Времена менялись, а с ними менялись и гаремы.

В 1876 году на трон взошел Абдул-Хамид II. Ему досталось огромное наследство, но удержать его было не так просто. Революционные бури изменили Европу и подбирались уже к Блистательной порте, угрожая самому султану. И тут уже было не до гарема.

«В свое время сераль султана Абдул-Меджида был местом безумных оргий, — писал Джордж Дорис, — и его жены в отсутствие строгого надзора предавались самым разнузданным вольностям. Сменивший его Абдул-Азиз, ревнивый как тигр, выправил эти пошатнувшиеся нравы. Но никогда султанский гарем не содержался в такой строгости, не был таким закрытым и, если можно так выразиться, таким „правильным“, каким он стал при нынешнем султане.

…Мы еще помним легенды о тех временах, когда могущество восточных монархов было равным разве что их храбрости, сластолюбию и роскоши.

Эти времена, по счастью, давно прошли, и обветшалое состояние современного сераля — не более чем один из очевидных признаков его упадка. Но прежде чем он исчезнет окончательно, свидетельницей скольких преступлений, казней и средневековой жестокости станет мрачная тюрьма Йилдыза?

Сегодня в Йилдызе невозможно себе представить не только любовную интригу, но даже самый ничтожный каприз, самую маленькую страстишку, самый беглый взгляд очей.

Запертые в двойном кольце высоких и толстых стен, обитательницы сераля живут в неправдоподобном мире, доступ в который закрыт для любого мужчины, кроме Великого Турка. Не только тщеславие или ревнивый нрав побудили Абдул-Хамида сделать свой великолепный гарем столь неприступным. Здесь прежде всего — как и во всех его поступках — сказался извечный страх перед заговорами, боязнь появления среди стада его покорных рабынь какой-нибудь мусульманской Юдифи, восточной Шарлотты Корде.

Раньше султан был очень склонен к наслаждениям. Не чужд он их еще и теперь, но предается им лишь в моменты спокойствия, когда у него нет серьезных забот и мысль о какой-либо реальной или мнимой опасности не поселяется в его воображении».

Султану было чего опасаться. В Турции начались брожения и возникали тайные партии. В 1889 году младотурки основали организацию «Единение и прогресс», начавшую планомерную борьбу против абсолютизма.

Абдул-Хамид принялся искоренять крамолу с таким усердием, что получил в народе прозвище «кровавый». Деспотический режим, установленный султаном, подавлял инакомыслие со всей суровостью, но было уже слишком поздно. Совладать со взбунтовавшейся страной оказалось куда сложнее, чем с беззащитным гаремом. Не помогли и западные союзники, на которых уповал султан. Зато эхо русской революции 1905–1907 годов оказалось весьма ощутимым.

В 1908 году произошла Младотурецкая революция, которая провозгласила конституционную монархию.

Абдул-Хамид не смирился с таким ударом по многовековым устоям монархии и попытался вернуть утраченное, но в результате потерпел поражение и был попросту низложен.

В гаремах, которые теперь стали не государственным учреждением, а личным делом низложенного монарха и пришедшего ему на смену Мехмеда V, воцарилась гнетущая тишина. Никто не знал, что с ними будет дальше, но все понимали, что будущего у них нет. Вскоре сбылись и самые мрачные предчувствия — гаремы были запрещены законом.

Впору было вспомнить «Мавританского князя» Генриха Гейне:

От испанцев в Алытухару
Мавританский князь уходит.
Юный вождь, он, грустный, бледный,
Возглавляет отступленье.
С ним — на рослых иноходцах,
На носилках золоченых
Весь гарем его. На мулах —
Чернокожие рабыни.
В свите — сотня слуг надежных
На конях арабской крови.
Статны кони, но от горя
Хмуро всадники поникли.
Ни цимбал, ни барабанов,
Ни хвалебных песнопений,
Лишь бубенчики на мулах
В тишине надрывно плачут…

Вместе с гаремами уходило в прошлое и многоженство. Либерально-демократическая революция сделала почти невозможным прежний образ жизни, когда гарем был таким же приятным обыкновением, как кальян и кофе. Теперь и бывшим вельможам непросто было обеспечить свою семью. А гаремы становились не по карману даже султанам.

Джордж Байрон предрек такой оборот дела в поэме «Гяур»:

Коней приветливое ржанье,
Рабов заботливых старанье
Исчезли в замке с этих пор…
Там паутины лишь узор
Заткал в пустынных залах ниши,
Жилищем стал летучей мыши
Гарем, и занят был совой
На башне пост сторожевой,
И у фонтана пес голодный
Уныло воет, но холодной
Себе напрасно влаги ждет…
С тех пор, как здесь Гассана нет,
Его дворец стал жертвой тленья…

Султаны еще были, но гаремов уже почти не осталось. Пришедшие к власти младотурки не смогли решить накопившихся проблем. К тому же сделали неверную ставку на Германию в начавшейся Первой мировой войне. Поражение Германии положило конец и деятельности младотурков. Они ничего не смогли противопоставить победившей Антанте, которая принялась делить не только огромную Турецкую империю, но и саму Турцию. Новую, уже национально-освободительную революцию 1918–1923 годов возглавил Мустафа Кемаль Ататюрк (Отец турок), разбивший английские оккупационные войска и ставший затем первым президентом Турецкой Республики. Тогда же было запрещено и многоженство.

Последний турецкий султан Мехмед V покинул страну на борту британского военного корабля, бросив свой гарем на произвол судьбы. Это стало серьезной проблемой правительственных чиновников. Сотни покинутых женщин, десятки евнухов и множество гаремной прислуги смотрели на жизнь вне стен сераля с затаенным ужасом. Они были похожи на диковинных птиц, выращенных в неволе и теперь выпущенных во враждебный им новый мир. Такая свобода их не прельщала.

Прислугу кое-как пристроили. Евнухи, имевшие средства, устроились сами. Те, кто ничего не имел и ничего не умел, кроме как «пасти гаремное стадо», отказывались покидать женщин до последней возможности. Кого-то из наложниц забрали родственники, но от многих родные отказались. Часть наложниц была отправлена в Европу, под защиту международных гуманитарных организаций, часть удалось выдать замуж в Турции. Остальные так и исчезли в тумане времени.

Александр Сергеевич Пушкин писал в «Бахчисарайском фонтане»:

…Еще поныне дышит нега
В пустых покоях и садах;
Играют воды, рдеют розы,
И вьются виноградны лозы,
И злато блещет на стенах.
Я видел ветхие решетки,
За коими, в своей весне,
Янтарны разбирая четки,
Вздыхали жены в тишине.
…Где скрылись ханы?
Где гарем?
Кругом всё тихо, всё уныло…

Теперь в султанском гареме — музей, который охотно посещают сотни тысяч туристов. И каждый из них ищет, а порой и находит там подтверждение своих представлений или фантазий, тайных желаний или открытого неприятия сладостных мужских грез о чудесном собрании прекраснейших женщин, мечтающих о взгляде, прикосновении, любви своего единственного господина.

На протяжении истории человечества гаремы зарождались, расцветали и погибали, как редкие цветы в заповедных оранжереях. Но тот, кто полагает, что гарем — это нечто экзотическое из далекого прошлого, ошибается.

Роскошные гаремы и сегодня украшают владения некоторых султанов, племенных вождей, диктаторов, императоров, пиратов, наркобаронов и прочих обладателей власти и солидных состояний.

Не прекратилась и позорная для человечества торговля «живым товаром».

Гаремы существуют, и обитают в них отнюдь не только несчастные «рабыни любви», но и вполне современные и довольные жизнью искательницы любовных приключений и больших денег.

Традиция не исчезла, хотя и приобрела новые, зачастую гротескные формы. Но эти модернизированные серали, разумеется, уже не имеют того масштаба и значения, какие были присущи «классическим гаремам». Нынешние гаремы уже не символ власти и не венец могущества, а всего лишь предмет роскоши или вложение капиталов, тайное и не всегда законное.

Эпоха настоящих гаремов ушла в прошлое, унося с собой множество тайн. И повторение той эпохи невозможно, как невозможно повторить пирамиду Хеопса или воскресить царя Соломона вместе с его легендарным гаремом.