Жизнь рядом с бомбой

В последний день мая 1978 года, когда газеты в Соединенных Штатах, а также за рубежом, описывали выпускные вечера в кампусах колледжей и одновременно специальную сессию ООН по разоружению, бессильную и безгласную, вымучивающую бесполезное постановление – даже не о разоружении, а всего лишь об ограничениях в области вооружений – один гражданин, Л. С. Бон, опубликовал в «Нью-Йорк Тайме» письмо. Я воспроизвожу это письмо: «Если больше делать, нечего, то специальная сессия ООН должна напомнить нам о том, какой противоестественный и опасный мир мы создали для наших детей».

Именно в это время года мы говорим нашим выпускникам, чтобы они были уверены в своем будущем: работать, любить, жить самой полной жизнью, доверять себе и своей стране, растить собственные семьи и, возможно, оставить мир чуть-чуть более совершенным местом» чем тот, в который они вступили.

Но печальная истина состоит в том, что мир, который мы преподносим этим застенчивым выпускникам, стоит на грани катастрофы. Вероятность начала ядерной войны в какой-то день, месяц или год ничтожна. Но никто не проживает жизнь за один день. Большинство из тех, кто размышлял о реальных фактах, согласен, что на протяжении периода в 20, 30 или 40 лет выпадает карта тотальной ядерной войны.

Благодаря безумному выбору какого-нибудь будущего Гитлера, по злой воле кого-нибудь из подчиненных или какого-нибудь, вооруженного атомной бомбой, Сараево, в результате эскалации конфликта в Африке или иа Среднем Востоке или благодаря нелепой случайности, реальным будущим нового поколения более чем вероятно станет смерть на войне или унылая борьба с последствиями этой войны. Кто из наших детей готов к этому? Сколь многие из них выбирают профессии, связанные с обеспечением возможности мира? Кто из них готов провести всю жизнь искалеченным, обожженным, облученным или ослепшим? Кто знает, как добывать пропитание в пустыне или выживать среди радиоактивных булыжников? У кого из них есть приборы или навыки, чтобы определить безопасность воды» почвы или натуральной пищи, и кто из них может с этим справиться? Кто готов бежать (и куда?) или рыть нору и жить в ней, возможно, месяцы и даже годы? Или ставить диагноз лихорадки, или лечить открытые раны своей жены или ребенка? Кто из них готов организовать своих выживших соплеменников, чтобы заново строить цивилизацию или опуститься до жизни дикаря, охотящегося на своих товарищей, которые в свою очередь охотятся на него?

При отсутствии всеохватывающего ядерного разоружения обеспечить мирное будущее – это проект заведомо наивный и нереалистический. При нынешнем'положении вещей ядерная война скорее всего будет событием того века, который охватывает жизни наших детей.

Но мы вряд ли относимся к этому как к самой главной проблеме. Две трети живущих ныне людей никогда не знали мира без ядерной угрозы. Само представление о мире без висящих ядерных снарядов и боеголовок с каждым десятилетием тускнеет. Практически все «серьезные» люди в Вашингтоне и повсюду рассматривают мир, свободный от ядерного оружия, как бесхитростную приманку, годную только для политических речей в ООН. Даже объявленной целью ОСВ не, является полное исключение ядерного террора (называемого, разумеется, ядерный сдерживанием), но только его стабилизация.

На мой взгляд, у нас есть выбор. Мы можем быть «травмированы» психологически, потрясены до глубины души, а потому стремимся к серьезным акциям в связи с ядерной войной и современным ядерным оружием, считая это первостепенной задачей нашей общественной политики и частной жизни. Или мы можем ждать, пока нас не уничтожат физически через пять, десять и двадцать лет бомбами и снарядами, которые мы и Москва так старательно копим для нашей «обороны».

Ядерный террор – ядерное сдерживание -^означает жизнь рядом с бомбой. Возможно, это будет единственно возможный вариант, если нашему поколению, которое избрало этот путь, также суждено умереть от бомбы. Но как же наши дети?

Я перечитал фрагмент, начинающийся словами: «На мой взгляд у нас есть выбор. Мы можем быть «травмированы» психологически и потрясены до глубины души…». Не опоздал ли я? Что я здесь предлагаю: посмертный диагноз или своевременное предупреждение?

Я вспоминаю месяцы и недели перед первой мировой войной. Вспоминаю также месяцы и недели перед второй мировой войной. И вновь знакомые фразы, одни и те же слова, те же самые призывы к немногим слышащим, чтобы возвестить о надвигающемся бедствии, и то же самое внешнее безразличие подавляющего большинства современников. Я уже достиг восьмидесяти трех лет. Я слишком долго хранил в себе самый непопулярный свой призыв. Когда выявляется психологическая «травма», требуется время, чтобы наступило «потрясение». Согласно психоаналитической терминологии, «запальник» управляющий психологическим процессом, называется, в зависимости от особенностей своего действия, сопротивлением или проекцией. И если он горит слишком долго или сопротивляется чему-то слишком важному, он может изменить направление и вызвать раскол личности или деперсонализацию. Сопротивление принимает бесконечно разнообразные формы: оно может выражаться в неспособности к общению, речи или деятельности, в неправильном суждении, в пренебрежении к благоприятным возможностям и отказе исполнять долг. При проекции эмоции направлены против меня самого – облегчающее наказание.

В течение двадцати восьми лет на глазах поколения, теперь уступающего дорогу следующему, этот психологический «запальник» вынуждал научное сообщество проходить через все грани распада, чтобы помешать себе и другим увидеть, каким было, наше общее прошлое.