ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В то время, когда он начинал свою актерскую жизнь в Центральном детском театре (теперь Российский молодежный театр), я уже перестала бывать в этом театре, куда мы раньше ходили всем классом. Впервые я услышала о нем, когда «Вечно живые» В. Розова игрались актерами будущего «Современника» в филиале Московского Художественного театра на улице Москвина. Много позже, смотря фильмы с его участием, я всегда удивлялась его органике, его необыкновенно выразительным глазам. Из его последних работ в театре самое большое впечатление на меня произвел он в спектакле «Возможная встреча», где вместе с Иннокентием Смоктуновским они демонстрировали не только высокий класс мастерства, но и такой азарт игры, который не по плечу и молодому актеру.

Встретиться в работе с Олегом Николаевичем на радио мне выпало, к сожалению, уже на его закате, когда болезнь не давала ему жить и работать так, как бы он хотел.

Когда я готовила свою очередную программу «Вечера на улице Качалова», я обычно просматривала календарь, чтобы осветить какие-то знаменательные даты, связанные с культурой и искусством. Но чаще всего не даты определяли мои встречи в прямом эфире. Так было и на этот раз. Незадолго до этого я познакомилась с завлитом Московского театра Сатиры Мариной Коростелевой, дочерью известного драматурга Вадима Коростелева, пьесы которого мне были очень близки. Его уже не было в живых, новое поколение радиослушателей мало что знало о нем, и я подумала: «Что если пригласить Марину на прямой эфир?». Она согласилась приехать в Останкино, где мы тогда работали, но ей хотелось, чтобы в этой передаче принял участие Олег Ефремов, и она даже принесла мне запись песни в его исполнении из кинофильма «Король-олень», снятого по пьесе ее отца. Но поскольку Ефремов неважно себя чувствовал, мы решили попросить его выйти с нами в прямой эфир по телефону. Так состоялось мое первое общение с Олегом Николаевичем. Говорил он о Коростелеве замечательно, очень тепло и интересно - они были знакомы еще со времен Центрального детского театра.

Прошло какое-то время… Во МХАТе им.Чехова ждали новую чеховскую премьеру - «Три сестры» в постановке О. Ефремова. Я собиралась не только посмотреть этот спектакль, но и записать его. Мое начальство дало мне «добро», но нужно было получить разрешение самого Ефремова. Эмиль Григорьевич Верник, который как режиссер радио много работал с Олегом Николаевичем, договорился с ним не только о записи, но и о том, что мы сделаем потом радиопремьеру этого спектакля.

Сначала я пришла в театр на генеральную репетицию, вернее спектакль «для пап и мам», а второй раз - на премьеру. Мне было интересно все: и сценография Валерия Левенталя, и актеры (правда, не все соответствовали моему представлению и пониманию) и, конечно, Его режиссура.

Были моменты, когда мизансцены и решения хватали за горло, как прощание Маши с Вершининым в четвертом акте. Елена Майорова - Маша медленно идет навстречу Вершинину, поравнявшись с ним, небрежно целует его в щеку и быстро отходит в сторону; и вдруг, мы видим, как она падает оземь, сгибаясь почти пополам, будто острая физическая боль пронзает ее насквозь. И, конечно, гениальный финал спектакля, уводящий нас из дома Прозоровых в бесконечность. На наших глазах исчезает в глубине сцены фасад дома, и три сестры остаются одни в этом огромном березовом пространстве мхатовской сцены - вне места и времени.

Поскольку у радиослушателя нет зрительного ряда, и нужны всегда какие-то пояснения, я должна была определить моменты, где они необходимы, и сделать «рыбу», как у нас говорят, чтобы Олег Николаевич смог ориентироваться, поясняя выбранные мной места.

Пришел он заранее, мы с ним сели за столом в студии, где стоят микрофоны, примерно решили, где и что он будет говорить - мне хотелось, чтобы он не просто как ведущий комментировал входы и выходы героев спектакля, а говорил от своего имени, режиссера, поставившего этот спектакль. И мы начали запись. В аппаратной за режиссерским пультом Эмиль Верник, а я сижу рядом с Ефремовым. Иногда он отходит от моего текста, говорит что-то свое, приходится останавливаться, повторять сначала. Это его раздражает. Когда я, пытаясь разрядить обстановку, спрашиваю его: «Может быть, вы устали?», он резко отвечает: «Я не устал, я болен!». Я замолкаю, и мы продолжаем запись. Каждый кусок - два, три варианта (потом я буду выбирать лучший, монтировать вместе с оператором, «чистить» текст, делать наложение). Работаем часа два. Из студии заходим в редакционную комнату. Олег Николаевич закуривает сигарету, и еще несколько минут мы проводим в его обществе. Почему-то заходит разговор о ХХI веке, Ефремов начинает философствовать.

Радиопремьера спектакля «Три сестры» состоялась только через несколько месяцев - осенью 1998 года, уже на другом, коммерческом радио.

И еще об одной встрече с Ефремовым я с удовольствием вспоминаю. Когда Радио-1 было закрыто, а я как внештатный автор делала для радиостанции «Говорит Москва» программу «По старым московским адресам», я вспомнила, что Олег Николаевич свое детство и юность провел в одном из арбатских переулков. И я попросила секретаря Ефремова Татьяну Горячеву переговорить с ним на предмет записи для моей программы. Олег Николаевич сразу же согласился.

И вот я в Камергерском переулке за кулисами Московского Художественного театра в его кабинете. Уже с самого начала вижу, что тема эта для него очень приятная, рассказывает он увлеченно и так, как говорят о чем-то самом дорогом. Изредка я прерываю его рассказ вопросом, или какой-то репликой, и слушаю, слушаю, а мой репортер все это записывает. Говорим мы с ним (говорит, в основном, он) около часу - материала хватит не на одну передачу.

Последний раз я видела Олега Николаевича на открытии памятника А.П. Чехова в Камергерском переулке напротив МХАТа. Там была сооружена трибуна, с которой выступали и мэр Москвы Юрий Лужков, и многие деятели культуры и искусства.

Первым начал говорить Ефремов. Он стоял на этой трибуне без головного убора, вдлинном темном пальто, и его немного хрипловатый голос раздавался на площади перед театром, где в это утро собралось необычно много народу.

Мы (думаю, что говорю от лица многих) любили Ефремова - актера, но, может быть, только, когда его не стало, по-настоящему осознали его высокую миссию в театральном искусстве. И может быть, на его панихиде впервые так отчетливо прозвучало это слово - созидатель. Да, он был созидателем, строителем театра. Это его детище - «Современник», и с этим уже ничего не поделаешь, хотя, несмотря на многие выступления тогда на панихиде, что «Современник» надо назвать его именем, Галина Волчек очень деликатно ушла от ответа на это предложение. В ХХI век мы вступили уже без Ефремова.