Глава VII

Появление детей и беременность в туземных верованиях и обычаях

Зависимость социальной организации данного общества от представлений, верований и настроений, имеющихся в нем, обладает первостепенным значением для антрополога. Среди диких народов мы часто обнаруживаем неожиданные и фантастические представления о естественных процессах и, соответственно, крайне выраженное и одностороннее развитие социальной организации в том, что касается родства, общественной власти и племенного устройства. В данной главе я дам изложение присущего тробрианцам представления о человеческом организме — в той мере, в какой это затрагивает их верования, связанные с производством потомства и беременностью, те верования, которые заключены в устной традиции, обычаях и обрядах и которые оказывают глубокое влияние на социальные явления в сфере родства и матрилинейную структуру племени.

1. Туземные представления о мужском и женском организме, а также о сексуальном влечении

Туземцы на практике знакомы с основными особенностями человеческой анатомии и имеют обширный объем лексических обозначений для различных частей человеческого тела и внутренних органов. Они часто разрезают свиней и других животных, в то время как обычай

вскрытия тел post mortem и посещения заморских соседей-каннибалов дают им точное знание о гомологичности человеческих и животных организмов. С другой стороны, их физиологические теории явно несовершенны: существует много очевидных пробелов в их знаниях о функциях наиболее важных органов, наряду с некоторыми фантастическими и странными представлениями.

В целом понимание ими анатомии пола, в сравнении с тем, что они знают о других частях человеческого тела, — ограничено. Принимая во внимание тот огромный интерес, который они проявляют к этой сфере, выделение ими отдельных элементов выглядит поверхностным и грубым, а терминология здесь скудна. Они различают и называют следующие части тела: влагалище (wila), клитор (kasesa), пенис (kwila), тестикулы (puwald). У них нет слов ни для обозначения mons veneris в целом, ни для labia majora и minora. Glanspenitf0 они обозначают как «острие» (matala kwila), а крайнюю плоть - как кожу пениса (kamivinela kwila). Внутренние женские органы в совокупности называются bam, и это включает матку и плаценту. Не существует особого слова для обозначения яичников.

Их физиологические взгляды грубы. Половые органы служат для выделения и для наслаждения. Мочевыделительные процессы не связываются с почками. Узкий канал (wotund) идет из желудка прямо в мочевой пузырь, а из него - через мужские или женские гениталии. По этому каналу вода, которую мы пьем, медленно проходит, пока не выйдет наружу, а по пути она меняет свою окраску и темнеет в желудке вследствие контакта с экскрементами. Ведь пища начинает превращаться в экскременты в желудке. Их представления о сексуальных функциях гениталий более сложны и системны и представляют собой своего рода психофизиологическую теорию. Глаза - это средоточие желания и вожделения (magila kayta, буквально - «желание совокупления»). Они — основа или причина (и 'ula) сексуальной страсти. Из глаз желание перемещается в мозг посредством wotuna (буквально — усик, или ползучее растение; в анатомическом контексте - вена, нерв, канал или сухожилие), а оттуда распространяется по всему телу - к животу, рукам, ногам, пока в конечном счете не сосредоточится в почках. Почки рассматриваются как главная или срединная часть, или стержень (tapwana) системы. От них другие каналы (wotuna) ведут к мужскому органу. Это - верхушка или главная точка (matala, буквально - глаз)всей системы. Таким образом, когда глаза видят объект желания, они «пробуждаются», сообщают импульс почкам, которые передают его пенису и вызывают эрекцию. Следовательно, глаза - это первичный мотив всякого сексуального возбуждения; они — «то, что важнее всего для совокупления», они суть «то, что создает в нас желание совокупляться». В доказательство этого туземцы говорят: «Мужчина с закрытыми глазами не будет иметь эрекции»,— хотя они смягчают это утверждение, допуская, что обоняние может иногда заменить глаза, поскольку «когда женщина

сбрасывает свою травяную юбку в темноте, желание может появиться».

Процесс возбуждения желания в женщине — аналогичен. Таким образом, глаза, почки и половые органы объединены той же самой системой wotuna (связующих каналов). Глаза поднимают тревогу, которая проходит по телу, овладевает почками и производит сексуальное возбуждение клитора. И мужские, и женские выделения называются одним и тем же словом (тотопа или momola), и они приписывают и тому, и другому один и тот же источник — почки, и одну и ту же функцию, которая не имеет ничего общего с порождением потомства, а относится к смазыванию слизистой и усилению удовольствия.

Я впервые получил такое разъяснение данного предмета от Намваны Гуйа'у и Пирибомату, первый из которых — колдун-любитель, а второй — колдун-профессионал; оба они были умными людьми, и оба, в силу своей профессии, интересовались челове- ческой анатомией и физиологией. Таким образом, приведенная трактовка представляет собой высшую степень развития тробри-анского знания и теории. Я получил сходные разъяснения в других частях острова, и в своих общих чертах — таких, как сексуальные функции почек, огромное значение глаз и обоняния, а также точное соответствие мужской и женской сексуальности — все совпадало.

А в целом это довольно последовательный и не совсем бессмысленный взгляд на психофизиологию сексуального либидо. Проведение параллели между двумя полами — логично. Обозначение трех главных точек сексуальной системы обоснованно и характерно для туземных правил классификации. Во многих областях они различают эти три элемента: и 'ula, tapwana и matala. Этот образ происходит от дерева, столба или копья: и 'ula, буквально означающее нижнюю часть ствола дерева, основу, фундамент, — в результате расширения стало обозначать причину, происхождение, источник силы; tapwana, средняя часть ствола, также означает и сам ствол, основную часть любогоудлиненного предмета, длину пути; matala — изначально глаз или острие (как у копья), иногда заменяется словом dogina или dabwana, то есть верхушка дерева или вершина любого высокого предмета — означает самую высокую часть или, применяя более абстрактную метафору, — последнее слово, наивысшую выразительность. Такое сравнение, если применить его к сексуальному механизму, вовсе не лишено смысла, как мы сказали, а бессмысленным оно становится только когда приписывает почкам особую функцию. Последние рассматриваются как в высшей степени важная и жизненно необходимая часть человеческого организма, главным образом потому, что они — источник семенной жидкости. Другая точка зрения приписывает мужские и женские выделения не почкам, а кишечнику. В каждом из этих случаев туземцы считают, что что-то в кишках является действительным фактором эякуляции: ipipisi momona — «оно выпускает наружу выделения».

Весьма примечательно их полное неведение относительно физиологической функции тестикул. Они не знают, чтобы что-либо вырабатывалось в этом органе и, опережая вопросы о том, не имеет ли мужская жидкость (тотопа) там своего источника, отвечают подчеркнуто отрицательно: «Смотри, у женщин нет тестикул, и тем не менее они вырабатывают тотопа». Про эту часть мужского тела говорят, что она — лишь декоративный привесок (katububuld). «Ну, правда же, как уродливо выглядел бы пенис без тестикул», — обычно восклицает туземный эстет. Тестикулы служат для того, чтобы «сделать, чтобы он выглядел как следует» (bwoynd). Любовь, или привязанность (yobwayli), располагается в кишках, в коже живота и рук и лишь в меньшей степени в вышеназванном источнике желания — глазах. Вот почему нам нравится смотреть на тех, кого любим, например, на наших детей, наших друзей или наших родителей, но если это сильная любовь, нам хочется их крепко обнять.

Менструацию тробрианцы рассматривают как явление, в какой-то неясной степени связанное с беременностью: «Прилив приходит, течет, течет, убывает — кончено». Они обозначают это просто словом «кровь» (buyavf), но с характерной грамматической особенностью. В то время как обычная телесная кровь всегда упоминается с местоимением, имеющим значение самой близкой принадлежности и применяемым ко всем частям человеческого тела, — о менструальной крови говорят, употребляя другие притяжательные местоимения, которые используют, говоря об украшениях и предметах одежды (вторая степень близкой принадлежности). Таким образом, buyavigu («кровь- меня», «часть меня — кровь»), означает телесную кровь, которая течет вследствие пореза или геморроя; agu buyavi («моя кровь», «принадлежащая мне — кровь») означает менструальную кровь.

Здесь нет резко выраженного мужского отвращения или страха перед менструальной кровью. Мужчина обычно не сожительствует со своей женой или возлюбленной в ее менструальный период, но остается в одной хижине с ней, ест одну с ней пищу и воздерживается лишь от того, чтобы спать с ней в одной постели. Женщины во время менструаций ежедневно моются — по соображениям опрятности — в том же водоеме, из которого вся деревня черпает себе воду для питья и в котором, кроме того, иногда купаются мужчины. Нет ни каких-либо особых омовений, выполняемых в конце этого периода, ни какого-либо обряда в связи с впервые случившимися у девушки месячными. Никакого особого способа одеваться во время менструаций у женщин нет, за исключением того, что иногда они надевают длинную юбку; нет и особой скромности в разговорах на эту тему между полами.

2. Реинкарнация: путь к жизни через мир духов

Связь между менструальной кровью и образованием зародыша туземцы отмечают и осознают, но их представления об этом крайне неопределенны. В том виде, в каком последние существуют, они настолько перемешаны с верой в олицетворение сверхъестественных существ, что в нашем рассказе физиологический процесс и деятельность сверхъестественных сил следует рассматривать совокупно. Тем самым мы сохраним естественную логику и облик туземной доктрины. Поскольку новая жизнь, согласно тробрианской традиции, начинается со смертью, нам придется теперь переместиться к постели умирающего мужчины и последовать за перемещением его духа до тех пор, пока мы не проследим его новое возвращение к земному существованию[54]. После смерти этот дух направляется на Туму — остров мертвых, где ведет приятное существование, подобное земной жизни — только намного счастливее. В природу этого блаженства нам придется вникнуть несколько более детально, так как секс играет в нем важную роль[55]. Здесь же мы коснемся лишь одной из его сторон — постоянной молодости, которая сохраняется в силу способности к омоложению. Всякий раз, когда дух (baloma) видит, что волосы на теле покрывают его кожу, что сама кожа становится дряблой и морщинистой и что его голова начинает седеть, он просто сбрасывает свою оболочку и оказывается свежим и юным, с черными волосами и гладкой безволосой кожей.

Но когда дух устал от постоянного омоложения, когда он уже долгое время просуществовал «внизу», как это называют туземцы, он может захотеть снова вернуться на землю, и тогда он перескакивает назад в своем возрасте и становится маленьким ребенком накануне появления на свет. Некоторые из моих информаторов указывали, что на Туме, как и на земле, множество колдунов. Часто используется черная магия, которая может поразить духа и сделать его слабым, больным и уставшим от жизни; тогда и только тогда возвращается он назад, к началу своего существования, и превращается в духа-ребенка. Убить духа с помощью черной магии или несчастного случая совершенно невозможно; его конец всегда означает всего лишь новое начало.

Эти омоложенные духи, эти предвоплощенные крошки, или духи-дети,— единственный источник, из которого человечество черпает ресурс новой жизни. Ребенок перед своим рождением находит дорогу назад на Тробрианские о-ва и во чрево какой-нибудь женщины, но всегда такой, которая принадлежит к тому же клану и субклану, что и сам дух-ребенок. Как именно он путешествует с Тумы на Бойову, как вселяется в тело своей матери и каким образом физиологические процессы беременности сочетаются с активной деятельностью духа-ребенка, — это вопросы, в которых религиозные представления туземцев не вполне согласуются. Но то, что все духи должны в конечном счете завершить свою жизнь на Туме и превратиться в еще не родившихся детей; что каждый ребенок, рожденный в этом мире, должен был сначала существовать (ibubuli) на Туме как результат метаморфозы духа; что единственное основание и реальная причина всякого рождения есть деятельность духа, — все это факты, известные каждому и твердо усвоенные всеми.

В силу важности деталей и вариантов этой системы верований я собирал их с особой заботой. Процесс омоложения обычно ассоциируется с морской водой. В мифе, рассказывающем, как люди утратили право обретать юность по своему желанию, сцена последнего омоложения разыгрывается на морском берегу в одном из заливов лагуны[56]. В первом повествовании об омоложении, которое я услышал в Омаракане, мне было сказано, что дух «идет к берегу моря и купается в соленой воде». Томвайа Лаква-було-Провидец (илл. 37), который в состоянии транса часто отправляется на Туму и общается с духами, говорил мне: «Baloma идут к источнику, который называется sopiwina (буквально «моющая вода»); он находится на морском берегу. Там они моют свою кожу солоноватой водой. Они становятся to 'ulatile (молодыми людьми)». Аналогичным образом при последнем омоложении, которое возвращает их в младенческое состояние, духи должны омыться в соленой воде, и когда они вновь станут детьми, то заходят в море, и их уносит течением. О духах-детях всегда говорят, что они плывут на дрейфующих бревнах или на листьях, сучьях, мертвых морских водорослях, морской пене и других легких предметах, разбросанных по поверхности моря.

Томвайа Лаква-було говорит, что они все время плавают вокруг берегов Тумы, завывая: « Wa, wa, wa». «Ночью я слышу их вой. Я спрашиваю: "Что это?" "О, дети; море приносит их, они приходят"». Духи на Туме могут видеть этих предвоплощенных младенцев, и то же может Томвайа Лаквабуло, когда он спускается в мир духов. Но для обычных людей они невидимы. Однако временами рыбаки из северных деревень Кайбола и Лу'эбила, когда они выходят далеко в море за акулой, слышат завывания — wa, wa, wa — в шуме ветра и волн.

Томвайа Лаквабуло и другие информаторы утверждают, что такие духи-дети никогда не уплывают далеко от Тумы. Они переправляются на Тробрианские о-ва с помощью другого духа. Томвайа Лаквабуло так описывает это: «Ребенок плывет на дрейфующем бревне. Некий дух видит - он красивый. Он берет его. Он — дух матери или отца беременной женщины (nasusuma). Затем он кладет его на голову, на волосы беременной женщины, которая мучается от головной боли, тошноты и боли в животе. Потом ребенок проходит вниз, в живот, и она — по-настоящему беременна. Она говорит: "Уже он (ребенок) нашел меня; уже они (духи) принесли мне ребенка"». В этом рассказе мы находим две основные идеи: во-первых, активное вмешательство другого духа, того, который каким-то образом переправляет дитя обратно на Тробрианы и передает его матери; и во-вторых — внедрение дитяти через голову, с чем в обычном понимании (а не в цитированном рассказе) ассоциируется представление о кровоизлиянии сперва в голову, потом в живот. Мнения относительно того, как реально осуществляется такое перемещение, разнятся. Есть туземцы, которые воображают, что более старший дух переносит дитя в каком-то особом вместилище — в корзинке из кокосового волокна или на деревянном блюде, — а то и просто на своих руках. Другие прямо говорят, что они не знают. Но активное воздействие другого духа имеет существенное значение. Когда туземцы говорят, что детей «дает baloma», что «baloma - это истинная причина рождения ребенка», они всегда имеют в виду этого воздействующего духа (как можно было бы его назвать), а не духа самого младенца. Этот воздействующий дух, как правило, приходит к женщине во сне перед тем, как она забеременеет (см. гл. VIII, разд. 1).

Так поведал мне Мотаго'и, один из моих лучших информаторов: «Ей снится, что ее мать приходит к ней, она видит лицо своей матери во сне. Она просыпается и говорит: "О, есть для меня ребенок"». Нередко женщина говорит своему мужу, кто принес ей ребенка. И традиция такого духа, своего рода крестного отца или крестной матери, сохраняется. Так, нынешний вождь Омараканы знает, что именно Бугвабвага, один из его предшественников в должности, вручил его его матери. Мой лучший друг Токулуба-кики был подарком его матери от ее kadala (материнского брата). Жена Токулубакики получила свою старшую дочь от духа своей матери. Обычно женщине преподносит этот подарок родственник именно со стороны ее матери, но, как утверждает Томвайа Лаквабуло, это может быть также и ее отец. Физиологическая теория, связанная с этим представлением, уже затарагивалась. Тот, кто принес духа-ребенка, кладет его на голову женщины. Кровь ее тела устремляется туда, и с этим током крови ребенок постепенно опускается до тех пор, пока не обоснуется в матке. Кровь помогает построить тело ребенка: она питает его. В этом причина того, почему, когда женщина становится беременной, ее менструации прекращаются. Женщина видит, что ее менструации прекратились. Она ждет одну, две, три луны, и тогда знает наверняка, что она беременна.

Гораздо менее авторитетное мнение утверждает, что ребенок попадает внутрь per vaginam. Другая версия истории с реинкарнацией приписывает большую инициативу предвоплощенному младенцу. Предполагается, что он способен приплыть Тробрианским о-вам по собственной воле. Там он остается, возможно, в компании с другими, и дрейфует вдоль берегов острова, ожидая своего шанса войти в тело какой- нибудь женщины, когда та будет купаться. Некоторые обряды, совершаемые девушками из прибрежных деревень, свидетельствуют о том, что такое представление живуче. Духов- детей воображают плавающими (как и вокруг Тумы) на дрейфующих бревнах, пене, листьях и ветках или даже сидящими на мелких камнях на дне моря. Всякий раз, когда из-за ветра и прилива близ берега скапливается много обломков, девушки, как правило, не входят в воду из страха забеременеть. Кроме того, в деревнях северного берега существует обычай наполнять водой из моря деревянный черпак, который затем оставляют на ночь в хижине женщины, желающей зачать, — на тот случай, если дух-ребенок попадется в этот черпак и ночью самостоятельно переместится в эту женщину.

Но даже в этом случае о женщине говорят, что во сне ее посетил дух какого-то умершего материнского родственника, так что воздействие духа все же необходимо для зачатия. Важно отметить, что упомянутая вода всегда должна быть принесена братом женщины или братом ее матери, — то есть материнским родственником. К примеру, некоего мужчину из деревни Капвани на северном берегу дочь его сестры попросила добыть ей ребенка. Несколько раз он ходил на морской берег. Однажды вечером он услышал такой звук, как будто плачут дети. Он набрал в черпак воды из моря и оставил ее на ночь в хижине своей kadala (племянницы). Она зачала ребенка (девочку). Этот ребенок, к несчастью, оказался альбиносом, но подобная неудача не была вызвана способом зачатия. Основные моменты, которыми это представление отличается от того, что было описано первым, состоят в том, что предвоп-лощенный дух-ребенок наделяется большей самостоятельностью (он может переплыть море и войти в купающуюся женщину без чьей- либо помощи) и что его проникновение осуществляется per vaginam, а то и через кожу живота (если зачатие имеет место в хижине). Я обнаружил, что данное представление преобладает в северной части острова и особенно в его прибрежных деревнях.

Природа духа-ребенка (предвоплощенного младенца) не очень ясно определена в традиционном фольклоре. Отвечая на прямой вопрос, большинство информаторов говорили, что они не знают, что это такое и как оно выглядит. Однако один-двое из них, кто, в силу высокого интеллекта, анализировал свои представления более детально и последовательно, говорилиu, что дух-ребенок похож на плод в матке, который — добавляли они — «выглядит как мышь». Томвайа Лаквабуло_рассказал, что предвошющенные младенцы выглядят как очень маленькие и вполне развитые дети и что иногда они очень красивы. Конечно, он должен говорить что-нибудь, так как, по его собственному признанию, он часто видел их на Туме. Даже наименование духов-детей не вполне определено. Иногда их называют waywaya (маленький ребенок, или плод), но иногда используется словоpwapwawa, которое, хотя оно почти синонимично waywaya, относится, возможно, скорее к уже родившемуся ребенку, чем к плоду или к предвоплощенному младенцу. Однако столь же часто о них говорят просто как о «детях» (gwadi; мн. ч.— gugwadi).

Мне говорили — хотя я так и не сумел полностью в этом удостовериться, — что существует магия, называемая kaykatuvilena kwega и совершаемая с помощью разновидности листа бетеля (kwegd) для того, чтобы вызвать беременность. Одна женщина в Иоуравоту, маленькой деревне близ Омараканы, знает эту магию, но, к сожалению, мне не удалось вступить с ней в контакт[57]. Таким образом, как это всегда бывает, когда определенное представление рассматривают под увеличительным стеклом детального исследования, проводимого на обширной территории, оно распадается на разнообразные и лишь отчасти согласующиеся элементы. Географические различия не полностью объясняют расхождения; не могут они быть отнесены и на счет особых социальных слоев, поскольку порой нестыковки встречаются в рассказе одного и того же человека. Например, Томвайа Лаква-було настаивал, что дети не могут путешествовать одни, а их должен перемещать и помещать в женщину воздействующий на них дух; тем не менее Томвайа сообщил мне, что плач детей-духов можно услышать на северном берегу близ Кайболы. Или, с другой стороны, мужчина из Киривины, который рассказал мне, как дух-ребенок может войти в женщину из черпака, сообщил также о более старшем духе, «дающем» этого ребенка. Такие нестыковки, возможно, являются результатом существования нескольких мифологических циклов, так сказать, встретившихся и пересекшихся в локусе упомянутого представления. Один из этих циклов содержит идею омоложения; другой — идею новой жизни, приплывающей по морю к острову; еще один — представление о том, что новый член семьи появляется как подарок от какого-то духа- предка.

Важно, однако, что по всем основным пунктам разные версии и описания согласуются, взаимно перекрывают и подкрепляют друг друга, и перед нами возникает сложная картина, которая, не будучи ясной в отдельных деталях, тем не менее четко очерчена, если смотреть на нее с некоторого расстояния. Таким образом, все духи омолаживаются; все дети представляют собой воплотившихся в них духов; целостность субклана сохраняется на протяжении всего цикла; реальной причиной деторождения служит инициатива, проявленная духами с Тумы.

Однако необходимо помнить, что представление о реинкарнации не относится к числу тех, что оказывают большое влияние на обычай и социальную организацию Тробрианских о-вов; скорее, это одна из тех доктрин, которые ведут тихое и пассивное существование в фольклоре и воздействуют на социальное поведение лишь в небольшой степени. Так, например, хотя тробрианцы твердо верят, что каждый дух превращается в еще не родившегося ребенка, а тот вслед за этим реинк^рнируется в человеческое существо, — тем не менее на протяжении всего этого процесса не сохраняется никакого осознания личной индивидуальности. То есть никто не знает, чьим воплощением является ребенок, кем он был в своем предыдущем существовании. Нет никаких воспоминаний о прошлой жизни на Туме или на земле. Любые распросы туземцев с очевидностью показывают, что вся эта проблема представляется им не относящейся к делу и совершенно неинтересной. Единственное признаваемое правило, руководящее этими превращениями, состоит в том, что целостность клана и субклана всегда сохраняется. Не существует моральных понятий вознаграждения или наказания, которые е бы входили в тробрианскую теорию реинкарнации, и нет обычаев или обрядов, связанных с ней или свидетельствующих о ней.

3. Незнание физиологического отцовства

Сочетание мистического и физиологического аспектов в представлении о беременности (возникновение ребенка на Туме и его путешествие на Тробрианы, последующие процессы в материнском теле, приток крови от живота к голове, а затем отлив от головы к животу) обеспечивает существование согласованной и самодостаточной, хотя и не всегда последовательной, теории о происхождении человеческой жизни. Оно также дает хорошее обоснование для существования матрилинии, так как весь процесс введения новой жизни в сообщество лежит между миром духов и женским организмом. Там нет места для какого бы то ни было физического отцовства.

Но существует другое условие, рассматриваемое туземцами как необходимое для зачатия и деторождения, условие, которое усложняет эту теорию и затуманивает четкий контур их представлений. Это условие касается сексуального контакта и ставит перед нами трудный и деликатный вопрос: действительно ли туземцы пребывают в полном неведении относительно физиологического отцовства? Не есть ли это, скорее, такой факт, который более или менее осознается, хотя, может быть, перекрывается и искажается мифологическими и анимистическими верованиями? Не есть ли это пример эмпирического знания, которым отсталое общество хотя и обладает, но никогда его не формулирует, поскольку оно слишком очевидно, чтобы нуждаться в точном определении, — в отличие от традиционной легенды, которая является основой их общественной структуры и тщательно воспроизводится как часть всего корпуса официальной догматики? Те факты, которые я готов представить, содержат недвусмысленный и решительный ответ на эти вопросы. Но не стану предвосхищать вывод, который, как мы увидим, будет действительно сформулирован самими туземцами.

Девственница не может зачать.

Традиция, распространенный фольклор, определенные аспекты обычаев и традиционного поведения учат туземцев этой простой физиологической истине. У них нет сомнения в ней, и из последующего изложения станет видно, что они способны формулировать эту истину выразительно и ясно.

Данное утверждение было высказано Нийовой, надежным информатором из Обураку: «Девственница не зачинает, потому что нет пути, чтобы детям пройти, а этой женщине зачать. Когда проход широко открыт, духи знают, они дают ребенка». Сказано вполне определенно; но перед этим во время того же сеанса общения тот же информатор детально описал мне, как дух кладет ребенка на голову женщине. Слова Нийовы, процитированные здесь дословно, подразумевают внедрение per vaginam. Ибена, умный старик из Касана'и, дал мне сходное объяснение — в действительности именно он впервые разъяснил мне, что девственность технически препятствует оплодотворениюпосредством духа. Его способ объяснения был графическим. Протянув свой сжатый кулак, он спросил: «Может что-нибудь войти?»; затем, разжав его, он продолжил: «Теперь это, конечно, легко. Вот так происходит, что bulabola (широкий проход) зачинает легко, а nakapatu (маленький или закрытый вход — девственница) не может этого сделать».

Я процитировал два этих высказывания in extenso[58], так как они выразительны и характерны; но это не единственные высказывания такого рода. Я получал большое число подобных заявлений, и все они выражали ту точку зрения, что дорога должна быть открыта для ребенка, но это не обязательно должно происходить вследствие сексуального контакта. Этот момент совершенно ясен. Вагина должна быть открыта, чтобы удалить физиологическое препятствие, называемое просто kalapatu (ее теснота). После того, как это однажды проделано (в норме - с помощью полового контакта), мужчине и женщине нет необходимости сходиться вместе, чтобы произвести ребенка.

Принимая во внимание, что в этих деревнях нет девственниц - так как каждый ребенок женского пола начинает свою половую жизнь очень рано, — можно только дивиться, как туземцы пришли к данному conditio sine qua поп[59]. К тому же, раз уж они зашли так далеко, трудно понять, почему они не продвинулись еще чуть-чуть и не уяснили оплодотворяющую силу семенной жидкости. Тем не менее есть много фактов, доказывающих, что они не сделали этого шага: так же несомненно, как они знают о необходимости механического открытия вагины, они не знают о производительной силе мужских выделений. И вот в ходе обсуждения мифологических рассказов о начале человеческого рода на земле (см. ниже, гл. XIII, разд. 5) и фантастических легенд о дальних странах, к изложению которых я сейчас перейду, мне стало понятно это тонкое и тем не менее важнейшее различие между механическим расширением и физиологическим оплодотворением; и таким образом для меня оказалось возможным поместить туземное представление о порождении потомства в соответствующий ему контекст.

Согласно туземной традиции, человечество возникло из-под земли, откуда некая пара - брат и сестра - появилась в нескольких конкретных местах. Согласно некоторым легендам, вначале появились только женщины. Часть моих комментаторов настаивала на этой версии: «Понимаешь, нас так много на земле, потому что вначале пришло много женщин. Если б там было много мужчин, нас было бы мало». Теперь независимо от того, сопровождал ее брат или нет, первую женщину всегда представляют рожающей детей без вмешательства мужа или какого-либо другого партнера мужского пола - но не без того, чтобы ее вагина была открыта какими-либо способами. В некоторых вариантах фольклорной традиции об этом ясно упоминается. Так, на острове Вакута есть миф, который повествует о том, как женщина-предок одного из субкланов подставила свое тело под падающий дождь и таким образом механически потеряла свою девственность. В наиболее важном тробрианском мифе женщина по имени Митигис или Болутуква, мать легендарного героя Тудавы, живет совершенно одна в гроте на берегу моря. Однажды она засыпает в своем скальном жилище, лежа под капающим сталактитом. Капли воды протыкают ее вагину и таким образом лишают ее девственности. Отсюда ее второе имя — Болутуква: bo — префикс женского рода; litukwa — капающая вода. В других мифах о происхождении способы проткнуть девственную плеву не упоминаются, но часто ясно указывается, что женщина-предок была без мужчины и потому не могла иметь сексуальных контактов. Когда же подробно распрашиваешь, как получалось, что женщины-предки рожали детей без мужчины, туземцы обычно упоминают, более или менее грубо или шутливо, некоторые средства для проделывания отверстия, которые могли бы быть легко использованы, и было очевидно, что ничего больше и не требовалось.

Перемещаясь в другое мифологическое измерение — в сегодняшние легенды о странах, лежащих далеко к северу, — мы обнаруживаем чудесную страну Кайталуги, населенную исключительно сексуально одержимыми женщинами[60]. Они так грубо распутны, что их неумеренность убивает каждого мужчину, случайно занесенного на их берега, и даже их собственные дети мужского пола никогда не достигают зрелости, поскольку еще до ее наступления их доводят до смерти сексуальным воздействием. Тем не менее эти женщины очень плодовиты и рожают много детей мужского и женского пола. Если туземца спросить, как такое может быть, как эти женщины беременеют, если там нет мужчин, он просто не сможет понять столь нелепого вопроса. Эти женщины, скажет он, уничтожают свою девственность всевозможными способами, если они не могут заполучить какого-нибудь мужчину, чтобы замучить его до смерти. И у них есть, разумеется, свой собственный baloma, чтобы приносить им детей.

 Я начал с этих мифических примеров, потому что они ясно демонстрируют точку зрения туземцев: необходимость в проделывании отверстия и отсутствие какого-либо представления об оплодотворяющей силе семени. Но имеется несколько убедительных сегодняшних примеров, которые показывают, что туземцы верят в то, что девушка может оказаться с ребенком и не имея предварительных сексуальных контактов. Так, есть некоторые женщины, столь уродливые и омерзительные, что никто не поверит, будто они могли иметь сексуальные отношения с кем-либо (разумеется, не считая тех немногих, кому лучше знать, но кто очень тщательно хранит молчание во избежание позора; см. гл. X, разд. 2). Тилапо'и, нынче — старуха, была известна своей безобразной внешностью в молодости. Она ослепла, была всегда почти безумной, и у нее было отталкивающее лицо и уродливое тело. Ее непривлекательность была настолько известна, что женщина стала субъектом поговорки: Kwoy Tilapo 7 («иметь связь с Тилапо'и»), — способ задеть человека, применяемый при поддразнивании (гл. XIII, разд. 4). В общем, она - бесконечный источник и средоточие всевозможных непристойных брачных шуток, основанных на предположении о невозможности быть любовником или мужем Тилапо'и. Меня снова и снова уверяли, что никто никогда не мог иметь интимной связи с ней. Тем не менее у этой женщины был ребенок, на что торжествующе указывали туземцы, когда я пытался убедить их, что произвести на свет детей можно только посредством полового сношения.

Кроме того, есть пример с Курайяной из Синакеты, женщиной, которую я никогда не видел, но которая, как мне говорили, была «так уродлива, что всякому мужчине было бы стыдно» иметь с ней интимную связь. Такое высказывание означает, что общественный позор даже более устрашающ, чем сексуальное отвращение; одновременно его слова показывают, что мой информатор был неплохим практическим психологом. Курайяна, настолько целомудренная, насколько можно быть таковой — если не по добродетели, то по нужде, — имела по меньшей мере шестерых детей, пятеро из которых умерли, а один до сих пор жив[61]. Альбиносы, будь то мужчины или женщины, рассматриваются как неподходящие для сексуальных контактов. Нет ни малейшего сомнения в том, что все туземцы действительно испытывают отвращение и неприятие в отношении этих несчастных существ, отвращение, совершенно понятное всякому, кто видел таких непигментированных туземцев (ем. илл. 38). Тем не менее отмечено несколько случаев, когда женщины-альбиносы произвели на свет многочисленное потомство. «Почему они забеременели? Потому ли, что совокупляются по ночам? Или потому, что baloma дал им детей?» Таков был убийственный довод одного из моих информаторов, поскольку первая возможность представлялась ему очевидно абсурдной.

Действительно, весь этот строй аргументов был мне представлен уже в одну из первых беседна эту тему, хотя подтверждающие данные на этот счет я получил в ходе последующих изысканий. Ведь в качестве средства проверить прочность их представлений я иногда заставлял себя решительно и агрессивно выступать в роли сторонника более правильной физиологической доктрины деторождения. В таких спорах туземцы обычно не только приводят позитивные примеры, вроде тех, что уже были упомянуты, — о женщинах, которые имели детей без каких бы то ни было половых отношений; но туземцы ссылаются и на столь же убедительные негативные примеры, то есть на множество случаев, когда у незамужней женщины обилие половых контактов, а детей нет. Этот довод повторяется снова и снова с особо выразительными конкретными примерами бездетных персон, известных своим распутством, или женщин, которые живут с одним белым торговцем, затем с другим, — и не имеют ни одного ребенка.

4. Доказательства: слова и дела

Хотя я никогда не боялся использовать наводящий вопрос или выявлять точку зрения туземцев, оспаривая ее, я был несколько удивлен тем горячим протестом, который вызывала защита мной физиологического отцовства. Лишь в конце моего пребывания на Тробрианских о-вах я выяснил, что был не первым, кто критиковал эту область туземных представлений: мне предшествовали учителя-миссионеры. Я говорю главным образом о цветных учителях, так как не знаю, какой позиции придерживались те один-два белых человека, кто возглавлял миссию до моего приезда, а те, кто прибывал на острова в то время, когда я там находился, занимали должность лишь на короткий срок и не вдавались в подобные детали. Но все мои туземные информаторы подтверждали тот факт - едва я обнаружил его, - что доктрина и идеал Отцовства, а также все, что способствует их укреплению, пропагандируется цветными христианскими учителями.

Мы должны понимать, что главный догмат о Боге-отце и Боге-сыне, жертвоприношении одного лишь Сына и сыновней любви человека к своему Создателю не срабатывает в матрилинейном обществе, где отношения между отцом и сыном в соответствии с племенным законом строятся как отношения двух чужаков, где всякая личная близость между ними отрицается и где все семейные обязательства ассоциируются с материнской линией. Не стоит удивляться поэтому, что среди основных истин, внушаемых христианскими проповедниками, должно присутствовать понятие Отцовства. В противном случае догмат о Троице нужно было бы перевести в матрилинейные термины, и нам пришлось бы говорить о Ъоте-kadala (брате матери), Боге-сыне сестры и божественном baloma (духе). Однако миссионеры, отказавшись от преодоления доктриналь-ных сложностей, ревностно занимаются пропагандой сексуальной морали, как мы ее понимаем, когда представление о том, что половой акт влечет за собой серьезные последствия для семейной жизни, совершенно обязательно. Более того, вся христианская мораль в целом твердо ассоциируется с институтом патрилиней-ной и патриархальной семьи, с отцом-прародителем и хозяином дома. Коротко говоря, религия, сущность догматов которой основана на святости отношения между отцом и сыном, а мораль целиком и полностью зависит от сильной патриархальной семьи, — эта религия должна, безусловно, предваряться утверждением отцовских отношений, демонстрацией того, что она имеет естественную основу. Лишь во время моей третьей экспедиции на Новую Гвинею я обнаружил, что туземцы были несколько раздражены тем, что им проповедуют «нелепости», и что я, как правило, столь «немиссионерски» настроенный, занимаюсьтеми же пустыми спорами.

Когда я это выяснил, я стал называть правильную физиологическую точку зрения «болтовней миссионеров» и провоцировать туземцев на комментарии или возражения. Таким способом я получил некоторые из собранных мной наиболее надежных и ясных формулировок, из которых я выберу несколько. Мотаго'и, один из наиболее толковых моих информаторов, отвечая на несколько высокомерно построенное утверждение, что миссионеры были правы, воскликнул: «Gala wala! Isasopasi: yambwata yambwata Вовсе нет! Они лгут: всегда всегда nakubukwabuya /потопа ikasewo незамужние девушки семенная жидкость полон до краев litusi gala». дети их нет. Это можно перевести примерно так: «Вовсе нет, миссионеры ошибаются: незамужние девушки постоянно имеют половые отношения, они фактически переполнены семенной жидкостью и тем не менее не имеют детей».

Здесь в краткой и живописной манере Мотаго'и выражает ту точку зрения, что, в конце концов, если бы сексуальные отношения были причинно связаны с производством детей, то именно у незамужних девушек было бы тогда много детей, потому что они ведут намного более интенсивную сексуальную жизнь, чем замужние женщины, - трудноразрешимое противоречие, которое действительно имеет место, как мы позже увидим, но которое наш информатор слегка преувеличивает, так как незамужние де-вушки-таки беременеют, хоть и значительно менее часто, чем могли бы ожидать те, кто придерживается «миссионерских взглядов». Будучи спрошенным в ходе той же самой дискуссии: «В чем же тогда причина беременности?», — он ответил: «Кровь на голове делает ребенка. Семенная жидкость не делает ребенка. Духи приносят в ночное время младенца, кладут на голову женщине — это делает кровь. Потом, после двух или трех месяцев, когда кровь [то есть менструальная кровь] не выходит, они знают: "О, я беременна!"»

Один информатор в Тейяве в ходе подобного же разговора высказал несколько утверждений, из которых я привожу два наиболее непосредственных и убедительных. «Одно лишь совокупление само по себе не может произвести ребенка. Ночь за ночью, годами, девушки совокупляются. Никакой ребенок не приходит». В этом мы опять видим то же доказательство от эмпирической очевидности: большинство девушек, несмотря на свою неутомимость в сексуальных отношениях, не рожают детей. В другом высказывании тот же информатор заявил: «Они говорят, что семенная жидкость делает ребенка. Ложь! На самом деле духи приносят [детей] в ночное время». Мой любимый информатор в Омаракане, Токулубакики, на честность, доброжелательность и хладнокровную рассудительность которого я всегда мог положиться, когда хотел окончательно проверить свою информацию, дал ясную, хотя и несколько раблезианскую формулировку туземной точки зрения:«Takayta itokay vivila italagila Мы совокупляемся она поднимается женщина она вытекает тотопа — iwokwo». семенная жидкость — это закончилось.

Другими словами, после того, как следы сексуальных отношений устранены, нет никаких дальнейших последствий. Эти высказывания вполне определенны, как и те, что были процитированы ранее; но, в конце концов, некое мнение — это просто теоретическое выражение представления, глубина и проность которого лучше всего могут быть проверены исследованием поведения. Для туземца Южных морей, как и для европейского крестьянина, его домашние животные, то есть его свиньи — наиболее ценимые и заботливо выращиваемые члены домохозяйства. И если где и проявляется его горячее и неподдельное рвение, так это в заботе о благополучии и качестве его животных. Туземцы Южных морей страстно желают иметь хороших, сильных и здоровых свиней, причем свиней хорошей породы.

Основное различие, которое они проводят в вопросе о качестве, — это различие между дикими, или кустарниковыми, свиньями и ручными деревенскими свиньями. Деревенская свинья считается большим лакомством, тогда как мясо кустарниковой свиньи является одним из строжайших табу для людей высокого ранга в Киривине, и нарушение его они воспринимают с неподдельным ужасом и отвращением. Тем не менее они позволяют домашним свиньям-самкам бродить по окрестностям деревни и по кустарникам, где те легко могут спариваться с кустарниковыми свиньями-самцами. Кроме того, они кастрируют всех свиней-самцов в деревне с целью улучшить их состояние. Таким образом, всё потомство на самом деле обязано своим происхождением диким кустарниковым производителям. Однако у туземцев нет ни малейшего подозрения на этот счет. Когда я сказал одному из вождей: «Вы едите отпрыска кустарникового кабана», — он просто воспринял это как дурную шутку, так как смеяться над поеданием кустарниковой свиньи вовсе не считается хорошим вкусом среди тробрианцев высокого ранга и положения. Но он совсем не понял, что я на самом деле имел в виду.

В одном случае, когда я прямо спросил, как размножаются свиньи, ответ был такой: «Свинья-самка дает приплод сама по себе», — что, возможно, означает лишь то, что нет никаких baloma, участвующих в размножении домашних животных. Когда я провел параллели и предположил, что маленьких свинок приносят их собственные baloma, туземцев это не убедило, и было очевидно, что ни их собственное любопытство, ни опыт традиции не приводят к тому, чтобы они озаботились вопросом, как размножаются свиньи.

Очень важным было заявление, высказанное мне Мотаго'и: «Всем свиньям-самцам мы отрезаем тестикулы. Они совокупляться нет. Однако самки приносят потомство». Таким образом, он не принимал во внимание возможность дурного поведения кустарниковых кабанов и приводил кастрацию домашних самцов как окончательное доказательство того, что половые отношения не имеют никакого касательства к размножению. В другом случае я привел пример с единственной парой коз на архипелаге — самцом и самкой, — которых один торговец недавно завез. Когда я спросил, родит ли самка хоть одного детеныша, если самца забьют, в ответе не было никаких колебаний: «Из года в год она будет приносить потомство». Таким образом, они твердо убеждены в том, что если самка какого-либо животного полностью отделена от всякого самца того же вида, это никоим образом не помешает ее плодовитости. Другой перекрестной проверкой стал недавний ввоз европейских свиней. В честь первого человека, который их привез, покойного Мика Джорджа, греческого торговца и поистине гомеровского типа, туземцы назвали их bulukwa Miki (Микины свиньи) и в обмен на одну из них дают от пяти до десяти своих свиней. Однако когда они получают такую свинью, то не предпринимают ни малейших усилий для того, чтобы случить ее с самцом той же высшей породы, хотя легко могли бы это сделать. В одном случае, когда у них было несколько маленьких поросят европейской породы и они кастрировали всех самцов, белый торговец разбранил их и сказал, что, поступив подобным образом, они испортили всю породу. Но их просто невозможно было заставить понять это, и по всему дистрикту они по-прежнему позволяли своим ценным европейским свиньям вступать в неподобающие связи.

В уже цитированной статье из «Журнала Антропологического института» за 1916 г. я дословно привел одну реплику о свиньях, сделанную ранее в ходе моей полевой работы одним из моих информаторов: «Они совокупляются, совокупляются, вскорости самка родит». Мой комментарий был таким: «Таким образом, здесь совокупление выступает как и 'ula (причина) беременности». Но подобное мнение, даже в смягченной форме, неверно.

На самом деле во время моей первой поездки на Тробрианы, после которой была написана эта статья, я никогда не вникал глубоко в проблему размножения животных. Приведенное выше выразительное туземное высказывание не может — в свете последующей, более полной информации — интерпретироваться как содержащее какое-то знание о реальном размножении свиней. В данном случае оно означает только, что животные нуждаются в вагинальном расширении точно так же, как и человеческие существа. Оно означает, наряду с этим, что, согласно туземной традиции, животные не являются в этом отношении (как и во многих других) субъектом тех же причинных связей, что свойственны человеку. У людей причиной беременности являются духи; у животных — так происходит, и все. Кроме того, если все человеческие хвори тробрианцы приписывают колдовству, то в случае с животными болезнь — это просто болезнь, и все. Люди умирают по причине очень сильной вредоносной магии, а животные — просто умирают, и все. Но было бы совершенно неверно интерпретировать это как свидетельство того, что в случае с животными туземцы знают естественные причины зачатия, болезни и смерти, тогда как в отношении человека они стирают из памяти эти знания посредством анимистической надстройки. Истинная суть данной точки зрения туземцев состоит в том, что они так погружены в людские дела, что выстраивают особую традицию для всего, что является жизненно важным для человека; в то же время в том, что касается животных, вещи принимаются такими, каковы они есть, без какой-либо попытки истолкования, а также без какого-либо проникновения в истинный порядок вещей в природе.

Их отношение к своим собственным детям также говорит о незнании ими какой-то причинной связи между соитием и последующей беременностью. Мужчина, жена которого зачала во время его отсутствия, обычно бодро принимал и это событие, и этого ребенка, и не видел совершенно никаких оснований для того, чтобы подозревать ее в супружеской неверности. Один из моих информаторов рассказывал мне, что после более чем годового отсутствия он вернулся и обнаружил дома новорожденного ребенка. Он привел это сообщение как иллюстрацию и окончательное доказательство истинности того, что сексуальные отношения не имеют никакого касательства к зачатию. А следует напомнить, что ни один туземец никогда бы не стал участвовать в разговоре, который хоть в малейшей степени мог коснуться темы верности его жены. Вообще, никогда не делается никаких намеков на ее сексуальную жизнь — в прошлом или в настоящем. С другой стороны, ее беременность и рождение ею детей обсуждаются свободно.

Есть и другой случай: когда один туземец с маленького острова Китава, вернувшись после двухлетнего отсутствия и обнаружив дома ребенка нескольких месяцев отроду, был совершенно удовлетворен этим и абсолютно не понимал насмешек и нескромных намеков некоторых белых людей в отношении добродетельности его жены. Мой друг Лайсета, великий мореплаватель и чародей из Синакеты, в молодости провел долгое время на островах Амфлетт. По возвращении он нашел двух детей, которых его жена родила в его отсутствие. Он очень любит и их, и свою жену. И когда я обсуждал эту тему с другими, высказывая предположение, что по крайней мере один из этих детей может быть не его ребенком, мои собеседники не понимали, что я имею в виду.

Из этих примеров мы видим, что дети, родившиеся в браке во время продолжительного отсутствия мужа, тем не менее обычно признаются им своими детьми, то есть находящимися с ним в социальном отношении «ребенок — отец». Поясняющим примером здесь служат истории с детьми, родившимися вне брака, но тем не менее в период связи, столь же исключительной, что и брак. В этом случае физиологический отец обычно для нас очевиден, тем не менее тробрианец, как правило, не признает таких детей своими, и, более того, поскольку для девушки позорно рожать детей до замужества, он может и отказаться на ней жениться. У меня есть хороший тому пример: Гомайа, один из моих первых информаторов, которого мы уже знаем (гл. IV, разд. 6), имел связь с девушкой по имени Иламвериа (илл. 39). Они жили вместе и собирались пожениться, но она забеременела и родила девочку, после чего Гомайа ее оставил. Он был полностью уверен, что у нее никогда не было никаких отношений с другим парнем, так что если бы ему в голову пришел вопрос о физиологическом отцовстве, он принял бы этого ребенка как своего и женился на матери малышки. Но, в соответствии с туземной точкой зрения, он просто не вникал в вопрос отцовства: достаточно было того, что имело место добрачное материнство.

Таким образом, по отношению к детям, родившимся у замужней женщины, ее муж является отцом ex offlcio, однако в случае с незамужней матерью «у ребенка нет отца». Отец определяется социально, и для того, чтобы могло иметь место отцовство, должен иметь место брак. И, согласно традиционному мнению, наличие незаконнорожденных детей, как мы уже сказали, считается неприличным для их матери. Конечно, в такого рода осуждении нет какого-то понятия сексуальной вины, но для туземца делать что-то плохое — это просто поступать вопреки обычаю. А для незамужней девушки не в обычае иметь маленьких детей, хотя вполне в обычае для нее иметь столько сексуальных отношений, сколько ей нравится. Когда туземцев спрашивают, почему это считается дурным, они обычно отвечают:

«Ре/а gala tamala, gala taytala bikopo ».

«Потому что нет отец его, нет мужчина [который] мог бы держать [его] на руках».

«Потому что нет отца для этого ребенка, нет мужчины, чтобы держать его на руках». В этом выражении правильное значение термина «tamala» ясно выражено: это муж матери, мужчина, роль и обязанность которого состоят в том, чтобы держать ребенка на руках и помогать женщине растить его и воспитывать.

5. Дети без отцов в матрилинейном обществе

Похоже, здесь самое подходящее место сказать об очень интересной проблеме незаконнорожденных детей, или, как туземцы это называют — «детей, рожденных незамужними девушками», «детей без отцов». Некоторые вопросы, без сомнения, уже возник- ли у читателя. Если имеет место так много сексуальной свободы, разве не должно большое число детей рождаться вне брака? Если это не так, то какими средствами предохранения располагают эти туземцы? Если же это так, то как они обходятся с этой проблемой, каково положение незаконнорожденных детей? Что касается первого вопроса, то очень важно отметить, что незаконнорожденные дети — редки. Похоже, что девушки остаются бесплодными в течение всего периода их свободы, который начинается, когда они еще маленькие дети, и продолжается до их выхода замуж; когда они состоят в браке, они беременеют и рожают, порою весьма обильно. Я выражаюсь осторожно о количестве незаконнорожденных детей, так как в большинстве случаев весьма трудно удостоверить даже сам этот факт. Иметь добрачных детей, как я уже говорил, в силу деспотического правления догмы и обычая считается достойным порицания. Таким образом, вследствие деликатности по отношению к присутствующим, по соображениям семейных интересов или местной гордости существование таких детей неизменно скрывается. Этих детей часто усыновляют какие-нибудь родственники, и гибкость терминов родства делает очень трудным различение между настоящими и усыновленными детьми. Если женатый мужчина говорит: «Это мой ребенок», — это вполне может быть незаконнорожденное дитя сестры его жены. Так что даже в хорошо знакомой общине об этом предмете можно судить лишь приблизительно. Мне удалось выявить примерно дюжину незаконнорожденных детей, генеалогически зафиксированных на Тробрианских о-вах, или около одного процента. Сюда не включены незаконнорожденные дети уродливых и бесформенных женщин или женщин-альбиносов, о которых говорилось выше, поскольку никто из них не фигурировал в зафиксированных мной генеалогических схемах.

Таким образом, встает вопрос: почему там так мало незаконнорожденных детей? На эту тему я могу говорить лишь предположительно, и я чувствую, что моя информация, возможно, совсем не так полна, как могла бы быть, если бы я сосредоточил на этом больше внимания. Одну вещь я могу сказать с полной уверенностью: на Тробрианах не известны никакие предохранительные средства любого рода, и нет ни малейшего понятия о них. Это, конечно, совершенно естественно. Раз производительная сила семенной жидкости неизвестна, раз она считается не только безвредной, но и благотворной, то туземцам нет никаких причин мешать ей свободно изливаться в половые органы, для смазки которых она предназначена. В самом деле, любое предположение о неомальтузианских приспособлениях заставляет тробрианцев содрогаться или смеяться — в зависимости от их настроения или темперамента. Они никогда не практикуют coitus interruptu&9 и в еще меньшей степени имеют представление о химических или механических способах предохранения.

Однако если в этом пункте я совершенно уверен, то говорить с такой же убежденностью об абортах не могу, хотя, возможно, они и не практикуются в сколько-нибудь широких масштабах. Я могу сразу сказать, что туземцы, когда обсуждаешь с ними эту тему, не испытывают ни страха, ни стеснения, так что здесь не может возникать вопроса о каких-либо трудностях при выяснении положения дел в данной сфере по причине замалчивания или утаивания. Мои информаторы говорили мне, что существуют магические приемы для вызывания преждевременных родов, но мне не удалось обнаружить ни конкретных случаев, когда бы они совершались, ни заклинаний или обрядов, которые при этом используются. Некоторые из лекарственных растений, применяемые в такого рода магии, мне называли, но я уверен, что ни одно из них не обладает какими-либо физиологическими свойствами. Аборт с помощью механических средств представляется в конечном счете единственным эффективным способом, практикуемым с целью контролировать рост населения, и нет сомнения в том, что даже он не используется в широких масштабах.

Таким образом, проблема остается. Может ли существовать какой-то физиологический закон, который делает зачатие менее вероятным, если женщины начинают свою половую жизнь в более юном возрасте, ведут ее неутомимо и свободно меняют своих любовников? Конечно, на это нельзя ответить здесь, так как это чисто биологический вопрос; но подобного рода решение проблемы представляется единственно возможным, если только я не упустил какого-то очень важного этнологического ключа к разгадке. Я, как и говорил, никоим образом не считаю, что мои изыскания в этой сфере — окончательны.

Забавно обнаружить, что обычный белый, постоянно живущий на Тробрианских о-вах или заехавший сюда на время, глубоко интересуется этим и только этим предметом из всех этнологических проблем, открытых для его рассмотрения. Существует представление, распространенное среди белых жителей восточной части Новой Гвинеи, что тробрианцы располагают некими таинственными и могущественными средствами предохранения или абортов. Это представление, несомненно, объясняется теми удивительными и озадачивающими фактами, о которых мы только что говорили. Оно усиливается недостаточным знанием и склонностью к преувеличениям и сенсациям, столь характерной для грубого европейского сознания. У меня было несколько примеров такого недостаточного знания; ведь каждый белый человек, с которым я говорил на этот сюжет, считал необходимым начать с догматического утверждения о том, что у незамужних тробри-анских девушек никогда не бывает детей, исключая тех, кто живет с белыми торговцами, — тогда как, как мы видели, незаконнорожденные дети там зафиксированы. Столь же неверной и фантастической является вера в таинственные противозачаточные средства, о которых даже самые старые резиденты, твердо убежденные в их существовании, не могут сообщить никаких реальных сведений. Это, похоже, пример хорошо известной истины, состоящей в том, что более высокая раса, находящаяся в контакте с более низкой, склонна наделять представителей последней таинственными демоническими способностями.

Возвращаясь теперь к вопросу о «детях без отцов», мы обнаруживаем у тробрианцев сложившееся общественное мнение в отношении незаконнорожденных, мнение, доходящее почти до уровня нравственного закона. В нашем собственном обществе мы глубоко разделяем это мнение, но у нас оно связывается с суровым моральным осуждением нецеломудренного поведения. Если не на практике, то по крайней мере в теории мы осуждаем плоды сексуальной аморальности из-за причины, а не из-за следствия. Наш силлогизм выглядит следующим образом: «Все половые отношения вне брака плохи; беременность вызвана половыми отношениями; следовательно, все незамужние беременные девушки — плохие». Таким образом, когда мы обнаруживаем, что в другом обществе последняя часть силлогизма подтверждается, мы тут же приходим к выводу, что таковы и другие его части, особенно средняя. То есть мы предполагаем, что туземцы осознают физиологическое отцовство. Однако нам известно, что первое утверждение силлогизма не принимается на Тробрианских о-вах, так как половые отношения вне брака совершенно не осуждаются здесь, если только не оскорбляют какие-то особые табу, связанные с супружеской неверностью, а также экзогамией и инцестом. Поэтому средняя часть силлогизма не может служить связующим звеном, и тот факт, что туземцы согласны с завершающей частью, совсем не доказывает, что они знают об отцовстве. Я развил данный пункт довольно подробно, потому что это характерный пример того, насколько сложно освободиться от наших собственных ограниченных способов думать и чувствовать и от наших собственных жестких структур социальных и моральных предубеждений. И хотя сам я должен был бы быть настороже, чтобы не попадать в такого рода западни, и хотя к тому времени я уже был знаком с тробрианцами и их способами мышления, тем не менее, ясно представляя себе их неодобрительное отношение к внебрачным детям, я проделал все эти ошибки аргументации, прежде чем более полное знакомство с фактами заставило меня исправить их.

Рождение детей незамужними девушками — позор; бесплодие замужних женщин - несчастье. Один и тот же термин nakarige (па - префикс женского рода, karige - умирать) используется для обозначения и бесплодной женщины, и бесплодной свиньи. Но само по себе это обстоятельство не позорит женщину, оказавшуюся в таком положении, и никак не принижает ее социальный статус. У самой старой жены То'улувы, Бокуйобы, нет детей, но тем не менее она занимает главное место среди его жен, поскольку это обусловлено ее возрастом. Точно так же слово nakarige не считается неделикатным; бесплодная женщина, как правило, использует его, когда говорит о самой себе, а в ее присутствии и другие люди могут называть ее так. Тем не менее плодовитость замужней женщины рассматривается как достоинство. Прежде всего это затрагивает ее материнских родственников и является для них делом огромной важности (см. гл. I, разд. 1). «Родственники радуются, потому что их тела становятся более сильными, когда одна из их сестер или племянниц имеет много детей». Формулировка этого высказывания выражает интересное понятие коллективного кланового единства, члены которого не только одной плоти, но и почти что составляют единое тело (см. гл. VI и XIII, разд. 5).

Снова возвращаясь к основному направлению нашего разговора, следует отметить, что презрительное и неодобрительное отношение к рождению вне брака в высшей степени социально значимо. Давайте еще раз вдумаемся в это интересное и странное сочетание фактов: физическое отцовство неизвестно, тем не менее отцовство в социальном смысле считается необходимым, и «ребенок без отца» рассматривается как некая аномалия, противоречащая нормальному ходу событий и потому достойная порицания. Что это означает? Общественное мнение, основываясь на традиции и обычае, провозглашает, что женщина не должна становиться матерью до замужества, хотя и может пользоваться сек- суальной свободой в той степени, в какой ей это нравится, и без каких-либо ограничений со стороны закона. Это означает, что мать нуждается в защите и обеспечении ее экономических потребностей. У нее есть один-естественный господин и защитник — брат, но он не в состоянии присматривать за ней во всех делах, где ей требуется опека.

Согласно туземным понятиям беременная женщина должна на определенной стадии воздерживаться от всех половых контактов и «отвернуть свои мысли от мужчин». Кроме того, она нуждается в мужчине, который примет на себя все сексуальные права по отношению к ней, но, начиная с определенного момента, будет воздерживаться от осуществления даже своих собственных привилегий, станет оберегать ее от каких-либо посягательств и следить за ее собственным поведением. Брат не может все это делать, потому что, в силу строгого табу на отношения брата и сестры, он должен тщательно избегать даже мысли о чем-то, что имеет отношение к сексуальной жизни его сестры. К тому же существует обязанность для мужчины нести вахту при ней во время родов и «принять ребенка в руки», как выражаются туземцы в этой связи. В дальнейшем обязанность данного мужчины состоит в том, чтобы участвовать во всех нежных заботах, полагающихся ребенку (см. гл. I, разд. 1 и 3; гл. XIII, разд. 6).

Только когда ребенок подрастает, мужчина отказывается от большей части своей власти и передает ее брату своей жены, удерживая некоторую ее долю в отношении детей женского пола, когда дело доходит до их замужества (см. выше, гл. ГУ). Таким образом, роль, исполняемая мужем, строго определена обычаем и считается социально необходимой. Женщина с ребенком, но без мужа представляет собой неполную и аномальную группу. Неодобрительное отношение к незаконнорожденному ребенку и его матери есть частный случай общего неодобрительного отношения ко всему, что не согласуется с обычаем и противоречит принятым социальным моделям и традиционной племенной организации. Семья, состоящая из мужа, жены и детей, есть стандарт, предписанный племенным законом, который определяет также функции составляющих еечастей. Поэтому неправильно, если одного из членов этой группы будет не хватать.

Итак, хотя туземцы пребывают в неведении относительно какой бы то ни было физиологической необходимости в наличии мужчины в составе семьи, они рассматривают его как совершенно необходимого в социальном смысле. Это очень важно. Отцовство, неизвестное в его полном биологическом значении, столь привычном нам, поддерживается тем не менее социальной догмой, которая гласит: «Каждая семья должна иметь отца; женщина должна выйти замуж, прежде чем она может иметь детей; в каждом домохозяйстве должен быть мужчина».

Институт отдельной семьи, таким образом, прочно покоится на твердом осознании ее необходимости, что вполне совмещается с абсолютным незнанием ее биологических основ. Социальная роль отца установлена и определена обществом без какого-либо признания его физиологической роли.

6. Социальное отцовство и его необычные претензии

Любопытная ситуация с двойным влиянием — и матрилинейным, и патриархальным, — которое представлено соответственно братом матери и отцом, есть один из лейтмотивов первого акта троб-рианской племенной жизни. Здесь мы подошли к самой сердцевине проблемы, ибо внутри описанной социальной схемы, с ее жесткими табу в отношениях брат — сестра и с ее неведением физического отцовства, мы видим две ест ственные сферы влияния, оказываемого мужчиной на женщину (см. гл. I, разд. 1 и 2): одна — это сфера секса, от которой брат совершенно отлучен и где влияние мужа является преобладающим; другая — сфера, в которой естественные интересы кровного родства могут быть защищены надлежащим образом только тем, в ком течет та же кровь. Эта последняя есть сфера брата матери. Вследствие неспособности брата контролировать главное в жизни женщины — ее секс — или даже приближаться к этому в качестве стороннего наблюдателя в системе матрилинии остается широкая брешь. Через эту брешь муж и внедряется в закрытый круг семьи и домохозяйства и однажды полностью обосновывается в доме. Со своими детьми он оказывается связан прочнейшими личными узами; над своей женой он приобретает исключительные сексуальные права и разделяет с ней большую часть домашних и хозяйственных забот.

На явно неблагоприятной почве строгой матрилинейности, с ее отрицанием каких-либо связей с отцом по рождению, с ее утверждением, что отец не имеет отношения к потомству, возникают определенные верования, представления и привычные нормы, которые протаскивают в цитадель материнского права крайние патрилинейные принципы.Одно из этих представлений относится к разряду, так широко встречающемуся в сладострастных любительских описаниях жизни дикарей и сразу поражающему нас как поистине дикарское — настолько однобоким, искаженным и эксцентричным оно выглядит. Я имею в виду их представление о сходстве между родителями и потомством. То, что в цивилизованном обществе это является излюбленной темой сплетен по поводу детей, в комментариях не нуждается. В матрилинейном же обществе, таком, как тробрианское, где все материнские родственники считают, что они составляют «одно тело», а отец — «чужак», мы бы не сомневались, предполагая, что сходство лицом и телом должно прослеживаться аборигенами только в рамках материнской семьи. Однако на деле все обстоит наоборот, и об этом говорится с крайне сильным общественным напором. То, что дитя никогда не похоже на свою мать, на кого-либо из своих братьев и сестер или на кого-то из материнских родичей, — это не только семейная догма, так сказать; даже намёк на какое-то сходство подобного рода есть крайне дурное поведение и большое оскорбление. Напротив, иметь сходство с отцом — естественно, правильно и приличествует как мужчине, так и женщине.

Я был приобщен к этому правилу savoir vivre[62] обычным способом — совершив faux pas[63]. Один из моих телохранителей в Ома-ракане, по имени Морадеда, был наделен своеобразными внешними чертами, которые поразили и очаровали меня с первого взгляда, так как имели странное сходство с австралийским аборигенным типом: волнистые волосы, широкое лицо, низкий лоб крайне широкий нос с сильно опущенной переносицей, большой рот с выступающими губами, выдающийся вперед подбородок. Однажды я был поражен внешностью абсолютного двойника Морадеды и спросил о его имени и месте жительства. Когда мне сказали, что он был старшим братом моего друга, живущим в отдаленной деревне, я воскликнул: «А, точно! Я спросил о вас потому, что ваше лицо похоже - похоже на лицо Морадеды». Тут над всем собранием сразу повисла такая тишина, что я испугался.

Мужчина повернулся и ушел, а часть присутствующих отвернулась с полусмущенными- полуоскорбленными лицами и вскоре разошлась. Мои надежные информаторы потом рассказали мне, что я нарушил обычай, я сделал то, что называется taputaki migila — устойчивое выражение, относящееся только к данному действию, которое можно перевести так: «Пачкать-сравнивая-с-родственником-его-лицо» (см. гл. XIII, разд. 4). Больше всего в этом разговоре меня удивило то, что, несмотря на поразительное сходство между двумя братьями, мои информаторы отказывались его признать. Фактически они считали, что никто даже предположительно не может походить на своего брата или, коли на то пошло, на любого материнского родича. Я совершенно рассердил моих информаторов, которые были недовольны тем, что я спорил и даже, более того, приводил случаи очевидного сходства между двумя братьями, вроде того, что существует между Намва-ной Гуйа'у и Иобуква'у (илл. 40).

Этот случай научил меня никогда не намекать на такого рода сходство в присутствии людей, которых это касается. Но в дальнейшем я тщательно выяснял этот предмет со многими туземцами в ходе общих разговоров. Я обнаружил, что каждый житель Тробриан, наперекор всякой очевидности, стойко отрицает возможность сходства между матрилинейными родственниками. Тробрианец просто раздражается и оскорбляется, когда ему предоставляют разительные примеры его неправоты — точно так же, как в нашем собственном обществе мы раздражаем ближайшего соседа, если приводим ему очевидную истину, которая противоречит взлелеянному им мнению на тему политики, религии или морали, а еще того хуже, если она идет вразрез с его личными интересами.Тробрианцы утверждают, что упоминание о вышеуказанном сходстве может быть сделано лишь для того, чтобы оскорбить человека. Действительно, выражение migim lumuta («твое лицо твоей сестры») есть устойчивая бранная формула, указывающая, между прочим, на худший вариант родственного сходства. Это выражение считается таким же бранным, как «имей половые отношения с твоей сестрой». Но по мнению тробрианца, ни один нормальный и приличный человек, будучи в здравом уме и спокойном состоянии духа, не способен поддерживать столь возмутительную мысль, будто кто-то может хоть в малейшей степени походить на свою сестру (см. гл. XIII, разд. 4).

 Еще более примечательна вторая часть этой социальной догмы, а именно — что каждый ребенок похож на своего отца. Такое сходство всегда предполагается, и утверждается, что оно существует. Там, где оно реально обнаруживается хотя бы в малой степени, к нему привлекается постоянное внимание как к чему-то такому, что красиво, хорошо и правильно. Мне часто указывали, как сильно тот или иной сын То'улувы, вождя Омараканы, похож на своего отца, и старик особенно гордился сходством (более или менее воображаемым) со своим последним сыном Дипа-пой (см. илл. 41). Главным образом это касалось пяти его любимых сыновей, и Кадамвасила о каждом из них говорила, что он — вылитый отец. Когда же я указывал, что это «сходство» с отцом подразумевает сходство с кем угодно, подобная ересь с негодованием отвергалась. Существуют также определенные обычаи, в которых воплощен этот догмат о патрилинейном сходстве. Так, обычно после смерти мужчины его родичи и друзья время от времени приходят навестить его детей, чтобы «увидеть его лицо в их [лицах]». Они вручают им подарки и сидят, глядя на детей и плача. Говорят, что это для того, чтобы облегчить боль души, потому что в детях они вновь видят образ покойного. Как туземцы воспринимают несовместимость этой догмы с матрилинейной системой?

Когда их спрашивают, они обычно говорят: «Да, материнские родственники суть одна плоть. Но похожих лиц у них нет». Когда вы вновь спрашиваете, почему так происходит, что люди похожи на своего отца, который является им чужим и не имеет ничего общего с формированием их тела, то у них есть стереотипный ответ: «Происходит сгущение лица ребенка, потому что он всегда лежит с ней, они сидят вместе». В тех ответах, которые я получал, выражение kuli (сгущаться, формироваться) использовалось постоянно. И это не просто личное мнение моих информаторов, а утверждение, выражающее общественную доктрину относительно того, как влияет отец на внешность ребенка. Один из информаторов объяснил мне это более точно, протянув ко мне руки раскрытыми ладонями вверх: «Положи немного мягкой массы (sesd) сюда, и она примет форму руки. Таким же образом муж остается с женщиной, и ребенок приобретает форму». Другой мужчина мне сказал: «Всегда мы даем пищу из своей руки ребенку поесть, мы даем плод и лакомство, мы даем бетелевый орех. Это делает ребенка таким, как он есть». Кроме того, я обсуждал с моими информаторами феномен смешанной расы — детей белых торговцев, женатых на туземных женщинах. Я указывал на то, что некоторые из них похожи на туземцев намного больше, чем на европейцев. Мои собеседники вновь просто отрицали это, упорно утверждая, что у всех детей, о которых идет речь, лица белых людей, и представляли это как еще одно доказательство в свою пользу. Не было никакого способа поколебать их убежденность или смягчить неприятие ими той мысли, что человек может быть похожим на свою мать или ее родственников,— мысли, осужденной традицией и добрыми нравами племени.

Таким образом, мы видим, что была введена искусственная физическая связь между отцом и ребенком и что в одном важном пункте эта связь затмевает матрилинейную. Ведь физическое сходство — это очень сильные эмоциональные узы между двумя людьми, и их прочность едва ли уменьшится, если сходство приписать не физиологической, а социальной причине, то есть продолжительному общению между мужем и женой. Я должен отметить еще одно важное утверждение относительно отцовских прав в этом матрилинейном обществе, утверждение, имеющее чисто социальную и экономическую природу. То, что в социальной и экономической сферах имеет место компромисс между двумя принципами — матрилинейностью и влиянием отца, — мы уже видели, но здесь стоит вновь коротко изложить их и назвать наиболее характерные черты.

Матрилинейный принцип поддерживается наиболее жесткими законами племенного права. Эти законы декретируют безусловно, что ребенок должен принадлежать семье, субклану и клану своей матери. Менее безусловно, но тем не менее весьма строго они ре- гулируют членство в деревенской общине и должность колдуна. Кроме того, они закрепляют все наследование земли, все привилегии и имущество за материнской линией.

Но здесь уже ряд обычаев и правил допускают если не отклонение, то по меньшей мере компромисс и модификацию племенного закона. Согласно этим обычаям, отец может на протяжении своей жизни предоставлять право гражданства в своей деревне сыну  даровать ему право пользования каноэ, землями, обрядовыми привилегиями и магическими приемами. Посредством кросскузенного брака, в сочетании с матрилокальным поселением, он даже может обеспечить все это своему сыну на всю жизнь.

Все это мы уже знаем, но должны здесь отметить еще одно важное различие в передаче имущества и привилегий от дяди по материнской линии к его племяннику, с одной стороны, и от отца к сыну — с другой. Мужчина обязан оставлять после смерти свое имущество и должности своему младшему брату или племяннику по материнской линии. Но, как правило, более молодой человек хочет обладать некоторыми из этих вещей еще при жизни своего старшего родственника, и вполне в обычае для дяди по материнской линии расставаться с частью своих огородов или с какими-то из своих магических функций еще при жизни. Но в подобных случаях ему должны за это заплатить, и такая плата часто довольно существенна. Ее называют специальным словом pokala[64].

Напротив, когда мужчина передает что бы то ни было из вышеперечисленного своему сыну, он делает это по собственной воле и совершенно безвозмездно. Например, племянник по материнской линии или младший брат имеет право требовать свою долю и всегда получает ее, если делает первый взнос в счет pokala. Сын же полагается на добрую волю отца, которая, как правило, очень эффективно действует в его интересах, и получает все эти дары за так. Человек, имеющий право на эти вещи, должен за них заплатить, тогда как человеку, получающему их без санкции племенного закона, они достаются даром.

 Конечно, после смерти отца он обязан возвратить их, по крайней мере частично, но польза и удовольствие, которые он извлек из материальных выгод, остаются за ним, что же до магических приемов, то их он вернуть не может. Туземцы объясняют это аномальное положение вещей отцовским пристрастием к своим детям, которое, в свою очередь, объясняется его связью с их матерью. Туземцы говорят, что его добровольные дары этим детям есть награда за сожительство, которым его добровольно одаривает жена[65].

Примечания:

5

Понятие «первобытный» часто передается в английском языке термином «primitive», основное значение которого — «примитивный». — Прим. пер.

6

Малиновский Б. Балома... С. 406.

54

          В моей уже цитировавшейся статье «Балома...» я дал краткий предварительный набросок туземных верований, касающихся деторождения. Я также высказал некоторые соображения о первобытном неведении в целом относительно отцовства, некоторые из этих соображений были оспорены проф. Вестермарком (Wester-marck E. The History of Human Marriage. 5th ed. London. V. 1. P. 290 sq.) и проф. Карветом Ридом (Read С. No Paternity // Journal of the Anthropological Institute, 1917). Более полные доказательства, приведенные в данной главе, отвечают на некоторые вопросы, поднятые моими критиками по поводу фактической стороны дела.

55

См. ниже, гл. XII, последний раздел.

56

Эта история приводится в работе «Миф в первобытной психологии» (с. 315—325 наст. тома. — Прим. ред.). Деревня Бвадела, где случилась потеря бессмертия, находится на западном берегу южной половины главного острова

57

          Осторожное высказывание, которое я позволил себе со слов некоего торговца в своей статье и которое состоит в том, что существуют «некоторые камни в Синакете, к помощи которых может прибегнуть женщина, желающая забеременеть», после тщательных исследований в этой местности я нахожу совершенно безосновательными

58

Дословно (лат.). — Прим. пер.

59

Непременное условие (лат.). — Прим. пер.

60

См. гл. XII, разд. 4.

61

В уже упоминавшейся статье («Балома...») я допустил несправедливость в отношении Курайяны, сообщив (с. 404 наст, изд.), что она — мать только пятерых детей. Правильное число — шесть, и все они появились на свет без участия мужчин

62

До тошноты (лат.). — Прим. пер.

63

Ложный шаг (фр.). — Прим. пер.

64

У этого слова несколько значений; оно подразумевает разные типы экономических сделок. См.: Аргонавты

65

Я затрагиваю отношения между племенным законом и теми обычаями, которые возникают в противовес ему, в работе «Преступление и обычай...», особенно в ч. II, гл. III