|
||||
|
I. Ленин о двух типах идеологов Книга Ленина "Что делать?" была написана для того, чтобы разоблачить оппортунистическую философию "экономистов", мешавших созданию единой централизованной политической партии пролетариата. "Экономисты" протестовали против теоретического и организационного единства революционного движения; главным с их точки зрения была борьба рабочих за свои непосредственные экономические интересы, стихийные выступления рабочих против притеснений со стороны фабрикантов. Роль сознательного революционера "экономисты" ограничивали помощью рабочим в этой их местной, непосредственной борьбе. Осознание же отдельных классовых столкновений как части, общей исторической задачи пролетариата, политическую пропаганду, освещающую отдельные моменты борьбы социалистическим учением, объединение отдельных выступлений в одно революционное политическое движение, ведущее к ниспровержению капитализма и победе социализма, — "экономисты" считали "насилием" над рабочей массой, грозящим оторвать от нее революционную интеллигенцию, сделать эту интеллигенцию ненужной и чуждой массам. "Экономисты" утверждали, что социалистическую сознательность вырабатывает стихийное движение, само по себе, по мере своего роста. Ленин разгромил эту оппортунистическую "теорию" и доказал, что "экономизм", отвлекая пролетариат от политической борьбы, по существу побуждает рабочих отказаться от разрушения капиталистической системы, ограничиться лишь тем, чтобы несколько улучшить положение отдельных рабочих групп; Ленин же ближайшей задачей революции считал свержение самодержавия, которое служило капиталистам в России надежнейшей защитой. Отрицание организационного единства, отрицание социалистического просвещения масс, возвеличение стихийности-все это делает "экономистов" проводниками буржуазного влияния на рабочий класс, сторонниками реформизма, тред-юнионизма, являющегося одним из столпов, на которых буржуазия утверждает свое господство. Книга Ленина "Что делать?" нанесла сокрушительный удар не только русскому, но и международному оппортунизму. Отныне стало ясно, что умаление роли социалистической теории, социалистической сознательности означает усиление влияния буржуазной идеологии. Книга Ленина непоколебимо утвердила "значение теории, сознательности, партии, как революционизирующей и руководящей силы стихийного рабочего движения"[1]; она неопровержимо доказала необходимость партии, соединяющей рабочее движение с социализмом. Разрабатывая идеологические основы марксистской партии, разоблачая буржуазную суть реформистских "теорий", Ленин противопоставляет друг другу два типа идеологов: тип революционного трибуна и тип бюрократа. На Западе в то время уже оформился бернштейнианcкий ревизионизм, уже совершилась измена Мильерана; эти явления были характерны для буржуазного перерождения руководителей реформистских партий в период империализма. В России 1902 года тред-юнионистские тенденции порождались, главным образом, молодостью и незрелостью рабочего движения, развитию которого препятствовал жесточайший царистский террор, лишавший революцию многих ее лучших и наиболее сознательных деятелей. Но в России уже чувствовалось и влияние бернштейнианства, западного тред-юнионизма; оппортунизм всегда стремится использовать недостаточную сознательность масс, чтобы оправдать и увековечить первоначальную, стихийную форму рабочей борьбы и не дать ей вырасти в последовательную социалистическую революцию. В то время, когда Ленин написал "Что делать?", тип тред-юнионистского бюрократа преобладал среди руководителей рабочих партий на Западе и среди интеллигентов, близких к рабочему движению, в России. Чтобы подготовить построение марксистском революционной партии, Ленину необходимо было разъяснить, какими качествами должен обладать профессиональный революционер, дающий движению сознательно социалистический характер Вместе с тем, Ленин, впервые в истории марксизма, вскрыл самые глубокие корни оппортунизма: "… идеалом социал-демократа должен быть не секретарь трэд-юниона, а народный трибун, умеющий откликаться на всей всякие проявления произвола и гнета, где бы они ни происходили, какого бы слоя или класса они ни касались, умеющий обобщать все эти проявления в одну картину полицейского насилия и капиталистической эксплуатации, умеющий пользоваться каждой мелочью, чтобы излагать пред всеми свои социалистические убеждения и свои демократические требования, чтобы разъяснять всем и каждому всемирно-историческое значение освободительной борьбы пролетариата"[2]. Материал книги "Что делать?" взят из русской действительности начала- девятисотых годов. Но типы идеологов изображены Лениным так обобщенно и вместе с тем конкретно, что это ленинское определение сохранит свое значение еще долгие годы. Чтобы понять глубину ленинского противопоставления двух типов идеологов, надо проследить весь ход ленинского анализа капитализма. Реформистское перерождение, в котором одна из главных ролей принадлежит бюрократическим представителям рабочей аристократии, захватывает большую часть рабочих партий в период империализма; противоречия становятся острее и, соответственно, уточняется и их анализ в работах Ленина. Но общая характеристика явления дана уже в "Что делать?", а законченное изображение бюрократии, как неотъемлемой части капиталистического общества, Ленин дал еще до этой работы. Вполне естественно, что Ленин, исследуя этот вопрос, не ограничивался анализом рабочего класса и его организаций. Выдающие себя за "чисто-пролетарских теоретиков" вульгаризаторы марксизма изолировали проблемы пролетарского движения от жизни всего общества; часто такой "метод" демагогически оправдывали необходимостью оберегать пролетарскую мысль от всего, что ей чуждо. Ленин восстановил истинное положение вещей; он доказал, что судьба рабочего класса многообразно и неразрывно связана с судьбой всего общества. Пролетариат не может освободить себя, не уничтожив угнетение и эксплоатацию всех трудящихся классов и групп; и нет "и одной социальной или экономической тенденции существенной для дальнейшего общественного развития, которая не отражалась бы в бытии пролетариата как класса. Неверно было бы, однако, говорить, здесь только о прогрессивных тенденциях; нет, сковывающие прогресс и даже (в период империализма) паразитарные тенденции тоже проникают в рабочую среду. Вскрывая сущность империализма, Ленин выяснил, что паразитарность этого периода нельзя рассматривать узко: она характерна для всего империалистического общества и не может не повлиять, в известной мере, на часть пролетариата. Вследствие возрастающей (реакционности капитализма, "вследствие подкупа "рабочей аристократии", вследствие всеобщего развращения политической жизни — в реформистских рабочих партиях также возникает тенденция к бюрократизму, к отрыву от масс. Для капиталистического строя бюрократия необходима, она представляет собой естественный продукт буржуазной классовой борьбы. Бюрократия была одним из сильнейших средств буржуазии еще в ее боях с феодализмом; и чем больше приходится буржуазии защищать свое господство от революционизирующегося пролетариата, чем больше ее классовые интересы приходят в очевидное и непримиримое противоречие с интересами трудящихся масс, тем ей становится нужнее широко и крепко оплетенная бюрократическая сеть. В царской России бюрократизм принимал особенно гнусные и разнузданные формы; но было бы заблуждением считать, что относительно больший общественный контроль, пре- доставляемый парламентаризмом, мог быть сколько-нибудь полон и мог бы отнять у бюрократии, как особого слоя, ее привилегированное положение. "Отчего это?" — спрашивает Ленин и отвечает: "Оттого, что полная демократизация его лежит в интересах одного лишь пролетариата: самые передовые слои буржуазии защищают некоторые прерогативы чиновничества, восстают против выборности всех чиновников, против совершенной отмены ценза, против непосредственной ответственности чиновников перед народом и т. п., ибо эти слои чувствуют, что подобной окончательной демократизацией воспользуется пролетариат против буржуазии"[3]. Итак, бюрократизм характерен для самой сути буржуазного общества. В настоящей статье мы постараемся изложить, какие выводы из ленинского противопоставления — трибун или бюрократ — следует сделать для культуры и, в частности, искусства. Но, чтобы понять, почему бюрократизм и его отдельные основные признаки характерны для всего капиталистического строя в целом, почему они в капиталистическом обществе необходимы, надо внимательно рассмотреть, что такое "стихийность", с которой Ленин неизменно связывает возможность возникновения и развития бюрократизма. Прежде всего скажем об ограничении сознания людей одними лишь непосредственными интересами и целями. Интерес к достижению ближайшего результата есть, конечно, исходная точка всякой человеческой деятельности. Особенность "теории стихийности" состоит в том, что она возводит непосредственность в главный принцип, отвергает все, что ведет дальше непосредственной реакции на отдельные явления, — в особенности же вооружается против подлинной теории, построенной на широком понимании истории. "Экономисты", — основная группа, представлявшая в русском рабочем движении до II съезда РСДРП уклон к бюрократизации, — выдавали свое преклонение перед единичными, местными фактами за "чистое пролетарство"; однако после ленинской книги для подавляющего большинства революционеров стало очевидным, что ограничение одной лишь защитой лучших условий труда и оплаты труда заставляет рабочий класс — не на словах, а на деле — отказаться от уничтожения капиталистического рабства, отказаться от борьбы против эксплоататорского строя, от борьбы за социализм. Ленинская постановка вопроса была резка и нова. В то время как "ортодоксы", вроде Каутского, старались представить разногласия с Бернштейном, как опор по отдельным тактическим вопросам, Ленин ясно увидел и безоговорочно заявил, что вся "бернштейниада" есть отказ от социализма и даже от осуществления революционно-демократических лозунгов; сущность "ревизионизма"- это введение в обиход рабочей партии тех понятий, которые полностью приемлемы для либеральной буржуазии. Ленин распознал в "ревизионизме", с самого его начала, попытку ликвидировать марксизм изнутри. Такие полынки исходят из среды империалистической буржуазии. С тех пор как буржуазия перестала быть носительницей общественного прогресса, в буржуазной идеологии все больше росло принципиальное неверие в возможность познавать мир, а вместе с тем развивалось презрение к теоретическому мышлению, даже к познанию и разуму вообще. Восхваление стихийности, "чистой непосредственности", как последней инстанции мудрости, становится в этот период главной тенденцией буржуазной культуры; это направление мысли вело буржуазно-реакционное мировоззрение к все большему падению и довело до оргий фашистского варварства. Буржуазная "философия" стихийности сама вырастает стихийно — из хаотических, стихийных общественных отношений и из капиталистического общественного разделения труда. Но, зарождаясь сама по себе, "стихийническая" идеология полностью соответствует узким классовым интересам буржуазии; ведь распыленность народных масс, задержка в развитии их самосознания на этапе цеховых представлений, удовлетворенность рабочего своей частичной работой, на которую он обречен разделением труда, сознательное оправдание тех форм мышления, того строя чувств и т. д., которые стихийно возникают из угнетенного и приниженного положения рабочих в капиталистическом обществе, — все это облегчает системе эксплоатации функционировать без помехи. В те времена, когда революционный демократизм еще имеет широкую опору в буржуазных и мелкобуржуазных кругах, буржуазная стихийность прорывается в идеологии, но в ней не господствует. По мере сгущения реакции, она окрашивает собою все, в том числе всю политическую жизнь, проникая и в среду идеологических представителей рабочих масс. Нетрудно понять заинтересованность буржуазии в таком "теоретическом" направлении, которое устраняется от объяснения и даже от констатации объективно существующих и непримиримых общественных противоречий; тем самым массы отклоняются от вывода о необходимости революционного переустройства общества. Особенно заинтересована буржуазия в том, чтобы под действие "стихии" полностью подпало рабочее движение; но буржуазии удобно, чтобы преклонение перед "стихийностью" захватило также все круги населения, все области культуры. Чем безотчетней, безответственней, беспринципней общественная мысль, тем спокойней и уверенней себя чувствуют эксплоататоры. Разумеется, вопрос о "стихийности" очень сложен. Есть множество стихийных реакций, имеющих бунтарский характер; если они даже не поднимаются до уровня сознательной борьбы, то все же они содержат в себе зерно активного протеста. Но такие проявления чисто непосредственных антикапиталистических настроений, оставаясь разрозненными и стихийными не только на первоначальной стадии капиталистических отношений, а также тогда, когда внутренние противоречия достигли большого напряжения и уже создались условия для организованной политической пролетарской борьбы, вливаются в общее русло тех сил, которые в конечном счете поддерживают существование господствующего режима. Чтобы на деле, а не только в намерении, противостоять системе гнета и эксплоатации, бунтарское движение должно достигнуть известного понимания объективных общественных условий и цели восстания. Народный трибун, по Ленину, — это человек, — вносящий в непосредственную борьбу сознание конечной цели и принцип организованности. Нельзя понять мысль Ленина, если представлять себе тип "трибуна" по внешним признакам: ораторский темперамент, увлекательное красноречие и т. д., и т. п. Все это еще не делает человека подлинным народным трибуном. Подлинными трибунами Французской революции были не пылкие и блестящие ораторы Мирабо и Верньо и даже не Дантон, а скромный Марат, строгий и сухой Робеспьер. Глубокое знание (достижимое в данное время) объективного положения всего общества в целом, решительность в отстаивании основных потребностей трудящегося народа, борющегося за свое освобождение, только эти качества дают право "а звание трибуна. Ленин — величайший народный трибун. И, как подлинный трибун, он повел борьбу против обожествления общественной стихии. Революционная марксистская наука — диалектический материализм — и практика пролетарской революции помогли его гениальному уму достигнуть адэкватного познания общественных процессов. Глубокая революционная убежденность звучала в каждом из его научных открытий, наполняла каждую высказанную истину всеобъемлющей любовью к народу, пафосом негодования, призывом к борьбе. И никто не провозглашал так прямо, никто не доказал так убедительно, как Ленин, превосходство разума, стремящегося к всестороннему познанию, над "чистой непосредственностью". Но определенность, отчетливость ленинских теоретических взглядов никогда не влечет за собой потери или хотя бы упрощения диалектических переходов, имеющихся в жизни. Метафизический разрыв между стихийностью и сознательностью характерен для буржуазией идеологии вообще; особенно резко он проявляется в период упадка. Это одна из наиболее слабых сторон буржуазной общественной мысли, — и она обнаруживается не только в писаниях декадентов-"теоретиков", охотно и без колебаний капитулирующих перед стихийностью; мы неизменно найдем тот же порок и у поздних последователей просветительства, старающихся отстоять приоритет разума на почве метафизического понимания его сущности, его отношения к объективному миру. Ленин всегда видит диалектическое единство жизни. Он отбрасывает стихийность, как идеал, как предел, выше которого не позволяют подняться массам; но он ее приемлет, как жизненное явление, как необходимую составную часть определенного общественного движения, как стоящую перед его руководителями задачу, которую надо правильно осознать. Извлекая урок из опыта рабочих забастовок в России, он определяет относительную границу, между стихийностью и Сознательностью и констатирует непрерывное превращение первой во вторую: "…"стихийный элемент" представляет из себя, в сущности, не что иное как зачаточную форму сознательности"[4]. Здесь впервые в истории общественной мысли установлено реальное взаимоотношение этих двух категорий. В стихийности, представляющей собой зачаточную форму сознательности, проявляется приоритет "бытия над сознанием, необходимость возникновения адэкватного отражения действительности из движения самой действительности. Но развитие сознательности не автоматично. Путь, ведущий от зачатков сознательности к действительному пониманию вещей, к пониманию цели человеческой жизни, как задачи преобразования мира, невозможно пройти без сознательной работы над теоретическим освоением внешнего мира и самого человека. А для этого необходимо оторваться от представлений, складывающихся под воздействием одних лишь непосредственных восприятий; иначе совокупность общественных сил, их направление, их закономерности, возможность воздействия на них-не сделаются духовным достоянием борца за лучшую жизнь. Чтобы оценить слова Ленина о том, что революционное сознание вносится в рабочее движение "извне", надо ясно понять обе стороны (взаимоотношения между стихийностью и сознательностью. Подлинный смысл этой, "по выражению самого Ленина, "угловатой формулировки" настолько же прост, как и глубок: "Классовое политическое сознание может быть принесено рабочему только извне, то есть извне экономической борьбы, извне сферы отношений рабочих к хозяевам. Область, из которой только и можно почерпнуть это знание, есть область отношений всех классов и слоев к государству и правительству, область взаимоотношений между всеми классами"[5]. Только такое осознание выращивает зрелый плод из зерна, заключающегося в стихии; только так "класс в себе" вырастает в "класс для себя". Трибун пробуждает сознательность масс. Его мысль опережает этап мышления и знания, достигнутый рядовыми участниками движения, и зовет вперед. Люди же, воспевающие стихийность, бездумность, чистую эмоциональность, стремящиеся навеки закрепить стадию исключительно "непосредственного" реагирования на произвол и гнет, осуждены, как говорит Ленин, итти "в хвосте" движения, запоздало регистрировать совершившиеся факты. Поэтому, — какой бы ни был в их речах и лозунгах восторженный, "революционный", "чисто-пролетарский" тон, — их деятельность всегда останется бесплодной, сухой, регистрационно-бюрократической работой. Это бюрократизм в самом широком и худшем смысле слова: это окостенение, это оковывание развивающейся жизни. Стихийность, предоставленная самой себе, не может привести к цели; если же ее намеренно фиксируют, как "единственный высокий принцип", она преобразуется уже в особое социально-политическое направление, в котором чахнет и вырождается первоначальный непосредственный протест масс. Стихийность как принцип вносит в рабочее движение буржуазное содержание; "экономисты" и группы, им подобные, не аполитичны: они политически реакционны. Примечания:1 "История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)". Краткий курс. Под редакцией комиссии ЦК ВКП(б). Госполитиздат. М. 1938, стр. 37. 2 Ленин. Сочинения, т. IV, стр. 423. 3 Ленин. Сочинения, т. II, стр. 179. 4 Ленин. Соч., т. IV, стр. 384. 5 Ленин. Сoч., т. IV, стр. 422. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх | ||||
|