Иллюзии человечества

осьмидесятилетнии создатель психоанализа не _ исчерпал еще своих открытий и провидений. Вытесненная мысль требовала словесного выражения. «Если мы будем рассматривать человечество в целом как единичного индивидуума, мы обнаружим, что оно тоже слишком привержено иллюзиям, которые неподвластны логической критике и противоречат реальности. Если, несмотря на это, они (иллюзии) способны с такой силой захватывать людей, то исследование приводит нас к тому же объяснению, как и в случае с единичным индивидуумом. Они обязаны своей властью определенному элементу исторической истины, который выносят из забытого доисторического прошлого»¹.

Фрейд говорит здесь об иллюзиях человечества, следовательно о тех иллюзиях, к которым мы все прячастны и которые глухи к логическим доводам; в глубине своей, однако, они является истбрической истиной.

В чем же тогда состоит эта истина, событие, которое когда-то потрясло человеческий род, травмировало его, отравило и обожгло разум всех последующих поколений? Что это за вечерняя сказка? Является ли она младенческим озарением'каждого ребенка? И происходит ли эта драма столь уж обязательно, как об этом говорил Фрейд? Следует ли признать естественный процесс воспроизводства, хотя и не вполне свободный от травматических элементов, сплошным отклонением? Разве пресловутое убийство отца сыном это и есть «историческая истина»? А если это так, то какая историческая истина воскрешает невроз у самок? Или только самцы поражаются иллюзиями человеческого рода?

Фрейду не хватило последнего озарения. В те годы, когда от бича самых преступных людей сжимались от страха сердца и бледнели лица, еврей Фрейд в некогда счастливой Вене, обреченный теперь в течение пяти лет (1933- 1938) каждый день видеть на улицах знамена со свастикой и отряды штурмовиков, стучащие а двери, был призван своим «к1», а также своим суперэго вслушаться в едва слышный голос из еше более дальних глубин. В те страшные ночи, когда болела его челюсть, пораженная раком, забытый даже своими пациентами (из письма Фрейда А. Цвейгу), он был ближе, чем когда-нибудь, к «исторической истине», ощущая, по крайней мере что он еще до нее не добрался, как считал прежде.

Мы следовали за ранними наблюдениями Фрейда о том, что травматический опыт психического или физического характера часто вызывает амнезию. Далее мы последовали за теорией Фрейда, в соответствии с которой жертва амнезии или отвергает эту травму или пытается ее заново пережить.

Когда Фрейду позднее удалось глубже проникнуть в человеческую душу, где рассеяны запрятанные родовые воспоминания о травматическом опыте наших предков, мы еще раз, теперь уже затаив дыхание, пошли за ним. Но на этот раз мы знали, что он потерпит неудачу. Великая травма человечества – это не то, что он воображал: убийство отца и овладение матерью, совершаемые взрослыми сыновьями, уже способными победить отца-тирана в пещере. И симптоматично, что, следуя собственному поведенческому диагнозу, Фрейд в своей последней книге вернулся к дням Исхода, чтобы продемонстрировать феномен скотомы: никаких казней, никаких природных потрясений, никаких ужасных испытаний на горе Синай, только побитие в пустыне камнями Моисея, символа отца, детьми Израиля¹.

Фрейд почти не ошибся в своем диагнозе, когда написал, что человечество живет в состоянии иллюзии, но он оказался неспособен определить его этиологию, т.е. сущность травматического опыта. В сравнении со структурой коллективной амнезии, синдром которой я впервые осветил в книге «Столкновения миров», амнезия, случающаяся у единичной жертвы, непосредственно следуя за травмой, не составляет точной ей параллели: коллективный разум не сразу забывает то, через что он прошел. Нас особенно интересуют два способа передачи наследия: сознательные устные, а позже и письменные свидетельства и бессознательная родовая память, унаследованная и время от времени пробуждающаяся при соответствующих обстоятельствах.

Психоанализ, в том виде, как он сейчас практикуется, игнорирует более глубокие озарения Фрейда. Но не желая вчитываться в показания свидетелей того, как небесный и земной порядок превратился в хаос – ужас, леденящий до мозга костей – психоанализ благоразумно не последовал за Фрейдом и остановился перед гораздо более решительным шагом, не признав важности роли биологического наследования приобретенных характеристик в коллективных ментальных сферах. Однако располагая'некоторыми представлениями о том, что же произошло с человечеством в далеком прошлом, мы могли бы прийти к новым возможностям и понять внешние проявления множества неврозов.