FINIS MUNDI № 11

ЖАН РЭЙ — ЛЮГЕРЫ БЕЗУМНОЙ МЕЧТЫ

"Три дома. Совершенно одинаковые. И в каждом доме — чистая кухня, тусклая мебель, бледный, холодный сумрак, полное спокойствие и нелепая лестница, утыкающаяся в нелепую стену, не ведущая никуда. И в каждом доме одинаковое блюдо, одинаково украшенное чеканкой, одинаковые подсвечники…

Я каждый раз забирал эти предметы. Но… На следующий раз находил их на том же самом месте. Ростовщик Гокель покупал все это, расплачивался, улыбался… Безумие. Монотонное безумие вращающегося турникета, кружащегося дервиша. Воровать постоянно, в том же самом доме при тех же обстоятельствах те же самые предметы. Мстит ли таким способом мне неизвестность — простая и прозрачная? Не совершаю ли я тем самым первый круг в вечном спуске — в вечном спуске обреченного на нескончаемую пытку? И не является ли вообще самым высшим наказанием вечное, неизбывное повторение греха? Такое чувство, что я разбил копилку ребенка или залез в старухин чулок… Это переулок святой Берегоны…

— Святой с таким именем не существует… Святые это вам не еврейские сосиски — раз и готово!

— Нет, действительно, такого тупика нет в городе, мне ли не знать все его улицы…

Переулок святой Берегонны… Его не существует ни для кучера, ни для студента, ни для полицейского, ни для жены трактирщика… Когда они проходят мимо поворота в него, то их тела — тела всех этих обычных людей — перестают отбрасывать тени… Он существует только для меня.

Sanct-Beregonnengasse…"

Это фрагменты из рассказа бельгийского писателя Жана Рэя, одного из высших мэтров — наряду с Майринком и Лавкрафтом — литературы "черного жанра", "беспокойного присутствия". Великий Евгений Головин сказал о нем… Но что я, пусть мэтр расскажет сам:

"…туманы, дожди, ланды, дюны, зыбучие пески, вампирические болота, неведомые гавани, моря, не обозначенный на картах, мертвые корабли, сумасшедшие буссоли, тайфуны, мальстремы, подвалы, чердаки, обители бегинок с дьяволом квартиросъемщиком, невидимые улицы, блуждающие могилы, ствол тропического дерева, оживленный разрушительной волей, обезьяны, карлики, инфернальные полишинели, пауки, спектры, гоулы, крысы, средневековые химеры, зомби, убийцы-эктоплазмы, входящие и выходящие через зеркало… Мир Жана Рэя… "Магический гептамерон" — несуществующая (или существующая?) книга о входе в запретный, на такой манящий, такой притягательный, такой любезный усталой душе романтика, аристократа, авантюриста и матроса мир АБСОЛЮТНОГО УЖАСА…

Рэймон Жан Мари де Кремер, написавший большое количество книг под псевдонимом "Жан Рэй", родился в 1887 году в Бельгии. По его собственным словам он прожил опасную, бурную, таинственную жизнь. Дважды прострелянный, он сто раз рисковал жизнью, переплывал Атлантику на своей шхуне и доставлял контрабанду в Америку, стонущую под гнетом сухого закона, умирал от голода и жажды в австралийских джунглях, увлекался поножовщиной в наркоманских кварталах Шанхая, обменивал жемчуг на виски и виски на жемчуг в Полинезии — работал укротителем львов! Недоброжелатели ставят под сомнение все эти автобиографические подробности… Как можно при таком существовании написать столько книг и такого неплохого качества? Есть альтернативное мнение, что он все время просидел в родном городе Генте, сочиняя себе жизнь и литературу… Но некоторые друзья утверждают, что видели на его теле следы от ран и удостоверились в его прекрасном умении обращаться с яхтой… Он любил, когда о его гипотетическом прошлом строили предположения и догадки, когда его называли пиратом, гробокопателем, злодеем, растленной личностью… Лжец, мистификатор, авантюрист южных морей, блистательный сочинитель, феноменальный изобретатель сюжетов, человек с дурной репутацией, творец беспокойного дикта — кто он, Жан Рэй? Человек, который знал слишком много…

Вряд ли сегодня надо натужно доказывать кому-то, что с нашим миром все далеко не в порядке. Раньше наивно верили в рассудок, в гармонию, в триумф цивилизации, технологии, науки… В наше время даже критиковать эти иллюзии не надо. Всем очевидно, что попытка защититься рационалистическими, позитивистскими конструкциями от ужасающей, недоброй и агрессивной кислоты обезумевшей реальности никак не возможно.

Хаос, диссолюция, "черная пневма" — как говорите Вы, Евгений Всеволодович, — разъедают жалкий комочек растерянной человеческой цивилизации последних времен. Не только сны, фосфорисцентные призраки подсознания, но и эксцентрика монструозной масс-культуры, предъявляют себя современного человеку извне и изнутри, разлагая рациональные цепи умозаключений, сопоставлений, планов… Сами научные концепции принимают все более сюрреальный, тревожный характер, впервые давший о себе знать в теории Эйнштейна, Фрейда, Юнга, структуралистов и французских теоретиков "социального бреда"… Стенка между посюсторонним и потусторонним истончена, размыта, надломлена. И все более настойчиво из зияющей пустоты той стороны звучат сомнительные призывы жителей "ближнего зарубежья"… Вы знаете, что количество психических заболеваний растет с каждым годом в геометрической прогрессии?

Я читал пару лет назад в газете интересное интервью с главным психиатром города Москвы (человек с армянской фамилии, которую точно не помню). Так вот, он утверждает, что более трети пациентов, обращающихся в поликлиники по месту с жительства с жалобами на физическое недомогание — больны не физически, а исключительно психически.

Но душевная болезнь настолько гармонирует с внешним м безумием окружающего мира, что ее замечают только тогда, когда она начинает причинять физическую боль. Так что если у вас болит рука или нога, не спешите обращаться к терапевту, может быть вам лишь кажется, что у вас болит именно рука или нога, а на самом деле просто в ваше тело бесцеремонно залезли «стрейги», "бесплотные, но навязчивые скитальцы" тонкого плана, "бродячие влияния", «духи»… Именно такую объективную, но, увы, распадающуюся, прогнивающую реальность, проедаемую злостными струями "черной пневмы" изучает и описывает проницательный, пугающий и ироничный Жан Рэй, специалист по провоцированной паранойе, по географии не совсем нашего мира.

"— Мадемуазель Мари — прошептал Теодюль Нотт.

Продолжить он не успел… Что-то обрушилось на плечи, вдавило голову в подушку, возможно это были чьи-то руки… возможно нет…

Он принялся нелепо бороться с неуловимой и напряженной сущностью и каким-то диким усилием сбросил ее с кровати… Лунный луч скользнул ближе к постели, и Теодюлль наконец разглядел бесформенную, угольно-черную массу; это была — он сразу понял — мадемуазель Мари… вечно страдающая мадемуазель Мари… Похороненная 30 лет назад…

Умрет ли теперь он?

Нет это будет куда хуже смерти. И тут звучание странное и чудесное расслышал Теодюль, угадывая блаженную прелюдию скорби… совершенно иного присутствия. Звучание угасло в молчаливой отрешенности и далеко-далеко рассыпалось жалобное арпеджио клавесина.

Угрожающая, угольно-черная масса дрогнула, заклубилась и, расползаясь по лунному лучу, постепенно исчезла. Плавная, томительная нежность обволакивала напряженное сердце Теодюля: сон мягко всколыхнул его спасительной волной и опустил в свои недра. Но перед тем как погрузиться в роскошь забытья, он увидел высокую тень, закрывшую мерцание ночника. Он увидел склоненную к нему гигантскую фигуру… потолок, казалось, выгнулся над ее головой… лоб пересекала диадема блистающих звезд… Ночь посерела от густоты ее тьмы… Присущая ей печаль была столь глубокой, столь нестерпимой, что душа Теодюля оледенела от неведомого горя. И таинственное откровение резануло напоследок засыпающий мозг: он понял, что находится в присутствии Великого Ноктюрна."

Жан Рэй коснулся здесь непростительной сферы, о которой ему лучше было бы не упоминать… По мнению неизвестного комментатора, — "невозможно достичь сферы действия падших ангелов: для них люди представляют столь мало интереса, что они не считают нужным покидать свое пространство, дабы непосредственно вмешиваться в нашу жизнь.

Но необходимо признать, что в данном случае необходимо наличие интермедиарного, связующего плана — пространства Великого Ноктюрна".

"Великий Ноктюрн не хочет раскрывать людям секрет своего бытия, ибо в таком случае они смогут защищаться от него и тем самым ослаблять его власть."

— Вы цитируете книгу Самуэля Поджера?

— Нет. Это "Магический Гептамерон"…

Великий Ноктюрн….

— Получается, для того чтобы тобой заинтересовались существа из потустороннего мира, надо еще ох как постараться…

— Не совсем так. Жан Рэй лишь подчеркивает, что причастность к миру освобожденного Хаоса, того самого, который разъедает перегородки реальности и сосуды вашего головного мозга, на индивидуализированном уровне осуществляется лишь в исключительных случаях. Для того, чтобы зайти по дороге АБСОЛЮТНОГО УЖАСА достаточно далеко, надо обладать массой достоинств и редких качеств — знание иностранных языков, например, выдающиеся способности в математике, химии, языкознании, истории, летаратуроведении…

Или… быть в родственных отношениях с довольно подозрительными сущностями… Но это касается только прямого и полноценного контакта, как в случае Теодюля Нотта из рассказа Жана Рэя "Великий Ноктюрн"… Обычные люди тоже подлежат юрисдикции потустороннего, но в гораздо менее почтительной и персонифицированной форме. Смешливые и злые духи используют обывателей для потехи и измывательств.

Кап, кап, кап — вода в кране, какое-то странное чувство вдруг охватывает вас, внезапно в логову медленно как чужеродный объект вползает, нет! Точнее — вваливается, внедряется, вторгается какая-то бесформенная мысль…

Это, конечно, не Великий Ноктюрн. Нет… Случайный эфеальт, бродячее влияние. Они пьют Ваше дыхание и потешаются над вашим сомнамбулическим существованием: "позвоню приятелю, загляну в холодильник, проснусь и пойду на работу, нет завтра, не пойду, завтра, завтра…"

— Не будет для этой сволочи никакого завтра. Для них, забывших священные нормативы Традиции и сдавших своих богов грязной своре банкиров, торговцам, чиновникам, менеджерам обескровленной реальности, ростовщикам, наживающимся на социальной энтропии — не будет для них никакого завтра. Одичалые стрейги порвут в клочья эту мразь, выползая из переулка Святой Берегонны…

— Но Вы уж слишком, не надо никого пугать. И не злитесь так… Люди и умрут, а не заметят. Что им до эфеальтов и стрейгов. Нехорошие, бесчувственные куклы.

— Занятные существа…

— Вы находите? Я ничего занятного в них не вижу…

— Смех хорош для вызывания определеннной породы демонов, судя по опыту и свидетельствам закрытых ритуалов "Голден Доун"…

— Особенно невеселый смех…

Но есть ведь и исключения. Помеченные тайным притяжением Норда. И Жан Рэй знает о них… Да, "Люгеры безумной мечты".

"Несколько лет тому назад из белесого тумана появились маленькие парсуники, оснащенные на латинский манер: тартаны, саколевы, сперонары. Они швартовались у пристаней ганзейских городов. Здоровым немецким гоготом встретили их появление в городе. Хохотали на пирсах и в глубинах пивных погребов: досыта насмеявшись, хозяева пивных заведений чуть ли не даром отпускали горячительные напитки, а голландские матросы, с физиономиями похожими на циферблат, от восторга прокусывали чубуки своих длинных трубок. Однажды я услышал:

— Вот люгеры безумной мечты.

И почувствовал зудящую боль в сердце: как просто, оказывается, быть раздавленным массой тупого немецкого юмора… Говорили, что эти парусники прибыли с берегов Адриатики и Тирренского моря, где люди до сих пор грезили о земле обетованной, которая, подобно волшебному Туле, затеряна в страшных полярных льдах. Не слишком обогнав ученостью своих далеких предков, они верили в легенды об изумрудных и даимантовых островах, в легенды, рожденные без сомнения в те минуты, когда их отцы встречали искрящиеся обломки айсбергов.

Из всех достижений науки, они ценили только компасы и буссоли — вероятно потому, что постоянное стремление синеватой стрелки к Северу было для них последним доказательством тайны Септантриона. И однажды, когда фантазм, как новоявленный мессия, взлетел над постылыми волнами Средиземноморья, сети принесли рыбу отравленную коралловым летозом, а из Ломбардии не прислали ни зерна, ни муки — самые отчаянные и самые наивные из них поставили паруса и… До Гибралтара все шло благополучно, но затем изящные, хрупкие кораблики попали во власть атлантических ураганов. Гасконский залив изрядно обглодал флотилию, а несколько уцелевших парусников остались на гранитных клыках верхней Бретани. Деревянные остовы были проданы за гроши немецким и датским оптовикам. Только один крылатый голландец погиб, добравшись до границ своей Мечты, раздавленный айсбергом на широте Лафотена…

Но Север начертал над могилами этих корабликов гордые слова — "Люгеры Безумной Мечты"…

На Север, на Север, на Север

Неистово рвется пропеллер…

В рассказе "Майенская псалтырь" Жан Рэй повествует об этом путешествии к магическому Норду еще более подробно… Странный "школьный учитель", в котором нетрудно узнать некоторые зловещие черты одного довольно сильно дискредитированного веками христианства персонажа, нанимает команду бывалых моряков для участия в научной экспедиции к заброшенным и опасным уголкам земли. Уже с самого начала все идет как-то не так. Самый интуитивный член команды — каторжник и пьяница Тук — предчувствует безумие зла с первых дней странного вояжа.

"Напряжение ползло, сгущалось тяжелым молчанием.

— "Посмотрите на море мистер Баллистер."

— "Вижу, как и Вы," — пробормотал я и опустил голову.

Что тут добавить, уже два дня море было на себя не похоже. За двадцать лет навигации я ни видил ничего подобного ни под какими широтами. Его пересакают полосы немыслимых цветов, там и сям закручиваются воронки, при полном затишье вздымается огромная, одинокая волна; из невесть откуда рожденного буруна доносится хриплый хохот, заставляющий людей вздрагивать и оборачиваться.

— "Не одной птицы на горизонте," — вздохнул брат Тук. Верно.

— "Вчера вечером," — продолжал он, — "крысы, что гнездились в отсеке для съестных припасов, выскочили на палубу, сцепились и единым клубком покатились в воду". Такого я не видел никогда.

— "Никогда," — подтвердили остальные.

— "Что-то стягивается вокруг нас, что-то хуже смерти…"

Бедные моряки, Zeeman…

"Когда спустилась ночь, Джелвин сделал мне знак подняться на палубу и указал на топсель грот-мачты. От изумления у меня закружилась голова. Море — пенистое и рокочущее — объяло невиданное небо. Наши глаза тщетно метались в поисках знакомых созвездий. Новые конфигурации новых созвездий слабо мерцали в серебристых изломах ужасающей черной бездны.

— "Господи Исусе! Где мы?"

Тяжелые облака заволакивали небо.

— "Так пожалуй лучше," — холодно сказал Джелвин, — "Не стоит им видеть всего этого. Где мы? Откуда мне знать?"

— "Уже два дня компас бездействует."

— "Знаю."

— "Но где мы?"

— "Похоже мы заплыли в другую перспективу бытия…"

"Иная перспектива бытия"… Но она не сулит никому ничего хорошего. Один за одним гибнут члены экипажа, страшно разорванные неясными массами, появляющимися из воздуха или вылезающими из моря в промокших фраках с восковыми руками. Потустороннее поворачивается своим особенно чудовищным оскалом к тем, кто силится строить свою жизнь на торжестве посюсторонних, бытовых ценностей, на доминации профанизма, обыденности и скепсиса…

Дьявол — школьный учитель, страж порога.

Dweller on the treshhold.

Он бдительно хранит вход в иную реальность, тщательно испытует отважных, жестоко расправляется с теми. кто не выдержал испытания, оказался слишком приземленным или робким… Но это педагогика. Жестокая, верно, но необходимая… Будь мы повнимательней уже сейчас, сейчас и здесь, интересуйся мы поактивней некоторыми запретными темами и ненужными в повседневной жизни дисциплинами, путешествие на магический Север, в страну "небывалых созвездий" могло бы окончиться иначе… Но… Жана Рэя такой поворот не интересует. Книги о посвященных и их инициатических путешествиях вряд ли будут успешно продаваться. Идиот-обыватель хочет, чтобы его пугали. И готов за это платить… До какой-то степени можно пойти ему в этом навстречу. Только однажды "черная литература" перейдет черту условности, нарушит договор о неприкосновенности мещанских мозгов и особенно физической интегральности буржуазного туловища. Кого-то побеспокоят, как говорит граф Хортица". Тогда… Тогда… Тогда… Сами узнаете, что тогда…

"Черная фантастика" возникает как жанр, становится актуальной и в каком-то смысле провиденциальной в ситуации, когда полностью утрачивается представление о целостном мире, характерное для традиционной цивилизации, то есть о мире, где равным образом разумны и размечены и сны и впечатления бодрствования, опечатаны мистическим символизмом материальные объекты, но вместе с тем и рационализированы и топонимически описаны пейзажи посмертный реальности. Цельность, Целое, Единое, монадическое, пронизывающее разнообразные миры, как мировая Ось — все это рассыпается, забывается, стирается. Тут-то и начинается неснимаемый и фатальный отныне конфликт между фрагментами демонтированной реальности. Рассудок, привычка и внятное эгоистическое чувство собственной шкуры обосабливаются в отдельную экзистенциальную камеру, баррикадируются от мистицизма, безумств, страстей и видений. Вторая половина, "проклятая часть", "иррациональная составляющая" демонизируется, становится агрессивной, неприятной и разрушительной. Так попранная Цельность мстит дегенератам Кали-юги за соглашательство с объективным роком циклического процесса.

Понятно, что солнце ночами заходит. Но зачем же немедленно отдаваться мраку. Даже в полночь солярный глаз не закрыт. Он все запомнит и за все отомстит.

Эта "солнечная месть", это "напоминание о неизменности нордической Цельности", это болезненный и садический приказ пробудиться — и составляет сущность послания "черной литературы". Подлинной "черной литературы" — Майринка, Эверса, Лафкрафта, Оуена, Синьоля и, конечно, самого Жана Рэя, "мастера беспокойного присутствия".

— Евгений Всеволодович, вы так это точно сформулировали… В вашем тексте об инфернальной метафоре…

"Суть метафоры заключается в полной необъяснимости перехода одного в другое. Однако, есть метафора сакральная и есть метафора инфернальная. Сакральная метафора — формула посвящения. Хотя неофит и не может объяснить процесса, он, тем не менее, знает цель. Современный человек, для которого бытие потеряло принципиальный смысл, подозревает, что после смерти возможно "что-то будет", но уверен лишь в одном — в полной необъяснимости перехода. Инфернальность подобной метафоры предполагает тайну трансформации схематически известного в совершенно неизвестное. Здесь современная фантастическая беллетристика отличается от фольклора или классики. В сказках и легендах этнос потустороннего мира приблизительно известен: колдун к примеру знает, что ему необходимо превратиться в ликантропа, а не в кого-то еще. Ему внушено или доверено «имя», заклинание, действенный субстантив. Герои новой фантастики отравляются в потустороннее без компаса, без карт и путеводителей. И единственные их гиды поэтому — интуиция и страх. Жан Рэй относится к писателям, для которых объективная реальность только эпизод в фантастической вселенной."

Короткая эксцентрическая реприза в кабаре иллюзий… в Kabaret der Illusionen.

Тема моря, гигантских и безбрежных водных поверхностей преследует воображение Жана Рэя. Это тоже не случайно. Его эксцентричная интуиция тянется на Запад и на Юг, т. е. к тем ориентациям, которые в сакральной географии сопряжены с адом, с инфернальными мирами. Море, Атлантика, коррозийные воды Запада… Действие у Жана Рэя редко когда помещается в глубь материка, в пейзажи гор или равнин континентальной массы. Можно назвать его предпочтения — атлантическими симпатиями. Именно корабли и их обитатели, матросы, нищие, грубые, обездоленные, полностью оторванные от корней и домов, бродячие души становятся в центре инфернального столкновения с обратной стороной реальности.

В рассказе "Конец улицы" речь идет о странном корабле «Эндимионе». Корабль предельно уродлив. Полуяхта — полупараход. Он безобразно сделан и отвратительно выглядит. Его внешний вид оскорбляет воображение мореплавателя. Но команда у него еще мрачнее. Южно-американские каторжники, с лицами погруженными в ничто, рабы-индейцы, первертные сомнамбулы-матросы, гниющие от малярии, и зловещий капитан Ольтена. Жестокий по ту сторону всякой жестокости. Корабль окутан мрачной атмосферы отвратительной тайны и сверхъестественного порока. Но самое страшное, инфернальное сердце «Эндимиона» — пустая каюта, в которой поселяется невыносимо чудовищное, невыразимое, явно нечеловеческое присутствие.

Когда наивные каторжники, подозревая, что капитан Ольтена хранит там сокровища, отваживаются заглянуть туда — в эту пустую каюту — они вылетают оттуда подобно мешку с перемолотыми костями, распластываясь на палубе как гротескные чайки под звездным небом…

Они лежат на животе — на том, что было когда-то животом — но головы повернуты в обратную сторону — к звездам, к которым они взывают в кощунственном искаженным последним ужасом славословии…

Жан Рэй так говорит о скрытом кошмаре Океана:

"На земле призраки лишь стонут и выкрикивают глупости в полуночном ветре, но фантомы моря поднимаются на борт и тихо душат вас или выбивают последние остатки разума"… Фантомы моря, атлантистские миражи…

— Я понял, или мне кажется, что я понял…

Даже на берегу в конвульсивных порывах садистического чарльстона или в объятиях портовых девиц Бангкока в коротких платьях, вырывающих последние банкноты из черных ладоней сифилитичной команды не оставляет бродяг в покое морской призрак, фиолетовые огни «Эндимиона», удушающий зов ужаса из пустой — так ли она пуста — каюты… Тот конец улицы…

— Еще одна звезда потеряна на небе чьей-то любви…

— Тот, конец улицы. Вы знаете что там находится?

— Таверна у Джарвиса…

— Да, это отвратительный Джарвис…

— Особенно мерзок его китайский слуга — Фу Мань.

— Джарвис и Ольтена похоже как близнецы, тот же запах голландского табака, тот же не улыбающийся профиль, та же отеческая жестокость, торговца черными душами…

— Когда некуда идти, вы идете к Джарвису, к этой бойне душ, влекомые сгорбленным призраком вашей судьбы, мои братья по виски, братья по нищете… Вы растворяете последние остатки сознания в водах внутреннего ужаса…

Вы ведь знаете, что у Джарвиса всегда наливают бесплатно, вы можете там веселиться и петь сколько угодно, и никто не попросит у вас монету, тем более ее все равно нет. Но лучше бы туда никогда не появляться…

— Почему?

— Однажды когда все уже пьяны, а китаец Фу Мань все еще подливает и подливает вам крепчайшего виски, Джарвис делает резкий жест руками, его локти изгибаются как страшная стрелка, указующая на неведомый полюс… Это знак. Один из нас должен идти туда, к другому концу улицы… Все замолкают, мгновенно протрезвев от невыразимой тяжести догадки…

— А что там на том конце улицы?

— Тот самый ужасный корабль с фиолетовыми огнями ложного света, с отблесками сверхчеловеческой тоски, и… та самая каюта…

— Гули, земляные спруты, неслыханные вампиры, тайные монстры, населяющие леса Гайаны или Бразильского сертау… Вы намекаете, что нечто подобное скрывалось в пустой каюте "Эндимиона"?

— Нет, там было нечто иное, совершенно другой, фантастически чудовищный смысл…

— Так кто был в этой каюте?! Чем кончается "та сторона улицы"?!

— Эта улица без надежды, она хуже смерти… О, если бы смерть стала полным штилем! Но нет, для завсегдатаев таверны Джарвиса дорога простирается за занавес и, можете мне поверить, за занавесом ничего хорошего вас не ожидает.

— Я понял, или мне кажется, что я понял…

"Черная литература" Жана Рэя является литературой фатальной. Мы обречены на ее познание, на ее изучение, на ее проживание. Она черна, потому что правдива. Она пугает, потому что показывает вещи такими как они есть. Чем причудливее тревожные фантазии Жана Рэя, тем они убедительнее и достовернее.

Жан Рэй умер в 1964 году. Большой литературной известности он не получил. Это, в принципе, вполне естественно, ведь он описывал вещи, которые для одних представляются бульварным гротеском низкопробного магического триллера, а для других ничем не выделяющимся примером "черной иронии"…

"Аморальным" в наше время его признали бы свихнувшиеся бюргеры протестантского воспитания. В провинциальной Бельгии, в прочем, есть и такие…

Он умер, а ужас, принесенный им остался.

Этот ужас Рэй завещал, предпослал, навязал нам. Мы не свободны от него, как не свободны от мести дополнительного измерения, которое мы настолько восстановили против себя невниманием, пренебрежением, дурацким чванством жалких двуногих существ, возгордившихся пустой машинкой слабосильного рассудка, что заведомо разрушили всякую возможность к нормальному (хотя и невыносимо сложному даже в лучшие времена) диалогу… Теперь остается только ждать, когда Оld Ones вернутся…

Темная воронка мальстрема, океаническая бездна, наполненная мириадами маслянисто-плотских, плавниковоносных, массивных и скользких туш, агрессивное население несуществующей улицы, норы, забитые стрейгами и канавы, кишащие гоулами, весь этот этнос, вся ядовитая мощь, колышущихся от нехорошей жизни пейзажей — все они ждут своей секунды, методично прогрызая щели в нашем подсознании, в нашем восприятия, в осколках импрессий и ожоге интуиций. Тот, кто первым заметит зависшую в пустотной сердцевине мглы разящую опасность, кто первым ступит за запретную черту, кто первым скажет «да» Великому Ужасу, тот имеет шанс в решающий момент оказаться по ту сторону от груды бессильных жертв, внезапно понявших и вспомнивших ВСЕ под занесенным топором вздыбившегося ада…

Это маленький шанс, но и его достаточно, для безнадежного пути по ту сторону, на призрачный корабль с фиолетовыми фонарями ложного света. Не стройте иллюзий — каждый из вас уже взвешен, подсчитан, опознан и учтен хлюпающими ордами океанического растворения. Вы провалили Благую Весть, проспали Брачный миг. "Школьный Учитель" завершит историю тех, кто оказались неисправимыми двоечниками в онтологической гимназии смыслов.

— Как странно звучат далекие раскаты смеха…

— Как раскаты грома…

— Как сладостные, призывные звуки Страшного Суда…

— Просто сегодня у них вечерника…

— И каждый предпочитает напевать тра-ля-ля! Chaque prefere chanter tra-la-la!