Прозвища

Многие кинеды и мужские проституированные, особенно пассивные, имели прозвища, совершенно так же, как и теперь. Всего чаще среди них встречались женские имена. В борделях мальчиков это был, по-видимому, всеобщий обычай, что доказывает интересная сцена у Лукиана:

«Как только мы подошли к квартире Филебуса, он еще за дверью крикнул громким голосом: «Эй, вы девушки, я купил для услужения вам красивого, сильного парня, урожденного каппа-докийца!» Но те, которых он называл девушками, были проституированные мальчики и помощники по профессии Филебуса. Все они радостно вскрикнули, полагая, что купленный действительно был человек. Но когда они увидали, что раб их был осел, они стали грубо издеваться над стариком. «Ах, милейший, – сказали они со смехом, – ты купил себе на этот раз жениха вместо прислуги? На здоровье тебе! Наплоди только поскорее деточек от этого милого брака!»

Нерон называл своего супруга Спора Сабиной.

Употребительны были прозвища: Приап, Венера, Невеста, Ласточка и многие другие.

Во время империи развился обычай заводить мужчин-метресс. По своему значению они не уступали женщинам, а в политическом отношении даже превосходили их – стоит только вспомнить то влиятельное положение, которое занимали некоторые конкубины, как Виниус, Лако, и особенно вольноотпущенник Ицелус у императора Гальбы. Всем этим людям, из которых каждый, по Светонию («Гальба», гл.14), «был велик в известных пороках», повелитель дозволял «безвольно злоупотреблять» собою и предоставлял им громадную власть.

Даже возлюбленные, принадлежавшие к рабскому сословию, часто до такой степени были господами своих богатых любовников, что это позволяет говорить о мазохизме со стороны последних. Этим объясняется, что мужские метрессы нередко приобретали громадные богатства, как, например, Фи-лострогос, бывший проституированный мальчик Лициния Суры, относительно которого философ Эпиктет (ок.50 – ок.140) сказал, что никто не пожелал бы купить блестящую судьбу Филострогоса такой же ценой; или Тримальхио, мальчиком прибывший в Рим, где он с 14 лет был возлюбленным своего господина и затем получил от него состояние сенатора.

Начало многолетней связи между любовником и конку-бином часто знаменовалось настоящей «свадьбой», которая сопровождалась – совершенно как заключение брака между мужчиной и женщиной – торжественными церемониями. Такие свадьбы и венчания между мужчинами не представляли ничего редкого. Ювенал дает следующее описание подробностей такой свадьбы с кинедом:

Гракх четыреста тысяч сестерций в приданое выдал

За трубачом, знать, он на трубе-то играл настоящей;

Подписали контракт, легла новобрачная мужу в объятья.

О патриции, цензора нам, или гадателя нужно?

Неужель, оробев, ты счел бы за большее диво.

Если б теленка жена родила, а ягненка корова?

Галуны и плащ длиннополый с фатой надевает

Тот, кто, тайно неся на ремне святые доспехи,

Под щитом изогнутым потел. О, праотец Рима,

Молви, откуда на пастырей Лация гибель такая,

И такая коснулась, Градив, твоих внуков крапива?

Видишь, замуж идет муж знатный богатством иродом:

Что ж не тряхнешь ты ни шлемом, ни в землю копьем не ударишь,

Ни к отцу не взовешь? Уходи же, покинь же суровый

Округ полей, коль им пренебрег! – «Назавтра мне нужно

С ранним солнцем дело обделать в долине Квирина».

Что же за дело? – «Что спрашивать? Замуж друг мой выходит

И не многих зовет». Вот только бы пожил я: будут,

Будут творить это въявь, захотят оглашать в объявленьях.

Между тем у замужних таких есть большая досада,

Что не могут родить и детьми привязывать мужа.

Но прекрасно, что власти над телом природа желаньям

Не представляет: умрут бездетными.

(Пер.А.Фета)

В основе этого описания лежат действительные факты и события: об императорах Нероне и Гелиогабале сообщают, что они публично венчались со своими проституированными мальчиками и катамитами.

Первый проституированный, с которым Нерон вступил в брак, был некий Пифагор. Тацит сообщает об этом: «Для него самого (Нерона), опозоренного всевозможными деяниями, все равно, были ли они дозволены или нет, не оставалось, по-видимому, больше новых преступлений, которые могли бы его выставить еще в худшем свете, если бы он за несколько дней до того не вступил в формальную супружескую связь с неким Пифагором, одним из развратной толпы, и не отдался бы ему в жены. Императору надели фату, выставлены были приданое, брачная постель, свадебные факелы; все было выставлено напоказ, что даже у женщин скрывает покров ночи».

В то время как в этом необыкновенном браке Нерон функционировал в качестве «жены», он несколько дней спустя венчался в качестве мужа с вольноотпущенником Спором, которого взял себе в «жены» за сходство с любимой им Поппеей Сабиной. С этой целью он велел его оскопить, надеть ему платья императрицы и назвал его «Сабина». Затем свадьба их праздновалась в Греции и сопровождалась торжественными церемониями. Среди поздравлений серьезно высказывались и пожелания, чтобы брак этот благословен был законными детьми!

После того Нерон жил с Пифагором, как с мужем, а со Спором, как с женой. Последнего, между прочим, титуловали «повелительницей», «императрицей», «царицей», и он получил большое приданое. На вопрос, как ему нравятся такие браки, один остроумный философ ответил императору: «Ты хорошо делаешь, что берешь себе таких жен. Жаль, что боги не захотели внушить и твоему отцу такую же страсть к объятиям таких жен».

Наконец, Нерон стал еще «женой» своего секретаря Дорифора, причем он публично вел себя, как невинная девушка. Он велел уплатить Дорифору 1,5 миллиона динарий и удвоил эту сумму, когда Агриппина упрекнула его по этому поводу в мотовстве, со словами: «Я не знал, что так мало подарил ему».

Совершенно феминизированный Гелиогабал в своих браках с проституированными мужчинами всегда играл роль жены, причем она так ему нравилась, что он обещал врачам большое вознаграждение, если они при помощи операции сделают его женщиной! Он избрал себе супруга, велел называть себя женой, повелительницей, Августой; прял шерсть, носил на голове сетку для волос и употреблял румяна и белила.

Первым супругом новой «Августы» был Гиероклес, карийский раб, прежде проституированный мальчик Гордая, отнюдь не мужественная фигура, а кинед с гладким подбородком и светлыми локонами. Он приобрел большую власть над императором, которого часто бил за измену, что, однако, не только не ослабляло, но даже усиливало любовь последнего.

Потом Гелиогабал влюбился в геркулеса-гладиатора Аврелия Цотикуса, по прозвищу Магирус (повар). Когда Аврелий в первый раз приветствовал его как «повелителя и императора», Гелиогабал сказал ему, опустив глаза и выгибая шею, как девушка: «Не называй меня повелитель, я только повелительница». Затем он вступил с Аврелием в формальный брак в присутствии свата и служил ему женой.

Связь мужской проституции с женской

Многообразную связь между гомосексуальной мужской и женской проституцией можно доказать уже для древности. При чрезвычайных размерах первой и своеобразной половой неустойчивости античного мужчины, которая объясняет, почему бисексуальность представляла тогда более частое явление, вопрос о конкуренции между обеими формами проституции имеет больше основания, чем теперь. Но в то же время между проституированными мужчинами и женщинами тогда, как и теперь, наблюдалась и известная общность интересов. Из эпиграммы Мириноса мы узнаем, что кинеды вместе с гетерами устраивали торжественные ночные процессии в честь половых богов, например, Приапа. Они сообщали друг другу о богатых бисексуальных любовниках, чтобы сообща эксплуатировать их.

Гетеросексуальная мужская проституция

Своеобразную особенность античной проституции представляет громадное распространение гетеросексуальной мужской проституции, то есть проституции мужчин по отношению к женщинам.

Существование обширной гетеросексуальной мужской проституции, особенно во время Римской империи, установлено безусловно характерными указаниями. Прежде всего, ей соответствовал ревностный спрос со стороны женщин. Такие любившие пожить женщины носили даже особые названия, как «lecti-cariola» (любительница носильщиков качалок) у Марциала, или «ludia» (возлюбленная гладиаторов) у Ювенала. Половые чувства этой женской клиентуры мужской проституции превосходно описаны Петронием и Ювеналом.

У Петрония Хризис, служанка Цирцеи, говорит Энколпию: «Ты знаешь, что ты неотразим, и потому гордишься и продаешь свои объятия, вместо того чтобы дарить их. Иначе зачем эти красиво завитые волосы, нарумяненное лицо и томно-вызывающий взгляд? Зачем эта заученная походка, эти размеренные, дрожащие шаги, если ты не несешь свою красоту на рынок? Я не умею предсказывать будущего и ничего не понимаю в небе астрологов, но по лицу человека я умею читать его характер, и мне стоит только посмотреть на прогуливающегося, чтобы знать, что он думает. Итак, если ты хочешь продать требуемое, то покупатель найден; но если ты хочешь подарить его, что было бы человечнее, то сделай так, чтобы за оказанное благодеяние мы сделались твоими должниками. Дело в том, что если ты назовешь себя простым рабом, то страстное желание влюбленной дамы еще усилится. Есть женщины, которые воспламеняются только для черни и лишь тогда испытывают щекотание сладострастия, когда они видят рабов или лакеев с подобранным платьем. Других зажигает пламенем любви арена, или какой-нибудь запыленный погонщик мулов, или проституированный благодаря сцене скоморох. К этому классу женщин принадлежит и моя госпожа. Она перепрыгивает от оркестра по меньшей мере к 14 ряду кресел и ищет свое сокровище среди подонков народа».

Я упивался ее льстивыми словами и спросил: «Уж не ты ли сама та дама, которая меня любит?» Горничная искренно рассмеялась по поводу моего пошлого комплимента и прибавила: «Не говори мне такого рода лести. Я еще никогда не отдавалась рабу. Сохрани бог, чтобы я протягивала свои объятья к кресту. Это годится для знатных дам, которые любят целовать рубцы от кнута. Я, правда, только горничная, но я принимаю предложение лишь среди всадников». Удивительным, почти невероятным показался мне этот контраст: «Служанка обладала гордым вкусом матроны, а матрона, напротив, имела плебейские наклонности служанки».

Аналогично высказывается и Ювенал о половом влечении знатных женщин:

Не спит уж любовник.

И велит она, чтобы он шел, плащом завернувшись,

Коль его нет, на рабов накинется; если надежды

Нет на рабов, то пусть приведут водоноса…

Но кто же сторожем будет

Стражей самих? Ведь хитра и с них начнет же супруга.

Ибо похоть все та ж у высших, как и у низших.

Да не лучше ли и та, что, грязная, улицу топчет,

Той, что несут на затылках своих вереницей сирийцы?

Все же, что от отцовских денег еще остается.

Вместе с последнею вазой дарит она гладким атлетам.

(Пер.А.Фета)

Относительно более высоких сфер гетеросексуальной мужской проституции, именно театральной, мы находим наглядное описание у Ювенала:

Но другие в то время, когда отдыхают завесы,

Да при пустых и закрытых театрах гудят только рынки,

И от игрищ плебейских до Мегалезий далеко,

С грустью держат и маску и тирс, и над фартуком пышут.

Урбик спешит в конце Ателланы, кривляя ужимки

Автонои; и он не богатою Элиею избран.

Те за деньги большие снимают с комика запон,

Эти мешают петь Хризагону, Гиспулла же рада

Трагику: или ты ждешь, что полюбят они Квинтильяна?

Вот и возьмешь ты жену, с которою станет отцом-то

Эхион Китаред, Глафир, или флейтцик Амвросий.

За сенатором бывшая, Эппия с милым бежала

К Нилу, к Фарису и к зданьям многопрославленным лага.

Но он был гладиатор: вот этим они Гиацинты.

(Пер.А.Фета)

Что профессиональная проституция во всякое время была к услугам женщин, выдают нам некоторые эпиграммы Марциала.

Сенека упоминает как об особом виде мужской проституции о бедных мужчинах, которые на время нанимались к богатым женщинам в качестве «супругов».

Гигиена античной проституции носила совершенно другой характер, чем современная. Теперь центральное место во всех гигиенических мероприятиях занимают так называемые «венерические болезни», во-первых, потому что теперь в точности известна их заразность, а во-вторых, мы знаем, что проституция составляет главный очаг заразы, без которого распространение названных болезней было бы гораздо менее значительно.

Всего этого древние не знали. Поэтому в основу гигиены проституции у них положены были совершенно другие начала, чем у нас. Они не знали в области проституции никакой «санитарной полиции» и никаких индивидуальных и социальных мер против заражения венерическими болезнями. Но у них уже была, как мы увидим ниже, так называемая полиция нравов, регламентация и регистрация.

Поразительно, что античные врачи, отлично знавшие заразность и способность передачи другим болезней, например, чахотки, чумы, контагиозных воспалений глаз, лишаев, чесотки и даже проказы, не имели ясного представления о заразности существовавших тогда половых болезней – триппера и местного, мягкого шанкра.

Мы находим у них только темные предположения и неясные указания относительно полового заражения и нечистоты гениталий. Ввиду довольно высокого развития античной научной венерологии, полное молчание врачей об этом пункте заставляет думать, что в то время не существовало ясного и рационально обоснованного взгляда на заразность венерических болезней или даже вообще не существовало понятия «половые болезни», то есть болезни, приобретенные путем половых сношений. В то время как при лишаях, например, предостерегали от поцелуев, благоприятствующих передаче болезни вследствие прикосновения, мы нигде не находим запрещения половых сношений для предупреждения заражения венерическими болезнями – не находим даже в Библии, в которой, в противоположность медицине классической древности, содержится так много предписаний очищения и обособления гонорроиков и которая уже, следовательно, обнаруживает большое знакомство с контагиозностью гонорреи.

Таким образом, античная гигиена проституции – которая не только существовала, но и достигла значительного развития – не исходила из идеи об опасности заражения венерическими болезнями в борделях, а является ни чем иным, как выражением чисто эстетического отвращения к грязи, стремлением к чистоте, которое связано было в древнем мире – восточном и греко-римском – со страхом перед нечистотой и патологическими отделениями вообще и отделениями мужских и женских половых органов в частности.

Медицинский взгляд на проституцию в античную и средневековую эпоху должен был отличаться от современного уже потому, что худшая половая болезнь, сифилис, тогда не существовала. Если мы даже допустим, что возможность заражения другими половыми болезнями была в то время известна, то и тогда придется признать проституцию с гигиенической точки зрения безобидной, а половые сношения с проститутками – вполне безопасными. Хотя мы знаем теперь, что гоноррея, несомненно существовавшая в древности, являете» довольно серьезным заболеванием, но знание это приобретено нами лишь в последние десятилетия XIX века.

Таким образом, незнакомство с заразностью триппера и местных венерических язв, с одной стороны, и полное отсутствие сифилиса – с другой, были причиной той беззаботности, которую мы видим в древности в обсуждении проституции с гигиенической точки зрения.

Итак, античная гигиена проституции не покоится, как наша, на страхе перед заражением венерическими болезнями, которые, несомненно, и тогда имели место в борделях. В ее основе – отвращение к неопрятности и болезни. У Гиппократа (ок. 460 – ок. 370 до н.э.) женщины не желают иметь половых сношений с мужьями вследствие слизетечения у них. А одно признание Галена доказывает, что отвращение внушали исключительно болезненные отделения, хотя в то время были очень далеки от мысли о возможности их заразности. Врач Аретаиос называет, например, гоноррею только «отвратительной», а не заразной болезнью.

Особенно боялись при половых сношениях дурного запаха. Об этом свидетельствуют Марциал, Петроний, Тертуллиан (ок.160 – после 220). Вспомним то место у Петрония, где куртизанка Цирцея спрашивает Энколпия, у которого внезапно развилось половое бессилие: «Что это значит? Был ли тебе противен мой поцелуй? Не стало ли мое дыхание хуже от поста, или я не удалила пота из-под мышки?»

Если не считать явных болезней, то гигиена проституции была направлена именно на эти неприятные стороны. За такими физическими недостатками и болезненными состояниями следили самым тщательным образом уже во время покупки проституированных рабов.

Выше мы уже видели, что мужчины и женщины, предназначенные для продажи, выставлялись совершенно голыми на вращающейся подставке, «catama», где покупатели могли осматривать и исследовать их, чтобы не проглядеть каких-либо физических недостатков. Это было необходимо, потому что продавцы старались скрыть такие недостатки. В договорах о продаже рабов, многие из которых дошли до нас благодаря греческим папирусам, ручательство за здоровье раба или рабыни представляет существенный пункт. Обязательно было указывать даже скрытые страдания, например, эпилепсию.

В Дигестах имеется запись главнейших болезней, которай представляет интерес и для гигиены проституции. Здесь названы эпилепсия, проказа, различные кожные сыпи (например, экзема и чешуйчатый лишай), бородавки, дисменорея, дурной запах изо рта, заболевание женских половых органов.

Из специальных гигиенических мер, которые применялись во время половых сношений с проститутками, укажем прежде всего на обмывания до и после сношения.

На гигиеническое значение религиозных предписаний Востока относительно купаний и обмываний после сношения мы уже указывали выше. Еще большую роль играли купания в половой жизни классической древности. Опрятность считалась первым требованием при половых сношениях как для женщин, так и для мужчин. При этом главное внимание обращено было на обмывания после сношения – обычай очень древнего происхождения, так как о нем упоминается уже в греческой мифологии. Его издавна придерживались и римляне.

Во времена империи почти все публичные дома были снабжены проточной водой. Проститутки часто пользовались теплыми купаниями, во время которых половые органы подвергались специальному очищению. На одной картине из бывшей коллекции Гамильтона изображена женщина, которая сидит на краю стола перед купальным тазом и очищает губкой свои половые органы.

Кроме губок, для местного очищения половых органов после сношения женщины также употребляли маточный шприц, о применении которого при болезненных истечениях из матки упоминают Соран и Гален. Для влагалищных спринцеваний пользовались, кроме того, ушным шприцем, а в сочинении Гиппократа даже описан типичный ирригатор, который, несомненно, был в употреблении и впоследствии.

«Конец промывательного аппарата гладкий, как у зонда, и состоит из серебра. Сбоку, на небольшом расстоянии от конца промывательного аппарата, пробуравлено отверстие, но необходимы еще и другие сточные отверстия. Каждое из отверстий, сделанных в промывательной трубке, должно быть на равном расстоянии от другого, причем они должны быть невелики и узки. Наконечник трубки должен быть массивен, а все остальное – полым, как трубочка. К трубке нужно прикрепить пузырь от самки свиньи, тщательно очищенный, и производить промывания периодическими сжиманиями пузыря».

Кроме общих купаний и местных омовений половых органов, клиенты проституток придавали большое значение полосканию рта, вероятно имея в виду действия fellator, или fellartris, и cunnilingus, а также, чтобы предупредить появление дурного запаха. На первое указывает Катулл:

Ибо немедля затем ты, губы омыв многократно

Каплями, пальцами стал всеми усердно тереть,

Чтоб, где коснулся я ртом, совсем ничего не осталось,

Словно от гадкой слюны твари развратной какой.

(Пер. А. Фета)

В то время как купания, омовения и полоскания производились после сношения, другая важная гигиеническая мера – втирание мазей и масел – производилась до сношения, а потому должна была лучше предохранять от заражения венерическими болезнями. Обычай смазывания всего тела кажется нам теперь чрезвычайно странным, но у греков и римлян он был в общем употреблении. Тесная связь смазываний с гимнастикой и купаниями всем известна. Но их применяли и как профилактическую и гигиеническую меру во время половых сношений. Обильные втирания мазей перед сношением практиковались поэтому и в борделях, главном очаге венерических болезней, что, несомненно, значительно ослабляло возможность перенесения заразы.

Так как заразность венерических болезней не была известна древним, то они не применяли таких средств, какие мы применяем теперь для предупреждения заразы, например, кондом. По крайней мере, об этом не сохранилось никаких сведений. Но что своего рода кондом все же был известен в древности, видно из удивительного мифического рассказа в «Метаморфозах» Антонина Либералиса (написано в 150 году), в котором содержится сказание о Прокрис и царе Миносе. В 41 главе сказано:

«Прокрис от стыда покинула Цефалуса и бежала к Мино-су, критскому царю. Так как она нашла его бездетным, то дала ему известные обещания и стала поучать его, как ему поступить, чтобы иметь детей. Дело в том, что у Миноса вместо семени выделялись змеи, скорпионы и сколопендры, и все жены, жившие с ним, умирали. Парсифея же была дочерью Гелиоса и была бессмертна. Прокрис устроила следующее: она вложила пузырь козы в женщину. В этот пузырь Минос сначала опорожнил змей, а затем вступил в сношение с Парсифеей. После того у них родились дети».

Это первое известное нам применение примитивного кондома для предохранения от возможного физического вреда при половом сношении. Но так как никакие другие сведения о кондоме у древних не дошли до нас, то это единичное известие, как бы оно ни было замечательно само по себе, не дает права заключать о систематической профилактике как о составной части античной гигиены проституции.

Что касается, наконец, болезней проституток, то хотя древние и не знали, как велика опасность заболевания венерическими болезнями именно благодаря проституткам, тем не менее на основании изложенного нужно думать, что индивидуумы с явными болезнями исключались из числа профессиональных проституток, тем более, что их уже с самого начала отказывались покупать. Это не исключало, конечно, возможности, что заболевшие наружными болезнями проститутки прилагали все усилия, чтобы скрыть это от своих посетителей.

Доказательством может служить одиннадцатая беседа гетер Лукиана. Когда Хармидес рассказывает, что, несмотря на все его просьбы, он не может заставить гетеру Филематион раздеться, гетера Трифена дает ему следующее интересное объяснение: поведение Филематион имеет свои естественные причины, потому что она вся, от шеи до колен, покрыта отвратительными лишаями; она носит также парик, чтобы скрыть свою лысину. Это разоблачение внушает Хармидесу такое отвращение, что он находит невозможным продолжать свои отношения с Филематион.