Энн Баннистер

НАУЧИТЬСЯ ЖИТЬ СНАЧАЛА

Применение психодрамы в психотерапии с детьми,

пережившими сексуальное посягательство

«Я обрела веру в нашу психодраматическую группу. Не могу вспомнить, чтобы в последнее время я вообще кому-нибудь доверяла». В одиннадцать лет Дэбби стала часто бывать в доме друга своих родителей, который пригрел и приласкал девочку, не ощущавшую родительского тепла. Дэбби казалось, что в доме этого человека, где он жил вместе со своей женой и ребенком, она нашла заботу и внимание, которых ей так не хватало. Постепенно ласки перешли в совместную мастурбацию; при этом «друг семьи» пользовался тем, что девочку воспитывали в строгих пуританских традициях, и запугал ее, что она будет проклята навеки, если скажет кому-нибудь хоть слово о том, чем они занимаются. К тому же он убедил Дэбби, что вина за все случившееся целиком лежит на ней и тем самым внушил, что она погрязла в грехе. Научиться доверять другим — значит научиться доверять себе: своим чувствам, суждениям и ощущению ценности своего бытия.

Кэролайн и Рита были изнасилованы в своих собственных семьях. Когда дочери было четыре года, отец Кэролайн ласкал девочку, проникая в нее пальцем, и продолжал так делать до тех пор, пока два года спустя она не нашла человека, который поверил ее рассказу. Риту в двенадцать лет изнасиловал сводный брат. «Я так нуждалась в человеке, которому могла рассказать без утайки все, что со мной произошло, — говорила она с отчаянием в голосе, — в психодраме я смогла сделать то, что никогда бы не сделала в жизни. Я рассказала обо всем своей бабушке, и она меня успокоила. Она мне объяснила, что я совсем не виновата в том, что случилось, и я ей поверила».

В возрасте от четырех до шести лет Кэролайн могла выражать свой гнев единственным доступным ей способом: чисто символически — через вспышки дурного настроения и непослушания без всякой видимой причины. Психодрама предоставила ей возможность для выражения гнева и, когда ей это «стало позволено», она начала контролировать свое поведение и ощутила себя в безопасности. С помощью кукол Кэролайн удалось совместить любящую часть своего отца с той его частью, которую она считала «чудовищем». Эта девочка жила в кошмарном мире монстров и великанов, обладавших над ней огромной властью, и этот мир был для нее вполне реальным. Основатель психодраматического метода Морено поощрял своих пациентов к проигрыванию страхов и фантазий в безопасной обстановке так, чтобы люди могли интегрировать эти страхи и фантазии одновременно с углублением самоосознания и расширением миропонимания (Moreno 1977). Когда Кэролайн исполнилось шесть лет, она смогла, не повредив своей чувственной сферы, разрушить часть отцовского образа, которую называла «монстром», поэтому вскоре у нее появилась возможность переживать амбивалентные чувства.

Отчим Сэма принуждал четырехлетнего мальчика и его двухлетнего брата к оральной стимуляции своего пениса. В четыре года Сэм начал сопротивляться насилию и уже тогда никак не мог считаться безропотной жертвой. Ему было значительно легче рассказывать о брате, чем о самом себе. В процессе психодраматической работы ему стало проще говорить о своих переживаниях, и, «приняв» свое прошлое, он уже мог выражать гнев, боль и скорбь. В своей клинической детской группе Сэм часто обижал других малышей, тем самым, вероятно, проявляя свое стремление контролировать ситуацию. Вскоре после начала лечения такое поведение прекратилось.

Я привела эти примеры (в которых имена пострадавших и некоторые подробности были специально изменены) для того, чтобы продемонстрировать, что сексуальное злоупотребление может принимать самые разные формы: от ласки до изнасилования. Вред, который при этом причиняется маленькому человеку, в первую очередь связан не с природой самого сексуального акта, а с предательством взрослого, его злоупотреблением доверием ребенка и своей властью над ним. Взрослые выбирают для своих целей детей, которые им легче всего доступны, поэтому большинство фактов, так или иначе связанных с сексуальным преследованием, случается в кругу семьи или в кругу ее друзей и близких родственников. При этом сексуализации подвергаются как мальчики, так и девочки, однако последние статистические данные свидетельствуют о том, что девочки становятся жертвами приблизительно в два раза чаще. О насилиях над мальчиками стало больше известно в результате более углубленных исследований этого вопроса, и вполне возможно, что мальчикам гораздо сложнее сказать о пережитом, чем девочкам (Finkelhor, 1986). Вероятно, это происходит вследствие гомосексуального характера отношений, так как подавляющее большинство преследователей оказываются мужчинами (по имеющимся у меня данным — свыше 90 %). Однако клеймо жертвы пристает к потерпевшим прочно и надолго, и поэтому общественность широко не оповещается об инцидентах, имеющих отношение к сексуальному насилию над детьми.

Статистические исследования случаев сексуального злоупотребления стали проводиться в США с 1929 года, а в Великобритании — в последние десять лет. Эти цифры увеличивались по мере возрастания степени достоверности исследований и совершенствования техник интервьюирования (Herman, 1981; Baker and Duncan, 1985). Ретроспективные обзоры лучше всего доказывают возможность проведения в этой области достоверных исследований, а их результаты свидетельствуют о высокой степени вероятности того, что от 10 до 50 % всех детей до восемнадцати лет пережили сексуальное принуждение. С учетом случаев бесконтактного насилия («flashing»), а также насилия над женщинами определенных категорий, эти цифры, как правило, возрастают (Russell, 1984).

Исходя из статистики зарегистрированных случаев, исследования дают даже более заниженные результаты по сравнению с результатами ретроспективных исследований. В США эти данные имеются в Американском общественном бюро справочной информации, однако они касаются только 31 штата (MacFarlane and Waterman, 1986). В Великобритании такое централизованное справочное бюро вообще отсутствует, но статистическая служба получает данные из тех округов, где она организовала сбор информации о фактах совершенного над детьми насилия. Согласно этой информации, по мнению профессионалов, 5 детей из 1000 могут быть поставлены на учет в качестве жертв сексуального принуждения, но вполне допустимо, что реальная цифра может оказаться существенно выше из-за ограниченных возможностей регистрации, учитывающей далеко не все случаи. Несмотря на то, что случаи сексуального посягательства на детей регистрируются в Великобритании с 1974 года, после происшествия с Марией Колуэлл, до кливлендского кризиса 1987 года не существовало никакого общегосударственного соглашения, касающегося насилия над детьми. Однако после этого кризиса появились некоторые признаки изменения ситуации. Сведения, которые может предоставить полиция, не внушают особой надежды, ибо гораздо сложнее получить данные о сексуальном принуждении, которое совершается внутри семьи, чем о том, в котором участвуют посторонние.

Вместе с прояснением сути вопроса, становилось все более понятно, что дети подвергаются сексуальному принуждению с очень раннего возраста. Результаты исследований свидетельствуют о том, что возраст, в котором дети становятся жертвами насилия, колеблется от 7 до 11 лет, однако последние данные говорят о его существенном снижении, и это не может нас не беспокоить. В Лос-Анжелесе средний возраст таких детей составляет 4 года (MacFarlane and Waterman, 1986). В Великобритании такая тревога исходит от людей, которые по роду своей профессии имеют доступ к этой информации. Если десять лет назад для подростка было в порядке вещей открыто сказать о том, что он подвергся сексуальному посягательству, то сейчас совершенно невозможно себе представить, чтобы ребенок, не достигший даже пяти лет, мог кому-либо рассказать об этом и — что еще важнее — чтобы ему при этом поверили.

Был проведен ряд серьезных исследований по вопросу, лгут ли дети, говоря о сексуальном принуждении, которому они подверглись (Goodwin 1982; Jones and McGrow 1987). Нет никаких оснований утверждать, что дети обманывают, рассказывая о том, что с ними произошло, а также, что их свидетельство не может внушать никакого доверия, за исключением малышей, которым требуется экстренная помощь для восстановления в памяти существенных подробностей (Davies, 1987).

Далеко не все дети, которые подверглись сексуальному принуждению, нуждаются в профессиональной помощи. Многие из них вполне способны справиться с травматическими переживаниями, получив необходимую помощь от семьи, друзей и близких. Если ребенок чувствует полное доверие, получает поддержку и остается уверенным в том, что его не отвергают, травматическое переживание не находит подкрепления и длится недолго (Gelinas, 1987). Если же насилие продолжается несколько лет, и преследователь является уважаемым членом семьи, а процесс изменяется, переходя от нежной ласки к другим формам, травма оказывается гораздо более глубокой.

О некоторых последствиях сексуализации я уже упоминала в примерах, приведенных выше. Это чувство вины, потеря способности контролировать ситуацию, ощущение собственной никчемности, гнев, депрессия, страх, а также потеря веры в людей и убежденность в их предательстве. Когда человек становится взрослым, эти обстоятельства могут послужить серьезным препятствием в установлении любых отношений, за исключением сексуальных. Эти последствия могут повлиять и на отношения жертв сексуального злоупотребления к собственным детям, хотя нет никаких оснований утверждать, что люди, которые в детском возрасте подверглись сексуальному принуждению, сами становятся насильниками. Если бы это было так, то большая часть подобного рода актов была бы совершена женщинами. Некоторые жертвы сексуального принуждения могут ощущать неловкость, если ребенок увидит их переживания, затрагивающие сексуальную сферу, и выражают гнев по отношению к собственным детям, когда им что-то напоминает о травматических событиях своего детства. Есть основания утверждать, что многие люди, которые перенесли насилие, говорят об этом открыто, однако в большинстве случаев речь идет о физическом насилии или насилии над чувствами, а не о сексуальном (Groth and Birnbaum, 1979).

Перечисленные выше последствия сексуального принуждения детей являются самыми характерными, поэтому в психотерапии существуют конкретные области, где лечение могло бы оказаться весьма эффективным. Кроме упомянутых мной последствий существуют и некоторые другие, и многие из них перечислены Сюзанной Сгрой (в «Практическом руководстве для клинической работы с лицами, перенесшими в детстве сексуальное принуждение»). Эта книга включает в себя несколько разделов, имеющих прямое отношение к лечению, и может оказаться исключительно полезной тем, кто работает с детьми, оказавшимися жертвами сексуального принуждения (Sgroi, 1982).

Проведенные исследования, которые касались насилия, связанного с наркотиками, алкоголем, проституцией и побегами из дома (Benward and Gerber, 1975; James and Meyerding, 1977), также показали высокий процент людей, переживших в детстве сексуальное посягательство.

Дети, которые перенесли сексуальное принуждение, чтобы выжить, были вынуждены подавить или вытеснить самые сильные чувства. Затем они пытались восстановить утерянную интенсивность чувств, прибегая к алкоголю или наркотикам. Алиса Миллер (Miller, 1986) отмечала это характерное для ее пациентов обстоятельство; его же имели в виду психотерапевты, работавшие с отверженными или претерпевшими физическое насилие людьми. По словам одного социального работника, «эти люди стремятся к обретению чего-то ими утерянного; они даже могут не знать, чего именно им не хватает, но абсолютно уверены в том, что они чего-то лишены и в этом нуждаются».

По словам Адама Блатнера (Blatner, 1973), «психодрама в деталях раскрывает перед нами бессознательное отыгрывание в поведении (acting out), которым мы пользуемся в качестве защитного механизма для разрядки внутренних импульсов во время символического или реального действия». Таким образом, психодрама использует естественные способы исцеления взрослых и детей, перенесших тяжелую психическую травму. Некоторые психологические защитные механизмы проявляются в поведении, не получающем общественного одобрения, и поэтому взрослые воспитатели эти механизмы в лучшем случае просто игнорируют, а чаще — подавляют, в особенности у детей. По этой причине полиция возвращает обратно убежавших из дома детей без выяснения обстоятельств, которые их толкнули на такой шаг; учителя стремятся избавиться от детей, обижающих своих сверстников, считая их хулиганами и сексуально распущенными; депрессивных детей родители заставляют не унывать, а раздраженных — успокоиться. Адам Блатнер также отмечает, что наша культура относит исключительно к детству многие человеческие качества и возможности, например: спонтанность, креативность и желание играть, тем самым препятствуя проявлению детской непосредственности во взрослой жизни. Психодраматическая работа с детьми позволяет развивать эти качества и с уважением относиться к их проявлениям. Дети очень хорошо чувствуют символическую реальность. В игровой символической реальности они имеют возможность сыграть множество ролей, «примеряя их на себя», и вместе с тем приобрести опыт интеграции возникающих в процессе игры переживаний. Для большинства детей объясняющие метафоры являются излишними. Дети используют их в своих рисунках, рассказах и играх. Психодрама не препятствует такому поведению, наоборот — она его поощряет и, если смотреть шире, дает возможность детям почувствовать, что их принимают и ценят.

Дети понимают, что большинство взрослых утратили способность к игре и ощущению символической реальности. Таня, которую в возрасте 9 лет изнасиловал друг ее отца, поделилась со своей школьной подругой, «что «их групповая дама» (психодраматист) сама по-настоящему играет, а не просто наблюдает за нами». Том, которого отец использовал для гомосексуальной связи так давно, сколько мальчик помнил себя, после продолжительного воспроизведения соответствующей сцены признался психодраматисту, что теперь он может сказать «по правде о том, как все было», и без особых затруднений стал рассказывать обо всех мельчайших подробностях насилия, которые раньше никогда не упоминал. С помощью игрушечных зверюшек он на символическом языке очень ясно объяснил, что с ним случилось, однако не был уверен в том, что психодраматист может это понять, так как она является взрослой. В то время Тому исполнилось 9 лет.

Обычная психодраматическая сессия состоит из трех стадий: разогрева, драмы (сценического действия — В.М.) и шеринга. Используя психодраматические техники в работе с детьми, пострадавшими от сексуального принуждения, всю сессию можно разделить на три части, которые могут быть условно названы тремя «В»: восстановление доверия, воспроизведение события в действии и выстраивание модели поведения. В первом приближении эти три части соответствуют трем стадиям групповой психодраматической сессии, хотя все технические возможности метода с тем же успехом можно использовать и в индивидуальной работе с детьми и подростками. Их можно применять и в терапевтических сессиях, главная цель которых заключается в «раскрытии факта» сексуального злоупотребления, и на последующей стадии, когда основной акцент переносится на терапию.

Это первая стадия любой терапевтической сессии с ребенком или группой детей, испытавших сексуальное принуждение. Она соответствует первому этапу психодраматической сессии, на котором вместе с директором или терапевтом происходит разогрев одного пациента или целой группы, — для сценического действия, являющегося главной частью сессии. Однако при работе с детьми, испытавшими насилие, этот этап работы значит гораздо больше. В силу специфической природы сексуального принуждения маловероятно, чтобы пострадавший ребенок кому-то доверился сразу, и в психодраме, как и вообще в любой групповой психотерапии, отношения между клиентом и психотерапевтом становятся ключевыми (Yalom, 1985). Морено считал, что, наряду с переносом и контрпереносом, эти отношения порождают «теле», а процесс установления «теле» с пережившим сексуальное принуждение ребенком может оказаться весьма болезненным. Алиса Миллер (Miller, 1987) напоминает нам, что ребенок может выражать свои чувства, только если рядом находится человек, который его полностью принимает, понимает и поддерживает. Прежде чем начинать работу на достижение результата, терапевт должен суметь установить с ребенком необходимые отношения и осознать наличие «теле».

Взрослые часто вступают в отношения с детьми, не объясняя, кто они такие и почему задают вопросы. Дети, ставшие жертвами сексуального принуждения, значительно чаще, чем прочие, испытывают на себе равнодушие и невнимание со стороны взрослых. У этих детей может быть недостаточно развита речь, и, пользуясь этим, взрослые делают вид, что не понимают ребенка. Он может находиться в состоянии постоянного ожидания, что его будут использовать. Один тревожный четырехлетний мальчик, которого насиловали оба родителя, задал терапевту риторический вопрос: «Скажи, ты ведь не собираешься снимать свои бриджи, правда?» Испытывая повышенную тревожность, маленькие дети, проверяя реакцию терапевта, будут часто хватать его за грудь или гениталии. Чаще всего оказывается, что они чувствуют значительное облегчение, когда терапевт твердо, но вежливо отвечает, что ни один человек не имеет права без разрешения дотрагиваться до некоторых «секретных мест» другого человека. После этого можно говорить о существовании определенного контроля и установлении необходимых границ, а у ребенка частично снимается тревожность, возникшая по отношению к терапевту.

Потеря контроля и ощущение беспомощности для потерпевшего ребенка, вне всякого сомнения, оказываются очень существенными. Преследователи говорят своим жертвам, что те сами виноваты в том, что с ними произошло: ребенок посмотрел или повел себя так, что сам спровоцировал сексуальное принуждение, но, если даже в это поверить, следует иметь в виду, что когда жертва старается изменить ситуацию, она уже не может ничего сделать, и все продолжается. Примерами могут быть дети, которые перестают проситься в туалет после того, как они были к этому приучены, дети (в первую очередь девочки), начинающие резко полнеть, или девочки, которые прекращают следить за личной гигиеной. Несмотря на все их усилия стать «непривлекательными», сексуализация продолжается. Вы можете почувствовать, какую жалость вызывает у вас плач маленькой изнасилованной девочки: «Он говорил, что мне это понравится, я ответила «нет», я просила его перестать. Но он меня не слушал». Дети часто рассказывают о случившемся своим родственникам или учителю, но слышат в ответ: не надо грубить, нельзя рассказывать про других грязные вещи, и все, что они сказали, — неправда. Не удивительно, что после такой реакции старших ощущение беспомощности и потери контроля у ребенка увеличивается и находит свое выражение.

В психодраме клиент (протагонист) держит ситуацию под контролем, а психотерапевт (директор) делает все возможное, чтобы облегчить действия протагониста. Кроме того, сам метод усиливает у юного протагониста ощущение контроля над ситуацией и придает ему силы. Директор ни в коем случае не выступает в роли еще одного «контролера», способного подчинить протагониста своей власти, и очень важно, чтобы ребенок, оказавшийся жертвой насилия, это почувствовал. Поэтому, учитывая возраст ребенка и его способность понимать происходящее, следует объяснять роль директора и назначение сессии. Маленький человек обязательно должен ощущать поддержку, а психотерапевт должен быть абсолютно однозначен в том, что ребенок не отвечает за перенесенное им насилие. В процессе развития психодраматического действия ребенок постепенно становится автором своей истории и актером (или актрисой) в своей драме, что приводит к повышению его внутренних ресурсов, возрастанию самооценки и укреплению чувственной сферы. Однако даже на самой ранней стадии восстановления доверия весьма важно получить согласие ребенка на совместную работу, что означает проявить уважение к его чувствам.

Иногда восстановление доверительных отношений может занимать целую сессию и даже больше. При групповой работе с детьми старшего возраста и подростками восстановление доверия каждого члена группы может опираться на то, что другие участники тоже пережили насилие. Многие из них не скрывают своего изумления, узнав, что такое могло случиться с кем-то еще. Доверие может быть восстановлено, когда человек узнает о том, что другие преследователи, по всей вероятности, являются обычными отцами и дедушками, дядями и братьями, а вовсе не членами чудовищной семьи, состоящей из одних монстров. Восстановление доверия может происходить в процессе игрового разогрева, в котором делается упор на концентрацию чувств, связанных с ощущением силы и бессилия. В этом случае потерпевшим молодым людям становится понятнее, как могут злоупотреблять силой, и они острее чувствуют собственную ранимость.

Например, можно попросить группу разбиться на пары, учитывая, что партнеры, составляющие пару, должны быть приблизительно одинакового роста и веса. Партнеры, повернувшись лицом друг к другу, соединяют ладони своих рук так, чтобы центр тяжести пары находился между ними. Затем, надавливая своей ладонью на ладонь партнера или подчиняясь давлению с его стороны, стараются почувствовать изменение соотношения сил с течением времени. Вербальный вариант этого разогрева предполагает, что пары должны почувствовать силовой баланс так, как это происходит в игре «да/нет». Ее суть состоит в следующем. Один из партнеров (назовем его А) может представить то, что ему в данный момент хочется больше всего, и предположить, что другой партнер (Б) может исполнить это желание. Затем А постоянно повторяет одно и то же слово: «да, да, да», — тогда как Б, в свою очередь, твердит: «нет, нет, нет». Каждому из них запрещается говорить что-то другое. Некоторое время спустя участники делятся с группой тем, что они открыли в себе в процессе выполнения этого упражнения. Очень часто молодые люди вспоминают случаи из жизни, когда им приходилось ощущать прилив сил или приступ бессилия. Затем партнеры меняются местами и после повторного выполнения упражнения делятся своими впечатлениями, насколько удобно или неловко им было находиться в каждой позиции.

Восстановление доверия особенно необходимо маленьким детям, если они стесняются использовать «плохие слова». Это можно сделать при помощи кукол с анатомически выдержанными пропорциями, рисунков и диаграмм, и в особенности при спокойном повторении терапевтом слов, которыми пользуется ребенок, без исправления их на «правильные», чтобы малыш не считал, что его упрекают за сквернословие. Ситуация в группе помогает ребенку, не способному найти подходящих слов для описания несчастья, которое с ним случилось, восстановить доверие. Это может произойти, когда он увидит, как другой малыш рассказывает о своих злоключениях, и позаимствует у него часть слов, которыми тот уверенно оперирует.

Укрепить убеждение маленького человека в том, что выражение чувств является совершенно естественным, — это еще одна возможность восстановить утраченное доверие. Многие малолетние жертвы сексуального принуждения, наряду с жертвами физического насилия, становятся очень «бдительными» по отношению к взрослым, стремясь сделать все возможное для удовлетворения их малейших прихотей. «Я изо всех сил старалась быть хорошей дочкой», — говорила одна девятилетняя девочка, которую в пять лет изнасиловал отец. Большинство таких детей не в состоянии выражать гнев, страх, боль и другие сильные чувства только потому, что они раздражают насильника. Вследствие защитного механизма, препятствующего появлению острых переживаний и сильного страха, некоторые дети полностью лишаются контакта со своими чувствами. При этом, как правило, они заявляют, что их ничего не волнует или мало трогает и, когда становятся взрослыми, утверждают, что перенесенное в детстве насилие им никак не повредило. Другие взрослые считают такого пережившего насилие человека поверхностным и бесчувственным.

Восстановление утраченного доверия может стать для ребенка очень долгим и болезненным процессом. «Разве можно бить ногой подушку?» — спрашивал во время терапевтической сессии один тревожный пятилетний мальчик. Терапевт не только подтвердила, что можно, но и помогла ему сильнее ударить. «На кого мы так злимся?» — спросила она, едва переводя дыхание после того, как они наколотились вдоволь. «На моего папу и на все это», — ответил малыш, впервые начав разговор «обо всем этом». «Под гневом находятся слезы. Под слезами находится гнев», — говорит Клаудиа Джевитт (Jewitt, 1982). Многие дети считают зазорным показывать слезы. Они не вызывают понимания или сочувствия. Они вызывают лишь насмешку, а иногда приводят к повторному насилию.

Большинству детей и взрослых, испытавших сексуальное принуждение, необходимо вновь открыть для себя исцеляющую силу слез и найти возможность для регресса в детское состояние, в котором младенцам и маленьким детям позволяется плакать. Психодрама помогает облегчению этого перехода в процессе игры, соответствующей более раннему возрасту по сравнению с возрастом ребенка. Вскоре такие игры начинают приносить ему удовольствие и облегчение, и маленький человек может сам захотеть перейти к играм, которые по своему уровню соответствуют еще более раннему возрасту. Многие жертвы сексуального принуждения регрессируют в младенческое состояние и любят сосать из бутылочки или принимать позу плода, находящегося в материнской утробе, где чувствуют себя в безопасности. И только когда им предоставлена возможность почувствовать себя в безопасности, они могут в какой-то момент решиться воспроизвести сцену насилия и научиться жить сначала.

Все, что происходило на сессии, очень важно обсудить с матерью или воспитательницей ребенка, чтобы она научилась замечать характерные признаки регрессивного поведения и могла бы распознать их дома. При необходимости соблюдения конфиденциальности человек, который взял на себя заботу о ребенке, должен быть предупрежден, что в течение терапевтического процесса возможно временное появление некоторых особенностей в его поведении, например, недержания мочи или внезапных вспышек гнева. Но обычно эти симптомы скоро проходят.

Морено (Moreno, 1977) говорил: «Сначала имеет место воспроизведение, вслед за ним приходит время переобучения. Мы должны предоставить возможность (протагонисту) получить удовлетворение от завершенного действия, прежде чем приступать к переобучению, вызывающему изменения в поведении».

В одной из своих последних работ Фрейд также отмечал, что при наличии посттравматических болезненных переживаний человек обычно стремится так организовать свою деятельность, чтобы ему «случалось» проходить через жизненные ситуации, воспроизводящие первичное травматическое событие. Пострадавший поступает таким образом, имея бессознательное желание обрести или усилить чувство контроля над ситуацией, в которой он однажды получил болезненную психическую травму, вступил в конфликт или потерпел неудачу.

По словам Алисы Миллер (Miller, 1986), повторение — это единственный язык, на котором ребенок, вынужденный оставаться немым, может попытаться как-то сказать о том, что с ним происходит. Чтобы до конца понять все, что хочет выразить немой ребенок, он нуждается в исключительно эмпатичном партнере.

Если человеку, пережившему сексуальное принуждение, предлагается воспроизвести в действии травматическое событие в безопасной обстановке и при наличии необходимой помощи, он должен владеть ситуацией настолько, чтобы избежать повторной травмы. К сожалению, есть все основания полагать, что дети, которые однажды пережили сексуальное посягательство, иногда становятся его жертвами в будущем. Изнасилованные девочки оказываются жертвами физического насилия со стороны своих мужей. Дети, которых сексуализировал кто-то из членов семьи, часто насилуют и другие члены семьи или их воспитатели, опекуны или другие люди, которые должны нести за них ответственность.

Начиная воспроизводить сцену, большинство детей выбирают роль насильника, в руках которого находится полная власть.

Четырехлетний Сэм делал это при помощи кукол. Он получал истинное наслаждение, став «злющим волком», который утащил маленькую собачку и маленького котика и запер их в тюрьму, и там по-всякому над ними издевался и намеревался их съесть. Терапевт играла одновременно роль котика и собачки (держа одну куклу в правой руке, а другую — в левой). Она показала, как ей стало страшно, какой ужас она чувствует, и стала звать на помощь.

Сэм взял куклу, изображавшую ангела, и прилетел «в тюрьму». «Нам нужно стать очень сильными, — сказал он, поменявшись ролями с ангелом. — Мы должны это сделать вместе».

Он велел терапевту поменяться с ним ролями. «А сейчас ты станешь злым волком», — сказал он ей. Теперь Сэм стал играть одновременно роли ангела, собачки и котика (которые превратились в волшебную собаку и волшебного кота, помогающих ангелу). После напряженной борьбы (в буквальном смысле этого слова) троица, наконец, справилась с обидчиком-волком, которого похоронили под большущей подушкой в терапевтическом кабинете. Сидя на ней, Сэм подозвал к себе терапевта и протянул ей куклу-ангела (таким образом снова обменявшись с ней ролями).

«А теперь пусть волшебная собака и волшебный кот расскажут ангелу все про злого волка». Сэм подобрал куклы. «На самом деле это мой папа, — сказал он. — Он делал плохо мне и моему брату».

Таким образом можно использовать психодраму в индивидуальной работе с маленьким ребенком. С девочками-подростками гораздо эффективнее работать в составе группы.

Рита несколько раз была протагонистом, участвуя в психодраматической группе. Используя технику «сверхреальности», Рита сумела сделать то, чего не могла в реальной жизни. Она получила тепло и поддержку от «психодраматической бабушки» после того, как ее изнасиловал отчим. Рита несколько раз пыталась покончить с собой и истязала свое тело, которое она ненавидела и считала «виноватым» в том, что с ней произошло. Психодрама предоставила ей возможность поговорить со своим телом, особенно с теми его частями, которым она мстила, и в результате этого разговора у нее появилась возможность их принять и простить. После этого Рита кардинально изменила отношение к своей внешности. Она стала свободнее одеваться и перестала смотреть исподлобья.

Дэбби также смогла отыграть (acting out — выделено мной. — В.М.) сцену насилия в психодраматической группе. В результате частого обмена ролями стало совершенно очевидно, что она чувствовала себя гораздо более уверенно в роли, которая наделяла ее властью. До сих пор она никогда не могла поверить, что в одиннадцатилетнем возрасте не «соблазняла» своего насильника, женатого мужчину средних лет. Теперь у нее появилась возможность принять эту роль и таким образом ощутить свою ранимость. Это ужасное состояние оказалось для нее невыносимым, и, когда ее попросили воспроизвести другие подобные ситуации, в которых она ощущала себя столь же ранимой, последовал катарсис.

Дэбби разрывалась от тяжелых чувств, связанных с тем, что она оказалась брошенной своим отцом, который очень ревностно относился к религиозной вере. Она ощутила огромное облегчение, как только ей удалось «расщепить» образ своего отца: отделить те его части, которые ненавидела, и похоронить их. И лишь обладая полной уверенностью в том, что остались только те его части, которые она любит, девочка почувствовала себя в безопасности. Группа помогала ей «хоронить» осуждающие, критические части ее отца, и этот символический религиозный ритуал помог Дэбби почувствовать облегчение и поддержку.

Шестилетняя Кэролайн воспроизвела подобную сцену, описанную в начале этой главы, в которой она уничтожила «чудовищную» часть своего насильника-отца, и спасла его «любящую» часть. Как и многие другие ее сверстники, она совершила все необходимые действия при минимальном участии директора.

И снова я хочу подчеркнуть, а приведенные выше примеры могут послужить убедительным доказательством тому, что в работе с маленькими детьми применять психодраму вполне естественно. При этом директор может быть помощником, оказывать необходимую поддержку и выступать в роли вспомогательного «я» (то есть играть разные роли). В психодраматической группе директор, как правило, не играет эти роли, однако дети всегда требуют, чтобы он принимал какое-то участие. С малышами можно пробовать работать в маленьких группах (от двух до четырех человек), но в таких группах трудно сохранять конфиденциальность, а, кроме того, групповое давление в этом возрасте может сильно осложнить работу. Наиболее успешной бывает индивидуальная работа с маленькими детьми, с небольшими сиблинговыми группами, а также с группами подростков численностью от 6 до 8 человек.

Дети, которые перенесли сексуальное принуждение, защищаются, утверждая, что это несчастье случилось с кем-то другим, а вовсе не с ними. Например, ребенок может сказать, что изнасиловали не его, а брата или сестру. Конечно, иногда все происходило именно так, и тогда, прежде чем рассказать о себе, малыш рассказывает о насилии над братом или сестрой. (Именно так, например, поступил Сэм, о котором я рассказывала в начале главы.) Однако очень часто ребенок проецирует непереносимую для него истину на мальчика или девочку, которые могут существовать только в его фантазии.

Трехлетний Джеймс с помощью анатомически корректной куклы в деталях продемонстрировал оральный секс. Он трясся от ужаса, изображая «папочку» и «маленького мальчика». «Он делал так с маленьким мальчиком, — плача, рассказывал Джеймс, — но это не я, не я…» После этого Джеймс прошел долгий путь, работая сначала с игрушками, потом с куклами, прежде чем он и терапевт могли взять на себя определенные роли, и уже только после этого Джеймс оказался в состоянии воспроизвести ситуацию, в которой он сам стал жертвой насилия.

Таня, которой было 10 лет, использовала сказки, чтобы спроецировать вовне ситуацию совершенного над ней насилия и воспроизвести ее в безопасной для себя атмосфере. Она жутко испугалась, когда терапевт попросила ее найти место, где бы она ощутила себя в безопасности. В этой психодраме она получила поддержку от некоторых членов своей семьи. Таня захотела оказаться на руках у матери, которая бы читала ей вслух вечернюю сказку. Поменявшись ролями с матерью, она рассказала историю о «бедной ведьме, которой было слишком тяжело лететь, потому что сломалось ее помело». (Сексуальная символика этой истории совершенно очевидна.)

Таня страдала от чувства вины за то, что ее в возрасте 9 лет изнасиловал друг ее отца, и не переставала плакать, считая себя «испорченной» и изуродованной. Играя роль своей матери, она успокоилась (саму Таню в этот момент играла ее родная мать) и убедила «Таню» в том, что ее совершенно не за что ругать и что она совсем даже не испорченная, а «очень красивая». После повторного обмена ролями ее мать (которая в детстве сама пережила сексуальное принуждение, что помешало ей оказать поддержку своей дочери) смогла помочь Тане восстановить утраченное доверие. Затем девочка продолжала воспроизводить сцену насилия более подробно и пробовать новые модели поведения по отношению к мальчикам и мужчинам.

Работа с детьми, которые подверглись сексуальному принуждению, очень тяжела для самого терапевта и является постоянным источником стресса. В процессе воспроизведения ребенком сцены насилия терапевт переполнен негодованием и ужасом. При работе в группе психодраматист может использовать возрастающее в нем чувство гнева для оказания протагонисту психологической поддержки. Работая с ребенком индивидуально, терапевт должен решить для себя, насколько ребенку будет полезно проявление его гнева.

Кэролайн играла роль «чудовища», то есть часть образа ее насильника-отца, а терапевт — роль самой Кэролайн.

Девочка очень хорошо вошла в роль: «Здесь никто тебе не поможет, — заревела она голосом «чудовища», — твоя мамочка тебя не услышит, и твои братики тоже». И затем для полноты картины она добавила: «Твой мишка и твоя любимая куколка уже мертвые, собачка и кошка — тоже мертвые, и ты осталась совсем одна».

Сначала терапевт беспомощно захныкала, но при виде этой ужасной сцены ее стал переполнять гнев. Она вскочила на ноги и закричала: «У тебя ничего не выйдет! Я найду того, кто поможет мне!» Кэролайн застыла на месте. Все произошло совсем не так, как было раньше.

Вдруг она вскарабкалась на кушетку и сказала: «Я буду маленькой девочкой». (Произошел обмен ролями.) Теперь терапевт оказалась в роли насильника. «Я найду того, кто поможет мне, — плакала Кэролайн (находясь в своей роли), в классической психодраматической манере повторяя последнюю фразу, сказанную перед обменом ролями. — Я позову… (имя терапевта). "

Несмотря на то, что эта ролевая модель появилась по воле терапевта, она помогла Кэролайн продвинуться от бесконечного разыгрывания и воспроизведения сцены насилия к более позитивной модели поведения в будущем.

Куда более серьезная трудность возникает у терапевта при необходимости справиться с собственным возбуждением при виде того, как ребенок воспроизводит в деталях специфику сексуального акта. Это возбуждение в процессе работы должно быть полностью подавлено, а терапевт должен отвечать за то, чтобы после работы обеспечить себе возможность консультации, на которой можно было бы получить необходимую поддержку.

Польза сценического воспроизведения ситуации, как и финальной стадии воссоздания новой модели поведения, заключается в том, что у ребенка появляется возможность отыграть (acting out — выделено мной. — В.М.) свои чувства. Многим детям бывает трудно разобраться в своих чувствах и получить представление о том, как их можно выразить. Здесь будут полезны простые игры типа «вырази слово в действии». Общий смысл таких игр заключается в следующем: один ребенок загадывает слово, выражающее какое-нибудь чувство — например, счастье, грусть, гордость, страх, разочарование. Другие участники группы просят своего товарища дополнить это слово действием — например, гулять, одеваться и т. д., «выражающим это чувство», а сами, в свою очередь, пытаются отгадать загаданное чувство. Такой подход лучше всего работает с детьми старшего возраста, но и малышей можно попросить пройтись по комнате счастливыми, раздраженными и т. д. — чтобы при этом они могли и сами переживать эти чувства, и наблюдать, как их переживают другие.

Маленькие дети любят рисовать кружки, которые обозначают лицо. Терапевт может внести небольшое дополнение, изобразив грусть, счастье и т. д. Ребенок может еще больше дополнить рисунок, используя свое богатое воображение, чтобы изобразить гнев, недоумение и т. п.

Другая цель воспроизведения ситуации насилия связана с усилением невосприимчивости к последствиям травмы. Этот подход часто используется в психодраме и, конечно, в бихевиоральной терапии. Некоторые из самых первых последствий сексуального посягательства на ребенка имеют прямое отношение к типу совершенного насилия. Ребенок, которого изнасиловали в кровати, может страдать от ночных кошмаров, иметь проблемы, связанные со сном, с отходом ко сну, страхом темноты, мочеиспусканием в постель и т. п. Ребенок, изнасилованный орально, может иметь затруднения, связанные с приемом пищи или глотанием. Дети, ставшие жертвами насилия в каком-нибудь определенном месте, например в плавательном бассейне, будут чувствовать непреодолимый страх перед входом в бассейн.

В психодраматической реальности плавательный бассейн можно построить с помощью подушек или мягкой мебели, куда ребенок мог бы пробовать войти, намереваясь раздеться, чтобы окунуться в «воду». Переживший оральное насилие малыш может, сидя за игрушечным чайным столиком, практиковаться в приготовлении пищи, а затем в ее поглощении. Точно так же можно пробовать преодолеть ночные страхи, располагая сцену в затемненной спальне, снова и снова используя подушки до тех пор, пока не вернется доверие.

Важнейшим преимуществом психодрамы является опробование разных моделей поведения в будущем без страха быть наказанным за совершенные ошибки. Молодым людям в первую очередь необходима практика в принятии на себя некоторых предполагаемых ролей, которые до сих пор были им неведомы. Адам Блатнер (Blatner, 1973) описывает применение техники «символического расстояния» на примере двух детей из неполных и неблагополучных семей. Дети боялись возвращения в «семейную» атмосферу, ибо имели богатый опыт собственных негативных переживаний, но с готовностью согласились вообразить атмосферу другой семьи и попробовать в ней побыть. В конце концов они почувствовали себя достаточно уверенными, чтобы определить приемлемый для них тип семьи, в которой они могли бы чувствовать себя спокойно.

Юдифь уже давно покинула свою семью, но до сих пор не могла объясниться с матерью, почему она это сделала. Ее отчим насиловал девочку в течение многих лет. С помощью техники «пустого стула» Юдифь сумела вступить с матерью в разговор, а затем несколько раз проиграла ее роль, прежде чем почувствовала себя готовой встретиться с ней лицом к лицу. Эта встреча оказалась весьма благоприятной, и девочка успокоилась.

Дэбби нашла полезным «заглянуть в будущее», когда она захотела увидеть, как могут складываться ее отношения с мужчинами и со своими собственными детьми. Теперь у нее появилась возможность исследовать эту доселе неведомую и до тех пор приводившую ее в ужас сторону жизни, чтобы принять ее или отвергнуть. Как протагонист она еще раз смогла себе представить, как она может влиять на свое будущее, ощущая уверенность в себе.

Уверенность в себе Рита воспринимала как агрессивность, которая для нее самой была совершенно неприемлема, зато она вполне примирилась с ее проявлениями в окружающих. Она прошла путь от сексуального насилия, совершенного над ней сводным братом, до раннего брака с человеком, который ее «поколачивал». Опробуя модели более решительного поведения, она постепенно научилась тому, как перестать безропотно сносить выходки своего мужа, которому пришлось понять: если он хочет, чтобы Рита осталась с ним, придется вести себя совершенно иначе. Отношения с мужем стали значительно лучше, а Рита призналась, что перестала бояться мужчин.

Маленьким детям нужно помочь отличать «хорошие прикосновения» от «плохих». Дети интуитивно чувствуют, что хорошо, а что плохо, но им говорят, что если некто будет дотрагиваться до некоторых частей тела, то детям будет приятно, и что такие отношения тоже связаны с «любовью». После таких слов дети начинают сомневаться в своих собственных чувствах. Они только учатся распознавать разные эмоции, и эти знания получают преимущественно от взрослых. Если взрослый обманывает ребенка, на которого имеет огромное влияние, тот сперва оказывается в замешательстве, но, в зависимости от возраста и наличия в его окружении других влиятельных взрослых, присоединяющихся к этому обману, маленький человечек будет стремиться принять то, что ему говорят.

Подходящей аналогией может служить ситуация, в которой голодному ребенку предлагают кусок хлеба. Но в этом куске хлеба содержится какая-то отрава, например героин. Ребенок сомневается, можно ли его есть, и спрашивает у взрослого, какой этот хлеб должен быть на вкус. Тот отвечает, что такой вкус имеет весь хлеб. Ребенок очень голоден, поэтому все-таки этот хлеб съедает. Такова адская смесь, которая предлагается ребенку преследователем, в особенности, если покушение совершается дома.

Обычно во время терапевтического процесса, особенно на той его стадии, когда сцена сексуального принуждения уже воспроизведена и произошла некоторая разрядка чувств, пострадавшие дети часто стремятся встретиться со своими мучителями. В таком случае для них будет очень полезен ролевой тренинг, который может быть как индивидуальным, так и в составе группы, помогающей им преодолеть страх.

Шестилетней Кэролайн потребовалось несколько недель, прежде чем она захотела увидеть своего отца. Сначала она сказала, что могла бы поговорить с ним по телефону, и, взяв игрушечный телефон, попросила терапевта стать ее «папой» на другом конце провода. Во время короткого разговора Кэролайн сказала: «Ты больше никогда мне так не делай», — и при этом ее всю передернуло. Позже девочка спросила терапевта, может ли она что-то записать на магнитофон, чтобы потом эту кассету отдали папе. Запись была сделана, и вскоре Кэролайн выразила желание встретиться с папой лицом к лицу. Все предложения исходили от ребенка. Контролируя ситуацию, она чувствовала себя значительно лучше и спокойнее. Тем не менее, она не хотела оставаться с папой наедине. Кэролайн научилась распознавать свою ранимость и стала понимать, что она ничуть не виновата в том, что с ней произошло, и поэтому, если ее отец не изменится, насилие может повториться.

При возможности работа по выстраиванию будущих моделей поведения ребенка должна проводиться в присутствии матери. Особенно это касается малышей. Как только Таня ощутила прямую эмоциональную связь с матерью и после воспроизведения сцены насилия почувствовала материнское тепло, сразу же возникла необходимость восстановить отношения между матерью и ребенком, которые могли быть нарушены после раскрытия факта сексуального насилия. Терапевтическая работа с маленькими детьми, как правило, индивидуальна (единственным исключением могут быть сиблинговые группы), но никогда не следует игнорировать мать, ибо именно она, как никто другой, будет продолжать терапевтическую работу с ребенком после того, как сделает свое дело терапевт.

Родную или приемную мать следует приглашать только на сессии, посвященные «выстраиванию моделей поведения в будущем», заручившись согласием ребенка. Обычно эти сессии начинаются, когда, во-первых, терапевт чувствует, что содержание факта насилия уже раскрыто; во-вторых, ребенок способен выражать сильные чувства в отношении обоих родителей; и в-третьих, ребенок сильно нуждается в материнском внимании и заботе. Эта потребность в контакте с матерью часто выражается в привязанности к терапевту, а в психодраматической реальности — в стремлении сыграть роль матери и демонстрации того, как его «любит мама».

Техника «взгляда в будущее», может оказаться особенно полезной, если ребенка просят построить сцену из будущего семьи.

Сэм накрыл стол для вечернего чая вместе со своим братом. Роли «новой мамы» и «нового папы» играли куклы. Это были его опекуны. Терапевт спросил мальчика, могут ли его родные отец и мать прийти к нему на чай. Тот задумался, затем взял кукол, которые выступали в роли его родителей, отнес в самый дальний угол комнаты и, посадив их на подушку, произнес: «Они в тюрьме. Так будет лучше».

До этого мальчик «бросал маму в огонь» и «рвал папу на части». Теперь, в свои 4 года, он увидел свое будущее.

В группах подростков воссозданию моделей будущего поведения следует посвятить несколько сессий. После разогревающей дискуссии о том, какая ситуация могла бы оказаться самой опасной, можно предложить провести социодраму, которая позволила бы отыграть разные страхи и фантазии. Вот ситуации, которые чаще всего повторяются: 1) как поладить с придирающимся школьным учителем; 2) как себя вести на дискотеке; 3) что говорить в суде (куда детей вызывают в качестве свидетелей); 4) как реагировать на насмешки других детей.

Социодрама в подростковых группах, вместо концентрации на личных проблемах, проясняет актуальные для группы темы, и в данном случае она может оказаться очень уместной. Однако директору следует неизменно держать руку на пульсе и чувствовать, что происходит в группе. Тогда социодрама часто переходит в центрированную на протагонисте психодраму, и этот переход оказывается весьма полезным для группы в целом.

Последней частью психодраматической сессии является шеринг. Он служит не для того, чтобы давать советы. Во время шеринга группа может поделиться с протагонистом чувствами, которые возникли в процессе разыгрывания драмы. Шеринг можно проводить формально, в составе группы, однако особую ценность он представляет для детей, чувствующих себя особенно одинокими и изолированными от окружающего мира после совершенного над ними насилия. Кроме того, шеринг может считаться частью индивидуальных сессий, так как терапевт делится чувствами гнева и скорби, которые он сам испытывал. Но при работе с маленькими детьми терапевту следует тщательно контролировать свои эмоции, чтобы не испугать малыша. На сессиях, посвященных ролевому тренингу, вполне уместно высказать свои замечания в отношении поведения ребенка в конкретной ситуации и выслушать его ответ, ибо только ощущения ребенка являются подлинными. Однако терапевту ни в коем случае нельзя навязывать травмированному ребенку ту или иную линию поведения.

Терапевту очень важно определить уровень развития ребенка. Это должно быть сделано в процессе индивидуальной работы на первой же сессии. Такую же оценку уровня развития детей, входящих в состав терапевтической группы, следует сделать перед первой сессией. Если во время первого интервью возникают хотя бы малейшие сомнения, в начале работы следует пользоваться только самыми простейшими игрушками и самыми элементарными вспомогательными средствами. В противном случае дети приходят в замешательство, пытаясь что-то сделать с игрушками, которые оказались для них сложными либо не соответствующими их возрасту. Это только усиливает их ощущение бесполезности и неполноценности. Стоит позаботиться о том, чтобы в группе можно было поиграть в те игры, где необходимо что-то писать. В таких случаях некоторые дети порой испытывают существенные трудности. Многие из них охотно займутся рисованием или лепкой из пластилина, поэтому все эти возможности стоит использовать при разогреве, восстанавливающем доверие, или в воспроизведении сцен из прошлого. Какое удовлетворение получает ребенок, швырнув куском пластилина в прикрепленный к стене нарисованный им портрет насильника!

Кроме того, необходимо принимать во внимание степень утомляемости ребенка. Большинство детей до 11 лет могут выдержать сессию, которая длится не более часа. Все дети в течение сессии нуждаются в перерыве, иначе они будут делать его сами. Кто-нибудь из них начнет время от времени подходить к окну и смотреть на улицу, а потом возвращаться к своим кубикам. Некоторые даже могут вздремнуть несколько минут, свернувшись калачиком на кушетке. Другие захотят пить или будут проситься в туалет до или после перерыва. Тем не менее, все-таки следует ввести самые простые правила, связанные с перерывом на питье и посещением туалета. Это легко сделать при работе с детьми школьного возраста, которые привыкли к школьным перерывам между занятиями и будут пользоваться туалетом до или после сессии. Работать с детишками младше 5 лет куда сложнее, но для ребенка, который легко может прийти в замешательство и потерять контроль, исключительно важно установить определенные ограничения. Подросткам вполне достаточно возможности «помыть руки» до или после сессии, а групповое давление со стороны товарищей будет препятствовать перерывам, нарушающим терапевтический процесс.

Работа с группой подростков должна продолжаться более часа. Двух часов, включая время, отведенное на перерыв, вполне достаточно. Хотя продолжительность психодраматической сессии в группе взрослых обычно составляет около трех часов, для большинства молодых людей такая сессия слишком утомительна. Терапевтический эффект от группы, которая регулярно собирается раз в неделю или раз в две недели, для подростков вполне ощутим, но для маленьких детей неделя — очень большой срок, поэтому встречи два раза в неделю принесут им гораздо больше пользы.

Если сексуальное принуждение совершилось вне семьи или о нем стало вскоре известно, вероятнее всего, для ребенка будет достаточно одной или двух терапевтических сессий, после которых обычно хватает поддержки со стороны близкого человека, прежде всего матери. Если же и мать пережила сексуальное посягательство, ей будет трудно оказать поддержку другому, ибо она сама испытывает в ней потребность, поэтому ребенок нуждается в терапевтической помощи в течение нескольких недель или даже месяцев. Для каждого маленького пациента необходимо как можно точнее определить время завершения терапии, которое следует тщательно подготовить.

Само собой разумеется, что в зависимости от степени зрелости ребенка, он каждый раз в состоянии «переобучиться» ровно столько, сколько может. Если его отношения с терапевтом оказываются нормальными, если «теле» существует в полном объеме, тогда и ребенок, и терапевт будут знать, когда они приближаются к завершению определенной части работы. Первому следует раскрыть все, что он может восстановить в памяти и воспроизвести, выразить свои чувства скорби, гнева, страха, грусти и замешательства, найти возможность возложить ответственность за насилие на человека, который его совершил. Затем должен быть найден и разучен новый способ поведения в будущем, и ребенок должен быть абсолютно уверен в том, что у него есть сильный союзник, которого при необходимости он может позвать на помощь.

Однако это вовсе не означает окончательную интеграцию травматического переживания и отсутствие необходимости в дальнейшей работе. Как только дети сталкиваются с другими ситуациями в жизни, связанными с острыми переживаниями (пубертат, смерть или уход из семьи кого-то из родителей, отделение старшего брата или сестры), прежняя боль дает о себе знать, и тогда для них снова может возникнуть необходимость возобновить терапию. Даже став взрослыми, они могут испытывать больше затруднений, особенно в браке или после рождения ребенка. Однако первичная терапия является необходимой базой, помогающей успешнее разрешать трудности, которые могут возникнуть в будущем.

Кроме того, что работающему с детьми терапевту следует иметь представление об уровне развития ребенка, ему было бы очень полезно познакомиться с работами Вирджинии Экслайн (Axline, 1969; 1971) и Вайолет Оклендер (Oaklander, 1978). Личностная работа с «внутренним ребенком» также поможет ему войти в мир ребенка и посмотреть на все происходящее вокруг его глазами. Психодрама, драматерапия, гештальт-терапия и трансактный анализ могут помочь будущему детскому терапевту разобраться со своими собственными неисполненными желаниями, а также понять огромную потребность в любви, переполняющей душу любого ребенка. Нам кажется вполне понятным, что «голодному» малышу не следует брать «взрослый» хлеб, которым он обязательно отравится, но не так легко осознать, что «любовь», включающая в себя насилие, вообще не является любовью, ибо служит лишь вознаграждением насильнику.

Терапевту, работающему с детьми, ставшими жертвами сексуального злоупотребления, следует стремиться поддерживать в своей работе необходимый баланс, периодически оказывая терапевтическую помощь членам семьи пострадавшего ребенка, а иногда — работая и с самими насильниками. Разумеется, один и тот же человек не может оказывать поддержку изнасилованному ребенку и его насильнику: такие отношения нельзя считать терапевтическими. В подобной ситуации нельзя ожидать от ребенка никакого доверия, за исключением тех случаев, когда уже закончилась последняя стадия индивидуальной терапии. Как правило, психотерапевту, никогда не работавшему с насильниками, трудно понять мощную рационализацию, которую они используют, и тогда он может недооценить силу связи, возникающей между насильником и его жертвой. С другой стороны, очень легко «впасть» в детскую беспомощность, поэтому, чем лучше понятна семейная динамика, тем легче поддерживать этот баланс.

Сюзанна Лонг в своей главе «Сексуальное злоупотребление в отношении маленьких детей» (MacFarlane and Waterman, 1986) рекомендует хорошо разобраться в теории системной терапии, цитируя работу Г.Джиаретто и А.Джиаретто (Giarretto, H. and Giarretto, A. 1982), в которой речь идет об исключительной важности понимания взаимоотношений в диаде мать — ребенок при желании добиться успеха в детской терапии.

Однако еще важнее взглянуть на ребенка его собственными глазами. На языке американских индейцев это означает «пройтись в мокасинах другого человека».

«Встреча двоих: глаза в глаза, лицо к лицу. И теперь, когда ты рядом со мной, я выну твои глаза и вставлю их вместо моих, и ты возьмешь мои глаза и поместишь их вместо своих, и тогда я посмотрю на тебя твоими глазами, а ты посмотришь на меня моими».

(Морено 1977)

Таково описание «теле», которое дал Морено, но отношения между ребенком и взрослым требуют исключительного доверия. Мы должны верить ребенку; верить, что все, о чем он говорит, является для него правдой.

Об этом же пишет Алиса Миллер (Miller, 1986), вспоминая о том, как она прочитала, что мать Генри Мура, страдая от ревматизма, хотела, чтобы сын, когда тот был еще ребенком, делал ей массаж, растирая спину маслом. «Однажды, — говорит Миллер, — мне вдруг стали понятны его скульптуры. Те огромные беспомощные женщины с крошечными головками и громадным задом. Именно такими их видел ребенок».

В процессе психодраматического действия протагонист выбирает тех или иных людей на роли вспомогательных лиц в своей драме, так как они чем-то напоминают ему родителей, знакомых или кого-то еще из участников события, которого он захотел вывести на сцену. Нередко случается так, что члены группы, играющие роли вспомогательных лиц, делятся с остальными своими переживаниями «из роли», поскольку в ней оказалось нечто, с чем они смогли идентифицироваться, — то, что затронуло их собственные проблемы. Точно так же на свою роль в драме ребенок может выбрать любую куклу. Один мальчик выбрал собаку. Он очень верил своему хозяину (отцу) и во всем его слушался, но если сразу не откликался, когда его звали, его били. (Этого мальчика действительно бил его отец.) Он долго глядел на своего хозяина, стараясь угадать его малейшее желание, чтобы избежать побоев. В конце концов хозяин велел ему встать перед ним на четвереньки, а сам «стал пихать в него палку». Малыш очень точно описал все, что делал с ним отец, и все эти факты подтвердились позже, во время медицинской экспертизы, но ведь можно было счесть все сказанное мальчиком плодами его фантазии.

В процессе обучения психодраме человек должен «поверить в метод». Протагонист может оказывать сопротивление, иногда будет казаться, что драматическое действие топчется на месте, но директор обязательно должен доверять методам Морено и верить в то, что они приведут к успеху. Работая с детьми, которые пережили сексуальное принуждение, мы обязательно должны верить ребенку. О том, что произошло в действительности, знают лишь он и его мучитель. Только ребенок знает, как к нему приставали, что именно случилось и как это на него повлияло. Применение психодраматического метода может существенно упростить достижение нужного результата и помочь человеку научиться жить сначала.

Я приведу коротенькую цитату из стихотворения Риты, молодой женщины, участницы психодраматической группы, которая пишет о своих переживаниях:

Мне казалось, не придет то время,
Когда жизнь будет что-то значить.
Но вот я встретилась с вами,
И жизнь обрела свой смысл.

Литература

Axline, V. (1969) Play Therapy, New York: Ballantine Books.

Axline, V. (1971) Dibs in Search of Self, Harmondsworth: Penguin.

Baker, A.W. and Duncan, S.P. (1985) «Child sexual abuse: a study of prevalence in Great Britain», Child Abuse and Neglect 9: 457-67.

Benward, J. and Gerber, J.D. (1975) «Incest as a causative factor in anti-social behaviour» Contemporary Drug Problems 4.

Blatner, A. (1973) Acting-In: Practical Applications of Psychodramatic Methods, New York: Springer Publishing.

Davies, G. (1987) «Is the Child a Reliable Witness?», paper presented to National Children‘s Bureau Conference.

Finkehlor, D. (1986) A Soursebook on Child Sexual Abuse, Beverly Hills, London and New Dehli: Sage Publications.

Gelinas, D. (1983) «The Persisting Negative Effects of Incest», in Psychiatry 46.

Giarretto, H. and Giarretto, A. (1982) Integrated Treatment of Child Sexual Abuse, Palo Alto, California: Science & Behaviour Books Inc.

Goodwin, J. (1982) Sexual Abuse — Incest Victims and Their Families, Boston, Bristol and London: John Wright Publishers.

Groth, A.N. and Birnbaum, H.J. (1979) Men Who Rape — The Psychology of the Offender, New York: Plenum Press.

Herman, J.L. (1981) Father-Daughter Incest, Cambridge, Massachusetts and London: Harvard University Press.

James, J. and Meyerling, J. (1977) «Early sexual experiences as a factor in prostitution», Archives of Sexual Behaviour 7: 31–42.

Jewitt, C. (1982) Helping Children Cope with Separation and Loss, Cambridge, Massachusetts: Harvard Common Press.

Jones, D.P. and McGgraw, J.M. (1987) «Reliable and fictitious accounts of sexual abuse to children», Journal of Interpersonal Violence 2 (1) 27–45.

MacFarlane, K. and Waterman, J. (eds) (1986) Sexual Abuse of Young Children, London and Sydney: Holt Rinehart & Winston.

Miller, A. (1986) The Drama of Being Child, London: Virago.

Miller, A. (1987) For Your Own Good, London: Virago.

Moreno, J.L. (1977) Psychodrama, vol.I, Beacon, NY: Beacon Press.

Oaklander, V. (1978) Windows to Our Children, Moab, Utah, USA: Real People Press.

Russell, D. (1984) Sexual Exploitation, Beverly Hills, London and New Delhi: Sage Publications.

Sgroi, S. (1982) Handbook of Clinical Intervention in Child Sexual Abuse, Lexington, Massachusetts: Lexington Books.

Yalom, I.D. (1985) The Theory and Practice of Group Psychotherapy, New York: Basic Books.