в газете "Московские новости" 2001-2005, в журналах

Кто породил высокую моду

Аркадий Ипполитов, автор «Эксперт Северо-Запад»

С платьев Чарльза Ворта в портновском искусстве начался разгул творческого индивидуализма

Эрмитаже открылась выставка «Законодатель европейской моды Чарльз Ворт». На ней представлено восемнадцать платьев, выполненных в его мастерских в 80?90?е годы XIX века и принадлежавших по большей части императрице Марии Федоровне. Самое захватывающее на выставке то, что на примере восемнадцати женских туалетов развернута история заката эпохи, то есть движение от самодостаточного достоинства 80?х к нервной рефлексии 900?х.

Время Александра III и официальный императорский стиль 80?х годов - еще совсем недавно эти определения для подавляющего большинства людей, претендующих на обладание хорошим вкусом, ассоциировались с чем-то аляповатым и пошлым. Атрибуты этого стиля: огромные буфеты, лжерусская архитектура с ее красочностью, перемазанный позолотой фарфор, передвижники, предводительствуемые кликушей Стасовым, с трудом волочащие свои шелка и бархаты красавицы Маковского и Бодаревского, салонных портретистов русского двора, - вызывали чувство непреходящей скуки. Откормленной «Незнакомке» Крамского - непременному украшению тех дощатых сараев, что сдавали алчные колхозники городским интеллигентам под видом дач, - только там, казалось, и место. Зато свежестью веяло от слов «модерн» и «декаданс», одно упоминание которых возвращало эстетов к той культурной истерике, что охватила Россию около 1900 года и расшатала ее самодовольство и ограниченность.

Боже, как мы были не правы! Чем дальше уходит в прошлое двадцатое столетие, трансформируясь в понятие «прошлый век», тем большей нежностью окутывается наш взор при созерцании того благословенного периода - конца века девятнадцатого. Реабилитированный историками и экономистами, он оказался самым мирным временем в российской истории, в меру либеральным, в меру консервативным, тем самым «золотым веком», когда «свободной была Русь, и три копейки стоил гусь».

Общее ощущение умиротворенности, столь желанной сегодня, по-другому осветило картину прошлого, и казавшиеся веселыми и обрюзгшими формы обрели новый смысл и новое значение. Мечта о свободном процветании, столь характерная для современной России, выразилась в тоске по изобилию нижегородских ярмарок, по благопристойному, хотя бы с виду, купечеству, по чиновникам, в меру крадущим и не забывающим о благоустройстве вверенных им департаментов и областей, по зажиточности профессуры, по достойной, неагрессивной внушительности России на международной арене. Конец нашего века все это разглядел в 80?х годах прошлого столетия, и «Незнакомка» Крамского, вызывавшая лишь снисходительную улыбку, вновь кажется шикарной и намного более достойной, чем ее блоковская тезка.

Подобный поворот произошел не только в одной перестроечной России. Для европейских эстетов не было ничего тошнотворней стиля империи Наполеона III, духа загнивающего историзма, ограниченного и лицемерного, когда публика тыкала зонтиками в «Олимпию» Мане и над Европой царила толстомясая красавица императрица Евгения, которую Салтыков-Щедрин презрительно кликал «монтихою». При этом непременно с маленькой буквы, сделав ее девичью фамилию определением для орды модных дам, кочевавших с одного курорта на другой, из Биаррица в Баден-Баден, и наполнявших атмосферу всей Европы особым, свойственным только им ароматом.

У поклонников авангарда этот стиль вызывал аллергию. Но по мере того как авангард к концу ХХ столетия стал замедлять свой бег, а вместе с ним остановились, чтобы отдышаться, и его адепты, особая, ни с чем не сравнимая прелесть аромата конца XIX века стала ощутимой для носов французских интеллектуалов. Они вновь заинтересовались салонным искусством, и рядом с императрицей Евгенией разглядели принцессу Матильду с ее богемными пристрастиями. Время Наполеона III было признано не столь уж безнадежным, здание «Гранд-Опера» не столь уж уродливым, а за вкусом «монтихи» опять признали достоинство.

Никто не отразил этот томительный, перегруженный вкус Второй Империи с таким блеском, как Чарльз Ворт, великий портной, превративший ремесло в искусство и расчистивший путь для триумфального шествия парижских кутюрье в XX веке. Этот страннейший персонаж XIX века родился в Лондоне в 1825 году, в юности участвовал в каких-то аферах, служил в английском торговом флоте, а в 40?х годах обосновался в Париже. Около 1858 года он открывает собственную фирму и вскоре становится поставщиком императрицы Евгении. Эта законодательница моды делает Ворту рекламу среди титулованной клиентуры. Его постоянной заказчицей становится королева Виктория. За императрицей и королевой тянутся другие императрицы и королевы, а за ними герцогини, миллионерши, известные актрисы, певицы и дамы полусвета. И вот все женское население Европы у ног Чарльза Ворта. Что он шьет сам в это время - не известно, скорее всего ничего, но именно Ворт превращает свои приемы в священнодействия. Он объясняет своим поклонницам, какие у них должны быть баски, корсажи, вставки и зажимы, и его предписания выполняются тщательней, чем Моисеевы законы. Платье от Ворта - это пропуск в рай.

До него ничего подобного не было. Платья до Чарльза Ворта безымянны, как русская иконопись. После Ворта в портновском искусстве начался разгул творческого индивидуализма. Невероятное могущество современных кутюрье, изощреннейшая модная индустрия, парижские сезоны и великолепие дефиле, диктат модных журналов и нервотрепка fashion - все это дело рук Чарльза Ворта. Он творец аромата Второй Империи, пропитавшего Францию, а затем всю Европу 60?80?х годов. Парижская коммуна положила конец могуществу императрицы Евгении, но стиль, воплощением которого она была, продолжал пышно цвести и после нее.

Ворт был явным ретроградом, он - выразительнейший представитель историзма - черпал вдохновения в рококо и барокко, когда платье было не просто одеждой, но воплощением статуса. Все достижения Директории и ампира, высвободивших тела и намекавших на то, что у женщин есть ноги, он игнорировал. Для Ворта дамский костюм состоял из множества дробных деталей, прихотливо сплетающихся в не зависимое от тела целое. Платье искусно видоизменяло естественный силуэт, подгоняя его под общий идеал, не имеющий ничего общего с реальной женщиной. Идея турнюра, специально изобретенного Вортом для императрицы Евгении, желавшей исправить свою коротконогость, отвлеченна и прекрасна, как платоническая любовь.

В 90?х годах уже видно, как великий старец начинает выдыхаться. Его королевы и императрицы превращаются в бабушек, а его моды становятся бабушкиными модами. Ворт умирает в 1895 году. Мастерская функционирует и после его смерти, но наступивший модерн уже не время фирмы Ворта. Платье княгини Юсуповой, датированное 900?ми годами, свидетельствует о желании уцепиться за современность. Но вялый рисунок из новомодных гортензий не спасает положения, и платье выглядит удивительно старомодным. Светские дамы покинули фирму Ворта, сошедшую со сцены вместе с XIX веком.

Ворт, расчистивший дорогу кутюрье XX века, был надолго ими забыт. Из области моды он переместился в область истории костюма. Однако общая тоска по консервативности, охватившая сегодня людей, очень скоро может затронуть и мир fashion, уже давно тяготеющий к бархату и муару - любимым тканям Чарльза Ворта.

«Эксперт Северо-Запад» №14 (21)/28 августа 2000

Минус идейность

Аркадий Ипполитов, автор «Эксперт Северо-Запад»

Понять Россию, оказывается, можно только глазами импрессионистов