Тень смерти

Видения мира в момент столкновения с огненным телом, становящиеся еще более масштабными и угрожающими, или фантасмагории небесной бягвы – все это до некоторой степени напоминание о событиях, свидетелем которых было перепуганное человечество, оказавшееся на грани уничтожения. Такие видения вновь и вновь появляются в минуты экстатических состояний, в поэзии экзальтированных лириков, в снах и кошмарах обычных людей. Высокие волны, поднимающиеся, а потом обрушивающиеся вниз; сотрясающие всю землю толчки; огненный дождь, льющийся из космоса; пылающие горы, взрывающиеся, когда их настигает приливная волна; волны, несущие глыбы на другие горные хребты, которые сами только что возникли на месте равнин – эти и сходные с ними видения объемлют почти весь репертуар бессознательного в человеке. Время от времени они поднимаются на уровень подсознания, а оттуда – в сферу поэтического прозрения или, как может случиться, в ночные кошмары людей, которые могут проснуться в холодном поту.

Обнаруживая в столь многих случаях неприкрытое отражение событий, свидетелями которых были наши перепуганные предки, событий, многие из которых связаны с природными потрясениями, происшедшими тридцать четыре столетия назад, я искал также аналогичного отражения опыта предков, которые, пережив разрушительные катастрофические события, мучались в сумраке, окутавшем мир. В книге «Столкновения миров» я показал, что выражение «тьма смертная» определяло условия, которые явились результатом посещения нас неким блуждающим небесным телом, ставшим в недавнее время планетой Венера. И я ссылался на незамеченный стих Иеремии (2:6) о населении пустыни, погрузившемся в Тень Смертную; еврейские источники утверждают, что всем этим людям суждено было погибнуть в пустыне. Германская мифология обозначает эту ситуацию понятием СоеНегсЬеттегипд.

Древние мексиканские предания, сохраненные в священных обрядах,, говорят о глубокой мгле, которая почти четверть века обволакивала западный континент, и я повторяю здесь одну обобщающую цитату из книги Шарля Этьена Брассера, исследователя и археолога девятнадцатого века: «Долгая ночь царила над всем американским континентом, о которой предание говорит с отвращением: не было больше солнца над этим разрушенным миром, который порой освещался только страшными пожарами, демонстрирующими весь ужас положения маленькой кучке человеческих существ, уцелевших после этих бедствий»¹. В разделе «Тьма Смертная» («Столкновения миров») я упоминал о письменных источника^ на других древних языках, связанных с тем временем, когда небо было в обломках, день стал темным и темнота длилась целые десятилетия, а Землю населили ядовитые паразиты.

Поколение Тени Смертной почти полностью вымерло, и его потомство появилось в исключительно травмирующих условиях умирающего мира. Согласно одному исландскому преданию, во время мрачного Фимбульветра (зимы перед гибелью богов) выжила только одна человеческая пара. Все это должно было отложиться в реально чрезвычайно богатой, но обреченной на подавление подсознательной человеческой памяти.

Один из моих друзей, зная о моих разысканиях, послал мне следующее стихотворение Байрона «Тьма»:

«Я видел сон, не все в нем было сном.
Погасло солнце яркое, и звезды
Без света, без путей в пространстве вечном
Блуждали, и замерзшая земля
Кружилась слепо в темноте безлунной.
За утром утро шло без света дня,
О всех своих страстях забыли люди,
И в ужасе застыли осе сердца
В эгоистической мольбе о свете.
Все жили у костров: дворцы'и троны
Монархоз венценосных, и дома,
И хижины; домашние все вещи
Сжигались – так исчезли города,
Сходились люди у жилищ горящих,
Чтобы друг на друга раз еще взглянуть,
А жившие у факелов вулканов
Счастливее других себя считали.
Весь мир жил в ужасе одной надеждой;
Леса зажгли, но и лесной пожар
Недолго длился, догорали с треском
Стволы деревьев – и сгущался мрак.
А пламени отчаянные вспышки
Какой-то неземной, ужасный вид
Всем лицам придавали, и одни,
Упавши ниц, рыдали, а другие
Задумчиво сидели улыбаясь;
А третьи погребальный свой костер
Питали топливом и беспокойно
Глядели ввысь, на сумрачное небо,
Покров земли умершей, и, во прах
Повергнувшись, с проклятьями вопили,
Зубами скрежеща; и птицы с криком
Махали крыльями, боясь взлететь,
Все звери стали робкими, ручными,
Гадюки ползали у ког толпы,
Шипели, извиваясь, не кусая…
… Любовь исчезла:
Одна лишь мысль осталась на земле –
О смерти неизбежной и бесславной.
Всем внутренности волчий голод грыз,
И люди мерли, их не хоронили;
И жадно тощие съедали тощих.
Пустынею безлюдной стал весь мир,
Лишенный света, зелени и жизни,
Стал комом смерти, комом твердой глины…»
(Пер. М. Зенкевича)

Эта фантазия Байрона не родилась по воле поэта, извлекающей творческий эликсир из ничего, оживляющей образы и ситуации, им изобретенные и никому больше не известные.

Детали этого стихотворения – вулканы, сверкающие во тьме, внезапно обезлюдевший и обнищавший мир, стаи обезумевших от страха диких птиц, которые порхали над землей, пребывавшей в тисках голода и отчаяния, – казалось, явились отзвуком каких-то древних воспоминаний. Байрон, по-видимому, не осознавал сходства с ситуацией времен Исхода и блужданий в пустыне, когда он развернул перед читателями эту картину мира, близящегося к концу. Но именно так выжившие после первого удара, столь разрушительного, как мы знаем, должны были видеть свое существование в мире погибающем и не подлежащем воскресению: разве это не то самое реальное событие, которое было похоронено в человеческой душе более тридцати веков – унылая картина, где стаи птиц безнадежно парят над землей среди оголодавших путников в мире, окутанном пеплом?

В книге «Земля в перевороте» я попытался показать воздействие изменившихся экологических условий на животный мир, даже притом, что человек мог и не иметь об атом непосредственных впечатлений. Я нарисовал картину так, как она\мне виделась через сохранившиеся кости и камни: «В изменившихся условиях, среди климатических превратностей, среди высохших пастбищ, среди растений, которые не годились в пищу, или при отсутствии животных, которые могли бы стать добычей, эти немногие последовали за прочими в изнурительной борьбе за существование, уступив в конце концов в борьбе за выживание видов.

Горящие леса, надвинувшиеся моря, извергающиеся вулканы, затонувшие земли взяли основную дань; бесплодные поля и сгоревшие леса не предлагали благоприятных условий для тех испуганных и одиноких, которые выжили, и внесли свою долю в процесс уничтожения».

Лорд Байрон не описал эсхатологической картины умирающего мира будущего, хотя сам считал, что сделал именно это: он черпал из общего для всех людей, и даже для животных, источника.