ТЕ ЖЕ. НО БЕЗ СТАЛИНА

Спор ГРЕФА И ИЛЛАРИОНОВА почти полностью повторяет столкновение БУХАРИН - ТРОЦКИЙ

В правящих кругах обостряется экономическая дискуссия. Вообще это типично для нашей истории. Как только власть начинает чувствовать себя уверенно, в ее собственных рядах начинается борьба. Причем порой не на жизнь, а на смерть. Так и теперь: казалось бы, все политические противники повержены, высокие цены на нефть обеспечили в 2000 году достаточный запас прочности. Сейчас нефть дешевеет, но валютные накопления, полученные за прошедший год, достаточно велики, чтобы власть чувствовала себя спокойно. Короче, можно уверенно идти к провозглашенным целям. Беда в том, что у власти оказались сразу две экономические политики.

Одну из них представляет идеолог правительства Герман Греф, другую отстаивает советник президента Андрей Илларионов. Оба исходят из одной и той же идеологии, клянутся в верности одним и тем же целям. Обе борющиеся группировки свято верят в капитализм, частное предпринимательство, свободный рынок и принципы либерализма. И та и другая группировка одинаково непримиримо относятся не только к любым проявлениям социалистических идей, но даже к самым умеренным формам социал-демократии. И в то же время они все более злобно нападают друг на друга. В чем же причина столь яростных столкновений?

Разумеется, за каждой из борющихся групп стоят конкретные деловые интересы, немалые деньги. Люди, формирующие экономический курс, получат реальную возможность перенаправить крупные финансовые потоки, а в конечном счете и перераспределить собственность (новый этап приватизации, реструктурирование энергосистемы, железных дорог и т.д.). Но между противоборствующими сторонами есть и более принципиальные разногласия.

Дело отнюдь не в том, что Греф - меньший либерал, чем Илларионов. Достаточно взглянуть на его программу, чтобы понять, насколько она вся пропитана идеологией. Снижение налогов, ужесточение требований к наемным работникам, приватизация всего, что еще не поделено между новыми собственниками, коммерциализация жилищного хозяйства и вообще оставшихся услуг социальной сферы - вот принципы, к которым сводится его экономическая стратегия. Но Греф - сторонник постепенности. Ситуация вроде бы и так удовлетворительна. Значит, лучше не раскачивать лодку, не предпринимать слишком резких движений, а главное - не делать того, что может вызвать острое сопротивление: с таким трудом достигнутую политическую стабильность надо ценить.

Напротив, Илларионов убежден, что правительство упускает уникальный шанс. Именно потому, что сейчас ситуация благоприятна, надо торопиться. Надо форсировать новую волну либеральных преобразований. Илларионов упрекает Грефа в оппортунизме, бездействии и трусости. В свою очередь, Греф и его сторонники обвиняют Илларионова в безответственности, излишнем радикализме и утопизме.

Парадоксальным образом эта дискуссия вплоть до деталей повторяет спор между «левыми» и «правыми» большевиками в 20-е годы. Ситуация тогда тоже была стабильна, открытые враги новой власти повержены, в экономике наметился устойчивый рост, а главное - зерновой экспорт обеспечивал приток валюты точно так же, как сейчас продажа нефти. Можно было приступать к «строительству социализма». Проблема и в 20-е годы, и сейчас состояла в том, что большинство населения как минимум не было непосредственно заинтересовано в проведении экономических преобразований, независимо от того, какой сценарий был бы избран.

Идеологи могут сколько угодно убеждать себя и других, что «в конечном счете» избранный курс пойдет на пользу народу. В одних случаях они правы, в других лгут, но в данном случае важно не это. В 20-е годы предполагалось создавать промышленность, вводить всеобщую грамотность и перемещать население в города, увеличивая долю рабочего класса. В 2000-е годы собираются укрепить несколько конкурентоспособных отраслей промышленности за счет всех остальных и использовать нищенскую оплату труда большинства граждан в качестве «преимущества».

В первом случае, по крайней мере на уровне намерений, думали о массах, правда о массах «пролетарских», не особенно задумываясь о «мелкобуржуазном» крестьянском большинстве. Во втором задумываются по-настоящему только об интересах предпринимателей, да и то не всех. Но и это не самое существенное. Принципиальное сходство в том, что и в 20-е годы, и сейчас за структурную перестройку кто-то должен заплатить. В 20-е годы этим незаинтересованным большинством было крестьянство, не желавшее жертвовать собой ради «строительства социалистической индустрии». А сейчас таким большинством является как раз масса городских наемных работников, не ждущих никаких прямых выгод от очередной волны либерализации.

И вот тут-то разворачивается дискуссия между Николаем Бухариным и Львом Троцким. Каждый из них, кстати, опирался на группу соратников. Среди единомышленников умеренного Бухарина были главный чекист Дзержинский, главный хозяйственник Рыков, главный профсоюзник Томский, а Троцкому помогала группа блестящих интеллектуалов - Преображенский, Радек, Раковский. Но так или иначе сегодня две провозглашенные позиции связываются в нашем сознании прежде всего с именами Бухарина и Троцкого.

Первый призывает к осторожности, к тому, чтобы, действуя постепенно, не подорвать сложившуюся благоприятную конъюнктуру. Другой, наоборот, возмущается бездействием правительства, его оппортунизмом и медлительностью. Короче, если Греф сегодня занимает место Бухарина, то Илларионов явно представляет собой либеральную реинкарнацию Троцкого.

Признаюсь честно, персонажи большевистской эпохи куда интереснее, нежели нынешние. Греф в отличие от Бухарина никогда не напишет серьезной книги по философии, а Илларионов, если даже и сочинит автобиографию, то вряд ли ее взахлеб будут читать несколько поколений его единомышленников.

И все же - что есть, то есть. Других серьезных идеологов у нашей элиты нет.

Поучительно, однако, вспомнить, чем закончилась дискуссия 20-х годов. До тех пор, пока дела шли более или менее хорошо, умеренный Бухарин брал верх над радикальным Троцким. Но начался мировой экономический кризис. Цены на зерно упали, валютные поступления прекратились. Нужно было что-то радикально менять. Увы, произошло совсем не то, чего ждали радикалы. Центральная бюрократия во главе со Сталиным реализовала собственную экономическую модель, отличавшуюся не только от умеренного курса Бухарина, но и от предложений Троцкого, вообще похоронив социалистический проект в том смысле, как его понимали большевики 20-х годов. Вместо обещанной Троцким рабочей демократии была введена жесткая система административного контроля над трудящимися, крестьян «коллективизировали» - этого не предлагали в 20-е годы даже самые крайние радикалы. Ученых посадили разрабатывать свои открытия за решетками в «шарашках». Промышленность создали форсированно, но главным образом - оборонную. А Бухарин вместе с Троцким стали жертвами одной и той же репрессивной машины.

Сейчас цены на нефть падают, а мировой экономический кризис если и не начинается, то по крайней мере становится реальной перспективой. В Калифорнии уже начались проблемы с электроэнергией - тамошние чубайсы веерно отключают неплательщиков, и компьютерная индустрия находится в состоянии, близком к параличу. Что же говорить про менее благополучные регионы и отрасли? Через год наша нефть и наш металл никому не будут нужны - по крайней мере по нынешним ценам.

Разделит ли русский либерализм судьбу русского социализма? И если так, кто сыграет в новой элите роль Сталина?

На первый взгляд ответ напрашивается. Но Путин далеко не похож на Сталина, даже если ему самому хотелось бы думать обратное. Использовать административные рычаги для реструктурирования экономики не удастся просто потому, что у новой власти нет, в отличие от сталинской, эффективной бюрократической машины.

Надо сказать, что экономический подъем 1999-2000 годов практически ничего не дал для решения главной проблемы, от которой страдала наша экономика и в 20-е, и в 90-е годы: катастрофической нехватки инвестиционных средств. Не только бурного роста инвестиций не последовало, но наоборот, именно в период подъема резко усилилось бегство капитала. По данным известного экономического аналитика Михаила Делягина, утечка капитала составила 24,6 млрд долларов в 2000 году, на 30% больше, чем в предыдущем. Масштабы бегства капитала оказались больше, чем в 1997 году, перед финансовым кризисом и дефолтом. Более того, в «благополучный» 2000 год из страны «убежало» почти столько же денег, сколько и в катастрофический 1998-й. И это логично.

В России, конечно, имелись возможности для вложения денег, но в мировом масштабе таких возможностей еще больше. И что бы мы ни делали, как бы мы ни старались, всегда найдется десяток-другой стран, которые привлекают капитал больше нас, - будь то Гонконг, Америка или Финляндия. А потому чем больше денег компании зарабатывают, тем больше средств из страны уходит. Это вообще-то азбучная истина, просто российские либеральные экономисты упорно стараются ее забыть.

Мировой спад фондового рынка сопровождается еще более чудовищным снижением цен на акции российских компаний. Так что рассчитывать на получение инвестиционных средств стихийно-рыночным методом не приходится. Невозможно и второе издание шоковой терапии. (Уже - по Андрею Илларионову, хотя бы без воровства.) У народа просто нет накоплений, которые можно было бы изъять и перераспределить ради обеспечения структурной перестройки. Сейчас, когда кое-какие свободные средства у людей появились, их как раз хватает на то, чтобы более или менее могла развиваться торговля. Излишков же нет. Более умеренный вариант того же перераспределения, к которому призывает Греф, тем более непроходим. Население деньги не отдаст, потому что самим мало. А от налогов как уклонялись, так и будут уклоняться, сколько кодексов ни принимай.

Остается только изъять средства олигархов. Но это как раз не входит в планы ни «умеренных», ни «радикалов». Кремлевские бюрократы, конечно, не прочь отобрать собственность у некоторых предпринимателей, с которыми они враждуют, и передать своим друзьям, но структурные реформы от этого не продвинутся ни на шаг. К тому же у власти нет ни идеологии, ни кадров, с помощью которых можно было бы осуществить подобную операцию. «Державная» идеология, которую начальство пропагандирует, требует как раз охранять «жирных котов», ибо они и есть наша держава. А смена окраски «жирных котов» и выведение кремлевскими селекционерами новых пород ничего не меняют по существу.

Единственный плюс этой ситуации в том, что второе издание сталинизма нам явно не грозит. Интеллигенция может спать спокойно даже под музыку Александрова. Но и либеральная реформа имеет мало шансов на успех. Просто с возобновлением экономической нестабильности нас ожидает и кризис политический. А поскольку видимых альтернатив нет, кризис будет глубоким и скорее всего затяжным. Лишь политические силы, сформировавшиеся в ходе этого кризиса, смогут предложить новую экономическую стратегию.

Чем раньше их заметим - тем лучше.