ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ

И сюда нас, думаю, завела не стратегия даже, но жажда братства. И. Бродский

парижские магазины поступила партия американских джинсов. На каждой паре - ярлык с французской надписью: «Мы не виноваты, что наш президент - идиот. Мы за него не голосовали».

Того, кто отвечает за эту проделку, до сих пор не нашли. О чем горько сожалеет глава фирмы, который хотел бы его продвинуть по служебной лестнице: штаны мгновенно разошлись.

Не могу сказать, что меня эта история радует, хотя я тоже не голосовал за Буша. Однако с Америкой, как с евреями: ее хочется ругать только среди своих.

И та, и другая ситуация мне хорошо знакомы. К тому же я уже жил в одной «империи зла», и, переехав в другую, не обнаружил разницы. И там, и здесь мне почему-то приходилось отвечать за выходки властей, которые я не выбирал.

Когда советские войска вошли в Афганистан, русские таксисты Нью-Йорка выдавали себя за болгар. Когда туда вошли американцы, мой друг Пахомов задумчиво заметил:

- Похоже, я обречен жить в стране, которая воюет с Афганистаном.

Его это, однако, скорее радует. Будучи человеком бескомпромиссно штатским, он любит рубашки с погончиками. Со мной сложнее. Никогда не зная, что делать, я всегда радуюсь, что не мне решать. Заняв тесный промежуток между «голубями» и «ястребами», я получаю с обеих сторон, еле успевая менять щеки.

- Государство, - учит меня Пахомов, - вро де микробов: оно стремится заполнить собой все не отведенное ему пространство. Так уж луч ше это будут наши микробы. Американские, - пояснил он, подумав.

Это, конечно, неправда. Американцам не нужна империя, потому что они хотят жить дома. Даже любимая их война - Гражданская, между Севером и Югом. В нее до сих пор играют. Если янки и готовы расширяться, то только в индивидуальном порядке - за счет кока-колы I и чипсов. Когда Америке снятся плохие сны, к; ней присоединяется Канада, когда кошмары - | Мексика. И в Ирак американцев привела не страсть к • имперской географии, а история - та, которой! у нее не было: романтический XIX век с его ми-| фом «крови и почвы». В отличие от европей• ских, американские романтики вроде моего лю-; бимого Торо жили не в воздушных замках, а в; лесу. Все остальные задержались в XVIII столе-! тии. Америка до сих пор живет теми универ-; сальными категориями, которыми Маркс со• блазнил Россию.

- Мимо рта не пронесешь, - верят амери-I канцы, игнорируя исключения, чреватые взры-'. вами.

Это трудно понять, в это трудно поверить, I по самые большие идеалисты здесь не левые, а '. правые: скорее Пентагон, чем хиппи. Наиболее; опасное заблуждение Америки состоит в том, " что, соорудив себе богатую страну из конститу-I ции, американцы думают, что знают, как это де• лается не только дома, но и за границей. Поэто'. му враги зовут их «глупыми», а друзья - «лишенI пыми воображения».

Боятся, впрочем, и те, и другие, идеализм - 1 ироде куриной слепоты, болезнь не смертель• пая, если не водить танки ночью.

Должен признаться, что я тоже против войны. Как все пацифисты - из шкурных интересов и невеселых принципов.

- Помочь никому нельзя, - говорил я, когда соседи заворачивались в нарядные звездные флаги.

- И спасти никого нельзя, - думал я, представляя, чтобы стало с Россией, если б Америка решила избавить ее от Сталина. Помните прогрессоров у Стругацких: «Я нес добро, и - Господи! - как они меня ненавидели».

Человек слишком. сложное существо, чтобы ставить на нем облагораживающие эксперименты. Поэтому я, послушавшись Вольтера, решил возделывать свой садик. Вьщрав из клумбы чужие петунии (на войне как на войне), я зарыл в землю дюжину семечек, надеясь для начала украсить тыл подсолнухами.

Дальше пошла арифметика. Первые пять пропали - я не знал, что за мной следили белки. Другие взошли. К трем стебелькам я привязал карандаши, помогавшие им ровно расти. Неделю спустя те, что обходились без поддержки, обогнали инвалидов.

- Ага, - сказал я, напыжившись от многозна чительности, - благо в недеянии: главное - ни во что не вмешиваться.

А утром самостоятельный росток упал на землю со сломанной ногой. - Ага, - повторил я с уже меньшей уверенностью, - мироздание живет вне морали, ему нее - все равно, но шансов у нас - половина.

Цветка, однако, было жаль, и я одолжил ему костыль. Прошла еще неделя, и калека оправился. Он опять всех перерос, став крепче прежнего, несмотря на уродливый шрам у щиколотки.

Сказать мне, однако, больше нечего. Не понимая, какую притчу мне рассказывают, я молча гляжу в назидательную грядку, надеясь, что природа не отменила, а отложила нравоучительный процесс - то ли до урожая, то ли до следующих выборов.? к i - i.-«' ' ' ' '????"'? "???? '?: it: ПОСТМОДЕРНИЗМ: ПОБЕДА РАЗУМА НАД САРСАПАРИЛОЙ