Глава VII. НАСТОЯТЕЛЬ МОНАСТЫРЯ САНТА-КРУС

Если в чьем-либо имени содержалось предзнаменование судьбы человека, то это было имя Торквемады. В такой сверхъестественной степени оно указывает на механизм из огня и пытки, которым ему предопределено было руководить, что кажется придуманным нарочно – чем-то вроде зловещего прозвища, составленного из латинского «torque» и испанского «quemada», полностью подходящее человеку, которому выпало занимать пост Великого инквизитора.

Оно происходит от названия северного города Торквемада («Turre Cremata» на латыни, то есть «Сожженная земля»), откуда берет начало этот знаменитый род, получивший историческую известность после возведения в рыцари Лопе Альфонса де Торквемады королем Альфонсом XI. Впоследствии некоторые его представители достигли выдающегося положения, занимали более-менее значительные посты. Но самым известным обладателем этого имени был теолог-доминиканец Хуан де Торквемада (правнук Лопе Альфонса), возвысившийся до пурпурной мантии кардинала Сан-Систо. Он был одним из наиболее эрудированных и уважаемых теологов своего времени, сторонником догмы непорочного зачатия и, со времен Фомы Аквинского⁴⁹, самым пылким защитником доктрины непогрешимости папы. Он обогатил теологическую литературу несколькими работами, из которых наибольшей известностью пользуются его «Размышления».

Томас де Торквемада был сыном единственного брата кардинала Педро Фернандеса де Торквемады. Родился он в Вальядолиде в 1420 году и после исключительной преподавательской карьеры, если верить Гарсиа Родриго («HistoriaVerdaderadеlaInqusicion»,D.F.I.G.Rodrigo,II,III. Эту книгу надо читать с величайшей осмотрительностью. Это – попытка оправдать инквизицию. Стремясь к этой цели, автор несколько небрежен в отношении фактов), последовал по стопам своего дяди, приняв посвящение в орден Святого Доминика в монастыре Святого Павла в Вальядолиде, где занимался философией и богословием и добился докторской степени.

Его успехи оценили и удостоили должности руководителя кафедры канонического права и теологии и в скором времени избрали настоятелем монастыря Санта-Крус в Сеговии. На этом посту он отличился своей ученостью, набожностью и усердием и потому неоднократно переизбирался, ибо в то время не было правила, препятствующего этому. Человек аскетического склада характера, он никогда не ел мяса и не пользовался льняной одеждой или льняным постельным бельем. Он так строго и добросовестно соблюдал имущественные интересы своего ордена, что не мог содержать даже свою единственную сестру соответственно ее общественному положению и позволил ей лишь существовать в качестве члена мирского («третьего») ордена Святого Доминика.

Когда именно настоятель Санта-Крус стал духовников инфанты Изабеллы, установить невозможно. Бледа сообщает нам, что Торквемада, исполняя эти обязанности в годы ее юности при дворе ее брата, короля Энрике IV, добился от Изабеллы обещания, что при восшествии на престол она посвятит жизнь искоренению ереси в своем королевстве.

От этого утверждения можно отмахнуться как от одной из выдумок молвы, которые в изобилии возникают, когда дело касается личной жизни королевских особ, ибо при внимательном изучении материалов мы не находим тому подтверждений.

Нежелание Изабеллы применить крайние или относительно жесткие меры против своих подданных, обвиняемых в приверженности иудаизму, признается всяким серьезным исследователем, но оценки этому даются различные – в зависимости от побудительных мотивов.

Прав в своем утверждении Бледа или нет, но остается фактом, что Торквемада был духовником Изабеллы в годы ее юности. Занимая такой пост, он имел возможность оказывать значительное влияние на мнение столь набожной женщины в вопросах, затрагивающих интересы веры.

Наконец, пришло время использовать это влияние.

На его стороне была несомненная искренность и бескорыстие: Торквемада пользовался репутацией святого, основанной на строгом целомудрии его образа жизни и жестком аскетизме,- репутацией, которая не могла не поразить воображение женщины столь набожной и темпераментной, как Изабелла; к тому же, он был властной личностью и обладал пламенным красноречием.

Если принять все это во внимание, то не покажется удивительным, что сопротивление королевы, уже ослабленное бешеным натиском Охеды и его сторонников – короля и папского легата, – в конце концов было сломлено; и именно под воздействием убедительных речей настоятеля Санта-Крус она неохотно согласилась на учреждение Святой палаты в своих владениях.

Вследствие этого по приказу католических сюзеренов их представитель при дворе Его Святейшества дон Франсиско де Сантильяна обратился к Сиксту IV за буллой, которая уполномочила бы Фердинанда и Изабеллу ввести трибунал инквизиции в Кастилии и предоставить им возможность приступить к искоренению ереси «рог viа dеl fuega» – «посредством огня».

Испрошенная булла была должным образом издана 7 ноября 1478 года и давала монархам право выбрать трех епископов или архиепископов или других «богобоязненных и честных» священников, монашеских или светских, в возрасте старше сорока лет, заслуживших звание либо руководителя кафедры или бакалавра богословия, либо доктора или лиценциата⁵⁰ канонического права, чтобы вести дела инквизиции в пределах королевства, направив острие карающего меча на еретиков, отступников и их сторонников.

Его Святейшество предоставлял избранным таким образом деятелям все необходимые права в соответствии с законом и обычаями. Кроме того, уполномочил монархов по своей воле отменять назначения и заменять этих руководителей по своему усмотрению.

В декабре монархи находились в Кордове, когда им доставили буллу. Но они не сразу приступили к осуществлению предусмотренных ею мер. Прежде Изабелла предприняла последнее усилие, чтобы подавить распространение иудаизма и отступничества мягкими средствами, заручившись согласием кардинала Испании.

С целью усиления действенности выпущенного Мендосой «катехизиса» она назначила Совет из епископа Кадисского Диего Алонсо де Солиса, коадъютора⁵¹ Севильи дона Диего де Мерло и Алонсо де Охеды, для которого сей королевский указ стал новым источником разочарования и досады.

Мы вынуждены допустить, что Торквемада вновь удалился в свой монастырь в Сеговии, и, возможно, отсутствие давления с его стороны позволило королеве совершить это последнее усилие, чтобы уклониться от курса, к которому ее уже почти принудили.

Вскоре монархи отправились в Толедо. Там весной 1480 года были созваны кортесы⁵² для присяги на верность инфанту принцу Астурийскому, которого Изабелла родила в июне 1478 года. Хотя присяга была главной причиной созыва, она, безусловно, не являлась единственной. Монархи представили на обсуждение кортесов многие другие вопросы, требующие тщательного и серьезного рассмотрения, среди которых выделялся вопрос о распрях между христианами и иудеями.

Указывалось, что многие законы, касающиеся иудеев, не соблюдаются, а потому их следует рассмотреть и утвердить вновь. Конкретно назывались те из них, которые предписывали иудеям носить отличительный знак в виде круга красной ткани на плечах поверх верхней одежды, строго держаться своих кварталов-гетто, куда к полуночи они обязаны возвращаться, возводить стены вокруг еврейских кварталов, а также законы, запрещающие евреям работать врачами, хирургами, аптекарями или содержать гостиницы и постоялые дворы.

Но дальше этого кортесы все-таки не пошли, и институт инквизиции как средство расправы с иудеями не упоминался – обстоятельство, которое Льоренте трактует как доказательство антипатии королевы к Святой палате.

Конечно, вспоминая о временах полной свободы, евреи воспринимали возобновление этих уложений, толкающее их обратно в крепостное состояние и бесчестие, как ущемление своих прав и достоинства. Возможно, именно эти меры, направленные против людей их национальности, побудили «новых христиан» к опрометчивому шагу – изданию памфлета, в котором они критиковали и осуждали королевские решения. Поддавшись чувствам, автор – намеренно или нет – допустил в своем повествовании еретические высказывания, по поводу чего монах-иеронимит⁵³ Фернандо де Талавера опубликовал соответствующие разъяснения.

Родриго предполагает, что сей еретический памфлет положил конец терпению королевы. Он вполне мог стать подходящей причиной для этого или, по крайней мере, мог представить решающий аргумент Фердинанду и всем тем, кто желал введения инквизиции.

Так или иначе, но вскоре после этого – 27 сентября 1480 года – монархи, будучи в то время в Медине-дель-Кампо, дали ход папской булле, находившейся в их руках уже около двух лет, и доверили свое право назначать инквизиторов в Кастилии кардиналу Испании и настоятелю Томасу Торквемаде.

Мендоса и Торквемада сразу же взялись за дело и назначили инквизиторами в Севилье, где, как представлялось, иудаизм был распространен в наиболее вопиющих масштабах, доминиканских монахов Хуана де Сан-Мартино и Мигеля Морильо. Последний обладал саном архиепископа доминиканцев Арагона и уже имел опыт в таких делах, будучи инквизитором в Россильоне. В помощь им были назначены светский священник Хуан Руис де Медина, доктор канонического права, и Хуан Лопес де Барко, один из капелланов королевы. Первый – в качестве консультанта, второй – финансиста.

Несмотря на опасность отклониться от сути повествования, необходимо более тщательно выяснить позицию монархов по отношению к введенному ими трибуналу.

Усердие Изабеллы – как в набожности, так и в политике – вынуждало ее, как уже говорилось, избрать такой путь, чтобы пресечь беспорядки, происходящие из глубокой неприязни испанцев к иудеям и вновь отступившим от веры морискам (мориски – принявшие крещение мавры). Фердинанд не только оказывал на нее давление, но и сам в религиозном рвении дошел до фанатизма и неуклонно стремился к тому, чтобы политика сплеталась с религией в единый союз.

Изабелла действовала бы медленнее, предпочитая – даже ценой потери времени – достичь своих целей мягкими мерами, проявляя то терпение, которое необходимо, если имеется стремление добиться хороших результатов. Фердинанд, возможно, менее жалостливый, возможно, – будем к нему справедливы – менее полагающийся на силу аргументов и убеждений, считая это заботой лиц священнического сана, сразу же взялся за введение в Кастилии жестких репрессивных мер, уже опробованных в его родном Арагоне.

Из-за различия в позициях монархи могли оказаться в конфликте между собой, но у них были основания и для общих интересов. Оба придерживались того мнения, что ни в коем случае Испания не должна попасть под власть церковников, утверждению которой призвана служить инквизиция. Если инквизиция – как это обычно случалось до сей поры – окажется под контролем Его Святейшества, то ее руководители будут назначаться папой или, при соответствующих полномочиях, доминиканскими архиепископами, и распределение конфискованного имущества преступников пойдет в пользу папской казны.

Несмотря на весь свой фанатизм и желание утвердить Святую палату в Кастилии, Фердинанд, подобно Изабелле, не был расположен к введению инквизиции в такой форме, которая способствовала бы узурпированию духовенством части полномочий монархов.

Если Изабелла и признала инквизицию как крайнюю меру против мятежных элементов в своем королевстве, то имелась в виду инквизиция в границах, совершенно отличных от тех, в каких она до сих пор действовала повсюду. Назначения на ответственные посты в этой организации не должны более оставаться за папой, как и распределение испанских приходов. Это право должно было стать прерогативой самих монархов, также как право смещать и заменять инквизиторов. Далее, Рим не должен был распоряжаться распределением имущества, конфискованного у испанских подданных: исключительное право контроля за ним надлежало сохранить в руках испанских королей.

Велись споры о том, что было причиной задержки введения инквизиции: нерешительность ли Изабеллы, или алчность в купе с умением управлять государством оказалась главной движущей силой, определяющей ее шаги в этом деле, а гуманные соображения не играли никакой роли; или булла была издана раньше, чем предполагалось, и промедление стало результатом несогласия папы с затребованными условиями?

Последнее утверждение, возможно, небеспочвенно. Но самоуверенно заявлять, что гуманные соображения ни в коей мере не определяли действий королевы, – значит, явно выйти за пределы того, что позволяют предположить общеизвестные факты. Чтобы настаивать на этой гипотезе, необходимо выдвинуть веские причины нежелания Изабеллы действовать согласно булле, которая уже находилась в ее руках. Ведь булла от ноября 1478 года подтверждала все требования монархов! Тем не менее королева медлила два года, прежде чем решила воспользоваться предоставленными полномочиями, и в течение этих лет кардинал Мендоса и его соратники старательно вели работу по наведению порядка в соответствии с «катехизисом».

Заключение, говорящее, что ход событий во многом определяется гуманными соображениями, свойственными королеве, является единственно обоснованным из всех, выдвинутых в объяснение двухгодичного промедления.

Когда кардинал Испании и настоятель монастыря Санта-Крус, действуя сообща в интересах монархов, назначили первых инквизиторов Кастилии, они предписали прежде всего учредить трибунал в Севилье, где, как уже говорилось, иудаизм утвердился в самых вопиющих масштабах (Бледа утверждает, что в этой епархии насчитывалось сто тысяч отступников).

9 октября монархи отдали приказ всем своим верноподданным оказывать двум назначенным инквизиторам всяческую поддержку, какая может им понадобиться во время выполнения ими своей миссии в Севилье.

Подданные, однако, проявили настолько мало лояльности, что в Севилье инквизиторы встретили торжественный прием, но не нашли поддержки в делах. Их миссия оказалась столь непопулярной, что они сочли совершенно невозможным осуществить ее. Пришлось сообщить об этом королю, в результате чего 27 декабря Фердинанд направил распоряжения наместнику в Севилье и светским властям округа, приказав предоставить инквизиторам необходимую помощь.

Так доминиканцы наконец-то смогли сформировать свою службу и взяться за дело.

Даже слух о приближении инквизиторов вселял в «новых христиан» тревогу, а одного лишь вида мрачной траурной процессии – инквизиторы в белых одеяниях и черных капюшонах, в окружении босых монахов, во главе с доминиканцем, несущим белый крест, шествовали в монастырь Святого Павла, выбранного в качестве штаб-квартиры Святой палаты, – было достаточно, чтобы вызвать бегство нескольких тысяч людей, имевших основания опасаться повышенного интереса к себе со стороны этого наводящего ужас учреждения.

Эти беглецы искали убежища в феодальных владениях герцога Медина-Сидония – грозного маркиза Кадисского Родриго Понсе де Леона – и графа Арко.

Инквизиторы же, как показал их декрет от 2 января 1481 года, истолковали это бегство, совершенное в условиях всеобщей паники, как свидетельство виновности беглецов. Опираясь на данные монархами полномочия и на содержание буллы, в соответствии с которой их назначение было произведено, инквизиторы объявили, что, поскольку многие бежали из Севильи в страхе перед преследованиями за порок ереси, они приказывают маркизу Кадисскому, графу Арко и прочим дворянам королевства Кастилии в течение пятидесяти дней со дня обнародования эдикта провести перепись личностей обоих полов, стремящихся найти убежище и защиту в их владениях; арестовать всех и в целости и сохранности доставить в тюрьму инквизиции в Севилье, конфисковав их имущество и передав его вместе с описью в руки доверенного лица инквизиторов. Никто не смеет укрывать кого-либо из беглецов и обязан строго подчиняться требованиям эдикта под страхом отлучения и прочих наказаний, предусмотренных законом в отношении сочувствующих еретикам, как то: лишение титулов, званий и должностей, освобождение их подданных и вассалов от всех видов зависимости от них. Кроме того, инквизиторы оставили за собой и своими уполномоченными право отпущения грехов и отмены приговоров, наложенных церковью на тех, кто нарушил требования эдикта.