В тех странах Европы, которые мы рассмотрели, корпоративные государства приходилось создавать «сверху», прилагая к этому значительные усилия, хотя и опираясь на некоторые остатки исторических традиций. А есть ли хоть одна страна на свете, которая была бы изначально корпоративным государством? Да, есть, и даже не одна. Рассмотрим страну, в которой этот изначальный корпоративизм сохранился до наших дней в наибольшей полноте.

Хотя появление корпоративных и тоталитарных государств стало главным событием истории XX века, наука, как уже отмечалось во введении, прошла мимо этого феномена. Слово «тоталитаризм» употреблялось лишь в отрицательном смысле, а термин «корпоративизм» был известен лишь узкому кругу специалистов, которые к тому же его по-разному толковали. Положение изменилось лишь после того, как учёные-обществоведы попытались разобраться в природе послевоенного японского «экономического чуда».

В 1955–1973 годах мир с изумлением наблюдал за фантастически быстрым (на 9 — 10 процентов в год) ростом производства в Японии, прежде всего — высокотехнологичной продукции. Япония по уровню жизни догнала развитые страны Запада, причём обошлась без внешних займов.

Тогда-то и открылось подлинное значение появления корпоративных и тоталитарных государств. Вот как об этом написал доктор экономических наук Я.А.Певзнер (см.: «Япония: полвека обновления». М., 1995):

«Тезис о столкновении и соревновании двух систем — социализма и капитализма — не отражал происходящего в действительности. Происходило же состязание не двух, а трёх систем. Первая — так называемая социалистическая экономика, идеалом которой была полная ликвидация частной собственности и товарно-денежных отношений. Вторая — регулируемая рыночная экономика, плюрализм, взаимодействие конкуренции и регулирования на демократической основе. Третья — система, появившаяся в годы первой мировой войны, укоренившаяся затем в фашистской Италии с её так называемым корпоративным строем и получившая дальнейшее развитие в гитлеровской Германии и милитаристской Японии. Её, этой системы, отличие от первой, социалистической, заключалось в том, что в основе оставались частная собственность и рынок. Её отличие от второй, демократической, было в том, что здесь регулирование было жёстким и направлялось прежде всего на решение неэкономических задач — в первую очередь и главным образом военно-агрессивных (последнее, впрочем, относилось и к социалистической системе)».)

Для Певзнера, ярого «демократа» и рыночника, главное заключалось в том, что «в состязаниях указанных трёх систем победу одержала вторая». В действительности в первой половине XX века корпоративные государства добились таких успехов, что стало казаться, будто либеральный капитализм проиграл навсегда. Фантастические достижения Японии вроде бы подтверждал этот вывод. К концу XX столетия либеральный капитализм отвоевал утраченные позиции. Что-то будет в 21-м веке? Думается, вывод о победе либеральной демократии окажется преждевременным, но об этом речь пойдёт ниже.

Далее Певзнер переходит к проблемам собственно Японии:

«Япония покинула рамки третьей системы в результате военного поражения, принесшего с собой отстранение от власти правивших реакционных сил и открывшего путь к небывалому во всей её промышленной истории обновлению. Всемирное значение опыта Японии заключается в том, что для экономического и для всего общественного прогресса система и характер общественных отношений (то есть степень развития демократии и подавление всех видов монополизма) более важны, чем любые успехи в областях техники и технологии. Об этом же говорит и отрицательный опыт Советского Союза: много ли выиграл наш народ от того, что, благодаря великой искусности его учёных и мастеров, отечеству принадлежит приоритет в освоении космоса? И как много народ проиграл, как сильно отстал от всего цивилизованного мира из-за многолетнего подавления политической демократии и рыночных отношений!»

Насчёт последнего пассажа почтенного профессора следовало заметить, что от первенства в освоении космоса наш народ выиграл очень много: он чувствовал себя лидером движения человечества на пути прогресса, да и по жизненному уровню приближался к самым развитым странам Запада, не говоря уж о социальных гарантиях, невиданных нигде и никогда. А вот теперь, когда в России утвердились «демократия» и «рыночные отношения», у народа не осталось ни повода для гордости, ни материального достатка, ни социальных гарантий. Великая держава превратилась в колонию, которой помыкают не только зарубежные хозяева, но и их клиенты-карлики вроде Латвии или Эстонии. Выходит, из доводов Певзнера нужно сделать как раз обратный вывод: переход от тоталитаризма и плановой экономики к демократии и рынку — это путь к гибели страны и народа? Но и японский опыт, как это будет показано ниже, даёт основания для такого же вывода. Просто Певзнер поторопился со своими заключениями.

И всемирное значение японского опыта, на мой взгляд, заключается совсем не в том, в чём видит его Певзнер, о чём мы ещё будем говорить.

Итак, лишь в 1995 году общественная наука осознала: XX век был веком соревнования трёх общественно-политических систем — социалистической, капиталистической и корпоративной (тоталитарной). А если быть точным, это была эпоха соревнования четырёх систем: четвертой была тоталитарная система, сложившаяся в СССР. (На Западе её так и называли, а советские вожди и идеологи так называть свою систему боялись, опасаясь, как бы на Западе нашу страну не приравняли к нацистской Германии.)

Следовательно, до того, как выяснилось, что боролись не две, а три (и даже четыре) системы, общественная наука беспомощно блуждала в двух соснах, и представляемая ею картина мирового развития в силу этого оказывалась в целом ложной.

Что же касается Японии, то ей в ряду корпоративно-тоталитарных государств принадлежит исключительное место, потому что она — это «страна-корпорация» с тысячелетней историей. Точнее говоря, тысячелетняя история Японии — это борьба цивилизации европейского типа против бюрократической китайской тенденции. Чтобы этот несколько неожиданный вывод стал понятен, надо кратко напомнить, как складывалась уникальная японская цивилизация и какой исторический путь она прошла.

Япония — страна довольно древней цивилизации. В IV (по другим источникам — в VI) веке образовалось первое японское государство Ямато. К концу VII века удалось объединить несколько разрозненных владений в единое централизованное государство во главе с императором, который считался потомком богини Солнца Аматэрасу. Но впоследствии император был изолирован (чтобы не «оскверняться» мирскими делами) и оставался лишь номинальным правителем страны, а реальная власть перешла в руки рода Фудзивара, представители которого стали наследственными «канцлерами» (бакуфу). И только через несколько столетий, после поражения Фудзивара, в стране установился сёгунат — власть военно-феодальных правителей — сёгунов, опиравшихся на сословие дворян-самураев (название происходит от глагола самураре — служить). При этом бакуфу-Фудзивара, так же как императоры, сохранили протокольные функции, не имея никакой власти. К концу XVII века сёгунам удалось завершить объединение всей страны и добиться длительного мира. В Японии расцвели литература и искусство, её столица Эдо (позднее названная Токио) насчитывала миллион жителей — тогда это был самый большой город мира.

С глубокой древности Япония поддерживала торговые и культурные связи с Кореей и Китаем. Японская элита признавала неоспоримое культурное превосходство Китая и стремилась перенимать китайские порядки и образованность, письменность, религию, государственное устройство, но всё — «с японской спецификой». Так, если в Китае конфуцианство воспитывало уважение прежде всего к родителям, к семейным ценностям, то в Японии — верность господину — даймё (феодалу-сюзерну) и сёгуну. Национальной японской религией стал сплав неоконфуцианства, буддизма, синтоизма и даосизма. В ней нет заповедей, нет и абсолютного критерия справедливости. Справедливо то, что в данный момент отвечает интересам группы, к которой японец принадлежит. По сути, единственная религия японцев — это сама Япония.

Японцы убеждены в божественном происхождении своего народа и императора. Они — не богоизбранный народ (то есть, избранный Богом из множества созданных Им народов), а единственный в мире народ, созданный богами. А японский император — это потомок богини неба Аматэрасу и сам «живой бог», он и светский правитель, и верховный жрец религии синто. По учению китайского конфуцианства, правитель государства получает «мандат Неба», который может быть и отобран, если правитель плохо выполняет свои обязанности. В Японии такое представление было просто немыслимым, как немыслимой была бы и борьба за захват трона. Императором нельзя стать в результате захвата власти, им можно быть только по праву рождённого в роду потомка того, кому вручила скипетр богиня Аматэрасу. Император не возглавляет государство, а одушевляет его. Не император существует благодаря государству, а государство существует ради императора.

Для японцев божественен император, божественен их народ, божественна сама японская земля, острова, тоже созданные богами. Их мировоззрению присуще гармоническое единство божественного и человеческого, что видно и из творений современной японской культуры. Так, коллективный герой романа Кендзабуро Оэ «Игры современников» называется: «деревня-государство-микрокосм».

Японская традиция самопожертвования и беззаветной верности нашла яркое воплощение в кодексе самурайской чести — бусидо (что означает «путь воина»), который требовал от рыцарей — самураев готовности к смерти, пренебрежения материальными интересами и приверженности духовным ценностям. Не зная самурайской этики, не понять Японии. Поэтому приведу несколько коротких правил из «Книги самурая»:

«Путь самурая — это смерть».

«Призвание мужчины — иметь дело с кровью».

«Когда приходит время действовать, размышлять некогда».

«Воин думает только о своём хозяине».

«Слуга безоговорочно подчиняется своему господину».

«Не могут принять правильного решения те, кто в своих суждениях руководствуются стремлением к личной выгоде».

«Две вещи могут ввести слугу в заблуждение — богатство и слава. Если же слуга постоянно испытывает нужду, он будет безупречен».

«Нужно ясное, незамутнённое расположение духа, Если ты каждый день укрепляешь свою решимость пасть в поединке и живёшь так, словно ты уже мёртв, ты достигнешь успеха в делах и в бою и никогда не опозоришь себя».

«Расчётливые люди достойны презрения. Расчёт всегда основывается на рассуждениях об удачах и неудачах, и эти рассуждения не имеют конца. Смерть считается неудачей, а жизнь удачей. За умствованиями и разговорами скрываются малодушие и алчность».

«Всё, что ты делаешь, ты должен делать это во имя своего хозяина, родителей и человечества, а также во имя своих потомков. Делать что-то для себя мелочно и недостойно, такие поступки всегда оборачиваются злом».

«Чтобы умело руководить страной, нужно иметь сострадание. Ведь когда ты думаешь о людях как о своих детях, люди будут думать о тебе, как о своём родителе».

«Побеждай заранее».

Долгое время в Японии главенствовал лозунг: «Японский дух и китайская учёность». (А «японский дух» выражался одной фразой: «Никто нас не одолеет!».) Но китайские правители, хотя и присвоили Японии ранг «царства», смотрели на жителей этой страны свысока как на вассалов (каковыми японцы никогда не были) и варваров. И в японском обществе постепенно накапливалось чувство ненависти к презирающему японцев Китаю, у которого, тем не менее, приходилось многому учиться.

Таити Сакаия, автор книги «Что такое Япония?» (М., 1992), так объясняет происхождение национального характера и общественного устройства японцев:

На гористых Японских островах пригодная для поселения и земледелия лишь узкая полоска земли вдоль берега моря, это всего 10 процентов территории. Террасы на горных склонах и болотистые земли мало пригодны для животноводства. Но зато они идеально подходят для возделывания риса. А это занятие, требующее устройство сложной системы регулирования подачи воды на поля, не по силам не только одиночке, но и отдельной семье, тут нужно объединение усилий целой деревни, общины и контроль над ними со стороны государства.

Далее, частые землетрясения и извержения вулканов, цунами и тайфуны, подчас разрушительные, заставляют людей держаться вместе и приходить на помощь друг другу. «Вся община живёт и трудится как единое целое», в ней царит дух братства и сотрудничества. Отсюда берёт своё начало японский коллективизм. Японцы сформировались как ревностные поборники идеи равенства, для которых жестокое господство и подчинение невыносимы.

Но японский коллективизм — это коллективизм группы, поначалу — деревни, общины, затем, по мере развития крупной промышленности, — коллективизм корпорации. А другая деревня, другая корпорация — это уже чужаки. И равенство в Японии сочетается с жёсткой иерархией. Японский коллектив — это как корабельный экипаж, где коллективизм сочетается со строгим подчинением, с вертикальными связями типа «отец — сын» («учитель — ученик», феодал — самурай и пр.). При этом нижестоящий находится в долгу у того, кто ему покровительствует. Долг этот бывает либо временным, либо пожизненным, обязывая к верности (безусловной — прав покровитель или неправ).

От лидера группы требуются мягкость и доброта, дух самопожертвования, обязанность во всём быть первым. Слишком способный руководитель может набрать чересчур много власти. Для Японии характерно коллективное руководство на всех уровнях общественной лестницы.

Японцы веками не проявляли желания покидать божественное творение — свою родину и расширять территорию государства. Лишь в Средние века была предпринята попытка захватить Корею, но она окончилась неудачей. С другой стороны, и угрозы нападений извне Япония до середины XIX века не знала, единственный поход потомков Чингис-хана на острова не состоялся, потому что вдруг возникший «божественный ветер» потопил флот, подготовленный для вторжения.

Япония — это «страна как большая семья», «мирное общество, доверяющее властям». Конечно, как и другие страны, Япония знала бунты и восстания, междоусобные войны и измены, но их характер был иным, чем на Западе. В японском языке не было даже слова «революция», оно появилось лишь для обозначения соответствующего явления западной истории.

Средневековое японское общество включало четыре сословия, призванные выполнять определённые функции. Самураи служили в армии или в администрации (только им разрешалось иметь оружие). Крестьяне обеспечивали страну продовольствием. Ремесленники производили оружие и другую необходимую продукцию. Торговцы доставляли товары потребителю. Торговля долго считалась неприличным занятием. Вне сословий оказывались артисты, забойщики скота и пр., а ниже их были парии, выполнявшие самые грязные работы.

Со временем в Японии установилось самое жёсткое правление с полицейским режимом. Были установлены правила, какую одежду могут носить представители разных сословий, не допускалась чрезмерная роскошь, запрещались развлечения. Крестьяне были связаны круговой порукой, за соблюдение правил поведения своих жителей отвечала вся община.

Один из высоких сановников учил японских феодалов оставлять крестьянам лишь столько риса, чтобы они не умерли с голоду. Но в идеале владелец земли должен был выступать как отец крестьян, работавших на ней, и обеспечивать их хотя бы скудное пропитание. Когда этот принцип нарушался, начинались крестьянские бунты. Они подавлялись, и снова крестьянство обрекалось на полуголодное существование. А правящая элита богатела, развивался торговый и ростовщический капитал. (И всё же разрыв в уровне богатства в Японии всегда, особенно в новейшей её истории, был меньшим, чем в странах Запада.) Традиция патерналистских отношений «хозяин-отец и работники-дети» сохранялась на предприятиях, особенно в крупных японских корпорациях, до 80-х годов XX века.

Отсюда и идеал многих японских мыслителей — «государственный коллективизм», то есть патерналистско-абсолютистское государство как единый коллектив, весь японский народ как одна пирамидальная семья, во главе с императором.

В этом смысле «японский тип государственности» не имеет аналогов в мире. Интересы государства в большей мере, чем в других странах, согласуются с интересами общества в целом. Оно регулирует пропорции в распределении власти и богатства, создаёт жёсткую вертикаль, обеспечивающую справедливость и ответственность за судьбу страны всех сегментов общества, поддерживает этико-моральные устои, необходимые для единства нации, сплочения и мобилизации её граждан. Общество делится не столько на классы, сколько на группы по разным признакам (семья, фирма, деревня и др.), сплочённые вокруг лидера. А высшей формой группы выступает нация во главе с государством (до 1945 года — с императором). Японцы стремятся к консенсусу, к согласию везде и во всём, чтобы избежать разрушительных революций. Их отличает способность сплотиться воедино для достижения чётко сформулированной национальной цели, поставить интересы страны выше личных или узкогрупповых интересов. (См.: Авдулов А.Н., Кулькин А.М. Государственная научно-техническая политика Японии. М., 2000.)

А в целом японская нация уникальна. Хотя Япония и находится в Азии, многие исследователи не считают её азиатской страной. Очень многое в ней напоминает Англию (это отметил, в частности, кинорежиссёр Александр Сокуров, снявший фильм о японском императоре Хирохито), и японской цивилизации присущи многие европейские черты. О нравах и обычаях японцев хорошо рассказывает писатель Всеволод Овчинников в своей книге «Ветка сакуры».

В Европе, где ощущалась большая нужда в золоте (властители соревновались в роскоши, а развитие торговли требовало всё больше золотых монет), давно ходили легенды о богатстве Японии. В Японии действительно добывали тогда и медь, и серебро, и золото, которые шли в Китай в обмен на сталь для изготовления оружия и на предметы роскоши. Российский чиновник также доносил царю, что наши сукна и железо попадают в Японию только через посредников — китайских купцов, которые наживают на этом громадные прибыли.

Поскольку Япония тогда отставала от европейских стран, в частности, ещё не имела огнестрельного оружия, её правящие круги взяли курс на добровольную самоизоляцию от внешнего мира, продолжавшуюся более 250 лет. В 1635 году японцам было под страхом смерти запрещено покидать страну, а также строить крупные корабли. (Вообще японцы не были мореходами, хотя японских пиратов в приморских провинциях Китая называли «чумой».).

Первыми из европейцев открыли Японию португальские мореплаватели, за ними последовали голландцы. Европейцам трудно было представить, что в мире существуют другие цивилизации, не уступающие их собственной, и они смотрели на Японию как на обычную отсталую страну, возможный объект эксплуатации. В свою очередь, японцы называли португальцев и испанцев «варварами южных морей». В Японию проникло христианство, и оно сначала пустило там корни. Но христианство не могло ужиться с учением об императоре как о «живом боге», и потом оно было надолго запрещено. Голландцы были не католиками, а протестантами, то есть, с точки зрения японцев, не вполне христианами, а потому для их кораблей (как и для китайских) было установлено число заходов в японские порты в течение года.

Европейским купцам было позволено жить только в специальном посёлке (своего рода «гетто») возле морского порта, где производилась торговля, их раз в год привозили в столицу на приём у главы правительства. Иностранцы были обязаны представлять правительству доклад обо всём важном, что происходило в мире, благодаря этому власть, соблюдая принцип изоляционизма, всё же имела, хотя и по чужим данным, представление о происходящем на мировой арене.

Когда Англия, развязав опиумные войны против Китая, показала, какими средствами она добивается открытия новых рынков для своих промышленников и купцов, японский сёгун разрешил её морским судам заходить в порты Японии для пополнения запасов пресной воды. Но по-настоящему добиться открытия Японии для иностранцев удалось не Англии, а США, которые поступили вполне по-американски.

В 1853 году к берегам Японии подошла эскадра американских военных кораблей. Под гром пушек на берег высадился десант, который доставил императору Японии послание президента США с призывом установить дружеские отношения между двумя странами. В 1854 году американская эскадра снова высадила десант, и США навязали Японии первый неравноправный договор «о мире и дружбе», положивший конец более чем двухвековой изоляции Японии от внешнего мира. Американцам было разрешено торговать в двух портах, допускалось и хождение иностранной монеты. За США устремились в Японию Англия, Франция, Голландия и другие страны.

Правда, раньше американцев пробовали «прорубить окно в Японию» русские моряки. (О первых японцах, побывавших в России в конце XVIII века, рассказал писатель Ясуси Иноуэ в романе «Сны о России» — М., 1987. А о попытках русских установить контакты с японцами до 1850-х годов см.: «История Японии», т.1. М., 1998.)

В 1853 году в порт Нагасаки вошёл российский корабль под командованием адмирала Евфимия Васильевича Путятина, но начавшаяся вскоре Крымская война заставила Россию отказаться от попыток проникновения в Японию.

В 1855 году фрегат «Паллада» под командованием Путятина, совершавший кругосветное путешествие, ещё раз посетил Японию. (Дневник путешествия, вышедший потом отдельной очень содержательной и прекрасно написанной книгой «Фрегат «Паллада''», вёл писатель Иван Александрович Гончаров). Путятин подписал русско-японский договор — первый официальный документ, определивший основы взаимоотношений между нашими странами.

Дешёвые американские и английские ткани и другие европейские товары хлынули в Японию. У японской элиты наибольшим спросом пользовалось серебро, которое она обменивала на дешёвое японское золото. Но простые японцы от вторжения иностранных товаров только потеряли, многочисленные ремесленники разорялись. В стране нарастало недовольство, участились случаи нападения на иностранцев.

Правящие круги Японии поняли, что при сохранении феодальных порядков страну ожидает участь Китая, который превращался в колонию западных держав.

Правительство сёгуна, расписавшееся в своём бессилии, обратилось за помощью к императору. Власть сёгуна была свергнута, император, а им в 1867 году стал 15-летний Муцухито, вновь взял бразды правления в свои руки.

Эпоху его царствования назвали «мэйдзи» («просвещённое правление»). По японской традиции умершего императора называют по названию его правления, то есть Муцухито (1852–1912) впоследствии получит имя Мэйдзи. В 1867–1868 годах в Японии произошла буржуазная «реставрация Мэйдзи» («Мэйдзи исин», что означает «восстановление просвещённого правления»). (Подробности см.: «История Японии», т. 2. М., 1998.)

Япония вышла из изоляции и вступила в сношения с остальным миром, но так, что стала по существу единственной страной Азии, которая в итоге не превратилась в колонию или полуколонию западных держав. Но это потребовало от неё не просто огромных усилий, а системного преобразования всех сторон своей жизни.

Неравноправные договоры, навязанные их стране Западом, стали для японцев шоком. Какие-то варвары стали помыкать единственным богосозданным народом! И воспротивиться этим наглецам невозможно, у них смертоносное оружие, каким Япония тогда не располагала. Тут для всех стал очевиден всеобщий системный кризис, поразивший страну. Правда, Запад не видел в Японии ни источников сырья, ни громадного рынка сбыта, какими были для их товаров Китай и Индия, но всё же опасность закабаления страны реально существовала.

Юный император показал себя подлинным лидером нации и государства. В то время как сёгун считал своей опорой самураев старого закала, вокруг императора собрались уже прагматики — самураи по духу, купцы по призванию. Не буржуазия, а самураи, ставшие олигархами, создали японскую промышленность. Не обошлось даже без небольшой гражданской войны, в которой победили сторонники преобразований. Была проведена аграрная реформа, отменившая феодальную зависимость крестьян. Началось преобразование всех сторон жизни общества с целью преодоления отставания от Запада.

Сотни японцев были отправлены на обучение в США и в Западную Европу. В США «новых японцев» привлекала техника, во Франции — изящество и учтивость, в Англии — имперское самосознание. Но больше всех повлияла на них Германия, точнее — Пруссия с её милитаристским духом и убеждённостью в том, что именно прусский юнкер — это человек высшей расы. Но кое-что интересное обнаружили они и в России.

Прежний лозунг «китайская учёность — японский дух» был заменён другим: «японский дух — западная техника». Упоение вестернизацией нашло выражение в призыве «Уйти с Востока, присоединиться к Западу». На Западе закупались паровозы, вагоны, станки, образцы другой техники, они разбирались до винтика и собирались заново, подчас с усовершенствованиями, в чём японцы давно преуспели.

Но император скоро остудил пыл либералов, подчеркнув, что образование и усвоение западных знаний не отменяет необходимости основываться на конфуцианской морали, и европейский либерализм неприемлем для политической жизни Японии. Основой жизни в стране должны оставаться традиционные японские ценности.

Именно потому, что дело модернизации Японии рассматривалось как всенародная задача, Япония превратилась в перворазрядную державу в очень короткий срок.

Чтобы догнать и перегнать Запад, Японии нужно было создавать современную промышленность. Но страна была бедна природными ресурсами, следовательно, промышленность должна была работать на привозном сырье, для импорта которого требовалась иностранная валюта. А для товаров, выпускаемых японской промышленностью, нужны были обширные рынки сбыта, внутренний рынок был для этого слишком узким. Так курс на модернизацию Японии неизбежно толкал её на путь захвата колоний.

Уже в 1894–1895 годах Япония победила в войне против Китая, перед могуществом и культурой которого она преклонялась в древности. К ней отошёл остров Формоза (Тайвань), Китай признал контроль Японии над Кореей (в 1910 году превращённой в колонию).

В 1904 году Япония, воспользовавшись слабостью российских позиций на Дальнем Востоке, без объявления войны напала на российскую военно-морскую базу в Порт-Артуре. Российская армия потерпела ряд поражений на суше, а эскадра устаревших военных кораблей, посланная на Дальний Восток, была встречена новейшим японским флотом и потоплена в Цусимском проливе.

К 1905 году Япония была истощена и вела войну на пределе своих сил, хотя ей тайно помогали Англия и США, не хотевшие усиления позиций России на Дальнем Востоке. А Россия ещё и не начинала всеобщей мобилизации. Но в России началась революция. И царь вынужден был заключить с Японией мир, по которому Россия отдавала Южный Сахалин и права на Ляодунский полуостров в Китае с городами Порт-Артуром и Дальним.

В первой мировой войне Япония, как воевавшая на стороне Антанты, оказалась в числе победителей. Ей достались ранее захваченные Германией острова в Тихом океане, а также порт Циндао и концессии в Китае.

В целях наращивания военной мощи в Японии проводилась ускоренная индустриализация. Создавались гильдии в городах, сельскохозяйственные кооперативы в деревнях. Государство накачивало деньгами банки, которые выдавали льготные кредиты предприятиям, составлявшим основу военной мощи страны. Образовались мощные финансово-промышленные корпорации (дзайбацу), которые определяли «экономическую погоду» в стране.

От успешных войн Японии выигрывали её правящие круги, но положение трудящихся, на плечи которых пали все военные тяготы, становилось всё более тяжёлым. В 1918 году в стране вспыхнули «рисовые бунты», которые с трудом удалось подавить.

После Октябрьской революции в России Япония в числе других империалистических государств предприняла интервенцию против нашей страны, захватив значительную часть территории российского Дальнего Востока. Однако Красная Армия вышвырнула захватчиков с родной земли. В самой Японии зрели революционные настроения, в 1922 году там возникла Коммунистическая партия. В 1925 году японское правительство вынуждено было установить дипломатические отношения с СССР.

В 20-е годы ведущее положение в японской экономике заняли монополии. Но её ахиллесовой пятой оставалась зависимость от импорта сырья и нефти. Поэтому своей задачей Япония поставила обеспечение её гегемонии в Восточной Азии под лозунгом создания «Восточноазиатской сферы совместного процветания» народов этого региона.

В 1931 году Япония начала войну за захват Маньчжурии, а затем и всего Китая, рассчитывая быстро покорить всю эту страну с гигантским населением и несметными природными ресурсами. Но китайский народ поднялся на борьбу за свою независимость. Китаю помогли и США, не желавшие, чтобы богатства этой громадной страны достались одной Японии. Большая помощь Китаю (самолётами, лётчиками, вооружением, советниками) была оказана и со стороны СССР. Армия Японии основательно увязла в Китае.

Япония не оставляла попыток отхватить и куски советской территории. В 1938 году японские войска вторглись на наш Дальний Восток в районе озера Хасан, однако были разбиты. В следующем году японцы вторглись на территорию Монгольской Народной Республики, с которой у СССР был заключён договор о взаимопомощи. В сражении у реки Халхин-Гол японцы были разбиты советскими войсками и войсками МНР.

Блицкриг у Японии не получился, и по мере того, как она всё глубже увязала в войне, возникала необходимость прямого вмешательства государства в экономическую жизнь.

Японии пришлось перейти к жёсткой централизации своих ограниченных ресурсов и распределения их между предприятиями с тем, чтобы обеспечить потребности промышленности, работавшей на нужды армии и флота. О мобилизационной экономике Японии рассказывается в статье Е.А.Леонтьевой в упоминавшемся выше сборнике «Япония: полвека обновления».

Уже в середине 30-х годов под влиянием примеров прямого контроля над экономикой — Германии и Советского Союза — в высших кругах японской бюрократии, офицерского корпуса и части деловых кругов сложилась идеология «преображения Японии» — для подготовки страны к большой войне.

Профессор Такафуса Накамура в своей книге «Из истории модернизации Японии — уроки для России» (М., 1999) признаёт, что в 30-е годы в Японии была распространена идея о том, что свободная экономика капитализма зашла в тупик. А в СССР выполняются пятилетние планы, и благодаря плановой экономике СССР, несмотря на мировой кризис, остаётся единственной страной, где наблюдается неуклонный экономический подъём.

Опираясь на этот опыт, в Японии стали принудительно объединять предприятия в картели. Потребители продукции жёстко привязывались к производителям, создавались снабженческо-сбытовые ассоциации (некое подобие советских главков), устанавливались фиксированные цены на широкий круг товаров, с 1939 года была заморожена заработная плата. Вводилась карточная система снабжения городского населения продуктами питания и промышленными потребительскими товарами. Поскольку при этом неминуемо возникал «чёрный рынок», для борьбы с ним была создана «экономическая полиция».

Но режим, установившийся в Японии в ходе войны, не был фашистским. Движения, приближавшиеся к фашистским, в Японии существовали, и в 1936 году они пытались добиться смены правительства. Но их путч был подавлен, и с фашистскими движениями в Японии было покончено. «Консервативная политическая система отвергла ультрапатриотическую инициативу снизу и подавила социальное недовольство в Вооружённых силах. Император не сделал шагов навстречу национал-радикалам, которые апеллировали к нему».

В организации военного контроля над экономикой в Японии были все признаки не фашистской, а социалистической хозяйственной системы, но служащей не социальным целям, а ведению войны. «Советский опыт, по крайней мере в области экономики, вдохновлял «бюрократов-реформаторов» (а именно их часто называют фашистами)»

Частная собственность в Японии и при этом военном режиме не была ликвидирована. Но жизнь страны перестраивалась под лозунгом «частная собственность — общественное управление». И деятельность частных предприятий направляли государственные чиновники. Главным критерием эффективности производства стала не прибыль, а потребность фронта. Рыночные отношения в экономике воюющей страны отошли на второй план.

Но одного лишь государственного контроля над материальными ресурсами было недостаточно. Требовалось поставить на службу войне и весь народ. И в этом деле опять-таки помогла опора на народные традиции.

Именно в период между двумя мировыми войнами в Японии широко распространяется система пожизненного найма работников и повышения заработной платы в зависимости от стажа работы на фирме. (См.: Michio Morishima. Japan at a Deadlock. London, 2000.) Вследствие этого японская экономика была отброшена от либерального капитализма к капитализму эпохи Мейдзи, фактически направлявшемуся государством.

Перед Второй мировой войной руководство Японии взвешивало, против какого противника ей выгоднее будет выступить — против СССР или против США. В 1941 году Гитлер, готовясь напасть на СССР, хотя и был уверен в скорой победе над нашей страной, всё же рассчитывал на то, что Япония нанесёт удар по советскому Дальнему Востоку. Но японское правительство сочло, что на СССР нужно будет напасть, когда он рухнет под ударами гитлеровской Германии. Тогда можно будет легко захватить наш Дальний Восток и Сибирь. И в апреле 1941 года Япония заключила с СССР пакт о нейтралитете.

А США будто специально провоцировали Японию на войну. Правительство США разорвало торговое соглашение с Японией, запретило вывоз в Японию стратегического сырья, в особенности нефти, что поставило экономику Японии в трудное положение. Для Японии оставался только один способ компенсировать потерю американского рынка — захватить богатые сырьём и нефтью страны Юго-Восточной Азии — английские и голландские колонии. И в японских правящих кругах возобладала точка зрения, что главным противником Японии будут США и союзная американцам Англия.

7 декабря 1941 года японцы вероломно напали на военно-морскую базу США Пёрл-Харбор на Гавайских островах и потопили много кораблей американского военно-морского флота. (Не раз высказывалось предположение, что президент США Франклин Рузвельт намеренно подставил американский тихоокеанский флот под удар японцев, чтобы склонить американцев, в большинстве своём склонных к изоляционизму, вступить в войну.)

В начавшейся войне японцам удалось захватить огромные территории (свыше 7 миллионов кв. км) с населением более 500 миллионов человек. Война велась под лозунгом «Азия — для азиатов», который сначала воспринимался населением азиатских стран сочувственно, как призыв к их освобождению от западных колонизаторов. Но скоро выяснилось, что речь идёт о замене одних колонизаторов на других, и население активно вступило в борьбу против новых захватчиков.

За счёт ресурсов, вывезенных с оккупированных территорий, Японии удавалось в течение года обеспечивать продовольствием свои вооружённые силы и население, а промышленность сырьём. Однако блицкрига у неё и на этот раз не получилось, а в затяжной войне сказывалось преимущество стран антигитлеровской коалиции в ресурсах и военной силе.

Японии пришлось до предела ужесточить государственный контроль над экономикой и над всеми сторонами жизни граждан. Профсоюзы были распущены и заменены патриотическими ассоциациями помощи трону. Предприятия, не безусловно необходимые для войны, закрывались, их станки направлялись в переплавку. На предприятиях, подведомственных министерству вооружений, рабочие закреплялись на всё время войны и находились в общежитиях под надзором полиции, для них вводилась военная дисциплина, нарушителей распорядка лишали скудного продовольственного пайка и сурово наказывали. Многие предприятия были переведены на круглосуточную работу.

На замену мобилизованных в армию мужчин на предприятия пришли женщины, вступавшие в добровольные трудовые отряды, и учащиеся старших классов школ. Тяжёлые работы, особенно на строительстве оборонительных сооружений, выполняли рабочие из оккупированных стран, а также военнопленные.

Однако все эти усилия не помогли. На фронтах соотношение сил менялось в пользу стран антигитлеровской коалиции. Наконец, война приблизилась вплотную к Японским островам. Города Японии подвергались жестоким бомбардировкам американской авиации.

После капитуляции гитлеровской Германии Японии пришлось вести войну в одиночку. И хотя скорый конец её сопротивления был очевиден, американцы сбросили только что появившееся страшное оружие — атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки, хотя военной необходимости в этом не было, это был лишь акт устрашения (террора), призванный запугать не столько Японию, сколько СССР. В результате этой варварской акции погибли сотни тысяч мирных жителей. Драматизм событий заключительного периода Тихоокеанской войны правдиво передан Анатолием Иванкиным в его книге «Последний камикадзе» (Волгоград, 1987).

Стремясь положить конец мировой войне и выполняя свои союзнические обязательства, СССР объявил войну Японии. Советская Армия разгромила миллионную Квантунскую армию японцев в Маньчжурии, и это оказалось последним ударом, от которого Япония не смогла оправиться. Император Хирохито принял решение о капитуляции Японии, и японская армия прекратила сопротивление. (Но те японские солдаты, которые остались в джунглях на Филиппинах и в других местах, не зная о решении императора, продолжали в одиночку воевать с противником ещё многие годы.) Император сам явился в ставку командующего американской армии и заявил о своей ответственности за развязывание войны. Но американцы не решились наказать его, опасаясь народного гнева, и ограничились тем, что император отказался от тезиса о своём божественном происхождении и остался лишь «символом нации».

Япония была оккупирована американцами, которые были охвачены чувством мести по отношению к своему коварному, а теперь поверженному противнику. Если в освобождённой от гитлеризма Германии они ограничились её денацификацией, а затем в рамках «плана Маршалла» и по другим каналам помогали восстановить её экономику, то Японии они устроили показательное «битьё».

Япония потеряла миллионы жителей убитыми, ранеными, пленными, пропавшими без вести, а также 40 процентов территории. Страна переживала сильнейшую разруху. Бушевала инфляция. Почти все предприятия остановились, возникла массовая безработица, усилившаяся вследствие проведенной американцами «шоковой терапии», породившей волну банкротств компаний. Ряды безработных пополнили демобилизованные воины и японцы, репатриированные из других стран. Рядовые японцы, и в войну питавшиеся скудно, теперь узнали, что такое настоящий голод.

Кое-какую помощь американцы всё же оказали, направив в Японию часть излишков продовольствия. Но восстановление японской экономики оставалось задачей японского правительства, хотя каждый его шаг строго контролировался американскими оккупационными властями.

По плану демилитаризацию Японии предполагалось распустить её вооружённые силы и сделать невозможным восстановление её военной мощи. Были ликвидированы дзайбацу, на которые опиралась японская военная машина, а акции предприятий, входивших в эти промышленно-финансовые группы, прежде принадлежавшие семейным кланам крупнейших капиталистов, пущены в свободную продажу. Тем самым, как предполагалось, владельцами акций станут широкие слои японского общества, и в стране утвердится «народный капитализм», стержнем которого станет «средний класс».

По образцу Нюрнбергского процесса над главарями гитлеровского рейха, в Японии также был устроен судебный процесс над виновниками войны, и по приговору Международного военного трибунала в Токио несколько крупных военных преступников были казнены.

Была проведена аграрная реформа, практически ликвидировавшая класс помещиков. Не осталось в Японии и крупных капиталистов — владельцев больших (в миллиарды долларов) личных состояний.

Ход первоначального восстановления японской экономики достаточно полно описан в литературе, и здесь нет возможности на нём останавливаться. Сделаю лишь три кратких замечания.

Во-первых, если в СССР восстанавливали разрушенные предприятия, преимущественно воспроизводя прежнюю технологию, то японцы при первой же возможности возводили новые предприятия, основанные на новейших достижениях науки.

Во-вторых, Япония начала развитие своей экономики с импортзамещения, а затем взяла курс на развитие экспортных отраслей, потому что без притока иностранной валюты ей не на что было бы приобретать сырьё и энергоресурсы. Не имея своей фундаментальной науки, Япония приобретала лицензии и патенты в других странах (не стесняясь черпать идеи из советских популярных журналов типа «Наука и жизни» или «Техника — молодёжи»). Она импортировала не иностранный капитал и капиталистов, а технологии. Японские специалисты усовершенствовали закупленные образцы новой техники, особенно используя издавна присущую японцам склонность к миниатюризации, и страна вырвалась в мировые лидеры на ряде важнейших направлений научно-технического прогресса. При этом в Японии не возникло компрадорской буржуазии.

В-третьих, неизвестно, как бы развивалась японская экономика, если бы не коренные изменения, вскоре происшедшие на мировой арене.

Уже через год после победы над общим врагом союз стран антигитлеровской коалиции распался. Включение стран Восточной Европы в лагерь социализма и победа коммунистов в Китае вызвали тревогу в правящих кругах США и Англии. Началась «холодная война», которая не раз оказывалась накануне перерастания в «горячую». Западу понадобились союзники в Азии. На роль «непотопляемого авианосца США», откуда можно было наносить удары по жизненно важным центрам советского Дальнего Востока и Сибири, больше всего подходила Япония.

В Японии даже те круги, что положительно оценивали советский опыт мобилизационной экономики и высоко ценили русскую культуру, к нашей стране и к русским всегда относились с неприязнью. (И, похоже, это отношение вряд ли существенно изменится в обозримом будущем.)

В дополнение ко всему, в подписании мирного договора с Японией, по которому наша страна возвращала себе Южный Сахалин и Курильские острова, СССР участия не принял. Пользуясь этим и опираясь на негласную поддержку США, японские правящие круги поставили под сомнение передачу нашей стране Южно-Курильских островов, которые японцы называют своими «северными территориями». Хотя СССР и Япония заключили соглашение о прекращении между ними состояния войны и установили дипломатические отношения, мирный договор у России с Японией так и не подписан, прежде всего из-за японских претензий на Южные Курилы.

С этого времени Япония и США, несмотря на существующие между ними глубокие противоречия и соперничество в борьбе за мировое лидерство, стали союзниками в противостоянии СССР, а позднее — России.

Но настоящий золотой дождь пролился на Японию, когда в 1950 году началась война в Корее между Севером и Югом.

Северная Корея пользовалась поддержкой СССР и Китая, Южная — США. Американцам потребовалась база по ремонту повреждённой военной техники, и Япония оказалась самым подходящим для этого местом. Американцы щедро оплачивали ремонтные работы, а также завалили промышленность Японии другими заказами. В этот период «благодатного дождя после засухи» японская промышленность получила начальные средства на своё восстановление и развитие. США и Япония встали на путь долгосрочного военного сотрудничества, направленного против СССР и Китая. США оказывали Японии помощь в усилении её военной мощи (хотя по конституции, принятой после её поражения во второй мировой войне, Японии запрещено иметь армию, вместо которой были учреждены так называемые «силы безопасности», нечто вроде хорошо вооружённой полиции). Были сняты и все ограничения для роста японской промышленности.

В 60-е годы экономический рост стал в Японии своего рода религией. Страна взяла курс на завоевание мирового рынка и стала развивать экспорт, сделав основную ставку на высокое качество продукции. При этом предприниматели опирались на национальные традиции, в особенности на патриархальные отношения между хозяином и работниками как между отцом и детьми, на тотальное вовлечение всех в решение общенациональных задач.

Высокое качество продукции обеспечивалось не столько внешним контролем, сколько ответственным отношением самого работника к своему делу. Рабочие создавали «кружки качества» и на собраниях после трудового дня подробно разбирали весь технологический процесс изготовления изделия, чтобы найти способы его совершенствования. Каждое крупное предприятие обросло сотнями мелких фирм, которые поставляли ему детали, строго соблюдая график поставок, что позволяло сократить запасы и за счёт этого снизить себестоимость продукции.

Так наступил период «японского экономического чуда». Бюджет ежегодно сводился с превышением доходов над расходами. Банки предоставляли предприятиям кредиты по самым низким ставкам процентов. Наряду с крупными предприятиями росли мелкие и средние фирмы, это создало базу для возникновения «среднего класса», который стал основой современного японского общества.

Японское государство осуществляло полный контроль над экономикой. Оно определяло, какие отрасли производства наиболее важны для подъёма всей страны, и распределяло между ними ещё скудные валютные поступления от экспорта. Японии удалось выйти на передовые позиции в мире, в особенности в создании новых образцов бытовой электроники — магнитофонов, видеомагнитофонов, телевизоров и пр.

В начале 70-х годов в мире разразились два нефтяных кризиса, цены на нефть резко поднялись. Во всех развитых странах повысился спрос на малогабаритные автомобили с низким потреблением горючего. Японцы стали их производить и завоевали даже значительную часть рынка в самих США. Они с гордостью говорили, что наступил «японский этап в мировом автомобилестроении». Япония производила тогда более 10 миллионов автомобилей в год. Автомобильная промышленность и электроника стали теми локомотивами, которые вывели всю экономику страны на мировой уровень.

Но нефтяной кризис, способствовавший успеху японского автомобилестроения, больно ударил по другим отраслям экономики страны. Рост цен на нефть привёл к резкому повышению затрат на производство почти всех видов продукции. В стране началась инфляция, и «японское экономическое чудо» закончилось. Однако японцы уже достигли западных стандартов благосостояния. Япония вступила в новую эпоху своего развития.

С 1985 года развитие экономики Японии подчиняется иным, чем в предыдущую эпоху, критериям. Российский профессор Бок Зи Коу (кореец по рождению, учившийся в Японии) в своей книге «Экономика Японии — какая она?» (М., 2002) отмечает: если прежде экономическими ориентирами служили приоритет производства, ускоренный экономический рост за счёт количественного развития, то теперь главными приоритетами стали улучшение качества жизни населения, экологическая безопасность и стабильность в обществе. Прежде источником роста экономики служил экспорт продукции, теперь упор сделан на расширение внутреннего рынка, в особенности с использованием тех возможностей, которые открывает информационная революция. Соответственно, ведущей отраслью экономики стала не обрабатывающая промышленность, как прежде, а высокотехнологичные производства. Производство, основанное на знаниях, признаётся стержнем структурной перестройки экономики.

Если в первые послевоенные годы в стране был избыток рабочей силы (преимущественно молодых рабочих), то теперь испытывается её нехватка при росте доли пожилых работников.

Если прежде курс государства можно было выразить лозунгом «Догнать и перегнать США и Западную Европу!», то теперь надо, никого не догоняя, строить открытое постиндустриальное общество.

Но этот поворот Японии осуществить нелегко. Замедленные темпы экономического роста, старение населения, американизация образа жизни молодёжи создают серьёзные проблемы в экономике и в общественной жизни страны.

Серьёзный удар был нанесён и основе японской экономики — банковской системе. Средний японец привык хранить свои деньги в банке, который выполняет все его поручения: оплачивает коммунальные услуги и пр. Во второй половине 80-х годов в Японии возникла «экономика мыльного пузыря», когда выручка от экспорта шла на финансовые спекуляции — сделки с акциями и недвижимостью. Банки предоставляли кредиты на покупку земельных участков, рассчитывая на продолжение широкого жилищного строительства. Но эти расчёты не оправдались. Строительные компании не могли своевременно вернуть банкам взятые у них кредиты. Началось банкротство предприятий, потерпели крах и несколько крупных банков, чего прежде в Японии никогда не бывало. Возник большой дефицит государственного бюджета, и «мыльный пузырь» лопнул, погрузив экономику страны в глубокий кризис, из которого она не может выйти и по сей день.

Несмотря на кризисные явления последних лет, Япония входит в число самых развитых стран мира — и по размеру ВВП, и по уровню благосостояния населения.

После поражения Японии в войне «народный капитализм», каким его желали видеть американцы, в этой стране так и не сложился. Акции предприятий, входивших прежде в состав дзайбацу, скупили не рядовые граждане, а фирмы. В Японии установилась «экономика юридических лиц».

Японская корпорация («кайся») — это не просто юридическое лицо. Она ближе к общностям средневекового типа — к цехам ремесленников и гильдиям торговцев, то есть к корпоративным общностям, соединённым не столько деловыми взаиморасчётами, сколько коллективной ответственностью, общей судьбой и совместным образом жизни.

Традиции японского коллективизма и корпоративизма не были полностью утрачены. Они возродились в организациях бюрократии и промышленников. Началась новая индустриализация страны.

Место прежних дзайбацу заняли новые объединения — кэйрецу, включающие банк, крупную фирму и множество связанных с ней мелких фирмочек (вплоть до работников-надомников) — поставщиков комплектующих изделий. Все они связаны нормами морали, не позволяющими подводить партнёра. Это скорее феодальные, чем капиталистические отношения, связи здесь пожизненные и потому не формальные.

Но и в рамках отдельных промышленных компаний до недавнего времени господствовал корпоративный дух, когда все работники фирмы образуют как бы одну семью. Компания для японца — это и семья, и клуб, и церковь, и даже — общество и государство. Секрет быстрого экономического роста и технического прогресса Японии после второй мировой войны заключался именно в корпоративном устройстве её предприятий. Но человек при такой организации жизни страны становится рабом корпорации.

В книге «Эти странные японцы» (пер. с англ., М., 2000), написанной коллективом авторов во главе с профессором Сахохо Кадзи, говорится, что глава японской фирмы стремится к тому, чтобы служащие воспринимали его как отца родного. Руководитель должен не подстёгивать, а вдохновлять работников. На предприятии царит коллективизм, но коллективизм, неотделимый от иерархии. «Японская компания сплочена, но не демократична». Будет в итоге победа или поражение, не так важно, — главное, что работники выступают сообща. Работа во имя единой цели — вот что имеет первостепенное значение. Ещё в глубокой древности считалось, что почётнее пасть на поле боя всем вместе, чем спастись, полагаясь на собственные силы. Лояльность, надёжность, усердие, самопожертвование, а также стремление выполнить свою работу как можно лучше — вот качества личности, наиболее почитаемые японцами. Для японских компаний конкуренция — это не борьба за более высокую зарплату или прибыль, а схватка за понимание вкусов потребителя, соревнование в том, кто лучше служит потребителю, выпускает всё самое новое и самое лучшее.

Да и Япония в целом — сама по себе корпоративная система. Её основа — стремление нации к сплочению. Её идеальная цель — обеспечить счастье как можно большего числа людей.

Английский экономист Таскер, много лет проживший в Японии, так описывает отличия японской идеологии бизнеса от западноевропейской и американской. (См.: Tasker, Peter. Inside Japan. London, 1987.)

Западный бизнес ориентирован на немедленное получение максимальной прибыли. Ведь на Западе акции предприятий непрерывно переходят из рук в руки, и акционер, сегодня владеющий акциями данной компании, завтра может их продать. Поэтому ему важно получить приличные дивиденды сегодня, пока он — как бы один из хозяев предприятия. Какие прибыли будут у фирмы завтра (и будут ли вообще) — это его мало интересует. А максимум прибыли можно получить, завышая цену на продукцию предприятия до того уровня, при котором она ещё будет продаваться на рынке.

Японские предприниматели тоже заинтересованы в прибыли, но они строят стратегию на долгий срок, что позволяет структура их капитала (их акции не обращаются свободно на бирже). Японские компании добиваются захвата рынка, душат соперников снижением цен и нормы прибыли на капитал до предела, более полным учётом требований потребителя, увеличением объёма продаж и пр. Многие западные фирмы, которые прежде выпускали мотоциклы, фотоаппараты и аудиоаппаратуру, были разорены японскими конкурентами. И достигали этого японцы потому, что работники воспринимали цели предприятия как свои собственные, поскольку на предприятиях действовала система пожизненного найма работников.

Молодой человек поступал на работу в компанию и начинал с низовой должности с небольшой зарплатой. Формально контракт на год существовал, но предполагалось, что он будет автоматически продлеваться вплоть до времени выхода на пенсию. Шло время, работника продвигали по службе, повышали зарплату в соответствии со стажем работы в компании. Он мог заранее рассчитать, что ждёт его через год, два, через пять или двадцать лет. При этом его переводили с одного участка работы на другой, чтобы он не специализировался чрезмерно на одном виде деятельности, а был готов к выполнению самых разных операций. Это позволяет компании в случае ухудшения ситуации на рынке не увольнять работников, а переводить их на другие участки.

Такая система охватывала сравнительно узкий слой работников — в возрасте от 20 до 50 лет и только на «именитых» компаниях. Но её влияние распространялось почти на всю экономику, ибо она служила символом корпоративной организации производственного коллектива, идеалом, к которому должен стремиться любой производственный коллектив — как работники, так и управленцы. Работники заинтересованы во внедрении новых технологий, сберегающих труд, потому что это укрепит позиции компании на рынке и в то же время не грозит им потерей работы. Многие крупные японские компании уже с начала 1950-х годов не знали, что такое забастовка.

Ради процветания своей компании японцы работали очень много, часто не использовали полностью даже короткий оплачиваемый отпуск. Все рабочие состояли в «кружках качества». Если прежде в Японии значительным влиянием пользовался марксизм с его идеями классовой борьбы и экспроприации экспроприаторов, то теперь преобладает взгляд, согласно которому в обществе царит не эксплуатация, а добровольное взаимовыгодное сотрудничество разных слоёв общества.

Работник чувствовал себя членом такой «семьи» не только на производстве. Компания организует досуг своих работников и их семей, устраивает совместные вечера, пикники, экскурсии по стране, на что выделяются большие средства в фонды общего потребления. У компании есть свой гимн, флаг, герб или значок (некая замена прежних феодальных гербов). Вновь поступивший работник обычно и снимает себе жильё рядом с новыми коллегами, которые интересуются, где он был, куда пошёл, читают приходящие ему письма, потому что чувствуют себя ответственными за него. Если бы он даже и хотел бы уйти в другую компанию, он не сможет это сделать: ему пришлось бы начинать всё с нуля, да и без особой радости там примут перебежчика.

Работник с первых шагов своей деятельности в компании ощущает свою причастность к её судьбе, в выработке решений, которая начинается с низшего звена. Ещё в правилах, составленных одним властителем в VII веке, говорилось: «В целях достижения гармонии запрещается индивидуальное принятие решений и предписывается проведение дискуссий на всех уровнях».

Такая система давала японским компаниям огромные преимущества перед западноевропейскими и американскими фирмами. Но она означала нечто более важное — совершенно иной способ бытия, существования производственного организма.

Сила этой «консенсусной» модели не сводилась только к преимуществам в конкурентной борьбе, финансовым и экономическим факторам. Она знаменует особый характер корпоративного мышления и мировосприятия, общий и для домашней хозяйки, и для рабочего, и для предпринимателя, и для бюрократа на государственной службе.

Способность японцев приходить к согласию — это их главный талант, который оттачивался столетиями совместной жизни в деревенской общине производителей риса. И это их качество оказалось весьма ценным в условиях капитализма второй половины XX века.

Корпоративный капитализм — иерархическое общество, но в нём иерархия делит на выше- и нижестоящих не лиц, а фирмы. Это не меритократия («власть достойных, получающих блага по заслугам»), потому что ранг человека зависит не от способностей человека, а от его места в корпорации.

То, что в корпоративных государствах Западной Европы вожди пытались привить гражданам искусственно, в Японии существовало много веков. Это была изначально корпоративная страна, единственная в своём роде.

Идеологи японских деловых кругов считали это преимущество своей страны настолько важным, что вообще рассматривали её корпоративный строй как вызов мировому капитализму, указывая на всемирную тенденцию — на переход от архаического капитализма индивидуальных собственников к корпоративному капитализму. Корпоративная организация страны и корпоративный образ жизни, по их мнению, — это «третий путь», средний между либеральным капитализмом и этатизмом (полным государственным управлением экономикой). А потому и войну США против Японии, закончившуюся их победой в 1945 году, японцы трактовали не как сражение двух империалистических хищников, мощной державы с менее мощной, а как месть архаического капитализма шедшему ему на смену новому общественному строю.

С последним утверждением можно согласиться лишь отчасти. США во время войны сами уже стали полукорпоративной, «предсоциалистической» страной. Наверное, правильнее было бы говорить, что США пытались навязать Японии западную, точнее, американскую (или шире — англосаксонскую) модель корпоративного государства взамен исконной японской модели.

Убедившись в высокой эффективности производства в Японии, достигнутой благодаря особым взаимоотношениям между трудом и капиталом, многие руководители крупных компаний в США и в Западной Европе пытались перенять эти методы. Однако в большинстве случаев эти попытки окончились неудачей. Западный работник-индивидуалист не смог так подчинить свою жизнь интересам фирмы, как японец-коллективист.

Российские либералы, придя к власти, тоже интересовались, нельзя ли использовать японский опыт и в нашей стране. В 1991 году на советско-американском симпозиуме по проблемам экономики российские либеральные реформаторы восторгались «японским экономическим чудом». Им ответил японский миллиардер Хероси Такавама: «Вы не говорите о главном. О вашей первенствующей роли в мире. В 1939 году вы, русские, были умными, а мы, японцы, — дураками. А в 1955 году мы поумнели, а вы превратились в пятилетних детей. Вся наша экономическая система практически полностью скопирована с вашей, с той только разницей, что у нас капитализм, частные производители, и мы более 15 процентов роста экономики в год никогда не достигали. Вы же — при общественной собственности на средства производства — достигали 30 процентов роста в год и более. Во всех наших фирмах до сих пор висят ваши лозунги сталинской поры» (имеются в виду лозунги «Догнать и перегнать!», «Кадры, овладевшие техникой, решают всё!» и др.).

В самом деле, советский опыт в Японии используется очень широко и даже более эффективно, чем в бывшем СССР. Если Госплан СССР составлял около 400 балансов по разным видам продукции, то в Японии их разрабатывают более 12 000. И даже российские учёные, хорошо знающие советскую действительность, задаются вопросом: где было больше социализма — в СССР или в Японии? А уже упоминавшийся профессор Бок Зи Коу прямо говорит: «Единственное государство в мире, которое добилось успеха в строительстве коммунизма, — это Япония».

Японская экономика по существу остаётся плановой. Первый план экономического развития страны на 1948–1952 годы был составлен в 1949 году, но не был утверждён американскими оккупационными властями. Первый утверждённый план относится к 1955 году. Японские планы — не директивные, то есть не обязательные к исполнению, а индикативные, указывающие ориентиры развития страны. Нередко правильное указание ориентиров оказывается более эффективной помощью бизнесу, чем финансовые вливания. И эти планы очень эффективны, к тому же они усиливают сознание народом его участие в выработке и проведении политики. Японцы считают, что в чисто рыночной экономике общенациональные задачи отступают на дальний план, преобладают узкокорыстные и краткосрочные интересы. Там долгосрочное планирование и прогнозирование теряют под собой основу, и дело кончается того или иного масштаба кризисом, иной раз с весьма тяжёлыми социальными последствиями.

Государству приходится во-первых, латать прорехи в экономике, заполняя те ниши, которые по причине либо недостаточной прибыльности, либо из-за высокой степени риска, либо по иным мотивам не представляют интереса для частного бизнеса, но безусловно необходимы обществу в целом, и, во-вторых, ограничивать, в том числе и законодательно, рыночную стихию.

Однако в подавляющем большинстве стран государственное регулирование носило и всё ещё часто носит реактивный характер, то есть запаздывает по фазе, реагирует на уже свершившийся факт или начавшийся процесс. В Японии же государство всегда стремилось действовать с опережением, предотвращая нежелательные структурные, ценовые и пр. перекосы рынка. Его действия по регулированию экономики сравнивают с искусством садовника, который, используя подпорки и пр., направляет рост растения в нужную сторону. Сами японцы сравнивают его с иглоукалыванием, когда воздействием на определённые точки достигается оздоровление всего организма.

Ни японское правительство, ни частный капитал никогда не доверяли рынку. По мнению и тех, и других, государство должно быть всепроникающим. Оно должно обладать сильной властью в экономике и обеспечивать определённую степень защищённости общества от стихии рынка.

Со стороны может показаться, что японцы живут в раю. По ВВП на душу населения страна находится в первом ряду индустриально развитых государств. Безработица практически отсутствует, инфляция минимальна, медицинской страховкой охвачено всё население. Регулярно в стране проводятся кампании по улучшению здоровья населения, например, проходившая под лозунгом «в 80 лет — 25 зубов». В Японии — самая высокая в мире средняя продолжительность жизни, число японцев, перешагнувших столетний рубеж, превышает сто тысяч, а сразу после войны их насчитывалось чуть больше сотни. Разрыв в доходах 20 процентов самых богатых и 20 процентов самых бедных, составляет всего 2,9 раз (в США 9,1). Пенсии по старости самые высокие в мире — порядка 1500 долларов в месяц. Малообеспеченные получают пособия.

Большинство японцев по достатку и по образу жизни относят себя к «среднему классу» Выпускники школ в большинстве своём поступают в университеты и получают высшее образование. Жители уверены в своей безопасности, кражи бытовых вещей практически отсутствуют, вообще преступность в стране низкая. Продолжительность жизни японцев — самая высокая в мире. Однако у этого рая есть свои слабые места.

Несмотря на то, что Япония занимает лидирующие позиции в мире по ряду важнейших направлений научно-технического прогресса, её нельзя назвать всесторонне развитой страной. В ней, как утверждает уже упоминавшийся Таити Сакаия, великолепно развита лишь экономика массового стандартного производства, это обусловлено самим менталитетом японцев, их пристрастием к стандарту во всём. Японская школа подтягивает отстающих и не даёт развернуться талантам наиболее одарённых. Японские чиновники определили, сколько деревьев и сооружений должно быть в парке, и потому все парки похожи друг на друга. И так во всём. Японцы — это нация «середнячков», хорошо образованных, работящих, знающих своё дело, способных усовершенствовать заимствованное из-за рубежа, но не творить новое.

Средний японец, получающий, не только по российским, но и по западным меркам большие деньги, не чувствует себя богатым, потому что у него как потребителя нет возможности выбора, да нет и свободного времени, чтобы насладиться богатством. К тому же в Японии страшная дороговизна. По дороговизне жизни Токио стоит на первом месте среди городов мира. И чаще всего ко дню получки на руках у рабочего или служащего денег не остаётся. Ю.И.Мухин на страницах своей газеты «Дуэль» наглядно показал, что в СССР работник, получавший 600 рублей в месяц, фактически богаче японского коллеги, зарабатывающего 8000 долларов в месяц. Японцу дают подержать в руках большие деньги, но экономика их тут же засасывает обратно.

Когда после войны японская экономика только начинала подниматься, идеалом благополучия считалось иметь в семье три престижных вещи (даже «три священных предмета»): телевизор, холодильник и стиральную машину.

Сейчас у всех японцев есть и эти три вещи, и много других вещей, но это их уже не радует. Богат тот, у кого есть то, к чему стремятся другие и чего у них нет. Японец, желающий жить по моде, узнаёт о последней моде из специальных журналов. Но и другие читают те же журналы. И вот новая модная вещь приобретена, и оказывается, что и у других она тоже уже есть. (Прав был Илья Ильф: «Люди веками мечтали о радио. Им казалось, что радио — это и есть счастье. Но вот, радио есть, а счастья по-прежнему нет».)

К тому же много вещей японцу и нельзя приобретать из-за тесноты жилища. Отдельная квартира или домик в Токио — это обычно одна комната, которая служит всей семье и столовой, и спальней, и гостиной, и кабинетом. Не случайно такое распространение там получили «отели любви», где супружеская пара или любовники хоть ненадолго могут уединиться. Горожане живут сегодня и будут жить в будущем в «крольчатниках», потому что территория Японии — всего 372 тысячи кв. км, и годно для проживания (и сельского хозяйства) лишь 10 процентов её, а население страны составляет 125 миллионов человек. Поэтому там плотность населения очень высокая — около 330 человек на 1 кв. км. Но 75 процентов всего населения страны проживает в городах, где скученность особенно высока, и цены на землю там бешеные. Поэтому квартира европейского типа доступна только очень состоятельным людям (собственно, преимущественно в этом сейчас и проявляется разница в благосостоянии «верхов» и «низов»).

А японская деревня и в наши дни выглядит так же, как и 150 лет назад: только хижины с земляным полом, крытые соломой, сменили дома под черепичной или дюралевой кровлей, и в них появились цветные телевизоры. Хотя на выставках технических достижений демонстрируется «электронное рисовое поле» с использованием роботов (которые вообще всё глубже проникают в Японии и в производство, и в быт), крестьяне по-прежнему гнут спину на грядках риса.

Много веков японцы учились у других народов и всегда превосходили своих учителей. Но заимствовали они не целиком образ жизни, а какую-то часть его, например, западную технологию, не задумываясь над тем, что за технологией стоит рационалистический способ мышления и всё с этим связанное. А ныне им нужно самостоятельно выбирать пути движения вперёд. Но они вряд ли способны решить эту задачу даже для собственной страны.

И уж подавно они не подходят на роль мирового лидера из-за своего понимания Японии как центра мира. Они не способны выдвинуть новую идеологию, которая могла бы вдохновить всё человечество. Поэтому вряд ли можно согласиться с английским экономистом Эммотом, который считает, что в случае, если США не смогут руководить миром, эту роль возьмёт на себя Япония. Пока, считает Эммот, между Японией и Китаем разгорится борьба за преобладание в Азии.

В довершение ко всему, сам японский образ жизни на рубеже XX — XXI веков начал усиленно размываться под влиянием как внутренних, так и внешних факторов.

Из внутренних факторов, размывающих традиционный японский образ жизни, наиболее существенны три: конкуренция между корпорациями в ущерб национальным интересам, постепенный отказ от системы пожизненного найма работников и навязанная оккупационными властями новая идеология образования.

Внутри японской корпорации все чувствуют себя как члены одной семьи. Но в отношении компании-конкурента приходится руководствоваться военным правилом: «убей врага, иначе он убьёт тебя».

И японские министерства — это тоже группы, которые служат самим себе, а не государству в целом. Каждое министерство стремится повысить свою значимость, увеличить штат своих чиновников, получить большую долю средств государственного бюджета (здесь напрашивается аналогия с советскими министерствами и ведомствами брежневского времени, о чём хорошо писал цитировавшийся в предыдущей книге «Капитализму в России не бывать!» наш выдающийся экономист академик Юрий Яременко).

Система пожизненного найма работников и оплату их труда в зависимости от стажа работы на фирме служила одним из символов японского образа жизни. До войны, в войну и в течение 25–30 лет после неё она была весьма эффективной, обеспечивая верность работников своей компании и их готовность пожертвовать всем ради её процветания. И в экономическом смысле она была выгодна предпринимателям, потому что основную массу работников составляли молодые люди, пришедшие в город из деревни и согласные работать за самую низкую зарплату. Доля сравнительно хорошо оплачиваемых работников с большим стажем была невелика, и в целом уровень зарплаты в Японии был значительно ниже, чем в развитых странах Запада, что повышало конкурентоспособность японских товаров на мировых рынках. Но затем ситуация на рынке труда изменилась.

Численность сельского населения существенно сократилась, и из деревни новые кадры уже практически не поступают, а городская молодёжь почти вся получает высшее образование. Им уже нельзя предлагать мизерную начальную зарплату. В этих условиях фирмам стало трудно оплачивать пожизненный наём работников. К тому же выход Японии на мировые рынки заставил её деловые круги внимательнее присмотреться к опыту компаний Запада, где больший риск подчас даёт большие результаты, хотя часто влечёт за собой крах.

Но, как отмечал американский профессор А.Беркс, отказ от системы пожизненного найма ведёт к тому, что и работники перестают выступать в одной команде с работодателями и посвящать свою жизнь интересам фирмы. Они требуют установления зарплаты в соответствии с конкретными результатами их труда, а не с выслугой лет, не соглашаются на неоплачиваемые сверхурочные работы, настаивают на увеличении продолжительности отпусков. «Больше денег, больше товаров длительного пользования, больше предметов комфорта, больше отдыха». Более того, японцы стали переосмысливать весь свой образ жизни. «Многим японцампришло в голову, что до сих пор они самоотверженно работали всего лишь для того, чтобы страна увеличивала экспорт. Иными словами, они работали не для себя, а для зарубежного потребителя».

Правда, у работников до войны с работодателями дело не дошло, экономический спад сделал их требования более умеренными, да и работодатели пошли им навстречу. Среднему японскому работнику есть что терять: домик, оплачиваемый отпуск, зарплата, дающая возможность путешествовать по миру и пр. (Подробнее см.: «Восточная Азия на пороге XXI века». М., 2000.)

Однако отмена пожизненного найма коренным образом изменила весь склад жизни японцев. Работники впервые ощутили, что такое страх, нервные срывы, порождённые отсутствием уверенности в завтрашнем дне и угрозой безработицы. Быть уволенным — это значит не только лишиться заработка, но и остаться вне группы, что прежде считалось страшнее смерти. Прокатившаяся по Японии волна самоубийств на этой почве — наглядное тому свидетельство.

А послевоенная реформа образования в упоминавшейся выше книге «Japan at a Deadlock» рассматривается как величайшая трагедия страны. Поколение отцов и дедов, воспитанное на этике японского неоконфуцианства и на почитании императора как бога, и новое поколение, которое училось по учебникам, составленным в духе американских представлений о мире и о жизни, образовали как бы две нации, плохо понимающие друг друга. Для значительной части японской молодёжи идеалом стали США. (Но среди молодых японцев распространены и взгляды «левого экстремизма». О молодёжном движении, выдвинувшем требование «Атомную бомбу — тем, кто не у власти!», рассказывается в другом романе Оэ — «Записки пинчраннера». «Пинчраннером» называют «штурмовика» — члена бейсбольной команды. В романе нарисован зловещий образ диктатора Патрона, использующего молодёжное движение протеста для установления собственной власти над людьми.) По мнению автора книги «Japan at the Deadlock», нужно было бы лишь заменить японское неоконфуцианство, ставящее превыше всего верность государству и императору, на более индивидуалистическое, но гуманистическое китайское неоконфуцианство, что обеспечило бы безболезненное вхождение страны в мир конкуренции без нарушения основ традиционного японского образа жизни. А навязанная японцам система образования, основанная на либеральных ценностях, ставит под угрозу само существование нации.

А из внешних факторов, размывающих японский образ жизни, самым важным было давление США и Англии на Японию с целью устранения её как конкурента в борьбе за мировые рынки.

В третьей главе настоящей работы, посвящённой США, отмечалось, что Америка сводит торговый и платёжный балансы с большим дефицитом, и ей, чтобы не рухнуть, нужно иметь гарантированный приток в страну иностранного капитала в громадных размерах. США связывали свои внешнеторговые проблемы и нестабильность доллара как мировой валюты, в частности, с тем, что Япония проводит политику, осложняющую проникновение американского капитала в японскую экономику.

Американцы усиленно создавали негативный образ японской экономики. Особенно их возмущало то, что «страна управляется как единая корпорация», которую можно было назвать «Japan Incorporated». Дескать, это не рыночный капитализм, а «дирижизм», «субсидируемый и управляемый капитализм», противоречащий всем установкам либералов. Хотя это не совсем экономика ненавистного либералам советского типа, но всё же она ближе к советской модели, чем к свободной рыночной экономике. Японцев американцы изображали как «экономических животных» и фанатиков-трудоголиков, добивающихся лишь «общего национального загрязнения» окружающей среды. Известный финансовый спекулянт Джордж Сорос даже бил тревогу: крах Нью-Йоркской фондовой биржи в 1987 году ознаменовал переход экономической и финансовой власти в мире от США к Японии. Япония стала к этому времени крупнейшим кредитором в мире.

Английский японовед Уилкинсон тоже пугал Запад: ныне ни США, ни Западная Европа не являются мировыми центрами новых идей, им становится Восток, который долго рассматривали как образец замкнутого, застойного, деспотического общества, оплот невежества и суеверия. «Ныне колёса капитализма без умолку грохочут в Японии (как и в Сингапуре или в Южной Корее), а в Европе катятся лишь по инерции. Люди в Лондоне и Париже даже ходят медленнее, чем в Токио или Сингапуре. Европа стала очагом изящного застоя, и США начинают приходить в упадок, в то время как Япония и идущие по её пути другие страны Восточной Азии всё более ускоряют своё движение».

К 80-м годам XX века в мире сложились несколько замкнутых финансовых систем, из которых наиболее крупными были зоны доллара США, английского фунта стерлингов и японской иены. Между этими тремя валютами шла постоянная борьба за преобладание на мировом финансовом рынке.

На этот раз счастье изменило японскому бизнесу. Доллар и евро, объединившись, «сожрали» иену, добившись её ревальвации, что значительно затруднило японский экспорт в США и в страны Западной Европы.

Однако, каким бы сильным ни было движение современной Японии по пути вестернизации, вряд ли оно приведёт к изменению самой сущности японского миропонимания. Япония, скорее всего, всё-таки останется корпоративным государством, только приспособившимся к условиям XXI века.