Введение

2005 году вышла моя книга «Капитализму в России не бывать!». Естественно, у многих читателей возник вопрос: «А что же тогда будет с Россией?». В самом деле, в XX веке мы привыкли к тому, что в современном мире есть только две общественно-политические системы — капитализм и социализм. Если России вернуться в социализм невозможно (как вообще нельзя вернуть отжившее и прошедшее), а капитализму в ней не бывать, то какой же строй в ней установится?

Я отвечаю, что развитие России пойдёт по совершенно новому пути. Пик процесса распада страны, начавшегося в 1991 году, уже пройден. Началось новое «собирание земель» вокруг Москвы. И Россия вернётся к одному из прежних своих состояний, но, разумеется, в ином качестве, отвечающем новым историческим условиям. А чтобы понять, какое именно из прошлых состояний России она вернётся, надо показать ошибочность общепринятых представлений о ходе отечественной истории в XX веке.

Сейчас все — и сторонники, и противники Советской власти считают, что 25 октября (7 ноября) 1917 года власть в России захватили большевики, которые и правили страной без малого 74 года. Но это представление в корне ошибочно — сразу по двум причинам.

Во-первых, 25 октября 1917 года — это не день Октябрьской революции, а дата государственном переворота, который лишь открыл дорогу революции. В феврале 17-го к власти пришли либералы, тогдашний Союз правых сил, получивший мощную кадровую и финансовую подпитку после ликвидации «черты оседлости». В ноябре их свергли радикальные социал-демократические прогрессисты, «окололенинцы» — сторонники мировой революции.

Обычно, особенно в кругах, которые принято именовать народно-патриотическими, на этом ставят точку: дескать, чего же ждать от этих «странствующих рыцарей мировой революции»; им бы лишь разжечь этот пожар «на горе всем буржуям», как в поэме Блока «Двенадцать». В действительности идея мировой революции была в тот момент очень прогрессивной, без неё нельзя было бы поднять русский народ на смертельную борьбу и великие свершения. Лозунги «мир народам!», «землю крестьянам!»» и «фабрики рабочим!» сами по себе были для этого недостаточны. Ну, ушли бы солдаты с фронта, разделили бы мужики землю помещиков, побарахтались бы рабочие с самоуправлением на предприятиях — и всё завершилось бы великой смутой. Нет, только лозунг социалистической революции (а её все тогдашние социалисты считали возможной только в мировом масштабе), братства трудящихся всех стран мог вдохновить миллионы русских людей на неимоверные жертвы и тяжёлый труд и вызвать к ним сочувствие со стороны угнетённых и просто честных деятелей во всём мире.

Я назвал этих «рыцарей» «окололенинцами», потому что сам Ленин стоял много выше своего окружения. Как бы ни относиться к его послеоктябрьской деятельности, надо признать, что он был выдающимся политиком и организатором (правда, в отношении к государственности — в основном разрушительного направления), идеологом и создателем действительно партии нового типа. Не случайно он наложил свой отпечаток на весь ход мировых событий XX века. Никто другой из его окружения на момент взятия им власти ничем но в теоретическом, ни в политическом отношении никак себя не проявил.

Не в том был порок «окололенинцев», что они были приверженцами мировой революции, напротив, в этом их заслуга. А порок — в том, что им была абсолютно безразлична судьба России. Наша страна, по ленинскому учению, отсталая и косная, оказалась на тот момент самым слабым звеном в лагере империализма, следовательно, здесь легче всего было начать мировую революцию, её ресурсы можно было использовать для разжигания революции в других, передовых странах. А после победы революции там, на Западе, Россия снова станет отсталой, и более развитые страны возьмут её на буксир, чтобы вместе плыть в море всемирного братства трудящихся.

«Окололенинцы» пришли под именем большевиков, которое отражало лишь тот факт из прошедшего, что группировка Ленина на II съезде РСДРП, после происшедшего в партии раскола, получила большинство на выборах её Центрального Комитета. Это группировка «большевиков-интернационалистов», ярых противников российской государственности, провозгласила бывшую Российскую империю Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой, то есть федерацией независимых государств Европы и Азии — сторонников развития по пути социализма. А себя они назвали коммунистами, хотя по отношению к главной проблеме — к государственному строительству их правильнее было бы называть «федератами» (по аналогии с конфедератами, известными из истории США).

Но власть этой группировки продолжалась лишь несколько месяцев — до выстрела в Ленина на заводе Михельсона. Разразившаяся потом кровавая и разрушительная Гражданская война потребовала от «федератов», ради удержания власти, создания мощной государственной машины — как в военной, так и в гражданской области, а значит, и прихода в правящую элиту сторонников крепкой государственности. Из победоносной Гражданской войны страна вышла совершенно иной, и в СССР начался второй этап Октябрьской революции.

«Федераты» попытались не подпустить государственников к рычагам власти, осуществив переход к нэпу («новой экономической политике»). Но после нескольких лет упорной борьбы государственники «свернули» нэп. Второй этап Октябрьской революции закончился «годом великого перелома».

Третий этап Октябрьской революции закончился устранением открытой оппозиции, XVII съездом ВКП(б) — съездом победителей и установлением полной власти группы Сталина, которую уже можно назвать классическими большевиками (даже, пожалуй, национал-большевиками) — сторонниками крепкой государственности, но так и не осознавшими себя строителями новой, Русской советской цивилизации. (Так что вопрос, заданный крестьянином Чапаеву «Ты за большевиков али за коммунистов?» вовсе не был таким наивным, как представлялось советскому зрителю. Все цитаты в данной книге приводятся курсивом.) После этого началась массовая чистка партийного и государственного аппарата от остатков «федератов» («ленинской гвардии»).

Четвёртый этап Октябрьской революции закончился Великой Победой 9 мая 1945 года. Короткий пятый её этап, пришедшийся на конец 40-х годов, вошёл в историю как время расцвета и высших достижений Советской цивилизации. С начала 50-х годов начался её упадок, и об Октябрьской революции стали говорить больше как о факте истории. Исторически правильнее было бы говорить не об Октябрьской революции 1917 года, а о Русской Социлистической революции 1917–1950 годов.

Октябрьская революция называется социалистической, однако в действительности она была национально-освободительной и антиколониальной, положившей конец господству иностранного капитала и правлению продажной антинародной прозападной элиты в России. А главное — она установила в СССР не социалистический (или, если угодно, не просто социалистический), а Советский строй, эту ещё несовершенную, но уже достаточно развёрнутую форму Русской советской цивилизации.

Вот теперь можно дать определённый ответ на вопрос об общественно-политическом строе будущей России. От бандитского лжекапитализма наша страна перейдёт на короткое время к корпоративному государству, а, достигнув зрелости, превратится в тоталитарное государство, которое представляет собой подлинно народное государство, высшую форму демократии.

Такой ответ всё равно будет читателям непонятен. И это не мудрено.

Во-первых, понятие «тоталитаризм» скомпрометировано и оплёвано настолько, что о нём, кажется, уже и заикнуться нельзя, даже «гитлеровский фашизм» (который, как известно, назывался не фашизмом, а национал-социализмом) сюда приплетён. Но это не должно нас смущать. И большевиков, и социализм, и коммунизм хулили и клеймили позором, а они свою службу плохо-бедно, но сослужили.

Во-вторых, хотя становление корпоративных и тоталитарных государств составляет сущность политических процессов, происходивших в XX веке, наука этих явлений не заметила и продолжает хранить гордое молчание по этому поводу, отвлекаясь лишь на то, чтобы «заклеймить тоталитаризм» как некое подобие ада.

Такая позиция буржуазной науки объяснима и предсказуема. Идея народного государства — это кость в горле буржуазии. А то, что российская наука повторяет, словно попугай, идейки науки буржуазной, тоже не удивительно. Она при Советской власти занималась бессмысленной апологетикой социализма-коммунизма, не приобретя никакой самостоятельной позиции, а лишь комментируя и обосновывая задним числом решения Коммунистической партии. А оказавшись в обществе, где господствуют либералы — сторонники капитализма, она перешла к восхвалению или объяснению этого строя. Если в ней подчас и раздаётся критика в отношении этого строя, то она ведётся с позавчерашних, давно устаревших, позиций. Наступления нового этапа мировой истории она не заметила.

Вот почему в новой работе я прослеживаю развитие корпоративных и тоталитарных государств в мире и уже на этой основе пытаюсь представить картину будущего России. А сделать это очень нелегко, ибо для этого придётся совершенно по-новому взглянуть на весь ход мирового развития за последние сто лет. Начнём с начала прошлого века.

Анализируя «из сегодняшнего далёка» путь, пройденный человечеством в XX веке, и сопоставляя его с объяснениями политиков и историков, невольно приходишь к неутешительным выводам. Большая часть пролитой крови, пережитых мук и страданий миллионов и миллионов людей — это расплата за ошибочные представления о мире и о сущности происходящих событий. Мир непрерывно изменяется, но люди с большим запозданием осознают происшедшие перемены и действуют в соответствии со своими устарелыми представлениями. Естественно, их суждения и действия оказываются ошибочными, и итог получается совсем не такой, какой ожидался.

В Евангелии Иисус Христос в краткой форме сформулировал закон, определяемый природой «падшего» человека: люди, в массе своей, «видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют… ибо огрубело сердце людей сих…».

Не будем вдаваться в подробный разбор приведённых слов Господа, причин окаменелости людских сердец, потому что это — тема особого разговора, которого человечество ждёт уже почти две тысячи лет, и пока не заметно, чтобы кто-то его спешил начать. Марксизм лишь ограничился констатацией своего рода «закона отставания сознания от бытия». Отметим лишь сам неоспоримый факт запоздалости и, следовательно, устарелости людских представлений о мире, да и о самих себе, и подтвердим это лишь немногими примерами.

Стало уже притчей во языцех, что «генералы всегда готовятся к прошлой войне». Вот три коротких подтверждения этой истины.

Когда началась Крымская война, император Николай I, как и большинство образованного общества России, был уверен в нашей скорой победе. Ведь всего 38 лет назад русская армия разгромила вторгнувшуюся в нашу страну армаду Наполеона, то есть, по сути, вооружённые силы почти всей Европы, и после этого Александр I стал распорядителем судеб европейских государств. Позднее, когда на сцене одного из парижских театров появилась пьеса о неблаговидных похождениях Екатерины II, Николай, вступившись за честь своей бабки, вызвал к себе французского посла и потребовал немедленного запрещения этого пасквиля. В противном случае он обещал прислать в Париж «миллион зрителей в серых шинелях». И французской правительство, испугавшись такого поворота в ходе «театрального сезона», без промедления исполнило это требование императора России. Всё это создавало и у императора, и у российской общественности представление о нашем военном могуществе, о способности России по-прежнему распоряжаться судьбами Европы.

А что оказалось на деле? Русская армия вступила в войну с тем же вооружением, с каким воевала против Наполеона, с ружьями. Военно-морской флот состоял из тех же, что и прежде, парусных кораблей, а войска шли в Крым пешим маршем. Между тем армии наших европейских противников были вооружены винтовками, с гораздо большей дальностью стрельбы, что позволяло их солдатам расстреливать русских, не подвергая себя опасности. Флот западных держав состоял из паровых судов. В этих странах уже складывалась сеть железных дорог, и они могли быстрее подвозить войска к портам погрузки на корабли.

Разве в России не знали об этих новшествах? Знали, и очень хорошо. Когда читаешь журналы тех лет, видишь, как авторы, следившие за развитием техники в Западной Европе, писали об этом, стараясь удивить нашу читающую публику. Но всем казалось, что эти новшества — это одно, а война, если таковая паче чаяния случится, — это совсем другое. Сейчас даже неловко читать, почему император и его окружение так долго противились строительству железных дорог в России, какие до нелепости смешные доводы при этом приводились. И в этом состоянии самоослепления Россия вступила в войну, оказавшись к ней совершенно не подготовленной.

Итог известен: война оказалась проигранной, причём так позорно (в восприятии общественности), что Николай, как предполагают, даже покончил с собой. Хотя, если быть объективными, — Крымская война если и была «позорно проиграна», то не одной Россией, а и её противниками. Коалиции сильнейших держав Европы в союзе с Турцией в результате кровопролитных боёв удалось захватить маленький клочок Крыма возле Севастополя, но всех остальных фронтах она успеха не имела. Её силы были на исходе, тогда как в России поднималось мощное патриотическое движение, и дело шло к превращению кампании во вторую Отечественную войну, которая должна была бы закончиться нашей победой. Смерть Николая и вступление на престол Александра II, видевшего смысл своей жизни и цель России во вступлении нашей страны в «семью цивилизованных государств Европы», предотвратили такой исход. К тому же главная — религиозная — причина войны (препятствия, чинимые турками христианам, желавшим посетить Святую землю) была устранена, то есть Россия одержала моральную победу. Так что в данном случае следует говорить не столько о поражении, сколько об упущенной победе. Но с чисто военной точки зрения Крымская кампания «развеяла миф о непобедимости российской армии», утвердившийся в мире после разгрома Россией армии Наполеона (точнее, почти всей объединённой Европы). Это наше поражение имело громадные политические и экономические последствия и предвещало новые бедствия для России. Запад убедился, что Россия — вовсе не прежняя могущественная держава, а «колосс на глиняных ногах», за счёт которого можно поживиться, и это ещё более усилило его всегдашнюю враждебность к нашей стране, став залогом неизбежных новых агрессий против неё.

Другая, столь же неудачная война — русско-японская. В России вряд ли был хоть один известный деятель, который принимал бы Японию всерьёз. Чтобы эти узкоглазые низкорослые азиаты, обитавшие на каких-то островах, решились потягаться с могущественной Россией, раскинувшейся от Балтики до Тихого океана, — да ни в жисть, если им жить не надоело. И власть, и общественность России проглядели, что Япония — уже совсем не та средневековая страна, которой великие державы могли, наведя пушки своих кораблей на беззащитные города, навязывать свою волю. Она была даже уже не той, какой застал её адмирал Путятин, подписавший в 1855 году русско-японский договор. Прошло всего полвека, и Япония превратилась в одного из самых агрессивных хищников, и все силы страны были нацелены на становление и укрепление её военной машины.

Но Россия жила устарелыми представлениями о Японии, и даже великий Менделеев, откликаясь на начало войны, призывал Россию не оккупировать Японию и не отрывать куски от её территории, а ограничиться наложением на неё умеренной контрибуции. И только страшные поражения «на сопках Маньчжурии» и у островов Цусима в Корейском проливе открыли русским глаза на реальное положение вещей. И потому таким шоком для России стали Портсмутский мир, потеря не только Порт-Артура и Дальнего (а на их устройство и укрепление были затрачены огромные средства), как и прочих наших позиций в Китае и в Корее, но и половины Сахалина. И это позорное поражение имело громадные отрицательные последствия, положив «начало концу» Российской империи.

А ведь и эта война могла бы быть выиграна Россией. Экономика и армия Японии были уже на грани краха, а Россия ещё не задействовала свои главные силы. Не устроили бы Николай и его сатрапы «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 года в Петербурге, революционное движение не охватило бы страну, можно было бы перебросить на Дальний Восток войска из западных округов и свежими силами задавить державшуюся из последних сил японскую армию.

Николай II, говорят, надеялся на то, что сбудется пророчество преподобного Серафима Саровского, якобы предсказавшего, что разразится русско-японская война, которая закончится капитуляцией Японии. Царю пришлось смириться с иным, позорным исходом этой войны, разгоревшейся из-за неуёмных аппетитов влиятельных кругов из его окружения, полезших за прибылями в Корею — зону влияния Японии. Но это не означает, что преподобный Серафим ошибся. Япония действительно подписала акт о капитуляции, который скрепил своей подписью и представитель Советского Союза генерал Деревянко. Только случилось это не в 1905 году, а сорок лет спустя. Пророчествами святых не следует пренебрегать, но только следует помнить, что правильно толковать их не всякому дано.

Особенно тяжело говорить о причинах страшного поражения Красной Армии в первый период Великой Отечественной войны, потому что эта трагедия — живая незаживающая рана в душе нашего народа. Потери в этой войне были столь огромны, что это подорвало жизненную силу русского народа, которую он не может восстановить до сих пор. И потому об этой трагедии надо будет сказать подробнее.

Теперь уже ясно, что причины разгрома Красной Армии заключались вовсе не во внезапности нападения гитлеровской Германии на СССР и не только во многих отношениях тогдашнем отставании нашей страны от Германии по уровню развития экономики и техники. Ни о какой внезапности нападения немцев говорить не приходится, СССР только и был занят и в течение нескольких предыдущих лет, и накануне 22 июня 1941 года подготовкой к войне с Германией. Красная Армия в несколько раз превосходила армию Германии по оснащённости самыми современными видами вооружения. Она имела свыше 20 тысяч танков — больше, чем все армии мира, вместе взятые. Их них 11,5 тысяч находились в западных военных округах, в их числе были тяжёлые танки «КВ» и Т-34, каких тогда не имела ни одна армия Запада. (Несмотря на это, нарком обороны С.К.Тимошенко и начальник Генерального штаба Г.К.Жуков, представляя правительству мобилизационный план 1941 года, требовали дополнительно поставить армии ещё почти 37 тысяч танков; Жуков и в своих мемуарах писал, что для полной готовности к отражению немецкой агрессии «нам не хватало» 32 тысяч танков, в том числе 16 600 машин новейших образцов.) У немцев же было сосредоточено на нашей границе около 3000 танков, преимущественно лёгких типов, с бронёй, защищавшей только от пулемётного огня, но не от снарядов. В советских Вооружённых силах насчитывалось более 20 тысяч самолётов, в том числе в приграничных военных округах 10 000; у немцев на нашей границе — 2500 самолётов. Такое же превосходство Красная Армия имела по артиллерийским орудиям и по многим другим количественным показателям. Того, что было заготовлено за 10 лет индустриализации и подготовки к отражению нападения врага, с лихвой должно было хватить для защиты страны при оборонительной войне и для завоевания Европы при войне наступательной (или оборонительной с переходом в контрнаступление). И всё это не просто пошло прахом, но и в большей мере досталось врагу. Красная Армия, стоявшая на западных рубежах страны, на том этапе потерпела сокрушительную неудачу. Численность наших Вооружённых сил на начало войны составляла 5,6 миллиона человек, из них 4,4 миллиона состояли в сухопутных войсках. В 1941 году Красная Армия потеряла 5,3 миллиона бойцов и командиров убитыми, попавшими в плен и пропавшими без вести (не считая раненых и контуженных). Иными словами, кадровая армия, какой её застали первые дни войны, была уже в 1941 году практически разгромлена. Поражает воображение размер её потерь в вооружении: 20 500 танков, 10 300 самолётов, свыше 100 тысяч орудий и миномётов, более 6 миллионов единиц стрелкового оружия. Вот отчего в армии, вооружённой в мирное время до зубов, вскоре после начала боевых действий войска шли в бой, имея одну винтовку на нескольких бойцов.

И до сих пор политики и историки изощряются в попытках объяснить этот парадокс, чаще всего сваливая вину на Сталина, который якобы слишком осторожничал и потому не дал возможности высшему военному командованию СССР привести войска в состояние наивысшей боевой готовности. А дело опять-таки в устарелости представлений политического и военного советского руководства. Хотя в подлинных причинах нашего поражения в 1941 году и сегодня вряд ли удастся разобраться, всё же некоторые соображения высказать уже можно.

Хотя заговор Тухачевского был разоблачён и сам он был расстрелян, в Красной Армии по-прежнему господствовала разработанная и навязанная им стратегия наступательной войны. Морально страну и армию готовили не столько к обороне, сколько к наступлению. О войне на нашей собственной территории и мысли не допускалось. Немцы уже трубили на весь мир о грядущем господстве их, «настоящих арийцев», над всей планетой, и нашим руководителям это было хорошо известно. Но у нас ещё убеждали народ в том, что, в случае нападения империалистов на СССР, на его защиту выступит не только наша доблестная и непобедимая Красная Армия, но и пролетариат в самих капиталистический странах (я лично это помню). Говорят, в первые часы войны нередко наши бойцы отказывались даже стрелять в немецких захватчиков, ожидая, когда те ощутят себя нашими «братьями по классу». Как вскоре оказалось, это было глубочайшим заблуждением идеологов ВКП(б) и Коминтерна.

С другой стороны, и политики, и военные, и историки не решаются произнести вслух, что план «Барбаросса» был новым словом в мировой истории войн, которое можно сравнить только с появлением атомного оружия. Гитлер с помощью немногих веривших в него генералов выработал совершенно новую стратегию войны. Она предусматривала прорыв обороны противника танковыми клиньями и охват целых его армий и даже групп армий в «клещи», заталкивание их в «котлы» и в «мешки» и последующее уничтожение по частям.

Основы этой стратегии были выработаны в России в ходе Гражданской войны, прежде всего Махно и Будённым, только танков у них ещё не было, и роль ударной силы прорыва играла тогда кавалерия. Но это новое слово в военном искусстве оценили немцы, переработав победоносную стратегию применительно к современным условиям, сделав ставку на танки. И результат (столь печальный для нас) немецкого военного творчества, с одной стороны, и ослепления советского руководства — с другой, известен. В первые месяцы войны СССР потерял большую часть плодов невероятного напряжения сил нашего народа в период индустриализации страны, направленных на создание могучей современной армии. Уже 22 июня погибли на аэродромах, даже не успев взлететь, сотни наших самолётов, были уничтожены врагом сотни же танков, часто не сделавших ни единого выстрела. А счёт убитых, раненых и пленных советских воинов уже в первые месяцы пошёл на миллионы. А это были в основном молодые здоровые мужчины, прошедшие боевую подготовку, в дальнейшем пришлось призывать в армию мужчин среднего возраста и совсем необученную молодёжь, а это неминуемо вело к лишним людским потерям. Врагу досталось множество складов со всем тем, что было накоплено нами для обороны. Немцы в войну держались во многом на тех материальных ресурсах, которые мы готовили для обороны себя, а отдали врагу. И стране пришлось начинать строительство Вооружённых Сил и военной экономики почти заново и на ходу, отдав врагу значительную долю Европейской части страны, что не могло не привести к громадным лишним разрушениям, потерям и жертвам.

Сталин знал, что война с Германией неизбежна, и готовил нашу страну к ней. Но он сомневался в том, что Гитлер начнёт её до того, как разделается с Англией, потому что немцы должны были бы усвоить из истории — война на два фронта для них гибельна. Убеждённость в том, что Гитлер не решится напасть на СССР, Сталину придавало то обстоятельство, что наша армия оснащена вооружением в разы лучше, чем германская, и немцы об этом знают. Но и широко распространённое мнение, будто он хотел оттянуть начало войны хотя бы на полгода или год (чтобы завершить перевооружение Красной Армии), но просчитался, надо считать мифом, запущённым в оборот Хрущёвым с целью дискредитации покойного вождя. Сталин был уверен, что война начнётся летом 1941 года, об этом он говорил в своей речи на приёме выпускников военных академий 5 мая.

Мне довелось много лет работать с генералом Иваном Владимировичем Ковалёвым, который в войну был начальником Центрального управления военных сообщений Красной Армии и отвечал за доставку на фронт войск и всего для них необходимого, а потому общался со Сталиным практически ежедневно. Позднее он был представителем Политбюро ЦК ВКП(б) (фактически — лично Сталина) при Политбюро ЦК КП Китая и руководителем советских специалистов в этой стране. Ковалёв, тогда выпускник Военно-транспортной академии, присутствовал на встрече 5 мая 1941 года и рассказывал мне о ней во всех подробностях.

Рассказывал мне о ней и другой мой сослуживец, генерал Самуил Гдальевич Вейцман, также присутствовавший тогда в Кремле. Наверное, я единственный оставшихся в живых, кому удалось узнать подробности той встречи от двух её участников. Добавлять что-либо к уже опубликованным фрагментам речи Сталина я не считаю себя вправе, потому что не записывал рассказы моих собеседников на магнитофон и не фиксировал их на бумаге с просьбой поставить свои автографы, свидетельствуя правильность записи. Но два характерных эпизода всё же приведу.

Как рассказывал Ковалёв, предполагалось, что после речи Сталина состоятся выступления слушателей. И действительно, слово взял один полковник, начавший своё выступление с восхваления «миролюбивой сталинской внешней политики СССР». Сталин оборвал его: «Товарищ полковник, видимо, не понимает обстановку. О какой миролюбивой политике может идти речь, если нам уже в ближайшее время предстоит война с Германией?» Очевидно, и другие намеревавшиеся выступить подготовили речи в том же духе, что и опростоволосившийся полковник, и не сумели быстро переориентироваться. Так что прения пришлось свернуть и перейти к банкету.

Лейтенант Вейцман, по специальности строитель мостов, вскоре после встречи в Кремле получил назначение в Киевский военный округ, где был направлен в часть, расположенную недалеко от государственной границы. Естественно, новичка, да ещё прибывшего «из самой Москвы», обступили новые сослуживцы, расспрашивая, что нового там происходит. Самуил Гдальевич, ничего не скрывая, стал рассказывать о приёме в Кремле и о речи Сталина. Он сразу же заметил на лицах слушателей выражение недоверия, а буквально минут через двадцать ему было приказано явиться в особый отдел части. Там его сурово спросили, на каком основании он сеет в войсках антигерманские настроения, когда всему миру известно, что между СССР и Германией действует пакт о ненападении. Если бы Вейцман пересказывал не речь Сталина, которую он слышал лично, дело могло бы обернуться для него весьма печально. Но расстрелять человека, передававшего слова самого Сталина, было опасно. Поэтому его отпустили с миром, но запретили рассказывать о речи Сталина. Вот так бдительно стояли на страже мира наши особисты.

Сталин в 1941 году войны с Германией не боялся. Он и раньше публично заявлял, что во Второй мировой войне сцепились между собой две коалиции империалистов, и когда они измотают друг друга, СССР может вступить в игру и сыграть решающую роль, освободить мир от власти капитала. В условиях, когда СССР по оснащённости армии военной техникой намного превосходил Германию, если война и начнётся, — считал Сталин, — то как она будет проходить? Так, как это было в недавних боях с японцами на Дальнем Востоке: пограничные войска задержат наступление немцев до подхода соединений Красной Армии, а дальше события пойдут так, как это и предусматривалось нашей военной доктриной. Советские военные руководители постоянно заверяли его в готовности Красной Армии не только к обороне страны, но и к тому, чтобы разгромить и добить врага на его собственной территории. Хотя Сталин и несколько сомневался в правдивости рисуемой ими картины, но всё же в целом считал, что оборона страны находится на достаточно высоком уровне. Он лишь не хотел, чтобы СССР в глазах мирового общественного мнения выглядел агрессором, ибо тогда стал бы возможен союз Гитлера с лидерами США и Англии против нашей страны (что было вполне возможным). Отсюда и его указания «не поддаваться на провокации».

Участник Великой Отечественной войны полковник В.Т.Федин в статье с характерным названием «Казалось — всё предусмотрено», защищая Сталина от обвинений со стороны либеральных, прозападных критиков, всё же вынужден был признать:

«… Сталин в предвоенные годы не занимался непосредственно оперативно-тактическими вопросами Вооружённых сил, никогда не инспектировал войска, не проверял их боеготовность, полностью полагаясь в этом деле на Наркомат обороны, как это всегда делал, когда наркомом обороны был К.Е.Ворошилов. У Сталина хватало забот: геополитика, сложнейшие вопросы дипломатии, громадное хозяйство страны». (Федин отмечает, что военную промышленность в последние перед войной годы курировал как раз лично Сталин, и она-то показала себя с самой лучшей стороны, быстро компенсируя колоссальные потери армией вооружений.)

Работать рядом со Сталиным было и привлекательно, и страшно. Карьерные взлёты того времени поражают воображение, но и падения были глубокие, часто провинившиеся отвечали головой. И всё же известно, что Сталин ценил тех работников, которые говорили правду и умели со знанием дела отстоять свою точку зрения, но таких людей вокруг него было немного. Не занимаясь непосредственно обеспечением боеготовности войск, он в этом деле полагался на высшее руководство РККА. И потому так важно было иметь на этих постах людей, которые знали бы подлинное состояние дел и могли донести свои взгляды до Сталина. К сожалению, большинство верхушки военных предпочитало подлаживаться под взгляды вождя и более того — попросту заниматься очковтирательством.

Тимошенко и Жуков знали, что боеготовность РККА, в особенности войск в западных округах, была невысокой. (Наиболее сильным был Дальневосточный военный округ, раньше других преобразованный во фронт, поскольку самой большой опасностью для СССР с 30-х годов считалось возможное нападение со стороны Японии, устраивавшей на границе бесконечные провокации.) Жуков столкнулся с неразберихой в войсках и неумением командиров всех уровней во время боев на реке Халхин-Гол, ему тогда пришлось приговорить к расстрелу сотни военнослужащих и большому числу командиров поломать судьбу. Тимошенко командовал фронтом во время крайне неудачной для нас Финской войны и знал, насколько плохо были подготовлены наши войска к современным боевым действиям. Оба они знали, что кадровая армия была разбавлена новобранцами, призванными на основе закона о всеобщей воинской повинности, принятого только в 1939 году. РККА, хотя и называлась Рабоче-Крестьянской, была всё же скорее Крестьянской (рабочие оборонных предприятий и просто высокой квалификации получали бронь и от призыва освобождались). Среди призванных в армию крестьян было много таких, которые паровоз впервые в жизни увидели, когда им пришлось грузиться в эшелоны. Ещё больше было недовольных недавно проведёнными коллективизацией и раскулачиванием. Призывники из районов Западной Белоруссии и Западной Украины, как и значительная часть местного населения, были враждебно настроены в отношении Советской власти.

Недавно полученное первоклассное вооружение было бойцами плохо освоено, командиры не имели опыта взаимодействия родов войск. Сказались и последствия репрессий 1937–1939 годов — не в том смысле, что «были уничтожены лучшие из лучших», как это талдычат либералы, а в том, что командные кадры сковал страх, а значит, они не смели в полной мере проявлять инициативу. К тому же имевшийся у многих из них опыт боёв Гражданской войны был ошельмован и истреблялся в ходе борьбы с партизанщиной и за укрепление дисциплины. А знания, приобретённые в академиях, где их учили преимущественно прежние царские офицеры и генералы, готовившие, как и все академии, к прошлой войне, им в условиях июня 1941 года вряд ли мог пригодиться.

Знали обо всём этом Тимошенко и Жуков? Ну, может быть, не обо всём, но в основном знали. Тимошенко уже вскоре после начала войны говорил Будённому: «Всё равно придётся драпать до Аляски» (во второй раз эта фраза звучала «более патриотично»: «до Владивостока»). Но Сталину они говорили то, что он хотел бы от них слышать. Реального положения дел с боеготовностью войск ни Тимошенко, ни Жуков Сталину не докладывали. Тимошенко и Жуков должны были предусмотреть и возможность превентивного удара германских войск, но никаких мер на этот случай не принималось.

Из недавно обнаруженного дневника Будённого стало известно, что в ночь с 21 на 22 июня 1941 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) с участием высшего военного руководства Сталин предупредил военных, что в наступающий день весьма вероятно нападение немцев. На вопрос Сталина, как в этом случае будут развиваться события, и Тимошенко, и Жуков ответили: если враг нападёт, он будет тут же разбит нашей доблестной Красной Армией. Сталин назвал это заявление несерьёзным и, выслушав мнение Будённого (войска вывести на передовые рубежи, самолёты рассредоточить и пр.), предложил положить его предложения в основу директивы, передаваемой войскам.

Жуков не был способен к штабной работе, сознавал это и противился его назначению на пост начальника Генерального штаба (это было, пожалуй, самым ошибочным кадровым решением Сталина). Вот и за вечер 21 июня и за первый день войны ему пришлось написать три директивы, и все они были крайне неудачными, что тяжело отразилось на положении наших войск.

В 0 часов 30 минут в штабы приграничных военных округов была отправлена «директива? 1», которая предписывала войскам «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». В то же время войскам было приказано «быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». Более того, указывалось: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».

Как видим, директива была составлена Жуковым так, что командующим округами пришлось ломать голову над тем, как её понимать. Им, как и нижестоящим командирам на местах, следовательно, предлагалось самим решать, что представляют действия немецкой армии — «провокационные действия» или «внезапный удар?» Но и предпринимать боевые действия командиры не имели права без введения в действие плана прикрытия, а он в войска так и не поступил. К тому же директива была отправлена слишком поздно. Почему?

Почему Жуков, который должен был бы быть в любой момент готов к отражению нападения врага, так долго сочинял текст директивы в одну страничку? А ведь этот совершенно секретный документ надо было ещё зашифровать и передать в штабы военных округов. А там — расшифровать, прочитать, осмыслить, принять решение. И, снова зашифровав, передать в штабы армии, а те, в свою очередь, в штабы корпусов и дивизий и т. д. Ясно, что до частей, занимавших передовые позиции, надлежащие приказы командования просто не могли дойти.

В итоге, когда в 4 часа утра 22 июня на наши войска неожиданно обрушился огненный шквал, они руководствовались в лучшем случае — только что полученной директивой? 1: «на провокации не поддаваться». А в худшем случае — ещё прежними приказами: немецкие самолёты не сбивать, а принуждать к посадке, никаких оборонительных сооружений не возводить и т. д. (иными словами, боевых действий не вести). Жуков забыл отменить эти свои прежние приказы. Самолёты стояли на аэродромах, ничем на защищённые, громадные скопления танков и личного состава оказались в непосредственной близости от границы, в зоне досягаемости для вражеской артиллерии и без каких-либо оборонительных сооружёний перед ними, мосты через реку Западный Буг оставались в полной сохранности.

Жуков утром 22 июня разбудил Сталина и сообщил, что немецкие самолёты бомбят советские города, а войска противника после артиллерийской подготовки перешли границу и атакуют нас на всём фронте от Балтики до устья Дуная. Но, видимо, растерявшись, он так и не отдал приказ ввести в действие план прикрытия. Для этого нужно было передать всего одно слово из четырёх букв: «СЛОН». Такое сообщение не требовалось ни шифровать, ни расшифровывать. В округах напрасно ждали этого сообщения.

Поэтому и командующий войсками Западного военного округа генерал Д.Г.Павлов не поставил войскам никаких конкретных задач, а отдал приказ: «действовать по-боевому». Выходит, каждый командир должен был сам принимать решение — открывать огонь или выжидать прояснения обстановки, наступать или отступать. Одни части героически сражались, другие отходили, обнажая фланги обороняющихся и тем обрекая их на уничтожение противником. Связь штаба округа с войсками была потеряна, управление боевыми действиями потеряно.

22 июня, когда немцы уже громили наши оставшиеся без единого командования соединения, Жуков в 7 часов 15 минут садится писать директиву? 2, в которой говорилось: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу». «Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 километров. Разбомбить Кёнигсберг и Мемель» и т. п.

Даже человеку, далёкому от военного дела, ясно, что директива совершенно не соответствовала обстановке, сложившейся на театрах военных действий. Более того, она свидетельствует о том, что начальник Генерального штаба не имеет представления о том, что там происходит. Враг нарушил советскую границу не на каких-то отдельных участках, а на всём её протяжении. Начальник Генштаба требует разбомбить вражескую авиацию на аэродромах, тогда как вражеские самолёты уже хозяйничают в советском небе. Это наши самолёты оказались уничтоженными на земле немецкой авиацией, по которой нам запрещалось открывать огонь. В директиве войскам не ставятся конкретные задачи: кому, какими силами, на каком направлении обрушиться на врага и пр.

Я был в Москве всю войну, в том числе и 16 октября 1941 года, когда столицу охватила паника, описанная многими современниками, не буду к этому ничего добавлять. Но ведь эта паника возникла через четыре месяца после начала войны, когда мы уже более или менее привыкли ко всяким тяжёлым сообщениям. И возникла она только на основе слухов о приближении немецких войск к столице (а также из-за того, что в воздухе чувствовался запах гари — в высоких учреждениях жгли важные бумаги). Что же должны были испытать наши бойцы и командиры в приграничных округах, а тем более семьи командиров, всё мирное население этих районов, застигнутые врасплох бомбардировкой и канонадой? И этот ужас обрушился на них ранним утром в понедельник, когда большинство людей ещё спало крепким сном после такого радостного воскресного праздника — выпускных балов в школах и концертов заезжих артистов? Паника тут была вполне объяснима, тысячи и тысячи мирных граждан устремились на восток, сметая всё на своём пути и захватывая военнослужащих, оставивших свои позиции.

Мой друг, доцент Владимир Алексеевич Бураков встретил начало войны в родной белорусской деревне Зазерье, недалеко от города Орши. Шёл ему тогда 17-й год. Возле их деревни, в лесу, стояла наша дивизия. Однажды в июле по дорого вдоль опушки леса проходила большая колонна немецких войск. Одного удара нашей дивизии, вероятно, было бы достаточно, чтобы эту колонну уничтожить. Однако дивизия молчала. После того, как немецкая колонна прошла, командир дивизии приказал личному составу аккуратно сложить оружие и боеприпасы в лесу и разойтись по окрестным деревням. Судьба военнослужащих, попытавшихся укрыться в деревнях под видом мирных жителей, с приходом немцев оказалась незавидной. Потом что-то из оружия и боеприпасов забрали немцы, что-то досталось партизанам. А мальчишкам из всей округи на несколько лет хватило смертоносных игрушек. И взрослые взрывчаткой глушили рыбу в реке и озёрах. Я после войны бывал в этой деревне, расспрашивал местных жителей, всё, что мне рассказал Бураков, полностью подтвердилось.

В институте, где я работал во второй половине 1950-х годов, председателем профкома был бывший моряк, ярый антисталинист. Однажды он рассказал мне, что перед войной служил на Балтийском флоте, а Сталин был его кумиром. Вскоре после начала войны немцы оказались вблизи наших военно-морских баз в Прибалтике, обороной которых с суши никто не озаботился. Возникла угроза захвата флота немцами, его нужно срочно отводить в Кронштадт. Этот переход наших кораблей при полном господстве немецкой авиации в воздухе многократно описан, и всё же «сухопутному» человеку трудно представить себе весь ужас положения безнаказанно расстреливаемых моряков. На суше можно попытаться укрыться в лесу, в овраге, в воронке от взрыва бомбы, а на корабле ты на открытой палубе, и вокруг только вода без конца и без края. Корабль моего рассказчика прямым попаданием бомбы был разнесён в щепки, большинство команды погибло, оставшиеся оказались в море и тонули один за другим. Нашего моряка, выбившегося из сил и уже потерявшего надежду на спасение, всё-таки втащили на борт другого проходившего мимо корабля, который тоже ещё долго подвергался бомбардировке с воздуха (к счастью, бомбы не попадали в цель) и обстрелу из пулемётов. Моряк, единственный оставшийся в живых из всей команды корабля, уже не мог поклоняться прежнему кумиру.

В это время полного разброда и потери управления надо было остановить в панике бегущие войска и организовать оборону: вырыть окопы и траншеи, поставить проволочные заграждения и надолбы, заминировать подступы к линии обороны. А Жуков направляет в войска директиву? 3, в которой приказывает им перейти в наступление, окружить и уничтожить группировки противника и захватить важные с военной точки зрения города на территории бывшей Польши. То есть, он бросает на немецкие танки кое-как собранные и часто безоружные части, обрекая их на верную гибель, что многократно увеличило наши потери. Такой высокой бывает цена ошибок высшего военного и политического руководства страны.

Но, спрашивается, почему Тимошенко и Жуков расположили наши войска совсем не так, как было предусмотрено военной доктриной? Почему основные силы войск были собраны в двух выступах (Белостокском и Львовском), а основное направление удара врага — на Смоленск и Москву — осталось практически неприкрытым? Такое расположение войск вполне отвечало бы замыслу наступательной войны, но совершенно не подходило для войны оборонительной. Объяснение, будто Жуков намеревался, в случае нападения немцев, взять их армию, вторгшуюся на советскую территорию, «в клещи» ударами с этих выступов, выглядит смехотворно. Собрать на узком пятачке Белостокского выступа такое громадное количество войск и военной техники и оставить их без какого-либо прикрытия — значило сначала превратить их в мишени для немцев, а в дальнейшем — в «мешки», в которых эти войска бесславно погибнут. Это особая тема, она отчасти раскрыта в книге Арсена Мартиросяна «Трагедия 22 июня: блицкриг или измена? Правда Сталина» (М., 2006). И для Сталина стало полной неожиданностью, что от первых же ударов немцев наш фронт (в первую очередь Западный), по его убеждению — несокрушимый, развалился, половина Европейской части страны скоро оказалась оккупированной врагом, а потери в людях в первые же месяцы войны будут исчисляться миллионами.

Допустим, всё это так и было, как нам объясняют военные историки, и нападение немцев 22 июня застало наши войска врасплох. Но ведь за первый день войны немцы продвинулись от границы на 10–20, в редких случаях на 50 километров (в первой сводке командования РККА вообще говорилось, что врагу удалось захватить всего три деревни, насколько помню — Кальварию, Стоянув и Цехановец). Но 23 июня война уже ни для кого не была неожиданностью, и основная часть войск приграничных округов ещё была в строю. У них ещё оставались тысячи танков и самолётов. Войска ещё могли бы занять полосы укреплений «линии Молотова» на новой границе и «линии Сталина» — на старой. Ведь это были мощнейшие полосы укреплений, насчитывавшие тысячи железобетонных сооружений, оснащённых пулемётами. На их строительство были затрачены огромные средства. Но Жуков до 22 июня запрещал гарнизонам занимать эти сооружения. А потом Красная Армия стремительно отступала, не сумев задержать здесь немцев, — те, кажется, и не заметили, как преодолели «непреодолимые» линии укреплённых районов. Лишь немногие из этих крепостей держали оборону в течение нескольких дней, что не мешало немцам быстро продвигаться в глубь советской территории, заталкивая в «котлы» по нескольку наших армий. Часть самолётов удалось перебросить на восток, но ведь вся инфраструктура, базы снабжения, ремонтные мастерские остались на захваченной врагом территории, технический состав либо погиб, либо попал в плен. Это была полная катастрофа.

В общем, и в этом случае наши вожди и генералы готовились к прошлой войне, дополняя устаревший опыт прежних лет своими фантазиями о войне будущей как этапе мировой революции.

Впрочем, и это объяснение неудач СССР в той войне, особенно в начальный её период, видимо, не исчерпывающе. Ведь главные документы, которые позволили ли бы внести полную ясность в вопрос о причинах нашей неготовности к отражению нападения немцев 22 июня 1941 года, до сих пор засекречены. А многие детали обстановки тех страшных дней, видимо, в документах и не фиксировались, и носители этой важнейшей для истории информации ушли из жизни, унеся с собой самые глубокие тайны. Есть, конечно, загадочные факты, которым до сих пор трудно найти объяснение. Например, лётчикам одного из истребительных авиационных полков вечером 21 июня было приказано снять с самолётов и сдать на склад пушки и пулемёты; и это не было актом вредительства — указание шло от командующего войсками округа, надо полагать, не без санкции Москвы.

Видимо, руководство СССР исходило из устаревших представлений о том, как начинаются войны. Дескать, начнётся дело с какой-нибудь провокации (как это было перед нападением немцев на Польшу), затем последует ультиматум, некоторое время можно будет выиграть, ведя переговоры. А пока — пусть весь мир видит, и наши враги тоже, что мы нападать на немцев не собираемся. Наши укреплённые районы остаются без гарнизонов, пушки стоят в одном месте, тягачи к ним — в другом, в местах дислокации танков нет горючего и т. д. Даже генералы наши, включая высшее руководство военных округов, вечером 21 июня развлекаются в театрах. А за то время, которое пройдёт от первой провокации, наши гарнизоны займут укрепрайоны, тягачи подтянутся к пушкам, танки будут обеспечены горючим… Одним словом, в тот момент шла смертельная игра между руководителями Германии и СССР, в которой ставкой были судьбы обоих государств. И, к сожалению, Гитлер в этом поединке переиграл Сталина. Он не стал цепляться за принятые нормы начала военных конфликтов, терять время на устройство провокаций и предъявление ультиматумов. Он уловил тот момент, когда из-за приверженности опыту прошлых войн советские войска в западных округах на короткий период (может быть, всего на несколько часов) остались, по приказу собственного высшего военного руководства, полностью беззащитными. И именно в этот момент обрушил на них всю мощь германской военной машины.

Когда два игрока ведут смертельную игру, в которой не может быть ничьей, один из них непременно окажется победителем, а другой проигравшим. Можно ли винить проигравшего в том, что он проиграл?

Сталин, в силу приверженности старым догмам, переоценил силы Красной Армии. Как-то на замечание одного из собеседников о необходимости считаться с позиций Ватикана, Сталин иронически спросил: «А сколько у Ватикана дивизий?» То, что у нас дивизий намного больше, чем у немцев, он хорошо знал и потому превентивного удара со стороны Германии не опасался. Он недооценил мощь немецкой армии, фактор организации и упустил из виду тот момент, когда враг может обрушиться на нашу страну.

Полковник Федин так закончил уже цитировавшуюся статью: «В своей речи 3 июля 1941 года по радио он (Сталин), уже разобравшись в обстановке, сказал горькую правду, но не упрекнул ни словом армию и её комсостав, спасая тем самым их авторитет в критический момент истории страны. Он верил в стойкость своего народа, в первую очередь русского народа. И народ верил ему. И только невероятными усилиями всего Советского народа под руководством Сталина удалось поправить положение и в конечном итоге одержать Победу». Да, в той речи Сталин никого не упрекнул. Но, вероятно, Сталин до конца своих дней не мог простить себе и своим маршалам и генералам этого проигрыша, причинившего огромный материальный ущерб и обошедшегося стране в миллионы загубленных жизней, превратившего войну, которая замышлялась как победоносная, поначалу в цепь страшных и унизительных поражений. И, видимо, он всё же собирался разобраться в подлинных причинах катастрофы 1941 года и наказать виновных. Для начала были приговорены к расстрелу создатель лучших в мире танковых войск генерал армии Павлов и несколько других руководителей Западного фронта. Остальное расследование он отложил на послевоенное время, и впоследствии уже начал опрос некоторых генералов. Возможно, это и стоило ему жизни.

Но полковник Федин прав в том, что Сталин, потерпев невиданное в истории военное поражение, не сломался. И Сталин оказался сильнее Гитлера в организации возрождения армии после её разгрома и оснащения её первоклассным вооружением. Советские танки, самолёты, орудия, миномёты и пр., как правило, поступали на фронт в неимоверном количестве и в качественном отношении превосходили соответствующие образцы военной техники Германии.

Оправившись после шока от неудач первых недель войны, Сталин железной рукой наводил порядок и поднял народ на действительно священную войну.

Однако не следует думать, что подобные ошибки, порождённые устаревшими представлениями, допускались только нашими военными и политическими деятелями. Те, кто с обеих сторон готовил первую мировую войну, были убеждены, что она станет скоротечной и победоносной, а на деле бойня продолжалась четыре года, унесла миллионы жизней, искалечила ещё больше людей и кончилась крушением Германской, Австро-Венгерской и Российской империй, а также ослаблением держав-победительниц — Англии и Франции.

И во второй мировой войне расчёты её вдохновителей не оправдались. Гитлер, несмотря на свои первоначальные успехи, войну всё же проиграл и кончил самоубийством. Полный разгром, от которого она едва ли когда-нибудь оправится, потерпела Франция, считавшаяся самой могущественной военной державой в Европе. Для Англии война обернулась крушением Британской империи и утратой этой страной положения ведущей державы мира.

Я привожу примеры из политической и военной истории потому, что это важно для предмета настоящего исследования. Но вообще-то, какую бы область человеческой деятельности мы ни взяли, всюду увидим схожую картину.

В науке почти каждое научное открытие, составляющее эпоху в её развитии, встречалось с недоверием и даже с сопротивлением подавляющей части учёного сообщества, с гонениями на первооткрывателя. Рассказывают, когда Галилей построил телескоп с 32-кратным увеличением и открыл, в частности, пятна на Солнце, горы на Луне, четыре спутника Юпитера, фазы у Венеры, это очень возмутило церковные власти и современных ему учёных. Явившемуся к нему то ли инквизитору, то ли просто недоброжелателю Галилей предложил самому взглянуть в телескоп и лично убедиться в справедливости названных открытий. Но тот ответил, что и смотреть не будет, настолько эти якобы открытия нелепы. Суд инквизиции принудил Галилея отказаться от поддержки гелиоцентрической системы Коперника, и это было ещё не самым печальным исходом. Ему пришлось ждать церковной реабилитации более 350 лет. А сколько учёных и мыслителей окончило жизнь на плахе, как создатель «Утопии» Томас Мор, или на костре, как открыватель малого круга кровообращения Мигель Сервет.

Великие мастера искусства тоже часто не получали признания при жизни, испытывали лишения и гонения и провозглашались гениями лишь через столетия после смерти.

Значит, мы имеем дело действительно с мировым законом, согласно которому люди смотрят на реальный мир, а видят его уже прошедшее состояние. Но время идёт, мир развивается, и люди понемногу осознают свои прежние ошибки, — увы! — часто лишь для того, чтобы впасть в новые. И осознают устарелость прежних представлений не все сразу, а сначала единицы, которым нередко из-за отсталости большинства также приходится несладко. При этом вовсе не обязательно новый взгляд вырабатывают гении, получившие самое лучшее образование и проштудировавшие целые библиотеки трудов своих предшественников. Иногда встречаются совершенно необъяснимые случаи прозрения сквозь века у людей, вроде бы ничем не примечательных.

Известно, например, что рядовой монах Авель ещё при жизни Екатерины II предсказал день её смерти, за что был заключён в тюрьму. Павел I его освободил, но Авель опять огорчил власти предсказаниями о судьбе и этого императора, и следующих за ним, вплоть до последнего.

Ну, ладно, тут можно считать, что Промысл Божий открыл тайны истории церковному человеку, монаху, отрекшемуся от мира. А как объяснить прозрения простого советского юноши Льва Федотова, который перед Великой Отечественной войной расписал весь её ход, описав чуть не по дням движение линии фронта? Ведь над тем, чтобы попытаться представить себе картину боевых действий, трудились целые институты, органы разведки, квалифицированные специалисты Генерального штаба, и все они просчитались. И вдруг юноша, почти мальчик, нарисовал её с фантастической точностью. Этот одарённейший русский человек, возможно, будущее светило науки, вступил в народное ополчение и погиб в боях за Родину.

В подобных случаях невольно вспоминаются слова Господа: Бог «утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам».

Если отставание в осознании изменений в мире вообще причиняет людям боль и страдания, то в большой политике оно может стать причиной глубочайших кризисов, которые ставят государства на грань уничтожения и приводят к многомиллионным людским жертвам и колоссальным материальным потерям. Приверженность руководителей государств устарелым воззрениям превращает их в подобие роботов, упрямо выполняющих заданную программу, хотя она в силу изменившихся условий оказалась не только ненужной, но и вредной. И тогда в полной мере оправдываются евангельские слова: «они — слепые вожди слепых; а если слепой ведёт слепого, то оба упадут в яму».

Именно в таком катастрофически опасном положении оказалось ныне человечество. Непонимание происходящего, ложное восприятие и истолкование истории мира и нашей страны в XX веке ныне достигло такого критического уровня, что может привести не только нашу Родину к гибели, но и всё человечество к самоубийству.

Читатель может сам убедиться, полистав учебники мировой и отечественной истории, что события, происходившие в XX веке, как и происходящие ныне, рассматриваются с позиций борьбы капитализма и социализма, а в работах советских учёных — также и с точки зрения перспектив движения к коммунизму. Но это абсурд! Никакого капитализма и никакого социализма в современном мире давно нет, а коммунизм вообще представляет собой научную абстракцию, не имеющую реального смысла, тем более для нашей страны, где, преодолевая немыслимые трудности, становится на ноги самобытная Русская цивилизация, теория которой до сих пор отсутствует.

События XX века пытались объяснить классовой борьбой, заговорами империалистов, масонов, сионистов, особенностями личности лидеров государств и политических партий и прочими обстоятельствами. Всё это, допустим, в какой-то мере имело место. Однако главное, что могло бы их адекватно объяснить, никем даже не названо, тем более не изучено. Это главное заключается в том, что в XX веке, в силу ряда сложных объективных и субъективных причин, на место ведущих капиталистических и социалистических государств пришли государства корпоративные и тоталитарные, теория которых также полностью отсутствует.

Это может показаться невероятным, но это факт: мировая политическая и историческая наука прошла мимо главного события XX века, имеющего решающее значение и для понимания современности. И сейчас необходимо срочно восполнить этот её порок, заполнить зияющий пробел в наших знаниях о мире, о России и о самих себе.

Разумеется, решить эту задачу в полном объёме можно только объединёнными усилиями больших коллективов исследователей и практиков, отдельных учёных и политических деятелей. Но положить начало этой работе вполне в силах и одиночки. Многие материалы, необходимые для успешного её выполнения, ещё недоступны, но ведь «нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано».

В уяснении истинной картины происходившего в XX веке и происходящего сейчас заинтересованы все страны, всё человечество, кроме тех кругов, которым надо скрывать свои уже совершённые или только ещё замышляемые преступления. Но особенно важно это уяснение для России. Для нас вопрос стоит действительно так: знать реальную, а не придуманную историю, а тем более — нынешнее положение дел, это непременное условие положительного ответа на вопрос: быть или не быть России, то есть это для неё вопрос жизни и смерти.

Октябрьская революция, кто бы и как бы к ней ни относился, — а это отрицать никто не сможет, действительно открыла новую эру в истории не только нашей страны, но и всего человечества. Это показывали многочисленные опросы и в нашей стране, и за рубежом. Эту революцию приветствовали многие выдающиеся зарубежные деятели, в том числе и не коммунисты. Среди её сторонников — Бернард Шоу и Бертран Рассел, Ромэн Роллан и Пабло Пикассо, Теодор Драйзер и многие другие. В замерзающую и голодающую Советскую Россию ехали из богатых и сытых стран Запада те, кто искал поприще для воплощения своих самых дерзновенных мечтаний. Нашу революцию в мире относят к десяти важнейшим событиям мировой истории, вторым по значению после возникновения христианства.

И исторические достижения этой цивилизации действительно были великие. В самом деле, впервые в новейшей истории было доказано, что можно построить жизнь огромной страны, не подчиненной мировому финансовому капиталу. Никогда ещё в истории вчера угнетённые слои народа не получали буквально в течение нескольких лет возможности, кто к этому стремился, реализовать свои способности, приобщиться к высшим достижениям человеческой культуры.

Однако этот величайший порыв закончился крахом. Тут. конечно, сыграло роль предательство выродившейся правящей верхушки, но и оно имело свои корни. Главная причина этого краха, колоссальной потери для всего человечества, заключалась в том, что руководство Коммунистической партии и Советской страны в основу своей деятельности положило химерическую теорию строительства коммунизма.

В истории не раз бывало, что, руководствуясь ложной теорией, люди достигали неплохих положительных результатов. Колумб отправился через океан, будучи уверенным, что скоро достигнет Индии, а нечаянно открыл Америку (хотя о своей ошибке он так и не узнал). Существовали теории флогистона и пр., также опровергнутые после того, как на их основе были сделаны важные открытия. Но в общественной практике ложные теории обычно приводят классы и государства к поражению.

Хотя в практической деятельности советское руководство ориентировалось на реальные задачи хозяйственного строительства, а марксистская теория использовалась в основном как инструмент обоснования планов развития экономики и борьбы за власть, сковывающее действие этого учения сказывалось чем дальше, тем сильнее, пока она не превратило живой народный организм в омертвевшую машину. В итоге наша страна, некоторое время стоявшая в авангарде человечества, оказалась в хвосте мирового процесса, подчас позади самых отсталых государств, ещё недавно бывших колониями. Россия лет на двадцать по существу была выброшена из жизни мира и из истории.

Но беда была не только в неправильной теории развития нашей страны. Советская Россия, в соответствии с марксистским учением о пролетарском интернационализме, выступила как глашатай мировой революции и даже открыто заявила о своём намерении помочь братьям по классу в капиталистических странах свергнуть там власть буржуазии и установить социалистический строй, с общей перспективой дальнейшего общего движения к коммунизму. И, не ограничиваясь словесной угрозой развязать войну, чтобы подтолкнуть мировую коммунистическую революцию, она в 1920 году предприняла поход на панскую Польшу. При этом её вожди не сомневались, что польские рабочие и крестьяне ждут не дождутся прихода Красной Армии, армии-освободительницы, и немедленно восстанут против своих отечественных угнетателей. Ну, а, установив Советскую власть в Польше, можно будет двигаться дальше, осчастливить трудовой народ Германии — и «далее со всеми остановками».

Действительность оказалась весьма суровой по отношению к ревнителям навязываемого со стороны счастья. Польские трудящиеся грудью встали рядом со своими господствующими классами на защиту национальной свободы. Красная Армия потерпела на Польском фронте сокрушительное поражение.

Но эта агрессия Советской России, хотя и закончившаяся позорным поражением, вызвала на Западе, особенно в Западной Европе, совсем не ту реакцию, на какую рассчитывали Ленин и его наиболее близкие соратники.

Против советской агрессии выступила не только буржуазия — её отрицательное отношение к Коммунистическому Интернационалу было естественным и вполне ожидаемым. В ряде стран Запада в социалистических партиях произошёл раскол, возникли группы, впоследствии преобразовавшиеся в полноценные партии, сторонников социализма, но противников коммунизма. Там, где таким партиям удалось придти к власти, были существенно ограничены права и привилегии буржуазии и открыты более широкие возможности для улучшения жизни трудящихся и обеспечения их разностороннего развития. Возникли государства нового типа — уже не капиталистические, но ещё не социалистические, которые получили название корпоративных. И Советская Россия послужила здесь для них, с одной стороны, положительным примером, что там не хотели признавать, а с другой — примером отрицательным, тем, от чего надо было отказаться, чему следовало противопоставить новый общественно-политический строй, свободный от химеры коммунизма. А высшим этапом развития корпоративного государства стало государство тоталитарное. А что такое корпоративное или тоталитарное государство — это предмет работы, предлагаемой мной читателям.

Надеюсь, что на основе проделанного анализа мне удастся убедить читателей в справедливости своего понимания перспектив России, которые в этом смысле вырисовываются только так:

Или Россия преодолеет уродующую её судьбу коммунистическую теорию общественного развития — и тогда у неё будет возможность вновь воспрянуть, построить жизнь своего народа на родных основах и занять достойное место в мире. Но это возможно только при становлении в России тоталитарного государства.

Или она будет и дальше пребывать в состоянии идейной неразберихи, следовать теории, уже совсем не вяжущейся с жизнью, и тогда она в скором времени навсегда сойдёт с исторической арены.

Лично я убеждён в том, что нынешним великим державам Запада будет вынесен такой приговор судьбы: «отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его…». А России не следует забывать о другой перспективе: «Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных». Наша страна не просто выйдет на магистральную дорогу мирового развития, но и вновь станет авангардом человечества на его пути к достойной жизни.