Гонорары

Ввиду равноценной роли, которую играла в древности мужская проституция, наряду с женской, надо полагать, что и экономические отношения обеих групп были одинаковы.

Эсхин говорит о Меланопусе, что «он продал свою юность за две тысячи драхм». Из этого, по-видимому, следует, что, как и у женских проституток, за первое сношение платили особенно дорого. Затем, Эсхин упоминает, что Тимарх получил от актера Филемона 20 мин вознаграждения за разврат.

Во времена империи цены на рабов для разврата и вообще на проституированных мужчин достигли невероятной высоты. Плиний приводит тому несколько примеров и говорит, между прочим: «Поистине за сладострастие, а не за красоту было заплачено, когда Луториус Прискус купил Пецона, одного из обрезанцев Сеяна, за 5 миллионов сестерций (!). И эта позорная покупка прошла для него безнаказанно!». Неудивительно, что проституированные очень быстро достигали громадного богатства. У Марциала сказано:

Как среди чистых друзей Телезин вращаясь был беден.

То запачканный он в тоге холодной бродил;

А когда угождать бесстыдным начал кинедам,

То покупает один земли, столы, серебро.

Хочешь, Вифиник, ты стать богатым?

Сообщником будь ты:

Чистый тебе поцелуй крошки единой не даст.

(Пер. А.Фета)

Но, с другой стороны, существовали, конечно, и такие проституированные мужчины, которые имели полное основание жаловаться на недостаточные доходы от своего ремесла.

Первоначально гомосексуальная любовь распространялась у греков только на мальчиков-подростков, не достигших еще полного развития половой зрелости. С началом роста бороды и волос на половых частях мальчики переставали быть предметом эстетического поклонения и чувственных вожделений. С другой стороны, непривлекательным считался также и чересчур незрелый мальчик. Низшую границу представлял приблизительно возраст в двенадцать лет, а высшую – в восемнадцать. Во всяком случае, подросток возбуждал всего больше желаний. А потому, перейдя за этот возраст, мальчики должны были, если они желали и впредь сохранить свою клиентуру, искусственными мерами (удалением волос и т. п.) поддерживать соответственный вид, чтобы обманывать клиентов.

Мальчики от 12 до 18 лет употреблялись только как пассивные педерасты, между тем как более взрослые проституированные мужчины служили для взаимного удовлетворения. Во всяком случае, число таких взрослых проституированных было отнюдь не меньше, а может быть даже, и больше числа мальчиков, как это показывают уже намеки Аристофана и Эсхина. Во времена империи старый, выслуживший кинед представляет типичную фигуру. Таким образом, в то время различали более юных проституированных, собственно мальчиков для разврата, и более взрослых, кинедов.

Кроме разделения мужских проституированных по возрасту, существовало еще разделение их по роду деятельности. В самых обших чертах, различали активных и пассивных проституированных и таких, которые практиковали оба вида педерастии.

Что уже с самого начала должно было существовать большое число проституированных, практиковавших исключительно активную педерастию, станет ясно, если вспомнить громадное распространение пассивной педерастии, кинедизма. К таким исключительно активным проституированным принадлежат Те-лезин и Фебус, которых желали все кинеды.

Еще многочисленнее были представители пассивной мужской проституции, так как к ним принадлежало и громадное число проституированных мальчиков. Большинство греческих и латинских названий относится именно к этой категории проституированных и указывает на их пассивную роль «женщины», а также на их женственную, лишенную мужественности внешность.

Все эти названия показывают, что проституированные, к которым они относятся, подвергали себя педикации.

Внешний вид проституированных мужчин

Едва ли в древности существовал другой класс людей с такой характерной наружностью, как проституированные мужчины, тип которых все сатирики и физиогномики описывают совершенно одинаково. По Лукиану, существовала поговорка, что легче спрятать под мышкой пять слонов, чем одного кинеда, настолько он типичен по костюму, походке, взгляду, голосу, изогнутой шее, румянам и т. д. Лукиан говорит:

«О патикус, твои действия так откровенны, что их распознает даже слепой и глухой. Как только ты возвышаешь голос, раздеваешься во время купания или даже не сам раздеваешься, а только рабы снимут твои одежды… думаешь ли ты, что твои ночные тайны не становятся сейчас же явными?»

Аристотель упоминает, как признаки кинеда, «тусклый взгляд; согнутые внутрь колени; наклоненную вправо голову; вялые, бессильные движения рук; точно двойственную походку; частое вращение глаз».

Физиогномик Полемон следующим образом описывает общее впечатление, которое они производят:

«Андрогин имеет томный и похотливый взгляд, вращает глазами и блуждает ими, лоб и щеки у него подергиваются, брови стягиваются вместе в одной точке, шея изогнута, бедро в постоянном движении. Все в нем подергивается, колени и кисти как будто трещат; как бык, озирается он вокруг себя и перед собой. Он говорит тонким, но хриплым и трескучим, дрожащим голосом».

Дополнением к этим общим описаниям может служить пластическая характеристика Марциала:

Этого, что день и ночь у женских находится кресел

И чрезмерно уже в городе целом знаком,

Блещущий волосом, темный от мазей, в пурпуре светлом,

Нежен лицом, полногруд, с голенью счищенной вгладь,

Что к супруге твоей назойливым льнет провожатым,

Ты не бойся, Кандид: он ни одной не имел.

(Пер.А.Фета)

В частности, о приведенных признаках кинедов нужно еще заметить следующее:

Волосы они носили либо длинными локонами, или же причесывали в искусную прическу. При помощи раскаленного железа кинеды точно так же завивали волосы, как проститутки.

Мы уже упоминали, что большинство проституированных мужчин старались при помощи искусственного удаления волос походить на юношей или мальчиков, что соответствовало, очевидно, вкусу большинства любителей мальчиков. Возможно, однако, что это было также подражанием такому же неприличному обычаю, распространенному среди проституток.

Женственная, нервная внешность патика особенно сказывалась в его взгляде, голосе и походке. Томный, влажный и притом вызывающий взгляд и беспокойные, блуждающие глаза были верными признаками проституированного мужчины, выходящего на поиски клиента. Говорили они обычно хоть и тонким, но в то же время хриплым и визгливым, неестественным и дрожащим голосом. Но наиболее характерной была походка. Собственно типичным в ней было сладострастное движение бедер, вероятно, в подражание аналогичной походке у проституированных женщин.

Проституированные мужчины, как и женщины, в изобилии употребляли пахучие мази и масла и румянились. Уже издалека чувствовались их духи. В качестве благовонной мази употребляли обыкновенно нард. Благодаря блестящим от черной мази волосам кинеда можно было различить уже издали.

Подобно проституткам, проституированные мужчины старались обращать на себя внимание дорогой, пестрой одеждой и золотыми украшениями. Об этом упоминается уже в законах Селевка. Эсхин говорит о «нарядных верхних одеждах» и «нежных нижних одеждах» кинедов, симулировавших женское платье.

Пестрые цвета играют в одежде кинедов большую роль.

Шафранно-желтым, пурпурным и каштанового цвета платьям кинеды отдавали предпочтение. Длинные, до кистей, рукава также считались признаком кинеда.

Патики считались чрезвычайно красноречивыми и болтливыми, что особенно ярко описывает Аристофан, но указывают и многие другие авторы. Этим объясняется, почему, наоборот, знаменитых ораторов охотно обвиняли в мужской проституции, как обвинял, например, Эсхин Тимарха и Демосфена.

Словоохотливые кинеды любили проводить целые часы в женском обществе, в болтовне и были носителями скандальной хроники. Превосходно описывает это Марциал:

Милый ты человек, Котил; так все утверждают.

Слышу; но кто же, скажи, милый-то сам человек?

«Милый тот человек, что кудри содержит в порядке.

Что благовонъем всегда и кинамоном разит;

С Нила который притом и с Гадеса песни мурлычит;

Что положенье давать щипанным ловок рукам;

Кто в течение дня, поместясь между креслами женщин,

Просидит и всегда что-либо шепчет в ушко;

Кто оттоль и отсель читает письма и пишет;

Кто на соседнем локте все избегает плаща;

Кто любовников всех знает, по улицам рыщет,

Кто старинных легко предков Гирпина сочтет».

Что ты, Котил, говоришь? Так вот человек это милый?

Премногосложная вещь милый, Котил, человек.

(Пер. А.Фета)

Античные кинеды, совершенно как и современные, имели известные отличительные знаки, быть может, различные, смотря по месту и времени. Знаки эти скоро становились известными публике, и которая и пользовалась ими для определения кинедов. Сюда относится прежде всего распространенный обычай показывать средний (реже указательный) палец правой руки, вытягивая его вперед. Кинеда называли также «тот, на которого указывают пальцем». Таким образом, если грек или римлянин вытягивал по направлению к кому-нибудь средний палец или дотрагивался им до носа, то он тем самым молча ругал того патиком. Так киник Диоген, например, обругал Демосфена, указав на него некоторым знакомым средним пальцем.

Таким же способом кинеды обозначали себя друг перед другом, как Стрепсиад у Аристофана («Всадники»), который вытягивает средний палец, признавая себя пассивным педерастом.

Затем, приметой мужской проституции и средством для объяснения с клиентами считалось почесывание головы пальцем. «Развратного, – говорит Сенека, – выдает его походка, движения руки, иногда одно какое-нибудь слово или прикосновение к голове пальцем и закатывание глаз».

Интересное изображение этих пошлых жестов мы находим на одной вазе в национальном музее в Неаполе. Бородатый голый мужчина, приложив левую руку ко лбу, направляется к другому, стоящему перед ним, голому мужчине, который приподнял правую руку и вытянул указательный палец.

Кроме того, проституированные мужчины применяли еще известные условные знаки для приманки клиентов. Согласно интересному описанию Дио Хризостома, призывные звуки педерастов для приманки клиентов были различны в разных городах. В Тарсе звук, которым эти гомосексуальные «дневные сонливцы», по выражению Дио, привлекали своих клиентов, похож был на храп, причем они издавали его как на улицах, базарах, у театра и в палестрах, так и в борделях. «То был дикий, отвратительный звук, музыка, которая начиналась вместе с рассветом. Но кто же, - спрашивает Дио, – издает такие звуки? Не женственный ли мужчина, или кастрат? Они не всегда и не для всякого издают такие звуки, но это особый знак для их распознавания».

Далее он рассказывает, как распространен вообще этот своеобразный носовой звук среди гомосексуалистов и мужских проституированных и что он стоит в связи с их тайными оргиями. «Это голос не мужчины, не женщины, не другого какого-нибудь существа, а также не проститутки, когда она блудодейству-ет; это взрыв позорнейшего преступления и бессовестнейших действий, и притом среди бела дня, при солнечном свете, среди толпы людей».