Введение

В начале было Слово…

(Ев. Иоанн. 1.1)

Более ста лет прошло со дня публикации книги Чарлза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор», но ученые не перестают спорить, что же явилось главным фактором, способствовавшим выделению человека из животного царства и сделавшим его истинным «царем природы» (пусть даже порой и не очень разумным, но все же признанным владыкой и фаворитом земной биосферы). Не отрицая вклада Фридриха Энгельса в разработку данного вопроса, все же следует признать, что труд сам по себе вряд ли мог явиться причиной такого стремительного по биологическим меркам развития человеческой цивилизации, происходившего с непрерывным ускорением на протяжении палеолита.

Выделение человека из животного царства происходило достаточно неравномерно — по экспоненциальному закону. Первоначальный этап — переход к прямохождению — занял около пяти миллионов лет. Около миллиона лет ушло на овладение процессом изготовления орудий труда, а полмиллиона лет назад произошло «приручение» огня. Примерно двести тысяч лет назад начала формироваться речь — сначала примитивная, типа детского лепета, а потом все более совершенная. И начиная со стадии кроманьонца (то есть около 40–50 тысяч лет назад) человечество овладевает настоящей членораздельной речью, которая дала людям в отличие от животных вторую сигнальную систему, так же превосходящую первую сигнальную систему, как компьютер превосходит счеты. И именно с тех пор на нашей планете поселилась Ложь.

Живые существа, не обладающие речью, могут осваивать окружающий мир только на основании информации, поступающей непосредственно от их органов чувств — через первую сигнальную систему, а со смертью носителя этой информации приобретенные на протяжении жизни знания уходят в небытие. К примеру, старый матерый волк не может передать большую часть своего жизненного опыта молодым волчатам — к счастью, для овец. В отличие от серого хищника опытный рецидивист запросто способен передать секреты своего темного ремесла подрастающему поколению — к несчастью, для законопослушных граждан.

В отличие от животных люди имеют возможность расширять свои знания опосредованно — за счет органов чувств и жизненного опыта других людей, причем уже в абстрактном, обобщенном виде. Информация, приобретаемая одним членом человеческого сообщества, может посредством слова передаваться другим людям и с помощью представлений, воображения и памяти усваиваться и применяться в дальнейшей жизни так, как если бы она была получена ими самими. Н. Лесков в письме к В. Макшеевой писал: «Всего испытать самому нельзя, и чужой опыт людей, сколько-нибудь стоящих веры, всегда выгоден».

Например, практически никто из людей не ест мухоморов, хотя, гуляя в лесу и собирая грибы, мы встречаем их довольно часто, однако не делаем попыток их попробовать. Почему? Да потому, что нам сообщили когда-то, что мухоморы ядовиты. Это означает, что какой-то человек, отравившийся такими грибами, рассказал остальным, что их есть не следует. Так опыт ОДНОГО становится опытом ВСЕХ. У животных, не обладающих второй сигнальной системой, все обстоит по-другому. Каждое из них должно САМО попробовать ядовитый гриб, чтобы убедиться в его непригодности. Потому никакие животные и не могут построить своей цивилизации, что со смертью каждой особи все накопленные ею знания безвозвратно теряются, в то время как человек учится и НА ЧУЖИХ ОШИБКАХ.

Однако восприятие окружающего мира глазами других людей, обучение за счет чужого опыта имеет опасные стороны, связанные с необходимостью полностью доверять источнику информации и учитывать возможность ее вольного или невольного искажения. Полученная в этом случае ложная информация попадает в память воспринимающего субъекта, формируя неправильный, а значит, неадекватный образ окружающего мира. Ибо, как говорил средневековый арабский мудрец Аль-Маварди, «не всякий осведомитель честен в своем сообщении».

Таким образом, вся эволюция человеческого развития должна была, с одной стороны, развивать способность людей учиться за счет других, совершенствуя вторую сигнальную систему, а с другой стороны — развивать защитные механизмы мозга, препятствующие проникновению в сознание ложной информации. Для оценки и проверки на истинность поступающих через вторую сигнальную систему сведений постепенно создавалась система своеобразных «фильтров», в которых происходило сравнение новой информации с информацией, уже хранящейся в памяти индивидуума. Эти фильтры, составляющие нашу внутреннюю «контрразведку», ни на минуту не прекращают своей деятельности, пока мы бодрствуем. Только во сне или в состоянии гипноза их работа блокируется, и в такие моменты ложная информация может беспрепятственно проникнуть в наше сознание. К сожалению, в мире слишком много лжи и обмана, чтобы беспечно относиться к этой проблеме.

Известный китаевед Харро фон Зенгер в своей книге «Стратагемы» приводит следующее высказывание, обнаруженное им в китайских рукописях:

«Речи о человечности и добродетели могут использоваться, чтобы добиться чего-то от других. Но нельзя позволять провести себя с их помощью по крайней мере в сражении — физическом или духовном. Как говорится, «жизненный опыт — это вопрос образованности, а здравый смысл в обращении с людьми основывается на махинациях». Наше время провозглашает себя цивилизованным. Но чем цивилизованнее общество, тем большее в нем место занимают ложь и обман».

Вероятно, в начальные периоды человеческой истории жестокие условия жизни первых людей не оставляли места обману, ибо цена лживого слова была слишком высока. И тогда слово обладало гораздо большей значимостью для человека, ибо оно могло заменить собой реальность. Теперь же мы привыкли не верить словам. Нас обмануть труднее, чем примитивных дикарей каменного века, но возможно, что вместе с детской доверчивостью к Слову мы утратили и возможность в полной мере приобщиться к его магической силе.

Наверное, именно о тех жестоких и благословенных временах детства человечества писал Николай Гумилев:

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.