Работая в Региональной благотворительной общественной организации «Центр лечебной педагогики», организации абсолютно «светской» по характеру своей деятельности, я обычно писала статьи на правозащитные темы, темы защиты прав «особого ребенка».

Иногда в этих публикациях, в выступлениях на семинарах или даже во время судебного разбирательства по делам, где я представляла интересы родителей ребенка-инвалида, удавалось выйти за строгие рамки темы и сказать несколько слов, как любят выражаться судьи, «не по существу дела» – о Боге, о заповедях, о вере, о милосердии. Но я-то знаю, что на самом деле это «по теме», о чем бы ни шел разговор, и «существо дела» в этом как раз и заключается (на мой взгляд, конечно).

Можно, при желании, осторожненько обойти тему веры, ограничившись размышлениями о законах и правах ребенка, о нравственности и гуманизме, о совести, о чувстве долга, но так хочется иногда позволить себе написать, как в школьные годы, «сочинение на свободную тему», на тему, которую «душа просит».

Предлагаемый материал – это только размышления о «наших» детях, отражающие мой небольшой опыт общения с ними и их родителями, и мои взгляды, а ни в коей мере не рецепты счастья и не призывы им следовать. Меньше всего я хотела бы предстать перед моими «собеседниками» в роли проповедника или учителя, тем более, что сама ощущаю себя слабой, не имеющей достаточных познаний и остро нуждающейся в наставнике. Кроме того, я лишена той «причастности» к обсуждаемой теме, которая давала бы мне большее право на прикосновение к таким болезненным и сложным проблемам. Поэтому мне хотелось бы, чтобы эти заметки не остались монологом, а стали приглашением к разговору, возражениям, обмену мнениями. Для тех, кто захочет высказаться, оставляю свой электронный адрес: v.alexandra@inbox.ru

Недавно я услышала сердитое высказывание одного очень хорошего и образованного человека, который жаловался: «Раньше вызывал отвращение „воинствующий атеизм“, а теперь житья не стало от проникновения всюду – на телевидение, на страницы газет и журналов – „воинствующего христианства“».

Заранее прошу прощения у тех, кто разделяет его точку зрения, но, надеюсь, что мои «христианские мотивы» будут отнюдь не воинствующими, а совсем мирными, а, кроме того, как известно: «Каждый выбирает для себя, выбираю тоже – как умею, ни к кому претензий не имею, каждый выбирает для себя...»

И слепому, и прокаженному, и поврежденному рассудком,

и грудному младенцу, и уголовному преступнику,

и язычнику окажи почтение как образу Божию.

Что тебе за дело до его немощей и недостатков?

Наблюдай за собой, чтобы тебе не иметь недостатка

в любви.

(en. Игнатий Брянчанинов)

В нашем обществе – еще очень нецивилизованном и немилосердном – родителям «особого» ребенка приходится сталкиваться с горькими обидами, а то и оскорблениями слишком часто. Проявления человеческой бестактности и жестокости станут неизменными спутниками мамы ребенка с физическими или психическими особенностями, начиная с родильного дома и – «далее везде».

Напряжение и ожидание психологического «удара» будет преследовать родителей в подъезде собственного дома и во дворе, на детской площадке, в поликлинике, в транспорте, в магазине, в дошкольном детском учреждении и в школе (если ребенку еще посчастливится туда попасть) и даже – представьте себе – в церкви!

В последнем случае, особенно болезненном для меня, как для христианки, мама ребенка, стереотипно похлопывающего в ладошки, смеющегося, или произносящего звуки «на своем языке» вполне может услышать: «Что ж Вы с таким ребенком приходите, мешаете другим молиться!» и даже: «Вам надо, мамочка, ехать в Лавру, изгонять из него бесов!»

Есть, конечно, и другие примеры: знаю священника, который, услышав, как женщина во время литургии в смятении пытается унять свою громко распевшуюся не ко времени дочь, «нашего» ребенка, просиял и воскликнул: «Не мешайте ей! Девочке здесь хорошо, она радуется, и слава Богу! Пусть поет!»

И все-таки не могу не привести горестный отрывок из исповеди одной нашей замечательной мамы, Марины Ивановой (о ней речь еще впереди), очень ярко отражающий и проблему отчаяния и одиночества родителей особого ребенка на первом этапе их трудного пути, и проблему общения их со служителями Церкви:

«В храмы, конечно, старались попасть и поговорить со священниками. Но они, как по сговору, уподобились докторам – отмахивались, а то и „замахивались“. Мы долго не сдавались. Ведь нам внушили: не будете ходить в „церкву“ – ребенку совсем плохо станет. Как ни странно, что боялась услышать в миру – наслушалась там, под куполом... И это страшно. Когда тебе много раз величественные люди в облачении повторят: „В блуде зачали! (то есть не венчанные), Бога прогневали, за БООООЛЫПИЕ грехи вам ребенок такой! Молите – не отмолите!“, – поневоле опрокинешься во внутренний крик – не отмолить???

Думалось: было бы окно, да повыше, и шагнуть вместе: миг решимости – и уже ничего не изменишь. Господь знает, сколько раз я была, мы были, у этой черты... Робость и благоговение перед Чином не позволяли мне вступить в спор. К тому времени я успела узнать о высказывании Серафима Саровского о том, как почитаемы семьи, где рождаются такие дети, что эти семьи – особые, „отмеченные“, призванные на особый путь особых даров. Не находилось пространства для ответного слова. Я пожаловалась одному очень верующему человеку на странное, разрушающее наш мятущийся дух, отношение духовенства. Ответ был поразительно мудреным: „Бог (!) проверяет, насколько крепка твоя вера“. Я поверила в это тогда и продолжала путешествия, чтобы доказать, по-детски отчаянно, Богу, как я надеюсь на него и не боюсь теперь никакихупреков.

А в это время... Другие люди, только уже в белом облачении, служили СВОЮ скорбную мессу на своем месте, и слышалось: „Ваш ребёнок глубокий инвалид. Ваш ребёнок – глубокий инвалид (а в голове моей звучало: ваше время истекло, ваше время истекло), не обрекайте себя на муки, сдавайте в инвалидный дом, заживете полной жизнью. КАК ВСЕ“. Какой леденец вот это – КАК ВСЕ. Леденящий душу леденец – потому как вот это „КАК ВСЕ“ равно смерти твоей девочки в инвалидном доме.

Как ни странно – есть выбор. Ты же человек. Ты просто человек. Ты можешь поступить и так, и эдак. И ты поступишь так, как выберешь. Выбрать можно сразу, а можно долго мучиться. Что бы ты ни выбрал – станет легко. Потом еще проще. Или ты остаешься в прежнем сценарии и участвуешь до конца, принимая правила игры, или переходишь в новый, с одной подробностью: очень захочется забыть прежний... Есть подозрение, что это – трудно, но... если только „повезёт“ – заболеешь амнезией...

Но я отвлеклась. Как интересно: какой бы ни делал шаг в тот момент, с какими бы ни встречался людьми в разных облачениях – ощущение одно: впереди пропасть, лететь – не долететь до дна. Всё. Солнца больше не будет. По дороге будет часто больно и, что страшнее, ОДИНОКО.

Так положено: какую-то часть пути НАДО пройти в одиночку. Это надо для будущего. Потому что именно в момент КРАЙНЕГО одиночества в страдании чаще всего Бог приближается так, что его нельзя не почувствовать. И С ЭТОГО МОМЕНТА ПОЛЁТ ВНИЗ, В ПРОПАСТЬ, СТАНОВИТСЯ ПОЛЁТОМ ВВЫСЬ. Это я знаю теперь. Тогда я не знала».

Но «полёт ввысь» начинается не сразу. А пока он не начался... Нанести родителям удар может и ребенок-несмышленыш со своими вечными «почему» («А почему ваш мальчик такой большой, а не ходит?»; «Почему ваша девочка ничего не понимает, она глупая?» и т. п.), и старенькая благообразная бабушка, спешно уводящая внука, с которым стремится пообщаться «особый» малыш, и хохочущие вслед не похожему на них сверстнику подростки.

Иногда проявления неприятия «особого» ребенка носят особо уродливую форму. Маме одного нашего воспитанника, пережившей уже очень много горя после вынужденного бегства из Баку в 1988 году, недавно в подмосковной электричке угрожали тем, что «вышвырнут из вагона», если ее ребенок не прекратит «скулить». А уж сколько приходится родителям выслушивать упреков в «плохом воспитании», в том, что «такой большой», а сидит в транспорте, не уступает места взрослым, сколько возмущенных окриков: «Куда же Вы смотрите, что он себе позволяет!»

Надо сказать, что у части наших сограждан вообще отсутствует уважение к ребенку, как к здоровому, так и с нарушениями развития. Многие из них даже удивились бы, услышав, что любой ребенок – личность. Мне запомнился рассказ знакомого израильтянина о том, что в их стране (как и в некоторых других странах) считается недопустимым делать замечания чужому ребенку. Если посторонний взрослый считает, что в поведении несовершеннолетнего есть нечто предосудительное, он должен сказать об этом родителям «нарушителя», а уж выговаривать и принимать воспитательные меры могут только они. У нас же в транспорте раздраженный старичок запросто толкнет подростка за то, что его ранец на спине мешает окружающим, пожилая женщина на весь вагон заявит смущенным девочкам: «Бессовестные, уселись, а ну сейчас же встаньте и уступите место!» Что уж говорить о «наших» детях!

Каждая поездка в Центр лечебной педагогики – огромное испытание и своего рода акт мужества для Галины, одной из наших мам. Ее мальчику противопоказан общественный транспорт: шум, толчея, обилие людей возбуждают и пугают ребенка, он начинает громко кричать, может упасть на пол, толкнуть стоящих рядом людей, снять и отшвырнуть в сторону ботинки. Реакцию окружающих предсказать несложно: самые мягкие обвинения бывают в плохом воспитании сына, самые жесткие привести невозможно ввиду их бесчеловечности и нецензурности. Чего только не наслушается бедная мама, пока они доберутся, наконец, до двухэтажного домика на ул. Строителей, где Тему любят и понимают.

Неудивительно, что многие даже вполне любящие родители испытывают мучительное чувство неловкости, выходя со своим ребенком «на люди». Мне запомнилась одна из телевизионных бесед доктора Курпатова – питерского психолога, с красивой грустной женщиной средних лет. Она рассказала, что у двадцатилетней ее дочери – глубокая задержка психического развития, олигофрения. Взрослая девушка ведет себя примерно так, как обычный пятилетний ребенок. Она заговаривает со встречными людьми, задает простодушные шокирующие вопросы, может робко и восхищенно трогать понравившуюся ей одежду или украшения какой-нибудь нарядной дамы. Вследствие отношения окружающих к такому «безобразию» у женщины развилось тяжелое депрессивное состояние. Причем психолог выяснил, что когда ее дочь ругают, мать всегда принимает сторону обидчиков своей девочки, стыдится, сердито одергивает ее, хотя хорошо понимает, что та ни в чем не виновата. На вопрос психолога о причинах такой ее позиции, мать сказала: «Я постоянно испытываю чувство вины и смущения перед окружающими за то, что у меня такой ребенок».

Психолог постарался и, кажется, успешно, убедить маму в том, что у нее нет никаких оснований для того, чтобы чувствовать себя виноватой и стесняться дочери: «Вы поступили очень достойно, Вы не отказались от своего ребенка, воспитали ее, любите свою девочку. Но то, что Вы не защищаете ее от несправедливых нападок, – это неправильно. Вы должны четко сказать в таких случаях, что хотя дочь выглядит как взрослая девушка, на самом деле ей пять лет и ведет она себя соответственно этому возрасту. Ведь не ругают же пятилетних за свойственное им поведение? Поэтому следует потребовать от окружающих, чтобы они потрудились относиться к девушке с уважением, и – пониманием, что перед ними маленький ребенок».

Случай достаточно типичный. Общаясь со многими родителями, я заметила, что почти все они горячо любят своих детей, но лишь немногие из них умеют отстоять право своих детей на уважение и восхищение.

Примером для подражания может быть всё та же Марина. Женщина, прошедшая путь от отчаяния к самоутверждению в любви и борьбе за свою девочку. Она пришла к своей сегодняшней позиции не сразу:

«Все было – вина, стеснение, смущение, избегание улиц и т. д., глаза вниз и разрушительное: „Что скажут? Как посмотрят?“ Опять же есть выбор. Сидеть дома, например (после очередного шипения в спину: „Наплодилиуродов“). Но не зря же сказано, что Бог готовит на медленном огне... После нескольких чудес, произошедших с нами и приблизивших нас вплотную к ощущению Божественного участия, мы стали „прислушиваться“, и все стало меняться. Вот и прогулки на улице. Раньше я просила в молитве, чтобы мне никто нервы не трепал, не трогал нас. А потом все изменилось. Не стало страшно. Думаешь: а что Иисус перенес? В конце концов, проблемы – у них, тех, кто так жесток и безжалостен. Если вижу любопытствующий взгляд, часто теперь сама спрашиваю: „хотите поговорить?“ Иногда останавливаются. Иногда, наоборот, как застигнутые на чем-то плохом – бросаются быстрей бежать прочь».

Дома и в гостях, при родных или совершенно незнакомых людях она искренне восторгается своей Машей. Действительно, в девочке бездна обаяния, хотя в свои 11 лет она не разговаривает, а только выкрикивает невнятные слоги, ее напряженные, худенькие ножки с трудом ступают по земле, ручки проделывают непонятные стереотипные движения, а из уголка удивленно открытого рта на заботливо повязанную салфетку стекает струйка слюны.

– Какая я все-таки счастливая: у меня есть Машка!

– Когда я сталкиваюсь с озлобленными женщинами, я думаю: это потому, что у них нет такой прекрасной девочки.

– Как только приступ заканчивается и она улыбнется – ну за ееулыбку просто миллион отдашь!

– Выходили сегодня гулять, так ее детвора затаскала, конечно, каждому хотелось с тобой поиграть, да, Маня?!

– Если хотите, можете взять ее на руки, Вам будет приятно. Видите, как она Вам улыбается? Да, конечно, онау нас прелесть!

– Сегодня готовила на кухне, Машка рядом, мордашка сияет. Счастье, любовь в чистом виде. Несмотря на все трудности, чувствую, что мне в жизни повезло редкостно!

Это высказывания мамы, Марины. Машка действительно прелесть, а уж от ее манеры улыбаться, морщить носик, прикасаться этим носиком к вашему лицу может оттаять самое холодное сердце. Но важно то, что мама умеет вовлечь окружающих в поистине магический круг своего восхищения, теплоты, любования, гордости! Вот типичная сценка: Марина попросила таксиста донести дочурку до машины.

Парень, поначалу опасливо прикасавшийся к необычной девочке, в ответ на слова Марины: «Ну что, ведь правда приятно с ней пообщаться? Такая радость, да?!» расплывается в чуть растерянной улыбке и неуверенно, односложно подтверждает: «Ага». Но вот он уже осмелел, заговаривает с девочкой, гладит русую челочку, гордо посматривает на Марину, когда ему удается рассмешить Машу, и даже осторожно вытирает свисающим на ее грудь специальным фартучком очередную струйку на подбородке. Еще одна убедительная победа в том, что специалисты определили бы сухой фразой: «формирование позитивного образа ребенка».

В поведении матери нет ни капли игры на публику: просто чувство собственного достоинства позволяет ей быть одинаковой в проявлениях своей любви к дочери везде и всегда: с подавленным переживаниями мужем и скорбно охающей свекровью, с недоброжелательным врачом и любопытствующими соседями. Когда я вижу эту замечательную маму, всегда испытываю неосуществимое, наверное, желание попросить ее провести какой-то семинар, практикум, беседу с нашими родителями. Как важен был бы для них ее опыт!

Но поскольку пока такой семинар не организован, в качестве его компенсации приведу еще одну крайне важную цитату из письма Марины:

«Чтобы принять своего особого ребенка по-настоящему (когда при ЛЮБЫХ!!! обстоятельствах можно найти пути осчастливливания его жизни), мама должна попытаться сначала принять себя. Оценить свою храбрость и похвалить себя за избранный путь. Почувствовать себя ученым, которого могут осенить непредсказуемые догадки по поводу устройства мира, понять, что рядом с ней – тайна, иное измерение, иная форма бытия, иное соотношение времени и пространства, прямое и точное попадание более высокого, чем она, духовного существа – скорее признать это, наблюдать, наблюдая – любить еще больше и твердо знать – все самое страшное уже случилось – она, мама, уже родилась. Это шутка.

Также маме надо признать и свои недостатки – не удается парировать шуткой или предложением к беседе недоброжелательное отношение наулице, например, сразу бурлит желчь и огрызаешься в ответ... Отусталости и повторяемости однообразных порой действий с ребенком начинаешь раздражаться на него, трясти за плечи, кричать, замахиваться, чтобы он, наконец, затих или что-то сделал.

Не казнить себя за то, что не хватило сил справиться с собой вчера. Человек, всякое бывает. Подумаем о конструктивном выходе изусталости. Не смотреть в прекрасное далёко. Хоть оно и прекрасно, но оно далёко!!! И т. д. Каждое маленькое преодоление повышает уровень внутренней самооценки несказанно.

Как только мама осознает свою самоценность, примет себя такую, как есть, честно, то станет возможным принять и своего ребенка. И тогда случится конечная фаза формирования позитивного образа. Если этого образа нет, значит, ребенок не принят, значит, его натягивают и подгоняют, чтоб соответствовал. Вот такая штука. Принятие по-настоящему своего особого ребенка, на мой взгляд, это значит первым делом – уважать его. Предоставлять ему пространство возможностей, выбор (!) деятельности, пищи, эмоций... защищать и отстаивать его право на свежий воздух, например, несмотря ни на какие косые взгляды.

Это очень сложно, до этого надо „дойти“. Чтобы дойти – надо начать движение, с очень малых шагов... Люди, они снаружи только бывают злые, а когда поговоришь, редко кто остается на жестких позициях. Я вспомнила, что мои сегодняшние подруги еще несколько лет назад не могли решиться прийти: как они сами позже говорили – очень боялись психологической травмы, предполагая увидеть тяжесть и безысходность Машиного состояния. Когда же пришли, оказалось, что наша жизнь еще веселее и интереснее, чему них. Мы любим шутить и стараемся решать проблемы по мере их поступления. Не заморачиваемся без толку: бесполезно. Маша приучила нас не строить планов, потому как сама она – „непредсказуемый план“».

Так любить и восхищаться своим ребенком, как это делает Марина, на самом деле несложно. «Особые» дети обладают каким-то совершенно особым обаянием, и для тех, кто узнает их поближе, кто работает с ними, они становятся самыми дорогими и прекрасными. Знаю это из собственного опыта. Поэтому нет ни малейшей неискренности и натяжки в моем старании дать понять каждой приходящей ко мне маме, каждому папе, как мил и чудесен их ребенок. В любом случае, даже очень тяжелом, всегда можно увидеть элемент Божьей милости и любви:

– Ваш ребенок ходит! Это такое счастье, об этом можно только мечтать!

– Да, мальчик не может ходить, это так тяжело, но взгляните, какой он чудесный: какой у него умный, понимающий взгляд, какой он «теплый», эмоциональный – тянется к Вам, улыбается. Ведь так важно – иметь отклик на вашу к нему любовь!

– Она разговаривает, да еще и целыми фразами! Какая умница! Вам очень повезло, ведь другие добиваются таких результатов годами упорного труда. Возможность общения с ребенком – это так много. А над остальным предстоит работа, надеюсь, что все будет еще лучше!

– Да, он не говорит. Но какая у вашего малыша выразительная, говорящая мимика, как талантливо он умеет дать понять, чего он хочет. И какой он милый и кроткий. У вас просто необыкновенно привлекательный ребенок – взглянув на него, нельзя его не полюбить.

Что-то подобное я говорю нашим родителям, каждому из них. И – поверьте – не было ни единого случая, когда бы мне пришлось делать это искусственно, или выдумывать: что бы тут сказать приятного? Господь даровал каждому из этих детей свою собственную, неповторимую прелесть, и моя задача – убедить родителей в том, чтобы они не сомневались в этом, чтобы ничья грубость, тупость, невоспитанность не могла заставить их склонить голову и хотя бы на минуту предать свою любовь чувством стыда за своего дорогого ребенка.

Кто-то может подумать, что кощунственно так легковесно восхищаться детьми, многие из которых обречены на очень нелегкую жизнь, полную физических или душевных страданий, тяжелого труда преодоления своей немощи, лишения обычных человеческих радостей. И я согласилась бы с этим, не будь в нашей жизни Бога. Для меня всегда было загадкой, как можно выжить в «безбожном» мире. На что опереться, чем оправдать бессмысленность, жестокость жизни, страданий и смерти, если все наше бытие ограничивается этим кратким, иногда прекрасным, иногда мучительным земным путем.

Я не вправе никому навязывать своих убеждений, но для меня очевидно, что невозможно судить о счастье или несчастье каждого уникального в своей неповторимости человека по этому земному фрагменту, очень важному, но такому краткому в сравнении с предстоящей нам Вечностью!

Здесь, в этом мире, среди прочих задач, которые мы должны выполнить, конечно же перед родителями и всем обществом стоит задача сделать жизнь особого ребенка максимально благополучной. Это включает в себя многое: полноценное лечение, в наиболее полном объеме реабилитацию, образование и познание мира в соответствии с возможностями ребенка. Возможности могут быть невелики: и если для здорового, интеллектуально развитого человека открыто обозрение мира в широчайшем масштабе, «до самого горизонта», то для «нашего» малыша познание мира, возможно, будет сужено, говоря условно, до вида из окошка во двор. А может быть, до вида из маленькой форточки (этот образ навеян фотографией, которую прислала мне из Можайска мама пятнадцатилетнего подростка: выброшенный из коррекционной школы с приговором «необучаемость», мальчик тоскливо выглядывает из узкой форточки старенькой избушки). Недопустимо, чтобы возможность познавать мир сужали искусственно, как в случае с этим подростком (которому, кстати, удалось помочь вернуться в школу при помощи органов прокуратуры). Недопустимо, чтобы искусственно закрывали, заклеивали черной бумагой безнадежности тот узкий просвет, который имеется у каждого ребенка, даже в самых сложных случаях.

Известно, насколько далеко ушли от нас в возможностях решения проблем особых детей в тех странах, которые являются ныне образцом гуманной социальной политики, – Швеции, Германии, Швейцарии, Франции, США. Путь к нынешним – фантастическим (по нашим представлениям) – успехам этих стран в социальной политике начался с того, что какие-то безвестные уже родители не пожелали мириться с тем, что их дети являются гражданами второго сорта, изгоями общества, и потребовали, чтобы их тоже считали людьми, обладающими равными правами со здоровыми детьми. В нашей стране сейчас тоже начинает формироваться новый взгляд общества на проблемы необычных, тяжелобольных детей, в частности детей с серьезными нарушениями психического развития. Это маячок надежды для нас. Но кроме этих, вполне реальных надежд, для достижения которых мы трудимся и должны прилагать все усилия души и разума, есть надежды и другие, даже не надежды, а твердая уверенность. Эта уверенность возникает тогда, когда обретена вера. Помните слова мамы девочки Маши: «И с этого момента полёт вниз, в пропасть, становится полётом ввысь».

Верю всем сердцем, что этот порабощенный жестокой болезнью ребенок будет самым счастливым. Тот, от лица которого встречные в смущении отводят глаза, – самым красивым! Те, кто был здесь ограничен в умственных способностях и развитии, будет наделен сполна разумом и пониманием, в гораздо большей степени, чем взирающие на них ныне свысока. Ведь говорил же как-то отец Александр Мень, что, по его предположению, Господь оберегает, как бы «капсулирует» некоторые особо хрупкие, чувствительные, ранимые души в оболочку психического заболевания или умственной отсталости. «Там» эта оболочка спадет и освобожденная душа человека будет явлена во всей своей неповторимой красоте. Да, не слишком ли я увлеклась...

А это ведь грех, похоже,
Что, боль чужую целя,
Я в Царство Небесное, Боже,
Щедро даю векселя.

Я зренье слепцу обещаю,
И встречу с умершим – родным,
И без колебаний знаю —
Страдалец не будет судим!

Не женятся там человеки,
Но я утверждаю: зато
Всех здесь любивших, вовеки
В раю не разлучит никто...

И той, что должна годами
Недвижно в тоске лежать,
Твержу, как легко будет к маме
По райским травам бежать!

Пусть это наивно немножко,
Но я гарантирую: там
Все наши собаки и кошки
Радостно бросятся к нам!

Вину признаю я, но все же...
Но все же меня пожалей,
Скажи мне с улыбкой, Боже:
«Да будет по вере твоей».

Нет, Господи, не так уж я и виновата. Ведь этой надеждой пронизано, как солнечными лучами, сверкающими из-за туч, все Священное Писание. И «последние будут первыми, а первые – последними». И – «Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете». И – «Блаженны плачущие, ибо они помилованы будут». И – «Не слышало ухо, и не видело око, и не восходило то на сердце человека, что уготовил Господь любящим его». И так далее, и так далее...

Мне хотелось бы поделиться со всеми родителями не верой даже, а непоколебимой уверенностью в том, что у любой, даже самой страшной земной истории может быть счастливый конец, что Ты, Господи, «нас ведешь на свет и радость путями скорби и любви». Может, не все со мной согласятся, но что же делать... Известно, что двери сердца открываются только изнутри. А пока мы «здесь и теперь» – дорогие мои, родные мои, прошу вас, верьте: ваш ребенок прекрасен!

Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте,

и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится

без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа.

(Фес. s-2-З —)

Почему-то разговор о вере применительно к проблеме «особых» или больных детей вызывает смущение и желание как-то оправдываться. Но ведь мы дожили до благословенного времени, когда «по мере освобождения от примитивного механистически-материалистического мышления („психика – функция мозга, такая же, как выделение желчи – функция печени“) возникает признание духовных ценностей, духовных основ личности, не сводимых к физико-химическим процессам» (Д.Е. Мелехов).

Современные ученые анализируют не только те психические проявления человека, которые поддаются объективному исследованию, но и такие его чувства, как доброта, благоговение, любовь, раскаяние, стыд (М. Шелер). И такой подход к человеку – во всем единстве и гармонии строения его личности – вполне сочетается с библейским видением, в частности со взглядом на взаимодействие проявлений духа, души и тела человека, который излагает апостол Павел в приведенной в качестве эпиграфа цитате из Первого послания к Фессалоникийцам.

Куда нам уйти от бесконечных вопросов, которые выдвигают и наша вера, и современный уровень развития научных знаний? Вопросов о соотношении духовного и душевного здоровья, о диагнозах медицинских и духовных, о границах врачебной компетенции и методах духовно-душевного воздействия. Нужно ли замалчивать эти проблемы? Понимаю, что существует опасение господства узкого и ханжеского псевдоцерковного подхода. Для меня он кажется такой же уродливой крайностью, как и чисто рационалистический, атеистический взгляд.

Уверена, что уже не может быть возврата к давно миновавшим временам, когда все психические заболевания объяснялись одержимостью, когда не было еще ни психиатров, ни психиатрических клиник, а «воздействием» на «бесноватых» и странных людей занимались священники и монахи. Не стоит, впрочем, считать всех их невеждами и мракобесами: Иоанн Лествичник еще в VI веке составил перечень признаков, отличающих психические расстройства, с которыми можно бороться при помощи молитв и силы крестного знамения (то есть возникающие в силу искушений злыми демонскими силами), от недугов, которые зависят «от естества».

Но надеюсь, что в медицинской науке уже не будут преобладать и широко распространенные в психиатрии XIX века теории, в соответствии с которыми психопатологические состояния имеют соматическую природу, медицинский путь – единственный путь коррекции этих состояний, а религиозные идеи – это проявление неврозов, а то и «массовое безумие» (Фрейд). Наверное, наступило время рассматривать психические проявления человека, болезни и нарушения его развития комплексно, в сочетании и духовного, и психофизического его бытия. Недаром многие священнослужители и психиатры работают в плодотворном сотрудничестве: пастырь может заметить у пришедшего к нему человека признаки заболевания и направить его к врачу, а мудрый психиатр, столкнувшись с болезнями человеческого духа, влиянием на состояние пациента греха и переживаний, вызванных муками совести и чувством вины, посоветует ему пообщаться со священником.

Доктор Йорг Мюллер, известный немецкий психотерапевт, предостерегает от средневековых представлений о библейском понятии «изгнания демонов», которым способствуют и примитивные фильмы вроде «Экзорциста». Однако он подтверждает, что так странно звучащие для слуха современного человека слова «изгнание бесов» – это не плод воображения религиозных фанатиков, а бесы – не сказочные персонажи вроде Змея Горыныча или Бабы-Яги, это реалии нашего грешного мира: "... мы верим в существование демонических сил – а на основе высказываний Иисуса, а также на опыте святых, таких, как, например св. отец из Арса, это подтверждается, – так что этого нам не обойти... Трудности лежат не только в разграничении и оценке, но и в духовно-медицинских способах действия. Моление в «Отче наш»: «и избави нас от лукавого» – это не что иное, как тот самый зов об освобождении, который находит в экзорцизме свое ритуализированное оформление» (Йорг Мюллер. Он призвал меня. – М.: Независимая психиатрическая ассоциация, 1999). По убеждению доктора, некоторые пациенты, годами «вегетирующие» в психиатрических клиниках, могли бы получить исцеление, если бы врачи имели веру и нашли в себе мужество исследовать возможные в каждом таком случае оккультные причины и допустили применение необходимой духовной терапии.

Как духовный пастырь, так и верующий психиатр, сталкиваясь с психофизическими нарушениями, пытаются понять причину страданий человека, поставить ему «духовный диагноз». И в некоторых случаях духовное выздоровление, помощь человеку в борьбе с его грехами приведут и к выздоровлению психическому. Поэтому нет ничего архаичного в том, что апостол Павел называл «различением духов» (discretio spiritum) – одним из драгоценных даров духа, наряду со словом мудрости, словом знания, верой, исцелением, чудотворением, пророчеством (1 Кор. 12:8-10). И сейчас уже никого не должны удивлять слова опытного психиатраУотерхауза: «Первый вопрос, который я задаю всякому приходящему ко мне за психотерапией: „Какова ваша религиозная вера, религиозные убеждения?“ И если мне больной говорит, что он – верующий, я гораздо более уверен в том, что смогу ему помочь, чем тогда, когда он лишен такой веры» (Душа моя – храм разоренный. – М.: Русский Хронограф, 2005).

Этой же точки зрения придерживался один из основателей современной социальной психиатрии профессор Дмитрий Евгеньевич Мелехов, отмечая, что христианский подход не заменяет, не подменяет медико-биологического подхода, а лишь дополняет его и обогащает.

Причем, наверное, не только христианский, а всякий религиозно-нравственный подход к болезни предполагает попытку человека понять духовный смысл посланного ему испытания, побуждает к «ревизии совести», покаянию, исправлению грехов, терпеливому и смиренному перенесению страданий, горячему упованию не только на врача и медикаменты, но на Того, к кому мы обращаемся в молитве за болящего: «Врачу душ и телес наших!»

Неотразимым острием меча,

Отточенного для последней битвы,

Да будет слово краткое молитвы,

И ясным знаком – тихая свеча.

(С. С. Аверинцев)

Как назвать этот отрывок? Можно, конечно, придумать нечто наукообразное, ну вроде этого: «Роль молитвы родителей и педагогов в процессе реабилитации ребенка с проблемами психического и речевого развития». Смешно? Да. Но и серьезно? Еще как! Одна из моих коллег, исключительно авторитетный специалист, рассказывала тихо, безо всякого пафоса: «Бывает, такое с ребенком творится, ты уж и так пробуешь, и этак – ничего не помогает. Тогда остается только молиться, про себя, конечно, и что-то начинает происходить, и все выстраивается».

Я не стану углубляться в безбрежную тему молитвы, об этом написано столько томов, начиная с древности и до нашего времени, и все эти сокровища, благодарение Богу, сейчас совершенно открыты для желающих узнать об этом невероятном способе общения, более невероятном, чем радио, телефония или Интернет, и таком доступном для каждого, – о разговоре человека с Богом.

Скажу только то, что считаю очень важным для родителей «наших» детей, для этих людей, находящихся в постоянной, длящейся экстремальной ситуации. Я часто слышу разговоры родителей, которые они ведут между собой в ожидании своих детишек, сидя под дверью моего кабинета. Как жадно они расспрашивают очередную рассказчицу о неизвестном им лекарстве, о встреченном кем-то хорошем враче, о каких-то новых средствах, которые могут помочь ребенку. Все это так важно, я понимаю. Просто тоже в качестве рассказчицы, исходя из собственного опыта, хочу сказать о сильнейшем средстве помощи ребенку (хотя новинкой и открытием это средство не назовешь) – о молитве.

О том, насколько сильно это «средство», убедительно говорит один из множества собранных американским психологом, доктором Раймондом Моуди, рассказов очевидцев, на основании которых написана его потрясающая книга «Жизнь после жизни», названная священником и ученым-генетиком о. Александром Борисовым (ее первым переводчиком на русский язык) «величайшим свидетельством нашего времени». Вот этот эпизод:

«Я была рядом с моей старой теткой во время ее последней болезни, которая была очень тяжелой. Я помогала ухаживать за ней. В течение всей ее болезни кто-нибудь из членов семьи молился о ее выздоровлении. Несколько раз она переставала дышать, но мы как бы возвращали ее обратно. Как-то раз она посмотрела на меня и сказала: „Джоан, я должнауйти, уйти туда, там так прекрасно. Я хочу там остаться, но не могу, пока вы молитесь о том, чтобы я была с вами. Пожалуйста, не молитесь больше“. Мы перестали, и вскоре она умерла». (По ту сторону смерти. Сборник. – М.:Летавр, 1993)

Молитва может быть действенна тогда, когда бессильны медикаменты. Особенно характерно это для больных с психическими нарушениями. В наше время очень распространены опасные игры с экстрасенсорикой, гипнозом, магией «разных цветов» – черной и белой (хотя «белизна» магии, поверьте, весьма сомнительна). Как правило, заболевания, вызванные оккультными действиями, не поддаются медикаментозному лечению. Причем самих психотерапевтов поражает, что «выздоровление от оккультно обусловленных расстройств наступает только тогда, когда заболевший решительно отказывается от подобных действ, а свою жизнь заново вверяет Богу и, главным образом, регулярно молится» (Йорг Мюллер. Он призвал меня). Автор, в частности, описывает случай, когда его пациентом был молодой человек с тяжелейшей картиной заболевания: его ноги непрерывно дрожали, речь была невнятна, он постоянно вскакивал в беспокойстве. Юноша сообщил, что его мать занималась оккультизмом, практиковала сатанинские заклинания, а его посвятила дьяволу. Врач отнесся к этим рассказам скептически, однако заметил, что в то время, когда он молился, юноша был совершенно спокоен, нарушения моторной системы не наблюдались, а после прекращения молитвы он вновь начинал дергаться: «Чтобы исключить суггестию или истерическую игру, во время сеанса я молился чаще всего про себя. Таким образом, он не мог даже узнать, когда я начинал молиться; тем не менее, на все время молитвы его приступы прекращались».

Невозможно не молиться за детей. И уж никак невозможно без молитвы, когда идет ежедневная борьба за здоровье, дыхание, жизнь ребенка. Поэтому так понятно то, о чем пишет мне мама одного из «наших» детей: «Последние дни были очень тяжелыми. Вот и сегодня напугала меня, выдала долгий страшный приступ вместе с остановкой дыхания. Каждый раз что переживаю я вместе с ней – всю жизнь за один миг, как страшно! Когда „это“ подряд много раз и так сильно, только и можешь склониться к ней с шепотом: „Господи, на помощь!!!“ – и сразу, моментальные, горькие, тихие слезы и отдача большей своей части ей – на воскресение из морока!»

Когда мы молимся о здоровье близкого человека, тем более о выздоровлении ребенка, как же хочется надеяться на тот ответ Бога, которого мы жаждем всем сердцем, – чудесное исцеление. Но ясно, что ответ может быть и другим. Чудо может заключаться и в том, что многолетняя молитва этой мамы, казалось бы не получившая ответа, становится все более насущной ее потребностью, в ней она черпает силы, благодаря ей обретает мужество и терпение: «Знаете, я все время хочу быть с Богом, я вообще в последнее время молюсь, не покладая сердца, физически ощущая идущий „оттуда“ свет, как целительную воду. Какое-то безвременное молитвенное состояние».

Состояние дочери этой женщины внушает большую тревогу, и ни один врач не возьмет на себя смелость благодушно утешить маму привычной фразой: «Всё будет хорошо». Хорошо может и не быть. И в любом случае будет очень трудно. Но этот человек обрел главное: она знает, на Кого следует уповать; знает, откуда черпать силы; и что самое важное – ей дана твердая вера в то, что в конце концов все будет ко благу ее девочки.

Каждый, кто имеет опыт общения с Богом, знает это блаженное чувство полного доверия, когда можно все принять из Его любящих рук. Одна из моих корреспонденток так выразила это ощущение: «Я начала говорить с Богом, когда мне было шесть лет, в условиях, когда в моем окружении не было ни одного верующего человека. С тех пор в моей жизни произошло много всего, в том числе тяжелого и горького, были и утраты самых близких людей, которые принято называть непоправимыми. Но одинокой я не была никогда, так как всегда со мной был мой невидимый Собеседник. И общение наше не было монологом – я потрясенно внимала в событиях моей жизни Его ответам. С Ним и невозвратные утраты – только временная разлука, и зыбкий, полный опасностей мир не страшен. Конечно, зло мира так многолико, а свет только где-то там, вдали, так далеко, что плохо виден и легко отчаяться, но молитва – это утешение и спасение среди житейских бурь и невзгод».

Тем, для кого молитва – это воздух, без которого нельзя дышать и жить, я жму руку и радуюсь за них. Тем, для кого это неочевидно, я должна была сказать то, что сказала.

Смиренное принятие болезни, терпеливое несение

этого периода, надежда на помощь не только врача,

но и Того, Кто силен врачевать все болезни...

(Д. Е. Мелехов, доктор медицинских наук, профессор)

Именно такое принятие болезни открывает возможность

духовного возрастания, служит успокоению человека

перед лицом труднопереносимых страданий, является

источником утешения, самопознания и духовного подъема

в несчастье.

(Ясперс)

Все сказанное выше дает мне решимость коснуться более узкой, но непосредственно связанной с изложенным, темы «Особый ребенок и вопросы веры» – столь спорной (точнее, способной вызывать споры), что я предвижу не только ее неприятие, но и протест. С какой стати говорить на тему веры в этой брошюре, изданной серьезной и вполне светской организацией? Веруешь? Ну и веруй себе потихоньку, что об этом кричать? И это было бы правильно, если бы я не убедилась, общаясь с родителями, что ощущение ими духовной жажды – осознанной или еще не осознанной – так велико, что может сравниться только с ощущением ими душевной боли.

Когда человек рождается инвалидом, он привыкает к своему состоянию, вживается в него с младенчества долгие годы и постепенно как-то принимает себя таким, какой он есть. Когда человек в сознательном возрасте становится инвалидом – это острая травма, но собственное несчастье все-таки принять легче, чем то, что переживают родители после рождения у них ребенка с нарушениями физического или психического развития. Вместо ожидаемой радости, ликования, гордости на них наваливаются каменной глыбой недоумение и горе, чувства вины и протеста.

– Почему у меня родился такой ребенок?

– Есть ли в этом моя вина?

– Может, это наказание, Божья кара? Но почему же должен страдать он, ни в чем еще не виновный!

– Я думала, что Бог добр, а Он, оказывается, жесток?

– Что делать, если муж неверующий и отказывается со мной молиться за выздоровление малыша? Я временами начинаю ненавидеть за это мужа, считать, что из-за него Бог не отвечает на мои мольбы, и сама ужасаюсь своим чувствам!

И еще многие, многие не менее острые вопросы.

Можно, конечно, сказать, что тут не размышлять надо, а активно действовать в интересах ребенка: нужно медицинское просвещение, своевременное лечение, психолого-педагогическая коррекция и множество столь же важных вещей. Да, да и тысячу раз да! При этом первоочередной задачей, предваряющей меры по реабилитации ребенка, является психологическая реабилитация его родителей. Выше был приведен рассказ матери, которой пришлось столкнуться с холодностью и жестокостью тех людей, к которым она бросалась в надежде обрести поддержку. К счастью, после многих разочарований и болезненных моральных ударов эта женщина обрела «теплый дом», где ощутила любовь окружающих к своей девочке и их желание ей помочь. Возвращаюсь к письму Марины Ивановой. Уверена, что ее воспоминания будут для вас так же интересны, как и для меня:

«Потом мы оказались в Центре лечебной педагогики, 1996 год, по-моему. Какой былая??? Какой былаМаша, крепко связанная со мной невидимой пуповиной??? Я пыталась маскироваться, на это уходили все оставшиеся силы, отчаяние, чувство пронзительной вины перед Машей за такие страдания, ощущение собственной ущербности от того, что Маша – глубокий инвалид и у нас нет будущего.

Дома оставлен на родителей второй, годовалый ребенок и НЕИЗВЕСТНО ТЕПЕРЬ... ЧТО С НИМ, прибавить к этому трагичное восприятие близкими этой ситуации и мое понимание: это конец профессиональному росту, – как же так, я не думала, что буду сидеть дома, погрязшая в бытовых заморочках, и не спать ночи, слушая неустанный, непрекращающийся Машин хохот... А Маше всё время было страшно, даже просто сидеть на полу, даже на моих руках перемещаться в другую комнату. Теперь я понимаю, что ей было страшно еще и потому, что ОЧЕНЬ СТРАШНО было мне. И она то неутешно плакала, то механически смеялась. Чтобы НЕ ЧУВСТВОВАТЬ. Мне тоже хотелось не чувствовать в тот момент ничего хоть на какое-то время... Но благотворный шок меня настиг. Авторство шока принадлежит всем людям, кого я встретила в Центре лечебной педагогики. Не обманешь измученное сердце матери. Люди подходили к Маше. Брали на руки. Носили ее. Были с ней. Общались – то так, то по-другому. Советовались. Пели ей песни. И... ЛЮБИЛИ ЕЕ. Они полюбили ее... Вот так, сразу.

Я не верила себе. Я не верила, что так бывает. Они – посторонние, чужие люди. И вдруг не то чтобы профессионально, а в первую очередь ЛИЧНО (!!!!!!) заинтересованы в том, чтобы понять ее страдание. Помочь ей. И вот с этого момента началось формирование позитивного образа ребенка.

Обычно матерей не выслушивают. Они говорят все одно и то же. Когда эти люди слушали, я поняла что для них важно ВСЁ. Это было впервые с момента появления в мир этой смелой Божественной гипотезы по имени Маша Иванова. Под влиянием участия и внимания, всестороннего разговора о проблемах Маши, не зацикленности наутверждении диагноза, а простого и искреннего поиска – а где же у Маши кнопка? – я вдруг дала себе неплохую оценку. Показалась вовлеченной в научный творческий поиск. Ведь по этой дороге, может быть, еще никто не ходил... Я приехала домой другим человеком. Я хорошо это помню. Меня еще близкие спросили – что они там с ней делали. А я ответила: „Любили“. Все подумали, что я шучу».

Описанное Мариной – это то, что в первую очередь, непременно нужно ощутить родителям особого ребенка: любовь, понимание, сопереживание окружающих. Это должно быть нормой, а не шокирующей неожиданностью.

Однако не все раны можно уврачевать любовью и жалостью. Даже при самом душевном отношении специалистов куда всё же деваться от тяжелых мыслей бессонными ночами и бесконечными трудными днями? Где взять ответы на стучащие в мозгу вопросы человеку, не задумывавшемуся о Боге? И легко ли находить их тому, кто считал себя верным чадом Божьим?

«Но откуда все-таки в мире зло? Почему болеют и умирают дети?» – восклицает в своей пронзительной статье «Нисхождение во ад» о. Георгий Чистяков. Он, годами общающийся с тяжело больными детьми и их родителями в Республиканской детской клинической больнице очень хорошо знает, что переживают люди, сраженные несчастьем своего ребенка: «Легко верить в Бога, когда идешь летом через поле. Сияет солнце, и цветы благоухают, и воздух дрожит, напоенный их ароматом. „И в небесах я вижу Бога“ – как у Лермонтова. А тут? Бог? Где он? Если Он благ, всеведущ и всемогущ, то почему молчит? Если же Он так наказывает их за их грехи или за грехи их пап и мам, как считают многие, то Он уж никак не „долготерпелив и многомилостив“, тогда Он безжалостен».

И вот после разговоров с мамами (иногда с папами) наших детей, после чтения писем, полученных от них, я уверена, что при множестве проблем и нужд родителей одной из самых насущных является эта, духовная, нужда. Но возникает законный вопрос: нужда, допустим, имеется, но ты-то тут при чем? Да, я осознаю, что не имею ни сил, ни знаний, ни возможностей, чтобы помочь в этой нужде. Я могу быть только внимательным, заинтересованным слушателем этих вопросов, этих историй, и собеседником в той мере, в какой каждый человек может поделиться с другим своим видением мира и своим маленьким опытом общения с Тем, Кто ведет постоянный, тихий и совершенно индивидуальный диалог с каждым человеком. Вот эти обращенные ко мне, за неимением другого слушателя, слова:

– Соседка увлеклась учением Грабового, дала мне почитать несколько книг. Как Вы думаете, наверное не стоит читать это? Мне интересно, но почему-то и страшно.

– У меня нет знания Библии, святых, святоотеческой литературы и внутрицерковной жизни. У меня нет возможности ходить в церковь, не могу отойти от ребенка, да и муж бы не одобрил. Но у меня есть несколько дней и ночей, когда Бог держал меня на ладони, после чего разговоры о Его существовании стали неважны для меня. У меня есть приливы и отливы – когда Бог разговаривает то громче, то тише, и у меня есть постоянные слова к нему и сердечное обращение на самой глубине: «Не оставь, веди, помилуй!» Когда попадаешь в постоянство связи с Его рукой, то «воскресного» христианства не бывает, оно пронизывает ежедневный быт, становится самобытным, очень естественным: от «Помоги сегодня никого словом не обидеть!» до «Как Ты удивил меня, Господи!!!»

– Когда-то я ходила и в православный храм, и в другие конфессии (долго перечислять) и, знаете, я пришла к большому разочарованию в так называемых «пастырях». И я пришла к тому, что Господь – Пастырь мой, как сказано в псалме 22, и другие мне не нужны.

– Спешу сообщить Вам результат поездки: ДИАГНОЗ НЕ ПОДТВЕРДИЛСЯ!!!!!!!!!!! СлаваБогу за всё!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

– Прошу, помолитесь особо за мое здоровье. Что-то неладное с головой и спиной, совсем без продыху, на одних таблетках. Это, конечно, нервы. Но отдыха не предвидится... Пытаюсь лечить себя божьими промыслами... Как? Не опишешь в словах. Очень верю, что даже простой водой можно вылечиться, если прочесть над ней Божье слово.

– Дочка говорит: «Папа тебя обижает, а ты его прощаешь, такон никогда не исправится...» Что говорить в ответ? Молчу. Как трудно мне было бы без веры. Вера всё же очень упрощает жизнь, сокращает время зла.

– Я стесняюсь задать вопрос: А какой Вы Веры? У меня вся семья православная, и дети крещены в православной церкви. Я выбиваюсь из общего ряда. Я просто верю в Бога. Я родилась в семье староверов, крещена в старообрядческой церкви. Мать в зрелом возрасте ушла к евангелистам (баптистам). И воспитывала нас, шестерых детей, в этой вере. Поэтому в душе у меня разлад.

– У наших друзей, семейной пары, уже есть дети. Самим – чуть за тридцать. Ожидают ребенка. На очередном осмотре на УЗИ обнаружились множественные патологии у плода (уродства, жидкость в полостях). Врачи настаивают на вызове преждевременных родов (иначе зачем тогда УЗИ?) Они сходили к батюшке, тот положил «запрет на убийство». Они решили рожать. Врачи требуют с них документ-отказ от преждевременных услуг акушеров по нравственным соображениям. Но все-таки мы вместе с ними сейчас мучаемся: зачем тогдауспехи в науке по внутриутробному сканированию плода наранней стадии? Нельзя ли узнать у сведущего человека, прав ли священник или просто попался такой равнодушный?

– У нас с декабря сплошные приступы, «сезон торнадо». Со стихией не поспоришь. Что нового принес смерч... После серии крайне тяжелых приступов Маша стала улыбаться только правой половиной лица и не пользоваться левой ножкой. Слава Богу, позже все восстановилось. Как ни странно, обрушения остатков моего духа не произошло, я была уверена, что это временно. Еще был случай странного припадка, будто малярии. Ночью. Удержать в руках, прижать к себе было нельзя. Это был не приступ и не озноб. Это были судороги – как мне втемяшилось откуда-то со стороны в голову – другого происхождения, призванные победить эти, те, что есть. Я кувыркаюсь с высоты мистических откровений, видений, проныриваний, какуж их ни назови, от бессоницы, на серый бетон безмыслия, бесчувствия... Потом начинаю вдруг хныкать от богооставленности. А потом понимаешь: только на кресте можно говорить о богооставленности. А все остальное – просто: поспи и все пройдет. Или: помрем – узнаем.

– Мама мужа настаивает, чтобы я ходила в Церковь – исповедоваться, причащаться. Но все бунтует в душе. И вроде бы огорчать свекровь не хочется, но как идти не по воле души? А с другой стороны думаешь: бывают всякие чудеса, может что-то произойдет... Один раз пошла, так бабки накинулись – не так одета, не так стоишь, не туда смотришь. У входа обобрали до нитки: «Ты должна мне подать». Внутри, в церкви, то же: деньги на то, деньги на это. Какоеуж тамутешение, еле дождалась окончания службы.

– Лекарства ребенку никакие не помогают совсем... Ужены обострено сейчас душевное состояние, она почти каждый день нервничает, плачет, но еще меня очень беспокоит увлечение оккультизмом, я имею в виду такие штучки – держать пирамиду на столе, ножик правильно класть, веревочки на руку дочке навязывает какие-то от порчи. Я думаю: пусть, лишь бы она поспокойнее была, но с другой стороны – всё дальше от веры ее мечущийся в отчаянии дух.

– Всё, что мы можем иногда, и самое главное, – это помолиться. Не имеет смысла ни одна секунда на земле, если не быть уверенным точно, что за гробом – начало, или продолжение... Все очень трагично. Насколько легче сложилась бы наша жизнь, если бы в детстве мы были знакомы с Богом!

– Какое счастье иметь возможность написать Вам о жизни души, не боясь, что примут за сумасшедшую, не бояться «потерять лицо», не подгоняя себя в рамки «что от тебя ждут, что не ждут».

И опять, снова и снова, в письмах и – глаза в глаза – в тишине моего маленького кабинета, на приеме: «Как Вы думаете, за что? Почему так случилось?»

Размышляя о том, почему болеют и умирают дети, отец Георгий не изрекает неоспоримых истин. Он пытается найти ответ, страдая вместе с теми, кто ему эти вопросы задавал.

Каждую неделю отпевая детей в РДКБ, отец Георгий не щадит себя, не прячется от боли. Он с негодованием говорит о практике советского времени, когда нас «оберегали» от переживаний и сопереживаний, пряча инвалидов в резервациях (например, инвалидов Отечественной войны – на Валааме). Себя оберегать он не умеет, и готов отвечать на самые острые и мучительные вопросы.

И вот я думаю: сейчас во многих медицинских и реабилитационных Центрах для детей-инвалидов, для «особых» детей, работают квалифицированные психологи, которые готовы очень профессионально поговорить с исстрадавшимися родителями. Но кто может поговорить с ними на духовные темы, кому они могут выдохнуть вопрос о самом главном, прошептать или выкрикнуть свое отчаяние, боль, недоумение?

И от кого получить такой потрясающе честный, такой суровый и облегчающий душу ответ? Я долго кромсала текст статьи отца Георгия, пытаясь оставить небольшую цитату. Но сделать это невозможно, невозможно отсечь живое слово, в котором так нуждаются наши родители. Поэтому – цитата будет не цитата, а отрывок, хотя бы отрывок, необходимый как воздух каждому, кто ищет в жизни смысла и истины:

«Господи, что же делать? Я смотрю на твой крест и вижу, как мучительно Ты на нем умираешь. Смотрю на Твои язвы и вижу Тебя мертва, нага, непогребенна... Ты в этом мире разделил с нами нашу боль. Ты как один из нас восклицаешь, умирая на своем кресте: „Боже, Боже мой, почему Ты меня оставил?“ Ты как один из нас, как Женя, как Антон, как Алеша, как, в конце концов, каждый из нас, задал Богу страшный это вопрос и „испустил дух“.

.. .Христос, искупивший нас..., идет по земле не как победитель, а именно как побежденный. Он будет схвачен, распят и умрет мучительной смертью со словами: „Боже, Боже мой, почему Ты меня оставил?“ Его бросят все, даже ближайшие ученики. Его свидетелей тоже будут хватать и убивать, сажать в тюрьмы и лагеря. Со времен апостолов и вплоть до Дитриха Бонхоффера, матери Марии и Максимилиана Кольбе, вплоть до тысяч мучеников советского ГУЛАГа.

Зачем все это? Не знаю. Но знаю, что Христос соединяется с нами в беде, в боли, в богооставленности – у гроба умершего ребенка я чувствую его присутствие. Христос входит в нашу жизнь, чтобы соединить нас перед лицом боли и беды в одно целое, собрать нас вместе, чтобы мы не остались в момент беды один на один с этой бедой, как некогда остался Он.

...Как же понять тогда творящееся в мире зло? Да не надо его понимать – с ним надо бороться. Побеждать зло добром, как зовет нас апостол Павел: больных лечить, нищих одевать и кормить, войну останавливать и т. д.. Неустанно. А если не получается, если сил не хватает, тогда склоняться перед Твоим крестом, тогда хвататься за его подножие как за единственную надежду.

... Он умер на кресте как преступник. Мучительно. Туринская плащаница со страшными следами кровоподтеков, со следами от язв, по которым современные патологоанатомы в деталях восстанавливают клиническую картину последних часов жизни Иисуса, – вот действительно подлинная святыня для XX века. Весь ужас смерти, никем и никак не прикрытый! Посмотрев на картину Гольбейна „Мертвый Христос“, герой Достоевского воскликнул, что от такой картины можно веру потерять. А что бы он сказал, если бы увидел Туринскую плащаницу, или гитлеровские концлагеря, или сталинщину, или просто морг в детской больнице в 1995 году.

.. Что было дальше? В начале 20-й главы Евангелия от Иоанна мы видим Марию Магдалину, потом апостолов Петра и Иоанна и чувствуем пронзительную боль, которой пронизано всё в весеннее утро Пасхи. Боль, тоску, отчаяние, усталость и снова боль. Но эту же пронзительную боль, эту же пронзительную безнадежность, о которых так ярко рассказывает Евангелие от Иоанна, я ощущаю всякий раз у гроба ребенка... Ощущаю и с болью, сквозь слезы и отчаяние, верю – Ты воистину воскрес, мой Господь.

.. "Бог не есть Бог мертвых, но живых. Ибо у Него все живы», – да, об этом говорит нам Христос в своем Евангелии (Лук. 20,38). Но для того, чтобы эта весть вошла в сердце, каждому из нас необходим личный опыт бед, горя и потерь, опыт, ввергающий нас в бездну настоящего отчаяния, тоски и слез, нужны не дни или недели, а годы пронзительной боли. Эта весть входит в наше сердце – только без наркоза и только через собственные потери. Как школьный урок ее не усвоишь. Смею утверждать: тот, кто думает, что верит, не пережив этого опыта боли, ошибается. Это еще не вера, это прикосновение к вере других, кому бы нам хотелось подражать в жизни. И более: тот, кто утверждает, что верит в бессмертие и ссылается при этом на соответствующую страницу катехизиса, вообще верит не в Бога, а в идола, имя которому – его собственный эгоизм.

Вера в то, что у Бога все живы, дается нам, только если мы делаем все возможное для спасения жизни тех, кто нас окружает, только если мы не прикрываемся этою верой в чисто эгоистических целях, чтобы не слишком огорчаться, чтобы не сражаться за чью-то жизнь или просто чтобы не было больно.

Но откуда все-таки в мире зло? Почему болеют и умирают дети? Попробую высказать одну догадку. Бог вручил нам мир («Вот я дал вам». – Быт. 1, 29). Мы сами все вместе, испоганив его, виноваты если не во всех, то в очень многих бедах. Если говорить о войне, то наша вина здесь видна всегда, о болезнях – она видна не всегда, но часто (экология, отравленная среда и т. п.). Мир в библейском смысле этого слова, мир, который лежит во зле, т. е. общество или мы все вместе, вот кто виноват.

.. Мы – люди Страстной Субботы. Иисус уже снят с креста. Он уже, наверное, воскрес, ибо об этом повествует прочитанное во время обедни Евангелие, но никто еще не знает об этом. Ангел еще не сказал: «Его здесь нет. Он воскрес», об этом не знает никто, пока это только чувствуется, и только теми, кто не разучился чувствовать...»

В принятой в 2004 году новой форме индивидуальной программы реабилитации инвалида предусмотрены очень важные разделы, в том числе касающиеся родителей ребенка-инвалида: социально-педагогический патронаж семьи, имеющей ребенка-инвалида; информирование и консультирование по вопросам реабилитации; оказание юридической помощи; социально-психологический и социально-культурный патронаж семьи, имеющей инвалида.

Но нет там, да и быть не может раздела: оказание духовной помощи родителям ребенка-инвалида; информирование и консультирование их о любви Бога к их ребенку и к ним, о Благой Вести, о «жизни будущаго века»... А ведь как все это необходимо и значимо!

В книге «Беседы детского доктора» моя коллега Ада Михайловна Тимофеева приводит следующие слова матери больного ребенка: «После рождения дочери наш мир наполнился болью и отчаянием, чувством безысходности и бесполезности... После таинства Крещения нашей девочки многое начало меняться. Теперь мы познаём новый мир. Он совершенно не похож на тот, в котором мы жили раньше. Посещения храма, таинства Причащения, молитва – не только исцеляют нашу дочь (ведь врачи считают чудом уже саму ее жизнь), но и наши души. Девочка, которая почти не спала, – засыпала в храме и пробуждалась перед своей любимой молитвой, без единого возгласа окуналась в святой источник преподобного Пафнутия Боровского, завороженно слушала колокольный звон».

Хотелось бы воспользоваться словесным штампом и сказать, что все это «жизненно важно», но и это не отразит значимости темы веры, это более чем «жизненно» важно, ибо речь идет не только об этой, временной, жизни.

Бывает так, что самая главная весть, которая только может настигнуть человека в этом мире, Благая Весть, почему-то проходит мимо, и это очень обидно и горько. Человек, живущий сейчас в Италии, ставший православным священником, литератором, переводчиком – о. Владимир Зелинский, с горечью рассказывал о том, сколько бед, борений и поражений пережил он из-за того, что в свое время не услышал этой благословенной Вести: «Но чтобы какая-то добрая няня хоть раз провела меня мимо храма, указав на него взглядом, чтобы кто-то из живущих рядом хотя бы помянул имя Божие с ощущением не пустого звука, а непостижимого присутствия...» (В. Зелинский. Взыскуя лица Твоего // Истина и жизнь, №2/2006).

Чудо не противоречит законам природы,

а только нашим о них представлениям.

(Блаженный Августин)

Уповай на Господа, мужайся,

и да крепится сердце твое, и уповай на Господа.

(Псалом Давида 26)

Толчком для написания этой главы стало письмо от Кати, одной из наших мам, чудесной, энергичной, одаренной женщины. Вот строки из него: «Мысль о том, что это на всю жизнь, почти невыносима, она убивает. (...) Ну надо же оставить место чуду Господню! Вдруг Господь оглянется на нас лет через ю, скажем. И уже в этой жизни мыувидим победу!»

Проще всего было бы, конечно, сказать что-то утешительное: ну конечно же, очень может быть, что все так и будет. И действительно, чудо может произойти, и даже не через 10 лет, а через 10 дней или минут. Но мне кажется, что это страстное материнское восклицание, вырвавшееся из самой глубины изболевшейся души, заслуживает полной откровенности, поэтому постараюсь высказать начистоту все, что думаю о надеждах этой женщины и тысяч других мужчин и женщин.

А думаю я, что место для чуда Господня есть всегда, в самой безнадежной ситуации, в этом нет никаких сомнений. Да ведь и в жизни этой девочки, о которой идет речь, чудо уже присутствовало. Вот что писала о ней мама: «Родилась с весом 1310 грамм. Состояние было очень тяжелым, 15 дней она пробыла в реанимации роддома на искусственной вентиляции легких. Перенесла отек легких, мозга, пиелонефрит, двухстороннюю пневмонию, кровоизлияние в мозг, левосторонний гемипарез. К моменту выписки из больницы для недоношенных детей список диагнозов шел уже за десяток». И после долгого описания поистине героической борьбы семьи и специалистов за здоровье малышки, мама торжествующе восклицает: «Девочка не ходила – ходит! Не сидела – сидит! Не говорила – говорит! Не видела – видит!» Ну так что же плохого в надежде матери на то, что Бог, спасший ее дочь от стольких опасностей, может и вовсе избавить девочку от последствий перенесенных ею бед и болезней?

Дело в том, что к чуду ведь готовиться не надо, радость семья всегда сумеет принять, – нужно быть готовым принять испытание. И вот это является для многих колоссальной проблемой.

Я видела многих родителей, не принимающих саму мысль о болезни ребенка, боящихся «додумать» до конца ситуацию. Не пережив этого горя, я не смею никого критиковать, но только вижу, что оборачивается этот уход от реальности для них самих и для ребенка плохо. Знаю семью, где уже много лет отталкивают саму мысль о том, что у сына аутизм. Отнесли кучу денег проходимцам, которые лечили ребенка от «нарушения обмена веществ», возили его за границу, а состояние все хуже. Водить ребенка на занятия в ЦЛП родители не пожелали: почему-то слово «аутизм» было для них непереносимо, к тому же их смутило, что занятия бесплатные (это было 10 лет назад). Сейчас мальчику 16 лет, живет в четырех стенах, горько думать о его нереализованных возможностях.

Ситуация с этим парнишкой была еще относительно благоприятной, это физически крепкий ребенок, вот только от попыток родных спрятать голову в песок пострадала его адаптация к жизни в окружающем мире, способность к общению, обучению, самообслуживанию. Но есть случаи с перспективой очень тяжелой, когда действительно чудо является единственной альтернативой самому страшному. И я видела случаи, когда родители начинают жить иллюзорной жизнью, лишая ребенка искренних отношений понимания и сопереживания, подменяя это легковесным отталкиванием всех тяжелых мыслей.

В талантливой книге Эрика-Эмманюэля Шмитта «Оскар и Розовая Дама» рассказывается о мальчике, больном лейкемией, пациенте онкологической клиники. Оскар догадывается о том, что жить ему осталось очень мало. Больничные условия, уровень квалификации и душевности персонала можно оценить очень высоко, но ребенок тем не менее чувствует себя брошенным и одиноким из-за того, что все ему «оптимистично лгут» – и врачи, и родители. Это вызывает у мальчика острое отторжение родителей, он избегает их, не хочет видеть, и единственным взрослым человеком, к которому он горячо привязывается, становится больничная сиделка. Она прямо говорит Оскару, что в его распоряжении всего месяц, и помогает ему прожить это невероятно краткое и бесконечно долгое время. Не педагог, не врач, не психолог, а простая и мудрая женщина подарила безнадежно больному ребенку драгоценную возможность доверять взрослому и делить все мысли, переживания, страхи, желания и надежды с сочувствующим, все понимающим, а главное – честным другом.

Ситуации с «нашими» детьми иные, но я никогда не соглашусь с тем, кто скажет: «Да что там они понимают!» Уверена, что дети даже с выраженной задержкой психического развития, не говорящие, не демонстрирующие ответного контакта, чувствуют и понимают гораздо больше, чем мы думаем. Именно не на уровне разума, а на каком-то более глубоком, душевном, «сердечном» уровне. И для них тоже важны отношения не фальшивые, а глубокие и правдивые. Невыносимо видеть страдающего, задыхающегося ребенка и деланно-бодрого отца, который говорит: «Ничего, не притворяйся, все в порядке, ты ведь у нас мужик! Ты у меня еще спортсменом будешь! А ну, давай покажем, как мы умеем холодной водой обливаться!» и т. п.

Невозможность принять тяжелую ситуацию при жизни тяжело больного ребенка оборачивается невозможностью принять и его уход, что может повлечь страшные страдания для всех членов семьи, особенно для детей. Вот уже два года миновали с того горького дня, когда все, знавшие Костю, услышали весть о его кончине. Этого можно было ожидать, но все равно его смерть стала потрясением для всех, знавших мальчика. И хотя каждый ребенок неповторим и абсолютно незаменим, особенно такой милый и трогательный, как этот малыш, окружающие в таких случаях с облегчением вспоминают о том, что в семье хотя бы есть еще один ребенок. Но вот оказалось, что этот оставшийся вроде бы в утешение родным мальчик, обделенный родительским вниманием при жизни своего младшего больного братика (что было абсолютно естественно), оказался еще более обделенным и одиноким после его ухода. Мама продолжает жить только памятью о Косте, она окаменела в своем горе и не замечает страдающего рядом с ней, жаждущего любви и ласки второго маленького человека. Трудное умение принимать неразрывно связано с верой человека в Бога. Или доверием Богу. Один подросток из психоневрологического интерната сказал мне как-то: «Я Богу верю!», и эта маленькая «неправильность» речи показалась мне очень правильной.

Верить Богу! Это очень не просто, но ведь есть люди, которым дана была эта непостижимая способность и которые могут стать на нашем жизненном пути проводниками к Богу, светлыми огоньками во тьме жизни. Вот как, например, безвестный для многих Александр Солодовников, человек, прошедший сталинские лагеря, имевший очень тяжелый опыт горестей и потерь. В том числе и смерти своих безмерно любимых детей. Его сын Сережа заболел воспалением легких и умер в 1927 году в трехмесячном возрасте. Дочь Марину в 1934 году по недосмотру врачей в больнице положили в палату с мальчиком, больным тяжелой формой дифтерии, она заразилась и умерла, не дожив до девяти лет. То, что сказал Александр Александрович в своих стихах, я бы сказать не посмела, невозможно утешать и поучать страдающих людей «со стороны», не из глубины своего опыта. Но этот человек, конечно же, имел право так говорить:

Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведешь на свет и радость
Путями скорби и любви.
Сквозь невозвратные утраты,
В тоске взмывает дух крылатый
И обретает скорби свет.
Из рук Твоих любую муку
Покорно, Господи, приму.
С ребенком смертную разлуку,
Темницу, горькую суму.
И если лягу без движенья,
Когда я буду слеп и стар,
Сподоби даже те мученья
Принять, как благодарный дар.
Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведешь на свет и радость
Путями скорби и любви.

Возвращаюсь к письму мамы, с которого я начала эту главу: «Мысль о том, что это на всю жизнь, почти невыносима, она убивает. Лучше ее немного отодвинуть, как в некоторых книгах по аутизму: ну ведь становясь старше, любой ребенок все равно развивается, становится лучше! Ну надо же оставить место чуду Господню!»

Да, дорогая Катя, дети развиваются, перемены к лучшему должны быть, особенно если прилагают усилия умные и преданные родители. Но мне кажется, что исходить следует из того, что вот это мой ребенок, он такой, какой есть, я его люблю таким и всегда буду любить. Бог, который не дает никому креста свыше сил, даровал мне его, зная, что мне можно доверить этого ребенка. Господь верит в меня, Ему ведомо, что мне это по силам и я справлюсь. Мне действительно кажется, что эти дети, как правило, даруются очень хорошим и сильным людям, кому попало таких детей не доверишь.

Конечно же, нужно сделать все возможное для улучшения самочувствия ребенка, для его полноценной реабилитации, нужно молиться о нем, просить помощи Божьей, но при этом рефреном любой молитвы все-таки должны быть слова: «Но да будет на всё святая воля Твоя». Чудо не должно быть целью, для получения которой хороши любые средства.

Вот наводящий на размышления отрывок из письма одной нашей мамы: «Ялежала в очередной раз в гинекологии с проблемой зачатия на пару с молодой женщиной, Ритой. Она пыталась выносить очередного ребенка. Все предыдущие беременности не задерживались в ней. Эта была седьмая. Однажды мы разговорились и она мне сказала: „Сначала, чтобы выносить ребенка, я молилась матушке-земле. Не помогло. Не молись ей, когда залетишь. Потом – Белому Братству. Не помогло. Потом, еще много чему и кому, всё и не упомню. Сейчас я пробую молиться Богородице. Мне сказали бабки – точно поможет. Так что и ты молись ей“.

Я твердо пообещала, что, если вдруг, буду молиться сразу Богородице, минуя ее скорбный опыт. Дальше в ее жизни было опять все плохо. И эта, седьмая беременность прекратилась уже на довольно большом сроке. Потом через четыре года мы встретились. Она гуляла смалышом. Спрашиваю – как? Кто помог? Она рассказывает: какой-то дядька, лежащий в коме или кататоническом состоянии, на время вынырнув из болезненного своего существования, будучи в трансе, сказал ей, когда, при какой фазе луны и при каких обстоятельствах нужно беременеть. И всякую другую ахинею... Сейчас уже не помню. Однако она все выполнила, как он сказал, не ложилась ни в какие больницы, всё сохранилось само собой. Видела ее в прошлом году издалека. Ожесточенное лицо, не счастливое. Ничего не знаю».

Один замечательный человек, Александр Добровольский, в записках о своей жизни написал потрясающую главу, посвященную своему любимому брату. Сережа был моложе его на два года (1888 года рождения), и, по выражению Добровольского, «его жизнь была прямо переполнена мною», – дети были неразлучны. Но вот грянула беда – Сережа заболел воспалением легких, ему становилось все хуже, он уже не дышал, а хрипел, и как-то вечером Саша услышал слова плачущей матери о том, что Сережа умирает. В ужасе Саша бросился в свою комнату и, рыдая, стал бессвязно просить: «Господи, пусть Сережа не умрет. Господи, сделай, чтобы он стал здоровым! Господи, Ты все можешь! Скажи, чтоб Сережа не умер».

Наконец, обессиленный от слез мальчик встал с колен, подошел к столу, безотчетно раскрыл лежавшее там Евангелие и прочел: «Иди, и как ты веровал да будет тебе». Еще не осознав, что произошло, он направился в комнату больного брата, но был остановлен мамой: «Тише, Сережа уснул». Выздоровление наступило стремительно, и Саша ликовал.

А вот Сережа... Автор пишет: «С этого года Сережа прожил еще около сорока лет... И никогда больше не был счастлив... При всех своих необыкновенных достоинствах, красоте, уме, удивительно мягком и добром характере, он не привлекал к себе людей, а как-то отталкивал их от себя. Точно он носил в себе такое знание, которое делало его чужим для всех». Он ничему не радовался. Писал стихи о смерти. А потом начался его ужасный путь узника ГУЛАГа: «От Соловков до Якутской тайги он исходил все наши русские дебри. Тридцать лет его морили по тюрьмам, гнали без остановки и сроков из одной ссылки в другую, преследовали без жалости, мучили, мучили и, наконец, убили». И вот, прожив долгую трудную жизнь, Александр Добровольский мучительно размышлял над тайной жизни и смерти своего бедного брата: «Может быть любовь Божия оградила бы Сережу от этих ожидавших его страданий, когда бы в тот вечер взяла его, юного отрока, к себе? Но почему же Бог не отверг моей молитвы??? Нам ли знать судьбы Божий. Мне ли упорствовать в своей воле?

Господи, не внимай сердцу моему,
Не внимай словам молитвы моей.
Но сотвори то, что угодно Тебе,
Что избирает и назначает для нас
Всесвятая и премудрая воля Твоя».

Но вот как же все-таки быть с надеждой на чудо? Конечно же, надежда эта совершенно реальна и неоспорима! Вот что рассказывает наш замечательный врач Ада Михайловна Тимофеева, отдавшая лечению детей более пятидесяти лет жизни, в своей книге «Беседы детского доктора»:

«Показали мне девочку 3-х лет, которая давала приступы, напоминающие бронхоспазм. При всех мерах, которые обычно хорошо снимают это состояние, эффекта у этого ребенка не было. Я стала еще и еще расспрашивать мать, мелькнула мысль об инородном теле. Матери казалось, что девочка внезапно что-то вдохнула. Ранний анамнез былу девочки неблагоприятным. В возрасте 3-х месяцев, после введения вакцины АКДС, девочка перенесла аллергический миокардит. Лечилась в стационаре, наблюдалась опытным кардиологом. В связи с этим я не решалась сразу посылать ребенка на бронхоскопию. Да и мать очень боялась этой процедуры.

В это время мама впервые привела ребенка к причастию, а через некоторое время и сама впервые исповедовалась и причастилась. Вечером после причастия своего и ребенка она мне позвонила и рассказала, что внезапно услышала, как девочка сильно закашлялась. Прибежав в комнату, мать увидела, что во время приступа кашля ребенок выплюнул кровянистую мокроту, в которой была заключена скорлупка от семечек. Нужда в бронхоскопии отпала, больше приступов у девочки не было».

Разве нельзя назвать случившееся чудом? Это самое настоящее чудо, хотя для случившегося возможны самые разные объяснения, от медицинских до мистических. Применимо также и очень любимое атеистами, всё без исключения объясняющее глубокомысленное определение «стечение обстоятельств». Господь очень деликатен, Он дарует человеку свободу выбора и не «припирает к стенке» неопровержимостью доказательств.

Но и в ожидании чуда необходимо сохранять духовную трезвость и здравомыслие.

Моя подруга рассказала об одной своей знакомой, которая находилась в очень тяжелом состоянии из-за онкологического заболевания в уже неоперабельной стадии. В отчаянии женщина пошла на прием к какому-то экстрасенсу, и тот торжественно объявил ей, что она должна поехать на Филиппины, где ей смогут помочь хилеры – местные народные целители, умеющие якобы оперировать без скальпеля, руками. Больная потеряла покой, загоревшись этой надеждой на исцеление. Но на пути к осуществлению мечты было слишком много препятствий: отсутствие денег на поездку, загранпаспорта, крайняя слабость и т. д. Женщина пришла за советом к священнику, и тот твердо заявил, что ехать на Филиппины ей не стоит.

– Ну почему же?! – воскликнула она. – Неужели Вы не допускаете, что чудо может произойти?

И на это священник сказал очень значимые слова: «Конечно же, допускаю. Но за чудом не надо ехать так далеко». Мне показались его слова очень правильными и глубокими. Чудо всегда рядом. Потому что всегда рядом с нами Господь, и в его воле послать исцеление и избавление.

Тех, кто читал книгу Иова, неизменно поражает финал повествования (отрывок до 7-го стиха 42-й главы): ничего еще не изменилось в горестной судьбе страдальца, но услышав ответ Господа из бури, Иов отрекается от всех прежних своих отчаянных вопрошаний и обретает необъяснимое смирение и покой. Столько написано об этой удивительной книге, и все равно трудно выразить, какой внутренний переворот стоит за этими словами: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя».

Что произошло в жизни Марины Ивановой в тот момент, когда, по ее словам, полёт в пропасть стал полётом ввысь? Ведь не произошло чудесного исцеления ее Маши, ее дорогого Кролика, и по-прежнему Марина отвоевывает каждый день свою девочку у жестоких приступов с остановкой дыхания и решает десятки других неожиданно возникающих грозных проблем. Марина молит Бога о здоровье дочери, а Он открывается ей совсем в другом, и она пишет, что после нескольких случаев, произошедших с ней, «вплотную приблизилась к ощущению Божественного участия». И я опять даю слово ей, сильной, талантливой, измученной, мужественной маме Марине:

«Бог говорил с нами языком чудес.

1. Смутное чувство тревоги было у меня в тот момент, когда приехали на дачу. И, разжигая печку, я, не переставая, говорила: „Бог, помоги“. И, видя мое беспокойство, Наташка (Машина сестра) повторяла за мной: „Бог, помоги“. Я разожгла печь – и... с грохотом взорвалась печная асбесто-цементная труба. Летела туча острых осколков. Мы находились в полутора или двух метрах от трубы, можно сказать, в эпицентре взрыва. НИ ОДИН осколок даже не задел ни меня, ни Машу, ни Наташу. Позже, оправившись, я подумала, что, наверное, осколки просто ОГИБАЛИ нас. Слишком невероятным казалось отсутствие травм.

2. Я делала с Машей водные процедуры, борясь с бронхоспазмом. Чтобы создать влажную среду, пришлось сделать душ предельно горячим. Мы с Машкой держали ноги в тазу и дышали паром. Лился практически кипяток. Я и представить не могла, что шланг этого душа не предназначен для столь высоких температур... Под большим напором шланг прорвался в момент, когда я, выходя, закрыла за собой дверь в ванную комнату, с Машкой на руках. Конечно, мы перепугались, был звук взрыва. Я посмотрела потом, как были залиты стены. Не избежать бы нам ожогов, задержись мы ещё мгновение.

3... Мы живем на даче. Вчера был страшный ураган. Лес клонился к земле. А сегодня небывало тихо, листочек не шелохнется. Мне захотелось погулять в такой тишине в лесу. Я брела между березами и разговаривала с Богом, как с другом... В душе был невероятный покой и чувство неожиданного счастья... Внезапно за моей спиной с трескомупала огромная старая сухая береза и легла в метре от меня, расколовшись на несколько частей. Испугаться я не успела. Смотрела без ужаса, постепенно понимая, что мне разрешили пожить еще.

4. Чудесное предотвращение аварии на дороге, когда от жары расплавился асфальт и машина просто закрутилась и завертелась на месте, как игрушечная. Или масло кто пролил, не помню уж. Я сидела с Машкой сзади, понимая, что, видимо, скоро конец. Читала „Отче наш“... Как ни странно, в этот момент, в час пик, не оказалось машин ни сзади нас, ни навстречу... И еще много всего, разного, после чего вот так, потихоньку, я стала просить Божьего участия почти в каждом нашем шаге».

Ах, как же все это просто и сложно одновременно! Наверное, я взялась за непосильную для меня задачу. Как выразить этот жизненно необходимый человеку удивительный баланс между упованием на Бога и собственными активными усилиями? Покорностью Божьей воле, смирением – и дерзновением веры (хоть с горчичное зерно!), способной переставлять горы! Между несомненной уверенностью в возможности Божьего чуда – и отданием всего, даже самого дорогого, на Его святую волю!

Трудно это выразить, еще труднее так жить, так чувствовать. А иначе – и вовсе невозможно, невыносимо. Contra spem spero – «Без надежды надеюсь» – это возможно только с Богом. С Ним – и в самой безнадежной ситуации – надеюсь и призываю вас к надежде, к единственно несокрушимой, «не постыжаемой» надежде на Того, о Ком так замечательно сказал Александр Солодовников:

Он вернет из любой разлуки,
Вознесет из любой глубины.
Предаюсь в Его крепкие руки
И спокойные вижу сны.