Война — протокол побоку

Летом 1941 года Вашингтон жил своей размеренной, спокойной жизнью: конгресс был распущен на каникулы, сонными казались министерства и ведомства, чиновники дружно отправлялись из города на «уик-энд» — проводить в приятном семейном кругу субботу и воскресенье. До нападения японцев на Пёрл-Харбор, а значит, и до вступления США во вторую мировую войну оставалось еще полгода. Но в советском посольстве, куда поступала доверительная информация из Москвы и частично от американской администрации, напряженность уже ощущалась. Обилие информации требовало ее внимательного анализа: мы стали выходить на работу и в субботу, и в воскресенье.

В Москве было четыре часа утра, в Вашингтоне — еще восемь часов вечера вчерашнего дня. Поэтому, когда гитлеровская люфтваффе бомбила Минск, Киев, Каунас и другие советские города, когда в Брестской крепости уже рвались снаряды, в Вашингтоне был еще вечер 21 июня.

В поздний час того же дня американские радиостанции со ссылками на европейские источники сообщили:

— Германские войска перешли границу Советского Союза…

Ранним утром 22 июня мы в Вашингтоне слушали по радио из Москвы сообщение о том, что Германия, вероломно нарушив договор о ненападении, напала на Советский Союз.

Началась война…

Героически защищая свою независимость и свободу, свои социалистические завоевания, советский народ, наши доблестные вооруженные силы вступили в смертельную схватку с германским фашизмом, с его мощной военной машиной.

В ряде европейских стран, оккупированных гитлеровскими войсками, развернулось движение Сопротивления, сыгравшее большую роль в антифашистской борьбе.

Не могу не сказать о тех чувствах, которые испытывали советские люди, находившиеся в США в период войны. Она застала тогда в Америке многих наших граждан. Часть из них вернулась на Родину.

Правда, возвращение это было часто связано не только с дорожными трудностями, но и с риском для жизни. Бывало, направлявшиеся на Родину по морю семьи полностью погибали, когда торпедированные или разбомбленные фашистами транспорты тонули и в Тихом океане, и в Атлантике, и в северных водах на пути из Великобритании в Мурманск.

И тем не менее каждый советский человек, на каком бы посту он ни находился и какую бы работу ни выполнял, получая извещение о том, что ему необходимо выезжать на Родину, с большим душевным подъемом стремился поскорее уехать. Каждому казалось, что там, на Родине, он нужнее и сможет внести более весомый и конкретный вклад в победу.

В США оставались лишь те, кому было доверено выполнять важные поручения Родины в военное время. Среди них были работники посольства, консульств, государственной закупочной комиссии, находившейся в Вашингтоне, «Амторга» — находившейся в Нью-Йорке корпорации, которая юридически считалась американской, но по существу занималась вопросами советско-американской торговли.

Можно определенно сказать, что советские учреждения в США продолжали четко вести свои дела. Каждый сотрудник старался наилучшим образом выполнить данное ему задание. Все исходили из того, что Родина ждет от них только хорошей работы.

Конечно, люди получали и сообщения о гибели родных и близких. Зато позже общей радостью становились сообщения об успехах нашей армии на фронте.

С первых дней Великой Отечественной войны основополагающей задачей внешней политики СССР стало всемерное содействие обеспечению наиболее благоприятных международных условий для организации отпора врагу, а в дальнейшем — для полного разгрома фашистских агрессоров и освобождения из-под их ига народов Европы. Советский Союз и его дипломатия добивались упрочения антигитлеровской коалиции, открытия второго фронта, хотя путь к этому был еще долгим и трудным.

Вообще тот первый период войны, предшествовавший разгрому немецко-фашистских войск под Москвой, стал временем тревожного ожидания. Не только мы, но и американцы жили в напряжении — куда повернется ход событий на советско-германском фронте. Можно было уловить трезвую тенденцию в общественном мнении. Многие в США рассуждали так:

— Ваша страна — великая и могучая. Не раз за свою историю она, пройдя через тяжелые времена иностранного нашествия, в конечном счете выживала. То же произошло и не так давно — после иностранной интервенции врагов Октябрьской революции 1917 года.

Но тем не менее основная масса населения США находилась вначале в состоянии шока из-за быстрого продвижения гитлеровских войск на восток, в глубь Советского Союза. А когда захватчики очутились у западных окраин Москвы, то пессимистические настроения среди американцев стали преобладающими.

Однако даже и в то тяжелое для нашей страны время находились в Америке люди, которые верили в решимость советского народа и в его ресурсы, считали, что он в состоянии выстоять, а затем и повернуть события на фронте в ином направлении.

Время осени и зимы 1941 года можно назвать суровым и жестоким. Вести из Москвы в Вашингтон поступали одна тревожнее другой. С 19 октября в столице ввели осадное положение. Одно время (в конце октября — начале ноября) казалось, что наступление захватчиков захлебнулось. Однако в середине ноября гитлеровцы его возобновили.

Но на этот раз продвинулся вермахт вперед совсем немного. Защитники города остановили врага, а 5 декабря начали контрнаступление.

Однако прежде чем до Вашингтона дошло сообщение об этом радостном для нас событии, поступило другое — и тоже огромного по своим последствиям значения. Америка выдохнула в едином порыве: «Пёрл-Харбор». Собственно, в переводе оно означало «жемчужная гавань». Но в один миг страна забыла о красоте названия: с того момента оно стало наименованием национальной трагедии.

7 декабря внезапно, без объявления войны, японские вооруженные силы напали на эту американскую военно-морскую базу на Гавайских островах и потопили значительную часть тихоокеанского флота США. Япония начала войну против США и Англии на Тихом океане. 11 декабря Германия и Италия объявили войну Соединенным Штатам. Америка вступила в войну, но ничего хорошего сообщения тех первых дней с театра военных действий американцу не приносили. Япония, использовав фактор внезапности, стала высаживать десанты на островах Тихого океана и занимать их. Америка посуровела и начала больше прислушиваться к гулу войны в Европе.

А через два дня в столице нашей Родины Совинформбюро сообщило о провале немецко-фашистского плана окружения и взятия Москвы и первых важных победах Красной Армии. Контрнаступление наших войск продолжалось до начала января.

В конце декабря 1941 года и начале января 1942 года в наше посольство не раз приходили американцы — группами и в одиночку, поздравляли с успехами наших войск под Москвой. Правда, в этих поздравлениях легко угадывались горечь от того, что происходит в Тихом океане, и в целом тревога в связи с войной в Европе.

Так Соединенные Штаты и Советский Союз волею истории оказались по одну линию фронта, плечом к плечу против общего врага.

У Рузвельта и его окружения своих забот хватало выше головы. Война требовала мобилизации всех сил нации на отпор врагу. Однако, узнав о победе под Москвой, президент и его кабинет стали смотреть на положение Советского Союза по-иному. Сам Рузвельт, его министры уже более трезво оценивали дальнейшие возможности Советского Союза в ходе войны.

Военные круги США также делали новые выводы относительно оборонительного потенциала нашей страны. Они поняли, что германская армия и ее командование вовсе не такие уж непобедимые, как представлялось до этого. Если Советский Союз сумел после страшной силы первого удара нанести вермахту ответный удар под Москвой, то это говорило о многом. Конечно, правительство США и американский генералитет понимали, что Советский Союз прилагает колоссальные усилия по формированию в своем глубоком тылу новых дивизий, организации производства вооружений, особенно тяжелых, что на особом счету у него танки и авиация.

У нас в те дни происходили частые встречи с американскими официальными представителями. В ходе их разрабатывалась и готовилась к подписанию Вашингтонская декларация. Каждый раз американские партнеры старались сделать нам своеобразный комплимент. Мы понимали, что за ним стояло и чем он вызван. Если коротко — то победа под Москвой.

Американцы говорили:

— В советском руководстве нет панического настроения. Нас это радует. Ваши лидеры — и мы это видим — не только полны внутренней решимости продолжать войну до победного конца, но делают все возможное для разгрома нацистских агрессоров. Ваша победа под Москвой произвела сильное впечатление на официальные круги в Вашингтоне, а также на наших военных.

Разумеется, все эти настроения находили отражение в средствах массовой информации. Появившиеся в первый период войны пессимистические прогнозы стали со страниц прессы исчезать под напором реалий, фактов.

Еще шли тяжелые наступательные бои под Москвой, а в Вашингтоне в первый день нового, 1942 года была подписана Декларация 26 государств. Она вошла в историю как Декларация Объединенных Наций. Так впервые появился термин, существующий и по сей день, прочно вошедший ныне в язык международного обихода, — Объединенные Нации.

По настойчивому предложению нашей страны во вступительную часть декларации было внесено положение о том, что полная победа над врагом необходима для защиты жизни, свободы, независимости и для сохранения человеческих прав и справедливости во всех странах.

Правительства государств, подписавших эту декларацию, обязались:

— употребить все свои экономические и военные ресурсы для победы над врагом,

— сотрудничать друг с другом и не заключать сепаратного мира или перемирия с общими врагами.

Так начала оформляться широкая антигитлеровская коалиция.

В битве с фашизмом по исторической логике событий нашими союзниками вместе с Англией стали и США. Налаживание, а также развитие союзнических связей между СССР и США было в годы войны исключительно важным участком внешнеполитической деятельности Советской страны.

В напряженных условиях военного времени и через советское посольство в Вашингтоне осуществлялась систематическая связь, шел активный обмен посланиями между руководителями СССР и США. Это явление было новым. Ничего подобного не было ранее в отношениях между двумя странами. По документам, которыми обменивались столицы обеих стран и которые теперь опубликованы, можно отчетливо представить, насколько жизненно важными были вопросы, поднимавшиеся и согласовывавшиеся в этой переписке.

Как правило, при получении письма от Сталина в адрес Рузвельта в советское посольство в Вашингтоне на 16-й стрит к послу приезжал военный помощник президента генерал Эдвин Уотсон. Об этом было условлено с Рузвельтом. Все делалось срочно и архисрочно. Несрочных вопросов тогда почти не было. Получив от меня, тогда еще поверенного в делах, послание Сталина, генерал немедленно доставлял его президенту. На это уходило не более пятнадцати — двадцати минут, а иногда и меньше.

Однажды в беседе со мной Рузвельт в шутку заметил:

— Уотсон, наверное, не дает вам покоя своими частыми визитами?

Я ответил:

— Господин президент, мы рады этим визитам, и, кроме того, в Москве ведь проделывается то же самое, только в обратном порядке, при передаче ваших посланий Сталину.

На беседах с Рузвельтом всегда обсуждались вопросы, касавшиеся существа проблем того времени. И прежде всего главный — как ускорить достижение победы над гитлеровской Германией.

Глубоко запали в мое сознание встречи с Рузвельтом. Твердо придерживаюсь и сейчас того мнения, что он являлся одним из самых выдающихся государственных деятелей США. Это был умный политик, человек широкого кругозора и незаурядных личных достоинств.

Вспоминаю, что при вручении верительных грамот президенту я подчеркнул:

— Как посол СССР в США, я буду работать на благо сотрудничества между нашими странами, укрепления союзнических отношений между ними.

Рузвельт в ответ заявил:

— Считаю развитие дружественных советско-американских отношений делом абсолютно необходимым и соответствующим интересам народов обеих стран.

Впрочем, обмена речами, обычными при вручении верительных грамот иностранными послами, тогда не было, и слова, которые приведены выше, были сказаны в беседе в ходе встречи. А при встрече президент сразу же со свойственной ему непосредственностью предложил:

— Дайте, пожалуйста, мне вашу речь, а вот вам моя. Завтра они будут напечатаны в газетах. А теперь лучше перейдем к разговору о возможностях организации совещания руководителей США, СССР и Англии.

Речь шла о предстоявшей Тегеранской конференции этих держав. Так мы и поступили.

Не скрою, на меня произвели сильное впечатление этот деловой стиль и непосредственность президента. Мне они понравились. Протокол побоку, идет война, так рассуждал Рузвельт. Он как будто прочел мои мысли. И мне подумалось тогда, что хозяин Белого дома — не аристократ, заботящийся больше всего о том, чтобы облечь свои мысли во внешне изящную форму и тем произвести на собеседника впечатление, а человек дела, с характером, которому может позавидовать любой генерал.