Великая победа в великой битве

Стоял ясный день. В Москве в это время была уже поздняя ночь, а на тихоокеанском побережье США сияло солнце — между Сан-Франциско и Москвой разница одиннадцать часов. Мы находились на конференции, где разрабатывался Устав ООН. Нарком В. М. Молотов уже отбыл в Москву, главой советской делегации на конференции оставался я. Меня неожиданно пригласили к телефону:

— Мистер Громыко?

— Да, я вас слушаю. Кто говорит?

— Говорит Леопольд Стоковский. Я вас поздравляю: ваша великая страна одержала победу над Германией.

Мы все ждали этого часа, готовились к нему, и все-таки этот день наступил неожиданно. Известный деятель искусства Леопольд Стоковский был первым, кто поздравил меня и сообщил о победе.

И началось. День Победы запомнился мне бесконечным потоком поздравлений. Они нахлынули со всех сторон. Звонили самые разные люди, знакомые и незнакомые, в том числе Юджин Орманди, Чарли Чаплин, дипломаты, государственные деятели, представители различных американских общественных организаций и, конечно, часто бывавшие в советском посольстве эмигранты из нашей страны, у которых не завяла патриотическая душа.

Через некоторое время позвонила Лидия Дмитриевна (она в то время находилась в Вашингтоне) и прерывающимся от волнения голосом сообщила:

— К нам в посольство без конца идут люди, у ворот выстроилась огромная очередь. Все радуются и поздравляют. Тысячи людей ждут, что ты выйдешь и скажешь им речь. Мы объясняем, что посла нет, он в Сан-Франциско, а они все равно стоят, говорят: «Пусть русские выходят, мы их будем поздравлять. Эта победа — наша общая большая радость».

Золотыми буквами в летопись истории человечества навсегда вписана дата — 9 мая 1945 года. В этот день пришла Победа, которую так жаждали все советские люди. Наступил праздник и для всех народов, боровшихся с фашизмом.

Всему миру было известно, что добытая славная победа стоила нам великих жертв, неисчислимых лишений. Но Советские Вооруженные Силы, весь наш народ с честью выполнили свой патриотический и интернациональный долг.

Никто не будет оспаривать, что в деле Победы есть лепта и советских дипломатов. Сталин на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии отметил:

— Хорошая внешняя политика весит больше, чем две-три армии на фронте.

Советский народ внес решающий вклад в разгром гитлеровской Германии и ее союзников, в освобождение Европы от фашистского рабства, в спасение мировой цивилизации. Он совершил этот подвиг во имя мира и жизни на земле.

Внесли вклад в достижение победы во второй мировой войне народы и армии США, Великобритании, Франции, Китая, других государств антигитлеровской коалиции. Самоотверженно боролись с фашистскими захватчиками бойцы воинских соединений, партизанских армий и отрядов Югославии, Польши, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Венгрии, Албании, движения Сопротивления и участники антифашистского, в том числе немецкого, подполья.

Находившиеся в США советские люди чувствовали в те дни теплоту, с которой их приветствовало подавляющее большинство американцев. Упомяну лишь об одной встрече, состоявшейся 28 мая 1945 года в Американо-русском институте в честь делегатов Советского Союза, Украины и Белоруссии во время Сан-Францисской конференции. На этой встрече присутствовало свыше, полутысячи человек, в том числе многие видные американские деятели.

Все выступавшие отмечали необходимость сохранить и упрочить дружественные советско-американские отношения в интересах будущего мира. В своем выступлении от имени трех наших делегаций я также особо подчеркнул то огромное значение, которое имеет для послевоенного мира сотрудничество между двумя великими державами — Советским Союзом и США.

Празднование Победы не привелось увидеть президенту США Рузвельту, который много сделал для ее достижения. Судьба распорядилась по-своему…

У меня осталось твердое мнение, что Рузвельт относился с большим уважением к Советскому Союзу и лично к Сталину. Известно, что секретная служба США в лице Аллена Даллеса вела переговоры в Швейцарии с некоторыми руководителями гитлеровского рейха, интересы которых представлял германский генерал Вольф.

Узнав об этих переговорах, Сталин направил американскому президенту послание с выражением своего возмущения действиями американских спецслужб.

12 апреля 1945 года Рузвельт подписал послание в адрес Сталина. В нем говорилось о твердом намерении укреплять сотрудничество США с Советским Союзом. Это было последнее письмо, написанное Рузвельтом в адрес Сталина, и вообще последний документ, подписанный этим президентом. В тот же день, к вечеру, Франклин Рузвельт скончался.

Брешь в политической жизни США образовалась зияющая. Международные последствия ее оказались огромными. К власти в США пришел Трумэн, бывший вице-президент. Как политик он до этого светил вроде Луны — отраженным светом. В советско-американских отношениях почти сразу же стали проявляться серьезные натянутости.

Добрые отношения Рузвельта к Советскому Союзу чувствовались во многих его поступках. В частности, знаменательно, что американский президент пригласил народного комиссара иностранных дел поприсутствовать на конференции в Сан-Франциско весной 1945 года. Молотов принял это приглашение и прилетел в США. Путь его лежал через Вашингтон.

Но Рузвельта уже не было в живых. И тогда Трумэн, занявший пост президента, провел встречу с советским гостем. Как посол, я сопровождал Молотова в Белый дом на беседу.

Мне приходилось и до этого встречаться с Трумэном. Как-то раз вице-президент Трумэн (это было еще месяца за два до кончины Рузвельта) пригласил меня на просмотр хроникального фильма. На экране показывали киносюжеты о сражениях американцев на Тихом океане. А потом стали демонстрировать советскую кинохронику о боях на советско-германском фронте. В небольшом зале кроме нас с вице-президентом находились еще только его помощники. Трумэн сидел рядом со мной. Глядя на экран, он почти выкрикивал:

— Это поразительно! Я потрясен! Какой героизм людей! Какая мощь армии!

Кадры, которые шли на экране, я не видел. Наше посольство еще не получило той хроники. Американцы достали ее по каким-то своим каналам. Мне хотелось слушать голос диктора, который сопровождал киноленту. Но мой сосед говорил, говорил без умолку.

После просмотра Трумэн продолжал с восхищением отзываться о Красной Армии, ее героизме, о вкладе Советского Союза в общую победу над фашизмом. Высказывания его отражали только превосходную степень восхищения. А ведь передо мной находился тот самый Гарри Трумэн, который в самом начале войны, когда гитлеровская Германия только напала на Советский Союз, сделал заявление, прогремевшее на всю страну и ставшее известным за ее пределами. Звучало оно так:

— Если мы увидим, что Германия выигрывает войну, нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, нам следует помогать Германии, и пусть они убивают как можно больше.

В День Победы по американскому телевидению выступил президент Трумэн. Он тоже говорил о победе, но как-то сухо, казенно. Народ ликовал, вся Америка торжествовала, а на каменном лице нового американского президента лежала печать сдержанности. Ничего удивительного не было в том, что впоследствии он вместе с Черчиллем стал делать все, чтобы разрушить те связи и добрые союзнические отношения, которые установились между СССР и США в годы войны.

И вот Молотов и я вошли в Белый дом.

Мы не виделись с Трумэном всего лишь несколько недель, но я с трудом узнавал в этом человеке того, который еще так недавно источал любезность и обходительность. Теперь в разговоре с советским наркомом Трумэн вел себя жестко, сухость сквозила в каждом жесте. Что бы ему ни предлагалось, о чем бы разговор ни заходил, новый президент все отвергал. Казалось, временами он даже не слушал собеседника.

Речь шла тогда о предстоящей первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН, на которой Советский Союз готов был выступить по некоторым вопросам и совместно с Соединенными Штатами. Молотову поручалось обговорить это с Трумэном. Но такого разговора не получилось.

Анализируя эту встречу, можно прийти к выводу, что в данном случае Трумэн вел себя так потому, что тогда он только что стал президентом, ему как лицу, облеченному высшей государственной властью, было доложено о том, что Америка вот-вот станет единоличным в мире обладателем нового грозного оружия страшной разрушительной силы — атомной бомбы. Трумэну явно казалось, что, получив в руки такое оружие, Америка сможет диктовать свою волю Советскому Союзу.

Беседа эта оставила неприятный осадок. Ни о чем договориться с Трумэном было нельзя, ни на какие компромиссы он практически не шел, даже по небольшим вопросам.

Трумэн подчеркнуто пытался обострить встречу. По всему ощущалось, что он не вполне доволен решениями Ялты в отношении ООН и некоторых принципов деятельности этой организации. Президент проявлял какую-то петушиную драчливость, придираясь чуть ли не к каждому высказыванию с советской стороны о значении будущей всемирной организации и о задаче не допустить новой агрессии со стороны Германии. Чувствовалось, что Трумэн пружину уже натянул.

Более того, совершенно неожиданно — нам казалось, что это случилось в середине беседы, — он вдруг почти поднялся и сделал знак, означавший, что разговор закончен. Мы удалились. В результате встреча в Белом доме фактически оказалась свернутой. Молотов был ею недоволен. Такие же чувства испытывал и я.

Раньше, до окончания войны, до кончины Рузвельта, Трумэн хотел создать о себе хорошее впечатление в Москве. Но уже на беседе с Молотовым его как будто подменили. Новый президент обладал солидной способностью к политическим метаморфозам, которые вскоре проявились открыто.

Сталин, естественно, был информирован об этой встрече. При мне он никогда не касался указанного эпизода. Но я убежден в том, что Сталин обратил серьезное внимание на преемника Рузвельта, который не умел, да и не желал скрывать своей неприязни к державе социализма, понесшей самые большие жертвы для достижения победы над общим врагом.