О духовных течениях в нашей интеллигенции.

«Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое».

Деян. 17, 21.

«Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

Екклес. 1, 9.

Мы живем в век радио, век электричества и всевозможных открытий в области наук естественных. Что было еще вчера новостью, то завтра станет известно всему культурному миру и новое изобретение приложат к жизни, используют и оно станет заурядным явлением, устареет, а неутомимая наука, называемая археологией, откроет, что то, что мы называем новым изобретением, было известно уже в глубокой древности Египтянам или Ассириянам. Но современный культурный человек жаждет и ждет еще и еще нового, как те Афиняне, о коих говорит Евангелист Лука, описывая прибытие Апостола Павла в Афины.

Что я сказал относительно наук естественных, то в последнее время стало замечаться в наших интеллигентных кругах и относительно жизни и явлений в области человеческого духа. Правда, современный человек, погруженный в чувственность, ленив на то, чтобы почаще заглядывать в свою душу, в свое сердце: ему все времени на то не достает, все его «дома нет», живет он почти исключительно интересами плоти и суетного мира: а все же, говорю, в последние два-три года замечается некоторый интерес и к области духа. К несчастью, враги Церкви подметили это явление, кажется мне, раньше тех, кто должен бы стоять на страже духовных интересов человека, и уже в значительной мере использовали замеченную склонность современного общества к так называемому мистицизму. Широкою волною стали распространяться такие учения, как спиритизм, месмиризм, оккультизм, буддизм и другие, известные с глубокой древности, заблуждения, которые, впрочем, теперь являются лишь под новыми названиями, чтобы привлечь тех, кто накидывается на всякую новинку. Но, как во дни великого пророка Илии, когда сей ревнитель истинной веры жаловался Богу, что он один остался на свете верующий, на самом деле, как ему было открыто, оставалось еще 7000 не преклонивших колен пред Ваалом: так и в наши дни еще не все потеряли веру в жизнь духа, еще есть жаждущие познания: в чем состоит истинный мистицизм и где искать удовлетворения этой жажды. Есть и те, которые готовы помочь жаждущим найти источник живой воды, утоляющий сию жажду. Для нас, людей строго церковного мировоззрения, совершенно ясно, в чем дело: Церковь может возгласить со Христом: «кто жаждет, иди ко Мне и пей!» (Иоан. 7, 37). Но к несчастью, современная наша интеллигенция, в большинстве, так предубеждена против Церкви, так испортила свой вкус, в отношении к духовному, что простое слово евангельской истины, которое с такою любовию восприемлется в детской простоте верующим простецом, кажется интеллигенту черствым хлебом и он, избалованный современной светской литературой, отворачивается от духовной: это-де старое, сухое, схоластическое; это — давно стало пережитком, давно наукою отвергнуто и опровергнуто...

И вот, наша интеллигенция проходит мимо богатейшей сокровищницы писаний духоносных отцов и учителей Церкви, откуда она могла бы почерпнуть всю полноту православной мистики, где открылся бы пред ее духовным взором необъятный мир духовной жизни, мир, полный чудес и неизреченного блаженства для того, кто смиренным сердцем в него приникнет и послушно отдаст себя ее законам. Спросите современного интеллигента: читал ли он полную чудес и даже поэзии книгу, называемую Минеи-Четьи или «Жития святых»? Боюсь, что иной при этом слове если не скажет, то подумает: «вот вздумал чем угощать!» О писаниях св. отцов, о «Добротолюбии», например, я уже не решаюсь и напоминать... А ведь, все же у некоторых из наших интеллигентов душа просит именно такой пищи, сердце пусто, тоскует от духовного неудовлетворения. Как же быть? Как помочь этим людям превозмочь свое предубеждение, победить себя, ввести их, так сказать, незаметно для них самих в эту область, которой жаждет их сердце, а гордый ум застилает глаза, чтоб они не видели открытых дверей?...

Слава Богу, что есть люди, из самой же интеллигенции, которым Бог помог выйти на прямой путь, которые опытом изведали все трудности этой борьбы с предубеждением против духовной литературы. Сказано: кто сам был искушен, тот может и искушаемым помочь. Зная по опыту, в чем сила искушения, такой автор сможет осторожно подойти к душе и бережно коснуться ее больного места, найдет в современном интеллигентном языке выражения, которые могут обратить внимание интеллигента и увлечь его к внимательному чтению его книги, а потом и ввести во святая святых нашей святоотеческой литературы. Для нас, церковников, это покажется излишним, но те из светских людей, которые, как древние Афиняне, везде и во всем ищут нового, ознакомившись чрез книгу с тем новым для них духовным миром, какой она раскроет пред ними, только поблагодарят автора за такое изложение.

Вот именно такою книгою является, по моему мнению, новая книга М.В. Лодыженского, одно заглавие которой уже привлекает читателя своею новизною: «Свет Незримый. Из области высшей мистики». Далее, в подзаголовке, кратко изложено и содержание: «Серафим Саровский. Франциск Ассизский. Мистика Востока и мистика Запада. Яркие черты из жизни святых. Мистические радости. Как умирали святые и как умер Толстой. Борцы за Логос». — Как видит читатель, темы все интересные, как будто даже новые, особенно если он считает книгу не специально духовною, а светскою, как будто из области философии и мистики... На самом же деле, книга, если можно так выразиться, самая духовная: она говорит о самой сущности духовной жизни, о тех путях, какими люди подвига шли к Богу, сравнивает эти пути в среде христиан западной церкви и Церкви Восточной, показывает все превосходство, чистоту, возвышенность, облагодатствованность путей Церкви Православной в сравнении с церковью Римскою, раскрывает, на основании авторов «Добротолюбия» и вообще святоотеческого учения, отличие философии христианской от других философских систем, старается определить, что есть мистика высшая или божественная и что — мистика ложная, состояние прелести, дает понятие о типах подвижника созерцательной и деятельной жизни. Автор прекрасно характеризует экзальтированную восторженность латинского святого Франциска и в противоположность ему, как тип, простоту чувства нашего преподобного Серафима. Он прекрасно разобрал и основные начала «духовных упражнений» знаменитого Игнатия Лойолы и показал сходство этих упражнений с индусской йогой. Читатель ясно видит все превосходство православной, облагодатствованной мистики пред западной, лишенной благодати и истины. Читатель найдет у него и объяснение чудес в Лурде, сопоставление с ними чудес в Сарове, краткое, но меткое и верное определение сущности подвига юродивых и предостережение от лжеюродивых и хлыстов. Умело, осторожно, но в то же время и довольно ярко он изображает так им называемые «мистические радости», — те духовные переживания, какие испытывали подвижники в молитве, конечно, в меру понимания нас, людей не столько духовных, сколько душевных. Он строго следует в этом руководству таких великих подвижников-аскетов, как Симеон Новый Богослов. Из множества рассказов в «Житиях святых» он умело подобрал и сгруппировал несколько примеров спокойной и радостной кончины святых Божиих, указал на то, как умирает простой русский народ и — в противоположность сему, в назидание нашим интеллигентам, описал трагическую смерть богоотступника Толстого, с которым был лично знаком, о чем с интересом могут почитать в его книге наши интеллигенты, столь увлекающиеся всем, что касается этого лжеучителя. В заключение он изображает «борцов за Логос», то есть, святых мучеников за Христа, раскрывает характер мученичества в наши дни и указывает на близкую возможность и опасность такой борьбы в наше лукавое, богоотступническое время.

Таково, в общих чертах, содержание этой интересной книги. В изложении, приспособляясь к пониманию мирских людей, мало осведомленных в терминах духовной литературы, касающихся духовной жизни, автор употребляет свои термины, как например: «малый и большой разум», «мистические радости» и под. Мы говорим: «жизнь во Христе», автор говорит «жизнь в логосе»; мы говорим: «жизнь по стихиям мира, жизнь душевная», автор выражается: «жизнь в ratio»; вместо обычного слова «Жития святых» у него стоит слово «хроника»... Конечно, можно бы обойтись и без таких оригинальных выражений, но и они нисколько не мешают впечатлению при чтении, какое, очевидно, имел в виду автор. Можно от души поблагодарить автора вот хотя бы за следующую страничку, которую мы позволяем себе привести почти целиком:

Если мы сопоставим некоторые характерные взгляды, вошедшие в практику нашей обыденной жизни, со взглядами, которыми руководились на своем пути люди христианского подвига, то пред нами предстанут контрасты прямо поразительные, указывающие, как резко расходятся между собою наша рассудочная жизнь в ratio с жизнью в Логосе, о которой нам говорят Евангелие и христианские святые. Возьмем для этого несколько примеров:

— Ты не можешь идти по пути, не сделавшись сам этим путем, — говорит в сознании своего могущества человеческий рассудок. — Чем более будешь дерзать, тем более получишь.

«Мы всегда должны быть твердо уверены, говорят христианские подвижники, что никак не можем достигнуть совершенства своими трудами и подвигами... если Сам Господь не будет нам в этом содействовать». (Св. Кассиан Римлянин. Доброт. 2, стр. 125.)

— Счастье в могуществе и обладании, — говорит наш рассудок. «Мы допускаем ставку только на сильного и богатого», — поучает нашу Думу представитель высшей государственной власти.

«Бог Всеблагий оставил сильных, мудрых и богатых мира и избрал немощных, немудрых и бедных по великой и неизреченной благости Своей», — говорят христианские подвижники (Св. Симеон Новый Богослов, Слова, вып. 1, стр. 175). — «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные», — читаем мы слова своего Спасителя (Мф. 11, 28).

— Я не какой-нибудь нищий, чтобы молиться, я не бесполезный парий, чтобы тратить на это время, — говорит человек гордого богатства и стяжательной энергии.

«Если ты лишаешь себя молитвы, — говорит св. Иоанн Златоуст, — то делаешь то же, что вынимаешь рыбу из воды, ибо как этой рыбе вода, так тебе нужна молитва». (Доброт. 5, стр. 344.)

— Нет противнее того чувства, которое люди называют смирением, — говорит наш рассудок. — Смирение есть самоунижение. Первое качество человека заключается в том, что он должен сохранять свое достоинство и не терять уважения к себе.

«Если в человеке не будет смирения, то он Царствия Божия не наследует», — говорят христианские подвижники. (Изречение Антония Великого, Доброт. 1, 31).

— Нищета отвратительна, — говорит наш рассудок. — Всякого, кто не надрывает свои силы в погоне за деньгами, мы считаем уже бессильным и лишенным честолюбия человеком. (Вильям Джемс, «Многообразие религиозного опыта», стр. 358).

«Если имеешь лишнее для дневной потребности, — говорит подвижник VI века св. Исаак Сириянин, — раздай то нищим. Ничто не может так приблизить сердце к Богу, как милостыня, и ничто не производит в душе такой тишины, как произвольная нищета». (Доброт. 2, стр. 705.)

— Прирост процента на капитал есть акт вполне законный, — говорит наш рассудок. — Проценты на капитал освящены практикой государственных займов; они вошли во все людские экономические отношения.

«Чада! Не давайте денег в рост», — поучают христианские подвижники (Варлаам Хутынский, Четья-Минея, стр. 123). «Если, дав кому что взаймы, простишь ему, то будешь подражать природе Иисуса, а если взыщешь, то природе Адама; если же возьмешь рост, то это будет не по естеству даже и Адама» (Доброт. 1, Слова Аввы Исаии, 323.)

«Достаточно этих сопоставлений, — говорит автор книги. — Поражающие контрасты нашей рационалистической жизни и жизни духовной ярко освещены приведенными примерами. Жизнь в ratio и жизнь в Логосе это — как бы два отдельных мира, ничего общего между собою не имеющие».

Автор называет наше время — временем «всеобщего увлечения всем таинственным». К сожалению, это увлечение, как и у древних афинян, направлено в сторону удовлетворения праздного любопытства, искания новинок, чем действительной потребности духа. Но нельзя отрицать и того, что в среде толпы любопытных найдутся хотя единицы и людей серьезных, вдумчивых, действительно жаждущих истины, познания духовного мира и спасения души в грядущей вечности. Вот для таких-то интеллигентов и полезны книги, подобные книге М.В. Лодыженского: они способны пробудить интерес к святоотеческой литературе, к таким книгам, как сочинения наших аскетов-писателей: Епископа Феофана-Затворника, Епископа Игнатия Брянчанинова и др. Все эти сокровища — мало сказать — забыты: они вовсе неизвестны большинству нашей интеллигенции и до сих пор составляют для нее клад, о коем она и не подозревает.

Своею книгою г. Лодыженский как бы кричит ей: да подойдите же, наконец, посмотрите, какие здесь лежат сокровища! Оставьте свое предубеждение, будто все это старая ветошь: здесь вечно новые, хотя и вечно старые истины, здесь залог вашего счастья, залог Божия благословения для вас и утоление той томительной жажды, которую вы не перестанете ощущать, пока не победите в себе предубеждений, посеянных врагами Церкви и бессознательно воспринятых вами от юности. Господь говорит: Царствие Божие нуждою берется, усилием и подвигом достигается. И в деле личного нашего спасения нужен подвиг: не путем праздного любопытства, а деятельным исполнением заповедей Господних под руководством Церкви и ее духоносных учителей, св. отцев, возможно спасение наше. Надо, чтоб замечаемое в наше время увлечение мистицизмом нашло себе исход не в уродливых и богопротивных явлениях спиритизма, оккультизма и прочих подобных им «измов», а в живом общении с Церковью небесной при посредстве Церкви земной...

В заключение, позволю себе указать автору книги некоторые неточности: на стр. 29-й, он говорит, что число святых в одной Восточной Церкви считается более 2000. Во-первых, для нас, православных, нет дела, сколько считает у себя «святых» церковь, отпавшая от единения с Восточною и, следовательно, переставшая быть истинною церковью, ибо мы, по символу нашему, веруем только во Едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь, во-вторых, по нашим месяцесловам, число святых, по крайней мере, в десять раз больше показанного г. Лодыженским: оно достигает до 300 тысяч... На стр. 271 автор упоминает «день рождения замученного александрийского митрополита Петра»: во-первых, не митрополита, а архиепископа, во-вторых — не день рождения, а день его кончины; дело в том, что день кончины святых в древности именовался днем рождения, dies natalis; ибо древние христиане почитали смерть рождением в новую жизнь.

Так ли светло смотрим мы на смерть?..