Глава седьмая

Советское библиофильство в годы Великой Отечественной войны

Библиофильство перед началом войны. — Книголюбие на фронте. — Стихотворение А. К. Тарасенкова «Книги». — Библиофильская жизнь Москвы в период войны. — Библиофилы в осажденном Ленинграде.

Если бы мы верили старинному латинскому афоризму «Inter arma silent Musae» («Во время войны Музы молчат»), то по аналогии должны были бы прийти к заключению, что в годы Великой Отечественной войны советское библиофильство вынуждено было «молчать» еще в большей степени, чем девять спутниц Аполлона. Однако советская действительность решительно опровергла как старое изречение, так и сделанный по аналогии вывод из него.

В тяжелые, суровые годы войны советское библиофильство, любовь к книге не только не прекратились, но, напротив, продолжали существовать и развиваться, продолжали оказывать большую психологическую помощь людям, морально поддерживать их, скрашивать собой нечеловеческие порою трудности жизни тех лет.

В условиях военных лет, в обстановке, когда смерть на каждом шагу угрожала людям — на передовых позициях и в осажденных городах, регулярно подвергавшихся обстрелам и бомбардировкам, — проявления любви к книге приобретают другой, большой человеческий смысл.

Один из, может быть, самых глубоких очерков в сборнике «Друзья мои — книги», посвященный рассказу о том, как на Украине в дни фашистской оккупации две уманские библиотекарши, «две мужественные женщины спасли от уничтожения целую районную библиотеку», В. Г. Лидин озаглавил «Книга бессмертна». В итоге изучения материалов по истории библиофильства — русского и зарубежного — мы пришли к выводу, что бессмертна не только книга, но и любовь к книге, — может быть, самая благородная, после любви к человеку и к Родине, разновидность любви, выработавшаяся в культурном мире. Сведения, собранные нами о проявлениях любви к книге в дни Великой Отечественной войны, особенно подтверждают сказанное.

Однако прежде остановимся на состоянии советского библиофильства в самом преддверии войны — в первой половине 1941 г. После временного затишья в работе московских и ленинградских библиофильских организаций во второй половине 1930-х годов, в советском библиофильстве с самого начала следующего десятилетия понемногу стало вновь наблюдаться оживление. Конечно, и раньше, несмотря на прекращение деятельности РОДК, ЛОБ, УБТ, БТБ, советское книголюбие не замерло: букинистические и антикварные книжные магазины продолжали выполнять и перевыполнять свои планы, библиофилы по-прежнему посещали книжные лавки, охотились за «дезидератными» редкостями, заказывали художникам или, кто умел, сами выполняли разнообразные экслибрисы, обменивались друг с другом книгами, гравюрами, экслибрисами, но все это делалось в частном порядке, а не в рамках библиофильских объединений. И все же отсутствие последних явно ощущалось книголюбами, собирателями книг, библиофилами.

Поэтому вполне естественно, что вскоре стали делаться попытки возобновить коллективный принцип в деятельности библиофилов. На этот раз они исходили из писательской среды. Кажется, одной из первых подобных попыток была состоявшаяся еще 22 апреля 1938 г в Московском клубе писателей «встреча писателей с московскими книжниками-букинистами». Как указывалось в пригласительном билете, в вечере должны были принять участие писатели, букинисты, собиратели книг. Какова была цель встречи и ее результаты, нам неизвестно. Однако только через три года были сделаны дальнейшие попытки создания библиофильских объединений среди писателей, имевшие конкретные результаты.

В феврале 1941 г. в «Литературной газете» появились статьи В. Г. Лидина «Писатель и книга» и С. М. Городецкого «Еще о писателе и книге», в которых ставился вопрос об отношении писателя к книге не с литературной, а библиофильской точки зрения. Вскоре по инициативе В. Г. Лидина в помещении Клуба писателей состоялись два книжных базара — 29 марта и 13 и 14 мая (127).

В День печати 1941 г. и в Ленинграде состоялся книжный базар в помещении Дома писателя им. Маяковского. В корреспонденции ленинградского сотрудника «Литературной газеты» Б. Реста отмечалась необычная черта этого книжного базара: в залах Дома писателя кроме традиционных в таких случаях киосков книжных магазинов были выставлены редкие книги, принадлежавшие крупнейшим ленинградским библиофилам-писателям. «Кажется, впервые, — не вполне точно писал корреспондент, — публично выставлялись книги из знаменитой коллекции проф. В. Десницкого, показавшего уникальные издания сочинений Крылова, Чернышевского и др.». Переводчик В. П. Исаков выставил свое замечательное собрание иллюстрированных книг, член-корреспондент Академии наук СССР Н. К. Пиксанов демонстрировал единственную в мире коллекцию из 150 изданий и рукописных копий «Горя от ума» Грибоедова, а проф. Г. А. Гуковский представил наиболее редкие и интересные экземпляры своего, не имевшего равных подбора русских книг XVIII века. Каждый из экспонентов-библиофилов давал у своей витрины пояснения посетителям книжного базара, обращавшимся к ним с вопросами (10).

Под несомненным воздействием московских книжных базаров в мае 1941 г. в Клубе писателей возник Кружок любителей книги. Через несколько лет в статье, посвященной памяти Д. С. Айзенштадта, В. Г. Лидин отметил роль этого выдающегося библиофила в многочисленных книжных начинаниях 20—40-х годов, в том числе и в создании Кружка любителей книги. Однако, нисколько не умаляя роли Д. С. Айзенштадта в библиофильских мероприятиях этих лет, по справедливости следует воздать должное и самому В. Г. Лидину. С его именем связано многое в истории советского библиофильства.

Первое заседание кружка состоялось в самом конце мая 1941 г. В отчете о нем в «Литературной газете» от 8 июня 1941 г. сообщалось, что В. Г. Лидин демонстрировал редкие книги своей библиотеки и что на одном из ближайших заседаний кружка предполагается доклад Н. П. Киселева «Издания типографии Симеона Полоцкого в Москве». На состоявшемся в первой половине июня втором заседании кружка В. Г. Лидин продолжил рассказ о редкостях своего собрания и демонстрировал единственный полный уцелевший экземпляр книги В. А. Гиляровского «Трущобные люди», посланный в цензурный комитет. На этом же заседании было избрано бюро кружка в составе В. Г. Лидина, М. Я. Цявловского, Н. С. Ашукина, Д. С. Айзенштадта и А. М. Эфроса. Война, разразившаяся через несколько дней после того, положила конец едва начавшейся деятельности Кружка любителей книги. Но возникшее движение, как будет видно из дальнейшего, не приостановилось.

Материалы по истории советского библиофильства военного времени как-то естественно, сами собой группируются по несколько условному, но в целом правильному территориальному принципу — фронт, Москва, Ленинград, прочий «тыл».

К сожалению, сведения наши о библиофильстве данного периода в количественном отношении, говоря языком арифметики, обратно пропорциональны территориям, о которых идет речь. Больше всего мы знаем о библиофильской жизни военного времени в Москве и Ленинграде. Несравненно меньше наши сведения о книге и книголюбии на фронте и в особенности в тылу. Однако все же в литературе времени Великой Отечественной войны отразились образы солдат и офицеров-книголюбов, возивших с собой в вещевой сумке какую-то одну или несколько любимых книг. Литературовед И. Я. Айзеншток, с первых дней войны и до демобилизации в второй половине 1940-х годов находившийся в действующей армии, рассказал нам, что в его части у одного офицера была с собой «Война и мир» Толстого, которую читал и перечитывал не только сам владелец, но и — в порядке записи — другие офицеры и солдаты. В другой части солдаты и офицеры, чем-либо отличившиеся при выполнении боевых заданий, получали право в первую читать книги, привезенные полковником, старым книголюбом.

У самого И. Я. Айзенштока, у которого с давних пор имеется чрезвычайно богатая библиотека, и на фронте в землянке была полочка с книгами, вызывавшая живой интерес всех, кто по разным причинам посещал его. Некоторые подробности появления этого «походного филиала» библиотеки И. Я. Айзенштока заслуживают сохранения в нашей книге. Осенью 1941 г. он получил короткую командировку в Ленинград и, по своему библиофильскому обыкновению, посетил Книжную лавку писателей, где приобрел «Посмертные записки Пикквикского клуба» Диккенса в издании «Academia». Так как он должен был, не заходя домой, отправиться в свою часть, то оставил купленные книги в Лавке с условием, что они будут выданы ему по возвращении в Ленинград. Однако в течение ближайшего года И. Я. Айзенштоку не пришлось побывать в Ленинграде. В ноябре 1942 г. один из его знакомых офицеров был отправлен в Ленинград. И. Я. Айзеншток дал ему ключ от своей ленинградской квартиры и поручил зайти в Книжную лавку писателей и попросить «Записки Пикквикского клуба». Товарищ выполнил его просьбу и таким образом у И. Я. Айзенштока возникла книжная полочка, о которой было сказано выше.

В газетах военных лет часто встречались очерки и рассказы о том, как воины спасали горевшие библиотеки, сохраняли и передавали людям, известным им в качестве библиофилов, экземпляры старинных или ценных книг, а иногда и сами получали в награду книги от населения. Один такой эпизод описан В. Г. Лидиным в сборнике «Друзья мои — книги». Очерк называется «От потомков Шевченко». В нем рассказывается, что жители села на Киевщине поднесли офицеру одного из полков 2-го Украинского фронта том стихотворений Шевченко в издании Большой серии «Библиотеки поэта». (83, с. 110).

В периодической печати времени войны нередко встречались сведения о том, что офицерами и солдатами издавались рукописные журналы и разного рода литературные сборники. В газете «Ленинградская правда» от 11 апреля 1942 г. была помещена заметка «Окопные журналы», в которой сообщалось о подобных рукописных журналах, изготовлявшихся в 4–5 экземплярах; здесь были названы журнал «За Ленинград» (вышло ко времени опубликования заметки 15 номеров и сатирический листок «Навесным огнем», пользовавшийся значительным успехом среди окопных читателей. Немного позже в той же «Ленинградской правде» были приведены сведения о продолжавшемся выпуске журнала «За Ленинград» и о приложении к нему — «Библиотечка бойца». Нам известно, что среди читателей этих изданий сразу же оказались коллекционеры, которые стали тщательно подбирать окопные рукописные журналы и армейские печатные газеты и пересылать их в тыл родственникам для своих библиотек. В газетных заметках о советских книголюбах послевоенного времени нам встречались указания, что у некоторых собирателей имеются интересные коллекции подобных фронтовых и тыловых изданий.

Помимо приведенных материалов, о фронтовом библиофильстве свидетельствует стихотворение ныне покойного критика А. К. Тарасенкова «Книги», имеющее дату и место написания: «3 января 1944 г. Ленинградский фронт». Затерянное в малотиражном, библиофильском издании «Книжная лавка писателей. 1932–1957» (М., 1957), оно неизвестно широкому кругу советских читателей.

Книги

Книги мои любимые, — в шелковых, сарафанных,
В ситцевых переплетах, в коже и коленкоре,
Плотные темно-синие томики Мопассана,
В яркую зелень одетые Верлена тоска и горе…
Глыбами ржавых песчаников стоят тома Маяковского,
Черным уступом угольным лежат тома Достоевского.
Как вспоминал вас, милые, я у вокзала Московского,
В дыме обстрела гремучего по середине Невского.
Ты из дома уехала… Книги, как дети, брошены,
Тополь у нашей двери черный стоит и голый,
Танки идут немецкие к Москве под первой порошею,
И, будто удав коленчатый, ползет Ленинградом голод.
Помнится ночь осадная злой сирены воплями,
Глыбы гранита Невского взрывами перевернуты.
…Там, у окна, не сыро ли в нашей квартире нетопленой
Гордой блоковской лирике, изморозью подернутой.
Сколько нами испытано, сколько без отдыха пройдено
С этой поры недавной, ставшей уже историей!
Мы отстояли нашу зеленоглавую родину,
Мы побороли гибель, переболели горе!
Скоро лучи апрельские вновь заиграют на небе!
Книги перебери тогда и терпеливо вытри их.
Как мы читать их будем по вечерам когда-нибудь
Нашему Митьке милому, нашему сыну Дмитрию!
Странные похождения рыцаря Дон-Кихота,
Добрые русские сказки и приключения Сойера…
…Тянутся лентой волшебной утраты, бои и заботы,
Вечная и великая творится наша история… (159)

Библиотека А. К. Тарасенкова, к счастью, не погибла. О ней подробнее будет рассказано ниже; сейчас же мы отметим, что и на фронте А. К. Тарасенков продолжал пополнять ее. И не только пополнять, но и сам «издал два сборника стихов в дни войны и втиснул их на книжную полку в своем хранилище где-то между Тирариным и Твардовским» (13, с. 212). Речь идет о тоненьких книжечках «Балтийская слава» и «Балтийцам», изданных в Ленинграде в 1942 г. и сейчас совершенно ненаходимых в продаже.

Не только Тарасенков умудрился издать в блокадные дни в Ленинграде свои стихи, но, оказывается, и другие поэты печатали подобные сборники. Так, например, в 1944 г. Руденский подпольный комитет РК КП(б)Б. издал сборник Всеволода Саблина «Мстители. Стихи и песни». В выходных данных этой книжечки, имеющей 24 страницы малого формата, указано, что она напечатана в 40 экземплярах. На самом деле эта книжечка, изданная на газетной бумаге, была отпечатана всего лишь в 20 экземплярах, так как наборщики, не допечатав ее, пошли в бой (13, с. 204; 160, с. 325).

Подобные случаи были в те дни не единичны. Не менее удивительно и то, что в оккупированной Одессе в 1942 г. были подпольно напечатаны «Стихи» С. Есенина (13, с. 204; 160, с. 139).

М. И. Белкина передает в статье о Тарасенкове эпизод, который иначе как потрясающим назвать мы не можем: как Тарасенков, командированный в 1942 г. из Ленинграда в Москву, в районе Волхова, под бомбежкой фашистских самолетов полкилометра сквозь буран тащил два чемодана — один с консервами, своими и чужими, посланными в подарок, другой — с книгами; у второго чемодана оторвалась ручка, и Тарасенкову пришлось переносить по десять шагов один чемодан, затем возвращаться за другим и таким образом он спас и консервы, и книги (13, с. 222–223).

Как ни скудны собранные нами сведения о фронтовом библиофильстве, они все же свидетельствуют о том, что и в тогдашних суровых условиях, когда было «до смерти четыре шага», книголюбие продолжало существовать и книга, может быть, сильнее чем в какое-либо другое время, приносила людям радость, укрепляла в них веру в бессмертную силу великих идей человечества.

В годы войны московские энтузиасты книги не прекращали своей работы. В удивительно богатом собрании В. Г. Лидина по истории книги, книжной торговли и библиофильства имеются семь толстых фолиантов-альбомов газетных вырезок, пригласительных билетов на всевозможные заседания, программ всяческих вечеров, объявлений о книжных аукционах, базарах, выставках и т. д., фотокарточек и других воспроизведений отдельных и групповых портретов книжников, библиофилов и пр. Альбомы эти носят название «Заметки книжника»; оно вытиснено на корешке каждого фолианта. В первом из этих альбомов, любезно предоставленных нам владельцем для ознакомления, мы увидели пригласительный билет на книжный базар в Клубе писателей 19 и 20 июня 1943 г.

Библиофильская жизнь Москвы военного времени не исчерпывалась одними книжными базарами, хотя уже организация в июне 1943 г. базара с напечатанным пригласительным билетом на него представляет факт поразительный, свидетельствующий о моральной силе и стойкости советских людей. В годы войны старые московские библиофилы продолжали собираться и обмениваться своими книжными знаниями и редкостями. В уже упоминавшейся статье В. Г. Лидина, посвященной памяти Д. С. Айзенштадта, перечислены библиофильские мероприятия, организатором и душою которых был покойный; некоторые из этих начинаний приходятся как раз на 40-е годы и в частности — годы войны. В. Г. Лидин писал: «Кружок любителей книги, книжные аукционы, секция книговедения при Клубе писателей, частные встречи книжников — Айзенштадт обладал удивительным умением слеплять эти книжные гнезда…» (83, с. 86). О Кружке любителей книги и книжных базарах речь шла выше. Секция книговедения, о которой упоминает В. Г. Лидин, насколько можно судить по скудно сохранившимся сведениям, возникла в Московском Клубе писателей в 1943 г. и просуществовала до 1946 г. Кое-какие данные о ней читатель встретит на следующих страницах нашей книги.

В приведенной выше цитате о библиофильской деятельности Д. С. Айзенштадта В. Г. Лидин упоминал еще «частные встречи книжников». Здесь имелись в виду более или менее регулярно устраивавшиеся на квартире Д. С. Айзенштадта встречи небольшого числа старых московских библиофилов, так называвшиеся Айзенштадтовские четверги.

В статье «О близком друге. (Отрывки из воспоминаний)», приготовленной для неосуществленного сборника «Венок памяти Д. С. Айзенштадта» (1947), В. И. Вольпин писал: «Как я любил и ценил традиционные собрания в столовой семьи Айзенштадтов! Они происходили еженедельно в вечерние часы по четвергам… Встречи друзей по четвергам за круглым столом под низко опущенной большой лампой, плотно окутанной абажуром, начались еще в военные годы (если не ошибаюсь, с 1942 года) и закончились лишь со смертью того, кто был первым в нашей дружеской среде».

Затем В. И. Вольпин писал: «Собрания были не очень многолюдны… не имели заранее составленных программ. Люди общались между собой, можно сказать, неорганизованно и стихийно. Но не было ни одного моего посещения Айзенштадтов в эти четверговые вечера, о котором бы я пожалел».

Переходя к более конкретной характеристике Айзенштадтовских четвергов, В. И. Вольпин писал: «Было всегда интересно и весело. Демонстрировались и обсуждались новые книги, главным образом, те, которые выделялись своей внешностью, приносились кем-либо старые издания, просматривались гравюры, к которым, к слову сказать, Д. С. был весьма неравнодушен, передавались последние литературные и художественные новости…»

В. И. Вольпин упоминает далее, что на Айзенштадских четвергах «обсуждались программы предстоящих заседаний Книжной секции Союза советских писателей, которая собиралась то в писательском клубе на Поварской, то в Ленинской библиотеке, а в последнее время в помещении Оргкомитета Союза советских художников на Кузнецком мосту под любезным протекторатом Виктора Михайловича Лобанова…»

Но более яркое представление об этих библиофильских четвергах дает стихотворение того же В. И. Вольпина, занесенное в альбом Д. С. Айзенштадта в 1944 г. Не обладающее художественными достоинствами и напоминающее этим прочие произведения библиофильской музы РОДК и ЛОБ, стихотворение В. И. Вольпина ценно тем, что в нем отразились бытовые подробности библиофильской жизни Москвы военного времени. Пусть же эти черты ушедшей жизни и образы, за немногими исключениями, ушедших людей, дорогие сердцу историка советского библиофильства, послужат извинительным основанием для приведения этого стихотворения:

Трудно жить в эпоху затемненья…
На вечерних улицах ни зги,
Но, пылая жаждою общенья,
Мы спешим на Ваши четверги.
Шаткие ступени под ногами,
Длинный и унылый коридор,
Вдруг столовая, залитая огнями,
Черный кофе, круглый стол и… спор.
Презирая бурю, дождь и ветер
И являя всем собой пример,
Через все препятствия на свете
К Вам приходит мэтр Эттингер.
У него с собой в портфеле книги,
Черный хлеб, как лакомый кусок,
Письма из Нью-Йорка и из Риги, —
Много писем за недельный срок.
Льется мирно тихая беседа,
Ходит толстый по рукам увраж,
Все расхваливают тонкие гравюры
И добротный толстый картонаж.
Машковцев, Ашукин и Петровский,
Клепиков, Кара-Мурза, Кузьмин,
Чаушанский, Шик и Романовский,
Ратнер, Старицын, Якуб и Коростин.
Сколько их за долгий срок в три года
Промелькнуло, побывало тут!
Все они с любовью вспоминают
Свет и кофе, ласку и уют!..

С. Г. Кара-Мурза также посвятил несколько строк Айзенштадтовским четвергам в статье «Памяти старого коллеги», написанной для того же сборника «Венок памяти Д. С. Айзенштадта». По его словам, Айзенштадтовские четверги происходили в течение шести лет — с 1941 по 1947 г.

Чтобы закончить изложение сведений об Айзенштадтовских четвергах, приведем выдержку из письма О. Д. Айзенштадт от 29 сентября 1965 г.: «В связи с деятельностью РОДК у моего отца постоянно собирались московские библиофилы, среди которых бывали В. Я. Адарюков, П. Д. Эттингер, Н. В. Власов, А. М. Макаров, С. Г. Кара-Мурза, А. А. Сидоров, А. М. Эфрос, А. С. Петровский, А. Г. Миронов, М. С. Базыкин. Позднее, когда РОДК перестал существовать, эти встречи, уже регулярно, продолжались сначала по пятницам, а затем, в дни войны, по четвергам, до самой смерти Д. С., и после войны».

Как ни неожиданны для всех нас приведенные выше сведения московском библиофильстве в годы Великой Отечественной войны, еще неожиданнее оказываются и еще большее впечатление производят материалы о библиофильской жизни в осажденном, голодавшем, вымиравшем, но не сдававшемся и не сдавшемся Ленинграде.

Преждe всего удалось установить, что, несмотря на систематические варварские артиллерийские обстрелы и воздушные бомбардировки, несмотря на холод и затруднения с электрическим освещением, книжные магазины в Ленинграде продолжали регулярно работать и, как это ни покажется невероятным, в них в рабочие часы не бывало пусто, покупателей в них всегда было много. Когда же библиофилам становилось известно, что в определенный день должна поступить в продажу партия книг, принадлежавших кому-либо из недавно умерших крупных собирателей, тогда в магазинах бывало особенно людно. По словам книголюбов, проведших блокаду в Ленинграде и в то же время помнивших еще состояние книжного рынка в 1918–1923 гг., в военный период в книжных магазинах осажденного города книг было особенно много. Под арками Гостиного двора, который был тогда закрыт, бойко торговали в 1941–1942 гг. книжные «развалы».

В начале марта 1942 г. на Невском проспекте было открыто отделение Книжной лавки писателей, а в августе-сентябре того же года на Садовой ул., в доме Театра Ленинского комсомола, была открыта третья Лавка писателей (магазин № 110). Отметим, кстати, что в этом же месте в начале XIX в. находилась знаменитая книжная лавка и библиотека для чтения В. А. Плавильщикова.

Книжная лавка писателей устраивала книжные базары. Первый был открыт 1 ноября 1942 г. Как передавал нам ее бывший директор Г. М. Рахлин, накануне по радио было объявлено о предстоящем открытии базара, и при этом был указан адрес лавки. Радистами фашистской армии, осаждавшей Ленинград, эта информация была перехвачена, и в момент открытия базара перед самыми дверьми лавки фашистскими летчиками была сброшена бомба; от ее разрыва погибло три человека. Несмотря на это, объявленный книжный базар все-таки состоялся. Первому вошедшему покупателю была вручена премия — полное собрание сочинений С. Цвейга. Покупатель, полковник медицинской службы Р. Я. Домбик, был очень рад, так как Цвейг был любимым писателем его сына, находившегося на театре военных действий, до войны ему никак не удавалось достать это издание, отец верил, что сын, хотя и считался пропавшим без вести, вернется и сможет насладиться чтением произведений Цвейга. Через несколько лет полковник Домбик сообщил Г. М. Рахлину, что его сын попал в плен, но ему удалось бежать и присоединиться к партизанскому отряду.

Кроме книжных лавок писателей большую роль в библиофильской жизни Ленинграда периода блокады играл книжный магазин, помещавшийся на Литейном просп. в д. № 59 (где сейчас находится магазин № 27); директором его был один из культурнейших ленинградских антикваров Вениамин Михайлович Лебедев.

В конце 1942 или начале 1943 г. в этой книжной лавке был устроен книжный базар, на котором распродавалась библиотека скончавшегося во время блокады историка литературы проф. В. В. Гиппиуса (1890–1942). Среди поступивших в продажу книг были полностью представлены первые издания произведений Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, символистов и пр. Нам передавали, будто в этой библиотеке имелся даже редчайший «Ганц Кюхельгартен» Гоголя (выпущенный под псевдонимом «Вл. Алов»), но поступил ли этот экземпляр в продажу, установить не удалось.

В период блокады в Ленинграде печатались книги и довольно большими тиражами; при этом не только те, которые были вызваны потребностями военного времени, но также и произведения художественной литературы. Так, в «Ленинградской правде» от 4 июня 1942 г. в заметке «Новые книги» сообщалось, что в Большой серии «Библиотеки поэта» вышли из печати 2-й том Сочинений Лермонтова под ред. Б. М. Эйхенбаума, в Малой — Сочинения Маяковского, тт. 2 и 3, и стихотворения Дениса Давыдова, — каждая книга по 10 тысяч экземпляров. Через несколько дней в той же газете были напечатаны заметки «Над чем работают ленинградские писатели» (о Н. С. Тихонове, И. А. Груздеве, Евг. Б. Рыссе и др.) и «История русской литературы», в которой говорилось о подготовке второго тома академического коллективного труда под ред. проф. В. П. Адриановой-Перетц и при участии Д. С. Лихачева. Таким образом, даже в самые страшные дни обороны Ленинграда, когда его жителям, казалось бы, меньше всего было дела до сведений о книгах и меньше всего можно было ожидать проявлений любви к ним, редакция наиболее распространенной газеты шла навстречу интересам читателя к книге, литературе, истории литературы и печатала соответствующую информацию.

Однако совершенно неожиданным и просто невероятным представляется нам тот факт, что в дни блокады Ленинграда в героическом городе продолжали действовать люди, которые в тогдашних условиях настолько сохранили фантастическую преданность и любовь к книге и графике, что устраивали заседания, посвященные такой тематике, и даже умудрялись печатать художественно оформленные пригласительные билеты. Благодаря любезности искусствоведа-библиофила П. Е. Корнилова в нашем распоряжении находится ряд памятников ленинградского библиофильства дней блокады. Одно описание и указание дат их проведения достаточно для того, чтобы судить о бессмертной, неистребимой любви к книге и книжной графике у этих истощенных, полуживых людей.

1. Пригласительный билет на заседание памяти П. А. Шиллинговского. 4 с., 15х16,2. На стр. 1 — известная монограмма художника в картуше; стр. 2 — его автопортрет-гравюра; стр. 3 — воспроизведение офорта Шиллинговского «Взрыв фугасной бомбы» (на прекрасной бумаге бледно-желтого цвета). Текст: «Комиссия по приему художественного наследия, скончавшегося 5 апреля 1942 г. художника, живописца и гравера Павла Александровича Шиллинговского, приглашает Вас на научное заседание, имеющее быть в его мастерской (В. О., Тучков пер., д. 11, кв. 25)… августа 1942 года в 17 часов». Стр. 4: Программа заседания. 1. Жизненный и творческий путь П. А. Шиллинговского — П. Е. Корнилов. 2. Графическое наследие П. А. Шиллинговского — М. В. Доброклонский. 3. Воспоминания и выступления художников и друзей. — На стр. 3 инициал «К» и на стр. 4 — марка работы П. А. Шиллинговского (112).

2. Выставка произведений В. М. Конашевича. Л., 1943. 11,6х6,3, 16 с., 500 экз. (Управление по делам искусств Исполкома Ленгорсовета. Отдел изобразительных искусств ЛССХ). Стр. 3—12: П. К. (П. Е. Корнилов.) В. М. Конашевич; стр. 13–16: К (П. Е. Корнилов). Каталог. Брошюра подписана к печати 4 августа 1943 г.; статья П. Е. Корнилова — 17–18 июля 1943 г.

3. Программа заседания памяти М. В. Нестерова. Без обозначения места и года. 8 с., бумага верже, текст рукописный, литограф. Стр. 1: подпись М. Нестеров; стр. 4: портрет художника; стр. 5: Текст — Управление по делам искусств Исполкома Ленсовета. Л(енинградский) Д(ом) У(ченых). Секция искусствоведения. 15 сентября 1943 г. Русский национальный художник М. В. Нестеров (1862–1942). 15 октября 1943 г. М. В. Нестеров (По воспоминаниям и переписке). Доклады П. Корнилова.

4. Программа заседания памяти И. Е. Репина. Без обозначения места и года издания. 8 с., бумага канцелярская, текст рукописный, литограф. Стр. 1: Рисунок «Дом Репиных»; стр. 4: автопортрет И. Е. Репина с его факсимиле; стр. 5: Текст — Отдел Изо Управления п/д искусств Исполкома Ленгорсовета и Секция искусствоведения ЛДУ. 30 июня 1944 г. К 100-летию со дня рождения художника. Великий русский художник И. Е. Репин (1844–1930). Доклад П. Корнилова. К вопросу о технике И. Е. Репина. Доклад Н. Ягловой. Стр. 8: марка ЛДУ.

5. Пригласительный билет на заседание, посвященное творчеству П. А. Шиллинговского. 4 с., 13х17,2, прекрасная плотная бумага бледно-коричневого тона; типограф., подписано к печати 31 мая 1945 г. 250 экз. Стр. 1: монограмма художника в картуше; стр. 2: гравюра на дереве «Ростральная колонна у Биржи»; стр. 3: офорт «Казанский Кремль с Волги». Текст: Отдел изобразительных искусств Управления по делам искусств Исполкома Ленгорсовета и В.А.Х. приглашают Вас на годичное научное заседание, посвещенное творчеству П. А. Шиллинговского (1881–1942), имеющее быть… 1945 года в 18 часов в его мастерской (В. О., Тучков пер., д. 11, кв. 25). Стр. 4: Программа заседания. 1. П. А. Шиллинговский — ксилограф. П. Е. Корнилов. 2. Книжные гравюры П. А. Шиллинговского. М. В. Доброклонский. Е. Г. Лисенков. На стр. 3 — инициал «О» и концовка, на стр. 4 — марка работы П. А. Шиллинговского.

Мы не сомневаемся, что приведенными выше сведениями о фронтовом, московском и ленинградском библиофильстве в дни Великой Отечественной войны далеко не исчерпываются относящиеся сюда факты. Будущие исследователи советского библиофильства, несомненно, будут располагать большим количеством фактов. Но мы сознаем, что в настоящей главе только благодаря помощи товарищей, внимательно и доброжелательно отнесшихся к нашей просьбе, нам удалось собрать некоторые сведения о библиофильстве этого периода на фронте, в Москве и Ленинграде. К сожалению, никаких материалов о книголюбии в тылу в дни войны мы не нашли в печати, — может быть, такие сведения и имеются, и только они остались неизвестными.