Никто не должен подвергаться принуждению, умаляющему его свободу иметь убеждения по своему выбору.

(Декларация ООН (Генассамблея, 13 ноября 1981 г.))

Внушение давит на психику, на эмоции и жестоко корректирует ее в нужном суггестору направлении.

А убеждение берет в оборот интеллект пиплов, каким бы крошечным он бы ни был, особо не прессуя его психику, но и не давая ей передыху и расслабухи.

Убеждение — это вам уже не древняя Азия. Это, пацаны, современная Европа.

Раз можно ловить души внушением, коим уже века мастерски владеют попы, то зачем же пудрить мозги европейскому обывателю еще и убеждением?

Такой вопрос тут же возникнет у всех мало-мальски внимательных читателей.

И тут же они получат от меня… Нет, вовсе не зуботычину и пару щелчков по любопытному носу.

Внимательные читатели будут вознаграждены моим одобрительным цыканьем, удостоены поощрительным причмокиванием, а также им будет пожалован почтенный ответ на их закономерный вопрос.

Ответ заключается в том, что, начиная с конца Средневековья, в Европе стремительно росло число ушлых пиплов (особенно — горожан, особенно — ростовщиков и торговцев), которым впарить всякую мистическую чепуху было уже невозможно (даже несмотря на все героические усилия старательных добряков-инквизиторов, изо всех сил избавляющих общество от умственно здоровых перцев).

Да, ушлых бюргеров уже дешевкой-внушением взять было нельзя. Их надо было убедить.

Но для этого потребовалась школа, где учили бы большему, чем проповедовать лопухам всякую чушь. И такая школа появилась.

Однако — не сразу. Борьба убеждения с внушением шла века. С помощью пушек, денег и… И, как ни странно, философии. Поначалу — архисуевернейшей…

Богатеющие век от века буржуи из европейских городов желали обеспечить своих отпрысков хорошей работенкой.

Но соревноваться с феодалами в обретении для детишек непыльных вакансий, требующих знатного происхождения и не требующих ума, буржуи не могли.

Оставались свободными только те места, где надо было иметь голову, а в ней — ум и знания.

Знания давало университетское образование.

И, чтобы обеспечить потомство лучшими шансами на продвижение по карьерной лестнице, буржуи пытались раздобыть своим чадам ученые степени.

Образовательный бизнес начал процветать…

Процветание же университетского обучения в условиях тотального идеологического пресса церкви (каким-то дурацким предложение получается — ну да хрен с ним) привело к развитию богословских дисциплин и, больше всего, самого богословия как дисциплины.

Эта дисциплина породила схоластику, которая объединила в себе самые передовые достижения философии и самые дикие предрассудки и суеверия той поры.

И я (в душе и сам — чудило-мистик, изувер-суевер и плакальщик-богомолец) восхищенно снимаю перед этим созданием больного европейского разума свой замусоленный кепарь с обритой наголо и густо покрытой татуировками и страшными сабельными шрамами бедовой головушки.

Ибо с ее помощью (не с моей бильярдно-шаровой головы помощью, конечно же, а с помощью схоластики) по дороге от тупого средневекового внушения к возвращенному человечеству античному убеждению через здравый смысл будущего Возрождения был сделан важный и, не побоюсь этого слова, прогрессивный довольно-таки шаг.

Первым пошел по этому замысловатому пути Пьер Абеляр (1079–1142) — французский философ и богослов.

После того, как его кастрировал мстительный каноник Фульберт (дядюшка обесчещенной шкодником Пьером девицы Элоизы), Абеляр перестал повесничать и занялся пристойными делами. В основном — схоластикой.

Кастрация не отняла ума у нашего героя (вот и верь ученым, утверждающим, что гениев без тестостерона не бывает) и он мастерски продолжил традицию софистической псевдологики, разработав схоластическую диалектику как метод логического анализа противоположных суждений в своем сочинении "Да и нет".

В данном опусе Абеляр решительно выступал против принижения значения логики в процессах познания и изложения его результатов.

Однако совершенно зря он окунулся в уже набивший оскомину еще древним грекам спор о том, как найти среди объемного арсенала риторических приемов, те, которые бы исключили вранье.

Сам по себе, пацаны, этот спор просто глуп.

Ведь даже в нашем насквозь просвещенном и донельзя политкорректном третьем тысячелетии манипуляторы от политики, религии и бизнеса все чаще и чаще используют в качестве аргументационной базы достижения науки.

Используют их с азартом и широким размахом, успешно пудря мозги одуревшему от обилия информации и стрессов обывателю.

И сколько, там, ни говори о «логике», «софистике», «диалектике», «эристике» и прочей казуистике, а истинность любого предположения, как и тысячи лет назад, подтверждается исключительно практикой. И никуда от этого не денешься, пацаны, хоть напиши миллион трактатов и произнеси миллиард речей.

Чем же тогда ценен взгляд Абеляра на эту проблему? Тем, что французский богослов в несколько закамуфлированном виде (время не способствовало откровенности) показал, что задача убеждения состоит не в том, чтобы заниматься безнадежным поиском вечных истин. А в том — чтобы исследовать законы рационального мышления и умело использовать их для управления пиплами.

Абеляр, пацаны, оказал серьезное влияние на схоластику.

Его идея о том, что существование всяких трансцендентальных штучек можно доказать на богословском диспуте, используя свой мыслительный аппарат, а не дыбу в застенках инквизиции, сильно продвинула вперед интеллектуальное развитие Европы.

Сказать, что схоластика — это богословская риторика, значит, ничего не сказать.

Схоластика — это сплав высокого ораторского искусства, совершенно бредовой мистики и разношерстной философии.

Отличает эту школу то, что целью всех ее убежденческих изысканий является разработка доказательств существования Бога в его канонической христианской интерпретации, а не денежный расчет или политические амбиции.

Главное в схоластике — отказ от чуда, как единственного подтверждения истинности религиозных басен.

То есть — схоласты вытащили упирающееся человечество из болота глухой шизофрении и повели его в царство легкого идиотизма.

Предпочтение в схоластике отдается диалектике и силлогистике, а попросту говоря — старой, до боли знакомой, классической софистике.

Схоластов отличала непоколебимая уверенность в том, что все проблемы можно решить на диспуте, вместо лабораторий и цехов.

Недостатками этого метода являются: безразличие к реальным фактам и достижениям науки и техники.

Подавляющее большинство схоластов были занудами и сумасбродами.

Интересен, пожалуй, лишь Уильям Оккам (1285–1349).

Он является, на мой взгляд, наиболее значительным схоластом. Уже хотя бы потому, что попытался изящно и ненавязчиво убрать Бога из науки.

Оккам изобрел так называемую "бритву Оккама", знаменитое: "Не следует делать с большим то, что можно сделать с меньшим".

Эта фраза со временем переросла в популярнейший афоризм: "Сущностей не следует множить сверх необходимого".

В переводе на более современный язык, это значит, что если сущность какого-либо явления легко объяснима, то незачем плодить по ее поводу множество нелепых гипотез.

Эту мысль позднее взяли на вооружение материалисты. Они рассуждали примерно так: ежели сущность горения поленьев заключается в окислении под воздействием высокой температуры углерода дров кислородом воздуха с выделением в атмосферу углекислого газа, то незачем приплетать к данному явлению еще одну сущность, например — божественное предопределение сгоранию древесины до пепла с выделением дыма.

В целом же, средневековые схоласты не внесли в убеждение чего-либо кардинально нового по сравнению, допустим, с античными софистами (о них позже), зато смело вступили в бой с дешевым поповским охмурением масс за счет внушения.

Настоящая же эра убеждения была еще впереди…

А теперь переведем убеждение на язык психпрограммирования.

И что получим? А получим следующее:

1. Гипноз — ковыряние в подсознании у клиента в кодовом режиме на уровне простейших команд.

2. Внушение — объединение команд в простейшие программы (операция идет на стыке подсознания и сознания).

3. Убеждение — операции на сознании пиплов программами средней сложности.

А если перевести убеждение на язык чисто конкретной глобальной модерации, то мы получим… э-э… А вот что тогда мы получим:

1. Гипноз незаметен потому, что охмуряемый пипл находится в отключке, тактично называемой "гипнотическим трансом".

2. Внушение прикрывается контентом из опорных фраз и прочей словесной шелухи.

3. А убеждение использует имплантацию программы (называемой водочно-чесночной чернью "образом мышления") в процесс самостоятельного интеллектуального труда клиента.

И эта программа формирует поведение манипулируемого существа так, что тот, бедняга, полностью убежден, что все его действия являются результатом собственной интеллектуальной деятельности.

И не надо тут горласто орать или проникновенно шептать, делая гипнотические пассы трясущимися с похмелья руками. Достаточно подкинуть клиенту нужную брошюрку или журнальчик с нужной информацией, которая вопьется в мозги читателя, словно пиявки в пухлую ягодицу свежеутонувшей губернаторши.

В эпоху европейского Возрождения, круша, топча и пиная схоластику, лихо развивается судебное и парламентское красноречие.

Схоластика же, выполнив свою скромную задачу сохранения для потомков наследия античной риторики, сходит со сцены (придя к нам полтыщу лет спустя в виде марксистской казуистики).

Набирает обороты письменная форма обсуждения спорных вопросов — полемические трактаты, памфлеты, открытая для публики переписка и т. п.

Энергетический заряд, полученный от Возрождения, инициировал у народов Европы стремление к этнической независимости в культуре.

Пошло ударными стахановскими темпами формирование национальных школ письменной художественной речи, отвергающих космополитскую латынь и маразм сидящих в Ватикане старых козлов.

Оттачивание мертвой речи повлекло бурное развитие речи живой.

В ней приоритет получило убеждение.

Если гипноз и внушение — это зависящее от умелости их использующего пипла искусство, не особо обремененное правилами и систематизацией, то чистое убеждение, несомненно, наука. Почти что математика.

Однако чистое убеждение — скучная и малопользительная штукенция.

На практике же, пацаны, умные ораторы всегда скрещивают приемы убеждения с приемами гипноза и внушения.

Больший вклад в науку об убеждении внес Фрэнсис Бэкон (1561–1626).

То был довольно талантливый английский философ и государственный деятель. Он поставил во главу угла истинности любой теории — ее подтверждение фактами.

Реальный опыт (то бишь — результат) Бэкон противопоставил схоластике и этим самым водрузил на ее могилу самый тяжелый камень, какой только можно было поставить.

Основная задача, которую поставил перед собой дока-англичанин, состояла в бесшабашной отмене аристотелевского наследства — дедукции (принцип: от правдоподобной общей версии (гипотезы) к мелкому частному умозаключению) в качестве системы обоснования истинности знания.

На ее место старина Бэкон решительно водрузил логику житейской мудрости и научных изобретений — индукцию (принцип: от серии частных случаев к обобщению, к пониманию закономерности или даже к открытию целого закона), которую считал единственно правильным методом познания и призывал к постепенному восхождению от единичных фактов к общим выводам.

Индукция это та часть логики, которая (в отличие от дедукции) зомбирует пиплов приведением массы красноречивых примеров из жизни.

Например, если кто-либо из оппонентов утверждает, что миру грозит культурная деградация, то не следует сразу же оспаривать этот тезис. Следует привести пример прогресса культуры в одной стране (кино, балет, писатели). Потом — в другой. Затем — в третьей. В пятой. В десятой.

И когда утомленная обилием фактов публика полностью поверит в то, что на культурном фронте все идет отлично, только тогда, в соответствии с индукционным методом, указать противнику на то, какую глупость он сморозил про упадок мировой культуры.

Впрочем, сам Бэкон, несмотря на то, что создал идеологию Нового Времени, как теоретик ораторского искусства, не производит особо сильного впечатления.

Старик искал в технике убеждения инструмент нахождения истины, а надо было искать инструмент манипуляции.

В результате — истину он не нашел и даже не смог построить сколь-нибудь убойную систему охмурения сапиенсов с помощью своей хваленой индукции.

Блез Паскаль (1623–1662) — французский ученый-универсал, любитель логики, философии, физики, литературы и математики одновременно. Вел острую полемику с упырями-иезуитами, что отразилось в его остроумных "Письмах к провинциалу". Сочинил трактат: "О геометрическом уме и об искусстве убеждать". В нем попытался обосновать на основе своих достижений в математике теорию доказательства и ее роль в укоренении путем убеждения в сознании пиплов долгоиграющих программ.

То есть: дружище Блез считал, что убойность убеждения зависит от некоей «истинности» содержащихся в информационном пакете сведений.

Опять тупиковый замысел (идущий еще от гениального путаника Аристотеля) — найти независимые от ситуации истины, которые, мол, сами по себе сделают из плута, бандита и ворюги мирного, честного и послушного обывателя.

Увы, то, что эффективно в геометрии Евклида и в формальной логике, почти никогда не приносит пользы в столь сумасшедшой каше, каким является наш социум.

Все подобные мертворожденные теории не учитывают такого факта, что поведением сапиенсов руководит не только разум, но еще и масса других, расположенных в организме командный центров, стимулируемых подсознательными влечениями, страхом, тоской, любопытством, яростью, обидой и пр.

Все куряки и алкаши мира знают о вреде употребления никотина и этанола.

Однако даже миллион самых маститых научных светил Вселенной не смогут убедить наших добровольных жертв рака легких и цирроза печени завязать к едрене-фене со столь вредными привычками.

Так что, влиять на пиплов лучше, не взывая к их разуму, а используя скрытые желания и неосознанные мотивы.

Антуан Арно (1612–1694) и Пьер Николь (1625–1695) — французские философы и логики. В своем труде "Логика, или Искусство мыслить" подошли к интереснейшей теме: самоконтролю перца над тем, как он думает.

Хотя, я считаю, главное — о чем думать.

Но для того времени и вопрос "как?", был весьма свеж и оригинален.

Более того, уверен, что вопрос о структуре и направленности внутренней речи человека, зачастую называемой «мышлением», чрезвычайно актуален и для нашего XXI века.

Все больше электроники подчиняется человеческому голосу.

А наш внешний голос — прямое отображение внутреннего.

И с каждым годом любая ошибка нашего замусоренного бредовыми монологами «Я», отраженная в звуках речи будет все более и более опасна, поскольку будет мгновенно исполняться послушной автоматикой.

Хорошо поставленный внутренний голос легко отразит все атаки на разум. Правда, бывает, что он начинает подчинять себе волю носителя и расщеплять его сознание.

Но, что поделаешь, ничего в этом мире не приобретается даром.

За все надо платить. Иногда — и шизофренией.

Правда, предупрежденный мной бдительный пипл заплатит меньше в дважды. А то — и в трижды.

Вернемся, однако, к нашим французам.

Увы, вместо учебника с методикой развития навыков рационального управления собственным рассудком, они вытащили на свет Божий весьма замшелые мысли типа: "Из-за пристрастности или недобросовестности противнику приписывают то, что далеко от его мнения, чтобы получить преимущество в споре, или же ссылаются на следствия, которые, как полагают, можно вывести из его учения, хотя он не признает".

Плюсом той винегретно-компотной каши, которую вывалили на читателей Арно с Николем является то, что они, тем не менее, попытались назвать вещи своими именами.

По их мнению: есть настоящая логика — инструмент чистой науки.

И есть некая «паралогика» — умение добывать убедительные доказательства и связывать их между собой в крепкий монолит.

Казалось бы, следующим шагом у Арно и Николя должна была стать концепция паралогики (псевдологики), искусства софистических умозаключений, блоками уложенных для использования в дискуссиях и выступлениях-монологах.

Но этого, к моему глубочайшему сожалению, не произошло.

Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716) — немецкий философ, логик, математик и физик. В логике Лейбниц ставил перед собой довольно глобальную цель. Он хотел добиться решения всех проблем человечества (в политике, экономике, дипломатии, этики и пр.) с помощью вычислений.

Основой таких действий, считал Лейбниц, служат ясность и непротиворечивость рассуждений.

Лейбниц впервые сформулировал закон достаточного основания, одновременно проанализировал разновидности недостаточных оснований и приемы, позволяющие их скрыть или представить в качестве достаточных, например, при разводке словоблудами-политиками лохов-избирателей.

Идеи старины Лейбница актуальны и для нашего время. Попытки отбросить присущий каждому представителю рода человеческого субъективизм и с помощью одной только компьютерной техники решать стоящие перед современной цивилизацией задачи становятся с каждым десятилетием все более продуктивными.

А еще Лейбниц интересен тем, что защитил отвергаемую еще с Возрождения схоластику, требуя, чтобы отработанные столетиями приемы использования силлогизмов не пропали зря.

Эта мысль проходит красной нитью в "Новых опытах о человеческом разумении автора системы предустановленной гармонии": "Я думаю, что изобретение силлогистической формы есть одно из прекраснейших и даже важнейших человеческих открытий человеческого духа".

Иммануил Кант (1724–1804) — наш земляк, коренной житель Калининградщины, философ, логик и наверняка любитель хмельного кваса, печеной картошки и сисястых доярок.

Моня Кант взамен обычной логики придумал свою — «трансцендентальную».

Формальная логика изучает, как утверждал наш умненький зема, реальные ситуации. А так как у каждой ситуации свои специфические черты, то происходит путаница и в ней гибнет истина.

Трансцендентальная же логика, как считал ее создатель, опирается на нечто общее, на то, что присуще всем ситуациям данного класса, даже если ни одной из них еще и нет в помине. И это, дескать, дает возможность заранее (априорно), не изучая конкретику проблемы, решить ее, основываясь на вечных, независимых от реальности, чистых и незамутненных личным опытом истинах…

С созданием новой ("честной") логики Кант полностью облажался.

Но в его деятельности на почве логики, пацаны, есть два плюса.

Первый. Кант довел до абсурда идею, портившую научную мысль еще со времен Платона, о так называемых "вечных истинах".

И теперь уже никто из уважающих себя мудрецов никогда не наступит на эти грабли, рискуя прослыть полным идиотушкой.

И хотя были и много позже всякие там чудики-мудики, увлекающиеся трансцендентальными штучками (этими позорными гадостями грешил даже Гегель), однако тема была уже закрыта. По крайней мере — для убеждения как науки, сочетающей индукцию и дедукцию, но не ждущую ни от той, ни от другой божественного откровения.

Вообще же, в публичном выступлении легче зажигать эмоции аудитории индуктивно, на единичных примерах. Рассказанное в деталях жуткое убийство одного ребенка, по эффективности в тысячу раз убойнее, чем сухое перечисление фактов о гибели миллионов людей.

Второй. В Кенигсбергском университете Кант в течение сорока лет преподавал обычную формальную логику.

В 1800 году издается его опус "Логика. Пособие к лекциям".

Там есть занятные мысли. Например: "Я не буду спрашивать, что познает рассудок? Как много он может познать? Как далеко простирается его познание? Это все — метафизика. А в логике любопытен лишь один вопрос: как разум познает себя самого без тех знаний, что может дать опыт?"

Отличный вопрос. Жаль, он остался без ответа…

Артур Шопенгауэр (1788–1860) — немецкий философ и литератор. Написал в свое время достаточно нашумевшую, довольно наивную, но весьма забавную книжку — "Мир как воля и представление".

Но нас она, пацаны, совершенно не интересует. Для нас интересен его практически никому неизвестный труд "Эристическая диалектика".

Под диалектикой Шопенгауэр подразумевал умение решить проблему в процессе беседы, а под эристикой — искусство ведения спора. Цель эристической диалектики Шопенгауэр видит в усовершенствовании техники достижения победы в дискуссиях.

Вот одна из мыслей "Эристической диалектики": "Уже древние пользовались словами «логика» и «диалектика» как синонимами. И такой порядок вещей сохранился и до наших дней".

Да, так оно и было в древности.

Однако и в Новое время, некоторые специалисты, в особенности, наш земляк Кант, термином «диалектика» обозначали пугающее их "софистическое искусство спора". А наименование «логика» предпочиталось всеми, как нечто более невинное, не связанное с уловками софистов.

Между тем, все это — одно и то же! Клянусь ушами академика Велихова!

И одно время оба слова — «диалектика» и «логика» — совершенно правильно использовались как синонимы, выражая нечто такое из области убеждения, что обладало фундаментальной непротиворечивостью на любой стадии изложения.

Но, как поют бойскауты у костра: "Недолго бабушка плясала — настали быстро ей кранты".

Сейчас уже и не поймешь толком, что эта пара терминов обозначает.

Я-то, конечно, знаю. Но пока не скажу.

В общем, стоит только пожалеть о том, что такая терминологическая путаница идет еще с древних времен.

Вот и недотепе Шопенгауэру тоже легче было создать новый термин — "эристическа диалектика", — чем признать тот факт, что в споре хороши любые средства, будь то диалектика, софистика, логика, эристика и пр.

А ведь, по большому счету, говно вопрос. И наш милый зайчик, Шопенгауэр (и это видно из его работы), уже очень близко подскакал к откровенной констатации данного факта. Однако напужался, видать. Трусишка.

Уильям Минто (1845–1893) — шотландский логик, автор учебника "Дедуктивная и индуктивная логика". Предпринял неудачную попытку классификации заблуждений, не понимая, что в каждой истине есть доля заблуждения, а в любой фантасмагории есть хоть чуть-чуть здравого смысла.

И никто за тысячи лет пустых базаров, за века научных открытий и войн не додумался до очень простой мысли.

А я додумался.

Мысль же сия такова: любой инструмент от электронного микроскопа до трехэтажного мата всего лишь выполняет свою функцию. И сам по себе не является истинным или ложным, как не является нравственным или безнравственным кинескоп телевизора, передающий по одному каналу христианскую проповедь, а по другому — порнографию.

Новое время… Это не только эпоха разных там научных споров, всяких антирелигиозных рассуждений и прочего мирно-сладенького балабольства.

Это еще, друзья мои, и такое необычайное явление, как революция.

И пусть меня запинают насмерть своими лакированными штиблетами все историки мира, но я никогда не назову скучные игры англичан с ограничением монархии — революцией.

А вот Великая Французская революция — это настоящий прорыв в истории цивилизации…

Европейское общество к середине XIX века уже созрело для катаклизмов.

Признаки приближавшегося социального взрыва были уже видны даже невооруженным взглядом.

В 1748–1749 годах в разных провинциях Французского королевства и самом Париже вспыхивали народные волнения, достигавшие порой внушительной силы.

Из рук в руки передавали бойкие стишки с призывами к свержению короля.

Все чаще шепотом произносилось запретное слово «революция».

Правда, зачмыренный аристократами французский обыватель покамест подразумевал под этим нечто опереточное, по британскому типу — свергли одного короля, да и пошли пить пиво за здоровье нового.

В 1775 году во Франции произошло кровавое крестьянское восстание, так называемая "мучная война". Оно было подавлено, но смута продолжала ходить по французским городам и весям.

Да и не только по французским.

В английской Америке поднялась буза.

Отряды сепаратистов в 1774 году начали лихо резать госчиновников, мешающих местным паханам крышевать бурно растущую тамошнюю промышленность.

Эта вооруженная братва удачно била местных слуг правопорядка и нагнанных в прерии солдатушек из метрополии, отнюдь не горящих желанием подыхать за кошели жиреющих на колониальной торговле лондонских барыг.

В Австрии и Швейцарии, в Италии и России в последнюю треть XVIII века жутко возросшая пассионарность населения в совокупности с полуголодным его существованием влекла простолюдинов на бунт.

Взбунтовавшееся быдло бросало во власть имущих камни и вопило: "Па-а-а-адлы!"

Власть на такие закидоны почтенно отвечала картечью и виселицами…

Но вернемся во Францию.

14 июля 1789 года — День уничтожения мрачной тюремной крепости Бастилии — стал великим днем не только в истории смут, переворотов и прочего социально-революционного кипиша.

Этот день, пацаны, возвестил всем нам начало новой эпохи в ораторском искусстве. Эпохи возрождения убеждения (возрождения, в смысле — после гибели античной школы убеждения)

13-14 июля 1789 года достигли пика идущие уже несколько недель подряд по унавоженному помоями и фекальными массами Парижу стихийные митинги и собрания.

Смысл речей, как и положено для эмоциональных выступлений, не был философски глубок: жалобы на равнодушие властей к судьбам простолюдинов, обвинение дворян в роскошной жизни на костях народных масс, призывы к расправе над "кровопийцами и угнетателями".

Постоянная накачка словесным наркотиком перевела речи выступающих от убеждения к внушению.

А оно, в свою очередь, подавило у голодной и искусанной клопами и вшами биомассы инстинкт самосохранения.

И обезумевшие толпы готовы были теперь и умирать, и убивать одновременно.

Развернулось небывалое по силе народное восстание.

Четырнадцатого июля истошно орущие "Мочи аристократов!" толпы парижан и задрыг из предместий свергли монархию и провозгласили республику на развалинах Бастилии.

Опьянение победой было столь велико, что, не удовлетворившись "свободой, равенством, братством" и прочим тунеядством, победители-голодранцы организовали кровавую мясорубку.

Гильотина заработала.

Полетели в усеянные мухами пахнущие трупным тухляком корзины головы "врагов народа".

Из ораторов этих сумасшедших дней стоит выделить тщедушного адвоката Максимилиана Робеспьера.

До революции он был мелким засранцем, в которого порядочный человек даже плюнуть бы побрезговал.

Революция же востребовала дар этого засранца — умение убеждать кого угодно в чем угодно.

Его речь была наполнена кроме пафоса, еще и рядами псевдологических утверждений, которые, что ценно для той ситуации, всегда завершались призывами к конкретным поступкам.

Толпа жаждала активных физических действий. И она их получила.

Программа, в необходимости последовательного и упорного осуществления которой убеждал парижскую шантрапу Робеспьер, была проста, как потная лысина Лужкова: "Мочите везде! Мочите всегда! Мочите всех!"

С такой простой программой (экономику и социальные реформы — к чертям собачьим!) и блестящей риторической техникой Робеспьер легко стал лидером революции.

Однако, отправив на смерть тысячи французов, Робеспьер сам пал жертвой разыгравшихся ораторских страстей.

Восторженно внимавшие ему пиплы, не получив жратвы и работы, уже через пару недель столь же восторженно внимали уже другим болтунам, кричавшим о необходимости казнить Робеспьера и его озверевшую гоп-компашку.

Гражданские комитеты парижских секций замутили страшенную подлянку против отца французской революции. И после многочасовых прений приняли в ночь на 28 июля обращение к Конвенту, в котором одобряли "спасительные меры, принятые против заговорщиков и изменников", заверяя "в постоянной преданности властям Национального Конвента — единственному центру сплочения истинных республиканцев".

Собрания секций бурными аплодисментами и криками одобрения приветствовало известие о мерах, принятых Конвентом для пресечения "подлой измены" Робеспьера и его братвы.

10 термидора (28 июля) на Гревской площади французской столицы вместе с Максимилианом Робеспьером были гильотированы Сен-Жюст, Кутон и другие "друзья народа" переименованные за одну ночь в "заговорщиков и изменщиков".

Переворот 9 термидора был проведен под лозунгом "борьбы против тирании".

Выступившие против Робеспьера контрики использовали его же собственные опорные и кодовые фразы (они не только во внушении применяются, но и в убеждении, а также в позиционировании).

А казнь неугомонного адвоката была преподнесена народу как "торжество республиканских принципов".

Таким образом, искусство убеждения ко времени первых революций из средневековой служанки богословия превратилось в мощный инструмент управления массами, в могучее средство трансформации жизни общества на всех его уровнях.

Итак.

С падением в большей части Европы оков церковной и сословной власти под воздействием революционных процессов в обществе публичные выступления становятся неотъемлемым атрибутом политической деятельности.

Убеждение прочно входит в повседневную жизнь европейцев.

И к середине XIX века митинги и собрания — и, соответственно, программирование пиплов с помощью приемов убеждения — составляют уже часть мировой культуры, так же как театр или литература. А техника ораторского искусства входит в программы обучения крупнейших университетов.

Да-да, друзья мои, несмотря на явные недоработки в теоретическом оформлении, убеждение — с барабанным боем и выстрелами пушек — вошло в мировую культуру, образовав ее становой хребет.

Кстати, сам оратор-программист перестал представлять из себя экзотическую фигуру.

Заговорили простые перцы — прогоревшие лавочники, попы-расстриги и студенты-недоучки.

Начали выступать и солидные сосисочно-пивные обыватели, в основном жители западноевропейских городов и США.

Таков вот итог развития искусства убеждения в период от Средневековья до Нового времени. Но возникает закономерный вопрос: откуда же оно, родимое, само-то пришло к нам?

И кто же, там, первым систематизировал правила риторики?

Я, пацаны, люблю Античность.

Ибо есть в ней и кайф, и здравый смысл, и прорыв в далекое будущее.

Период с VIII по VI век до н. э. был временем, когда Древняя Греция переживала подъем сразу в трех направлениях. В экономике. Науке. И в культуре.

Экономический подъем был связан с использованием греческими пиплами достижений научной мысли и наиболее эффективных ремесленных приемов других народов.

Именно Эллада и стала родиной возникшего в V веке до н. э. на базе судебных выступлений и политических дискуссий ораторского искусства, как науки убеждения (конечно, не без доли внушения и позиционирования), сочетающей в себе разноплановую практику, эксперименты и глубокое теоретическое обобщение.

И само слово, обозначающее данную науку, «риторика», греческого происхождения.

Оно восходит к греческому «ритор» ("оратор"), откуда и произошел термин «риторика» ("искусство подготовки и произнесения речи").

Классическая риторика содержала пять важнейших составных частей:

1. Разработка концепции и структуры речи.

2. Расположение речевого материала в соответствии с разработанным планом.

3. Шлифовка текста для наиболее эффектного воздействия на слушателей.

4. Запоминание составленной речи.

5. Отработка приемов произношения.

Отцом науки о красноречии считается древнегреческий поэт, философ и врач Эмпедокл (490–430 гг. до н. э.).

Выходцы из греческих поселений в Сицилии риторы Коракс и Тисий составили первые систематические руководства по красноречию.

Позже, вслед за красноречием судебным, в котором главную роль играло знание законов и обычаев, в Древней Греции разрабатываются приемы политического и художественного красноречия. А именно: умение убедительно излагать свою речь; остроумно отвечать на вопросы; говорить без подготовки (используя пункты выступления предыдущего оппонента); спорить против очевидности; сбивать и путать противника в споре и т. п.

Усложнение социально-политической обстановки в городах-государствах (полисах) Эллады — вооруженные разборки между греческими полисами, нападения внешних врагов, ожесточенная борьба аристократов и демократов, противоречия между этническими группами, интриги в конкурентной борьбе торговых кланов — привело к нарастанию напряженности в общественных отношениях.

Кроме этого, формирующаяся греческая нация испытывала гигантский рост пассионарности.

Все бросились заниматься спортом и философией. А также — полемикой.

В аудиториях и на площадях закипели жаркие дискуссии (часто переходящие в славный мордобой) по самым различным вопросам. Эмоции переполняли спорящих, даже если предметом обсуждения являлись проблемы естествознания или философии.

Быть значимым и уважаемым среди граждан Древней Греции, особенно в Афинах — культурном, экономическом и политическом центре Эллады, не имея хороших навыков публичных выступлений, стало невозможно.

Ко всему прочему, многих эллинов толкали на совершенствование навыка ораторского искусства вполне приземленные мотивы.

Например — судебные тяжбы, которых с ростом товарно-денежного обмена и запутанным наследственным правом становилось все больше и больше.

Ведь в суде истец и ответчик обязаны были выступать лично.

И успех или неудача такого дела зависели от ораторского искусства сторон, от умения каждой из них убедительно излагать свою точку зрения.

Но, хотя сапиенс и должен был сам произносить свою речь, он, однако, имел право нанять доку-специалиста, который бы обучил его тонкостям ораторского искусства, приемам словесного убеждения.

Поэтому возник острый спрос на толковых преподавателей ораторского искусства и риторики.

И одна за другой начали возникать школы красноречия.

Их наработки фиксировались в книжках.

Трактаты того времени насчет риторики многочисленны, но, к сожалению, чудовищно бестолковы (хотя и лучше многих современных).

Среди них немало анонимных, но большей частью их авторство все-таки известно.

Так, например, в диалогах «Горгий» и «Федр» Платон закрепил традиционное и имеющее значение понимание риторики как набор средств убеждения, то бишь — воздействия слова на сознание (а не на подсознание) пипла.

Убеждение рассчитано на изменение людьми под влиянием речи оратора своей точки зрения.

А само это влияние основано на фактах, логике и умелом управлении эмоциями толпы.

И в этом, как я уже говорил, отличие убеждения от гипноза и внушения, где ставка — на подсознательные процессы в человеческой психике.

Платон привлек внимание к тому, что для ритора главное — публичный эффект речи, а не ее объективность.

Поисками же абсолютной истины должна, по Платону, заниматься некая «диалектика».

Значение достижений науки и техники для этой цели древнегреческими мыслителями не учитывалось.

Самой знаменитой школой (точнее, направлением) в искусстве убеждать стала — софистическая.

Ее представители, софисты, избрали своим главным оружием диалектику ситуационных коллизий и парадоксы, образующиеся в силу многозначности всех, даже самых обыденных понятий.

Этот метод убеждения ныне зовется уже не софистикой, а псевдологикой.

Ее суть в построении правдоподобных утверждений, каждое из которых будучи взятым в отдельности весьма спорно, но все вместе эти утверждения создают впечатление доказательности.

Нынче из-за постоянного употребления и смешивания с внушением и позиционированием псевдологика выродилась. И стала заурядной формой передачи повседневной вербальной информации вроде: "Я начальник — ты дурак".

В Элладе же, пацаны, все выглядело намного эффектнее.

Софисты относились серьезно к внешней стороне аргументации.

Вот образец софистики — отрывок из диалога Платона «Эвтидем»:

— Скажи, обалдуй, есть ли у тебя сука?

— Есть. И очень злющая.

— А есть ли у нее щенки?

— Да. И тоже очень свирепые.

— А их отец — пес?

— Естественно. Я даже лично наблюдал, как он имел эту суку.

— Пес этот твой?

— Конечно.

— Выходит так: раз этот отец — твой, раз твой отец — пес, значит, ты — братан этим щенкам.

Враги софистов называли их изящные словесные узоры «эристикой».

Греческий философ Платон (427–347 г. до н. э.) говорил, что умение софистов спорить — это "не искусство, а всего-то лишь — навык да сноровка".

Аристотель, брезгливо морщась, называл «эристику» софистов «псевдодиалектикой».

Но если учесть, что софистика прошла проверку временем, и ее изощренные приемы мы сразу же улавливаем, едва открыв любую страницу газеты или включив любую программу телевидения, то нельзя не признать, что вся культура современного нам мира не меньше, чем на половину, состоит именно из наследия «эристов» и "диалектиков".

Наиболее известными софистами были 2 крутых перца: Протагор из Абдер (481–411 гг. до н. э.) и Горгий из Леонтин (483–375 гг. до н. э.).

Протагор выдвинул следующую философскую концепцию: "Человек — мера всех вещей: существования существующих и не существования несуществующих". Основываясь на ней, он отверг доктрину существовавших до него риторических школ о том, что дискуссия — это средство для поиска истины и отстаивания нравственных принципов.

Протагор считал: в споре необходимо ставить перед собой только одну единственную цель — убедить аудитории в правоте оратора, и для воплощения этой цели следует использовать любые средства.

Этот древнегреческий мыслитель, когда его обвиняли в разжигании религиозной, национальной и социальной розни, в безыдейности и аморализме, парировал эти обвинения ссылкой на: 1) относительность и временность любого знания; 2) зависимость человеческих убеждений от конкретной ситуации; 3) различие в эмоциональном и физиологическом состоянии пиплов "в разное время воспринимающих разное по разному".

Горгий развил идею Протагора о том, что не может быть абсолютного ("истинного") знания о предмете, а могут быть от этого предмета лишь польза либо вред для конкретного перца, "меры всех вещей".

Однако Горгий был не согласен с мнением Протагора о том, что в Природе вообще ни хрена нет никаких реальных объектов, а те, которые мы наблюдаем, существуют лишь благодаря "нашему мнению о них".

Старина Горгий считал, что реальность все-таки существует, просто "наше мнение" не совпадает с ней.

И именно поэтому выражающие реальность понятия — какой бы силой убедительности они не обладали — всегда можно опровергнуть, доказав его отдаленность от действительности.

Достижения софистов развил афинец Сократ (469–399 гг. до н. э.).

Несмотря на свое публично выражаемое негодование по поводу их безыдейности и аморальности, Сократ сам показал себя величайшим двурушником и прохиндеем, составив новую систему дискуссионной аргументации (назвав ее "диалектика"), в которой зомбирование пиплов через убеждение стало еще более убойным.

Ее главный принцип — заставить противника опровергнуть самого себя и встать на ту точку зрения, которая выгодна его оппоненту.

Диалектика Сократа по форме состоит из «иронии» и «майевтики», а по содержанию — из «индукции» и «определения».

Ирония раскрывает внутреннюю противоречивость аргументов врага, доводя их до абсурда. Ирония сопровождает индукцию, то есть последовательное рассмотрение мнений противника и вычленение из них элементов, опровергающих саму суть этих мнений.

На основе этих элементов формируется майевтика (буквально: помощь при родах) — стадия, на которой у противника должна родится мысль, нужная его оппоненту.

Это и есть — определение, то есть та идея, против которой в начале дискуссии боролся противник.

Главным вкладом Сократа в искусство ведения полемики было изменение им содержания дискуссии.

До этого спорящие стороны не обращали особого внимания на суть выступлений соперников. И сосредотачивали внимание на силе и убедительности собственной речи.

А с подачи сварливого ворчуна Сократа в риторическом арсенале появились: игра, обманные ходы, притворство и наводящие вопросы, сами по себе являющимися и аргументами, и контраргументами.

Соперники стали прислушиваться к доводам противной стороны.

Споры превратились из горячих перепалок в изящные и остроумные представления.

Вот, например, юмористический диалог с участием представителя одной из сократических школ (мегарской):

— Ты уверен, чувак, что не рогат?

— Вполне.

— А как насчет того, чего ты не терял?

— То, что я не терял, остается при мне.

— Рога не терял?

— Нет…

— Значит, они у тебя остались, дурилка ты картонная! Хи-хи-хи-хи!

Как видим, пацаны, и Сократ со своими последователями по содержанию недалеко ушел от софистов. Однако он капитально усовершенствовал и механизм спора, и саму его форму.

Вскрыв диалектическую противоречивость вещей, софисты не справились с синтезом, то есть с объединением в одном решении двух противоположных, но имеющих доли истинности точек зрения.

Диалектический диалог, созданный Сократом, как раз и был нацелен на информационное взаимообогащение и примирение противоположных мнений, чтобы таким образом "познать добродетель". Золотую, блин, середину.

Ибо — "любые крайности — порок".

С помощью своей этической диалектики Сократ пытался коренным образом переделать социально-политическую структуру современного ему социума.

Увы, это была совершенно безнадежная попытка, стоившая, в конце концов, греческому мудрецу, ополчившему против себя все тамошнее общество, жизни.

Да, с этикой наш бородатый ритор пролетел. А вот на развитие техники спора афинянин действительно оказал серьезное влияние.

После него она приобрела форму беседы.

В ней должен быть лишь один тезис (утверждение), чтобы не сбиваться и не уходить от главной темы.

Должны быть противопоставленные друг другу точки зрения, иначе у полемики не будет результата.

В ходе такой дискуссии один из ее участников защищает тезис, другой же стремится его опровергнуть, не особо налетая с кулаками на противника.

А перед тем, как начать спорить, оппонент отрицающий тезис, должен задать вопросы, позволяющие точно установить, правильно ли принимает ли защитник тезиса те определения, которыми будет оперировать скандалист-опровергатель.

Сократовский диалог (с тезисом, правом защиты и нападения, вопросами и ответами) стал позже господствующим в Европе.

В ходе такой дискуссии противник тезиса задавал наводящие вопросы, представлявшие собой не что иное, как посылки, из которых очевидным образом следовало отрицание.

В наши же дни все участники дискуссии поставлены уже в равное положение.

Они имеют одинаковое право на собственные монологи, вопросы и ответы, а также интеллектуальную и эмоциональную оценку хода спора.

Большой методологический вклад в искусство красноречия внес Эллады Аристотель (384–322 гг. до н. э.) — великий мыслитель и исследователь Природы. Хотя по большому счету — фальсификатор, прожектер, волюнтарист и лысенковец.

Он, пацаны, считал, что при отстаивании своих взглядов необходимо опираться не на дешевые приемы давления на психику слушателей (дешевые понты, закидывание противника конскими каштанами, честная обдуриловка и др.), а на научный метод.

В работах Аристотеля — «Топика», "О софистических опровержениях", «Риторика» — разрабатывается теория спора, подвергаются анализу ошибки в рассуждениях, обсуждаются правила убеждающей речи.

Аристотель искал универсальное полемическое оружие, механизм действия которого должен был основан на законах рационального (непротиворечивого) мышления. Именно такое оружие словесной эквилибристики и было изобретено Аристотелем — логика (правда, сам этот термин появился позже).

Главное в аристотелевской логике — учение о силлогизме.

А что такое силлогизм?

Силлогизм, пацаны, это блок взаимосвязанных умозаключений, представляющих из себя совокупность доказательств того или иного тезиса.

Платон главным методом науки считал диалектику (как искусство обсуждения проблем).

А Аристотель противопоставил ей в качестве научного метода теорию «аподиктического» (доказательного) силлогизма, который должен был по убеждению Аристотеля исходить из достоверных и необходимых посылок и вести к истинному знанию.

Силлогизм состоит из трех частей: большей посылки, меньшей посылки и заключения.

Самым известным размышлением такого типа является весьма грустная троица:

Все люди сдохнут (большая посылка).

Сократ — человек (меньшая посылка).

Следовательно, Сократ тоже сдохнет (заключение).

Риторика как искусство убеждения и логика как его главный инструмент, по словам Аристотеля:

"Касаются таких предметов, знакомство с которыми может некоторым образом считаться общим культурным достоянием всего человечества в целом.

Эти виды искусств не относятся к области какой-либо отдельной науки.

Поэтому все люди причастны обоим искусствам. Ведь всем в известной мере приходится — как разбирать, так и поддерживать какое-нибудь мнение, как оправдываться, так и обвинять".

Трактат Аристотеля «Риторика» является классическим античным руководством, оказавшим влияние на все последующие методические разработки в данной области.

Оно состоит из трех книг.

Первая — о пользе риторики и области ее применения.

Вторая — о приемах придающих выступлению убедительность; об использовании оратором эмоций толпы.

Третья — о целевой направленности ("стиля") речи, о ее приспособлении под особенности аудитории.

Ибо: "Для каждого рода речи пригоден особый стиль, ибо не один и тот же стиль у речи письменной и у речи во время спора, у речи политической и у речи судебной", — утверждал дедушка Аристотель.

И утверждал, путаник и баламут, совершенно неправильно.

Главное — результат убеждения, а не его стиль.

Если вы, встав на карачки и завыв, убедили академиков РАН подписать смету на вашу работу, то и не фига по-интеллигентски изгаляться перед этими зубрилами-мудрилами.

И все попытки Аристотеля добиться того, чтобы в интеллектуальных битвах использовались только «истинные» средства убеждения провалились.

Предположение, что использующие силлогистику ораторы обязаны говорить только правду, было своего рода ложной посылкой.

И хотя публичные выступления стали намного логичнее, однако, они, к сожалению, не стали более правдивыми.

И вот уже третье тысячелетие ораторы с помощью логики вовсе не убеждают своих слушателей в истине, а программируют их на совершение определенных действий.

Самым великим оратором Древней Греции по праву считается афинянин Демосфен, родившийся и умерший год в год с Аристотелем.

Отец его рано умер, оставив семилетнего сына трем опекунам.

Они бесстыдным образом кинули опекаемого кроху на бабки.

Обобранный этими подонками малыш теперь мог надеяться только на самого себя. Но он не сдался. Не прогнулся. Не дал слабину. А, крепко сжал, как Брюс Ли в "Кулаке ярости", свои маленькие кулачки и решился отвоевать имущество у гадов-родственников самостоятельно, без чьей-либо дружеской поддержки.

Для этого юному Демосфену нужны были искусство говорить и знание закона.

Достигнув совершеннолетия, Демосфен взял к себе в дом оратора Исея.

Тот был ушлым говоруном, отлично разбирался и в риторике, и в праве.

Через два года обучения Демосфен подал жалобу архонту на своих опекунов-лиходеев. Теперь он до такой степени уже ознакомился с ораторским искусством и законами, что мог рассчитывать на верный успех своего дела в суде.

Процесс, пацаны, длился шесть лет.

Это было для молодого Демосфена превосходной школой. Он обрел уверенность в своих силах и опыт публичных выступлений.

Более того. Видя, как Демосфен успешно отстоял свои дела, его теперь стали просить о защите их интересов и другие граждане Афин.

И нашему герою пришлось срочно повышать свою квалификацию.

Демосфен тренировался либо в полном одиночестве, либо под надзором одного лишь учителя. В своем доме он устроил себе подземную комнату и в ней упражнялся в произношении речей месяцами, выбривая себе половину головы, чтобы такой внешний вид оградил его от искушения выбраться на улицу.

Чувствуя свою уязвимость перед уловками более опытных в публичном красноречии оппонентов, Демосфен выработал у себя такую манеру выступления, при которой практически не оставалось места для импровизации, а выкрики и замечания противников игнорировались или парировались заранее подготовленным текстом.

Однако искусственно правильное выступление была недостаточным для успеха. Тем более, что Демосфен претендовал на лавры лучшего из лучших.

А афинские граждане были чрезвычайно требовательны к силе и зажигательности речей.

Демосфен почувствовал острую необходимость в обретении приемов влияния на массы и тренировки мимики и жестикуляции. Он же пока имел несильный голос, слабое дыхание, монотонное произношение и картавость.

Фразы Демосфена страдали отсутствием чеканности и правильного ударения. Он не умел двигаться на трибуне, да еще нервно подергивал плечом.

И вот тут Демосфен удивил всех земляков. Он с таким упорством взялся за самосовершенствование, что еще при жизни стал живой легендой.

Перед такими тренировками меркнут все красивые сказочки о тренировках мастеров восточных единоборств, снятые наследниками Брюса Ли в бамбуковых зарослях гонконгских кинопавильонов.

Хотя, пацаны, не исключено, что все эти байки про Демосфена (и про Брюса Ли тоже) — полная лажа.

Когда независимость Эллады оказалась под угрозой капитального наезда со стороны беспредельщиков из Македонии, то Демосфен одним из первых почуял, словно старый боевой конь кобылу, эту опасность. И призвал греков к объединению против завоевательных устремлений македонского царя Филиппа II.

Очень скоро этот наглый воинственный баклан попытался вторгнуться в Среднюю Грецию через Фермопилы.

Теперь уже и до самых тупорылых греков дошло — грядет беспощадная македонская экспансия.

Демосфен тут же выступил перед народом с зажигательной речью. И воззвал к сопротивлению, возглавив борьбу за свободу Греции. Он направил энергию афинян на укрепление военной мощи государства. И постарался объединить против общего врага все греческие полисы.

И такая коалиция была создана.

Но, увы грекам, увы: при Херонее македонцы наголову разбили греков.

Афиняне, воодушевленные Демосфеном, решили идти до конца и погибнуть со славой.

Но эти усилия оказались ненужными: коварный разводчик Филя «великодушно» предложил мир афинянам.

И они, хлюпики и салабоны, сдались на милость победителя.

А Демосфен отправился в изгнание. Пережил Филиппа. И сынишку его — задиристого Александра — тоже пережил. Однако, в конце концов, все-таки погорел на политике.

Дело было так.

Когда пришло внезапное известие о смерти Александра, под предводительством Афин против оккупантов поднялась вся Греция.

Демосфен тут же вернулся с гордо задранной головой из ссылки и провел в различных уголках Эллады людные тусовки.

На большинстве из них оратору пришлось столкнуться с засланными казачками — агентами Македонии.

Однако сила выступлений Демосфена была столь велика, что половина Греции объединились с афинянами в союз.

Этот союз послал войско под началом афинского полководца Леосфена против македонского правителя Антипатра.

Увы, Леосфена замочили в бою.

Греческая братва, видя такой стремный расклад, повалила с поля боя, словно блохи от дуста.

И македонцы одержали победу.

Остатки греческого войска были вконец деморализованы.

Афины вынужденно подчинились всем, выдвинутым победителями условиям.

Одним из них была выдача Демосфена.

Тот по-быстрому смылся.

Но враги настигли-таки его. На одном из островов. В святилище бога Посейдона.

Демосфен успел принять яд. Прохрипел преследователям в хари: "Пидора-а-сы-ы-ы!". И рухнул мертвым перед алтарем…

В своих речах Демосфен, невзирая на пропагандируемую Аристотелем доктрину беспристрастности и логики в изложении текста, делал ставку на воздействие публичного выступления на психику людей, на их волю и эмоции.

Такому воздействию способствовали отлично поставленный голос Демосфена и тщательно проработанный им текст речи с опорными и кодовыми фразами.

Каждая такая фраза, в сочетании с превосходно отработанной мимикой и жестикуляцией, поэтапно трансформировала психику масс в нужном оратору направлении так, что люди сами не замечали момента, когда под воздействием речи Демосфена переходили на его сторону, даже будучи изначально настроены против идей выступающего.

На вопрос, что составляет самое существенное достоинство оратора, Демосфен неизменно отвечал: "Во-первых, пацаны, произношение. Во-вторых — произношение. И в-третьих — опять-таки произношение".

Как образец выступления Демосфена, отрывок из его речи против Эсхина:

"Скажи-ка мне, чмо помойное: кому ты враг — мне или государству? Ах, мне. Конечно.

Но тогда ответь: почему, когда, по-твоему, я был виноват и тебе представлялись законные поводы возбудить против меня обвинение, ты этого не сделал? Почему именно теперь, когда я выполняю волю народа и государства, когда я соблюдаю законы и постановления народного собрания, когда вышел срок, в течение которого можно было меня обвинить, когда против меня нет ни нового обвинения, ни улик, когда вся моя деятельность проходит с ведома людей и при полном контроле государства, а, следовательно, с его ведома и покровительства, значит, и под его ответственность, ты, вдруг, выступаешь против меня.

Смотри, падла, как бы не оказалось, что ты, на самом деле, враг именно государства и только прикидываешься моим личным врагом".

Следующий шаг в развитии искусства красноречия сделали специалисты Древнего Рима. Они обобщили опыт мастеров Эллады, дополнив их результатами собственных изысканий.

Красноречие Древнего Рима развивалось под влиянием греческого наследия и достигло расцвета во времена Римской республики.

Становление риторической школы в Риме — заслуга Марка Туллия Цицерона (106 — 43 гг. до н. э.).

Свою концепцию ораторского искусства он описал в трактатах: «Оратор» (история становления ораторского искусства, приемы убеждения) и "Об ораторе" (доктрина ораторского искусства и требования к мастерству оратора).

Цицерон считал, что оратор первым делом обязан заинтересовать слушателей и завладеть их вниманием.

Затем уже можно и изложить само дело, высказав собственную точку зрения. Потом необходимо аргументировать ее. И посрамить оппонента, показав, насколько он туп и малограмотен.

Большое значение Цицерон придавал качеству публичного выступления, справедливо считая, что именно от личности оратора, от его сноровки и умения давить на психику толпы зависит эффективность речи.

Кроме этого, Цицерон призывал уделить внимание изложению фактов и высказыванию определенных соображений по их поводу, а также постоянно следить за тем, чтобы не уклоняться от основной идеи выступления.

Наследие Цицерона развил Марк Фабий Квинтилиан (36–96).

Он не только досконально изучил труды по теории красноречия, но и обобщил в своем "Руководстве по ораторскому искусству" собственный двадцатилетний опыт преподавания риторики.

В этом трактате Квинтилиан объяснял: как тренировать ораторские способности, для чего и как необходимо работать с текстом, а также — как развить способность говорить без подготовки, метко плевать противнику в глаз и быстро убегать.

Римская риторика отличалась от греческой. Дискуссии не получили в стремительно растущей империи столь широкого распространения, как это было в греческих полисах.

Для римлян главным было публичное выступление в режиме монолога.

От греческой полемики римской школе достались юмор, логика и уловки в споре. А от эллинского монолога — изящество компоновки текста речи, подгонка и шлифовка фраз, отточенная интонация, оригинальность речевых оборотов, позы, жесты и многое другое.

Римская школа красноречия разделила искусство публичного убеждения на два стиля: аттицизм и азианизм.

Азианизм (смесь убеждения с внушением) господствовал в Риме до 50-х годов I-го века до н. э. Представители этого стиля превращали свои выступления в яркое и темпераментное театральное представление, с помощью которого весьма эффектно преподносили свои идеи толпе. Из ораторов этого стиля наиболее известным является уже упомянутый выше Цицерон.

"Перед кем же люди трепещут? На кого взирают потрясенные, когда он говорит? Кем восторгаются? Кого считают чуть ли не богом среди людей? — вопрошал Цицерон и тут же отвечал: — Того, кто говорит стройно, блистая яркими словами и яркими образами, используя интонацию".

То есть — Цицерон был сторонником включения в убеждение элементов гипноза.

Увы, сама жизнь показала, что даже такой могучий стиль не всегда убоен. Показала на примере самого старины Марка Туллия.

Когда беднягу в собственном поместье взяли в оборот подосланные гнидой Антонием мокрушники, все могучее красноречие римского социал-демократа не спасло его от смерти.

Аттицизм (чистое убеждение). Он считался истинно римским — холодным, мужественным, суровым и архисерьезным — стилем.

Оратор тут стремился подчеркнуть собственную значимость и достоинство, спокойно и высокопарно излагал свою точку зрения аудитории, совершенно не обращая никакого внимания на ее реакцию.

Аттицизм стал преобладающим стилем с момента падения республиканского строя и исчезновения в обществе демократической традиции свободы выступления. Аттицизм отличался монотонность, строго ограниченный набор жестов и движений оратора, декларативность и примитивизм аргументации.

Аттицизм вошел в моду благодаря его горячему поклоннику Юлию Цезарю, взявшему власть над Римом в момент его перехода от республиканского способа правления к имперскому режиму в свои руки.

Этот стиль, пацаны, тоже оказался не ахти.

Юлику не удалось убедить в своей правоте даже самых близких ему союзников.

И те замочили его, брутально истыкав тело диктатора ржавыми кухонными ножами.

Несмотря на то, что римляне все-таки сделали в риторике шаг назад, принизив роль свободных и остроумных дискуссий в развитии ораторского искусства, тем не менее, латинская школа привнесла и кое-что новое в риторику.

К чисто режиму «соло» (это современное название публичного выступления-монолога при полном отсутствии выкриков или вопросов к выступающему с мест) римляне добавили выступление в режиме «ком», при котором всегда можно было устроить шум и драку с поножовщиной даже во время самого холодного и скучного выступления.

Режим «ком» (тоже современное название) основан на том, что в ответ на определенный сигнал оратора (например, эффектная гросспауза или монументальная опорная фраза), находящаяся среди толпы группа поддержки тотчас откликается бурными аплодисментами, приветственными криками и размахиванием разным тряпьем — знаменами, штандартами и футболками с надписями "Спартак — чемпион!", "Мочи конюшню!" или "Как, ты еще не вздул ни одного торпедовца?!".

Конечно, главное в модерации — не что вложить в информационный пакет, а как его незаметно вмонтировать в черепную коробку сапиенса.

Да, спору нет, как говорить — намного важнее того, что говорить.

Но так, пацаны, бывает не всегда.

Если с самым величайшим ораторским запалом сказать сидящим в зале людям, что дважды два четыре, эффекта не будет.

А вот если даже самым невнятным и невыразительным голосом произнести, что в зале заложена бомба, готовая вот-вот взорваться, эффект будет куда более интересным.

После такого красноречивого примера, думаю, каждому стало понятно, что качество информации, то есть, содержание текста выступления, тоже имеет немаловажное значение.

И если "как говорить" составляет две трети успеха публичной речи, то "что говорить" дает еще одну треть. И весьма значимую.

Причем: чем короче выступление, тем более важную роль играет текстура.

В современном нам с вами, друзья мои, обществе требования к публичному выступлению становятся все более жесткими.

Теперь привередливые клиенты требуют от продавцов товаров и идей не только гладкоговорения (этим сейчас любой вокзальный побирушка владеет), но и того, чтобы само содержание речи было логичным и информативным.

С чего начать работу над текстом будущей речи? С переработки бескрайнего потока сведений о ее предмете?

Не-а.

Это, если и понадобится, то гораздо позже.

Чтобы максимально эффективно вложить информацию в логическую канву выступления необходимо создать базовую структуру выступления.

Базовая структура публичного выступления — это 3 его основные части: рационально подогнанные, дополняющие, развивающие и обобщающие друг друга.

В чистом виде в реальном выступлении эта триада существуют редко.

Обычно ее составляющие плавно перетекают одна в другую и не имеют четко оформленных границ.

Разделение речи на части необходимо для подготовительной (домашней) работы над текстом будущего выступления.

Такая разбивка текстового массива позволяет эффективнее компоновать фразы и дает возможность рассчитывать силу воздействия речи по времени.

А еще с ее помощью можно заниматься расстановкой смысловых акцентов на подтекст (то, о чем в тексте прямо не говорится, но подразумевается весьма прозрачно) и увязки их с контекстом (с той конкретной исторической обстановкой в которой в данный момент находятся и оратор, и его аудитория, на чьей психике не может не отражаться характер происходящих в окружающей реальности событий).

Классическая базовая структура речи состоит из: вступления, доказательства и заключения.

У каждой из этих частей — свои функции.

У вступления — привлечь к выступающему внимание публики, дать аудитории почувствовать всю серьезность, важность и сенсационность дальнейшего изложения. И главное — квакнуть идею.

У доказательства — обосновать идею, высказанную во вступлении. И подогнать под это факты, статистические данные, логические построения и хорошо проработанные (эмоционально насыщенные) фразы.

У заключения — еще раз вбить в сознание слушателей основные (уже высказанные) идеи оратора. И подвести итог выступлению. И оставить в сознании слушателей нужное впечатление (о невежестве оппонентов, о своей уверенности, о великой роли каждого слушателя в борьбе за внедрение в жизнь той или иной идеи и т. д.).

Вот, как пример, концовка одной из речей Аятоллы Хомейни:

"Правоверные! Вставайте на Священную войну! Защищайте истинную веру!

Израиль уже захапал Святую землю Иерусалима. А сейчас вместе с Соединенными Штатами хочет захапать и осквернить мечети Аль Карам и Аль Набиль.

Поднимайтесь и выступайте на защиту ислама так, как выступили бы на защиту своих детей, жен и матерей!

Всемогущий поможет нам!

Вперед, братва!

Победа будет за нами!"

Конечно, вышеприведенная классическая триада (вступление, доказательство, заключение) содержит изрядную долю условности в наш век изощренности предвыборных технологий и театральности презентаций и собраний.

Современное публичное выступление структурно становится все более размытым.

В него могут включаться разные прикольные концертные номера: детский стриптиз, торжественное вручение партбилетов, скандирование матерных частушек, массовый сеанс зоофилии и прочие извращения из богатого арсенала нынешнего технического обеспечения публичных выступлений…

Тезисная форма — это становой хребет выступления, его краткий сюжет, в котором фиксируются основные мысли оратора, подлежащие в дальнейшем более полному раскрытию уже непосредственно во время произнесения речи.

Термин «тезис» в подготовке публичной речи имеет иное значение, чем, допустим в схоластической дискуссии.

Значение нашего «тезиса» — это не заявленное кредо, а промежуточная фиксация основных смысловые нюансов той или иной идеи.

Тезисы образуют тезисную форму в соответствии с базовой структурой.

Как сжимать текст до тезиса? Точно так же, как Вы бы это сделали, пересказывая… ну, допустим, "Войну и мир" Льва Толстого, случайному знакомому во время езды на лифте.

В качестве примера приведу перевод в тезисную форму послания Иоанна Грозного какому-то князю.

Его ФИО я забыл и буду звать эту кикимору… Ну скажем, Борис Абрамычем Баобабовым.

Нетерпеливым читателям советую не читать текст дальше и перепрыгнуть сразу на практикум (или вообще ничего не читать, а чтобы не парить мозги, смотреть всю оставшуюся жизнь только мультики вроде "Приключений пингвиненка Лоло").

А серьезным и терпеливым читателям я рекомендую все-таки прочесть данную писульку.

В ней — все прошлое и будущее России.

Хотите узнать, о чем будут писать русские газеты через 50 лет и о чем будут спорить и душить друг друга, плюя слюной, наши политологи через 100 лет — читайте ниже нетленку Грозного.

Идеи из этой писульки до сих витают в умах российской интеллигентской знати, всерьез считающей что, коли ты не лижешь власти во все интимные места, значит, ты — ярый бунтовщик, тайный сионист, космополит безродный и сраный цээрушник.

Да, прав был добрый дедушка-людоед Ленин, давшей нашей отечественной интеллигенции всего лишь одним словом емкое и точное определение: "Говно!"

А я бы еще от себя добавил, что наши бароны от искусства и маркизы от науки являются бл… Ладно, не стану добавлять, а то, может, этот опус читают женщины и дети. Пощажу их. На этот раз.

А теперь — все внимание к писульке царя.

Вступление:

1. "Писание твое, Абрамыч, принято и прочитано внимательно.

А так как змеиный яд таишь ты под языком своим, то хотя письмо твое по хитрости твоей наполнено медом и сотами, но на вкус оно горше полыни; как сказал пророк: "Слова их мягче елея, но подобны они стрелам".

Так ли привык ты, Боря, будучи российским подданным, служить русскому государю? Так ли следует воздавать честь владыке, от Бога данному, как делаешь ты, изрыгая яд по обычаю бесовскому?

Разве это и есть "совесть прокаженная" — держать свое царство в своих руках, а своим рабам не давать господствовать? Это ли "против разума" — не хотеть быть под властью своих рабов? И это ли "православие пресветлое" — быть под властью и в повиновении у рабов?"

Тезис: "Так ли следует воздавать честь владыке, от Бога данному?"

2. "Это все о мирском; в духовном же и церковном если и есть небольшой грех, то только из-за вашего же соблазна и измены, кроме того, и я человек: нет ведь человека без греха, один Бог безгрешен; а не так как ты — считаешь себя выше людей и равным ангелам.

А о безбожных народах что и говорить! Там ведь у них цари своими царствами не владеют, а как им укажут их подданные, так и управляют.

Русские же самодержцы изначала сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи!

И этого в своей озлобленности не смог ты понять, считая благочестием, чтобы самодержавие попало под власть известного тебе попа и под ваше злодейское управление.

А это по твоему рассуждению, Боря, «нечестие», когда мы не хотим быть под властью цээрушников и вашего олигархического злодейства? Это ли мыслится «супротивно», что я вашему злобесному олигархическому умыслу тогда — божьей милостью, и заступничеством пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и родительским благословением, — не дал погубить себя?

Сколько зла я тогда от вас, олигархов-вредителей, претерпел, в натуре, обо всем этом дальнейшие слова известят".

Тезис: "Русские же самодержцы изначала сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи!"

Доказательство:

1. "В том ли "супротивным явился", что я не дал вам погубить себя? А ты зачем против разума душу свою и крестное целование ни во что счел, из-за мнимого страха смерти? Советуешь нам то, чего сам не делаешь!

По-наватски и по-фарисейски рассуждаешь, Боря: по-наватски потому, что требуешь от человека большего, чем позволяет человеческая природа, по-фарисейски же потому, что, сам не делая, требуешь этого от других.

Но всего более этими оскорблениями и укорами, которые вы, олигархи пархатые, как начали в прошлом, так и до сих пор продолжаете, ярясь, как дикие звери, вы измену свою творите — в этом ли состоит ваша усердная и верная служба, чтобы оскорблять и укорять?

Уподобляясь бесноватым, дрожите и, предвосхищая божий суд, и прежде его, своим злолукавым и самовольным приговором со своими начальниками, с Жорой Бушем, Тоней Блэр, Юлькой Тимошенкой и Оранжевым Гадом Ющенкой, осуждаете меня, как собаки.

И этим вы стали противниками Богу, а также и всем святым и преподобным, прославившимся постом и подвигами, отвергаете милосердие к грешным, а среди них много найдешь падших, и вновь восставших (не позорно подняться!), и подавших страждущим руку, и от бездны грехов милосердно отведших, по апостолу "за братьев, а не за врагов их считая", ты же отвернулся от них!

Так же как эти святые страдали от бесов, так и я от вас пострадал".

Тезис: "И этим вы стали противниками Богу".

2. "Как же ты, мистер Березовский, не смог этого понять, что властитель не должен ни зверствовать, ни бессловесно смиряться? Апостол сказал: "К одним будьте милостивы, отличая их, других же страхом спасайте, исторгая из огня". Видишь ли, что апостол повелевает спасать страхом?

Даже во времена благочестивейших царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний. Неужели ты, по своему безумному разуму, полагаешь, что царь всегда должен содействовать одинаково, независимо от времени и обстоятельств? Неужели не следует казнить разбойников и воров?

А ведь лукавые замыслы этих преступников еще опаснее! Тогда все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней.

Что же должен делать правитель, как не разбирать несогласия своих подданных?

Разве же это "супротив разума" — сообразоваться с обстоятельствами и временем? Вспомни величайшего из царей, Константина: как он, ради царства, сына своего, им же рожденного, убил! И князь Федор Ростиславич, зверюга и людоед, сколько крови пролил в Смоленске во время Пасхи?! А ведь все они причислены к святым!

И я стану при жизни святым.

Ибо всегда царям следует быть последовательными: иногда кроткими, иногда жестокими, добрым же — милосердие и кротость, злым же — жестокость и муки, если же нет этого, то он не царь. Царь страшен не для дел благих, а для зла.

Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло — бойся, ибо царь не напрасно меч носит — для устрашения злодеев и ободрения добродетельных".

Тезис: "Неужели не следует казнить разбойников и воров?"

3. "Скажешь, Боря, что я, переворачивая единое слово, пишу все одно и то же?

Но в том-то причина и суть всего вашего злобесного замысла, ибо вы там с Абрамовичем и Гусинским решили, что я должен быть государем только на словах, а вы бы с олигархами — на деле.

Потому все так и случилось, что вы до сих пор не перестаете строить злодейские козни.

Вспомни, когда Бог избавил вас, евреев, от рабства, разве он поставил перед вами священника или многих управителей? Нет, он поставил владеть вами одного царя — Моисея, священствовать же приказал не ему, а брату его Аарону, но зато запретил заниматься мирскими делами; когда же Аарон занялся мирскими делами, то отвел людей от Бога. Заключи из этого, что не подобает даже священнослужителям браться за царское дело.

Посмотри на все это, Боря, и подумай, какое управление бывает при многоначалии и многовластии, ибо там цари были послушны епархам и вельможам, и как погибли эти страны! Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели прийти?

И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам?

Или скажешь мне, что там повиновались святительским наставлениям? Хорошо это и полезно!

Но одно дело — спасать свою душу, а другое дело — заботиться о телах и душах многих людей; одно дело — отшельничество, иное — монашество, иное — священническая власть, иное — царское правление.

Так разве подобает царю, если его бьют по щеке, подставлять под удар всю свою морду?

Это совершенно исключено!

Какой же царь сможет управлять царством, если допустит над собой бесчестье? А священникам это подобает.

Уразумей поэтому разницу между царской и священнической властью! Даже у отрекшихся от мира встретишь многие тяжелые наказания, хотя и не смертную казнь. Насколько суровее должна наказывать злодеев царская власть!"

Тезис: "Царская власть должна быть суровой!"

4. "Так же неприемлемо и ваше желание править теми областями, где нефть и газ.

Ты сам своими бесчестными очами видел, какое разорение было на Руси при царе Ельцине, когда в каждом городе были свои начальники и правители, и потому можешь понять, что это такое.

Свет же во тьму я не превращаю и сладкое горьким не называю. Не это ли, по-твоему, свет и сладость, если рабы господствуют? И тьма и горечь ли это, если господствует данный богом государь, как подробно написано выше?

О вине наших подданных и нашем гневе на них.

До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались, но вольны были жаловать и казнить своих подданных, а не судились с ними ни перед кем; но если и подобает поведать о винах их, об этом сказано выше.

Ничем я не горжусь и не хвастаюсь и ни о какой гордости не помышляю, ибо я исполняю свой царский долг и не делаю того, что выше моих сил.

Скорее это вы надуваетесь от гордости, ибо, будучи рабами, присваиваете себе святительский и царский сан, поучая, запрещая и повелевая.

Никаких козней для истязания россиян мы не придумываем, а напротив сами готовы пострадать ради них в борьбе с врагами не только до крови, но и до смерти.

Подданным своим воздаем добро за добро и наказываем злом за зло, не желая этого, но по необходимости, по злым их преступлениям и наказание следует".

Тезис: "Подданным своим воздаем добро за добро и наказываем злом за зло".

Заключение:

"А свое писание с компроматом скоро ты, Боря, сможешь с собой в гроб положить. Раз, значит, ты уже окончательно отпал от нашей кремлевской братвы, то я зашлю к тебе в Англию киллеров князя Патрушева.

Господь повелел не противиться злу, ты же и перед смертью не хочешь простить врагам, как обычно поступают даже невежды; поэтому над тобой не следует совершать даже последнего отпевания.

Украину и Беларусь, находящиеся под властью наших недругов, Лукашенки и Ющенки, ты называешь их законным владением, чем окончательно обнаруживаешь свою собачью измену.

А если ты надеешься получить от этих панов многие пожалования, то получишь дулю и сдохнешь, аки безродный пес, в выгребной яме.

И так и должно быть, ибо ты не захотел жить под властью Бога и нас, данных Богом государей из кремлевской братвы, слушать и повиноваться нам, а захотели жить по своей воле.

Поэтому ты и нашел себе такого государя, который — как и следует по твоему злобесному собачьему желанию — ничем сам не управляет, но хуже последнего раба — от всех получает приказания, а сам никем не повелевает.

Но ты не найдешь себе на Западе утешения, ибо там каждый о себе заботится. Кто оградит тебя от насилий или защитит от обидчиков, если даже сиротам и вдовицам не внемлет суд, который созываете вы — враги государства российского?!"

Тезис: "Вы — враги государства!"

Большинство нынешних российских специалистов в области убеждения с помощью публичных выступлений, к сожалению, недооценивают тезисную форму.

Ее считают лишним прибамбасом для спичрайтера.

Это от "speech writer" (буквально — сочинитель речей), что означает: составитель текстов выступлений для высокопоставленных лиц.

И многие думают, что она может быть полезна оратору только лишь в качестве памятки во время выступления, чтобы не сбиться и не запутаться при изложении речи.

Главным аргументом сторонников такого взгляда на роль тезисной формы является утверждение, что при подготовке речи достаточно составить ее план.

А в нем, дескать, уже и будут сгруппированы все сколь-нибудь важные мнения оратора (или той команды, которая готовит для него речь) по теме выступления.

Потому-то, по их мнению, и не стоит тратить время на существенную тезисную разработку речи.

Такой взгляд мне представляется совершенно неверным.

План — это краткий набросок основных сюжетных линий будущего выступления. Планировать — это составлять проект структуры, которой еще нет.

План — это декларация о намерениях, в которой намечены пункты, подлежащие в дальнейшем раскрытию и наполнению содержанием.

А тезисная форма — это уже проработанное содержание речи, сжатое до конспекта.

План используется на начальной стадии подготовки текста. Именно текста!

А в живом публичном выступлении качество текста — это, как уже говорилось, всего лишь одна треть его успешного воздействия. Основное же — звуковая, интонационная и эмоциональная насыщенность.

А это, пацаны, отрабатывается путем тренировки, через многократное проговаривание текста в различных вариантах.

И на этой стадии работы над речью не обойтись без тезисной формы.

Именно она становится первым шагом в отходе от написанного на бумаге текста в область импровизации, то есть свободного изложения своих мыслей вне зависимости от первоначальной конструкции.

Впрочем, я не отвергаю важности составления плана.

Однако опасайтесь подходить к плану с мерками школьных сочинений.

Такие пункты, как "Снежная баба — идеал русской женщины" или "Сергей Доренко — обличитель российского крепостничества", слишком глобальны и в ходе работы над текстом заведут вас в такое болото, что вы потеряете в нем не только шнурки, но и здравый смысл, и первоначальные намерения.

После подготовки плана идет насыщение фразами всех частей базовой структуры и раскрытие с их помощью всех пунктов плана.

Затем идет многократное (для запоминания) дословное воспроизведение всего текста речи.

Когда он заучен наизусть, то его следует ужать до тезисов, опираясь на которые, надо переходить к тренировкам по отработке звуковых эффектов, мимики, жестов, зевков и почесываний в паху уже в свободной импровизационной манере.

Теперь, после того, как вы узнали о формировании основной структуры текстовки выступления, пришло время поговорить о более мелких элементах мертвого текста (да-да, пока текст на бумаге — он мертв, даже если изготовлен именно для публичного выступления). О предложениях и словах.

Предложения текста следует подбирать с учетом логики и содержания базовой структуры. При этом надо учитывать и их психологическое воздействие.

Чарлз Пирс в работе "О новом списке категорий" и Фердинанд де Соссюр в "Общей лингвистике" разработали научную основу знаковой теории языка.

По этой теории, язык межличностного общения — слова, словосочетания, предложения — это система знаков, в которой главную роль играет их правильное расположение. И именно оно, мол, само по себе зомбирует сознание человека.

Конечно, комбинация слов или словосочетаний не имеют такой уж всеобъемлющей роли. Как не ставь слова в предложении: "Ты жопа с ушами!", "Жопа с ушами — ты!", "Жопа ты с ушами!", "С ушами ты жопа!", — а смысл для адреса останется тем же. Обидным. И, не исключено, даже абсолютно несправедливым.

Однако в том, что касается вызывания определенными словами нужных образов, а вместе с ними и соответствующих ассоциаций, есть рациональное зерно.

Допустим, в выступлении фамилию своего противника оратор подал в обрамлении таких слов, как — "продажный говносос", "предатель национальных интересов", "мерзкий демократ", "насильник над старушками" и т. д.

Тогда, даже если эти слова не относятся к личности противника, из-за близости знаков, обозначающих врага и нечто негативное, часть этой негативности переходит и на того, чья фамилия маячит рядом с «продажностью» или «говнососостью».

Поэтому опытные специалисты по предвыборным технологиям никогда не напишут для своего кандидата: "Он покончит с разрухой и беспределом". А провозгласят главным лозунгом позитивное: "Он завалит всех баблом по самую макушку".

Такие слова в выступлении, как «красный», «бурлящий», «кровь», «пламенеть», возбуждают публику. А такие, как — «солнечный», «море», "свежий ветер", "зеленая трава", придают хорошее настроение, снимают нервозность.

К сожалению, пока мало изучена проблема перевода знака в сигнал. Точнее, в сигнал к действию.

Ведь один и тот же знак оказывает разное побуждающее воздействие на разные категории людей.

Для шофера знак "Проезд закрыт" — сигнал к действию (развороту машины и поиска иной трассы).

А для идущего на рыбалку пешехода этот знак абсолютно ничего не значит.

Тем не менее, практика подсказывает нам, какие последовательности знаков лучше всего выполняют сигнальную роль.

И это, пацаны, обязательно следует учитывать при проработке текстового содержания будущего выступления.

Так, например, одним из сигналом к подчинению толпы являются вопросы оратора. Риторические вопросы. То есть, типа, те, на которые выступающий готов ответить сам и лишь имитирует совместное с аудиторией размышление.

Обилием риторических вопросов отличались выступления Джона Кеннеди.

Вот примерчик из его словесной запеканки: "Какой, ребята, хотите вы видеть нашу гребаную страну? Какие лидеры нужны этой гребаной стране? Кого вы хотите видеть ее гребаным президентом?"

Другим видом знака, легко становящимся заключительным сигналом к осуществлению всех перечисленных до этого в речи идей, является расширенное повторение.

В нем фразы одного содержания (немного модифицированные, чтобы не быть подчеркнуто навязчивыми) придают предыдущим утверждениям вид непогрешимости и абсолютной истинности.

Слыша их вновь и вновь, человеческая биомасса не может не поверить, что за ними стоит нечто большее, чем амбиции оратора.

Эффектными повторениями отличались выступления Мартина Лютера Кинга.

Вот например: "Свободен! Наконец-то я свободен!! Слава тебе, Господи, я наконец-то свободен!!!"

А вот кое-что из Ричарда Никсона: "Может ли считаться хорошим президент самой мощной экономической державы, доведший ее до полного пиздеца!? Может ли считаться хорошим президент самой могучей в военном отношении страны, чью армию долбят в хвост и гриву во Вьетнаме!? Может ли считаться хорошим президент страны самого передового правопорядка, погрязшей в беспределе!?" Тут мы, кстати, видим объединение обвинительных повторений с риторическими вопросами.

Повторение должно внешне иметь вид результата наирациональнейшего мышления. Именно результата! То есть — продуманного за большой период времени (но придуманного только что и поэтому столь пафосно звучащего) окончательного решения.

Поэтому все это должно состоять из утвердительных, жестких, без малейшей тени сомнения или колебания фраз. Типа: "Все мы умрем! Да, мы умрем все! И ты, чертяка бородатый, тоже загнешься!"

Насыщение текста риторическими вопросами и ответами, а также повторениями в различных вариациях, должно подразумевать, естественно, что при выступлении на публике оратор произнесет все эти домашние заготовки твердым, не допускающим возражений тоном.

Таким тоном, что даже и при передачи дальше — знакомым сапиенсам — слушатели будут имитировать тон и точно так же, хотя и слабее внушать мысли оратора своим знакомым и родственникам.

В сценарии речи можно заодно придумать и выкрики для группы поддержки оратора, находящейся в толпе. И ответы оратора на эти выкрики или скандирование какого-либо лозунга.

Вообще же, подготовка публичного выступления — это больше, чем составление сценария, чем написание статьи.

И запомните! Аудитория не ждет от Вас ни награды, ни оплаты своих усилий. Но всегда хочет, чтобы ее призвали к конкретному физическому действию. Призвали энергично и без колебаний.

Поэтому в конце выступления (как бы мощно ни был бы зомбирован клиент) вносите в текст как можно больше глаголов в повелительном наклонении: "Налей!", "Выпей!", "Закуси!", "Отдохни!" и т. д.

И тогда можете называть беснующуюся у ваших ног толпу «сбродом», «ублюдками», «босяками» и "бандой тупорылых голодранцев".

Она все равно будет славословить вас и орать: "Ура!", "Хайль!", "Аллилуйя!"

А теперь — резюме со смыслом.

1. Базовая структура в тезисной форме дает оратору возможность не просто связно излагать свои мысли на публике, но и более сносно переносить программу с написанного текста в сознание пиплов.

2. Каждую часть базовой структуры текста необходимо наполнять соответствующими их назначению фразами, ставя их в определенном порядке — в зависимости от того, что прикрывается риторикой — гипноз, внушение, убеждение или позиционирование.

3. Следует подготовить текст так, чтобы в нем отражались все психологические перипетии будущего выступления и его сверхзадача.

Практикум:

1. Приготовьте текст на кантонском диалекте китайского языка…

Не надо обмороков! Я пошутил, конечно.

Приготовьте текст на простом русском языке (2 500 знаков). Разделите его в соответствие с базовой структурой. Составьте тезисный план. Заучите текст наизусть. Выступите с ним перед плакатом с изображением Терминатора (10 раз), используя этот план.

2. Тот же текст. Только — разбитый пофразно. Выступите перед плакатом с одухотворенным лицом симпатяги Кинг Конга (по 20 раз — с использованием интонации и акустики, а также в смешанном виде).

3. А теперь — в народ! Наметьте место и время своего публичного выступления. Подготовьте текст, небольшой (всего в пару тыщ знаков), но подогнанный по базовой структуре, интонационной и акустической линейкам. И постарайтесь ежедневно в течение недели с ним выступать на публике.

4. Нарежьте 50 текстов (пригладьте вставшие дыбом волосы — это задание на целый месяц) по 2 500 знаков каждый. Нашинкуйте их по параметрам классической триады. Набейте в доказательную часть каждого из текстов по 10 риторических вопросов.

5. Придумайте посылки для силлогизмов, ведущих к следующим заключениям:

— …значит: таракан — насекомое;

— …значит: динозавры вымерли;

— …значит: в банках хранятся деньги;

— …значит: собаки лают;

— …значит: грузовики возят грузы;

— …значит: политики грузят народ;

— …значит: народ состоит из людей;

— …значит: Солнечная система находится в галактике Млечный Путь;

— …значит: в кресле можно сидеть;

— …значит: снег в печке тает;

— …значит: мертвые не потеют;

— …значит: Париж — столица Французской республики;

— …значит: люди говорят на русском языке;

— …значит: Церетели — самый гениальный из скульпторов;

— …значит: футбол — это игра;

— …значит: Маньчжурия — мать городов русских;

— …значит: огнемет — атрибут зрелой демократии;

— …значит: Солнце — это Луна;

— …значит: день — это ночь;

— …значит: самолеты летать не могут;

— …значит: Земля имеет форму чемодана;

— …значит: лучше быть богатым, чем больным.

6. А сейчас индукция (она гораздо проще дедукции). С ее помощью докажите, что:

— волки воют;

— уазик — автомобиль марки УАЗ;

— опиум — дерево;

— жизнь прекрасна;

— воздухом дышать нельзя;

— бензин не горит;

— перегар приятнее запаха одеколона;

— наведение порчи — лучший подарок;

— индусы живут на Чукотке;

— все мы немного хоббиты.

7. И наконец — синтез. Составьте текст (3 000 знаков) по канонам базовой структуры и внесите в него вперемешку индуктивные и дедуктивные доказательства. Не торопитесь. Сделайте, как надо. Не забудьте про призыв к физическому действию в заключении. И только тогда, когда вы начнете плясать лезгинку с криками восторга по поводу своего опуса, тогда приступайте к составлению целой обоймы из 10 текстов (по 1 500 знаков).

8. Подготовив эти тексты письменно разучите их в соответствии с интонационными и акустическими фишками.

9. Проанализируйте свои выступления. Отметьте успешные и провальные моменты. Усеките, друзья мои, главное — ту связь, которая объединяет незримой цепью гипноз, внушение и убеждение.

10. А теперь — кусочек настоящей модерации.

Контекст таков: вас, типа, наняла одна шарага, чтобы вы в своем телеобращении к избирателям слили кандидата в Президенты РФ Никанора Пупкина в моральный отстой, то есть — словесно его замочили.

Текст: в нем нельзя прямо называть Пупкина «шакалом» и "мелким пакостником", нельзя вообще ругать этого кандидата или призывать пиплов отмутузить его до полусмерти и надругаться всем скопом над бесчувственным телом Пупкина.

Подтекст: а вот тут можно и нужно порезвиться — показав Пупкина полным барахлом и свиньей в ермолке. Например: "Пупкин добр и талантлив. Его лошади обожают. Я бы с удовольствием его конюхом пристроил на нашей колхозной конюшне, ежели б ее не спалили местные алкаши десять лет назад. Пупкин очень способный молодой человек. Лет через 20 ему даже племенных жеребцов можно доверить".

11. Еще кусочек модерации. Тот же контекст, что и упражнении 10.

Только теперь текст — полностью хвалебный.

А подтекст выдавать — исключительно с помощью интонации.

12. Переходите к следующей части обучения. К позиционированию. Со страхом переходите. И с трепетом. И с юмором. И про памперсы не забудьте. И про завещание тоже.