ЕСЛИ ТЫ НЕ МОНТЕ-КРИСТО

утбол - это серьезно. От крика кот переехал на балкон. Жена льстиво пытается соответствовать: - Здорово этот рыженький пыром.

Ничто другое меня пока не интересует. Когда говорит футбол, пушки молчат. Во всяком случае, я их не слышу. Газет не открываю, к телефону не подхожу, радио не включаю, даже компьютер услужливо сломался. Удалившись в коммуникационное изгнание, я берегу свое неведение.

Дело в том, что из презрения к футболу американское телевидение показывает матчи с двухдневным опозданием в неудобное время на испанском канале. Чтобы раньше времени не узнать счет, я живу в позавчерашнем дне, и он мне нравится.

Сила незнания творит свою реальность, детали которой можно выбирать по желанию, словно завтрак за «шведским столом». Стирая все, что не нравится, невежество стерилизует действительность. Шопенгауэр давно утверждал, что мир - лишь наше о нем представление, но на практике я убедился в этом благодаря футболу. Впрочем, люблю я его не только за это.

Ископаемый пережиток, в век глобализации футбол дает безопасный выход животному - и потому бесспорно искреннему - патриотизму. Во мне он работает за двоих. Иногда мне приходилось болеть сразу за обе исторические родины. Вынужденный разделить симпатии, я решил, что в латышском футболе мне нравится футбол, а в русском - болельщики: на трибунах их много, и выглядят они, как все - по-разному. Раньше на зарубежных стадионах сидели всегда одни и те же люди в строгих мятых пиджаках. Зимой и летом они дисциплинированно скандировали: «шай-бу».

Что говорить, советский турист за границей был ее самой экзотической деталью. Как, впрочем, и я для них.

Это выяснилось на эгейском пляже, возле циркового шапито с фанерными зверями. Неподалеку от льва загорал его укротитель. На меня он смотрел не моргая, но решительный разговор у нас, как у Остапа Бендера со Скумбрие-вичем, произошел вдали от суши. Бронзовый атлет плыл за мной мощным брасом, я (от него) как умел, то есть по-собачьи. Преодолев в три рывка разделяющую нас часть очень синего моря, он отрывисто спросил по-русски: - Твой «Ягуар»?

- Мне кажется, - ответил я, с трудом вынырнув, - что хищники по вашей части.

Речь, оказалось, шла о запаркованной на берегу машине, которые я умею отличать только но цвету. Но циркач мне не поверил. Он твердо знал, что эмигранты не станут продавать родину по дешевке.

В другой раз встреча состоялась в Индии, где я от умиления примазался к экскурсии лат-иийских ткачих из Огре. Вычислив чужого, одна бодрая старушка прошептала не оборачиваясь: - Доллары менялись? -Как?

- Дизайном, - прошипела она, - у меня с 28-го года пачка осталась.

Из всех преступлений советской власти лично меня больше всего задевали две частности. 11ервая - не давали Джойса прочитать, вторая - мир посмотреть.

Более способные искали выхода на непроторенных путях. Интеллектуалы покупали «Улисса» на эстонском, спортсмены объявили лыжный пробег по ленинским местам, включая Швейцарию. (Власть рассудила иначе, отправив лыжников кружить по Разливу, пока не наберется нужный километраж.)

Сейчас, однако, мне все это видится в ином свете. Если вы не граф Монте-Кристо, жажду мести утоляют прошедшие годы, и я уже не уверен, что прежний режим отнимал, ничего не давая взамен.

«Улисса», скажем, не знали ведь и те писатели, которых я так любил и в юности. Еще вопрос, смог бы я восхищаться Гладилиным, если бы читал его вместе с Джойсом.

С географией тоже не все просто. Она ведь стала куда проще, чем была. Все теперь похоже: еда и нравы, магазины и товары, враги и кумиры. Только флаги у всех свои, ну и футболки, конечно.???.?.?:? '..?? '•