Живы ли мы?

(Мое доброе слово верующим интеллигентам)

Часто приходится слышать от людей верующих, да и самому повторять: тяжелое время! вера гаснет в сердцах, зло надвигается отовсюду, а отпора ему нет, жить тяжело!

Все это — бесспорная истина. Но, ведь, надо же поискать и причину этого тяжелого положения. В самом деле: ужели оно так безвыходно, что остается только в отчаянии сложить руки и ждать общей погибели?

На одну из многих причин, хотя, может быть, и не главную, мне и хотелось бы указать... Прошу только выслушать меня без всякого предубеждения: ведь, я буду говорить с людьми верующими, а кто в Бога не верует, тот и не читай этих строк.

После моего возвращения с Афона меня со всех сторон засыпали вопросами: что? как? почему?..

Отвечаю: подождите немного, не спешите: напечатаю свой доклад С. Синоду — узнаете, в чем дело; только, ради Бога, не верьте газетам: так много в них лжи, клеветы, извращения фактов и всего дела, что трудно вам разобраться.

Появился мой отчет. Кто прочитал его — успокоился, если только верил мне, не считал меня лжецом. Иной, правда, высказывал еще недоумения, но они касались не сущности дела, а отношения к нему нашей печати. Но это уже другой вопрос...

Но большинство интеллигенции (опять говорю только о верующих) доселе не знает о существовании моего доклада и продолжает, опираясь на старые газетные сплетни, допрашивать меня: что там вы делали? что делает наше посольство?..

— Да вы читали мой отчет?

— Где? какой отчет?

— Напечатана «Церк. Вед.», «Моск. Вед.», «Колоколе», в моем «Троицком Слове» во всех 60-ти «Епархиальных Ведомостях», в некоторых патриотических газетах, честно относящихся к вопросам церковной жизни.

— Признаться, не читал. А вот в «Речи», в «Биржевке», в «Русском Слове»... пишут то и то...

Что на это скажешь?

Ведь, всеконечно, иудейская и иудействующая газеты, да и наши лжепатриотические «Дымы», «Гражданины» и им подобные органы, пропитанные какою-то непонятною ненавистью к правящей церковной власти, к ее представителям, не станут печатать моего отчета. Вот, вырвать из него несколько строк, исказить их, окрасить в желаемый цвет — это они, пожалуй, сделают еще, а проще всего — замолчать. Так откуда же вы, верующие интеллигенты, можете знать истину о том, что творится в церковной жизни, когда не хотите в руки брать наших органов, когда — стыдно сказать — не знаете об их существовании? Что нам делать с вами, как осведомлять вас о том, что как будто интересует вас?.. Уж не рассылать ли вам всем по адрес-календарю свои статьи, все то, что, по нашему мнению, должно бы вас интересовать из нашей церковной жизни? Кажется, готовы бы мы и это сделать, по мере сил и средств наших, да будете ли читать-то? Простите: плохо верится этому. В беседе личной вы, как будто, интересуетесь, а когда скажешь вам: прочтите, ну, положим, в «Церк. Вед.» или хотя бы в моем «Тр. Слове»: там я подробно все изложил, — слышишь вопрос: «Троицкое Слово»? Что это за издание? Никогда не слышал! Вы бы напечатали свою статью хоть в «Новом Времени»: все бы прочитали... Но что вы поделаете с этим газетным барином, с «Новым Временем», когда туда не всякого из нас, даже архиереев, пускают? Об органах, находящихся в руках жидов и их приспешников всякого рода — нечего и говорить: там готовы насмеяться над нами, наклеветать на нас, а напечатать наше слово — ни-ни, ни за что!

Ужели это вам не известно, верующие русские люди?

— А кто знает о ваших изданиях, — слышу я ответ: кто слыхал о каком-то «Троицком Слове», кто читает скворцовский «Колокол»?

— Да, вот о «Троицком Слове» я говорю вам: всего стоит 1 рубль в год, за 50 №№, и есть у меня небольшая семья читателей, тысяч пять, которые не ленятся посылать этот рубль в редакцию, (говорю: не ленятся, ибо у кого же из «интеллигентов» рубля не найдется?), а что касается «скворцовского» «Колокола», то — простите: это пренебрежительное прилагательное показывает только ваше предубеждение против газеты, основанное на постоянных клеветах на нее со стороны читаемых вами «Биржевок», «Речей» и прочей иудейской челяди. Правда, кто без греха, особенно в ежедневной спешной газетной работе; может делать промахи и «Колокол», но все же это орган, заслуживающий благодарности русских людей: в нем сотрудничает до 15-ти иерархов, почтенные профессора духовных академий, многие протоиереи и церковные деятели, ни мало не стыдясь, а за честь почитая подписывать в этой газете свои имена... А вот вы как будто стыдитесь в руки взять эту газету... Что ж? «Биржевка» или «Вечернее Время», с их сотрудниками из расстриг или прогнанных со службы «профессоров», в ваших газетах осведомленнее и авторитетнее «скворцовской» газеты?..

Но пусть «Колокол» — неважная газета: нас, православных русских людей на Руси наберется не один миллион: почему же не создадим мы своей хорошей православной газеты ежедневной? Не стыдно ли нам, что жиды сумели захватить в свои поганые руки сотни наших газет, а мы не можем поддержать — не говорю уже новую создать — а хотя бы поддержать одну уже существующую газетку?! Ведь, все и дело в том, что при ничтожных средствах трудно поставить газету так хорошо, как бы хотелось.

Впрочем, пожалуй, скажут, что я рекламирую «скворцовскую» газету. Ну, давайте же издавать свою церковную газету! Надо сознаться, что газета стала потребностью современного интеллигентного человека, как чашка утреннего чая или кофе, как... для курящих папироска. И вот, встает русский человек, садится за чай и берет... жидовскую газету... И ныне, и завтра, и так изо дня в день впитывает он в себя, незаметно для самого себя, яд отрицания, яд вражды ко всему родному, святому, церковному, невольно перевоспитывает себя, подменивает свое миросозерцание, свои понятия, воззрения, а затем и — свои сочувствия, склонности. Проходят годы; и если бы человек вздумал в добрую минуту оглянуться на самого себя, сравнить себя в настоящий момент с тем, чем он был десятки лет назад, в отношении к Церкви, к церковной власти, к народным идеалам, то себя не узнал бы... А, ведь, казалось бы, да и наше самосознание говорит, что душа — не то, что тело: она всегда должна быть одна и та же, все, что она скопляет в жизни: знание, опыты, наблюдения — все это «благоприобретенное» должно бы ею усвояться разумно, не изменяя ее самой, не подменивая нашего «я»... Наше «я» должно бы быть хозяином в том, что приходит к нему со вне, разбираться в том, что доставляет ему и наблюдение, и чтение, и опыт... Доброе усвоять, худое отбрасывать. Не позволять вторгающимся в душу недобрым впечатлениям хозяйничать, порабощать душу, а выпроваживать вон этих непрошенных гостей. А если можно, то и двери пред ними затворять поплотней, — т. е., вовсе в руки не брать этих пахучих газет, журналов и книг. Надо оберегать свою душу от этой нечисти.

Надо еще и то сказать: слишком не бережливы мы на время. Еще в старой грамматике Востокова мы учили: «время драгоценно; ничем его не замените; худо — не беречь его; употреблять его на зло — еще хуже». Приходится ныне напоминать эти азбучные истины современному интеллигенту, особенно когда идет речь о чтении. Читают все, что подсунут изобретательные авторы и редакторы — из «текущей литературы», читают как новинку, лишь бы читаемое щекотало чувство пытливости или — питало ту или другую страсть. А взять в руки хорошую, особенно духовно-нравственную книгу — все недосужно: так и вся жизнь пройдет — не соберутся прочитать! А жизнь течет и течет, дни за днями, годы за годами, смотришь — уже надвигается и старость... С каким багажом пойдем туда, откуда нет возврата? Добрых дел нет; покаяния не приносим; молитва молчит; а душа полна газетного мусора.... Страшная пустота, и отсюда — томление духа!

Я говорю с верующими, и потому напоминаю о грядущей развязке, о неизбежной катастрофе в личной жизни каждого. Но и в настоящей земной жизни потеря времени невознаградима. Англичане говорят: «время — деньги». Нет, его не купишь ни за какие деньги. Вчерашнего дня не вернешь. А между тем пустое чтение газет страшно засоряет душу, приучает ум к верхоглядству, легкомыслию, непростительной самоуверенности, рассеянности, делает неспособным к серьезному труду, сосредоточенности и напряжению мысли, — кто из нас не знает сего по опыту? Знаем, и однако же — как только встанем с постели, сядем за чай — так подавай газету, да еще не одну...

А в наше время это вдвойне стало опасно: враги Церкви и государства отлично подметили эту нашу слабость и пользуются ею, чтобы отравлять нас тем ядом, о коем я говорил выше. И, ведь, вот что больно: они принимают все меры, чтобы мы не могли иметь под рукою противоядия. Нынешнее лето пришлось мне два раза пересечь Россию с севера на юг и обратно по разным железным дорогам, и что же? Нарочно на всех узловых станциях спрашивал газеты патриотического направления и нигде — ни одного N ни «Колокола», ни «Моск. Вед.», ни «Русского Знамени»: даже мальчишки-продавцы будто стыдятся этих названий! Зато «Речи», «Рус. Слова», разных «Утр» — таскают целые кипы. Замечательно, что когда я спрашивал «Моск. Вед.», то на нескольких станциях мне подсовывали «Русские Вед.». А на мое замечание, зачем меня обманывают — отвечали: «да ведь и эти в Москве издаются!» Это, конечно, не случайность: это — бойкот порядочных изданий, это — заговор против русского человека, это — намеренное отравление его ядом современных мудровании. И никому из нас дела до того нет! Никто не пожалуется на это кому следует: напротив, спокойно дают деньги продавцам и берут себе порцию яда, именуемого газетою, и читают, хотя иногда и отплевываются, как от плохой папироски. И это — все, не исключая самых добрых патриотов: «что же делать, если другой газеты не найдешь?».. Вот и весь наш протест!

Иногда приходит на мысль: да живы ли мы? Не умерли ли? Не бродит ли вместо нас по Русской земле одна тень наша? В самом деле: если правда, что мы еще живые русские православные люди, люди, в Бога верующие и Русь свою любящие, то как объяснить это равнодушие наше ко всему, что творится вокруг нас, это непростительное непротивление злу, нас же отравляющему? Я не об одних газетах говорю: присмотритесь к жизни общественной; где вы, русские православные люди?! Киев посылает в Г. Думу лютеранина: не стыдно ли всей Руси из-за этого выбора? Не нашлось, видите ли, в колыбели русского православия, в матери городов русских, человека православного! Москва избирает себе в головы католика: этого еще недоставало для сердца православной России! Всюду почти верховодит инородец, инославец, а если и русский по имени, то хуже всякого инородца! О том, верует ли человек в Бога, ныне при разных выборах и не спрашивают! А уж о православии не смеют и вопроса ставить... Правду сказал мне недавно один мудрый святитель: «не обманываем ли мы, пастыри, сами себя, когда считаем паству свою миллионами? Посмотришь поближе, — язычество и неверие в интеллигенции, язычество и суеверие в простом народе: где же христианство? много ли среди нас христиан?» Другой сказал: «меня больше всего страшит это, — сказал бы я — какое-то академическое отношение русских людей к тому, что переживает ныне Россия. «Истинно русские» люди немало говорят, читают умные лекции о задачах и идеалах «правых» сообществ и, в то же время ссорятся между собою на радость врагам, а дела, настоящего дела, не видно, как будто дело делать — не их забота... Мертвеем мы, умираем!»

Простительно было такое «академическое» отношение к положению дел на Руси тогда, когда темные силы не выходили наружу, не работали так открыто, так энергично для разрушения Церкви и отечества нашего. Теперь — совсем иное дело. На наших глазах ведется подкоп под все основные устои нашей Руси православной; мы не можем не видеть, как постепенно, но и настойчиво, постоянно, камушек за камушком, песчинку за песчинкой извлекают из-под основания Руси, как подменивают, перевоспитывают миросозерцание нашего народа, как отравляют ум и сердце его разлагающими учения социализма, атеизма, и прочих жидами изобретенных «измов»... Если мы живы, если еще не отпали, как мертвые члены, от живого народного тела, то ужели не чувствуем боли от всего этого? Да кто же, как не мы, мыслящая часть народа, должны и чувствовать, и сознавать, и целым сердцем искать выхода из такого положения, искать спасения для народа, и для себя, стоять во главе народа и руководить им? Не пастыри только, но всякий преданный Церкви, любящий родину-мать, должен болеть их болезнями, страдать сердцем их страданиями, а не ограничиваться академическими рассуждениями: такие рассуждения только обличали бы нас, что мы стоим где-то в сторонке и не живем одною жизнью с Русью, а смотрим на нее, как на нечто для нас внешнее, постороннее... И если мы ничего не придумываем, ничего не делаем для спасения народа, то что же может придумать сам народ, которого всячески сводят с исторических путей, уводят подальше от Церкви, сбивают с толку, отравляют сектами, недоверием к власти, пьянством, хулиганством (поблажая этим порокам безнаказанностью)? Было время, когда не тронуто было религиозное миросозерцание народа, и тогда среди народа росли и в минуту трудную выходили Минины, а ныне их что-то не видно...

Вот и думается: если бы мы были живы, то поменьше говорили бы, а побольше делали.

Если бы были живы, то понимали бы всю опасность переживаемого времени для нашего народа, для Церкви нашей, для отечества.

Если бы были живы, то теснее объединялись бы, прощали бы друг другу некоторое разномыслие, ценили бы друг в друге то, что дорого, исправляли бы друг друга не сарказмами, не бессердечной критикой (оставим эти средства нашим врагам!), а спокойным словом любви и взаимного братского вразумления.

Если бы были живы, то давно бы была у нас своя церковная хорошая ежедневная газета, которая освещала бы с православной точки зрения все явления современной жизни: церковной, общественной, государственной и отвечала бы на запросы этой жизни твердо, ясно и спокойно-авторитетно...

Если бы мы были живы, то не посмели бы продавцы отказывать нам в правой газете, не смели бы обманывать нас, предлагая либеральный листок вместо хорошей газеты только потому, что и этот листок издается в Москве...

Если бы мы были живы, то и в Государственной Думе, в Г. Совете, да и во всех государственных и общественных учреждениях, большинство состояло бы из русских православных людей, и вся жизнь государственная шла бы по намеченным нашею историей, нашими мудрыми предками путям.

Но что говорить о том, чего не видишь? Если действительность резко противоречит мечтам?

О, как бы я был рад убедиться, что я ошибаюсь, пиша эти строки, что мы, т. е., все те православные русские люди, которые называют себя «правыми», еще способны дать дружный отпор нашим общим врагам, способны отбить у них захваченные ими позиции и помочь несчастному народу, сбиваемому с исторического, Богом ему указанного пути, вернуться на этот путь и пойти к своему великому назначению! Как бы мне хотелось громко крикнуть на всю Русь православную:

— Кто жив человек? — Отзовися!..

Только не словом: слов довольно, а делом, делом любви к Церкви православной, нашей матери благодатной, делом любви к родине многострадальной, делом любви к народу, смущаемому в своей совести, делом любви к Царю-Помазаннику Божию...