иисус использовал похожие фразы: «Неужели вы никогда не читали в Писании?» (Мф. 21:42); «разве вы не читали?» (Мф. 12:3, 5; 19:4; 22:31; Мк. 12:10, 26; Лк. 6:3); «читающий да разумеет» (Мф. 24:15; Мк. 13:14).

Библейские писатели едины в том, что Писание следует принимать в его очевидном, буквальном смысле, если только в тексте не используется столь же очевидный символ или переносный смысл. Обратите особое внимание на то, как разницу между буквальным и символическим языком разграничивал Сам Иисус и понимали ученики (Ин. 16:25, 29). Совершенно не нужно снимать «шелуху» буквального смысла, чтобы найти «ядро» таинственного, сокровенного, аллегорического смысла, доступного лишь посвященным.

Писание также утверждает, что писатели Библии преследуют вполне определенную, связанную с раскрытием истины цель и не занимаются субъективным, бесконтрольным поиском множества значений. Иисус и апостолы говорили со властью, настаивая не на одном из многих возможных толкований отрывка, но на его единственном истинном значении, которое имели в виду писатель–человек и Автор–Бог (см. в качестве примера Деян. 3:17, 18, 22–24). В то же самое время имеющееся новозаветное истолкование не претендует на исчерпывающее объяснение определенного отрывка из Ветхого Завета; все еще остается место для тщательной экзегезы. Также есть случаи, когда библейский писатель преднамеренно использовал терминологию или фразеологию, являющуюся многозначной и включающую в себя несколько нюансов, вытекающих из непосредственного контекста отрывка (см. Ин. 3:3).

Конкретная, связанная с раскрытием истины цель ярко видна на примере апокалиптических пророчеств: ангел–истолкователь последовательно дает определенное объяснение каждому символу (см. Дан. 7:16–27; 8:15–26; Библейская апокалиптика И. Д). В качестве еще одного примера можно привести те притчи Иисуса, в которых Он Сам истолковывает значение каждой части (см. Мф. 13:18–23; 36–43).

Это вовсе не отрицает того факта, что смысл некоторых частей Писания простирается далеко за пределы буквального значения (например, типология, предсказательные пророчества, символы и притчи), представляя собой более глубокое значение или указывая на исполнение в будущем. Но даже в этих случаях такой более глубокий смысл вытекает из буквального значения, связанного с раскрытием истины, согласуется с ним и фактически является его неотъемлемой частью. Само Писание указывает на наличие такого более глубокого смысла или исполнения (см. III. Д.З).

Верно также и то, что не все части Писания полностью понимались первоначальными слушателями или даже самими вдохновленными Богом авторами. В 1 Петр. 1:10–12 апостол указывает, что пророки Ветхого Завета не всегда достаточно ясно понимали все мессианские аспекты своих пророчеств. Тем самым Петр показывает еще один аспект принципа ясности Писания, заключающийся в том, что дополнительное проясняющее откровение становится ключом к более полному пониманию менее ясных отрывков. Та же мысль проводится и во 2 Петр. 3:16, где Петр заявляет, что в некоторых писаниях Павла есть «нечто неудобовразумительное». Эти трудные отрывки не должны быть отправной точкой и поводом для невежд искажать Писание «к собственной погибели», но должны рассматриваться в широком контексте более понятных библейских формулировок истины (ст. 18; ср. со ст. 2).

Ясность Писания также включает такое понятие, как «прогрессирующее откровение». В Евр. 1:1–3 говорится именно о таком развитии откровения от пророков Ветхого Завета до Сына Божьего (см. также Ин. 1:16–18; Кол. 1:25, 26 и т.д.). Это откровение является прогрессирующим не в том смысле, что более поздние части Писания противоречат предыдущему откровению или упраздняют его, но в том смысле, что всякое последующее откровение просвещает, делает более ясными или развивает ранее изложенные истины. Так, Иисус в Нагорной проповеди (Мф. 5) не устраняет предписания Декалога, но очищает их от привнесенных ошибочных представлений и открывает подлинную глубину их смысла и практического применения. Некоторые намеки на такой более глубокий смысл и значение закона были даны уже в Ветхом Завете. Иисус же дает возможность этим жемчужинам истины засверкать еще ярче, освобождая их от искаженных истолкований книжников и фарисеев. Прогрессирующее откровение также связано с идеей, что Иисус есть исполнение различных образов и пророчеств Ветхого Завета.

Заключительное практическое применение принципа ясности Писания заключается в раскручивающейся спирали понимания, когда один его отрывок проливает свет на другой. С одной стороны, более поздние библейские писатели пишут с учетом того, что было написано до них, и часто исходят из этого, опираясь на это более раннее откровение (иногда это осознание называют эпигенетическим принципом или аналогией с предыдущим Писанием). Внимательное прочтение более позднего отрывка может выявить отголоски или аллюзии на ранние писания, что становится ключом для понимания этих поздних частей Писания. Это особенно присуще Книге Откровение. С другой стороны, более ранние отрывки могут быть не до конца поняты до тех пор, пока они не будут рассмотрены в свете более позднего откровения. Это особенно верно в отношении прообразов и пророчеств (см. Мф. 12:6, 42, 43; 1 Петр. 1:10–12). Таким образом, спираль понимания раскручивается по мере того, как более поздние тексты проливают свет на более ранние, и наоборот.

Четвертый общий принцип истолкования Библии касается проблемы предвзятого понимания или объективности. Современные герменевтические подходы к Библии часто исходят из того, что изначальное намерение библейского писателя можно установить путем строгого применения герменевтических принципов и экзегетических инструментов без всякой сверхъестественной духовной помощи. Таким образом, не надо быть христианином, чтобы определить смысл Писания. Достаточно правильно использовать инструменты и применять принципы.

Однако сама Библия подталкивает нас к другому выводу. В частности, об этом говорят следующие слова: «Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия… Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием… потому что о сем надобно судить духовно» (1 Кор. 2:11,14).

Поскольку Библия в конечном счете есть продукт не человеческого ума, но Божественного разума, открывшегося посредством Духа (см. 1 Кор. 2:12, 13), ее первоначальное значение и современное применение подразумевают помыслы Бога, которые, по мнению Павла, могут быть правильно поняты только с помощью Божьего Духа (1 Кор. 2:13, 14; 2 Кор. 3:14–18; ср. с Ин. 6:45; 16:13).

Некоторые отвергают мысль о том, что Дух Святой является участником процесса, называемого герменевтической спиралью, поскольку это представляется им субъективным фактором, подчиняющим себе объективное экзегетическое/герменевтическое исследование. Действительно, одна лишь «духовная экзегеза», опирающаяся исключительно на роль Духа и пренебрегающая добросовестным применением вытекающих из Писания принципов экзегезы и герменевтики, скорее всего, приведет к субъективным выводам. Но правильное сочетание зависимости от Духа со строгой экзегезой, опирающейся на взвешенные герменевтические процедуры, не только не приводит к субъективизму, но является единственно возможным путем.

Современные ученые–богословы согласны, что все подходят к Писанию со своими предвзятыми установками и предубеждениями. Это положение нельзя исправить путем «научного» подхода к тексту, свободного от «предубеждений веры». На самом деле, поскольку Писание требует отклика веры, попытка занять «нейтральную» позицию не может быть признана правильной (см. Мф. 13:11–17; Ин. 6:69).

Верующие люди, ведомые Духом, также имеют свои пристрастия и предубеждения и также подвержены ошибкам, когда пытаются толковать Писание (см. с Деян. 11:2–18). Но, веря в обетования Писания, они могут попросить Бога преобразить их разум, чтобы они основывались не своих собственных предпосылках, а на предпосылках самой Библии, и исходили из них (см. Рим. 12:1, 2). Ученикам и нам был обещан Дух истины: «Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину» (Ин. 16:13). Необходимо отметить, что местоимение «вас» употреблено здесь во множественном числе, то есть Дух руководит теми, кто изъясняет Писание, являясь частью церковного братства (Пс. 118:63; Деян. 2:42; 4:32; Рим. 12:4–8; 1 Кор. 12; Еф. 4:3–6), пребывая в котором они могут получить благословение и исправление через обмен мнениями с другими верующими.

Все, изъясняющие Писание, должны принять решение о том, что их прежние мнения будут опираться на Библию и находиться под ее контролем. Они должны быть постоянно открыты для того, чтобы менять и обогащать свои взгляды на основании Писания. Они должны сознательно отвергать любые внешние ключи или системы, навязываемые Писанию извне, будь то натуралистические (замкнутая причинно–следственная система, не оставляющая места для сверхъестественного), эволюционные (основанные на аксиоме непрерывного развития), гуманистические (человек как высший авторитет) или релятивистские (отвержение абсолютов). Толкователи Библии должны просить Духа, Который вдохновил Слово, просветить их, сформировать их мышление и изменить их предвзятые мнения таким образом, чтобы их взгляды соответствовали Писанию.

Принцип «духовное требует духовного подхода» указывает не только на потребность призывать на помощь Дух Святой для правильного понимания Слова, но также и на духовность самого истолкователя. Дух должен не только просвещать ум, но и преображать сердце толкователя. Толкователь должен придерживаться рекомендованного Писанием подхода и иметь готовность и желание исполнять все, что говорит Писание. Иисус сказал: «Кто хочет творить волю Его [Божью], тот узнает о сем учении, от Бога ли оно или Я Сам от Себя говорю» (Ин. 7:17).

Необходимо прилежно и ревностно молиться по примеру Давида: «Укажи мне, Господи, путь уставов Твоих, и я буду держаться его до конца» (Пс. 118:33; ср. со ст. 34–40; Притч. 2:3–7). Необходимо принимать верой то, что говорят пророки (2 Пар. 20:20; ср. с Ин. 5:46, 47).

В целом можно сказать, что Библию нельзя исследовать, как любую другую книгу: с помощью отточенных инструментов экзегезы и лощеных принципов истолкования. На каждом этапе процесса истолкования книга, вдохновленная Духом, может быть правильно понята только с помощью «свыше», через просвещение и преобразование от Духа. К Божьему Слову необходимо подходить с благоговением. Наверное, лучше всего идеальный настрой истолкователя, подходящего к священной Книге Библии, описан пророком Исайей: «А вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66:2).

Правила истолкования библейских отрывков вытекают из только что описанных нами фундаментальных принципов. Эти правила в совокупности образуют грамматико–исторический метод, диктуемый здравым смыслом и языковыми законами, позволяющими устанавливать истинное значение любого изречения. Однако еще в большей мере эти правила прямо или косвенно вытекают из самого Писания. Поэтому при обсуждении каждого правила мы сначала будем рассматривать то, как оно представлено в самом Писании. Мы также будем приводить библейские примеры, иллюстрирующие его применение в истолковании Библии.

Отправной задачей при истолковании Библии является определение того, какой текст в действительности является Священным Писаниям — как на древних языках оригинала, так и в современных переводах. Это требует внимания к текстуальным исследованиям и принципам перевода.

а. Сохранение библейского текста. Поскольку герменевтика связана с исследованием письменного Слова, необходимо, насколько это возможно, пользоваться тем текстом Библии, который был изначальным. Сама Библия подчеркивает необходимость сохранения в неискаженном виде слов Священного Писания. Моисей писал в отношении Торы: «Не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того» (Втор. 4:2; ср. с 12:32). В Книге Притчей этот принцип распространен на все Слово Божье: «Всякое слово Бога чисто… Не прибавляй к словам Его, чтобы Он не обличил тебя и ты не оказался лжецом» (Притч. 30:5, 6). В самом конце библейского канона мы находим похожее предупреждение: «Если кто приложит что к ним [к словам пророчества], на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни, и в святом граде…» (Откр. 22:18,19).

В ветхозаветном Израиле были предприняты определенные меры для сохранения Торы. «Книга закона» хранилась во Святом святых святилища, возле ковчега завета (Втор. 31:26). Раз в семь лет Тора должна была читаться публично на празднике кущей (ст. 9–13).

К сожалению, не сохранилось оригинальных копий или автографов Ветхого или Нового Завета. Однако история передачи текста показывает, насколько тщательно и с каким усердием библейский текст переписывался на протяжении многих веков до наших дней. До Второй мировой войны критически настроенные к Библии ученые были крайне невысокого мнения о точности дошедшего до нас еврейского (масоретского) текста, поскольку наиболее древняя рукопись датировалась примерно 900 годом нашей эры, и в критических изданиях Ветхого Завета предлагались тысячи поправок к тексту. Но после 1947 года, когда были обнаружены рукописи Мертвого моря, содержавшие фрагменты всех книг Ветхого Завета, за исключением Книги Есфирь, ученые с удивлением обнаружили, что более поздний масоретский текст практически не отличается от текста этих рукописей, хотя между ними около тысячи лет.

Объем рукописных фрагментов греческого текста Нового Завета значительно превышает количество рукописей любого другого документа древнего мира. Существует более 3 000 греческих рукописей всего Нового Завета или отдельных его частей, помимо 2 000 древнегреческих лекционариев (новозаветных чтений, предназначенных для проведения литургий), около 8 000 латинских рукописей, более 2 000 рукописей на других древних языках, таких как сирийский и коптский, и тысячи цитат. По сути дела, весь Новый Завет имеется в цитатах ранних отцов Церкви (14, с. 697, 707). Фактическое число существенных расхождений между этими многочисленными рукописями ничтожно мало. Ф.Ф. Брюс утверждает:

«Разночтения, по поводу которых у текстуальных критиков Нового Завета остаются какие–то сомнения, не касаются таких существенных вопросов, как исторические факты или христианская вера и жизнь»

((7, с. 19, 20).)

б. Потребность в текстуальных исследованиях. Хотя последние 150 лет прилежных текстуальных исследований говорят о том, что Писание дошло до нас, по сути дела, в том виде, в каком оно было написано, существуют небольшие разночтения между многочисленными древними библейскими рукописями. Наука (или искусство) максимального приближения к тексту оригинала Ветхого и Нового Заветов — это и есть текстуальное исследование, которое часто называют «текстуальным критицизмом». Если такое исследование осуществляется человеком, полностью принимающим авторитет Писания, то при этом предпосылки историко–критического метода отвергаются (см. IV. Е, Ж), а сам исследователь исходит из того, что высшие нормы определения подлинного текста Писания находятся в самом Писании.

Основные статьи, посвященные текстуальному исследованию, включены в «Библейский комментарий адвентистов седьмого дня», и нет нужды их здесь воспроизводить. В стандартизированных изданиях еврейского и греческого текстов Библий подробная информация по поводу основных текстовых разночтений обычно приводится в примечаниях в нижней части каждой страницы.

В самих Писаниях дается ряд примеров перевода, поясняющих смысл текста. Среди них можно упомянуть Неем. 8:8; Мф. 1:23; Мк. 5:41; 15:22, 34; Ин. 1:42; 9:7; Деян. 9:36; 13:8; Евр. 7:2. Акцент на правильном понимании Писания (см. Деян. 8:30–35) предполагает качественный перевод.

а. Проблемы перевода. Очень трудно в точности передать форму и содержание древнего библейского текста на современных языках, поскольку в этом процессе переводчик должен преодолеть различные барьеры, такие как временную, культурную и географическую удаленность, изменившиеся политические, экономические и социальные условия, а также перемены в образе мышления.

Самая существенная проблема перевода — различия в языках. Смысловой диапазон слова в древнем библейском языке может быть шире или уже эквивалентного слова в современном языке. Вот почему оттенки значения какого–нибудь слова из древних библейских языков искажаются неродственными значениями, присущими самому близкому современному эквиваленту.

Не всегда можно правильно отразить в современном переводе грамматические и синтаксические особенности древних языков. Например, еврейский глагол подчеркивает состояние, греческий глагол — вид действия, а английский или русский глагол — время.

Иногда слово или фраза на древнем языке звучит двусмысленно. Переводчик должен решать, оставлять перевод двусмысленным или попытаться двусмысленность устранить, что может, в свою очередь, ввести читателей в заблуждение, если переводчиком будет выбрано неправильное значение.

б. Виды перевода. Три разных представления о том, какой перевод следует считать наилучшим, лежат в основе трех разных типов переводов. В буквальных переводах делается ставка на дословную эквивалентность. Такой процесс перевода обеспечивает более точную и буквальную передачу еврейско–арамейского и греческого текстов. Результатом становится превосходная учебная Библия. Однако перевод зачастую бывает «деревянным» и неестественным, а эстетика и ритм оригинала могут оказаться утраченными. В динамических переводах акцент делается не на дословную, а на смысловую эквивалентность. Переводчик перестраивает перевод, подгоняя его под современные фразеологические обороты речи, которые представляют собой аналог мысли или значения. Преимущество динамического перевода заключается в его фразеологической близости к читателю и ясности. Главный же его недостаток в том, что истолкование может вводить в заблуждение или быть неправильным из–за ошибки в понимании переводчика. Парафраз еще более вольно обращается с оригиналом, чем динамические переводы. Он предназначен скорее для поверхностного чтения, чем для серьезного доктринального исследования. Поскольку парафраз является больше истолкованием, чем переводом, читателям нужно пользоваться им крайне осторожно.

В силу указанных трудностей и различий в видах переводов исследователи Библии должны тщательно подходить к выбору того или иного перевода. Перевод Библии, подготовленный представителями какого–то одного вероисповедания, может быть предвзятым или даже намеренно искаженным с целью обоснования определенных доктрин. Те же слабости отличают и переводы Библии, выполненные одним человеком. Им не хватает уравновешенности и сбалансированности, которая, как правило, бывает следствием творческого вклада многих специалистов. Следует также осторожно относиться и к разного рода толковым Библиям с обширными примечаниями или комментариями. Подобно этому и переводы Библии на упрощенный язык, например, переводы для детей могут в искаженном виде представлять некоторые библейские вопросы. Переводы с более высокой ориентацией на толкование следует внимательно сравнивать если не с оригинальным еврейско–арамейским и греческим текстом, то, по крайней мере, с буквальными переводами.

Чтобы понять библейский отрывок, мы должны прежде всего попытаться определить, что он означал в своем первоначальном контексте. Мы должны увидеть, в какой ситуации возникло то или иное учение: его исторический фон; кто изрек его; кому оно предназначалось и при каких обстоятельствах оно было передано. Уяснив все это, мы сможем легче применить весть Библии к разным ситуациям.

Все люди, события и установления в Ветхом и Новом Завете представлены как часть достоверной и доподлинной исторической летописи. Более поздние пророки Ветхого Завета, Иисус и новозаветные писатели неоднократно ссылаются на рассказ о творении и потопе. Фактически каждый из авторов Нового Завета прямо или косвенно подтверждает историческую достоверность Бытия 1–11 (см. Мф. 19:4, 5; 24:37–39; Мк. 10:6; Лк. 3:38; 17:26,27; Рим. 5:12; 1 Кор. 6:16; 2 Кор. 11:3; Еф. 5:31; 1 Тим. 2:13, 14; Евр. 11:7; 1 Петр. 3:20; 2 Петр. 2:5; Иак. 3:9; 1 Ин. 3:12; Иуд. 11, 14; Откр. 14:7). Библейские писатели также ссылаются на времена патриархов, на исход и другие события библейской истории как на достоверные описания реальных взаимоотношений Бога со Своим народом, имевшие место во времени и пространстве.

Исторический контекст библейского повествования принимается как подлинный; при этом не предпринимается попыток воссоздать какую–то другую историю, отличную от той, что содержится в библейской летописи. Истолковывая Ветхий Завет, писатели Нового Завета демонстрирует удивительно хорошее знание общего хода и конкретных деталей ветхозаветной истории (см. Деян. 7; 1 Кор. 10). Типология в книгах Нового Завета предполагает историческую подлинность тех лиц, событий и установлений, которые служили прообразом новозаветных событий (см. 1 Кор. 10:1–11; Рим. 5:12–21; 1 Петр. 3:18–22).

Точно так же, вопреки мнениям современной критической школы, но в согласии с прецедентом истолкования Ветхого Завета новозаветными писателями, герменевтика, основанная на Библии, принимает как достоверные библейские описания сотворения нашего мира за шесть буквальных двадцатичетырехчасовых суток (Быт. 1, 2) и всемирного потопа (Быт. 6–9). Она также признает историческую достоверность повествования о патриархах (Быт. 12–50), об исходе из Египта, имевшем место в пятнадцатом веке до нашей эры (Исх.; Втор.; 3 Цар. 6:1), о завоевании Ханаана (Ис. Нав. 1–12) и другие исторические факты Писания, включая сверхъестественные события, описанные в Ветхом и Новом Завете.

Герменевтике библейских писателей присущ интерес к «вопросам введения» (дате, авторству и историческому фону библейских книг), и иногда эти вопросы становятся ключевыми в их аргументах. Там, где дается такая информация, считается, что она в точности отражает авторство, хронологию и историческую ситуацию, в которой был написан данный текст. Например, тот факт, что Давид является автором Псалма 109 (как об этом говорится во введении к псалму), имеет большое значение в высказывании Иисуса относительно Его мессианства (Мф. 22:41–46). Принадлежность определенных слов Давиду имела большое значение для Петра в день Пятидесятницы, который в своей проповеди на этом основании убеждал иудеев в предсказанном воскресении Мессии (Деян. 2:25–35). «Жизненная ситуация», в которой Авраам получил оправдание по вере, согласно Книге Бытие, имеет большое значение в аргументации Павла, который стремился показать римлянам, что это случилось с Авраамом до его обрезания (Рим. 4:1–12).

Вопреки утверждениям большинства современных критически настроенных ученых, герменевтика, основанная на Библии, исходит из того, что Пятикнижие было написано Моисеем, а не является более поздним текстом, составленным разными редакторами на основании различных исходных документов (см. Исх. 24:4, 7; 34:27; Втор. 31:9–11; Ис. Нав. 1:7, 8; 3 Цар. 2:3). Исайя считается автором всей книги, носящей его имя (Ис. 1:1; см. Мф. 3:3; 8:17; 12:17–21). Давид является автором тех псалмов, в которых есть четкие указания на это во вводных фразах и на которые авторы Нового Завета ссылаются как на Давидовы (всего 73 псалма; Мф. 22:41–46; Деян. 2:25–35 и т. д.). Соломон является автором большинства притчей, Книги Песни Песней и Книги Екклесиаста (Притч. 1:1; 10:1; 25:1; Песн. П. 1:1; Еккл. 1:1,12,13). Даниил, пленник и государственный деятель Вавилона, жившей в шестом веке до Рождества Христова, написал ту книгу, которая носит его имя (Дан. 8:1; 9:2; см. Мф. 24:15). Захария также написал всю книгу, носящую его имя (Зах. 1:1). Апостол Петр был автором Второго послания Петра (2 Петр. 1:1), а Иоанн, написавший Евангелие, был также автором Книги Откровение (Откр. 1:4). Необходимо признать, что в некоторых книгах Библии нет явного указания на автора, время или исторические обстоятельства их написания. В этих случаях лучше всего, если ответ на вопросы введения к этим книгам будет основываться на всех имеющихся библейских данных, рассматриваемых в свете известной нам внебиблейской информации, и согласовываться с ними.

Исторический фон любого библейского отрывка описывается в самом Писании и может быть дополнен сведениями из внебиблейских источников. Знакомство со всей священной историей, равно как и с обстановкой, в которой происходило каждое конкретное событие, важно для раскрытия исторической фона Писания как такового. А эти знания необходимы для понимания аллюзий на предшествующие события. Например, когда Иисус говорит о том, что Моисей «вознес змию в пустыне» (Ин. 3:14), Он явно подразумевает событие, описанное в Чис. 21:4–9. Точно так же высыхание реки Евфрат (Откр. 16:12) должно рассматриваться в свете падения Вавилона, предсказанного в Иер. 51, когда течение буквальной реки Евфрат было изменено, и это открыло путь для вторжения мидян и персов.

Исторические сведения самого Писания дополняются богатым наследием античной литературы. Особенно полезны в этой связи апокрифы и псевдоэпиграфы, а также таргумы и более поздние раввинские материалы. Отдельные авторы, такие как Филон Александрийский и Иосиф Флавий, также внесли важный вклад в описание исторических обстоятельств, имеющих отношение к Библии.

Археологические находки, обнаруженные на Ближнем Востоке в течение последних 200 лет, пролили свет на жизнь многих личностей, на события и культуру библейских времен. Различные обычаи периода патриархов раскрываются в текстах, найденных в Мари, Нузи и Эбле. Высокие нравственные нормы и увязывание закона с характером Божественного Законодателя, конечно же, отличают законы Моисея от других кодексов того времени, но все же в них обнаруживаются и некоторые сходства с законами второго тысячелетия до нашей эры, такими как кодекс Хаммурапи. Хотя содержание библейских заветов между Богом и людьми уникально, их построение напоминает феодальные договоры между хеттскими сюзеренами и подчиненными им правителями–вассалами. Из вавилонских клинописных табличек становится понятно, почему «царь» Валтасар смог предложить Даниилу только третье место в царстве (Дан. 5:29): его отец Набонид был все еще законным, хотя и отсутствующим в это время в Вавилоне царем.

Точно так же пониманию Нового Завета во многом способствует религиозная и социально–политическая хроника иудаизма и римского мира времен Нового Завета. Так, споры между Иисусом и фарисеями становятся понятнее после изучения того, из каких партий и движений состоял иудаизм. Спортивные игры, упомянутые во 2 Тим. 4:6–8, и триумфальный въезд императора, на который Павел намекает во 2 Кор. 2:14, обретают смысл, если рассматривать эти события в свете обычаев того времени.

В исторический фон необходимо включать многие другие факторы. Хронология (когда происходили события) и география (где они происходили) также способствуют правильному пониманию Писания. Кроме того, заслуживают особого внимания меры веса, единицы измерения и денежные системы. Помимо всех прочих факторов, необходимо учитывать еврейский календарь и цикл праздников, факторы, касающиеся растительной и животной жизни, урбанизацию, военную тактику, климат и сельское хозяйство.

В течение нескольких столетий некоторые библейские ученые ставили под сомнение точность или достоверность определенных исторических фактов в библейской летописи. Например, они сомневались в исторической подлинности исхода и завоевания Ханаана, а также в существовании Дария Мидянина, упомянутого в Книге Даниила. Прежде всего важно отметить, что многие из их обвинений были опровергнуты последующими исследованиями. Например, вплоть до конца девятнадцатого века ученые утверждали, что упомянутые в Библии хеттеи, или хетты (Быт. 15:20 и т. д.), никогда не существовали. Однако в результате раскопок, произведенных в первые десятилетия двадцатого века, были найдены свидетельства существования целой хеттской цивилизации. Многие ученые девятнадцатого века опять–таки настаивали, что описанные в Библии обычаи патриархального периода — это не что иное, как анахронизм. Однако находки в Нузи, Мари, Эбле и других местах, датированные временем патриархов, показали, что в то время действительно существовали обычаи, схожие с представленными в библейском повествовании о жизни патриархов.

В настоящее время мы знаем, что повествование об исходе хорошо вписывается в историю восемнадцатой египетской династии. Недавно проведенный повторный анализ данных, полученных при раскопках древнего Иерихона, показал, что (вопреки ранее сделанным выводам и современному консенсусу в ученых кругах) город был разрушен примерно в 1410 году до н. э., и подробности его разрушения в точности соответствуют библейскому описанию. Точно так же анализ мидо–персидских летописей показал, что Дарий Мидянин — реальный исторический персонаж.

Не все кажущиеся противоречия между библейской летописью и находками светской истории на данный момент устранены. Герменевтика, построенная на библейском основании, предполагает веру в историческую достоверность Писания и уверенность в том, что дополнительные археологические или исторические исследования помогут устранить имеющиеся расхождения. В то же самое время важно, чтобы Писание не было заложником открытий светской науки. Многие библейские сюжеты никогда не будут подтверждены светской историей, особенно чудеса, не оставившие следов. В конечном итоге библейские события принимаются не потому, что их подтверждает светская историческая наука, но потому, что они записаны в достоверном Слове Божьем.

В исторических частях Писания, особенно в ветхозаветных книгах Царств и Паралипоменон и в новозаветных Евангелиях, параллельные отрывки подчас различаются в некоторых подробностях или акцентах (например, Мф. 21:33–44; Мк. 12:1–11 и Лк. 20:9–18). Несколько принципов помогают нам в разрешении этих кажущихся противоречий.

а. Нужно осознать, что разные писатели преследовали разные цели. Четыре Евангелия несколько отличаются друг от друга по замыслу и целям написания. Матфей зачастую придерживается тематического построения, не соблюдая хронологической последовательности в описании событиях. Марк почти на одном дыхании описывает деятельность Иисуса. Лука знакомит с жизнью Иисуса язычников. А Евангелие от Иоанна вообще уникально. По признанию самого автора, оно написано с целью укрепить в людях веру.

В параллельных отрывках, описывающих покупку Давидом гумна на горе Мориа (2 Цар. 24:24; 1 Пар. 21:25), указаны разные денежные суммы и разные имена предполагаемых владельцев. Однако вовсе необязательно, что эти два отрывка противоречат друг другу. 50 сиклей серебра были уплачены за два вола и деревянную молотильную телегу (и, возможно, за небольшой участок гумна), тогда как 600 сиклей золота были платой за все имение. Аруна и Орна — это всего лишь два варианта написания одного и того же имени (в рус. Синод, пер. употреблено одно имя — Орна. — Примеч. ред.).

Рассмотрим еще один пример. Может возникнуть впечатление, что предисловия к Нагорной проповеди в Евангелиях Матфея и Луки противоречат друг другу. Матфей говорит, что Иисус «взошел на гору» (Мф. 5:1), тогда как, согласно Луке, Он, «сойдя с ними, стал на ровном месте» (Лк. 6:17). Елена Уайт соединяет эти две точки зрения, присоединяет к ним позицию Марка и рисует единую картину: «После посвящения апостолов Иисус отправился вместе с ними на берег моря. Утром здесь начал собираться народ… Узкий берег не мог вместить всех желавших слушать наставления Учителя, даже если бы они стояли, а не сидели, и поэтому Иисус поднялся на склон горы. Дойдя до уступа, где собравшиеся могли удобно разместиться, Он сел на траву, ученики и толпы людей последовали Его примеру» (Желание веков, с. 298). Другими примерами, в отношении которых уместно говорить о согласовании евангельских повествований, являются: параллельные рассказы о богатом молодом правителе (Мф. 19:16–30; Мк. 10:17–31; Лк. 18:18–30), о слепом нищем (Мф. 20:29–34; Мк. 10:46–52; Лк. 18:35–43) и о воскресении Иисуса (Мф. 28:1–15; Мк. 16:1–8; Лк. 24:1–11; Ин. 20:1–10).

в. Нужно осознавать, что для исторической достоверности не требуется того, чтобы различные сообщения были идентичными. Тот факт, что авторы разных Евангелий используют разный язык, является доказательством их независимости, подлинности и цельности. Матфей цитирует первые две молитвы Иисуса в саду Гефсиманском, в которых выражается одна и та же мысль, но разными словами, а затем в Мф. 26:44 пишет о том, что Иисус «помолился в третий раз, сказав то же слово».

г. Нужно осознавать, что в первом веке предъявлялись другие требования к написанию исторических повествований. Часто использовался «феноменологический» или «наблюдательный» язык, что можно проиллюстрировать такими словосочетаниями, как «солнце зашло» или «четыре угла» («конца») земли, совсем не подразумевающими геоцентрическую космологию или плоскую землю. Часто использовались округленные числа, например, упоминание о количестве умерших у Синая (1 Кор. 10:8; ср. с Чис. 25:1–18). Мы не должны ожидать более высокой точности цифр, нежели та, которая считалась общепринятой в библейские времена.

д. Нужно осознавать, что некоторые сходные чудеса и изречения Иисуса, записанные в синоптических Евангелиях, могли происходить в разное время. В течение трех с половиной лет Своего земного служения Иисус, вне всякого сомнения, повторял некоторые высказывания и чудеса. Один из примеров — насыщение пяти тысяч и четырех тысяч человек. У кого–то может возникнуть искушение посчитать их разными описаниями одного и того же эпизода, но в данном случае Сам Иисус дал понять, что это два разных события (Мф. 16:9,10).

е. Нужно осознавать, что в Писании встречаются незначительные ошибки, вызванные переписыванием. Это особенно проявилось при переписывании чисел в параллельных повествованиях книг Царств и Паралипоменон. Текстуальное исследование может помочь в определении наилучшего варианта чтения.

ж. Нужно осознавать, что в некоторых случаях необходимо воздержаться от вынесения окончательного суждения по поводу отдельных кажущихся расхождений, пока не будет собрана более полная информация.

В качестве примера можно привести хронологические данные о царях Израиля и Иудеи в книгах Царств и Паралипоменон. Этот вопрос был безнадежно запутанным до тех пор, пока Эдвин Тиле не показал в своей докторской диссертации, изданной под названием «Таинственные числа еврейских царей» (1951 год; была переиздана в 1983 году), каким образом применение четырех фундаментальных принципов хронологических расчетов может полностью синхронизировать между собой библейские сведения о личностях и внебиблейские данные.

В «Библейском комментарии адвентистов седьмого дня» содержатся бесценные материалы, касающиеся проблем, связанных с вопросами введения и историческим фоном. Во вступительных исторических статьях к каждому тому и во введении к каждой библейской книге приведены отличные данные об авторстве, времени и жизненных обстоятельствах написания той или иной библейской книги. Все сведения по этим вопросам, содержащиеся в самом Писании, принимаются как достоверные, и в то же время дается археологическая, географическая, хронологическая и культурная предыстория, проливающая еще больше света на библейское повествование.

Чтобы правильно толковать Библию, необходимо осознавать, что литературный контекст Писания не менее важен, чем его исторический контекст. Писание — это не только историческая книга, но и произведение искусства. В своих последних исследованиях ученые стали уделять все больше внимания литературным особенностям Писания.

В Священном Писании есть множество явных и неявных указаний, свидетельствующих о его литературных достоинствах. Их рассмотрение является важной частью задачи, которая стоит перед герменевтикой.

Одной из первых задач в истолковании какого–то определенного отрывка в его непосредственном литературном контексте является определение его границ. Это важно для того, чтобы целиком ухватить суть смысловой единицы текста, частью которой является исследуемый отрывок. Тогда можно определить, что предшествует данному отрывку и что идет после него, и лучше понять, как сам отрывок вписывается в общий контекст богодухновенной книги.

Хотя деление Библии на главы и стихи берет свое начало не с библейских времен, библейские писатели часто оставляли в тексте указатели начала и конца отрывка и в своих истолкованиях предшествующих частей Писания показывали, что Писание состоит из отдельных смысловых единиц текста. Так, Книга Бытие разделена на десять частей, каждая из которых начинается фразой: «Вот родословная. ..». Псалтирь состоит из псалмов, и некоторые из них в свою очередь разбиты на части определенными указателями, в числе которых: (а) рефрен (Пс. 41:6, 12; 42:5) (б) слово села, которое 71 раз встречается в Псалтире (Пс. 45:4, 8, 12), или (в) акростих (например, Пс. 118, в котором каждые восемь строк начинаются с одной и той же буквы еврейского алфавита, затем следующие восемь строк со следующей буквы).

Ко времени Нового Завета Пятикнижие (а возможно, и книги пророков) было разделено на небольшие разделы, которые по одному читались в синагоге каждую субботу (ср. с Деян. 13:15, 27; 15:21). Иисус признавал наличие этих разделов Торы, что можно видеть из Его слов о «горящем кусте» (Лк. 20:37; ср. с Исх. 3:3–6).

Следя за явными указаниями библейских авторов и внимательно изучая их произведения, мы можем увидеть литературные и логические границы определенного анализируемого нами отрывка. Например, повествование о жизни и учении Иисуса разбито естественным образом на разделы. Недавно изданные труды оказывают существенную помощь в выявлении естественных разделов или частей библейских книг, в установлении границ отдельных параграфов и их анализе.

При изучении любого письменного произведения, в том числе и Библии, важно понять, с каким видом литературного текста мы имеем дело. Это касается как более общих категорий, таких как поэзия и проза, так и специфических литературных текстов (или жанров) — юридических документов, писем или посланий, гимнов, лирики, биографий и тому подобного. Различные литературные формы выполняют разное предназначение, и каждое из них имеет свои черты. Сравнение разных литературных образцов, относящихся к одному и тому же жанру, помогает обнаружить как эти черты, так и уникальные их особенности. Таким образом, правильное истолкование обогащается за счет понимания использованных в тексте литературных форм.

Часто библейские писатели прямо говорят о том, к какому виду литературы относится то, что они пишут. Среди основных литературных форм, обозначенных в Писании, можно назвать следующие: «родословие» (евр. толедот, Быт. 2:4 и далее 14 раз в Книге Бытие), предсмертные благословения (Быт. 49; Втор. 33), законы (уставы, постановления; Исх. 21:1; Втор. 4:44, 45), юридические договоры (Быт. 21:22–32; 26:26–31; Ис. Нав. 9:15; 3 Цар. 5:6–12), заключение и обновление завета (например, Исход 24; вся Книга Второзаконие; см. Втор. 29:1, 14, 15; Ис. Нав. 24), загадки (Суд. 14:10–18), царские указы (Езд. 6:3–12; 7:11–26), письма (2 Цар. 11:15; 3 Цар. 21:8–10; 4 Цар. 5:5, 6; 10:1–3), псалмы различных типов, указанных в предисловиях, или песни (Песн. П. 1:1), молитвы (Пс. 71:20; Дан. 9:4–19), притчи (Притч. 1:1; 10:1; 25:1), пророческие изречения или «бремена» (евр. масса, Наум 1:1; Авв. 1:1; Мал. 1:1), видения (Дан. 8:1,2; Авдий 1), суды (еър.риб, Ис. 3:13; Ос. 4:1; Мих. 6:1), плач или похоронная песнь (евр. кипах, Иез. 27:32; Ам. 5:1; Плач Иер.), Евангелия (Мк. 1:1), притчи (Мк. 4:2), иносказания (греч. пароимиа; Ин. 10:6; 16:25), послания (Рим. 16:22; 1 Кор. 5:9; 2 Петр. 3:1, 16) и апокалиптика (апокалипсис или Откровение Иоанна; Откр. 1:1).

а. Проза. Многие литературные виды прозы, как мы только что отметили, были ясно обозначены самими библейскими писателями. Другие же виды были идентифицированы современными исследователями, включая речи или проповеди (Ис. Нав. 23, 24; 1 Цар. 12; 3 Цар. 2:1–9; Иер. 7), перечисления (Быт. 10; Ис. Нав. 15–19; Чис. 33; 3 Цар. 4:7–19) и культовые обряды (Лев. 1–7). Особое значение имеет библейское повествование, которое включает такие жанры, как история (от Ис. Нав. по 2 Пар., Деян.), отчеты или анналы (3 Цар. 11:41; 14:19,20), автобиографии (Езд. и Неем.), рассказы о снах и видениях (Быт. 37:5–10; 40:9–19; 41:1–7; Зах. 1–6) и автобиографии пророков (Ис. 8:1–3; Иер. 36; Дан. 1–6).

В недавних исследованиях о повествовании стали говорить как о литературном жанре, предполагающем искусное художественное изложение. Хотя большая часть современных критических исследователей склонна считать библейское повествование художественным вымыслом, исследователь Библии, принимающий его за достоверную историю, может получить пользу от внимательного изучения того, как вдохновленный Богом писатель подчеркивает в своем повествовании ключевые мысли. К основным элементам повествования, требующим понимания описательного «потока», следует отнести: предполагаемого автора (или невидимого оратора) и предполагаемого читателя, общую точку зрения или перспективу, порядок событий и их взаимосвязь («время рассказа»), сюжет, действующие лица и их характеристики, ситуацию и скрытый комментарий или риторические приемы, используемые при изложении рассказа.

б. Поэзия. Поэтические разделы Писания (примерно 40% Ветхого Завета и фрагменты, разбросанные по Новому Завету) во многих современных переводах Библии представлены в стихотворной форме. Библейская поэзия имеет характерные особенности, которые будут кратко рассмотрены в данном разделе.

Главная особенность еврейской поэзии — «параллелизм» или «рифма мысли» (в противоположность «рифме звука»). Поэтический параллелизм традиционно подразделяется на три основных вида: (а) синонимический, в котором две идущие одна за другой поэтические строки выражают аналогичную мысль (Пс. 1:2, 5; 102:10); (б) антитетический, в котором две идущие одна за другой поэтические строки выражают противоположные идеи (Пс. 1:6; 36:21; многие сказания в Книге Притчей); (в) синтетический, в котором вторая поэтическая строка добавляется к первой, дополняя, расширяя или усиливая ее (Пс. 2:6; 102:11). Этот основополагающий аспект еврейской поэзии сразу бросается в глаза как в современных переводах, так и в оригинальном тексте.

Еврейская поэзия также содержит стихотворный метр, хотя он не так строго определен, как в греческой поэзии. Метр определяется ударениями: каждое ударное еврейское слово соответствует одному такту. Особой разновидностью стихотворного метра является кипах, или «плач», в котором первая строка состоит из трех тактов, а вторая — из двух (3:2). Многие псалмы «плача», в которых автор отчаянно умоляет Бога о помощи и, по сути дела, вся Книга Плач Иеремии написаны с использованием такого смешанного «длинного–короткого» метра, в котором некоторые усматривают «долгий вдох и короткий выдох» тяжко вздыхающего автора. В переводе поэтическая метрика не столь очевидна, хотя длинный–короткий метр часто выливается в длинные и короткие строки стиха.

Библейские писатели используют многие другие литературные и стилистические приемы, особенно в поэтических разделах Писания. Мы встречаемся с инклюзией («обрамлением», когда псалмы, например, 8–й и 102–й начинаются и заканчиваются одной и той же фразой), акростихом (стихи или группы стихов начинаются с каждой следующей буквы еврейского алфавита: Пс. 9:1–20,24; 33; 36; 118; 144), симилией (стилистическим сравнением, в котором используются такие слова, как «словно», «как», «подобно», «что»: Ос. 7:11), метафорой (одна реальность изображается другой: Пс. 22:1; Ос. 10:1; Ин. 10:7, 9, 11), синекдохой (часть обозначает целое — Ис. 52:1, 2), ономатопеей (звукоподражанием, когда слова звучат похоже на тот предмет или явление, которое они описывают: Иер. 19:1, 10; Ис. 17:12, 13; Пс. 92:4), ассонансом (повторением гласных: Ис. 5:7), параномазией (игра слов: Ам. 8:2, 3; Мих. 1) и персонификацией (Притч. 8). Все эти литературные приемы способствуют надлежащему изложению и выражению вести.

У каждого из конкретных литературных жанров есть свои особенности, которые зачастую имеют большое значение при истолковании переданной вести. Литературная форма и богословское истолкование идут рука об руку: определение и понимание литературного жанра дает возможность уяснить богословский смысл текста.

Некоторые литературные формы (притча, пророчество и апокалиптика) имеют расширенное значение или исполнение, которое будет рассмотрено ниже в разделе о теологическом контексте и анализе (см. III. Д. 3).

Литературная структура как самого отрывка, так и целого раздела, к которому он относится, важна для анализа. Часто она является ключом к пониманию всего хода мысли или главных богословских тем.

В библейской прозе (например, в новозаветных посланиях) знание структуры помогает составить план отрывка и выделить темы и подтемы. С помощью такого плана можно выявлять более глубокие мысли. Многие из правил, которые используются для определения границ отрывка (см. III. B.1), могут быть полезны и при выявлении его частей.

Внимательный анализ библейского материала показывает, что библейские писатели зачастую тщательно структурировали стихи, главы, книги или даже группы книг. Литературная структура часто соответствует основным элементам литературной формы отрывка. Так, например, пророческая процедура заключения завета (евр. риб), как правило, состоит из одинаковых элементов, и литературная структура Мих. 6 (пророк конкретно определяет эту главу словом риб в Мих. 6:1,2) следует этому образцу юридической процедуры.

Два вида литературной структуры, основанных на поэтическом параллелизме, требуют особого внимания. Одним из распространенных приемов литературной структуры является «блочный параллелизм», который следует принципам синонимического параллелизма в отдельных поэтических строках. «Блочный параллелизм» проявляет себя в литературных структурах таких книг, как книги Иисуса Навина и Ионы: порядок первой половины книги соблюдается во второй половине. Еще один распространенный прием в Писании — это обратный параллелизм (или хиазм, получивший название от греческой буквы «хи», которая имеет форму X), следующий принцип антитетического параллелизма в менее объемной единице текста, например, в двух следующих одна за другой поэтических строках. В качестве примера хиазма по формуле АВСВ¹А¹ в отдельном стихе можно привести описание городов в Ам. 5:5:

А. Не ищите Вефиля

В. И не ходите в Галгал,

С. И в Вирсавию не странствуйте,

В¹ ибо Галгал весь пойдет в плен

А¹ и Вефиль обратится в ничто.

Было выявлено, что этот стих является частью большей по масштабам хиастической структуры, охватывающей Ам. 5:1–17, которая, в свою очередь, является частью еще более крупного хиазма — всей Книги пророка Амоса. Хиастические структуры были выявлены в более чем 50 отдельных псалмах, а также в разделах Писания, занимающих несколько глав (повествование о потопе в Быт. 6–9; Нагорная проповедь в Мф. 5–7, а также Евр. 6–10). Недавние исследования также выявили наличие хиастических структур в целых библейских книгах и группах книг.

Используя хиазм, вдохновенные библейские писатели пытались обратить внимание своих читателей на главную мысль, которая формулировалась в самой середине или сердце хиазма. Так, в Пс. 91, который назван «Песнь на день субботний», имеется семь стихов по каждую сторону центрального стиха, причем каждый из них содержит пару строк, написанных по принципу поэтического параллелизма. И только центральное утверждение псалма: «Ты, Господи, высок вовеки!» (ст. 9) не имеет в псалме параллели строк, выражающей ту же мысль, поскольку находится в самом центре хиазма. Благодаря этому хиазму мы можем безошибочно определить кульминацию псалма как с точки зрения его литературной структуры, так и богословского смысла.

Параллельные части в хиазме в свою очередь поясняют основную мысль. То, что понятно изложено в первой половине хиазма, может помочь нам понять соответствующий структурный элемент во второй части. Так, например, хиастическое построение Книги пророка Захарии позволяет увидеть мессианский характер ключевых отрывков, поскольку их параллельные структурные элементы явно выражают мессианский смысл. Мысль о том, что Иисус вошел «за завесу» в Евр. 6:17–20, опять–таки становится яснее, когда сравнивается с параллельным структурным элементом, где идет речь о входе Иисуса «чрез завесу» в Евр. 10:19, 20, из чего ясно следует, что контекстом обоих отрывков является помазание небесного святилища.

Истолкователь должен опасаться внесения в текст структур, которых на самом деле в нем нет. Исследователь Библии должен строго контролировать себя внутренними свидетельствами самого текста и избегать искусственного навязывания библейскому материалу чужеродного плана или структуры. Среди таких внутритекстовых сдерживающих факторов можно отметить схожие темы, понятия или лейтмотивы и — что еще важнее — совпадающие ключевые слова и группы слов. Чем более явными являются лексические и структурные параллели, тем больше мы можем быть уверены в том, что отрывок имеет внутри себя определенную структуру.

Однако не всегда можно определить, сознательно ли библейский писатель следовал такой структуре при написании своей книги, или же те или или иные структуры возникали непроизвольно, может быть, благодаря прямому вдохновению от Бога либо в силу того, что они служили отображением образа мысли людей того времени.

Конечная цель исследователя Библии — установить ясное, прямое значение Писания. Опираясь на принцип ясности Писания (см. П. В. 3), следует воспринимать текст в его очевидном значении, если только в нем не содержится ясных указаний на то, что библейский писатель использует образный язык. Например, в Откр. 1:7, где Иоанн пишет, что Иисус «грядет с облаками, и узрит Его всякое око», контекст указывает, что имеются в виду буквальные облака, а не какое–то «бедствие» или другое явление, представляемое в образе облаков. (По поводу распознавания и истолкования символов смотрите III. Д. 3. а).

Пытаясь понять естественный смысл библейского отрывка, истолкователь должен внимательно анализировать каждый стих, обращая внимание на важные грамматические и синтаксические детали (конструкцию предложений), а также на значение ключевых слов в их контексте.

Писатели Нового Завета показывают пример в том, насколько добросовестно нужно воспроизводить грамматико–синтаксические конструкции ветхозаветного текста, чтобы в точности передать читателям Нового Завета смысл ветхозаветных текстов. Ярким примером скрупулезного отношения новозаветного писателя к грамматике и синтаксису Ветхого Завета является цитата из Пс. 44:7, 8 в Евр. 1:8, 9. Апостол понимает, что еврейский текст указывает на Того, Кто является Богом и одновременно Помазанником Божьим, тем самым выражая специфику взаимоотношений Отца и Сына в Божестве («Престол Твой, Боже… посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой…»). Еще один пример — цитирование Пс. 109:1 Иисусом и писателями Нового Завета (Мф. 22:44 и синоптические параллели; Деян. 2:34, 35; Евр. 1:13). Вдохновленные Богом, истолкователи этого стиха четко уловили мессианские мотивы в синтаксисе слов Давида: «Сказал Господь [Отец] Господу моему [Мессии]: седи одесную Меня».

Следуя библейскому примеру, современный истолкователь должен обращать серьезное внимание на грамматику и синтаксис исследуемого отрывка, чтобы понять его смысл. Для этого полезно изучить буквальные переводы отрывка, чтобы почувствовать конструкцию предложения и заметить нестандартные или трудные для понимания грамматические и синтаксические детали.

В идеале, конечно, хорошо было бы основательно познакомиться с грамматикой и синтаксисом еврейского, арамейского и греческого языков. Однако доступные в настоящее время инструменты исследования знакомят истолкователя с фундаментальными особенностями лексической системы еврейского и греческого языков, а также с другими уникальными грамматическими особенностями каждого языка, представляя собой аналитический ключ к исследованию всего Ветхого и Нового Завета, помогая собрать подробную грамматическую и лексическую информацию по каждому слову и его переводу. Составление грамматической диаграммы или схем синтаксических связей на основании языка оригинала или современных переводов полезно для понимания хода мысли в конкретном отрывке. Подобные схемы и разработки могут быть особенно полезны, например, при разборе посланий Нового Завета, где конструкция предложений часто бывает довольно сложной.

Многочисленные примеры в Писании свидетельствуют о том, что писатели Нового Завета стараются точно передать смысл ключевых слов цитируемого ими ветхозаветного отрывка. Обратите внимание на то, как Павел употребляет фразу «праведный верою жив будет» (Рим. 1:17), цитируя Авв. 2:4; как Матфей предпочитает использовать греческое слово парфенос («дева») из Септуагинты в Мф. 1:23, чтобы наилучшим образом передать еврейское слово алмах из Ис. 7:14, и как Христос использует слово «боги» (Ин. 10:34), ссылаясь на Пс. 81:6.

Следуя новозаветному примеру, современный исследователь должен тщательно изучать ключевые слова в рассматриваемом отрывке. По сравнению с новозаветным временем сегодня процесс исследования слов требует больших усилий, поскольку библейские языки — древнееврейский, арамейский и древнегреческий — в настоящее время мертвы, но от этого важность данного процесса только увеличивается. Тщательное исследование определенного слова в отрывке включает в себя изучение его этимологии, частоты употребления в Писании и распределения по разным частям Библии, его семантического поля, основных значений, его производных и внебиблейского употребления. Слово необходимо исследовать в самом разнообразном контексте: культурном, лингвистическом, тематическом и каноническом.

К счастью, значительная часть этой работы обобщена в богословских словарях, включающих базовый набор слов, употребляющихся в Ветхом и Новом Завете. По аналитической симфонии можно посмотреть все случаи использования определенного слова в тексте оригинала и таким образом исследовать его различные значения.

В то же время важно помнить, что в конечном счете значение слова зависит от контекста, в котором оно употреблено. Так, термин «Ангел Господень» в Ветхом Завете иногда может относиться к ангелу, как сотворенному Богом существу, но в ряде случаев из непосредственного контекста становится понятно, что им обозначается Божественное Существо, то есть Сын Божий до Своего воплощения (Быт. 16:7–13; 22:11–18; Исх. 3:2, 4, 6; Суд. 13:3–22). Еврейский термин элеп опять–таки имеет два значения: «тысяча» и «клан» или «род». Некоторые полагают, что в Исх. 12:37 говорится о том, что из Египта вышло не 600 000 израильтян, а 600 кланов или родов.

Хотя это теоретически возможный перевод, в Исх. 38:25, 26 сообщается об общем количестве серебра, собранного 603 550 израильтянами для строительства скинии, по полсикля от каждого мужчины, и эта цифра имеет смысл лишь в том случае, если слово элеп переводить словом «тысяча».

В качестве примера слов, способных серьезно повлиять на библейское вероучение, можно привести слово «вовеки» (евр. одам, греч. аиониос), которое не означает «бесконечно», когда речь идет о страдании нечестивых в озере огненном. Или же другое понятие — «раскаяние» Бога (нахам, что значит «сожалеть, исполняться жалостью, смягчаться»), которое отличается от человеческого «покаяния» (шуб, «обращаться, каяться»). К таким словам относится и та хагиа, «святое» в Евр. 9:8, употребленное в том же значении, в котором оно используется в Септуагинте, и указывающее на все святилище, а не только на Святое святых. И, наконец, глагол енкаинизо в Евр. 10:20, который является техническим термином Септуагинты, означающим «помазание» или посвящение святилища (Чис. 7:10, 11, 84, 88). Оно означает, что Христос, вознесшись на небо, вошел в небесное святилище, чтобы начать Свое служение, а не объявлять о начале Дня очищения и связанного с ним служения.

Библейские писатели много пишут о необходимости выявления богословской вести отрывка в процессе герменевтического анализа. Например, Иисус раскрывает в Своей Нагорной проповеди глубокий богословский смысл Декалога (Мф. 5:17–28). Иерусалимский Собор дает богословское объяснение Ам. 9:11, 12 суть которого в том, что язычникам не нужно становиться иудеями, чтобы быть принятыми в христианскую общину (Деян. 15:13–21). Павел осмысливает богословскую сущность греха (Рим. 3:8–20) и праведности по вере (Рим. 4), когда объясняет Быт. 15:6 и Пс. 31:1,2. Проповедь Петра в день Пятидесятницы (Деян. 2) открывает богословский смысл символической эсхатологии в Иоил. 2, а в своем послании исследует богословские измерения искупительного служения Мессии, изложенного в Ис. 53 (1 Петр. 2:21–25).

Сегодня мы можем использовать целый ряд качественных методов богословского исследования подобно тому, как это делали при изъяснении Ветхого Завета Иисус и апостолы.

а. Исследование отдельных книг. Вдохновленные Богом люди, такие как Иоанн, автор Откровения, призывают читателей исследовать отдельную библейскую книгу целиком (Откр. 22:18, 19). Каждый библейский писатель вносит свой уникальный вклад в достижение общей гармонии библейской истины. Вот почему чрезвычайно полезно вникнуть в книгу и понять ее богословский смысл. Часто необходимо читать и перечитывать книгу до тех пор, пока весть автора не будет ясно понята исследователем и пока в его сознании не прояснятся различные ее темы, понятия и лейтмотивы. Иногда этой вестью оказывается одна–единственная доминирующая тема с различными подтемами и лейтмотивами; в других случаях она представляет собой несколько параллельных тем. Полезно составлять план книги, отслеживая ход мысли библейского писателя. Часто в этом значительно помогает понимание литературной структуры книги (см. III. Д. 1. д).

б. Последовательное исследование стихов в отрывке. Проповеди Петра и Павла (Деян. 2; 3; 13) иллюстрируют текстовой метод последовательной интерпретации стихов отрывка. Акцент в этом методе делается на основополагающие богословские принципы и истины, вытекающие из отрывка и имеющие практическое применение в наши дни. Важно фокусироваться на каждом отдельном библейском тексте до тех пор, пока в результате тщательного исследования и размышления при содействии Святого Духа мы не уясним его смысл.

в. Тематическое исследование. Тематический метод ясно проиллюстрирован в проповедях Самого Христа (Лк. 24:25–27). При таком подходе анализируются определенные библейские темы и делается все для того, чтобы Писание изъясняло само себя (см. П. В) по мере сбора библейских данных, излагающих ту или иную тему. Для отслеживания ключевых понятий и слов приходится пользоваться симфонией и перекрестными ссылками. В качестве примера основных библейских тем можно назвать субботу, Второе пришествие, смерть и воскресение, спасение, святилище, покаяние, суд.

Иногда при таком подходе берется какая–то современная жизненная проблема, конкретная насущная нужда, современный вопрос, и предпринимается попытка собрать все, что есть в Писании по данной проблеме или теме. Этот вид исследования может включать в себя анализ слов, использование приведенных в Библии перекрестных ссылок или параллельных мест или внимательное изучение отдельного отрывка.

При любом тематическом исследовании нужно соблюдать четыре ранее изложенных принципа (II. А–Г). Важно собирать все высказывания Писания по данной теме, чтобы не исказить их смысл. Нельзя использовать одно место, оставляя без внимания другие, поскольку, следуя принципу согласованности Писания, все его части являются единым и связным целым. Точно так же нужно следовать принципу ясности Писания. Когда тематическое исследование опирается на эти принципы, мы можем избежать сползания к методу «доказательных стихов», при котором собираются отрывки из разных частей Писания безотносительно к изначальному контексту и с их помощью «обосновываются» те доктрины, которым они не учат.

г. «Великая осевая тема». Новозаветные писатели осуществляют богословский анализ конкретных отрывков в широком контексте многогранной «великой осевой темы» Писания, представленной на первых и последних страницах Библии (Быт. 1–3; Откр. 20–22). Она включает в себя творение и первоначальное намерение Бога в отношении нашего мира, характер Бога, возникновение нравственного конфликта во Вселенной, план искупления и восстановления, сосредоточенный на Христе и Его искупительном служении, эсхатологический суд и конец греха как кульминация истории.

В разных местах Нового Завета эти темы обозначены как центральные. Иисус сказал, что Писания Ветхого Завета свидетельствуют о Нем (Ин. 5:39–47). Павел также понимает христологический акцент Писания и проповедует исключительно «Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор. 2:2). Он ясно осознает и сотериологическую сущность Писания, которое может «умудрить тебя во спасение» (2 Тим. 3:15). Далее он признает космический масштаб Евангелия спасения и такие же грандиозные его результаты, что он поясняет на основании Писания (Кол. 3:11). Его целеустремленный жизненный поиск, основанный на Библии, имеет ярко выраженную эсхатологическую направленность (Флп. 3:13,14).

Отличный способ познания красоты и единства Писания — задаваться следующим вопросом при изучении каждого отрывка: какой вклад вносит данный отрывок в понимание «великой осевой темы» Писания? Таким образом, «великая осевая тема» — это своего рода отправная точка, объединяющая и согласовывающая между собой все прочие темы Писания, а также определяющая их конечный смысл.

д. Анализ литературной структуры. Литературная структура книги часто становится ключом к более ясному пониманию ее богословского смысла или к определению ее главной богословской темы (см. III. В. 3). Например, многие специалисты по Ветхому Завету в результате анализа Книги Второзаконие пришли к выводу, что она построена по образцу международных сюзеренских договоров древности: (а) преамбула или вступление сюзерена (Втор. 1:1–5); (б) исторический пролог или описание прошлых благодеяний сюзерена в отношении вассала (Втор. 1:6–4:49); (в) общие соглашения (Втор. 5–11); (г) специфические соглашения (Втор. 12–26); (д) благословения и проклятия (Втор. 27, 28); (е) свидетели (Втор. 30:19; 31:19; 32:1–43).

Знание того, что Книга Второзаконие написана по структуре завета, проливает свет на основные богословские положения отношений завета между Богом и людьми. Подобно тому, как в хеттских договорах призыв к послушанию основывался на мотиве благодарности за то, что сюзерен уже сделал для вассала, Божьи заповеди изложены после обзорного экскурса о том, как Господь искупил Израиля во время Исхода. Таким образом, люди призываются быть послушными Богу не для того, чтобы получить искупление и спасение, но потому, что они уже искуплены и теперь могут отблагодарить Бога за то, что Он для них сделал. Таким образом, Второзаконие отвергает праведность по делам и отстаивает приоритет Божественной искупительной благодати.

В качестве второго примера можно привести все Пятикнижие, хиастическая структура которого указывает на Книгу Левит как на кульминацию Божьего откровения. В самой Книге Левит День искупления, описанный в Лев. 16, является вершиной хиазма. Самый святой день еврейского календаря, в который самый святой человек на земле (первосвященник) входит в самое святое место на земле (Святое святых земного святилища), чтобы совершить самое святое служение всего года, — вот что описано в центральной главе Торы. Ее расположение в Книге Левит — между разделом, в котором все сосредоточено вокруг жертвенной крови (Лев. 1–15), с одной стороны, и многократными призывами к святости (Лев. 17–23) — с другой обеспечивает сбалансированный богословский взгляд на День искупления.

Когда мы сталкиваемся с явно проблемными богословскими отрывками, особенно касающимися представлений о характере Бога, или с кажущимися искажениями истины, следующие вопросы могут оказаться полезными:

а. Каким показан характер Бога в Писании и в первую очередь в событиях, связанных с Голгофой? Необходимо помнить о том, что у Отца и Сына один и тот же характер (Ин. 14:9) и что Бог Ветхого Завета остается тем же Богом и в Новом Завете (Ин. 8:58). Правильно понятое во всеобъемлющем контексте великой борьбы Писание содержит последовательное и связное описание Божьего характера (см. Великая борьба I–V).

б. Какая дополнительная специфическая информация, связанная с проблемным отрывком, имеется в других местах Писания или в небиблейском материале? Зачастую кажущееся противоречие в Писании разъясняется, когда учитываются все библейские факты. В качестве примера можно рассмотреть событие смерти Озы. На первый взгляд может показаться, что он ни в чем не был виновен, потому что, искренне стремясь не допустить падения ковчега, протянул руку, чтобы придержать его (2 Цар. 6:3–7). Однако картина проясняется, когда начинаешь сознавать, что ковчег находился в доме Озы в Кириаф–Иариме примерно 20 лет на попечении у его отца Аминадава (1 Цар. 7:1, 2; 2 Цар. 6:3). За это время Оза, по всей видимости, утратил представление о святости ковчега, а в его отношении к святыне стала проявляться фамильярность. Утрата почтения к священному далее выразилось в том, что Оза нарушил конкретные Божественные повеления относительно переноса ковчега: только священники имели право прикасаться к ковчегу (Чис. 4:15), а левиты должны были нести ковчег на своих плечах, а не везти на телеге (Чис. 7:9). Из Писания следует, что Бог серьезно относится к греху неблагоговения (см. 2 Цар. 2:23,24; Лев. 10:1–3), поскольку почтение к Богу — главный принцип взаимоотношений между людьми и Богом.

В качестве еще одного примера привлечения дополнительных библейских данных для понимания богословской проблемы рассмотрим так называемые псалмы «проклятия» (Пс. 34, 57, 68, 108,138). Давид, помазанник Божий, проявляет не просто человеческий гнев, но конкретно и настойчиво изрекает проклятия завета, изложенные во Втор. 28 и Лев. 26. Он молится о том, чтобы Бог был верен Своему завету и излил обещанные проклятия на тех, кто восстает против Него.

В качестве внебиблейского материала, иллюстрирующего данную богословскую проблему, можно выделить археологические данные о нечестии аморреев во времена завоевания Ханаана (Быт. 15:16; Исх. 13:5). Угаритские таблички из Рас Шамры открывают страшную распущенность и неукротимую жестокость ханаанского религиозного обряда. Из–за своей развращенности хананеи были не способны откликнуться на призыв Духа Божьего. Бог, по Своей милости и в соответствии со Своим правосудием, заявил, что Ему ничего не остается, как только совершить над ними Свои суды.

в. Действует ли Бог подобно Божественному хирургу, удаляя пораженный орган, чтобы спасти организм в целом? Бог конкретно указывает на этот принцип как на причину смертного приговора, выносимого абсолютно непокорным и непочтительным детям: «И все Израильтяне услышат и убоятся» (Втор. 21:21). То же можно сказать и о восстании Корея, Дафана и Авирона (Чис. 16). Этот же принцип объясняет действия Бога в отношении тех, кого мы упоминали, объясняя предыдущий принцип, а также в отношении других людей, таких как Ахан (Ис. Нав. 7), Анания и Сапфира (Деян. 5). Суд над одним или несколькими людьми привел других к покаянию и благоговению перед Богом, и, таким образом, отпала необходимость наказывать многих.

г. Помогает ли понимание еврейского мышления в устранении проблем истолкования? Писатели Ветхого Завета не принимают мифологическую, политеистическую теологию, которой придерживались соседи Израиля, и зачастую сознательно противодействуют ей. Богословские мысли писателей Нового Завета, выраженные на греческом языке, также остаются в русле еврейской библейской мысли и не заимствуют чуждый образ мышления в господствующей культуре окрестных народов, такой как гностицизм или платонический дуализм. Истолкователь должен избегать привнесения древних ближневосточных, греческих или современных представлений в еврейское мышление, характерное Писанию. Понимание особенностей и стереотипов еврейского мышления помогает в разрешении многих очевидных трудностей в истолковании текста. Например, в еврейском мышлении причинность и деятельность зачастую неразделимы. Настаивая на том, что Бог обладает высшей властью, библейские писатели иногда приписывают Богу ответственность за те поступки, которые Он прямо не совершает, но допускает. Так, стихи, в которых говорится, что Бог «ожесточил сердце фараона» (Исх. 9:12), следует понимать в свете стихов, имеющих аналогичный контекст, где говорится, что «фараон… ожесточил сердце свое» (Исх. 8:15, 32; 9:34). Бог допустил, чтобы у фараона ожесточилось сердце, потому что тот не захотел откликнуться на многократные призывы отпустить Израиль. Созданные Богом обстоятельства (призывы и язвы) привели фараона к подобному решению (ожесточению сердца). Другой пример мы находим во 2 Цар. 24:1, где говорится, что Господь побудил Давида исчислить Израиль, в то время как в 1 Пар. 21:1 сказано, что к этому его побудил сатана. Понятно, что не Бог был причиной несчастий, напастей и страданий Иова, но Он позволил сатане действовать в строго определенных рамках (Иов 1:6–12; 2:6), ведь Сам Он сказал сатане: «А ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно» (Иов 2:3). С точки зрения еврейской философии здесь нет никакого противоречия: Бог представлен причиной того, что Он допускает в Своей власти.

д. Что следует считать Божьим идеалом для описываемой ситуации? Бог дал хананеям 400 лет испытательного срока для покаяния (Быт. 15:16). Более того, Он был намерен изгнать их с помощью шершней и Ангела Господня, чтобы израильтянам не пришлось уничтожать их своими руками (Исх. 23:23, 28). Но Бог учел, что израильтянам недостает веры, и трудился в менее идеальных условиях, все время стараясь вернуть израильтян к идеалу (см. Исх. 14, 15; 2 Цар. 19; 2 Пар. 32; Ис. 37, чтобы понять, в чем состоял Божественный идеал).

Тот же самый принцип помогает понять Божественное позволение разводиться с женами в законе Моисея. Иисус указал на то, что Бог позволил им разводиться по причине ожесточения их сердец, но «сначала не было так» (Мф. 19:8; Быт. 2:24).

е. Не являются ли действия Бога попыткой привлечь внимание и пробудить Свой народ к тому, чтобы Он прислушался к Бго гласу? Иногда Бог вынужден прибегать к крайним мерам, чтобы пробудить Свой народ от летаргии и греховного состояния. Таковыми были различные пророческие поступки Иезекииля в последние дни иудейского царства перед вавилонским пленом (Иез. 4, 5;) и женитьба Осии на блуднице в последние дни испытания северного царства (Ос. 1:2).

Наверно, этот принцип частично объясняет драматическую демонстрацию Божьего величия на горе Синай, которая заставила весь народ дрожать от страха (Исх. 19:16–19). В Исх. 20:20 Моисей играет еврейским словом, означающим «страх», которое имеет двойной смысл: «Не бойтесь [не будьте в страхе]; Бог пришел, чтобы испытать вас и чтобы страх Его [благоговение] был пред лицом вашим, дабы вы не грешили». В то же время сила и величие, явленные на Синае, не противоречат характеру Бога. Он «есть огнь поядающий» (Втор. 4:24; Евр. 12:29), и теофания на Синае была лишь слабым отражением Его внушающей благоговение святости.

ж. Существует ли нечто, что не может быть до конца объяснено или понято? В этой жизни не всегда можно понять, почему Бог делал некоторые вещи тем или иным образом. Некоторые проблемы, такие как страдания невиновных, смерть детей и мучеников, а также безнаказанная жестокость нечестивых в этой жизни, останутся неразрешенными до того времени, когда придет Христос и расставит все по своим местам. Некоторые проблемы и действия Бога будут до конца понятны лишь в будущей жизни, когда Сам Бог объяснит, почему Он был вынужден действовать или воздерживаться от активных действий в силу великой борьбы. Тем не менее в Писании приводится достаточно фактов и ответов на наши вопросы, благодаря чему исследователь Библии может присоединиться к пению гимна Моисея и Агнца: «Праведны и истинны пути Твои, Царь святых!» (Откр. 15:3).

В данном разделе мы обратим внимание на те отрывки Библии, которые говорят о будущих событиях, как, например, пророчества и образы святилища, или несут в себе скрытый смысл — например, символы и притчи.

а. Пророчество. Несколько общих наблюдений, вытекающих из Библии, имеют фундаментальное значения для истолкования пророчеств. Во–первых, Библия ясно заявляет, что Бог может предсказывать близкое и отдаленное будущее (Ис. 46:10; Дан. 2:45; 8:17–19; Откр. 1:19), поэтому истолкователь не должен находиться под влиянием современных теорий, отвергающих саму возможность предсказания будущего и Божественного предзнания. Во–вторых, предсказательное пророчество давалось не для того, чтобы удовлетворить любопытство в отношении будущих событий, но из нравственных соображений, таких как укрепление людей в вере (Ин. 14:29) и достижение личной святости в процессе приготовления к пришествию Христа (Мф. 24:44; Откр. 22:7, 10, 11). В–третьих, правильность истолкования предсказательного пророчества должна проверяться самим Писанием, при этом исполнение пророчества должно полностью соответствовать указанным пророческим датам, и только в этом случае оно считается верным.

В–четвертых, понимание литературной структуры пророческой книги может во многом способствовать ее правильному истолкованию. Например, хиастическая структура Книги Откровение показывает, что данная книга состоит из двух частей, в которых описываются соответственно исторический и эсхатологический аспекты великой борьбы. Более того, образы святилища, встречающиеся в начале сцен по всей Книге Откровение, указывают на место того или иного раздела книги в истории. В качестве другого примера можно привести литературную структуру Книги пророка Амоса. Будучи вершиной хиазма, пятая глава этой книги, в которой пророк страстно призывает Израиль к покаянию, ясно показывает условный характер пророчества Амоса.

В–пятых, следует соблюдать особую осторожность в отношении неисполнившегося пророчества. Насущным остается совет Иисуса относительно главной нравственной цели любого пророчества: оно дается, «дабы вы поверили, когда сбудется» (Ин. 14:29). Это означает, что до его исполнения мы можем не понимать всех деталей предсказания, даже если общий план предсказанных событий или явлений в целом понятен.

В Писании есть два вида пророчеств: «классическое» и «апокалиптическое» пророчество. Для каждого вида применимы свои особенные герменевтические принципы или правила истолкования, поэтому важно отличать один вид пророчеств от другого. Различия между ними обсуждаются в статье о библейской апокалиптике (см. Библейская апокалиптика II. А–Е).

б. Типология. Основные характеристики библейской типологии вытекают из тех отрывков Писания, в которых новозаветные писатели толкуют Ветхий Завет, используя слово типос, что значит «образ», или антитипос, «прообраз» (см. Рим. 5:14; 1 Кор. 10:6,11; Евр. 8:5; 9:24; 1 Петр. 3:21). Типология может быть определена как изучение людей, событий или установлений в истории спасения, которые сознательно использовались Богом для того, чтобы предсказать или предвосхитить их реальное, эсхатологическое исполнение во Христе и в осуществленной Христом евангельской действительности.

Библейскую типологию можно лучше понять, сопоставляя ее с другими подходами к Писанию. Существует следующие пять отличительных характеристик типологии:

(1) Типология корнями уходит в историю. Она не теряет из виду реальный исторический характер людей, событий или установлений, с которыми связана. Этим она отличается от аллегории, которая искажает или вообще отрицает историчность текста.

(2) Прообраз указывает в будущее, предсказательным образом предвосхищая его. Этим он отличается от символа, который изображает истину, не привязывая ее к определенному времени. Однако символы могут стать и прообразами, если используются в типологическом контексте. Например, агнец в Писании символизирует кротость и невинность; однако в контексте учения о святилище он становится символическим прообразом Агнца Божьего, Мессии.

(3) Прообраз предвосхищает события в неявной и невербальной форме. Это отличает его от предсказательных элементов пророчества. Как типология, так и предсказательное пророчество указывают в будущее: прообраз делает это безмолвно (под видом личности, события или установления), а предсказание — вербально, с помощью слов. Типология и вербальные предсказания идут рука об руку, поскольку каждый прообраз обозначается в Писании с помощью определенного вербального индикатора.

(4) Типология предполагает усиление соответствия — образ всегда значительнее прообраза (обратите внимание на то, как Иисус говорит, что Он «больше» храма, больше пророка или царя [Мф. 12:6, 41, 42]). Этим типология отличается от духовной иллюстрации или сравнения, такой, например, как призыв Петра к женщинам подражать Сарре в кротости и здравомыслии (1 Петр. 3:1–6). Сарра в данном случае является примером или образцом поведения, но не прообразом.

(5) Прообраз — Божественное установление, предназначенное для того, чтобы предвосхитить образ. Этим он отличается от аналогии, которую многие современные критически настроенные ученые ошибочно называют типологией. В Писании есть множество аналогичных или схожих ситуаций, однако новозаветные писатели используют слово «прообраз» исключительно для обозначения тех исторических событий, которые, по Божьему определению, предвосхищают другие события, являющиеся их исполнением.

Исследуя исполнение ветхозаветных прообразов, в роли которых выступают люди, события или установления, новозаветные писатели не привносят в Ветхий Завет того, о чем он не говорит. Наоборот, они остаются верными Писанию, которое само дает указания относительно того, что следует считать прообразом. Новозаветные писатели просто констатируют факт прообразного исполнения того, на что ранее указывали ветхозаветные пророки. Так, Иоанн заявляет, что Моисей был прообразом Иисуса, и ссылается на Втор. 18:15–19, где говорится, что Мессия будет новым Моисеем (см. Ин. 1:21; 6:14). В Евр. 8:5, в свою очередь, говорится о типологической взаимосвязи земного и небесного святилища, которая обосновывается ссылкой на важный ветхозаветный указатель типологии святилища (Исх. 25:40).

Новозаветные писатели не приводят полного списка ветхозаветных прообразов, но показывают герменевтическую процедуру их выявления с помощью ветхозаветных указателей. Кроме того, Иисус и новозаветные писатели, находясь под вдохновением, указывают на те новозаветные события, которым Бог свыше предназначил быть прообразами последующих событий в плане спасения (например, разрушение Иерусалима — прообраз конца света [Мф. 24]).

Все писатели Нового Завета действуют в одних и тех же эсхатологических рамках, описывая природу типологического исполнения. Существуют три измерения эсхатологического исполнения ветхозаветных прообразов: (1) первичное исполнение во Христе при Его первом пришествии; (2) вытекающее из этого духовное исполнение в Церкви на корпоративном и индивидуальном уровне; (3) окончательное славное исполнение при Втором пришествии Христа и после этого. Так, например, Иисус — образ Израиля (Мф. 2:15); Церковь как Тело Христово — также «Израиль Божий» (Гал. 6:16), а апокалиптические 144 000 в конце времени — образ 12 колен Израиля (Откр. 7; 14:1–5; 15:1–4).

То, что можно сказать об исторической (или горизонтальной) типологии, верно и в отношении типологии, имеющей вертикальное измерение, а именно: типологии святилища. Можно выделить три аспекта единого эсхатологического исполнения типологии святилища. Так, Иисус является образом храма (Ин. 1:14; 2:21; Мф. 12:6); Церковь как Тело Его также суть храм Божий, причем как в корпоративном, так и в индивидуальном смысле (1 Кор. 3:16, 17; 2 Кор. 6:16); в Откровении также описывается апокалиптическая «скиния Бога», которая находится с людьми (Откр. 21:3). Однако в типологии святилища имеется дополнительный аспект: небесное святилище существовало до появления земного (Исх. 25:40; Евр. 8:5), и, таким образом, в типологии святилища присутствует вертикальное измерение, пронизывающее историю Ветхого и Нового Завета. Ветхозаветное земное святилище указывало вверх на небесный оригинал, а также вперед, на Христа, на Церковь и на апокалиптический храм.

Не всякой мельчайшей детали прообраза следует придавать значение. Так, в Ветхом Завете есть описание трех разных земных святилищ или храмов (скиния Моисея, храм Соломонов и эсхатологический храм, описанный в Иез. 40–48). Каждый из них имеет свои особенности в использованных строительных материалах, количестве священной утвари, размерах и т. д.), но основные параметры (количество отделений, виды священной утвари, пространственные пропорции, совершаемые в них религиозные обряды и их участники, священные дни и т. д.) одинаковы. Эти общие элементы соотносятся с основными контурами типологии святилища, обобщенными в Евр. 9:1–7.

в. Символика. Символ сам по себе — это не привязанное ко времени изображение истины. Так, агнец символизирует невинность, а рог — силу. Однако в Писании символы часто становятся основными элементами пророчеств и типологических звеньев. Например, агнец во святилище символизирует Христа, Агнца Божьего (Ин. 1:29); четыре рога и небольшой рог в Книге Даниила представляют собой конкретные политические или религиозно–политические власти (см. Библейская апокалиптика И. Д.).

Основные принципы истолкования символов Писания можно почерпнуть из самого Писания, изучая принципы использования в нем символики.

г. Притчи. Одна треть всего учения Иисуса, записанного в Евангелиях от Матфея, Марка и Луки, облечена в форму притчей (всего насчитывается около 40 разных притчей). Мы также находим притчи в Ветхом Завете, например, притчу Нафана о любимой овечке (2 Цар. 12:1–4) или притчу Исайи о винограднике (Ис. 5:1–7). Ветхозаветное слово машал, которое переводится как «притча», в Книге Притчей употребляется в значении «поговорка», «пословица», указывая, таким образом, что за притчами Иисуса стоит высшая Мудрость. Новозаветное слово, которое переводится как «притча» (греч. параболе) этимологически означает «ставить нечто наряду с чем–то другим» с целью сравнения.

Притчи бывают разных видов: пословицы или присказки («врач! исцели Самого Себя» [Лк. 4:23]), метафоры (слово как растение [Мф. 15:13]), образные изречения (притча о вине и мехах [Лк. 5:36–38]), сравнения или уподобления (притча о горчичном зерне [Мк. 4:30–32]), притчи–рассказы (о десяти девах [Мф. 25:1–13]; о добром самарянине [Лк. 10:29–37]) и притчи–аллегории (притча о сеятеле [Мк. 4:1–9, 13–20]). Все виды используемых Иисусом притчей, имеют между собой нечто общее: духовные истины Его Царства иллюстрируются примерами повседневной жизни.

Многие притчи Иисуса имеют лишь одну основную мысль, подчеркиваемую Самим Иисусом или повторяемую авторами Евангелий (Мф. 18:35; 20:16; Лк. 15:7, 10; 16:31). Однако в некоторых притчах излагается несколько мыслей (например, в притче о сеятеле, Мф. 13:1–23). В этих случаях, по–видимому, оправданно искать смысл в отдельных частях рассказа, тем более, что Иисус Сам намекал на присутствие в них более глубокого смысла и указывал правильное истолкование. Это следует отличать от аллегоризации, когда последующий истолкователь придает тексту некий дополнительный смысл, который не вкладывался изначально автором.

Для Иисуса и новозаветных писателей применение Писания было продиктовано их богословским истолкованием ветхозаветных отрывков или эпизодов.

Библейские писатели настаивают на том, что богословская весть Писания не привязана к какой–то одной культуре, что она применима не только в какую–то определенную эпоху или предназначена какому–то одному конкретному народу, но дана всем людям всех поколений. Петр, цитируя Ис. 40:6–8, убедительно излагает эту истину: «Как возрожденные не от тленного семени, но от нетленного, от слова Божия, живого и пребывающего вовек. Ибо всякая плоть — как трава, и всякая слава человеческая — как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал; но слово Господне пребывает вовек; а это есть то слово, которое вам проповедано» (1 Петр. 1:23–25).

Большую часть нравственных наставлений в новозаветных Евангелиях и посланиях можно рассматривать как практическое применение ветхозаветных отрывков: например, в Нагорной проповеди Иисус применяет принципы Декалога; Иаков строит аргументы на Лев. 19; нравственное наставление Петра опирается на ветхозаветный принцип: «Будьте святы, потому что Я свят» (1 Петр. 1:16, цитируется Лев. 11:44,45; 19:2; 20:7).

Некоторые части Ветхого Завета, в частности, церемониальные, обрядовые гражданские и теократические законы Израиля необязательны для христиан. Однако новозаветные писатели не по своему произволу решают, какие законы остаются в силе, но признают наличие в самом Ветхом Завете критериев, указывающих на то, какие законы обязательны для всех, а какие имеют ограниченное время действия.

Ветхозаветные мишпатим, т. е. гражданские законы, являясь практическим применением принципов Декалога, постоянны в том, что они утверждают, однако их конкретное применение привязано к теократическому правлению. Таким образом, ограничительный фактор присутствует в них самих. Когда теократическое правление закончилось в 34 году нашей эры (во исполнение Дан. 9:24, о чем мы читаем в речи Стефана в Деян. 7, произнесенной во время судебного процесса над ним), эти законы также прекратили свое действие в качестве основы гражданского правления.

Точно так же законы о жертвоприношениях, называемые церемониальными, были частью типологической системы, достигшей своего исполнения в образе Иисуса, Который реально осуществил на Голгофе и осуществляет в небесном святилище то, что было открыто в прообразных обрядах Ветхого Завета. Встроенный в эти законы, ограничительный фактор также был указан в Ветхом Завете (Исх. 25:9, 40 [ср. с Евр. 8:5]; Пс. 39:7–9 [ср. с Евр. 10:1–10]; Дан. 9:27).

В других случаях, когда Бог снисходительно относился к ожесточению сердец израильтян, временно мирясь с рабством и разводами и не запрещая их сразу, Писание ясно указывает на изначальный Божественный идеал (Быт. 1–3). Законодательство Моисея, которое было революционным для своего времени, направляет нас к Едемскому идеалу. В Новом Завете признается и применяется этот герменевтический критерий перманентности, выражаемый словом «сначала» (см. Мф. 19:8).

В некоторых случаях, где остается неясным, выходит ли определенное Божественное повеление за пределы конкретной эпохи и культуры, в Библии даются четкие указатели на универсальность и неизменность данных повелений и уставов. Так, например, закон о чистой и нечистой пище (Лев. 11) необходимо рассматривать в контексте многочисленных лексических, структурных и богословских указателей (присутствующих как в Ветхом, так и в Новом Завете), показывающих, что он является частью универсального, обязательного для всех времен и народов законодательства. Это же можно сказать и о законах, которые объявляются обязательными для язычников в Деян. 15.

Таким образом, общий принцип применения Писания, сформулированный и проиллюстрированный писателями Нового Завета, заключается в признании того факта, что библейское наставление применимо ко всем эпохам и культурам, если только в самом Писании не дается определенных ограничивающих критериев. Однако не все поступки библейских героев являются примером для подражания. Жизнь святых Ветхого и Нового Завета, образцовая в одном отношении, в другом была порочной и греховной, и Библия в точности описывает их поступки и характер, чтобы ободрить и наставить нас.

Хотя Писание насущно для всех культур и времен, оно было дано для конкретной культуры и эпохи. В процессе применения библейских наставлений необходимо принимать во внимание время и место его написания. Некоторые формы или обычаи, имевшие в первом веке какой–то определенный смысл, сегодня могут потребовать выражения этого же самого смысла другим образом (например, приветствие святым целованием [Рим. 16:16]).

Часто в контексте библейского отрывка содержатся определенные указатели, помогающие понять, как тот или иной принцип может быть применен в жизни. Например, для сообществ, в которых не существует рабства, наставления, данные рабам и рабовладельцам (Еф. 6:5–9), утратили свой изначальный смысл. Обрезание как знак принадлежности к иудейскому обществу, также было заменено крещением в христианской Церкви. В этих случаях изменяется форма, а не смысл установления.

Более того, Писание ясно говорит о том, что некоторые формы неразрывно связаны с их значением и не могут заменяться современными аналогами. Например, седьмой день суббота, восходящий к сотворению мира, не может быть заменен воскресением; обряд ногоомовения, основанный на явном примере и повелении Иисуса, не может быть заменен другими формами выражения смирения.

Конечная цель истолкования Писания — практическое применение каждого отрывка в личной жизни человека. Христос и апостолы неоднократно старались донести до читателей евангельскую весть, содержащуюся в Писании, чтобы привести их и их слушателей ко спасению и более тесным личным взаимоотношениям с Богом.

Важно, чтобы истолкователь при исследовании отрывка ставил следующие вопросы: в чем состоит весть для меня, содержащаяся в данном отрывке? Какое влияние этот отрывок может оказать на мою личную духовную жизнь? Какие обетования для меня в нем имеются? Как в нем изображен Иисус и Его подвиги, за которые я могу славить Его? Какую победу мне нужно одержать? Какого греха или ловушки мне нужно избегать? Какие практические шаги я должен предпринять? Какое повеление мне следует выполнять в знак благодарности Богу? Какими вечными принципами, содержащимися в данном отрывке, я могу сегодня руководствоваться при разрешении частных проблемных ситуаций?

Во время исхода Бог постановил, что каждое последующее поколение израильтян должно считать себя вышедшими из Египта (Исх. 13:8, 9). Этот принцип персонализации повторялся многократно как в отношении ветхозаветного Израиля (Втор. 5:2–4; 6:20, 21), так и в отношении Израиля духовного (Гал. 3:29; Откр. 15:1, 2; 2 Кор. 5:14, 15, 21; Рим. 6:3–6; Еф. 1:20; 2:6; Евр. 4:3, 16; 6:19; 10:19, 20; 12:22–24). В конечном итоге мне следует читать и принимать Писание так, как если бы я лично был участником могущественных спасительных дел Бога, как если бы Божьи вести были адресованы мне лично. Мне следует принимать его как живое и действенное в отношении меня Слово Божье.

История библейской герменевтики начинается с вопроса о том, как библейские писатели истолковывали ранее написанные книги Библии. Мы видим, что более поздние ветхозаветные писатели призывали народ израильский вернуться к послушанию нормам Божественного откровения, изложенным в Торе. Новозаветные писатели не выхватывали отрывки Ветхого Завета из контекста, но, следуя примеру Иисуса, трактовали их в свете всего канона. В их подходе виден здравый герменевтический образец, достойный подражания.

В своей диссертации Дэвид Инстоун Бруэр проанализировал все сохранившиеся рукописи книжников, которые были написаны до раввинского периода, начавшегося в 70 году н. э., и пришел к следующему выводу: «Предшественники раввинов, жившие до 70 года н. э., не истолковывали Писание вне его контекста, не искали в Писании иного смысла, кроме ясного и очевидного, и не изменяли текст, чтобы подогнать его под свое истолкование, в то время как более поздние раввины делали все это» (5, с. I). Отношение этих ранних книжников к Писанию можно обобщить в пяти пунктах: (а) Писание не противоречит самому себе, (6) каждая деталь в Писании имеет значение, (в) Писание необходимо истолковывать в соответствии с его контекстом, (г) в Писании нет второго и последующих значений и (д) есть только одна достоверная форма еврейского текста.

В целях правильного истолкования Писания в каждой традиции книжников разрабатывались правила истолкования, которые четко сформулированы в семи герменевтических правилах Гиллеля (умер в 10 году н. э.). Некоторые из этих правил используются в Новом Завете.

После 70 года н. э. раввины продолжали пешат, или «ясное, буквальное» истолкование Писания, но некоторые начали совмещать его с сод, или «тайным, аллегорическим» методом. 13 правил Рабби Ишмаэля бен Элиши (первая половина второго века нашей эры) положили начало разработке мидрашического метода (от слова дераш, «исследованный») с целью истолкования иудейский Галахи (гражданского и религиозного закона). Этот метод включал в себя привнесение в текст различных выдумок, которое уводило от понятного смысла. 32 правила раввина Елиезера бен Йосе (второй век нашей эры) использовались при истолковании Аггады (сказаний, притчей, рассказов). Эти более поздние правила также включали методы истолкования, основанные на привнесении в библейский текст чуждых ему идей и отходе от его простого смысла. Раввины более позднего периода находили множество разных смыслов в одном тексте: очевидный смысл; намек, указывающий на сокровенный смысл; вторичный, или иносказательный, смысл; мистический смысл, сокрытый в буквах.

Не вся иудейская экзегеза до 70 года н. э. довольствовалась простым значением текста. В кумранской общине ессеев инспирированным истолкователем пророческих писаний считался Учитель праведности, который объяснял «тайны» пророческих отрывков в их применении к данной эсхатологической общине. В основе этой герменевтики было раз пешеру «мистическое истолкование». Сохранившиеся образцы кумранского раз пешер представляли собой цитирование библейского отрывка, после чего произносились слова: «Это означает» или «Пешер его таков», и далее следовало истолкование текста Писания применительно к общине ессеев.

Посредством раздробленного на части истолкования каждой фразы, слова и даже отдельных букв пророческих писаний ессеи пытались доказать, что все в священном тексте указывает на их общину. Считалось, что пророки изъяснялись загадками или криптограммами, указывающими на время эсхатологического исполнения, которое, по мнению членов Кумранской общины, приходится на их период существования.

Еврейский ученый Филон, живший в первом веке нашей эры, развил аллегорический метод толкования Писания. Его идеи основывались на платонической модели реальности, в которой низший, преходящий мир чувственного восприятия был всего лишь отражением высшего мира вечных идей. Рассматривая Писание в аллегорическом ключе, он предпочитал буквальному смыслу иносказательное истолкование всякий раз, когда сталкивался с трудностями в библейском тексте. Буквальный смысл был для него исторической шелухой, которую необходимо удалить, чтобы приблизиться к ядру — скрытому, духовному смыслу.

Исходная герменевтическая предпосылка Филона заключалась в том, что истолкователь так же вдохновлен, как и библейский автор. Таким образом, сам истолкователь является высшим арбитром при определении аллегорического значения текста. Если текст не согласуется с господствующим мировоззрением, долг истолкователя — реинтерпретировать его. Окончательным авторитетом является не Писание, а субъективное воображение истолкователя.

Некоторые ранние отцы Церкви известны тем, что вводили или отстаивали определенные герменевтические методы. Деятельность еретика Маркиона стала причиной бурного развития герменевтики в начале второго века, когда он отверг Ветхий Завет как обязательное Писание для христиан. Он разработал дуалистическую модель закона и благодати, согласно которой в Ветхом Завете доминирует закон, возмездие, ненависть и гнев, тогда как в Новом Завете — благодать и любовь. Эту теорию он применил и к Новому Завету: с его точки зрения только Евангелие от Луки было истинным, а все остальное из Нового Завета должно быть отвергнуто. Многие ранние отцы Церкви осудили ересь Маркиона в своих трудах.

Лионский епископ Ириней (около 130–200 гг. н.э.) использовал принцип «правило веры», отстаивая ортодоксальное христианское вероучение. Его правилом веры была выработанная в церквах традиция. Таким образом, он стал отцом экзегетики, основанной на церковном авторитете. Высшей нормой для него было не Писание само по себе, но Писание в том его истолковании, которое поддерживалось Церковью. Живший примерно в то же время Тертуллиан (около 160–240 гг. н. э.) использовал метод типологии, чтобы отстоять единство Писания, хотя временами его типологические соответствия были обычной аллегоризацией.

В герменевтическом подходе Александрийской школы, начало которому положил Климент (умер в 215 году), аллегоризм Филона «был крещен во Христа». Климент разработал теорию, согласно которой в Писании нужно различать пять значений: историческое, доктринальное, профетическое, философское и мистическое. Ориген Александрийский (185–254 гг. н. э.), в свою очередь, утверждал, что текст Писания имеет три значения по аналогии с тройственной природой человека: (а) телесное или буквальное значение, которое наименее важно; (б) душевное или нравственное (этическое) значение; (в) духовное или аллегорическое/мистическое значение, которое наиболее важно и доступно только зрелым истолкователям. Такой тройственный смысл Писания, основанный на дуализме Платона и Филона, требовал от истолкователя, чтобы он очистил «историческую шелуху» и добрался до аллегорического ядра.

В отличие от Александрийской аллегорической школы истолкователи в Антиохии были ориентированы на выявление очевидного, буквально–исторического смысла Писания. Представленная таким экзегетом, как Теодор Мопсуэстийский (умер в 428 году н.э.) и популяризированная проповедником Иоанном Златоустом (347–407), антиохийская герменевтика была основана на тех же базовых предпосылках, которые защищаются в данной статье. Ее экзегеза подчинялась, по сути дела, тем же руководящим принципам, что и та, которую использовали библейские писатели, когда истолковывали ранее написанные книги Библии.

К сожалению, антиохийская герменевтика находилась в тени аллегорического метода, популяризируемого Александрийской школой, а затем и вовсе была им вытеснена. Иоанн Кассиан (около 425 года) расширил теорию тройственого смысла Писания, разработанную Оригеном, до следующих четырех положений: (а) историческое (буквальное значение), (б) тропологическое (нравственное значение от греческого тропос, что значит «образ жизни»), (в) аллегорическое (мистическое или христологическое значение) и (г) анагогическое (эсхатологическое или небесное значение от греческого анаго, что значит «вести вверх»). В течение 1000 лет квадрига («колесница, запряженная четырьмя конями» аллегорического метода) превалировала в Римско–католической церкви. Однако всегда хоть и в небольшом числе, но все же находились истолкователи, которые, несмотря на преследование, принимали полный и исключительный авторитет Писания в его очевидном буквальном значении.

В эпоху Реформации в XVI веке истолкователи порвали с аллегорическим толкованием Писания. Постепенно Мартин Лютер отказался «прогонять» квадригу по Библии и призвал к пониманию ее очевидного смысла. В своей Застольной беседе 5285 он вспоминал, что когда–то был экспертом в аллегорическом истолковании Писания, но теперь все свои навыки направляет на то, чтобы «придать буквальный, простой смысл Писанию, от которого исходит сила, жизнь, утешение и наставление».

Лютер разработал четыре принципа истолкования Писания. Первый — sola scriptura, «только Библия», как наивысший авторитет, стоящий выше предания и человеческой философии. Конечно, Лютер не был изобретателем этого библейского принципа, но он убедительно применял его. Sola scriptura, наряду с sola fide («только вера») и sola gratia («только благодатью»), стала боевым кличем Реформации.

Второй герменевтический принцип Лютера — «Писание изъясняет само себя» (scriptura sui ipsius interpres). Он также основан на твердом библейском фундаменте. Лютер отверг философию, труды отцов церкви и авторитет церковного учения в качестве ключей к истолкованию Писания.

В–третьих, Лютер также применял так называемый христоцентричный принцип, выражавшийся словами: «что являет Христа» (was Christum treibet). Но то, что вначале было похвальным намерением понять, каким образом Писание указывает на Христа, призывает и влечет к Нему, стало опасным, когда Лютер пришел к выводу, что не все Писание ведет людей ко Христу. Это побудило его считать некоторые части Писания менее важными, чем другие. Христоцентричный принцип сопровождался четвертым: дуализмом между буквой и духом (законом и Евангелием, делами и благодатью). Большая часть Ветхого Завета рассматривалась Лютером как буква, а большая часть Нового Завета — как дух, хотя не все в Новом Завете было Евангелием и не все в Ветхом Завете — законом. Оба последних принципа отрицают принцип целостности Писания (tota scriptura) и ведут к субъективизму. Личный опыт истолкователя в конечном итоге становится решающей нормой.

Все другие реформаторы, включая Цвингли, Кальвина и анабаптистов, принимали первые два принципа Лютера. Эти реформаторы последовательно возвышали Библию и только Библию как эталон истины и стремились толковать Писание на основе самого Писания, а не с помощью предания или схоластической философии.

Библейские принципы истолкования, восстановленные реформаторами, в сочетании с достижениями текстуального и историко–грамматического анализа Ренессанса (Эразм Роттердамский и другие) позволили разработать здравую протестантскую герменевтику, которая сохранилась до наших дней и ныне известна как историко–грамматико–литературно–теологический метод или просто историко–грамматический или историко–библейский метод толкования Писания. У этого метода были выдающиеся последователи со времен Реформации, включая гигантов экзегезы девятнадцатого века, таких как Эрнст Хенгстенберг и Франц Делитч. В настоящее время этот метод взят на вооружение консервативной евангелической школой.

В семнадцатом веке протестантское толкование закоснело, превратившись в жесткую ортодоксию с акцентом на точных доктринальных формулировках в символах веры. Это заставило многих искать свободу от удушающего авторитаризма Церкви. Некоторые вступили на путь пиетизма, подчеркивающего значимость личной, духовной жизни, но многие другие, под влиянием идей Коперника и борьбы между наукой и религией, решили отвергнуть всякий внешний авторитет. Так появились эмпиризм, деизм и рационализм.

Ричард Саймон (1638–1712), протестант, ставший католическим священником, считается основателем библейского критицизма. Пытаясь опровергнуть протестантизм, он поднимал вопросы, которые разрушали у людей веру в авторитет Библии. Применяя принципы голландского философа Спинозы, Саймон стал отрицать, что автором Пятикнижия является Моисей, склонившись в пользу теории длительного процесса редактирования и компиляции. Его книга, изданная в 1678 году, была настолько радикальной, что католическая Церковь поместила ее в черный список запрещенных произведений.

В последующие годы под влиянием набирающего силу рационализма некоторые ученые начали исследовать Писание, как и любую другую книгу. Водоразделом эпохи Просвещения стал Иоганн Землер (1725–1791) и его четырехтомник «Трактат о свободном исследовании канона» (1771–1775). Он утверждал, что Библия не полностью богодухновенная книга, и бросил вызов Божественному авторитету канона. Библия рассматривалась исключительно с исторических позиций, как и любой другой древний документ.

В последующие десятилетия немецкие ученые разработали подход к Писанию, при котором исследование проводилось «снизу» без учета Божественного элемента. Этот подход утвердился в восемнадцатом и девятнадцатом веках и приобрел известность под названием высшего критицизма или историко–критического метода. Цель этого метода заключалась в том, чтобы проверять достоверность библейских данных с помощью принципов и процедур светской исторической науки.

Базовые предпосылки историко–критического метода — принципы критицизма, аналогии и корреляции — были сформулированы Эрнстом Трельчем в 1913 году. Из них наиболее характерным для этого метода является принцип критицизма. Слово «критицизм» в данном случае используется в техническом смысле, которое ему придал Декарт, сформулировав принцип «методологического сомнения». Под ним подразумевается автономное право исследователя задавать вопросы библейскому тексту, оценивать его, судить о достоверности, адекватности и разумности его конкретных утверждений.

С принципом критицизма тесно связан принцип аналогии, который объявляет современный опыт критерием для оценки событий, изложенных в Писании на основании аксиомы, что все события в принципе схожи. Другими словами, истолкователь должен судить о том, что произошло в библейские времена, по тому, что происходит сегодня; если сегодня мы не наблюдаем того или иного явления, то вероятнее всего его не происходило и в прошлом. Поскольку в настоящее время не наблюдается специального творения или всемирного потопа, то скорее всего этих событий вообще никогда не было. То же самое можно сказать о чудесах и воскресении из мертвых: сторонники данного метода отказываются признать эти события историческими.

Согласно принципу корреляции, история — это замкнутая причинно–следственная система, в которой нет места сверхъестественному вмешательству. События до такой степени взаимосвязаны и взаимозависимы, что изменения в любом из явлений неизбежно влекут за собой изменение его причин и следствий. Следовательно, исторические объяснения покоятся на цепочке естественных причин и следствий. Это не значит, что все критически настроенные ученые отрицают существование Бога или сверхъестественное. Но методологически исторический критицизм не оставляет места для сверхъестественного; использующие его ученые выносят все сверхъестественное за скобки и ищут естественные причины и следствия.

Триумфу исторического критицизма в конце девятнадцатого века в немалой степени способствовали оказавшие огромное влияние труды Юлиуса Вельхаузена (1844–1918), который популяризировал разновидность историко–критического метода, известную как критицизм источников. В двадцатом веке были разработаны дополнительные процедуры: критицизм форм, редакционный критицизм, история традиции и совсем недавно — критицизм канона. Каждая из этих процедур требует краткого объяснения.

Критицизм источников предпринимает попытку реконструировать и проанализировать гипотетические литературные источники, из которых мог возникнуть библейский текст. Вельхаузен развил такой подход к Пятикнижию, который получил название новой документарной гипотезы. Согласно его теории, Пятикнижие не было написано Моисеем, как утверждает Писание (Ин. 1:45), но было скомпоновано из четырех более поздних документов или источников, получивших названия:

(1) Яхвист (J), от Божественного имени Яхве, написанный в южном Иудейском царстве около 880 года до н. э.;

(2) Элохист (Е), от Божественного имени Элохим, написанный в северном Израильском царстве около 770 года до н. э.; (3) Девтерономист (D), написанный во времена Иосии в 621 году до н. э.; (4) Священнический кодекс (Р), который составлялся, начиная с вавилонского плена и до времени окончательной редакции (компиляции и редактирования) примерно в 450 году до н. э. Эта гипотеза потребовала полного пересмотра истории Израиля.

Критицизм источников Пятикнижия был подкреплен несколькими специфическими исходными предпосылками: скептицизмом по поводу исторической достоверности записанных повествований, эволюционной моделью развития Израиля от примитивного к развитому состоянию, отвержением сверхъестественного вмешательства в это эволюционное развитие и предположением о том, что источники были продуктом человеческой жизнедеятельности в определенных жизненных обстоятельствах (Sitz im Leben).

Критически настроенные ученые, придерживавшиеся данного взгляда, апеллировали к различным внутренним аргументам в пользу комбинированных источников Пятикнижия: использование разных имен Бога, вариации в языке и стиле, мнимые противоречия и анахронизмы, кажущееся дублирование и повторы. Все эти аргументы были подробно проанализированы консервативными учеными и найдены неубедительными. Сегодня даже ученые–критики пребывают в замешательстве по поводу многих аспектов документарной гипотезы, от которой они пока еще не отказались, хотя ее основы серьезно поколеблены.

Те самые исходные предпосылки, которые лежат в основе критицизма источников Пятикнижия, дополненные отрицанием возможности предсказательного пророчества, привели к гипотетическому реконструированию источников других частей Писания. Например, Книга пророка Исайи была разделена на три основных источника (иерусалимский Исайя [главы 1–39], Второисаия [40–55] и Тритоисаия [56–66], а Книга Захарии — на два раздела (1–8 и 9–14). Опять–таки исследования тех, кто принимает утверждения самого Писания по поводу авторства этих книг, показали необоснованность аргументов, выдвинутых критиками источников.

Новозаветный критицизм источников сосредоточился преимущественно на «синоптической проблеме» — вопросе возможных источников, лежащих в основе первых трех Евангелий, и их взаимосвязи. Для решения синоптической проблемы было предложено несколько гипотез. Гипотеза Гризбаха, разработанная в конце восемнадцатого века, исходила из приоритетности Евангелия от Матфея. При этом Гризбах считал, что Лука использовал в качестве своего источника Евангелие от Матфея, а Марк использовал как Евангелие от Матфея, так и Евангелие от Луки. Теория Лахмана, разработанная в 1835 году, отстаивала приоритетность Евангелия от Марка, после которого было написано Евангелие от Матфея и лишь затем — Евангелие от Луки. Несколькими годами позже эта теория была модифицирована: в нее были включены еще два первоначальных, апостольских источника: Марк и Логиа (также обозначаемая «Q» от немецкого слова Quelle — «источник»).

Гипотеза двух источников с различными модификациями по–прежнему остается самой признанной теорией у критиков источников, хотя во второй половине двадцатого века она вызвала многочисленные нарекания. Среди последующих разработок были гипотеза четырех источников (Б. X. Стритер, 1924 г., который к Марку и Q добавляет еще источник L [материал, который можно найти только в Евангелии от Луки] и источник М [материал, который можно найти только в Евангелии от Матфея]), различные гипотезы множественных источников и гипотеза арамейского источника.

Не так давно Эта Линнеманн, в прошлом видный специалист бультмановской школы, недавно ставшая евангелической христианкой, убедительно опровергла все доводы сторонников критики источников Евангелий. Она настаивает на том, что никакой синоптической проблемы вообще не существует, что ни одно Евангелие не зависит от другого, но все они восходят непосредственно к очевидцам и свидетелям, слышавшим слова и видевшим дела Иисуса (30, с. 185,186).

В двадцатых годах прошлого века была разработана еще одна разновидность историко–критического метода: критицизм форм (от немецкого Formgeschichte, буквально «история форм»). Эта процедура критического анализа, впервые предложенная Германом Гункелем (1862–1932) для Ветхого Завета и Рудольфом Бультманом для Нового Завета, во многом сохранила те же самые натуралистические исходные предпосылки, используемые в критицизме источников, но главное внимание в ней уделяется долитературной стадии устных преданий, положенных в основу письменных источников. Критики форм исходили из того, что библейский материал появился на свет примерно так же, как и обычная фольклорная литература нашего времени, а потому взяли на вооружение фундаментальные принципы светской науки, которыми пользовались, например, братья Гримм, изучавшие немецкие сказки.

Опираясь на исходные предпосылки критицизма источников, критики форм исходили из того, что социологические силы общества (в их житейской обстановке) создавали форму и содержание христианских преданий и что этот материал прошел эволюцию от коротких и простых единиц до более объемных и сложных форм. Конкретная задача критиков форм заключалась в том, чтобы проанализировать различные формы или жанры библейской литературы (например, различные литературные формы в Псалтире), разбить их на предположительно меньшие изначально существовавшие устные единицы, а затем гипотетически реконструировать житейскую обстановку, которая породила эти формы.

В этом процессе реконструкции критики форм зачастую почти не обращают внимания на ясные высказывания Писания по поводу той жизненной обстановки, в которой происходили описываемые события. Так, вводные комментарии в Псалтири были объявлены более поздними вставками и, соответственно, исторически недостоверными.

Ни критики источников, ни критики форм начала двадцатого века на начальном этапе не уделяли большого внимания редакторам, которые, как считалось, собрали ранее существовавший материал и придавали ему окончательную форму: они считались компиляторами, которые практически не внесли в имевшийся материал никакого личного вклада. Однако эта ситуация изменилась в середине двадцатого века, когда в историческом критицизме возникла новая процедура: критицизм редакций (от немецкого Redaktionsgeschichte, дословно «история редакций»).

Три исследователя Нового Завета первыми использовали метод редакционного критицизма в своих исследованиях синоптических Евангелий: Г. Борнкамм (1948 г., Евангелие от Матфея), Ханс Концельманн (1954 г., Евангелие от Луки) и В. Марксен (1956 г., Евангелие от Марка). Они стали говорить о евангелистах как о полноценных теологах. Цель критика редакций заключалась в том, чтобы выявить и описать уникальную жизненную обстановку (социологические и богословские мотивы) библейских редакторов/писателей, которые побудили их сформировать, модифицировать или даже создать материал для включения в конечный продукт, вышедший из–под их пера. Базовая предпосылка, лежащая в основе этого подхода, заключается в том, что каждый библейский писатель имел уникальную теологию и жизненную обстановку, отличную, а возможно, даже противоположную той, которая была у других редакторов. Эта процедура бросает вызов идее единства Священного Писания, которое, как утверждается, имеет уже не одну, а множество разных, подчас противоречивых теологии.

Четвертая процедура в историческом критицизме называется историей традиций (от немецкого Traditionsgeschichte). Впервые разработанная Герхардом фон Радом в тридцатые годы прошлого столетия для Ветхого Завета, она опирается на критицизм форм и источников, пытаясь поэтапно проследить историю составления преданий во время их устной передачи из поколения в поколение, до их окончательного оформления в письменном виде. Когда приобрел популярность критицизм редакций, история традиций стала охватывать устные предания, письменные источники вплоть до окончательного оформления редактором. Основополагающая исходная предпосылка при таком подходе заключается в том, что каждое новое поколение по–новому истолковывает и переформирует материал.

Недавно появившаяся процедура историко–критического метода под названием критицизм канона представляет собой логическое завершение попытки гипотетически реконструировать историческое развитие библейского текста. Впервые разработанный Джеймсом Сандерсом в семидесятые и восьмидесятые годы, этот подход основывается на предшествующих процедурах, но сосредоточивается преимущественно на жизненной обстановке (социологических и теологических факторах), имевшей место в синагоге и Церкви, которая и предопределила последующий выбор документов для священного канона. Как и другие, данная историко–критическая процедура исходит из того, что процесс составления канона можно объяснить человеческими, присущими земному миру факторами без всяких ссылок на сверхъестественное Существо.

Не так давно произошел сдвиг в критических исследованиях Библии в сторону разнообразных новых литературно–критических герменевтических методов. Обычно в этих процедурах не отвергаются результаты исторического критицизма и главный его принцип. Более того, вопросы, касающиеся исторического развития библейского текста, выносятся за скобки, и главное внимание сосредотачивается на конечной, канонической форме.

Многие из этих литературно–критических герменевтических методов фокусируются на конечной форме библейского текста как литературного произведения искусства. Эти методы включают в себя такие взаимно накладывающиеся процедуры, как риторический критицизм (Джеймс Мюленберг), новый литературный критицизм (Роберт Альтер), метод внимательного прочтения (Меир Вайс) и нарративный критицизм. Всем этим процедурам свойственно повышенное внимание к тексту как к законченному произведению искусства. При этом текст Библии обычно отделяется от истории и считается вымыслом или мифом со своей «независимой образной вселенной» и «имитацией реальности». Главное внимание уделяется различным литературным условностям, которые автор использует осознанно или неосознанно, когда превращает библейскую историю в произведение литературного искусства.

Еще один недавно разработанный синхронический метод (то есть метод исследования конечной формы текста) называется структурализмом. Библейский структурализм опирается на современную лингвистическую теорию Клода Леви–Строс. Он был разработан в США ученым Дэниэлом Паттом. Его главная цель — «расшифровать» текст, чтобы обнаружить подсознательные «глубокие конструкции», присущие любому человеческому языку. Этот метод предполагает замену Божественного абсолюта другим абсолютом «снизу» — глубинными языковыми конструкциями. Родственный литературный подход называется семиотикой или «теорией знаков». Ее отцами считаются Фердинанд де Соссюр и Чарльз Пирс, которые сосредоточивают внимание на лингвистических кодах, образующих каркас, в рамках которого передается весть текста (во многом это напоминает нотный стан, на который помещаются конкретные ноты). Основное внимание в этих подходах обращается на слои лингвистических конструкций или системы символов, лежащих в основе вести.

Ряд других подходов к Писанию сохраняют исходные критические предпосылки историко–критического метода, при этом фокусируясь на других целях, помимо гипотетического реконструирования исторического развития библейского текста. Некоторые из этих методов опираются на уже упомянутые нами новые тенденции. В качестве примеров можно привести философскую герменевтику (метакритическую герменевтическую теорию Гадамера и герменевтику подозрения и поиска Рикёра), а также герменевтические системы социокритической теории: социологический критицизм (Готтвальд), герменевтику освобождения (Гутиерес) и феминистскую герменевтику (Трибл); критицизм чтения–отклика (Макнайт) и деконструктивизм (Деррида).

Все эти подходы ориентируются на какую–то внешнюю норму — будь то философия, социология, марксистская политическая теория, феминизм, постмодернистский плюрализм или субъективизм читателя — которая подменяет принцип sola scriptura и релятивизирует Писание; скорее, можно говорить о феминистском прочтении, видении афро–американцев, азиатов, понимании лютеран. Все эти варианты пригодны настолько, насколько горизонт читателя сливается с горизонтом библейского текста.

Два основных герменевтических метода — историко–критический и историко–грамматический или историко–библейский — можно схематически сравнить с помощью представленной ниже таблицы. Нужно признать, что некоторые ученые, неудовлетворенные обоими методами, пытаются каким–то образом совместить их.

Обратите внимание на различия в определении, задачах и базовых исходных предпосылках. Первая исходная предпосылка историко–критического метода («светская норма») указывает на основные ориентиры этого метода: человеческий разум как высший критерий истины. Исходные предпосылки 2–4 указывают на важные, основополагающие принципы данного метода (см. их классические формулировки у Трельча). Последние три предпосылки свидетельствуют о том, что данный метод приводит к принижению единства, непреходящей ценности и абсолютного авторитета Писания.

Основанный на библейских фактах, историко–библейский герменевтический подход отвергает каждую из этих исходных предпосылок. Вот что, в частности, писал о критицизме Герхард Майер, известный немецкий ученый, порвавший с историко–критическим методом: «Критический метод обречен на неудачу, потому что он внутреннее противоречив. Ибо коррелятом или контрапунктом откровения является не критика, а послушание; мы должны не исправлять Писание — пусть даже на основе частичного признания и использования откровения — а быть готовыми позволить ему исправить нас».

Оба метода включают анализ исторического контекста, литературных особенностей, литературных жанров или форм, богословских воззрений писателя, развития тем и процесса канонизации. Но историко–библейский подход отвергает принцип критицизма; он не критикует, а анализирует Библию; он принимает текст Писания в его буквальном значении как достоверный и отвергает трехступенчатый процесс его препарирования, построения, догадок и гипотетической реконструкции, что является основополагающим в историко–критическом анализе.

В последние десятилетия некоторые евангелические ученые попытались сделать историко–критическии метод приемлемым, освободив его от отрицания всего сверхъестественного. Однако на самом деле это невозможно, потому что исходные предпосылки и сам метод тесно переплетены и неразрывны. Основой историко–критического метода является светская историческая наука, которая, в силу самой своей природы, методологически исключает сверхъестественное, стремясь объяснять исторические события естественными причинами.

Центральным в историко–критическом методе является принцип критицизма, согласно которому ничто не может приниматься в буквальном смысле, но все должно удостоверяться или исправляться посредством переосмысления имеющихся фактов. Таким образом, во всем, что касается Библии, истолкователь становится высшим авторитетом, определяющим истину; разум или опыт объявляется окончательным критерием подлинности отрывка. До тех пор, пока сохраняется этот основополагающий принцип, опасностей, присущих историко–критическому методу, избежать не удастся, даже если истолкователь принимает саму возможность сверхъестественного. Если же удалить принцип критицизма, то историко–критический метод перестанет существовать как таковой. Наличие или отсутствие данного основополагающего принципа критицизма является лакмусовой бумажкой, с помощью которой можно определить, используется критическая методология или нет.

Те, кто применяет историко–библейский метод, используют те же самые инструменты для исследования, что и поборники исторического критицизма. Они уделяют особое внимание историческим, литературным, лингвистическим, грамматико–синтаксическим и теологическим деталям, как это описано в данной статье. Однако, используя возможности историко–критического метода, позволяющие отточить различные исследовательские инструменты с целью анализа библейского текста, нужно последовательно отказываться от критицизма, чтобы не судить Слово.

Уильям Миллер разработал простой свод правил истолкования Библии. Они были изложены во вступлении к его Свидетельствам из Писания и истории о Втором пришествии Христа (см. 8, с. 299; 24, с. 112). Их можно обобщить в следующем виде:

1. Все Писание необходимо и может быть понято человеком, имеющим веру, посредством прилежного изучения.

2. Писание должно толковаться посредством самого Писания.

3. Чтобы понять ту или иную доктрину, необходимо свести воедино все места Писания, имеющие к этой теме отношение.

4. Бог открывает будущее в видениях, образах и притчах; их необходимо исследовать вместе, поскольку одно пророчество дополняет другое. Каждое отдельное слово должно пониматься буквально, если оно имеет смысл; в противном случае необходимо выявлять его переносный смысл с помощью других отрывков.

5. Историческое событие — это исполнение пророчества лишь в том случае, когда оно совпадает с пророчеством во всех деталях.

Все эти герменевтические принципы опирались на историко–грамматический метод истолкования, разделяемый реформаторами. Первые адвентисты взяли эти принципы на вооружение. В 1884 году Елена Уайт писала: «Участвующие в проповеди вести третьего ангела исследуют Писание с помощью простого плана, предложенного отцом Миллером» (Ревью энд Геральд, 25 ноября 1884 г.). Процитировав пять правил Миллера, она добавляет: «При изучении Библии мы хорошо сделаем, если будем внимать этим принципам».

В своих трудах Елена Уайт решительно поддерживает все основные исходные предпосылки и специальные правила истолкования Писания, которые разработаны в историко–грамматическом (историко–библейском) методе и изложены в данной статье (см. избранные цитаты в разделе V).

Она также адекватно оценивала важные составляющие элементы и опасности историко–критического метода, который в ее время был известен как «высший критицизм»: «Высший критицизм со своим критическим анализом, догадками, реконструкциями подрывает веру в Библию как в Божественное откровение. Он лишает Слово Божье власти облагораживать и вдохновлять человека, руководить всей его жизнью» (Деяния апостолов, с. 474).

Хотя большинство адвентистских ученых придерживается историко–грамматического (историко–библейского) метода, после 1950 года в адвентизме стали раздаваться голоса, предлагающие осуществить сдвиг в сторону модифицированного историко–критического подхода, когда принимается сверхъестественное, но при этом сохраняется принцип критицизма. В 1986 году на Годичном совещании Церкви АСД были приняты предложения специального Комитета по методам исследования Библии, в которых отвергается использование историко–критического метода. Согласно этим предложениям, «даже модифицированное использование этого метода, сохраняющее принцип критицизма, который ставит Библию ниже человеческого разума, неприемлемо для адвентистов» (Адвент Ревью, 22 января 1987 г.)

Церковь адвентистов седьмого дня разделяет герменевтические взгляды библейских писателей, Антиохийской школы и реформаторов. Она отвергает аллегорический метод Александрийской школы и средневекового католицизма, а также историко–критический метод эпохи Просвещения и его последующие модификации.

Поступая таким образом, адвентисты придерживаются реформаторского взгляда на историчность пророчеств, который сегодня оставлен, по сути дела, всем христианским миром.

Адвентисты седьмого дня в своем герменевтическом подходе являются наследниками Реформации. И, как это делали радикальные реформаторы шестнадцатого века, они постоянно стремятся «вернуться к корням», чтобы основывать все свои исходные предпосылки, принципы истолкования, свою веру и жизнь на абсолютном авторитете непогрешимого Слова Божьего.

«В наше время происходит значительное отклонение от принципов и заповедей Писания и ощущается серьезная необходимость вернуться к великому протестантскому принципу — Библия, и только Библия является мерилом веры и долга»

((Великая борьба, с. 204, 205; см. также Избранные вести, т. 1, с. 416).)

«Священное Писание должно быть принято как авторитетное и безошибочное откровение Его воли. С ним следует соизмерять наши поступки, оно должно служить путеводителем к истине и эталоном нашей жизни…

Дух дан не для того, чтобы заменить собой Библию, ибо Писание ясно говорит о том, что Слово Божье является мерилом всякого учения и чувства»

((Великая борьба, vii).)

«Но у Господа есть на земле народ, для которого Библия и только Библия — мерило всех учений и основа всех реформ. Никакие мнения ученых, выводы науки, символы веры и соборные постановления, которые так же многочисленны и противоречивы, как и церкви, которые стоят за ними, ни голос большинства — ничто не может считаться доказательством или опровержением какого–нибудь пункта религиозной веры. Прежде чем принимать какое–нибудь учение или предписание, мы должны потребовать ясного доказательства из Слова Божьего: „Так говорит Господь"»

((Великая борьба, с. 595; см. также Евангелизм, с. 256; Ранние произведение, с. 78; Наглядные уроки Христа, с. 39; Свидетельства для Церкви, т. 5, с. 700; Служение исцеления, с. 462; Наглядные уроки Христа, с. 110, 111).)

«В Слове Божьем достаточно света, чтобы просветить затуманенный рассудок, и оно может быть понято теми, кто хочет понять его»

((Свидетельства для Церкви, т. 5, с. 663; см. также Великая борьба, vii).)

«Но Библия в целом являет собой союз Божественного и человеческого, поскольку истины, данные Богом, выражены в ней человеческим языком. Подобный союз существовал и в естестве Христа, Который был Сыном Божьим и Сыном Человеческим. Таким образом, библейский текст „Слово стало плотию и обитало с нами" (Ин. 1:14) может быть применен как к Христу, так и к Библии»

((Великая борьба, vi).)

«Библия — это глас Божий, говорящий к нам так же несомненно, как если бы мы слышали его своими ушами. Если бы мы поняли это, то с каким благоговением открывали бы Слово Божье и с каким усердием исследовали бы его наставления! Чтение и размышление над Писаниями воспринималось бы как аудиенция у Безграничного»

((Свидетельства для Церкви, т. 6, с. 393).)

«Некоторым может казаться, что им вполне под силу взять Слово Божье и определить своим ограниченным суждением, что в нем является, а что не является богодухновенным. Я хочу предостеречь вас от этого, мои собратья по служению. „Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая". Нет такого смертного человека на земле, включая и тех, кто занимает самое высокое положение, которого Бог уполномочил бы выносить суждения по поводу Его Слова…

Не позволяйте ни одному человеку, который придет к вам, критически разбирать Слово Божье и определять, что является Божьим откровением и богодухновенным словом, а что не является… Мы хотим, чтобы никто не говорил: „Это я отвергаю, а это принимаю", но мы хотим, чтобы наши служители безоговорочно доверяли всей Библии в том виде, в каком она существует»

((Библейский комментарий АСД, т. 7, с. 919; см. также Наглядные уроки Христа, с. 39).)

«Библия сама себя объясняет. Одно место окажется ключом, открывающим другие отрывки, и таким образом скрытый смысл Слова будет озарен светом»

((Принципы христианского воспитания, с. 187).)

«Библия истолковывает саму себя. С удивительной простотой одна часть соединена с истиной, открытой в другой части, вследствие чего вся Библия объединена в одно гармоничное целое. Свет загорается в одном тексте и освещает другую часть Слова, казавшуюся менее понятной»

((Наше высокое призвание, с. 207; см. также Воспитание, с. 190; Наглядные уроки Христа, с. 128; Свидетельства для проповедников, с. 106).)

«Необходимо твердо верить в Божественный авторитет Священного Слова Божьего. Библия не может проверяться научными воззрениями людей. Человеческое знание — ненадежный путеводитель… Всякая истина, будь то в природе или в Слове Божьем, не противоречит сама себе во всех своих проявлениях»

((Патриархи и пророки, с. 114; см. также Воспитание, с. 123,124).)

«Библия написана не только для ученых, напротив, она предназначена для простых людей. Великие истины, необходимые для спасения, ясны, как день. И никто не ошибется и не собьется с пути, если только не будет ставить свое собственное суждение выше ясно открытой воли Божьей»

((Путь ко Христу, с. 89).)

«Даже пророки, которых особенно просветил Дух, не вполне сознавали всю важность данных им откровений, значение которых должно было из столетия в столетие раскрываться перед народом Божьим в соответствии с потребностью в советах и наставлениях, которые в них содержатся»

((Великая борьба, с. 344; см. также Великая борьба, с. 598, 599; Библейский Комментарий АСД, т. 7, с. 920).)

«Истинное знание Библии достигается только с помощью того Духа, Который является Автором этого Слова»

((Воспитание, с. 189; см. также Свидетельства для Церкви, т. 5, с. 704; Наглядные уроки Христа, с. 408).)

«Если Священное Писание изучать без молитвы, без смирения духа, без жажды познания света, тогда самые ясные и простые истины, равно как и самые трудные, будут восприняты неправильно»

((Великая борьба, с. 521).)

«Иные люди читают Библию без пользы, а в некоторых случаях — себе во вред, потому что приступают к этому без благоговения и молитвы. Если мысли и чувства не направлены к Богу и не находятся в согласии с Его волей, читающему трудно избавиться от сомнений. В таком случае само чтение Библии усиливает скептицизм. Мысли человека оказываются во власти злого духа, который внушает читающему неверное толкование. Если люди не стремятся всецело быть в согласии с Богом, то, как бы образованны они ни были, им угрожает опасность заблуждаться в понимании Писаний, и поэтому опасно доверять их объяснениям. Человек, ищущий в Писаниях противоречия, не имеет духовного видения. При своих извращенных взглядах он найдет много причин для сомнения и неверия в том, что в действительности просто и ясно»

((Путь ко Христу, с. 110, 111).)

«Исследователь Библии должен избавиться от всех предрассудков, отмежеваться от собственных представлений перед исследованием и в смирении и покорности сердца, сокрыв свое „я" во Христе, с искренней молитвой искать у Бога мудрости»

((Советы родителям, учителям и учащимся, с. 463; см. также Великая борьба, с. 599, 600; Свидетельства для проповедников», с. 108; Избранные вести, т. 2, с. 114).)

«Я видела, что Бог охранял Библию особым образом; и тем не менее, когда она не имела широкого распространения, ученые мужи заменили слова в некоторых текстах, полагая, что проясняют их смысл, тогда как в действительности они окружили ореолом таинственности то, что было просто и понятно, пытаясь приспособить Библию к своим устоявшимся взглядам, которые основывались на человеческих преданиях»

((Ранние произведения, с. 220,221).)

«Есть люди, которые с суровым видом говорят нам: „Неужели вы отрицаете возможность ошибок, совершенных переписчиками или переводчиками?" Это, конечно, возможно, и люди, чей разум настолько ограничен, что они предаются сомнениям и претыкаются из–за возможности или вероятности подобных ошибок, обязательно преткнутся и о тайны богодухновенного Слова, поскольку их немощный ум не может постичь намерения Божьи… Никакие ошибки переписчиков или переводчиков не смутят такую душу, не поколеблют того, кто не ищет затруднений там, где открыта ясная истина»

((Избранные вести, т. 1, с. 16).)

«Жизнь описанных в Библии людей — это доподлинная история жизни реальных личностей. От дней Адама через все последующие поколения вплоть до апостольских времен мы находим простое и беспристрастное описание событий, фактически имевших место, и истинных переживаний реальных личностей»

((Свидетельства для Церкви, т. 4, с. 9).)

«Знание обычаев людей, живших в библейские времена, места и времени происходивших событий является практически ценным, поскольку это знание проясняет образы Библии и открывает силу уроков Христа»

((Советы родителям, учителям и учащимся, с. 518).)

«Книги Библии, написанные в разные эпохи людьми, которые резко отличались друг от друга своим положением, занятиями, умственными и духовными дарованиями, весьма несхожи и по стилю, и по тематике. Разные люди, написавшие эти книги, по–разному выражают свои мысли»

((Великая борьба, vi).)

«Слово Божье появилось именно в том виде, в котором Господь хотел дать его людям. Он передал его через разных авторов, каждый из которых обладал своей собственной индивидуальностью, хотя и рассказывали они об одних и тех же событиях. Их свидетельства сведены в одну книгу и подобны свидетельствам, произносимым на общих служениях. У всех авторов разный стиль изложения, у каждого из них — свой собственный опыт, и это разнообразие расширяет и углубляет знание, предназначенное для восполнения нужд самых разных людей. Мысли, выраженные в Библии, не являются единообразными, как бы отлитыми в стандартной металлической форме и утомляющими слух. Подобная однообразность привела бы к утрате изящества и особой красоты»

((Избранные вести, т. 1, с. 21, 22).)

«Внешняя красота Библии, красота ее образов и выражений — это всего лишь оправа драгоценного камня, а настоящее сокровище — красота ее святости»

((Воспитание, с. 192).)

«Ежедневное изучение по одному стиху часто бывает самым полезным. Пусть учащийся прочтет один стих и сконцентрирует свои мысли на том, что Бог вложил в этот стих именно для него, а затем подробно проанализирует эту мысль, пока она не станет его собственной. Изучение маленького отрывка до тех пор, пока его значение не прояснится, более ценно, чем внимательное чтение многих глав без определенной цели, не дающее глубоких знаний»

((Воспитание, с. 189).)

«Необходимо быть осторожными, дабы не впасть в неверное толкование Писаний. Ясным учениям Слова Божьего не следует придавать слишком символический смысл, ибо в таком случае утрачивается их истинная сущность. Не передергивайте значение библейских текстов в попытке извлечь из них нечто необычайное, способное поразить воображение. Воспринимайте Писания такими, какие они есть»

((Избранные вести, т. 1, с. 170).)

«Библия написана не на возвышенном сверхчеловеческом языке. Иисус, дабы общаться с человеком на его уровне, облачился в человеческую плоть. Так и Библия должна быть передана человечеству на их языке. Все человеческое несовершенно. Одни и те же слова могут обозначать различные понятия, для каждой определенной идеи не найти одного определенного слова. Библия была дана для практических целей»

((там же, с.20).)

«Библия сама себя разъясняет. Для этого необходимо один стих сравнивать с другим. Научите своих учеников видеть цельность Библии, ее взаимосвязанность. Помогите открыть центральную, величественную тему Библии — Божий первоначальный план для мира, возникновение великой борьбы и процесс искупления. Помогите понять природу двух принципов, борющихся за превосходство, научите прослеживать их действие в истории и пророчестве до славного завершения человеческой истории»

((Воспитание, с. 190).)

«Центральной темой Библии, вокруг которой сгруппированы другие, является план искупления, восстановление в человеческой душе Божьего образа. С первого сообщения о надежде, произнесенного в Едеме, до последнего славного обетования Откровения… сутью каждой книги и каждого абзаца Библии является раскрытие чудесной вести: человек может духовно возрастать силой Бога»

((Воспитание, с. 125).)

«Некоторые части Священного Писания настолько ясны, что их невозможно не понять. Но в других местах смысл не так очевиден, и с первого прочтения не все воспринимается. Поэтому необходимо сравнивать один текст с другим. Тщательное исследование и молитвенное размышление будут щедро вознаграждены»

((Путь ко Христу, с. 90,91; см. также Воспитание, с. 125,126; Воспитание детей, с. 511; Основы христианского образования, с. 187).)

«Трудные места Писания невозможно истолковывать, используя те же методы, которые применяются при разрешении философских проблем. Те, кто приступает к изучению Библии, должны освободиться от самонадеянности, присущей многим ученым, и развивать в себе молитвенную зависимость от Бога и искреннее желание познать Его волю. Мы должны в духе ученичества, смиренно получать знания от великого Я ЕСМЬ. В противном случае злые ангелы настолько ослепят наш ум и ожесточат наше сердце, что истина не убедит нас»

((Великая борьба, с. 599).)

«И в Божественном откровении, и в природе Бог дал людям тайны с той целью, чтобы внушить им веру. Так должно быть. Мы можем постоянно искать, постоянно спрашивать, постоянно изучать, и все же перед нами будет простираться бездна неведомого»

((Свидетельства для Церкви, т. 8, с. 261).)

«Способные люди посвящали все свое время молитве и изучению Священного Писания, однако есть много мест в Библии, которые еще недостаточно исследованы. Некоторые места Священного Писания никогда не будут поняты до конца, и лишь в вечности Христос объяснит нам, о чем они говорят. Библия содержит в себе тайны, которые еще предстоит разгадать, и утверждения, которые не укладываются в человеческом сознании»

((Служители Евангелия, с. 312; см. также Свидетельства для Церкви, т. 5, с. 533; Избранные вести, т. 1, с. 20).)

«Обрядовый закон состоял из прообразов, указывающих на Христа, Его жертву и священство. Этот ритуальный закон с его жертвами и обрядами должен был исполняться евреями до тех пор, пока в смерти Христа, Агнца Божьего, берущего на Себя грех мира, прообраз не встретится с реальностью»

((Патриархи и пророки, с. 365; см. также Библейский комментарий АСД, т. 6, с. 109; т. 7, с. 933).)

«Библейские слова нужно понимать так, как они написаны, конечно, за исключением символов и иносказаний»

((Великая борьба, 599).)

«Иисус учил с помощью иллюстраций и притчей, взятых из мира природы и из обыденных явлений повседневной жизни… Таким образом Он связывал естественное с духовным, перекидывая мостик от явлений природы и жизненного опыта Своих слушателей к глубоким истинам записанного Слова. И всякий раз, когда они после этого наблюдали за явлениями, с которыми Он связывал вечную истину, Его уроки всплывали в памяти и закреплялись»

((Советы родителям, учителям и студентам, с. 140).)

«Через окружающие вещи постигается духовное; природные явления и жизненный опыт внимавших Христу соединились с истинами записанного Слова. Ведя человека из земного царства к царству духовному, притчи Христа являются звеньями той цепи истины, которая соединяет человека с Богом, а землю с небесами»

((Наглядные уроки Христа, с. 17, 18; см. также с. 21).)

«Чтобы получать благословение от чтения слов Христа, мы должны правильно применять их в нашей личной жизни»

((Медицинское служение, с. 37).)

«Обетования и предостережения Иисуса относятся также и ко мне. Бог так возлюбил мир, что отдал Своего единородного Сына, чтобы я, веруя в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Опыт, о котором говорит Слово Божье, должен стать моим опытом. Молитвы и обетования, заповеди и предупреждения — все это относится ко мне… Когда принципы истины принимаются и усваиваются верой, они становятся частью нашего существа и движущей силой жизни. Слово Божье, принятое в сердце, формирует мировоззрение человека и развивает его характер»

((Желание веков, с. 390, 391).)

«Недостаточно просто читать наставление, данное в Слове Божьем. Мы должны читать с размышлением и молитвой, преисполненные искреннего желания получить помощь и благословение. И истина, которую мы узнаем, должна применяться в повседневной жизни»

((Изданные рукописи, т. 2, с. 95; см. также Разум, характер и личность, с. 784; Материалы ГК 1888 г., 1680).)

«Раввины рассуждали, сомневаясь и колеблясь, как будто Писание можно было истолковать один раз так, а другой — совсем иначе. Слушатели изо дня в день все более и более запутывались. Иисус же, принимая Писание как непреложный закон, говорил с такой непоколебимой убежденностью, что Ему нельзя было не верить»

((Желание веков, с. 253).)

«Они [руководители Израиля во времена Иисуса] исследовали Писание лишь для того, чтобы поддерживать свои традиции и навязывать людям свои человеческие постановления. Своим истолкованием они предписывали им такое учение, которого Бог никогда не давал. Их мистические построения запутывали то, что Он сделал понятным. Они спорили о мелочах и практически отрицали самые важные истины. Слово Божье было лишено своей силы, и злые духи творили свою волю»

((Советы родителям, учителям и учащимся, с. 438, 439).)

«Языческие обычаи самым неприметным образом вошли в христианскую церковь. Этот дух соглашательства и уступок некоторое время сдерживался жестокими гонениями. Но когда гонения прекратились и христианство вошло в царские дворы и палаты, тогда простоту и кротость Христа и Его апостолов сменили величие и гордость языческих жрецов и правителей, а Божественные установления — человеческие измышления и предания»

((Великая борьба, с. 49).)

«На протяжении нескольких веков свободное хождение Библии было запрещено. Народу было запрещено читать ее и даже иметь ее у себя дома, в то время как безнравственные священники и прелаты произвольным толкованием библейских истин пытались доказать правомерность своих притязаний»

((Великая борьба, с. 51).)

«В странах, не зависящих от Римской империи, в течение многих столетий жили христиане, которых совершенно не коснулась политика папской власти. Окруженные язычниками, они, конечно, с течением времени подпали под влияние их заблуждений, но все же продолжали считать Библию единственным мерилом веры и следовали многим ее истинам»

((там же, с. 63; см. также с. 68).)

«Начатое Уиклифом великое движение, которое должно было освободить совесть и ум людей, освободить народы, прикованные к победоносной колеснице Рима, берет свое начало в Библии… Уиклиф принял Священное Писание с абсолютной верой, как вдохновенное откровение Божьей воли, как всеобъемлющее правило веры и жизни»

((Великая борьба, с. 93).)

«Он [Цвингли] подчинил себя Библии как Слову Божьему — единственно непогрешимому и надежному руководству. Он понимал, что эта Книга истолковывает сама себя. Он не осмеливался искать в Писании подтверждения ранее сформулированным доктринам, а считал своим долгом понимать все так, как написано»

((Великая борьба, с. 173).)

«Главный принцип, защищавшийся этими реформаторами [позднего английского периода], — тот же, который отстаивали вальденсы, Уиклиф, Ян Гус, Лютер, Цвингли и их приверженцы, а именно: непререкаемый авторитет Священного Писания как правила веры и жизни… Библия была для них единственным авторитетом, и ею они проверяли все другие учения и суждения»

((Великая борьба, с. 249; см. также с. 132).)

«Когда люди говорят о высшем критицизме, когда они выносят свое суждение относительно Слова Божьего, то тем самым они показывают, что забыли, кто был первым и самым мудрым критиком. Он обладает многолетним практическим опытом. Именно он обучает сегодня так называемых высших критиков мира. Бог накажет всех тех, кто превозносит себя как высших критиков, и критикует святое Слово Божье

((Bible Echo, 1 февраля 1897).)

«Подобно тому как во дни апостолов люди пытались преданиями и философией подорвать веру в Писания, так и сегодня враг всякой правды пытается совратить души, направить их на запретный путь с помощью заманчивых положений высшего критицизма, эволюционного учения, спиритизма, теософии и пантеизма. Для многих Библия — это светильник без масла, потому что они настроили свой ум на умозрительную философию, которая приводит к недоразумению и хаосу. Высший критицизм со своим критическим анализом, догадками, реконструкциями подрывает веру в Библию как в Божественное откровение. Он лишает Слово Божье власти облагораживать и вдохновлять человека, руководить всей его жизнью»

((Деяния апостолов, с. 474; см. также Воспитание, с. 227; Служение исцеления, с. 142; Великая борьба, с. 522).)

«Стараясь избежать предвзятых мнений, он [Миллер] не пользовался никакими комментариями, а сравнивал текст с текстом, пользуясь лишь обозначенными параллельными местами, сносками и симфонией. Он изучал Библию регулярно и систематически: начал с Бытия и читал стих за стихом, не двигаясь дальше, если были какие–то затруднения или путаница. Наталкиваясь на трудное место, он обычно сравнивал его со всеми другими текстами, относящимися к изучаемому вопросу. Стремясь понять смысл данного текста, он вдумывался в каждое слово, и если его понимание согласовывалось с параллельными текстами, вопрос был исчерпан. Встречая трудные для понимания места, он всегда находил им объяснение в других частях Священного Писания.

Он исследовал Библию усердно, молясь, чтобы Господь просветил его и помог найти ответы на то, что раньше было скрыто от него. На собственном опыте он познал истинность слов псалмопевца: „Откровение слов Твоих просвещает, вразумляет простых" (Пс. 118:130)»

((Великая борьба, с. 320).)

«Участвующие в возвещении вести третьего ангела исследуют Писания по тому же плану, которого придерживался отец Миллер»

((Ревью энд Геральд, 25 ноября 1884; см. также Великая борьба, с. 320, 321, 354).)

1. Alter, Robert. The Art of Biblical Narrative. New York: Basic, 1981.

2. Alter, Robert. The Art of Biblical Poetry. New York: Basic, 1985.

3. Bailey, James L. Literary Forms in the New Testament. Louisville: Westminster/ John Knox. 1992.

4. Barrett, С. К„ ed. The New Testament Background: Selected Documents. Rev. ed.: San Francisco: Harper and Row, 1995.

5. Brewer, David I. Techniques and Assumptions in Jewish Exegesis Before 70 CE, Tubingen: J.CB.Mohr, 1992.

6. Brown, Colin, ed. New International Dictionary of New Testament Theology, 4 vols. Grand Rapids: Zondervan. 1975–1978.

7. Bruce, F. F. The New Testament Documents: Are They Reliable? Rev. ed. Grand Rapids: Eerdmans, 1960.

8. Damsteegt, R Gerard, Foundations of the Seventh–day Adventist Message and Mission. Berrien Springs: Andrews University Press, 1988.

9. Davidson, Richard M. "Sanctuary Typology" in Symposium on Revelation–Book 1. Ed. Frank B. Holbrook. Daniel and Revelation Committee Series. Vol.6. Silver Spring, Md.: Biblical Research Institute, 1992. Pp. 99–130.

10. Dyrness, William. Themes in Old Testament Theology. Downers Grove. 111.: Inter Varsity. 1979.

11. Fee, Gordon D. New Testament Exegesis: A Handbook for Students and Pastors. Philadelphia: Westminster. 1983.

12. Ferguson, Everett. Backgrounds of Early Christianity. Grand Rapids: Eerdmans. 1987.

13. Grant, R. M. A Short History of the Interpretation of the Bible 2nd. ed. Philadelphia: Fortress, 1984.

14. Greenlee, J, H. "Text and Manuscripts of the New Testament. The Zondervan Pictorial Encyclopedia of the Bible. Ed. Merrill С Tenney Grand Rapids: Zondervan. 1975. Vol. 4, pp. 697–713.

15. Gugliotto, Lee. Handbook for Bible Study. Hagerstown, Md: Review and Herald. 1995.

16. Guthrie, Donald. New Testament Theology. Downers Grove, 111: InterVarsity Press. 1981.

17. Harris, R. Laird. Gleason L, Archer, and Bruce K. Waltke. eds. Theological Wordbook of the Old Testament. 2 vols. Chicago: Moody. 1981.

18. Hasel, Gerhard F. Biblical Interpretation Today. Washington, DC: Biblical Research Institute. 1985.

19. Hasel, Gerhard F. Old Testament Theology: Basic Issues in the Current Debate. 3rd ed. Grand Rapids: Eerdmans. 1982.

20. Holbrook, Frank В., ed. The Seventy Weeks, Leviticus, and the Nature of Prophecy. Daniel and Revelation Committee Series. Vol. 3. Washington, DC: Biblical Research Institute. 1986.

21. Holbrook, Frank В., ed. Symposium on Daniel. Daniel and Revelation Committee Series. Vol. 2. Washington, D.C.: Biblical Research Institute. 1986.

22. Holbrook, Frank В., ed. Symposium on Revelation —Book 1. Daniel and Revelation Committee Series Vol. 6. Silver Spring. Md.: Biblical Research Institute. 1992.

23. Holbrook, Frank В., ed. Symposium on Revelation: Exegetical and General Studies — Book II. Daniel and Revelation Committee Series. Vol. 7. Silver Spring, Md.: Biblical Research Institute. 1992.

24. Hyde, Gordon M., ed. A Symposium on Biblical Hermeneutics. Washington, D.C.: Biblical Research Institute, 1974.

25. Horn, Siegfried H., ed. Seventh–day Adventist Bible Dictionary. Rev. ed. Washington, D.C: Review and Herald, 1979.

26. Kaiser, Walter C, Jr. Toward an Exegetical Theology Grand Rapids: Baker, 1981.

27. Kaiser, Walter C, Jr. The Uses of the Old Testament in the New. Chicago: Moody. 1985.

28. Ladd, George Eldon. A Theology of the New Testament. Rev. ed. Grand Rapids: Eerdmans, 1993.

29. LaRondelle, Hans K. The Israel of God in Prophecy: Principles of Prophetic Interpretation. Andrews University Monographs. Berrien Spings: Andrews University Press. 1983.

30. Linnemann, Eta. Historial Criticism of the Bible: Methodology or Ideology? Reflections of a Bultmannian Turned Evangelical. Trans, Robert W. Yarbrough. Grand Rapids: Baker, 1990.

31. Maier, Gerhard. Biblical Hermeneutics. Wheaton: Crossway 1994.

32. Maier, Gerhard. The End of the Historical–Critical Method. Trans. Edwin W. Leverenz and Rudolph F. Norden, St. Louis: Concordia, 1977.

33. Nichol, F. D., ed. The Seventh–day Adventist Bible Commentary. 7 vols. Washington, D.C: Review and Herald, 1953–1957; revised 1976–1980.

34. Osborne, Grant R. The Hermeneutical Spiral: A Comprehensive Introduction to Biblical Interpretation. Downers Grove: InterVarsity. 1991.

35. Paulien, Jon. "Interpreting Revelations Symbols," in Symposium on Revelation—Book I, Ed. Frank B. Holbrook. Daniel and Revelation Committee Series. Vol. 6. Silver Spring, Md.: Biblical Research Institute, 1992.Pp.73–97.

36. Petersen, D. L, and К. Н. Richards. Interpreting Hebrew Poetry. Philadelphia: Fortress, 1992.

37. Pritchard, J. В., ed. Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament. 3rd ed. Princeton University Press, 1969.

38. Reid, George. "Another Look at Adventist Hermeneutics.** Journal of the Adventist Theological Society 2 (Spring 1991): 69–76.

39. Ryken, L. Words of Delight: A Literary Introduction to the Bible. 2nd ed. Grand Rapids: Baker. 1992.

40. Ryken, L. Words of Life: A Literary Introduction to the New Testament. Grand Rapids: Baker. 1987.

41. Shea, William H. Selected Studies on Prophetic Interpretation. Daniel and Revelation Committee Series. Vol. 1. Washington, D.C: Biblical Research Institute, 1982.

42. Stuart, Douglas. Old Testament Exegesis: A Primer for Students and Pastors. 2nd ed., rev. and enl. Philadelphia: Westminster, 1984.

43. Thiele, Edwin R. A Chronology of the Hebrew Kings. 3rd ed. Grand Rapids: Zondervan. 1983.