Владимир Игоревич Малов Затерянные экспедиции Школьникам об истории ...

Владимир Игоревич Малов

Затерянные экспедиции

Школьникам об истории

географических открытий

Жан Франсуа Лаперуз

Мунго Парк

Джон Франклин

Роберт Бёрк

Саломон Андрэ

Роберт Скотт

Владимир Русанов

Перси Фосетт

В книге в научно-популярной форме описываются экспедиции, внесшие большой вклад в изучение Земли, но по тем или иным причинам затерявшиеся и тем не менее давшие человечеству бесценный географический материал о ряде районов земного шара.

Книга имеет большое воспитательное значение. Описание экспедиций, несмотря на их гибель, зовет к высоким идеалам добра, мужества, самоотверженности во имя служения науке и прогрессу.

________________________________________________________________

ОГЛАВЛЕНИЕ:

От автора

След уходит к Ваникоро

Тайна "большой реки"

Третье путешествие Франклина

Семь часов Роберта Бёрка

"Орел" летит на полюс

Ставший вторым

"Иду на восток"

Мечтатель Фосетт

________________________________________________________________

Непреодолимых препятствий не существует!

Человеческая воля одолеет все на свете!

Ж ю л ь  В е р н

От автора

Дорогие ребята! Учебники географии познакомили вас со многими выдающимися путешественниками и географами. Колумб, Магеллан, Васко да Гама, Крузенштерн, Беллинсгаузен, Миклухо-Маклай - вот имена, которые вы хорошо знаете, знакомы вам и путешествия этих исследователей, и совершенные ими географические открытия. И, наверное, вам всегда хотелось узнать о знаменитых путешественниках больше, чем рассказывается на страницах учебников.

Книга, которую вы берете сейчас в руки, - своеобразное дополнение к учебнику географии. Но рассказывается в ней только о некоторых путешественниках, о тех, которым не удалось довести свои исследования до конца, о затерянных, пропавших без вести экспедициях. Их было немало в истории географических открытий. Каждая внесла свой определенный вклад в познание Земли. Помнить и знать о них надо каждому, кто любит историю географии.

"Непреодолимых препятствий не существует! Человеческая воля одолеет все на свете!"

Должно быть, не найти человека, который не читал бы книгу, из которой взята эта цитата. Вспомнили? Так сказал однажды герой романа Жюля Верна "Путешествия и приключения капитана Гаттераса" - упрямый и непреклонный полярный исследователь Джон Гаттерас. Эти слова - лучший эпиграф к книге о затерянных экспедициях.

Неспроста, кстати, говоря о затерянных экспедициях, мы вспомнили именно этот роман Жюля Верна. Есть здесь и прямая связь. Чтобы проследить какая, вспомним его содержание.

Нет необходимости говорить о том, что путешествие к Северному полюсу, описанное Жюлем Верном, вымышленное, воображаемое. Лишь тридцать три года спустя после выхода в свет "Путешествий и приключений капитана Гаттераса", в апреле 1909 года, смельчак Роберт Пири вместе с четырьмя спутниками на самом деле достиг полюса, завершив то, о чем мечтали прежде целые поколения исследователей, о чем мечтал в своей книге Жюль Верн. Но, придумав героев, описывая приключения, которых на самом деле не было, великий мечтатель щедро рассыпал по страницам романа сведения о реальных путешественниках и исследователях, о подлинных экспедициях в полярных морях.

И одна из самых ярких, самых замечательных страниц романа - рассказ о пропавшей без вести экспедиции под командованием знаменитого английского путешественника Джона Франклина. В 1845 году эта экспедиция отправилась на поиски Северозападного прохода - кратчайшего пути из Атлантического океана в Тихий среди полярных островов Северной Америки.

Долгое время весь мир занимала загадочная судьба исчезнувшей экспедиции, весь мир следил за ее многолетними поисками, в которых приняли участке сотни людей. К тому же, эти люди, ищущие потерянный след Франклина, сами делали новые географические открытия, стирали с карты мира огромное белое пятно, которое представляла собой в ту пору вся приполярная Северная Америка.

Внимательно читая роман, можно догадаться о том, что образ отважного Гаттераса и был во многом навеян Жюлю Верну образом Джона Франклина. Франклин, как и литературный герой, был человеком столь же непреклонным и несгибаемым, и в этом легко убедиться, познакомившись со старинными книгами, с дневниками путешественников, искавших Франклина и выяснивших в конце концов его судьбу. Он был человеком интересным, он всю жизнь стремился пройти там, где не был еще никто, раздвинуть горизонты известного, проложить путь для многих других людей...

Наверное, никогда не устареют эти человеческие качества. Ведь и сегодня, когда почти не осталось белых пятен на карте Земли, дерзкий и предприимчивый человек отважно устремляется во все новые удивительные путешествия, будь то полет на Луну или спуск в батискафе на океанское дно. А раз так, значит, для многих будущих исследователей, путешественников, первопроходцев - в любой области! - важным и нужным может оказаться пример Джона Франклина.

О путешественниках, подобных Франклину, и так же, как он, не вернувшихся из своих путешествий, и пойдет речь в этой книге. Здесь будет рассказано о разных маршрутах, о долгих поисках, о неожиданных находках, случавшихся иной раз десятилетия спустя после того, как был потерян последний след путешественника. Эта книга - памятник некоторым отважным исследователям.

Пусть они не вернулись домой, но они указали путь многим другим людям. Судьбы их экспедиций - для этой книги избраны восемь экспедиций, работавших во всех частях света, на всех материках: в Австралии, в Африке, в Океании, в Антарктиде, в Европе, в Азии, в Северной и Южной Америке, это наиболее драматические страницы громадной летописи изучения человеком своей Земли. Но зато имена этих путешественников, войдя в историю, стали все-таки счастливыми для географии символами, потому что по следам затерянных экспедиций, по пути, указанному ими, отправились другие люди, другие замечательные путешественники, в числе которых было немало и наших соотечественников, и первопроходцы помогли им сделать больше, чем они сами. Достойная, благородная, завидная судьба для первопроходца!

Что ж, давайте и мы пройдем по их следу.

След уходит к Ваникоро

Утром, когда солнце выползло из-за горизонта, океан был спокойным, лишь иногда легкий ветерок поднимал на его поверхности едва заметную рябь. Маленькое суденышко шло медленно - приходилось лавировать среди рифов. Мотор работал на малых оборотах и так тихо, что даже не заглушал легкого шипения воды, разрезаемой форштевнем* на две маленькие волны, которые почти сразу же гасли. Но земля - остров с высящейся над ним горой отступала все дальше к горизонту.

_______________

* Ф о р ш т е в е н ь - крайний носовой брус, заканчивающий корпус судна.

- Внимание! Уже подходим! - крикнул механику человек, стоящий на носу суденышка, и оно пошло еще медленнее.

На зеленоватой воде слегка покачивался ярко-красный буй.

- Сегодня возьмем правее! - распорядился человек на носу.

С легким звоном в воду ушла якорная цепь. Мотор в последний раз фыркнул и смолк. Механик хлопнул ладонью по его теплому кожуху, как делают механики всего мира, и присоединился к остальным на палубе. Остальные несколько человек - столпились у фальшборта* и так пристально смотрели в воду, словно хотели что-то разглядеть в глубине.

_______________

* Ф а л ь ш б о р т - продолжение наружной обшивки судна выше палубы.

Солнце поднималось все выше. Его лучи, казалось, высвечивали океан до самого дна. Маленькие любопытные рыбки, испуганные было шумом мотора, теперь вновь начали свою веселую игру среди коралловых зарослей.

На некоторое время на палубе воцарилась тишина.

- Может быть, сегодня, - с надеждой в голосе произнес кто-то потом, очень уж океан спокоен...

- Ладно, пора! - отозвался тот, что прежде стоял на носу.

Двое помогли ему надеть лямки акваланга. Но перед тем, как шагнуть в воду, пловец еще немного помедлил. Он окинул взглядом коралловые рифы, выглядывающие из воды словно частокол, потом задержал взгляд на полоске земли в трех милях от суденышка и наконец задумчиво сказал:

- Да, день сегодня для этих мест хорош на редкость! Ну, а в бурю именно здесь самое подходящее место для кораблекрушения!..

Натянув на лицо маску, он шагнул за борт и с плеском погрузился в воду.

Аквалангист медленно плыл вдоль рифа, изредка приближаясь к нему вплотную. Солнце действительно просвечивало океан до самого дна, хорошо был виден каждый выступ подводной коралловой стенки. Юркие разноцветные рыбки с интересом кружились вокруг аквалангиста, но сам он не обращал на них никакого внимания; он пристально вглядывался в сплошную стену кораллов. Все-таки как удивительна работа этих искусных ювелиров маленьких океанских животных, выстраивающих эти поразительные коралловые чудеса, способных создавать даже новые острова, целиком состоящие из кораллов! Аквалангист увлекался подводным плаванием уже целые десятилетия, может быть, даже в ущерб своей основной специальности - электромеханике, но причудливые коралловые заросли никогда не переставали его удивлять. Впрочем, наверное, каждый, кто хоть раз увидит их под водой, часто будет вспоминать этот разноцветный, играющий невиданными красками сад чудес.

Вот в коралловой стенке мелькнул какой-то странный выступ, и аквалангист подплыл поближе. Нет, это была всего лишь еще одна из причуд волшебного кораллового мира. Разочарованно вздохнув, насколько можно было вздохнуть под прозрачной маской, он поплыл дальше...

Позже, вспоминая этот день, Рис Дискомб, новозеландец по происхождению, электромеханик по специальности и исследователь морских глубин по призванию, признался:

"Рассчитывать мы, конечно, могли только на везение, потому что место для поисков выбрали почти наугад. Можно было только предполагать, что "Буссоль" затонула где-то здесь, к юго-западу от Ваникоро, с внешней стороны полосы рифов, окружающих остров чуть ли не сплошным кольцом. Мы выходили в океан изо дня в день, я нырял в воду и ждал, когда же мне повезет..."

И ему действительно в этот день повезло! Прошел час, и Рис Дискомб вдруг наткнулся на какой-то, словно бы вросший в коралловую стену крюк. Вытащив нож, аквалангист попытался соскоблить с него слой ила, и нож заскользил по металлу. Быстро поднявшись с пятнадцатиметровой глубины на поверхность, Дискомб сорвал маску и крикнул своим друзьям, по-прежнему толпящимся у фальшборта:

- Здесь якорь!.. Я нашел якорь!..

Мотор чихнул, фыркнул и наконец негромко застучал; суденышко медленно двинулось к покачивающемуся на воде главе экспедиции.

Потом члены экспедиции, организованной Дискомбом и состоящей из таких же, как он сам, любознательных людей, энтузиастов подводного плавания, изо дня в день возвращались к тому месту, где была сделана первая находка. Впрочем, работа шла медленно, потому что океан вблизи Ваникоро, одного из островов группы Санта-Крус близ архипелага Новые Гебриды, на удивление беспокоен, и ясные, тихие дни здесь настоящая редкость. Случалось, подводные поиски приходилось сворачивать уже спустя несколько минут после их начала - громадные волны поднимались неожиданно, и экспедиционное судно спешило к берегу. Но, все-таки, новые находки появлялись теперь одна за другой. Обломки старинных пушек, куски свинцового судового балласта... И пришел наконец еще один памятный для экспедиции день, когда на одном из таких кусков, очищенном от ила, кто-то заметил старинное клеймо Брестского судового арсенала.

Теперь сомнений почти не осталось: экспедиция Дискомба действительно нашла место, где затонула "Буссоль" - одно из двух судов, которыми командовал французский мореплаватель Жан Франсуа Лаперуз.

Это было в 1962 году. События же, которые имели самое прямое отношение к поискам энтузиаста-исследователя Риса Дискомба, жителя Порт-Вила на Новых Гебридах, начались чуть ли не на два столетия раньше.

Часы на высокой башне Брестского порта - морских ворот Франции в Атлантику - уронили четыре гулких удара, и тотчас же на палубах "Буссоли" и "Астролябии" раздались отрывистые слова команд. Матросы начали выбирать якоря, а на набережных взлетело вверх множество шляп: в порту, несмотря на столь ранний час, собрались сотни, может быть, тысячи людей. Событие, происходившее в этот день, 1 августа 1785 года, было нерядовым - "Буссоль" и "Астролябия" уходили в плавание, которое должно было продлиться три или четыре года и принести французской короне новые, пока еще не открытые земли и острова. Вдобавок этим кораблям предстояло обогнуть весь земной шар, а ведь до сих пор это удалось сделать лишь одному из французских мореплавателей - капитану Луи Антуану де Бугенвилю, совершившему кругосветное плавание в 1766 - 1769 годах на кораблях "Будез" и "Этуаль", а затем написавшему книгу об этом.

Ветер был попутным. В лучах раннего солнца было видно, как все меньше и меньше становились паруса "Буссоли" и "Астролябии". Наконец они исчезли за горизонтом. Так начался первый день новой французской кругосветной экспедиции.

В открытом море "Буссоль" и "Астролябия" показали, что надежды, возлагавшиеся на их мореходные качества, оказались не напрасными. Корабли не были, правда, столь быстроходны, как военные фрегаты или корветы, но отличались великолепной устойчивостью и прочностью. Прежде они были обыкновенными грузовыми судами - для дальнего плавания их специально переоборудовали, и теперь они легко несли среди волн свой груз, который любому другому судну оказался бы непосильным.

А чего только не было в трюмах "Буссоли" и "Астролябии"! Громадный запас продовольствия и десятки сорокаведерных бочек с водой и вином. Ядра, пули, порох. Парусина, веревки, тросы. Множество книг, инструментов, научных приборов. Для подарков же или для обмена с туземцами предназначались семьсот молотков, несметное число ножниц, ножей, рыболовных крючков, игл, булавок, тысячи пил и топоров. Были и дешевые безделушки, которые, как известно, особенно ценили жители далеких сказочных островов: бумажные цветы, бусы, кольца, ожерелья. Среди этого обилия груза с трудом размещались 225 человек - экипажи "Буссоли" и "Астролябии".

Корабли медленно двигались на юго-запад, придерживаясь заданного курса, и на них шла обычная экспедиционная жизнь. Впрочем, нет, не совсем обычная: правила распорядка жизни, разработанные лично начальником экспедиции, отличались от принятых на военных или торговых французских кораблях. Прежде всего - строжайшая дисциплина, но отнюдь при этом не палочная: просто каждый матрос должен знать свои обязанности и выполнять их честно и своевременно. Но, кроме работы, конечно, командам необходим нормальный, полноценный отдых. И по приказу командира два часа в день отводились матросам на танцы и песни. Еще одна необычная деталь: начальник экспедиции самолично проверял качество пищи и питьевой воды - матросы не должны есть несвежие кушанья и пить затхлую воду. Перед питьем вода обязательно трижды фильтровалась. Разумные, необходимые, справедливые меры, и весь экипаж экспедиции отвечал своему командиру уважением и искренней симпатией.

А сам он первый же подавал всем пример добросовестности и верности долгу. Чуть ли не в любой час дня или ночи невысокий, плотный человек, в каждом движении которого чувствовалась, однако, недюжинная энергия, расхаживал по капитанскому мостику флагманского корабля "Буссоль". Сорокачетырехлетний капитан Жан Франсуа Лаперуз, которого не без основании называли одним из самых лучших, может быть, самым лучшим мореплавателем Франции. Ровным, спокойным голосом он отдавал команды, и матросы выполняли их в мгновение ока.

"Буссоль" шла впереди, а "Астролябия", повторяя все движения флагмана, чуть дальше. Кругосветное плавание продолжалось. Плавание, о котором Жан Франсуа Лаперуз начал мечтать еще в детстве.

...Море он полюбил, даже еще ни разу не увидев его. В старинном доме, стоящем над рекой Тарн, была прекрасная библиотека. На полках во множестве теснились книги, на страницах которых были рисунки кораблей, портреты мореплавателей и географические карты. А интерес к этим книгам появился, скорее всего, вместе с причудливыми морскими историями, которые рассказывал брат отца, отставной капитан.

К тому же и другие взрослые вокруг, люди сугубо сухопутные, не исключая и самого отца, Виктора де Гало, часто рассуждали о дальних плаваниях, о далеких сказочных странах, о морских сражениях, о не открытых еще землях. Почему? Да потому, что в эти годы все больше и больше королевство Франция ощущало себя великой морской державой, потому что французские мореплаватели предпринимали все более смелые экспедиции. Имена таких людей, как, например, Жак Картье, ставший основателем французской колонии в Северной Америке - Канады, были у всех на устах в ту пору, и, наверное, не один только маленький Жан Франсуа Лаперуз мечтал повторить их славные подвиги.

Правда, поместье отца находилось довольно далеко от моря, по ведь море было похоже на южное небо, по которому, подобно фрегатам и корветам, неслись быстрые, легкие облака. И совсем так же, как море, небо иногда становилось свинцово-серым, штормовым, и разражалось бурей. Но шторм проходил, и белые облачка вновь пускались в свое плавание по ярко-синему южному небу; и вновь, лежа где-нибудь на пригорке в саду, ими любовался маленький Жан Франсуа, только что прочитавший какую-то очередную книгу о дальних плаваниях и морских подвигах.

А в 1757 году, когда ему исполнилось шестнадцать лет, он действительно отправился в свое первое плавание. Эскадра генерал-лейтенанта де ла Мотта вышла из Брестского порта и направилась к берегам Канады. Жан Франсуа Лаперуз - гардемарин* на одном из кораблей. Первый поход будущего исследователя-географа военный: Франция воюет с Англией. Французский флот должен защищать самую большую колонию королевства - Канаду - от все учащающихся набегов английских кораблей.

_______________

* Г а р д е м а р и н - звание, за которым следовал первый офицерский чин.

Но англичане в эту пору явно, неоспоримо сильнее. На море, во всяком случае, у них пока полное преимущество, и полгода спустя эскадра де ла Мотта вернулась во Францию, ничем, по сути дела, не оказав помощи другим французским кораблям, защищающим побережье Канады.

Первое плавание оказалось несчастливым для Лаперуза, но, наверное, именно она дало ему возможность убедиться в том, что моряком - настоящим моряком - он хочет стать по-прежнему. Только теперь выбранный путь казался ему не таким, как в детстве, как в мечтах, которые навевало ярко-голубое родное небо. На деле жизнь мореплавателя совсем не безоблачна, она складывается из тягчайших испытаний, бессонных ночей, тяжелой работы в арктический холод или тропический зной, огромной ответственности - если ты командир - за свой корабль, за всех, кто на борту.

Два года спустя, в 1759 году, произошло первое морское сражение Лаперуза. Французские и английские эскадры встретились возле острова Бель-Иль, у западного побережья Франции, и англичане одержали победу.

И вновь первое сражение, как и первый морской поход, оказалось несчастливым для Лаперуза: ранение, вслед за ним плен, два года жизни в качестве военнопленного. Но уже тогда в полной мере проявились отвага и решимость юного Лаперуза - дерзкий побег из лагеря, вереница приключений, и он снова на родине. Еще два года спустя заключается мир, очень невыгодный для Франции, так как ей приходится уступить большую часть заморских колоний - и Канаду, и острова в Вест-Индии, и Восточную Луизиану - земли в бассейне Миссисипи. С этого времени начался сравнительно долгий, пятнадцатилетний мирный период в жизни французского королевства.

Именно в эти годы Жан Франсуа Лаперуз стал настоящим моряком.

Когда ему исполнилось двадцать три года, он получил звание лейтенанта. Потом он командовал кораблями, совершил множество плаваний, был и на Мадагаскаре, и на Маврикии, и в Макао. И он действительно стал в эти годы не просто моряком, а одним из лучших, может быть, самым лучшим моряком Франции. И не только моряком - он приобрел обширные познания по самым разным вопросам.

Любознательный человек с живым, острым умом, цепкой, въедливой памятью, с громадной работоспособностью прочитал за это время немало книг. Пусть другие тратят свое время в далеких портах чужих стран на бесцельное фланирование по улицам или на шумные и экзотические портовые таверны, Лаперуз, затворившись в своей каюте, прилежно изучал лоции и географические карты, перечитывал путевые дневники знаменитых моряков-предшественников - Кука, Бугенвиля, знакомился с трудами повелителя "империи мысли" XVIII столетия Вольтера, книгами по естественным наукам, астрономии. Его знания становились все обширнее и универсальнее, мир казался ему все более многообразным и красочным, необыкновенно раздвинулись горизонты его мысли.

А непрерывные плавания и тяжелый труд моряка закалили его душу и сердце, заставили уважать простого матроса-труженика, открыли для него вечные и простые человеческие ценности.

Прошли мирные пятнадцать лет, и вновь начались военные действия. Снова борьба за Канаду: Франция хочет воспользоваться тем, что североамериканские колонии Англии начали борьбу за свою независимость. Капитан Жан Франсуа Лаперуз опять стал моряком-воином.

В 1782 году он возглавил исключительную по дерзости операцию, план которой сам же и разработал. Три французских корабля отправились в Гудзонов залив, принадлежавший англичанам, чтобы нанести неожиданный удар по береговым фортам. А ведь в ту пору этот залив представлялся французским морякам самым настоящим белым пятном: его карты и лоции англичане держали в строжайшем секрете. К тому же плавание в водах залива возможно лишь в летние месяцы, а осенью, зимой и весной залив скован льдами. Летом, впрочем, свои напасти: мореплавателей поджидают айсберги и почти сплошные туманы. Немногие решились бы на плавание при таких условиях.

И все-таки Жан Франсуа Лаперуз осуществил этот дерзкий план и вернулся домой с победой! Один за другим были разгромлены три английских форта. Уничтожены английские торговые фактории, а значит, торговле Англии с другими странами нанесен чувствительный ущерб. В войне это имеет немаловажное значение. Впрочем, Лаперуз, должно быть, понимал истинную ценность побед и поражений в этой войне двух стран за колонии. Охотнее он занялся бы научными исследованиями, а не бомбардировкой вражеских фортов. Вот и в этом походе, несмотря на его чисто военные цели, капитан де Лангль, командир одного из судов и близкий друг Лаперуза, по его поручению составил подробную карту тех мест, где прошли французские корабли.

Жану Франсуа Лаперузу исполнилось уже сорок два года, когда закончился и этот период долгой войны между Францией и Англией. Франция не выиграла почти ничего, кроме острова Тобаго. Но Лаперуз, пожалуй, выиграл: мореплаватель и воин наконец-то получил возможность отдохнуть и отправился в свое имение, - туда, где мечтал когда-то, глядя в небо, о путешествиях вокруг света. А некоторое время спустя его вызвали в Париж, и морской министр де Кастри предложил Лаперузу возглавить новую, после плавания Бугенвиля, французскую кругосветную экспедицию.

Основная ее цель - исследования в Тихом океане. Разумеется, не только о научных исследованиях печется морское министерство и сам король Людовик XVI. Англичане стремятся установить свой контроль над землями в Тихом океане. Значит, надо предпринимать ответные меры. Надо искать в Тихом океане еще неизвестные острова, надо выяснить, насколько прочно обосновались на открытых уже землях английские торговцы и торговцы других европейских стран.

Интересны инструкции, которые получил Лаперуз, когда дал согласие возглавить экспедицию. Ему вменялось в обязанность собирать сведения о взаимоотношениях между туземцами и теми европейцами, что проникли уже на острова, о том, как обстоят дела в Австралии, также колонизированной уже Англией, о северо-американских фортах Испании на побережье Тихого океана.

Ученым, участникам плавания, предстояло выяснить обычаи к нравы местного населения, узнать, что производят туземцы, изучить их оружие, приемы ведения войны. Сам внешний вид туземцев надлежало подробно изучить и описать. А кроме того - вот какая красноречивая деталь! - следовало установить, какие тяжести могут поднимать туземцы разных островов, как быстро они бегают, за сколько времени пронесут определенный груз на определенное расстояние...

И все же, несмотря на столь пеструю смесь политических целей с научными, в состав экспедиции были включены действительно замечательные ученые того времени: географ Бернизе, физик Ламонон, натуралист Дюфрен, астроном Монж... Блистательные, выдающиеся люди! Команды "Буссоли" и "Астролябии" были подобраны из лучших моряков французского флота, а командиром "Астролябии" был назначен, по настоянию Лаперуза, капитан Флерио де Лангль, тот самый моряк, что составлял карту Гудзонова залива во время дерзкого рейда к английским фортам.

Наконец к плаванию все было готово. "Буссоль" и "Астролябия" покачивались на рейде Брестского порта, а Жан Франсуа Лаперуз в своей каюте на "Буссоли" все снова и снова изучал подробнейшие правительственные инструкции и план научных работ, составленный Академией наук Франции. Правительственные инструкции самым подробнейшим образом определяли даже маршрут "Буссоли" и "Астролябии".

1 августа 1785 года корабли Лаперуза начали этот маршрут.

Мыс Горн, крайняя оконечность Южной Америки, издавна пользуется у моряков не очень хорошей славой. Туманы и бури, ледяные ветры из Антарктики - вот что встречает здесь корабли, и немало их погибло в этих мрачных водах. Но "Буссоль" и "Астролябия", пройдя до этого всю Атлантику, в феврале 1786 года благополучно обогнули зловещий мыс и вышли к главной цели своей экспедиции, в Тихий океан.

Он уже неплохо, по сути дела, был знаком к этому времени европейцам, и Лаперуз прекрасно понимал, что надеяться на открытия каких-то новых громадных земель, вроде Австралии, уже не приходилось: многочисленные английские, испанские, португальские, голландские, французские экспедиции сделали свое дело, начатое в тот день, 25 сентября 1513 года, когда испанец Бальбоа, спустившись с Панамского перешейка, впервые увидел перед собой беспредельную водную гладь, манящую вдаль на поиска новых земель и островов.

Но сколько еще оставалось нерешенных вопросов, на многие из которых, быть может, суждено было дать ответ экспедиции Лаперуза!

Недостаточно были изучены очертания тихоокеанских берегов Северной Америки и Азии. (Заметим, что очень большую роль в этом сыграли впоследствии исследования русских мореплавателей.)

Не было еще вполне достоверных сведений об истинных очертаниях и точных размерах легендарного "Южного материка", который, слепо веря в его существование, настойчиво искали многие мореплаватели, пока эти поиски не привели к открытию Австралии.

И наконец, в Тихом океане, бесспорно, существовало множество мелких неоткрытых островов, и их надлежало нанести на карту. Стоит добавить к этому, что практически еще не были изучены ветры и течения Тихого океана, подводные рифы и мели.

Огромное, почти невероятное поле деятельности, работа на долгие годы для многих и многих экспедиций...

От побережья Чили к острову Пасхи, открытому в 1722 году голландцем Якобом Роггевеном, от Пасхи к Гавайским островам - таков предусмотренный инструкцией маршрут французских кораблей. И вот еще одна деталь, характерная для Лаперуза: на острове Пасхи, осмотрев древние каменные изваяния, поражающие воображение, познакомившись с дружелюбными и радушными островитянами, глава экспедиции распорядился оставить им в подарок несколько свиней, овец и коз с "Буссоли" и "Астролябии", а также посадить в разных концах острова семена культурных растений - морковь, свеклу, капусту, чтобы островитяне могли потом употреблять их в пищу. А как иначе, впрочем, мог поступить человек, написавший однажды: "Я сделаю все, чтобы туземцы тех островов, где мы были, никогда бы не жалели о том, что встретились с нами..."

От Гавайских островов корабли Лаперуза взяли курс почти точно на север. Погода портилась, "Буссоль" и "Астролябия" шли, держась поблизости друг от друга и обмениваясь сигналами колокола, в густом тумане. Было холодно, поднялись высокие волны, иногда они с грохотом перекатывались через палубы.

В конце июня корабли достигли берега Аляски, и после нескольких дней поиска Лаперуз отыскал бухту, названную им "Французской гаванью". Здесь можно было дать экипажам небольшой отдых, можно было заняться починкой парусов и снастей, потрепанных последними штормами, можно было поближе познакомиться с местными жителями - индейцами. У них французы выменяли тюленьи и медвежьи шкуры на гвозди, ножи, топоры и рыболовные крючки.

И здесь же, во "Французской гавани", произошло несчастье, которое как бы стало грозным предзнаменованием для всей экспедиции Жана Франсуа Лаперуза.

Среди задач экспедиции, предписанных инструкцией, была такая: выяснить, существует ли где-нибудь в Северной Америке пролив, который мог бы стать самым удобным путем из Тихого океана в Атлантический. На поиски такого пролива вызвался отправиться молодой офицер с "Буссоли" д'Экюр. По его мнению, пролив мог начинаться где-то возле южного края бухты, почти постоянно скрытого туманом. Но так ли это? Лаперуз не очень-то верил в идею лейтенанта д'Экюра, но все-таки, составив для него подробнейшие инструкции, запрещающие рисковать людьми, позволил взять три шлюпки и отправиться к южному краю бухты.

Только одна шлюпка вернулась из этого похода через несколько часов после его начала. Растерянный и бледный лейтенант Бутен, командир ее, доложил Лаперузу о том, что д'Экюр, обнаружив какой-то проход среди скал, принял его за пролив. Нарушив инструкцию командира экспедиции, он распорядился подойти к этому проходу во время прилива, и это привело к катастрофе: подхваченные мощным подводным течением шлюпки закрутились в водовороте и разбились о подводные камни. Никому не удалось спастись, а третью шлюпку лишь каким-то чудом отбросило назад, на спокойную воду.

Еще целых семнадцать дней провел Лаперуз в этой зловещей бухте, надеясь хотя бы похоронить тела погибших товарищей, но море так и не вернуло их. Погибли три офицера и восемнадцать матросов, самонадеянность д'Экюра обошлась экспедиции слишком дорого.

30 июля французские корабли оставили бухту и продолжили свой путь.

Теперь - вниз вдоль побережья Северной Америки. В течение полутора месяцев составлялась подробная карта, были открыты несколько неизвестных прежде бухт. В сентябре 1786 года "Буссоль" и "Астролябия" бросили якоря в калифорнийском порту Монтеррей, принадлежащем в ту пору Испании. Снова стоянка. Есть время, чтобы подвести первые итоги плавания в Тихом океане. Среди выводов, которые сделал в это время Лаперуз, есть и такой: в обследованном экспедицией районе не найдено пролива, ведущего из Тихого океана в Атлантический. Если он вообще существует, то лежит севернее. Предсказание это оказалось пророческим.

Выйдя из Монтеррея, корабли Лаперуза взяли курс на запад, теперь предстояло пересечь весь Тихий океан с востока на запад и достичь берегов Азии.

4 ноября наконец-то был открыт первый из неизвестных пока островов, маленький и бесплодный клочок земли, которому, похоже что в насмешку, было дано имя французского министра финансов Неккера. Два месяца спустя корабли бросили якоря в бухте Макао. Здесь стояло на рейде множество кораблей под самыми разными флагами: Макао был в то время центром европейской торговли в Восточной Азии. Чуть больше месяца простояли "Буссоль" и "Астролябия" на рейде бок о бок с португальскими, английскими, испанскими, голландскими торговыми кораблями. Матросы и офицеры отдыхали и веселились, забывая понемногу мрачный эпизод у берегов Аляски, а Лаперуз проводил время у себя в каюте за работой: писал подробный рапорт о первой половине экспедиции, заполнял страницы своего дневника, разбирал коллекции, которые он собрал сам.

...И вновь "Буссоль" и "Астролябия" вышли в море. Сначала - к Филиппинским островам, а затем - на север, вдоль азиатского побережья.

Недалеко от Японского моря в Тихом океане был открыт еще один остров - Дажеле. Затем - бухта, названная именем французского мореплавателя Сюффрена. Наконец корабли подошли к острову Сахалин.

Лишь самые приблизительные его очертания были известны в то время европейским картографам. Неизвестно было даже то, что он представляет собой на самом деле, - остров или же полуостров, связанный перешейком с азиатским берегом. "Буссоль" и "Астролябия" вошли в узкий пролив между Сахалином и континентом и стали подниматься к северу. Местные жители, объясняясь с пришельцами жестами и с помощью примитивных рисунков, утверждали, что их лодки могли проходить по проливу до самой северной оконечности Сахалина. Значит, здесь действительно пролив? Корабли Лаперуза поднимались все севернее, и глубина все время уменьшалась. Не решившись рисковать, командир экспедиции отдал приказ возвращаться назад. По его мнению, Сахалин - это все-таки остров, но пролив между ним и Азией для крупных судов был, по всей вероятности, непроходим.

(Прошло около полувека, и русский исследователь Г. И. Невельской завершил исследования пролива, разделяющего Сахалин и азиатское побережье. В 1849 - 1855 годах экспедиция под его руководством на нескольких небольших судах работала в проливе от устья Амура до того места, откуда повернули назад корабли Лаперуза. Постоянные промеры глубин доказали, что пролив сказался, вопреки прежним представлениям, вполне судоходным. Наименьшая его ширина - семь с небольшим километров. Впоследствии это самое узкое место пролива между островом и материком было названо проливом Невельского...)

Вернувшись к южной оконечности острова, Лаперуз сделал важное открытие. Многие картографы упорно повторяли одну и ту же ошибку, считая, что Сахалин и лежащий к югу от него японский остров Иессо составляют одно целое. На самом же деле между ними оказался достаточно широкий пролив, сквозь который и прошли "Буссоль" и "Астролябия".

Этот пролив на всех современных картах назван проливом Лаперуза.

Теперь французские корабли взяли курс на северо-восток, к Камчатке, и через некоторое время остановились в Авачинской бухте, на берегу которой уже несколько десятилетий стоял русский город Петропавловск. Теплая, дружеская встреча ожидала здесь Лаперуза и его спутников. Офицеры гарнизона дали в честь французских моряков бал. Солдаты и горожане помогали чинить корабли и грузить на них новые запасы продуктов. Пожалуй, еще нигде экипажи "Буссоли" и "Астролябии" не встречали такого радушия, как в Петропавловске.

А накануне отплытия из русского города моряки прощались с одним из своих товарищей, сыном французского консула в Петербурге, Бартоломеем Лессепсом. Ему также предстоял долгий и трудный путь. Но теперь уже по суше: он должен был вернуться в Париж через Петербург, проехав по всей России.

Лессепс выехал из Петропавловска на следующий день после отплытия кораблей; он увез с собой подробный дневник Лаперуза и некоторую часть коллекций, собранных учеными экспедиции.

А "Буссоль" и "Астролябия" опять были в Тихом океане. Они прошли острова Самоа; здесь экспедицию ждало еще одно несчастливое предзнаменование. На одном из островов туземцы совершили нападение на группу офицеров и матросов, набирающих пресную воду. Убит отважный капитан де Лангль, командир "Астролябии", убит ученый Ламонон, погибли еще несколько офицеров и матросов. Мстить за их гибель Лаперуз не хотел - при бомбардировке острова неминуемо погибли бы и ни в чем не повинные люди. И медленно, тяжело, печально французские корабли продолжали свой путь.

К берегам Австралии они подошли к середине января, два с половиной года спустя после начала экспедиции. Теперь корабли и люди нуждались в длительном отдыхе. Целых два месяца "Буссоль" и "Астролябия" стояли на якорях в Ботанической бухте, на восточном побережье Австралии, близ одного из основанных англичанами поселений.

Рядом с ними покачивались на волнах несколько английских судов.

15 марта 1778 года "Буссоль" и "Астролябия" вновь вышли в плавание. А некоторое время спустя капитан "Сириуса", одного из английских судов, стоящих вместе с кораблями французов в Ботанической бухте, доставил во Францию, по просьбе Лаперуза, его рапорт морскому министру, последнюю часть экспедиционного дневника и несколько писем друзьям. В рапорте министру де Кастри, сообщая о своих дальнейших планах, Лаперуз писал:

"Я поднимусь вверх к островам Товарищества, выполню все, указанное инструкцией, в отношении Новой Каледонии и острова Санта-Крус, осмотрю южную часть земли Арзасид де Сюрвиль и направлюсь к Луизиаде Бугенвиля. Я пройду между Новой Каледонией и Новой Голландией не Эндевуром, а другим каналом, если такой существует. В сентябре - октябре я обследую залив Карпентария и восточный берег Новой Голландии, вплоть до земли Ван-Димена..."

Эти документы оказались последней вестью об экспедиции Лаперуза.

...Прибыл в Париж, совершив полное трудностей и долгое путешествие по России, Бартоломей Лессепс, доставивший часть научных коллекций экспедиции и дневники Лаперуза. Никто, впрочем, тогда еще не знал, что Лессепс - это единственный из всех участников экспедиции Лаперуза, кому суждено было вернуться на родину. "Буссоль" и "Астролябию" сначала все еще ждали. Быть может, корабли были лишь задержаны какими-то важными обстоятельствами? Но прошел 1790 год, начался 1791-й. Прошли все сроки возвращения экспедиции во Францию, судьба ее представлялась все более загадочной, все более мрачной. И наконец в феврале 1791 года Национальная Ассамблея Франции после чрезвычайного заседания, созванного по требованию Исторического общества естественных наук, опубликовала обращение к мореплавателям всех стран с призывом искать какие-либо следы кораблей Лаперуза. Установлена и премия: тот, кто обнаружит "Буссоль" и "Астролябию" или хотя бы сообщит какие-то сведения о них, может рассчитывать на награду.

В сентябре 1791 года из Бреста вышли фрегаты "Поиск" и "Надежда" специальную поисковую экспедицию возглавил адмирал д'Антркасто. В течение восемнадцати месяцев корабли кружили в том районе Тихого океана, куда предполагал, выйдя из Ботанического залива, отправиться Лаперуз. Никаких следов "Буссоли" и "Астролябии" найдено не было.

А Францию в эти годы одно за другим потрясали бурные события. 10 августа 1792 года восставший народ сверг монархию, в декабре был издан декрет о предании суду короля Людовика XVI. В январе 1793 года Людовик XVI был казнен. Затем Франция оказалась втянутой в войну одновременно с несколькими государствами. Началась и закончилась диктатура якобинцев. Стремительно взошла звезда генерала Бонапарта, будущего императора Наполеона. И вновь непрерывные войны... До поисков ли экспедиции Лаперуза в это бурное время? Напрасно обращались с просьбами о новых поисковых экспедициях его родственники и друзья.

И лишь через три с лишним десятилетия были найдены первые следы пропавшей экспедиции. По удивительной причуде судьбы их почти одновременно обнаружили сразу два человека: ирландец Питер Диллон и француз Жюль Себастьян Дюмон-Дюрвиль. Питер Диллон случайно, а Дюмон-Дюрвиль потому, что искал их.

Должно быть, судьба мореплавателя, путешественника, про павшего без вести, всегда была и будет тайной, неизменно притягательной для всех людей. Пусть даже и нет уже никаких надежд на его спасение и возвращение на родину, пусть уже прошло слишком много времени, всегда кто-то будет стремиться пройти по его следу, отыскать какие-то новые свидетельства путешествия, оборвавшегося неизвестно где.

И, конечно же, дело здесь не только в самой притягательности загадки, хотя так заманчиво разгадать тайну, с которой не справился прежде никто другой. На поиски пропавших экспедиций отправляются с желанием восстановить справедливость, воздать должное первопроходцу. И еще ради того, чтобы пройти там, где не смог пройти предшественник, сделать то, что ему не удалось.

Не раз и не два именно такое желание, иногда подспудное, неосознанное, приводило человека к большим открытиям и важным победам - не только в географии, во всех сферах его деятельности. Наверное, оно всегда бывает свойственно настоящему исследователю. Разве не было его у самого Жана Франсуа Лаперуза?..

А Дюмон-Дюрвиль оказался очень на него похожим. Не только в этом даже сами судьбы этих двух мореплавателей оказались удивительным образом схожи. Мальчишкой, как и Лаперуз, он читал книги знаменитых путешественников и с трепетом разглядывал старинные карты. Почти в том же возрасте, что и Лаперуз - в семнадцать лет, он совершил свое первое плавание. Спустя двенадцать лет имя молодого моряка стало известно всей Европе - ведь это именно он доставил во Францию Венеру Милосскую, дивной красоты античную статую, найденную в Греции одним крестьянином в своем саду. А вслед за этим Дюмон-Дюрвиль совершил целый ряд больших путешествий, одно из которых было кругосветным.

Поиски следов экспедиции Лаперуза были давней мечтой Дюмон-Дюрвиля. Он был твердо убежден: "Буссоль" и "Астролябия" не могли исчезнуть бесследно, должно быть, разгадку тайны надо искать на каком-то из островов Тихого океана. Но на каком?

25 апреля 1826 года Дюмон-Дюрвиль вновь отправился в путь. Он возглавил новую французскую кругосветную экспедицию, одна из главных целей которой - поиски следов Лаперуза. "Ракушка" - так назывался прежде корабль Дюмон-Дюрвиля. Он переименовал его накануне отплытия в "Астролябию"...

Но в это же самое время другой моряк уже вплотную подошел к разгадке.

Судно ирландского капитана Питера Диллона бросило якорь близ острова Тикопиа. Здесь-то и поджидал Диллона сюрприз: у одного из туземцев он вдруг увидел старую, ржавую шпагу. Она была, как определил Диллон, явно французской работы; удивленный капитан долго рассматривал ее эфес* и вдруг ему показалось, что он видит след какой-то надписи. Да, он явно рассмотрел чей-то инициал - букву L.

_______________

* Э ф е с - рукоять холодного оружия.

Взволнованный Питер Диллон сразу же предположил, что это и есть первый след пропавшей экспедиции Лаперуза. Так откуда же на Тикопиа шпага? Впрочем, не только шпага, он заметил у островитян серебряные вилки и ложки, какие-то явно европейские безделушки. И наконец, туземцы рассказали: все эти вещи с соседнего острова, они выменяли их у жителей Ваникоро.

А на Ваникоро они появились так. Много лет назад разразилась ужасная буря, какой не могли припомнить даже самые старые жители. В ту бурную ночь у берегов острова разбились два больших корабля. Один затонул почти сразу же, еще за кольцом внешних рифов, а другой еще некоторое время находился на плаву и, каким-то чудом пройдя между частоколом рифов, затонул совсем рядом с берегом.

Многим из белых моряков удалось спастись. Они поселились на Ваникоро в построенных ими самими хижинах, а потом из обломков двух кораблей начали строить третье судно. Оно получилось совсем маленьким, но все-таки белые люди уплыли на нем. Лишь двое из них остались на острове - они болели, но начальник пришельцев пообещал, что за ними скоро вернутся. Однако они не возвращались, и двое белых людей еще долго жили на Ваникоро, тоскуя и проводя целые дни на берегу, вглядываясь в горизонт.

Ваникоро! Значит, место гибели кораблей Лаперуза почти что названо... если все, что рассказали островитяне, правда. Питер Диллон немедленно приказал отправиться на соседний остров, но ему не повезло: поднимается жестокая буря, пена с грохотом бьется о коралловые рифы, старенький "Святой Патрик" скрипит и вот-вот развалится на части.

Диллону пришлось повернуть, и он продолжил свой путь по маршруту - в Индию. Оттуда, уже на другом корабле, он вновь отправился в сторону Ваникоро.

И вот они, несомненные свидетельства того, что именно здесь действительно потерпели крушение корабли Жана Франсуа Лаперуза. Питер Диллон и специальный представитель французского правительства, отправившийся на Ваникоро вместе с ним почти сразу же нашли детали астрономических приборов, топоры, якорь, подсвечник, молотки. Боцман Диллона наткнулся на лежащий возле одной из хижин мельничный жернов, а ведь на "Астролябии" была ветряная мельница, причем подобного сооружения не было больше ни на одном из европейских судов. И наконец, еще одно бесспорное свидетельство - бронзовый корабельный колокол с маркой литейной мастерской Брестского арсенала, датой "1785" и французской надписью: "Меня сделал Базен".

"Астролябия" Дюмон-Дюрвиля между тем, совершая свое плавание, добралась до архипелага Новые Гебриды. Потом корабль бросил якорь у берегов острова Тасмания. Здесь Дюмон-Дюрвиль и узнал о находках Питера Диллона, молва о которых уже облетела всю эту часть Океании. "Астролябия" вновь направилась в сторону бесчисленных островов архипелага Новые Гебриды. Теперь уже точно известно, что идти надо к Ваникоро. А когда судно бросило якорь у Ваникоро, Дюмон-Дюрвилю почти сразу же удалось найти точное место, где затонула "Астролябия" Лаперуза.

Шлюпка медленно лавировала среди множества рифов, окружающих Ваникоро, и один из вождей островитян, стоя на ее носу, пристально вглядывался в воду. Наконец, он дал знак гребцам остановиться.

Они лежали на глубине всего двух-трех метров - памятники разыгравшейся здесь когда-то трагедии: якоря и пушки, чугунные ядра и тяжелые цепи. Моряки сняли шапки. Море в этот день оказалось спокойным, легкая волна лишь слегка покачивала шлюпку, верхушки коралловых рифов празднично сверкали в солнечных лучах. Трудно поверить в то, что в столь спокойном и тихом месте море может вдруг превратиться в свирепого и грозного врага. Однако печальные находки свидетельствуют: здесь погиб корабль, прошедший до этого тысячи миль и выдержавший десятки штормов.

Позже моряки Дюмон-Дюрвиля с помощью островитян подняли со дна якорь, пушку, бронзовый колокол. Все с одного корабля, с "Астролябии". Так, где же в таком случае затонула "Буссоль"?

Но Дюмон-Дюрвиль так и не сумел, несмотря на тщательные поиски, найти на это ответ. Зато на берегу он нашел еще несколько свидетельств произошедшей здесь катастрофы - европейскую посуду, эфесы шпаг. Наконец, соорудив на острове памятник Лаперузу - четырехугольную плиту из коралловых обломков, участники экспедиции Дюмон-Дюрвиля оставили Ваникоро.

Итак, место гибели кораблей Лаперуза было установлено, находки Питера Диллона и Дюмон-Дюрвиля бесспорны. К тому же, еще одно свидетельство получено в Париже: все те предметы, что найдены Диллоном, выставлены в Лувре, и вот однажды в зале появился единственный из участников экспедиции Лаперуза, кому посчастливилось вернуться домой, - Бартоломей Лессепс.

Взволнованный, совсем уже седой старик стремительно перебегает от одной находки к другой. Уже больше сорока лет прошло с того дня, как "Буссоль" и "Астролябия" вышли из Брестского порта в плавание, по у него хорошая память. Он узнает чуть ли не каждый из найденных Диллоном предметов, он даже помнит имя матроса, который сконструировал ветряную мельницу, установленную на "Астролябии".

Потом, стоя возле обломка якоря, Бартоломей Лессепс тихо и долго, по-стариковски плачет, и люди вокруг почтительно молчат: кого не взволновала бы такая встреча с прошлым, кто остался бы спокоен, вспоминая товарищей, всех до одного погибших, и томительно ощущая, что, если бы не случай, пришлось бы разделить участь тех, кто никогда уже не вернется во Францию...

Люди медленно, почтительно расходятся, пустеет зал Лувра. И наверное, кто-нибудь из моряков, пришедших сюда, чтобы встретиться с Бартоломеем Лессепсом, ставшим к тому времени генеральным консулом Франции в Лиссабоне, уносит в этот день мечту продолжить поиски новых следов экспедиции Жана Франсуа Лаперуза.

Так, где же в самом деле затонула "Буссоль"?

Пройдут еще многие годы, прежде чем будет получен ответ.

Еще один вопрос: какая судьба постигла тех, кто, если верить рассказам островитян, снова отправился в путь на маленьком суденышке, построенном из обломков "Буссоли" и "Астролябии"?

И вот теперь пришла пора вернуться к самому началу этого рассказа, чтобы вспомнить находки, сделанные в 1982 году новозеландцем Рисом Дискомбом: якорь, обломки старинных пушек, куски свинцового балласта, на одном из которых было клеймо Брестского судового арсенала.

В истории поисков следов Лаперуза осталось, по сути дела, дописать лишь несколько слов. Экспедиция исследователя-любителя была организована им на свой страх и риск, по после того, как Дискомб сообщил о своих находках, многое меняется. В новой экспедиции Дискомба приняли участие, помимо его друзей, несколько французских ученых, а также специальный уполномоченный морского министра капитан Броссар. В этот раз вместо маленького суденышка у Риса Дискомба было специально оборудованное судно, которое в марте 1964 года вышло из Новой Каледонии и взяло курс на Ваникоро.

20 марта началась новая серия подводных исследований. Теперь, когда было известно точное место, где искать следы кораблекрушения, когда пловцы работали уже не в легких аквалангах, а в специальных автономных скафандрах, в которых можно опускаться на значительную глубину, находки следовали одна за другой. Обнаружены остатки главной бортовой помпы, поднята на борт судна тяжелая медная цепь, найдены еще несколько пушек. Любопытная вещь: обломки находятся в подводных коралловых зарослях на разных глубинах - от пятнадцати метров до пятидесяти - и на некотором расстоянии друг от друга. О чем это говорит? Не о том ли, что затонувший корабль ушел в воду под значительным углом?

Все меньше остается сомнений в том, что здесь затонула именно "Буссоль", адмиральский корабль Лаперуза. Во-первых, судно, бесспорно, было французским, во-вторых, никакие другие французские суда, насколько известно, у Ваникоро никогда не терпели крушений. Нужна, однако, еще какая-нибудь находка, которая окончательно докажет, что все эти предметы были действительно на "Буссоли", находка, сделав которую можно, по сути, прекращать дальнейшие поиски.

И вот наконец с глубины 35 метров был поднят большой обломок колокола. Он представляет собой почти точную копию того колокола с надписью "Меня сделал Базеп", который был найден Питером Диллоном. Тот колокол был с "Астролябии", этот же, найденный одним из подводных пловцов, с "Буссоли"...

Что ж, можно подводить итоги. Последняя экспедиция Дискомба позволила полностью восстановить события, которые разыгрались когда-то в темную, грозную, штормовую ночь у берегов Ваникоро.

"Буссоль", шедшая как всегда впереди "Астролябии", первой разбилась о подводный коралловый риф. Судно затонуло, должно быть, очень быстро. "Астролябию" бушующие волны вынесли в узкий проход между рифами, который, к несчастью, оказался ложным. Второе судно разбилось на рифах почти возле самого берега, на расстоянии нескольких миль от места гибели "Буссоли"...

А дальше - дальше вновь, как и сто пятьдесят лет назад, начинаются только предположения. Ведь согласно рассказам, записанным Питером Диллоном, спасшиеся моряки добрались до берега и здесь выстроили из уцелевших после кораблекрушения обломков новое судно, на котором отправились в плавание с надеждой добраться до какой-либо земли, посещаемой европейцами. Но достоверен ли такой рассказ? И если да, то какая судьба постигла этот новый корабль? Сколько человек плыли на нем? Был ли среди них Жан Франсуа Лаперуз?

И до сегодняшнего дня нет пока ответа на эти вопросы, и, значит, история поисков следов исчезнувшей экспедиции все еще не окончена. Но... но, впрочем, давайте вспомним: одному человеку удалось все-таки подтвердить эту версию доказательствами, проследить путь последнего корабля Лаперуза и назвать точное место, где окончилось это плавание:

" - ...Туземцы оказали довольно хороший прием потерпевшим кораблекрушение. Лаперуз обосновался на острове и начал строить небольшое судно... Несколько матросов пожелали остаться на Ваникоро. Остальные, изнуренные болезнями, слабые, отплыли с Лаперузом в направлении Соломоновых островов и погибли все до одного у западного берега главного острова группы, между мысами Разочарования и Удовлетворения!

- Но как вы об этом узнали? - вскричал я.

- Вот, что я нашел на месте последнего кораблекрушения!

И капитан Немо показал мне жестяную шкатулку с французским гербом на крышке, заржавевшую в соленой морской воде. Он раскрыл ее, и я увидел свиток пожелтевшей бумаги, но все же текст можно было прочесть.

Это была инструкция морского министерства капитану Лаперузу с собственноручными пометками Людовика XVI на полях..."

Кто знает, не сбудется ли когда-нибудь и вот такое "предвидение" великого фантаста Жюля Верна, приписавшего открытие места, где закончилось плавание Лаперуза, знаменитому герою своего романа "Двадцать тысяч лье под водой"?..

Погибла вместе с "Буссолью" и "Астролябией" значительная часть коллекций и научных данных, собранных во время кругосветного плавания Жана Франсуа Лаперуза. Плавание не было доведено до конца. Но по праву занимает свое почетное место в списке виднейших исследователей-географов капитан Лаперуз.

Острова, открытые им, остались на карте мира. Экспедиция его исправила многие ошибки картографов того времени, установив или уточнив истинные очертания известных земель и островов. Большую географическую ценность имело подробное и точное описание Тихоокеанского побережья Северной Америки, доставленное в Париж Бартоломеем Лессепсом.

И осталось на карте название открытого им пролива - пролив Лаперуза, а в Альби, на родине мореплавателя, в Петропавловске-Камчатском, на берегу Ботанической бухты в Австралии и на острове Ваникоро стоят памятники, воздвигнутые в его честь.

Многие ли люди оказались достойными того, чтобы их имена наносились на географические карты и чтобы их вспоминали и столетия спустя после того, как они жили?

Тайна "большой реки"

В энциклопедии сказано: "Нигер - третья по длине и площади бассейна река в Африке после Нила и Конго. Под названием Джолиба берет начало на склонах Леоно-Либерийской возвышенности и впадает в Гвинейский залив Атлантического океана".

На географической карте Нигер похож на дугу; он начинается почти на той же широте, на которой впадает в Гвинейский залив, а между этими двумя точками - начальной и конечной - круто поднимается вверх, на северо-восток, и потом столь же круто опускается к юго-востоку. Вершина этой гигантской дуги лежит примерно на середине длины Нигера.

До мельчайших подробностей известно сейчас его течение. Со скрупулезной точностью нанесены на карту все его притоки; для тех участков Нигера, где он судоходен, существуют точные лоции. Никаких тайн, никаких секретов не таит в себе больше великая африканская река.

Было время, когда весь Нигер был тайной.

Экипаж медленно подъехал к подъезду большого помпезного здания, и человек, прежде чем выйти на улицу, плотнее закутался в плащ.

Лондон есть Лондон. В этом городе почти всегда сыро, вязкий красноватый туман висит над крышами, и в его мгле не часто лондонцы видят солнце. Осень же - самое неприятное время в Лондоне. Вместо обычной сырости идет нескончаемый, нудный, противный дождь. Капли стучат по булыжникам мостовых, по парусиновым крышам экипажей, по зонтикам лондонцев, которых всегда много на улицах их города, - кажется, им любая погода нипочем!

На Индию совсем непохоже, в Индии-то сейчас тепло. Пальмы тянутся к голубому небу, солнце скользит по их листьям и стволам и все выше поднимается к зениту. Благословенная, щедрая, теплая земля...

Мунго Парк замешкался, открывая дверцу экипажа. Лондонский осенний дождь заставил его вспомнить Индию, откуда он только что вернулся. Мысленно он назвал ее благословенной, щедрой и теплой. Теплая - да! Благословенная и щедрая - далеко не для всех, только для более удачливых. Сам же он вернулся в Британию таким же бедняком, каким уехал, чтобы поискать счастья на чужбине. И даже, пожалуй, еще беднее, чем раньше, потому что оставил в далекой стране и свои прежние надежды на более счастливую жизнь. А вот страсть к путешествиям у него осталась по-прежнему, поэтому-то он и подъехал сегодня к этому массивному дому.

Здесь помещается "Лондонская ассоциация для споспешествования открытиям внутренних стран Африки". Ассоциация снаряжает очередную экспедицию для разведки таинственных земель Западной Африки.

Комната на втором этаже была большой и казалась унылой. Быть может, потому, что в сыром воздухе слишком чадили свечи в тяжелых бронзовых канделябрах. Дрова в камине тоже были явно сырыми: пахло дымом, воздух казался темным и вязким. Но люди, сидевшие за длинным, массивным столом, были одеты подчеркнуто нарядно и празднично, настолько нарядно, что, переступая порог, Мунго Парк подумал: случалось ли кому-нибудь из них самому носить костюм путешественника, страдать от жажды и не знать, где тебя ждет ночлег? Однако эту мысль он тут же отогнал прочь. Сам председатель Лондонской ассоциации Джозеф Банкс, сидевший во главе стола и покровительственно улыбнувшийся Парку, человек, одетый с еще большей роскошью, чем остальные, прославился тем, что был участником первого кругосветного путешествия знаменитого капитана Джеймса Кука. Он, правда, путешествовал с роскошью: громадные средства, унаследованные от родителей, позволили ему содержать в плавании целую свиту - секретаря, двух рисовальщиков и четырех слуг. В плавании все же и Джозефу Банксу пришлось пережить по-своему героический момент: вместе с Куком он обогнул на шлюпке весь остров Таити. Путешествие длилось шесть дней, размеры шлюпки не позволили взять с собой всю многочисленную свиту... А было это давно сейчас осень 1794 года, первое плавание Кука началось в 1788 году...

Джозеф Банкс поднялся навстречу Мунго Парку. По небогатый сюртук шотландца он оглядел все же с плохо скрытой иронией.

- Джентльмены! - сказал председатель Ассоциации. - Позвольте представить вам молодого человека, который возглавит нашу новую экспедицию. Ему всего двадцать четыре года, но он уже был в Индии, где занимался своим ремеслом хирурга. Человек он, насколько я знаю, храбрый, а это очень важно. Немногие европейские путешественники вернулись из тех африканских мест, которые нас интересуют. Будем надеяться, что молодому человеку удастся разгадать загадку Нигера и города Томбукту.

Члены Ассоциации оглядели Мунго Парка со сдержанным любопытством. Потом джентльмен, сидящий справа от председателя, лениво протянул:

- О вашем проекте новой экспедиции к Нигеру, сэр Банкс, мы все уже давно знаем. Согласны: надо уметь смотреть далеко вперед... Проект поддерживаем полностью!

А перед глазами Мунго Парка вдруг в одно мгновение стремительно пронеслась почти вся его короткая жизнь: детство в маленьком шотландском местечке Фоулшилс, работа в Индии, не принесшая ничего, возвращение в Англию и, наконец, знакомство с сэром Джозефом Банксом. Теперь его жизнь будет иной, у него есть ясная, твердая и благородная цель - сделать то, что не удавалось никому из европейцев, - разведать течение Нигера.

А в самом деле, что известно пока о Нигере?

Пожалуй, еще с древних финикиян и карфагенян начинается история изучения северо-западной части Африки. Во всяком случае, именно они первыми достигли устьев рек Сенегала и Гамбии. Однако известна была поначалу лишь береговая линия материка. О том, что лежало в глубине, существовали самые неправдоподобные вымыслы. Известно, однако, было то, что где-то там лежит большая река Нигер, но считалось, что она впадает... в Нил. Мнение это поддерживал, например, знаменитый римский ученый Плиний-младший, который обосновывал свой вывод тем, что и в той и в другой реке были якобы одни и те же растения и животные.

А всерьез западные берега Африки стали изучать лишь в конце XV века. Именно тогда португалец Диегу Кан прошел вдоль значительной части западного африканского побережья и открыл устье реки Конго. Но внутренние области материка по-прежнему оставались почти неизвестными. Зато был полный простор для предположений, и согласно одному из них Нигер должен был течь на запад и разделяться на две реки - Сенегал и Гамбию. Английский исследователь майор Гаутон сделал попытку установить географическую истину, но пропал без вести где-то в африканских джунглях.

Но почему, собственно, именно Нигер так привлекал внимание европейцев? Причина проста - берега Африки уже были освоены ими, на побережье существовали колонии, но самые богатые африканские страны лежали в глубине материка. Оттуда к океанскому побережью шли караваны, несущие слоновую кость, страусовые перья, кожу, воск, золотой песок. На берегу происходил обмен с европейскими торговцами.

Эти загадочные богатые страны лежали, как рассказывали владельцы караванов, на берегах большой реки. Рассказывали они и о том, что на ней стоял богатейший город Томбукту. Город, о котором среди европейцев уже начали ходить легенды.

В конце 60-х годов XVIII века для разгадки тайны Нигера много сделал шотландец Джеймс Брюс. Он предположил, что Нигер впадает в Атлантический океан. Но вместе с тем он утверждал, что река, беря начало где-то в центре Африки, течет на запад, чтобы потом - здесь Брюс повторял давнее неверное представление - разделиться на две реки: Сенегал и Гамбию.

А как было на самом деле? Это и должен был выяснить Мунго Парк: определить, где находятся истоки и устье этой легендарной реки, узнать направление ее течения и достичь города Томбукту.

Его первое путешествие в Африку началось 22 мая 1795 года. Торговый парусник, вышедший из Портсмута, достигнув северозападных берегов Африки, вошел в устье Гамбии. Здесь уже некоторое время существовали английские поселения. От них-то и предстояло шотландскому врачу отправиться в неизведанную глубь страны. Корабль, доставивший путешественника в Африку, бросил якорь в порту небольшого городка, где шотландец пересел на небольшое судно, которое стало подниматься вверх по течению Гамбии.

Солнце всходило над рекой рано утром и быстро взбиралось в зенит. Когда оно достигало вершины неба, жара становилась совершенно невыносимой, нечем было дышать, воздух был липким и влажным. Но вечер тоже не приносил облегчения, а ночью было так же душно, как и днем. И ночью и днем с болотистых берегов реки, покрытых непроходимыми, казалось, тропическими чащами, поднимались ядовитые, неприятно пахнущие испарения.

Европейцу, непривычному к такому климату, здесь нетрудно заболеть лихорадкой. Всего шесть дней поднимался кораблик вверх по реке, и Мунго Парк за это время заболел - путешествие по Африке началось у него с лихорадки. Поэтому в местечке Пизания исследователь должен был задержаться в доме одного из местных жителей на целых два месяца. Потом, еще до конца не поправившись, он начал свой путь в глубь материка, в те места, что еще не были освоены европейцами.

Экспедиция была совсем малочисленной. Как оказалось, сэр Джозеф Банкс, глава Ассоциации, человек очень богатый, в этот раз проявил скупость. Организация путешествия Мунго Парка обошлась ему лишь в двести фунтов стерлингов. Для экспедиции были куплены два осла и лошадь. Только два человека сопровождали шотландца. Его старшим товарищем был американский негр; когда-то его продали в рабство и увезли в Америку, но он чудом спасся и теперь возвращался на родину. В пути он должен был служить переводчиком, однако сам Мунго Парк за время болезни выучил местное наречие, на котором говорили мандинги - так назывались в ту пору негритянские племена, среди которых лежал поначалу его путь. Слугой Мунго Парка был африканский мальчик по имени Демба. Последний член экспедиции появился в ее составе неожиданно: африканец Юмбо, кузнец, когда-то отправившийся посмотреть мир и добравшийся почти до побережья великого океана, теперь возвращался в родную деревню. Маршрут Мунго Парка ему подходил.

Сначала путь лежал среди джунглей, тех самых, которые часами разглядывал Мунго Парк с палубы корабля, плывущего вверх по Гамбии. В общем-то на деле они оказались не столь уж страшными и непроходимыми. К тому же негры, спутники путешественника, чувствовали себя в этих дремучих зарослях почти как дома. Когда леса кончились, экспедиция оказалась в саванне, где росли прекрасные травы и невысокие кустарники, а иногда и гордые стройные пальмы.

Готовясь к путешествию, молодой шотландец перечитал все записки путешественников, которые побывали в этих местах до него. О многом он уже знал понаслышке, многое не удивляло его... Но то, что места эти оказались столь оживленными, столь населенными, было для Мунго Парка полной неожиданностью. Не только антилопы и жирафы встречались ему в саванне здесь можно было наткнуться на громадные стада коз и коров. Помимо пальм, кустов и травы, в саванне росли рис, кукуруза, хлопчатник. Мандинги были трудолюбивы, они сумели возделать в саванне громадные поля.

Часто путешественник проходил через мандингские деревни. И вот еще что показалось странным исследователю: не раз те, кто побывал здесь до него, описывали негров не очень привлекательными. Оказалось все наоборот приятные, веселые, расположенные друг к другу люди. Красивый народ высокие, стройные, сложенные, как античные статуи. Такие же люди, как европейцы, только с курчавыми волосами, да более темной кожей. Мандинги были гостеприимны, путешествие шло легко и приятно.

Довольно скоро Мунго Парк добрался до столицы королевства Були Медины. Город был обнесен высокой земляной стеной и внешней оградой, в нем насчитывалась чуть ли не тысяча домов. Дома эти были построены из необожженного кирпича.

Гостеприимным оказался и владыка этого небольшого африканского государства, король Джатта. Вот что записал Мунго Парк в своем дневнике: "Это был... почтенный старик... я нашел его сидящим на циновке перед дверьми своей хижины. По обеим сторонам стояли рядом мужчины и женщины, они пели и били в ладоши..." Дальше следовало подробное описание внешности владыки: руки и ноги его были украшены браслетами и кольцами из золота и слоновой кости. Рога антилоп и амулеты против злых духов и дурного глаза украшали шею короля.

Джатта был щедр: он наделил путешественника, расспрашивающего о "большой реке", запасом провизии, устроил роскошный прием в его честь, проводил его в дальнейший путь на восток.

Все дальше и дальше...

Саванны кончались; когда четверо путешественников оставили позади приток Гамбии реку Нерико, местность вокруг стала более возвышенной, каменистой и более жаркой. Здесь были земли уже другого африканского королевства, Болды.

В его столице, городке Фаттеконду, Мунго Парк вновь предстал перед африканским королем. Первая встреча произошла на центральной площади города, площади, на которой проходили все важные церемонии (такая площадь непременно была в каждой, пусть даже самой маленькой африканской деревеньке). Король сидел в тени огромного дерева; он ласково улыбнулся белому человеку, вежливо поклонившемуся ему. Узнав, однако, о цели путешествия Мунго Парка, он был крайне удивлен, ему показалось невероятным, что человек, прибывший из страны, где есть свои большие реки, едет за тридевять земель, чтобы посмотреть на чью-то чужую реку...

И дальше - в других королевствах - экспедицию ждало радушие и гостеприимство. Когда они достигли города Джамбо в королевстве Коссон, кузнец Юмбо, верный спутник Парка, объявил, что он добрался, наконец, до своей родной земли. Кузнеца приняли восторженно, праздник по случаю его возвращения не прекращался несколько дней. В своем дневнике Мунго Парк отметил обилие и разнообразно музыкальных инструментов у мандингов, не похожих на европейские, а также именно в городе Джамбо он сделал примечательную запись: "Ежели негр и европеец и различны между собой цветом, то они сходны во влечениях и характеристических чувствованиях человеческой природы". Красноречивая фраза, говорящая о том, что Мунго Парк отнюдь не разделял тех воззрений, что распространялись уже и в его время! Сородичи Юмбо осыпали шотландца подарками и не хотели отпускать его, наперебой приглашая погостить то в одном, то в другом доме. Однако путешественник стремился к берегам Нигера.

Но лишь только еще один раз суждено было Мунго Парку испытать в пути прежнее дружелюбие и гостеприимство: в Каартском королевстве. Прежде, впрочем, нужно было добраться до его границ, а это оказалось не так просто. Между королевствами Коссон и Каяга началась война. Над возделанными полями и непроходимыми зарослями джунглей загремел военный барабан - табала - знак военной тревоги. Деревни, встречающиеся на пути, опустели: жители уходили на войну с врагом.

12 февраля 1790 года маленький караван экспедиции Парка добрался все-таки до столицы Каарты Кеммы. Король Даизи Курраби принял путешественника сразу же; он сидел на земляном возвышении, покрытом шкурой леопарда.

У Мунго Парка уже был опыт общения с африканскими владыками: путешественник подробно рассказал о своих планах и выразил с помощью красочных, цветистых оборотов свой восторг тем, что случай позволил ему посетить такую великую державу, как Каарта. Как обычно, он закончил свой рассказ просьбой о помощи на дальнейшем пути. Однако Даизи Курраби, встав с леопардовой шкуры, отрицательно покачал головой.

Причиной отказа было, однако, совсем не то, что белый человек чем-то не понравился королю. Напротив, в Кемме ему все были искренне рады, встретили его приветливо и радушно. А помочь путешественнику король отказался потому, что опасался за его жизнь на дальнейшем пути: дело в том, что накануне приезда Парка в Кемму король получил своеобразную "дипломатическую ноту" от владыки соседнего королевства Бамбарры чернокожий гонец из столицы Бамбарры привез железные сандалии. Согласно принятым здесь дипломатическим канонам, это обозначало не что иное, как объявление войны, а сами эти сандалии прозрачно намекали королю, что скоро они понадобятся ему для того, чтобы спастись от непобедимых бамбаррских воинов.

А ведь "большая река" как раз и проходила через Бамбарру... Даизи Курраби счел путешественника своим почетным гостем и, значит, нес ответственность за его безопасность. Совет короля был таков: вернуться в Коссон и дождаться там окончания войны между Каартой и Бамбаррой. Затем, как только будет восстановлен мир, возвращаться в Кемму, и тогда Мунго Парку будет оказано полное содействие.

Глубоко вздохнув, путешественник тоже поднялся со своего земляного сиденья. Несколько мгновений король и Мунго Парк пристально смотрели друг на друга, и в голове путешественника сразу пронеслось очень многое: король, без сомнения, искренен и выполнит свое обещание, но... Но в Коссоне тоже сейчас идет война, и к тому же приближается сезон дождей, который неминуемо задержит экспедицию надолго... а если пойти на север, через маврское королевство Людо-Мар, то можно проникнуть в воинственную Бамбарру не из Каарты, ее военного противника...

А опасности?.. Что не, конечно, всегда можно ждать опасности, и нужно всегда быть готовым к ней. Если опасность можно предвидеть, значит, она уменьшается наполовину, а раз так, хорошо, что король Даизи Курраби рассказал о том, что может ждать его дальше в пути...

Он отправился дальше и вскоре был уже на территории королевства Людо-Мар. Наверное, когда он оказался в деревне Симбинг, Мунго Парк часто вспоминал, что именно отсюда было отправлено последнее послание другого путешественника - английского майора Гаутона, пропавшего без вести. Что произошло с ним в Африке? Где окончилась его дорога?

Сам же Парк выбрал дорогу к городу Ярра. До города караван экспедиции добрался без приключений. А дальше начиналась для Мунго Парка вереница тяжелейших испытаний, бед и несчастий.

Он прошел через них, чтобы достичь своей цели и разгадать загадку Нигера.

Значительную часть Северо-Западной Африки населяли мавры. Они были разделены на несколько государств, которыми управляли шейхи. Строгих границ между государствами не было. В основном мавры занимались скотоводством. Беспрестанные набеги на соседей позволяли им обзаводиться тканями, железом и хлебом. Это был храбрый, но воинственный народ.

В европейцах, все дальше проникающих в Африку, мавры видели прежде всего врагов. Чувствовали - и не без оснований, конечно, что приход алчных, жестоких, не останавливающихся ни перед чем людей может грозить им многими бедами. Взамен они платили европейцам фанатичной ненавистью, и путешественник должен был быть готов ко всему. Опасность грозила не только ему самому - и всем тем, кто сопровождал европейца, проникшего в земли мавров.

Парк провел в Ярре две недели. Следующим городом на его пути был Дин, и там он впервые столкнулся с диким фанатизмом и ненавистью. Позже в своей книге он написал: "...свистали, ухали, плевали в лицо... сказав, что я христианин и что по одному сему предлогу все мои вещи принадлежат ученикам пророка". Шотландский путешественник был жестоко ограблен. Переводчик Парка Джонсон был настолько потрясен случившимся, что умолял его вернуться в Ярру. Парк отпустил его, а сам отправился в путь вместе лишь с маленьким негритенком Дембой. По дороге их схватил конный отряд мавров. Чужеземца-шотландца повезли к шейху Людо-Мара Али.

Путь отряда лежал через Сахару, вернее, вдоль южных границ этой самой большой в мире пустыни. Как не похожа была эта знойная и каменистая местность на африканские леса с их сложным переплетением лиан, с их всегда загадочной жизнью, о которой догадываешься по крикам неведомых животных, по шороху высокой, чуть ли не в рост человека, травы, по шелесту громадных листьев. В пустыне же - лишь камни, песок да сильный ветер, почти никогда не прекращающийся, поднимающий в воздух желтую песчаную пыль, которая оседает на одежде и волосах, скрипит на зубах. Днем - невыносимая жара, а ночью - холод, пронизывающий до костей.

Почти неделю ехал Мунго Парк по окраине Сахары, пока отряд мавров не привез его в королевскую "резиденцию". А сама "резиденция" представляла собой множество шатров, сделанных из грубошерстной ткани, основой которой была козья шерсть, а между шатрами пасся скот: козы, коровы, верблюды.

И здесь шотландского исследователя ожидал крайне нелюбезный прием: в густой толпе его бесцеремонно дергали за одежду, награждали тумаками, сбивали шляпу. С трудом Парк добрался до шатра шейха Али. Внутри его ожидал столь же плохой прием: приближенные шейха начали бесцеремонно рыться в его карманах, чуть ли не разорвали одежду, желая убедиться, что тело Парка везде такое же белое, как и лицо, и даже пересчитывали пальцы на его руках. Похоже, их удивляло то, что Парк такой же человек, как они, только не медно-коричневый, как они, а белый. Ночью Парк спал на подстилке, брошенной прямо на песок, и до утра ему не давала покоя толпа разгневанных людей. Потом его поселили все-таки в отдельной хижине, но под строгой охраной. У хижины постоянно толпились мавры, выкрикивая угрозы.

Лишь один только друг появился у путешественника в "резиденции" шейха - десятилетний сын Али. Он-то и поведал белому чужестранцу, что у короля был специальный совет, где решалась его дальнейшая судьба. Предложения не были однообразными - убить пришельца, отрубить ему руки, выколоть глаза. Но его все-таки решили оставить в живых и невредимым.

А некоторое время спустя, когда начался сезон дождей, Мунго Парка вновь свалила лихорадка. В промежутках между приступами болезни любознательный человек нашел в себе силы учиться писать по-маврски; говорить он начал еще раньше. Болезнь продолжалась долго, к тому же и самого пленника, и его верного слугу Дембу мавры все хуже и хуже кормили.

Наконец, Али получил весть о том, что воинственный король все той же Бамбарры ведет свое войско к границам Людо-Мара. Не отличавшийся большой храбростью Али приказал свернуть лагерь и уходить на север. Когда караван достиг густого леса неподалеку от города Бубакер, Али решил сделать остановку.

Пожалуй, еще никогда за все время своих скитаний в Африке - им уже исполнилось полгода - шотландец не испытывал такой жары, как в мае 1796 года во время стоянки возле города Бубакер. Лагерь был разбит на краю пустыни. Пески раскалялись, наполняя воздух таким густым жаром, что от него не было спасения даже под лесной сенью. Пересыхал единственный источник. К тому же мавры, не желая пить воду вместе с нечестивым иноверцем, не подпускали его к источнику. Был даже день, когда Мунго Парку пришлось пить воду из корыта для скота.

А когда военная опасность, казалось, отступила и король Али собрался ехать по каким-то своим делам в Ярру, Парк, чтобы только вырваться из этого страшного места, умолил шейха взять его с собой. В этот момент на него, правда, обрушился еще один удар - Дембу, который не расставался с Парком, отобрали у путешественника, и Демба стал невольником.

И в Ярре, наконец, Парку повезло. К городу подступили войска Бамбарры, и все жители покинули Ярру. В этот момент разразилась ужасная гроза, хлынул ливень, какого шотландец еще не видел в Африке. У него появилась возможность бежать, и, похитив коня, он скрылся в лесу.

Можно было бы многое рассказать о том, что пережил Мунго Парк в следующие дни. Он страдал от жары и жажды, терял сознание от голода. Только много часов спустя после побега ему удалось вволю напиться воды, когда он выбрался, наконец, к настоящему источнику с прекрасной, чудесной, небывало вкусной водой. У источника был только какой-то африканец, который накормил белого человека кукурузной кашей и финиками. К тому же он покормил и измученного коня.

С этой счастливой для Мунго Парка встречи у него вновь началась полоса гостеприимства и доброжелательности. 5 июня он добрался до крошечного африканского городка Сегу. По измученному виду белого человека, по его истрепанной одежде дружелюбные негры назвали его "самым бедным человеком на свете". Его щедро накормили, дали приют, рассказали о том, как надо добраться до "большой реки", а он решил дойти до нее во что бы то ни стало.

Едва отдохнув, Мунго Парк снова отправился в путь. Теперь он был легок. В каждом селении Парка встречали радостно и приветливо.

Это были земли королевства Бамбарра, того самого, чей монарх отличался такой воинственностью. Простые люди страны оказались столь же радушны, как и все мандинги; Парк в этом убедился.

И 20 июля 1796 года ранним утром путешественник, наконец, увидел перед собой "большую реку".

Тихо журчащие воды ее были прозрачны, они блестели в ярких лучах утреннего солнца. Парк спрыгнул с коня, подбежал к воде и опустился перед ней на колени. В зеркале прозрачной воды он увидел чье-то отражение и не узнал себя - исхудавший, дотемна загорелый человек с длинной бородой.

Человек, добившийся своей цели!

Наверное, это были самые прекрасные мгновения во всей жизни шотландского врача и путешественника, подобного ему не случалось испытывать ни раньше, ни потом.

Первое географическое открытие Мунго Парка было неожиданным - Нигер, как оказалось, нес свои воды вовсе не на запад, как предполагали, а на восток. А раз так, значит, он не имел никакого отношения ни к Гамбии, ни к Сенегалу; раньше считалось, что он разделяется на эти две реки... Куда же в таком случае было направлено действительное течение Нигера, и где кончалась великая река?

Неподалеку была столица Бамбаррского королевства. Мунго Парк хотел было явиться к королю, чтобы попросить содействия на дальнейшем пути - он твердо решил направиться дальше по течению, но воинственный и заносчивый монарх не пожелал увидеться с белым путешественником. Он, правда, прислал Парку, остановившемуся в одной хижине, где его встретили гостеприимно и радушно и где он впервые попробовал печеную на угольях рыбу из Нигера, некоторое количество просверленных раковин, нанизанных на бечевку. Это были деньги: раковины служили монетой на всем протяжении Нигера. Вдобавок король приставил к Парку проводника.

Нигер оказался оживленной рекой, на его берегах стояло много негритянских городов. На пути вниз по течению шотландца ожидало немало приключений. Однажды в густом лесу он увидел льва: могучий царь зверей мирно дремал в тени громадной пальмы. Лошадь испуганно захрипела, но величественный царь зверей не обратил на путников никакого внимания. Очень досаждали Парку москиты; их укусами постоянно были покрыты лицо и руки. И наконец, вновь, уже в третий раз, Парк заболел лихорадкой.

Но и болея, еще несколько дней плыл Мунго Парк вниз по Нигеру на лодке, которую ему подарил африканец рыбак, и наносил на клочок бумаги, сверяясь с компасом, направление течения великой реки.

30 июля 1798 года, решив, что продвигаться дальше уже невозможно, что надо донести до европейцев географические открытия, сделанные с таким неимоверным трудом, шотландский путешественник отправился в обратный путь...

И снова был такой же, как и три года назад, лондонский осенний дождь. В мрачной комнате на втором этаже с чадящими свечами вновь пахло едким дымом. Джентльмены из Ассоциации, одетые столь же роскошно, как и три года назад, затаив дыхание слушали невероятное, похожее на страницы из Дантова "Ада" повествование Мунго Парка о перенесенных им лишениях и невзгодах на пути к разгадке тайны Нигера.

Он уже рассказывал о том, каких трудов стоило ему вернуться на родину. О том, что из-за болезни он много дней провел в одной африканской деревне. Потом, едва поправившись, долго шел пешком. Наконец, он снова слег с лихорадкой уже на несколько месяцев. Когда, преодолев все беды, Парк добрался все-таки до местечка Пизания на Гамбии, откуда началось когда-то его сухопутное путешествие, европейцы из торговой фактории никак не хотели поверить в то, что перед ними такой же белый человек, как они сами: африканское солнце сделало кожу шотландца черной.

В июне 1797 года возле Пизании бросил якорь американский корабль. Чтобы скорее вернуться на родину, Парк решил не дожидаться какого-либо английского судна, а плыть сначала в Америку: оттуда переправиться в Англию не составило бы никакого труда.

Однако плавание на американском корабле оказалось очень изнурительным. Во-первых, выйдя из Пизании и спустившись по Гамбии до Атлантического океана, судно еще долго - до октября - стояло возле африканского берега. Само плавание через океан продолжалось больше месяца. В довершение всего корабль дал течь, и тогда капитан отдал приказ взять курс к острову Антигуа в Вест-Индии. По уже через десять дней Мунго Парк сел там на пассажирский корабль и вскоре был в Лондоне...

Мунго Парк замолчал и бросил взгляд на карту Африки, висевшую на стене. Загадка Нигера еще не была разрешена до конца, но тайна "большой реки" отступила.

И, словно угадав ого мысли, Джозеф Банкс сказал:

- Вы прошли по Нигеру достаточно много. Но, наверное, у вас есть и сведения, основанные на рассказах местных жителей? Известно ли, что лежит дальше вниз по Нигеру? Далеко ли Томбукту от того места, куда вы дошли?

Мунго Парк кивнул.

- Ниже, как мне рассказывали, река превращается в озеро. Озеро громадное, переправляясь через него, можно потерять из вида берег. А дальше Нигер разделяется на множество быстрых протоков. Потом они вновь соединяются в два больших рукава: один направлен прямо на восток, а другой - к северо-востоку. На расстоянии всего одного дня перехода до Томбукту рукава соединяются. Затем, ниже Томбукту, Нигер круто поворачивает на юг. Город Томбукту управляется маврами, он - центр торговли между маврами и государствами черных...

Председатель Ассоциации задумчиво покачал головой.

- Сведений довольно. По чести и совести вы совершили настоящий подвиг, вернувшись оттуда, откуда не возвращался до вас ни один европеец. Ассоциация высоко оценивает ваше мужество и вашу удачу.

Исхудавший, еще не совсем потерявший свой африканский загар, Мунго Парк продолжал смотреть на карту Африки.

- Так что вы, сэр Парк, собираетесь делать дальше? - спросил Джозеф Банкс.

- Сначала я отдохну, - ответил путешественник. - Не думайте, что я сгущал краски, рассказывая о своих злоключениях. Поверьте, я вспомнил едва ли одну сотую часть. Отдохну... Потом буду писать книгу о своих скитаниях по Африке. И потом, наконец, займусь своим делом: врачебной практикой.

Мунго Парк встал, и Джозеф Банкс встал тоже. Он был в этот момент едва ли не почтителен к молодому шотландцу. Крепко пожав путешественнику руку, некоторое время он задумчиво смотрел ему вслед. Потом он повернулся к разряженным джентльменам за массивным столом и медленно проговорил:

- Вы заметили, какие взгляды он бросал на карту Африки? Вот увидите, пройдет время, и он снова придет к нам, и тогда мы снарядим его в новую экспедицию. Это нужно нам - нужно хорошо знать те области, где он был.

Со стены мрачной комнаты на джентльменов из Ассоциации смотрела карта, на которую уже была нанесена часть великой африканской реки.

- И вы знаете, почему я говорю так уверенно? - спросил Джозеф Банкс, опускаясь на свое председательское место. - Да потому, что страна, далекая страна, где тебе пришлось испытать многое, но своего добиться, тянет нас снова и снова. И особенно именно та, где тебе пришлось особенно тяжело. Поверьте мне, - сэр Джозеф Банкс, следуя привычке, бережно, осторожно поправил кружевные манжеты, - поверьте мне, я плавал с нашим великим капитаном Джеймсом Куком!..

И, должно быть, он действительно знал, что говорил, сэр Джозеф Банкс, потому что восемь лет спустя Мунго Парк в самом деле отправился во второе путешествие к Нигеру. Оно было совсем непохожим на первое.

Уже не двести фунтов стерлингов было отпущено на экспедицию, а в двадцать пять раз больше. Уже не бедный хирург, никому не известный, отправлялся в путь, а путешественник, чью книгу о его первой экспедиции читали не только в Англии, но и в других странах. (В 1806 - 1808 годах она вышла в двух частях и в Санкт-Петербурге под названием "Путешествие во внутренность Африки".) И уже не безоружный исследователь собирался вновь к Нигеру, а глава целого отряда, основной силой которого были тридцать пять солдат.

И, может быть, в самом деле Мунго Парк был теперь совсем иным: не двадцатичетырехлетний юноша, а умудренный опытом жизни человек.

В состав второй экспедиции Парка входили художник Скотт, врач Андерсон, четыре плотника и солдаты. Экспедиция была хорошо вооружена.

В конце марта 1805 года экспедиция высадилась с английского судна на Зеленом Мысе. Здесь были построены лодки; на них Мунго Парк со своими спутниками вошел в устье Гамбии. Парк позаботился и о проводнике - для этого он пригласил добродушного африканца-мандинга, довольно богатого торговца, которого европейцы называли Исааком.

Когда пришло время готовиться к сухопутному путешествию на восток, к Нигеру, Мунго Парк снарядил большой караван вьючных ослов. Однако снаряжение каравана заняло много времени, и к моменту выхода начался сезон дождей. Мунго Парк начал свою вторую экспедицию в самое неудачное время года.

Позже, когда в Англию были доставлены письма и дневники Парка, первые из этих писем оказались бодрыми и полными оптимизма. Но уже из этих писем можно было понять, что в действительности путешествие с самого же начала проходило неблагополучно.

У многих европейцев началась лихорадка. Когда путешественники отдалились от Гамбии, они начали страдать от жажды. Вьючные животные падали. Потом экспедиция оказалась в землях, принадлежавших маврам, и здесь она была встречена крайне враждебно. Но в этот раз мавры имели дело уже не с одним человеком, а с хорошо вооруженным отрядом. Мунго Парк отдавал приказ стрелять, и между европейцами и маврами то и дело происходили вооруженные столкновения.

Но 18 августа 1805 года Мунго Парк снова увидел перед собой прозрачные воды Нигера, струящиеся в лучах африканского солнца.

Однако радость от новой встречи с "большой рекой" была, наверное, совсем не такой, какую испытывал он в прошлый раз. Тогда он был один сейчас стоял во главе отряда и отвечал за многих людей. А из тех, кто отправился в путь вместе с ним, до Нигера дошли лишь шесть солдат и один плотник. Остальные погибли от лихорадки или в стычках с маврами. Болезнь не пощадила ни Скотта, ни Андерсона.

Еще один день экспедиция Парка шла берегом Нигера вниз по течению. Потом с помощью местного африканского вождя англичане принялись делать из большой туземной лодки "шхуну", укрепляя на ней мачты для парусов и наращивая борта.

Отряд измученных людей справился с этой работой лишь через несколько месяцев. Когда же пришло время поднимать паруса, в экспедиции было только пять человек: сам Мунго Парк, четыре солдата. Их сопровождали еще трое африканцев - нанятых Парком слуг. И перед самым отплытием Мунго Парк отправил вместе с проводником к побережью все дневники, которые вел во время экспедиции, и письма.

Шхуна пошла вниз по течению, и с этих пор долгое время никто ничего о Мунго Парке не слышал. Человек, первым из европейцев увидевший Нигер, пропал без вести, подобно многим своим предшественникам.

Лишь в 1808 году, обеспокоенный долгим отсутствием вестей от путешественника, губернатор Гамбии, только-только официально провозглашенной английской колонией, послал на поиски Мунго Парка бывшего проводника экспедиции Исаака. После долгих поисков ему удалось найти некоего Амади Фатума - это был один из тех трех людей, что сопровождали Парка в его плавании по "большой реке". И по рассказу Фатума стало известно о том, что произошло с маленьким отрядом.

Уже с первых дней плавания Мунго Парка, точно так же как и во время сухопутной экспедиции, стали преследовать несчастья. На территории воинственного Бамбаррского королевства шхуну осыпали копьями и стрелами с трех больших лодок. Когда солдаты отбили эту атаку, близ шхуны появилось еще несколько лодок с десятками воинов. Но огнестрельное оружие помогло европейцам одержать победу в этом сражении. А когда шхуна пришла в деревню Кармасса, Парку стало известно, что впереди его ждет еще одно нападение. Однако, надеясь на силу оружия своего малочисленного отряда, он приказал плыть дальше. Амади Фатума он отпустил перед этим, и о том, что произошло дальше, Фатум узнал лишь несколько дней спустя.

Возле города Буса Нигер пересекали пороги, заставляя воду вскипать водоворотами и мчаться вперед с огромной скоростью. Когда шхуна проходила под скалой, нависающей над Нигером, ее забросали сверху камнями, на европейцев обрушился град стрел. Двое солдат погибли мгновенно. Сам Мунго Парк и другой солдат бросились в воду и оба исчезли в бурлящих водоворотах. Последний оставшийся на шхуне солдат был захвачен в плен. А тело Мунго Парка напрасно искали потом в воде. "Большая река", к которой так стремился путешественник-шотландец, не отдала его.

...Он многое сделал. Он первым прошел там, где не случалось бывать никому из европейцев. Он установил географическую истину, первым проплыв почти по всему течению реки, о которой прежде строили лишь домыслы. Он проложил путь для многих других исследователей Африки - для англичанина А. Ленга, продолжавшего исследования Нигера, для его соотечественников У. Аудни, Д. Депхема и Х. Клаппертона, впервые пересекших Центральную Сахару, для братьев Ричарда и Джона Лендеров, которые окончательно разрешили загадку Нигера и в 1833 году нанесли на карту его течение от истоков до устья. Он был примером и для более поздних исследователей Африканского материка, в том числе и для русских географов Е. П. Ковалевского, который одним из первых указал правильное географическое положение истоков Белого Нила, и В. В. Юнкера, изучавшего Северо-Восточную Африку...

Но давайте задумаемся. Пожалуй, своими двумя путешествиями, непохожими одно на другое, он доказал - в который уже раз она доказывается! - и еще одну истину, уже не географическую.

Один, не вооруженный ничем, он претерпел величайшие невзгоды, но добился своей цели.

Он погиб, когда пришел в чужие земли с оружием, надеясь на то, что оно ему поможет.

Третье путешествие Франклина

На палубе была мертвая тишина. Матросы английского парусника "Фокс", бросившего якорь у островка Бичи в Канадском Арктическом архипелаге, спускали за борт шлюпку с уложенной в нее большой мраморной плитой. Потом над черной водой поднялось несколько пар весел, шлюпка медленно двинулась к берегу.

Плиту установили на самом высоком месте - так, чтобы ее было видно со всех сторон. Капитан махнул рукой, прогремели выстрелы салюта. Эхо гулко отозвалось в этих пустынных местах и долго не смолкало. Моряки стояли вокруг плиты, сняв шапки и перечитывая надпись, золотом выбитую на мраморе.

- Сэр, - нерешительно спросил потом капитана молоденький матрос. - Он был хороший моряк?

- Он был величайшим моряком Англии! - ответил капитан Мак-Клинток.

- Но вам уже шестьдесят! - чиновник в форме морского офицера озадаченно взглянул на капитана Джона Франклина.

Франклин узнал об организации новой правительственной экспедиции для поисков Северо-западного прохода и тотчас же явился в Британское Адмиралтейство.

- Конечно, ваши прежние заслуги бесспорны! - сказал чиновник. - Но возраст... Под силу ли это вам... теперь?

Франклин настаивал. Кому же, как не ему, старому полярному путешественнику, уже стоявшему когда-то во главе двух экспедиций на север Американского континента, снова отправляться в Арктику? Возможно, кто знает, во время прежних экспедиций, когда сухопутные отряды Франклина всякий раз вынуждены были поворачивать назад из-за того, что кончались припасы или людей косили болезни, он поворачивал с самого порога удачи загадочный Северо-западный проход, который должен был оказаться для европейцев самым коротким, самым удобным путем из Атлантического океана в Тихий, готов был уже вот-вот покориться путешественникам.

Энергия, выдержка, настойчивость - вот главные черты капитана Джона Франклина. В четырнадцать лет, в самом начале XIX столетия, наперекор отцу, почтенному торговцу из маленького городка Спилсби в графстве Линкольншир, Джон Франклин нанялся юнгой на каботажное судно. Отец уступил, быть может, втайне надеялся, что сын, хлебнув в должном количестве морского лиха, образумится и вернется под родительский кров, чтобы вслед за отцом стать торговцем.

Но Джон Франклин не вернулся. Он быстро дослужился до офицерского чина, отличился в нескольких морских сражениях с эскадрами наполеоновской Франции, в том числе в знаменитом сражении при Трафальгаре, когда английская эскадра под командованием Горацио Нельсона одержала блестящую победу над соединенной эскадрой французских и испанских кораблей, - в сражении, где был смертельно ранен адмирал Нельсон...

Однако отнюдь не военная слава, судя по всему, манила Франклина, а слава путешественника-исследователя. Он совершил несколько морских путешествий и два сухопутных - в поисках все того же Северо-западного прохода. Выпустил в свет большую книгу о своих полярных экспедициях. Книга сделала его имя знаменитым.

Но к 1844 году путешественник уже довольно долго жил в Лондоне вместе с женой леди Джейн и дочерью Элеонорой, получая пенсию и не теряя все-таки надежды, что с морем, с Арктикой, с путешествиями еще далеко не покончено.

И в Адмиралтействе некоторое время спустя сдались.

Тот же чиновник, подписывая приказ о назначении капитана Джона Франклина начальником экспедиции, с улыбкой заметил:

- Ничего с ним нельзя поделать! Арктика у него в крови!

Он встал, через широкий, заваленный бумагами и картами стол пожал Франклину руку и вручил начальнику будущей экспедиции подробную инструкцию. В ней говорилось:

"Правительство ее величества решило сделать дальнейшую попытку пройти Северо-западным путем из Атлантического океана в Тихий и сочло удобным поручить Вам начальствование над обоими выделенными для этой цели кораблями "Эребусом" и "Террором". В соответствии с этим Вам надлежит, как только оба корабля будут готовы, выйти в море..."

А в Лондонском порту уже полным ходом шли работы по подготовке экспедиционных кораблей к новому плаванию.

"Эребус" и "Террор" специально были приспособлены для крейсирования в полярных водах, они уже участвовали в одной из английских экспедиций в Антарктику. На суда грузили снаряжение, в последний раз уточнялись списки офицеров и матросов. Помощником Франклина был назначен капитан Френсис Крозье, опытный путешественник, плававший и в Арктику, и в Антарктику. Про матросов и офицеров Франклина говорили, что они - цвет британского флота. Сто двадцать девять человек отправлялись вместе с Джоном Франклином в экспедицию, крупнее которой, пожалуй, еще никогда не снаряжало в Арктику Британское Адмиралтейство.

И 19 мая 1845 года "Эребус" и "Террор", тщательно отремонтированные в лондонских доках, загруженные продовольствием на три года, подняли якоря и пошли вниз по Темзе под приветственные крики тысяч людей, собравшихся на набережных. Вскоре сопровождаемые специальным транспортным судном экспедиционные корабли вышли в океан и взяли курс на запад.

Месяц спустя они сделали первую остановку у острова Диско в Баффиновом заливе. Здесь "Эребус" и "Террор" провели несколько дней, чтобы догрузить с транспорта в свои трюмы продовольствие и топливо для паровых машин. Затем, взяв письма членов экспедиции родным и друзьям, транспорт отправился в обратный путь, в Лондон.

А спустя еще несколько дней, 14 июля 1845 года, загремели якорные цепи "Эребуса" и "Террора". Оставив стоянку Диско, корабли двинулись на запад. Еще некоторое время их не теряли из вида промышлявшие в этих широтах английские китобойные суда.

Позже в лондонских газетах появились выдержки из судового журнала одного из китобоев, видевшего путешественников к западу от залива Мелвилл, на северо-западе Гренландии. Все члены экспедиции были, как писал капитан китобойного судна, здоровы и бодры, полны надежд на то, что легендарный Северо-западный проход в этот раз - наконец-то! - будет открыт.

Существовал ли он, впрочем, в действительности, этот легендарный и загадочный Северо-западный проход?

...Безлюдные острова, тысячелетия несущие на себе многометровый ледяной панцирь. Узкие проливы и бухты с черной водой, на девять месяцев в году превращающейся в нагромождение льдип. Величественные торосы, поднявшие вершины к безжизненному серому небу. И свирепые приполярные морозы, звенящая северная тишина.

Здесь, на Крайнем Севере континента, среди проливов, петляющих между застывшими островами Канадского Арктического архипелага, экспедиция за экспедицией искала Северо-западный проход в надежде, что этот путь окажется для европейцев самой удобной дорогой в Азию.

То, что такой морской путь существует, впервые, еще в XV веке, предположил знаменитый английский мореплаватель Джон Кабот, но самому Каботу так и не удалось его найти.

Затем, с перерывами, поиски Северо-западного прохода продолжались в течение трех с половиной веков. В XVI веке их вели англичане: трижды отправлялся в плавания Мартин Фробишер, трижды снаряжал корабли Джон Девис, чьим именем назван теперь пролив между Гренландией и Канадой. В XVII веке были совершены плавания Генри Гудзона, Томаса Баттона, Роберта Байлона.

Потом поисками Северо-западного прохода заинтересовались и другие страны: из Дании отправился в путь Иенс Мунк; из Франции - де Ла-Патери. Англичане, впрочем, не собирались отставать: новые экспедиции совершили Льюис Фокс и Томас Джемс.

И вновь интерес к поискам его проявила Франция. Вспомним: Жан Франсуа Лаперуз имел в инструкции к своему плаванию пункт о поисках Северо-западного прохода со стороны восточного побережья Североамериканского континента.

Казалось, этот предполагаемый путь будет вот-вот открыт, казалось, уже какие-то мили отделяют мореплавателей от решения географической загадки, и все-таки экспедиции неизменно возвращались домой с неудачами или с ошибочными сведениями.

Новый интерес к поискам Северо-западного прохода появился уже в XIX веке. Между 70 и 80° с. ш. пролегли маршруты морских и сухопутных экспедиций англичан Джона Росса, Вильяма Парри и двух путешествий Джона Франклина. В эту пору поиски кратчайшего пути из одного океана в другой интересовали и русских моряков. Полярные воды Канады исследовал, например, О. Е. Коцебу во время кругосветного плавания на бриге "Рюрик" в 1815 1818 годах. Кроме того, русские моряки готовили и несколько специальных экспедиций, не состоявшихся по разным причинам.

Стиралось постепенно с географических карт огромное белое пятно, занимавшее весь Север континента, ложились на них более или менее точные очертания полярных берегов, бесчисленных проливов, заливов и бухт.

А загадка и в 1845 году, перед новой экспедицией капитана Джона Франклина, так и оставалась все еще загадкой - существует ли он, судоходный Северо-западный путь?..

Быстро прошел год после отплытия из Лондона "Эребуса" и "Террора". Об экспедиции Джона Франклина не поступило в Англию ни единой вести.

Потом прошел еще один год молчания. В Адмиралтействе отсутствие вестей объясняли тем, что путешественники, видимо, вынуждены были провести зимовки. У полярных экспедиций так случалось и прежде: беспокоиться было нечего. К тому же запасов продовольствия на "Эребусе" и "Терроре" должно было хватить на три года. Но затем прошел еще один год молчания...

Первым поднял тревогу известный полярный путешественник Джон Росс. Его поддержали все старые английские моряки, ветераны прежних арктических плаваний. Наконец, в 1848 году была снаряжена поисковая экспедиция, которую возглавил Джеймс Кларк Росс, племянник Джона Росса. Но два года спустя отряды поисковой экспедиции, обследовавшие часть Канадского Арктического архипелага, вернулись в Лондон ни с чем.

Вскоре Британское Адмиралтейство вынуждено было назначить премию за сообщение каких-либо сведений об "Эребусе" и "Терроре", загадочная судьба которых теперь уже не на шутку беспокоила всех.

В канадские полярные воды отправились почти одновременно капитаны британского военно-морского флота Ричард Коллинсон и Роберт Мак-Клур, командир китобойного судна Вильям Пенни и, наконец, сам Джон Росс, которому было в ту пору уже семьдесят четыре года. Клипер "Принц Альберт", которым командовал капитан Кондрингтон Форсайт, был снаряжен на личные средства леди Джейн Франклин. Два спасательных корабля снарядил американский миллионер Генри Гринелл, ими командовал лейтенант военно-морских сил США Эдвин Хавен. Потом к ним присоединились еще несколько английских и американских судов...

И с этого начинаются, по сути дела, не только длительные поиски исчезнувшей экспедиции, - так началась новая глава в истории исследования Севера континента, в которой окончательно была решена вековая географическая загадка Северо-западного прохода.

25 августа 1850 года Кондрингтон Форсайт, капитан "Принца Альберта", проходил мимо мыса Райли на острове Девон. Внимание Форсайта было привлечено развевающимся на ветру американским флагом - близ мыса стояло на якоре судно американца Хавэна "Успех". Форсайт отдал команду подойти поближе.

Спустя минуту после того, как Эдвин Хавен прокричал англичанам в рупор несколько слов, матросы "Принца Альберта" бросились к шлюпкам. Спустя еще несколько минут капитан Форсайт держал в руках медный цилиндр, два дня назад оставленный на берегу капитаном английского судна "Помощь", Эразмом Оммени. В цилиндр была вложена записка...

И вскоре вместе с американцем Хавеном, чей корабль подошел к мысу Райли лишь за несколько часов до "Принца Альберта", капитан Форсайт был уже на месте, указанном в записке. Здесь были раскопанные во льдах пять круглых площадок, обнесенных валом, площадок, представляющих собой, очевидно, следы стоявших когда-то палаток. И точно было известно, что ни одна из известных европейских или американских экспедиций прежде этого района не посещала.

Собрав все предметы, которые не были взяты Оммени двумя днями раньше, капитан Форсайт вернулся на свой клипер "Принц Альберт" и отдал приказ немедленно возвращаться в Лондон. В Лондоне все находки были тщательно изучены экспертами Адмиралтейства. Согласно их заключению, находки, бесспорно, представляли собой следы экспедиции Джона Франклина. И этот первый успех, каким бы незначительным он ни был, пробудил надежды, что люди капитана Франклина и сам он будут найдены и спасены.

Тем временем была сделана еще одна находка. Англичанин Эразм Оммени, первый из путешественников, кому удалось напасть на след исчезнувшей экспедиции, обратил внимание и на крошечный островок по соседству с мысом Райли - остров Бичи. И почти сразу же обнаружил место еще одной стоянки кого-то из спутников капитана Франклина. На островке сохранилась сложенная из грубых камней хижина, возле которой было разбросано множество жестянок из-под консервов. А под камнями хижины нашлись части разорванной книги и кусок газеты, вышедшей в сентябре 1844 года, за полгода до начала экспедиции "Эребуса" и "Террора".

Спустя некоторое время после Оммени на Бичи побывал англичанин Вильям Пенни. Ему удалось сделать еще одну важную находку, окончательно доказавшую, что когда-то здесь побывали люди Джона Франклина. Пенни нашел остатки уже не одной хижины, а большого лагеря, не замеченного почему-то Оммени. А рядом с лагерем оказались три могилы, сложенные из каменных плит. На плитах лежали доски, на которых краской были выведены имена умерших и названия кораблей: имена матросов экспедиции Джона Франклина и названия "Эребус" и "Террор"...

Тайна исчезнувшей экспедиции немного отступила. На основании первых находок, сопоставляя их и сохранившуюся в Адмиралтействе копию инструкции сэру Джону Франклину, можно было уже делать предположения о том, что происходило в первый год плавания "Эребуса" и "Террора" после того, как в Лондон пришла о них последняя весть. А первые предположения оказались такими...

Согласно инструкции Адмиралтейства, пройдя проливом Ланкастера между Баффиновой Землей и островом Девон, капитан Джон Франклин должен был самостоятельно избрать направление дальнейшего пути: искать Северо-западный проход, идя проливом Веллингтона, открытым незадолго до этого и еще очень мало изученным, или же взять курс к западу от острова Сомерсет - в сторону, изученную тогда столь же слабо. "Вам предоставляется, - гласила инструкция, - основательно продумав этот вопрос, решить, изберете ли Вы... только что названный путь или предпочтете... юго-западное направление..."

Джон Франклин избрал пролив Веллингтона и совершил ошибку - в конце концов "Эребус" и "Террор" должны были оказаться перед сплошной ледяной баррикадой: пролив замерз. Чтобы исправить ошибку, Франклин отдал приказ взять курс на юг, в пролив, разделяющий острова Корнуоллис и Батерст.

Но уже начиналась свирепая приполярная зима...

И совершив полный оборот вокруг Корнуоллиса, "Эребус" и "Террор" встали на зимовку у острова Бичи. Экипажи кораблей сошли на берег, разбили большой лагерь, совершили за зиму несколько небольших вылазок (в том числе и на мыс Райли), разведывая окрестности.

Весной 1846 года, едва корабли Франклина освободились из ледового плена, экспедиция продолжила поиски Северо-западного пути. А на острове Бичи остались могилы первых жертв путешествия - трех матросов, умерших, вероятнее всего, от цинги.

Прошло семь лет с тех пор, как на Бичи и мысе Райли были открыты следы экспедиции Джона Франклина. Прошло двенадцать лет с того майского дня 1845 года, когда толпа лондонцев, собравшихся на набережных Темзы, провожала в дальний путь "Эребус" и "Террор".

Несмотря на множество спасательных экспедиций, обследовавших проливы и бухты Канадского Арктического архипелага и прибрежную часть суши континента, до сих пор не был обнаружен ни один из спутников Франклина. Уже почти не оставалось надежды на спасение экспедиции, и в Британском Адмиралтействе подумывали о том, чтобы, отозвав все корабли и сухопутные отряды, признать тем самым факт гибели ста с лишним человек - экипажей "Эребуса" и "Террора". Что делать, поиски стоили недешево, Адмиралтейство не могло позволить себе вести такие траты уже целое десятилетие.

И в этот момент в Лондон пришла еще одна весть о судьбе исчезнувшей экспедиции. Англичанин Джон Рей, возглавлявший сухопутную экспедицию, исследовавшую полуостров Бутия, тщательно расспрашивая всех коренных жителей Крайнего Севера - эскимосов, услышал от одного из них рассказ о каких-то белых людях, в описании которых Джон Рей узнал членов пропавшей без вести экспедиции.

"Этот эскимос был очень разговорчив, - писал, вернувшись в Лондон, Джон Рей в докладе членам Адмиралтейского совета, - на наши обычные вопросы, видел ли он когда-нибудь раньше белых людей, суда или лодки, он ответил... что целая партия белых людей умерла с голода далеко к западу от того места, где мы тогда находились..."

Путешественник продолжал расспросы. Рассказы других эскимосов совпадали с рассказом первого и дополняли его. И доклад Джона Рея членам Адмиралтейского совета оказался достаточно обстоятельным. "Несколько эскимосских семей, - писал Рей, - охотились на тюленей у северного берега... острова, называемого на картах островом Кинг-Вильям; они видели около сорока людей, пробиравшихся через лед к югу... Люди объясняли знаками, что их... суда затерты льдами и что они теперь пробираются туда, где можно рассчитывать поохотиться на оленей...

Через некоторое время... было найдено несколько могил, а также тридцать шесть трупов на материке и пять трупов на острове, неподалеку... к северо-западу от устья большой реки, которая должна быть не что иное, как Большая рыбная река (на современных картах - река Бак. - В. М.)... Некоторые трупы лежали в палатках, другие... под лодкой, которая была перевернута так, чтобы служить убежищем..."

Место, где, по всей вероятности, "Эребус" и "Террор" были затерты льдами, оказалось таким образом почти что названным - недалеко от острова Кинг-Вильям. В подлинности рассказов эскимосов, записанных Джоном Реем, усомниться было невозможно - они подтверждались и другими свидетельствами, которые привез в Лондон путешественник. Дело в том, что в некоторых эскимосских семьях сохранились предметы явно европейского происхождения. Рей собрал большое количество серебряных вилок и ложек с инициалами офицеров "Эребуса" и "Террора".

Вывод Рея, которым он завершил свой доклад членам Адмиралтейского совета, был таков: белые люди, о которых рассказывали эскимосы, были, скорее всего, специальным отрядом, посланным Франклином к югу, чтобы он, добравшись до мест, освоенных цивилизованными людьми, оповестил их о том, что экспедиция терпит бедствие.

Но, судя по тем же рассказам эскимосов, белые люди погибли уже лет пять назад.

И, заслушав сообщение Джона Рея, члены Адмиралтейского совета приняли решение: все участники третьей экспедиции Джона Франклина, несомненно, погибли. Имена их были вычеркнуты из списков офицеров и матросов королевского военно-морского флота. Деятельность всех правительственных экспедиций была с тех пор прекращена.

Впрочем, один человек даже к этому времени не оставил надежды на то, что Джона Франклина и кого-то из его спутников можно еще спасти... Некоторое время спустя началась еще одна экспедиция в Арктику. Леди Джейн Франклин почти целиком снарядила ее на собственные средства: она объявила распродажу большей части имущества, а недостающую сумму дала подписка, проведенная Лондонским географическим обществом.

Ранним утром 1 июля 1857 года из шотландского порта Абердин вышел парусник "Фокс", которым командовал капитан Леопольд Мак-Клинток. Леди Джейн знала его энергию, смелость и опыт: ведь он уже и прежде принимал участие, в качестве офицера, в спасательных экспедициях, снаряженных за счет Британского правительства.

Так началось путешествие, участникам которого окончательно удалось выяснить судьбу третьей экспедиции Джона Франклина.

...На палубе была мертвая тишина. Матросы английского парусника "Фокс", бросившего якорь у островка Бичи в Канадском Арктическом архипелаге, спускали за борт шлюпку с уложенной в нее большой мраморной плитой. Потом над черной водой поднялись несколько пар весел, шлюпка медленно двинулась к берегу.

Плиту установили на самом высоком месте, так, чтобы ее было видно со всех сторон. Капитан махнул рукой, прогремели выстрелы салюта. Эхо гулко отозвалось в этих пустынных местах и долго не смолкало. Моряки стояли вокруг плиты, сняв шапки и перечитывая надпись, золотом выбитую на мраморе:

Памяти

Франклина, Крозье, Фитц-Джемса

и всех их доблестных товарищей, офицеров

и сослуживцев, пострадавших и погибших

за дело науки и во славу родины.

Этот памятник поставлен близ места, где

они провели первую зиму и откуда выступили

в поход, чтобы преодолеть все препятствия

или умереть...

Установив на Бичи, где зимовали когда-то "Эребус" и "Террор", мраморную плиту с высеченной над ней скорбной надписью, Мак-Клинток взял курс к острову Кинг-Вильям.

Проливы замерзали, в нескольких сотнях миль от острова "Фокс" встал на зимовку, и Мак-Клинток, заранее закупивший партию эскимосских ездовых собак, стал готовиться к пешему походу. 2 апреля 1858 года, разделившись на партии, одной из которых командовал сам Мак-Клинток, а второй - его лейтенант Вильям Хобсон, двумя разными путями экспедиция продолжила свой путь к разгадке.

Все убеждало путешественников в том, что они напали на верный след: у редких кочевых эскимосских семей, попадавшихся им навстречу, обнаруживались все новые и новые предметы европейского происхождения серебряная посуда, украшенная инициалами, форменные и простые пуговицы от европейской одежды. Эти предметы, утверждали эскимосы, были найдены дальше к югу, там, "где погибло когда-то от голода много белых людей".

И наконец, уже на острове Кинг-Вильям Леопольд Мак-Клинток заметил едва видневшийся сквозь снег человеческий скелет с еще сохранившимися обрывками одежды, которая явно принадлежала европейцу. Продвинувшись еще дальше в глубь острова, Мак-Клинток обнаружил брошенную на снегу лодку с двумя скелетами и огромным количеством полуистлевшей одежды. Сомнений не оставалось - именно здесь, на этом берегу, разыгралось первое действие трагедии, жертвами которой пали более сотни людей.

А лейтенант Вильям Хобсон, исследовавший тем временем северо-западную часть острова, уже сделал находку, которая окончательно сняла завесу тайны, окружавшей судьбы третьей экспедиции Франклина. Под грудой камней, сложенной кем-то на берегу, лейтенант нашел записку, оставленную офицерами "Эребуса" и "Террора": "25 апреля 1848 года в пяти лигах к северо-западу от нашего теперешнего местонахождения мы покинули корабли ее величества "Террор" и "Эребус", на которых были затерты льдами с 12 сентября 1846 года. Офицеры и матросы, всего 105 человек, под командованием капитана Ф. Р. М. Крозье, высадились в этой точке. Сэр Джон Франклин умер 11 июня 1847 года, и на сегодняшний день общие людские потери экспедиции исчисляются в девять офицеров и пятнадцать матросов... Мы отправляемся завтра, 26 числа, к Рыбной реке"*.

_______________

* Этот текст был написан на полях специального печатного бланка, какими в ту пору снабжались исследовательские суда, устанавливающие направление течений. На бланке оставлялось пустое место для проставления даты и местоположения судна; после заполнения бланков они запечатывались в бутылки и выбрасывались в море.

На бланке, найденном Хобсоном, был еще один текст, относящийся к более раннему времени:

"23 мая 1847 года. Корабли ее величества "Эребус" и "Террор" зимовали во льдах под 70°05' северной широты и 98°23' западной долготы. Перезимовали на острове Бичи... под 74°43'28" северной шпроты и 91°39'15" западной долготы, пройдя до этого по проливу Веллингтон до широты 77° и возвратившись вдоль западного берега острова Корнуоллис.

Сэр Джон Франклин командует экспедицией.

Все благополучно.

Партия, состоящая из двух офицеров и шести матросов, оставила суда в понедельник 24 мая 1847 года.

Гм. Гор, лейтенант, Ч. Ф. Де-Во, штурман".

(Прим. автора.)

О том, что было дальше, после зимовки "Эребуса" и "Террора" на Бичи, мир узнал из записки, найденной Хобсоном.

Полный уверенности в успехе, Джон Франклин вел свои корабли через пролив Пил. Однако уже к концу лета кораблям повстречались обычные для тех мест паковые льды. Под 70°5' с. ш. и 98°23' з. д. "Эребус" и "Террор" были затерты. Оставалась надежда лишь на весну...

Весной огромные ледяные поля с вмерзшими в них кораблями пришли в движение. "Эребус" и "Террор", не в силах освободиться от ледового плена, дрейфовали вместе с ними. Ожидалось, что летом лед растает и можно будет продолжать путь. К тому времени припасы почти кончились.

И когда осенью 1847 года льды, вместо того чтобы вынести корабли на чистую воду, прибили их к западному побережью острова Кинг-Вильям, началась новая - уже третья по счету - зимовка.

На кораблях уже свирепствовала цинга. Партия, посланная в глубь материка, пропала бесследно. Наконец, после смерти начальника экспедиции капитана Джона Франклина, оставшиеся в живых приняли отчаянное решение пешком пробиваться на юг, почти без запасов пищи, надеясь лишь на охоту. "Это был настоящий жест отчаяния, - говорил позже один из английских географов, - они шли на тот свет".

Никому не удалось спастись и вернуться на родину. Участники отчаянного пешего похода один за другим погибли от голода, цинги и морозов. И с годами обнаруживались все новые и новые свидетельства трагедии, разыгравшейся когда-то на Крайнем Севере Североамериканского континента.

...Американец Чарлз Холл в 60-х годах XIX века прошел по наиболее вероятному пути следования пешего отряда спутников Франклина. Он находил один за другим в снегах безжизненных белых просторов скелеты офицеров и матросов "Эребуса" и "Террора"...

...Американец Фредерик Шватка, расспрашивая в 80-х годах XIX века стариков эскимосов, установил место, где затонул "Террор", покинутый экипажем и раздавленный льдами, относившими его вдоль побережья острова Кинг-Вильям все дальше и дальше к югу...

...Уже в 30-х годах XX века канадский путешественник Л. Т. Бэроуш после трех своих путешествий на остров Кинг-Вильям нанес на карту место гибели "Эребуса", дрейфовавшего со льдами на несколько лет дольше "Террора"...

...В 1935 году газеты всего мира облетело сообщение о находке англичанина Френсиса Пиза, обнаружившего на Крайнем Севере еще одну могилу участника экспедиции Франклина и остатки лодки, части морской одежды, парусину, старые пушечные ядра и гвозди...

...Еще одну находку сравнительно недавно сделал известный канадский писатель и путешественник Фарли Моуэт. В 1948 году неподалеку от озера Ангикуни он обнаружил пирамиду камней, под которой нашел остатки коробки из твердого дерева. Такие сооружения, называемые гуриями, часто оставляли на своем пути полярные путешественники, пряча под ними документы, относящиеся к их экспедициям. Под такой же грудой камней была спрятана и записка, найденная лейтенантом Вильямом Хобсоном.

Кто же мог оставить этот, несомненно, очень старый гурий здесь, возле озера Ангикуни? Лишь один европейский путешественник - Сэмюэл Херн побывал в этих местах в давние времена, но он ничего не упоминал об этом гурии и спрятанной под ним коробке в своих обстоятельных и точных дневниках.

Фарли Моуэт предположил: здесь, к юго-востоку от реки Бак и довольно далеко от нее, были люди Франклина, кочующие вместе с эскимосскими семьями, перенявшие их образ жизни и тем самым спасшиеся от гибели, но так и не сумевшие все-таки добраться до цивилизованных мест.

Как считает Моуэт, не исключена возможность, что здесь был сам Френсис Крозье, командир "Террора", оставшийся после смерти Джона Франклина начальником всей экспедиции. И если так, значит, в книге поисков исчезнувшей экспедиции прочитана еще одна страница...

Но вся эта мрачная книга еще далеко не дочитана до конца - Север Канады ждет новых исследователей. Возможно, еще будут обнаружены спрятанные где-либо - и более полные, чем записка, найденная Вильямом Хобсоном, - другие письменные документы, составленные офицерами экспедиции или самим Джоном Франклином. Возможно, когда-нибудь со дна будут подняты остатки затонувших "Эребуса" и "Террора".

И, может быть, будет найдено точное место, где похоронен капитан Джон Франклин, путешественник, погибший на самом пороге решения географической загадки и указавший верное направление другому путешественнику, который полвека спустя подвел черту под всей многовековой историей поисков Северо-западного прохода.

Десятки экспедиций, отправляющихся по следам Джона Франклина, разведали множество не исследованных прежде областей Полярной Канады. Но ни одной из них так и не суждено было нащупать морской путь из одного океана в другой. И сделать это удалось лишь путешественнику, чуть ли не в точности повторившему маршрут третьей экспедиции Джона Франклина.

Пройдя тем же путем, что и "Эребус" и "Террор", до острова Кинг-Вильям, но затем взяв чуть восточнее и обогнув роковые для кораблей Франклина льды, знаменитый норвежец Руал Амундсен действительно провел свое судно "Йоа" из Атлантического океана в Тихий. Это было уже в самом начале XX века, в 1903 - 1906 годах.

Справедливости ради надо сказать: это достижение осталось, по сути дела, лишь спортивным рекордом. Своим плаванием Амундсен показал лишь то, что Северо-западный проход существует, но совсем не то, что он может иметь какое-то практическое значение для мореплавания. Выяснилось, что путь из Атлантического океана в Тихий вдоль берегов Канады недоступен для караванов больших судов - слишком тяжелы условия плавания среди бесчисленных островов и ледяных полей. И лишь через сорок лет после Амундсена его достижение удалось повторить экипажу канадского судна "Сент-Рок".

В этой книге мы еще встретимся с Руалом Амундсеном.

Семь часов Роберта Бёрка

Путешественниками становились по-разному, несхожи были и причины, заставляющие людей идти туда, где никто не был прежде.

Давайте снова вспомним маленького Жана Франсуа Лаперуза, часами просиживавшего над книгами о дальних странствиях, с трепетом переворачивавшего страницы и вдыхавшего их запах. Запах старой, пожелтевшей бумаги, казалось бы... А может быть, жгучий, пряный аромат сказочных лесов, растущих на островах посреди океана, соленый вкус разбивающихся брызгами волн, упругий, тугой запах встречного ветра?..

Наверное, очень счастливым можно назвать путешественника, выбравшего, подобно Лаперузу, свой путь с самого детства. И вот ведь какой удивительный факт: примеров такого созвучия детской, наивной еще мечты, а потом дела всей жизни в истории географии значительно больше, чем в какой-либо другой науке. В чем тут дело? Быть может, в том, что радостной и светлой мечтой стать первопроходцем, открыть новую землю, новый остров, всегда было одержимо куда большее число мальчишек, чем тех, что мечтали о науках, которые в детстве кажутся такими скучными?..

Лаперуз, Дюмон-Дюрвиль, Франклин, Скотт, Пири, Седов, Андрэ, Бугенвиль... Вот только немногие из имен, принадлежащие людям с счастливой, бесспорно, судьбой, какие бы трудности и невзгоды ни приходилось испытывать им на пути к истине. С некоторыми из них мы уже встретились и еще встретимся на страницах книги.

А можно назвать другие имена - людей, которых вели вперед отнюдь не жажда познания и открытий, и искали они не географическую истину, а нечто другое. Должно быть, о географии меньше всего думал испанец Бальбоа, первым из европейцев увидевший Тихий океан, - он шел к его берегу через Панамский перешеек лишь потому, что вождь одного из индейских племен, покоренных испанцами, дал понять конкистадору, что в той стране, на берегу громадной водной глади, лежит "золотая страна".

Такую же "золотую страну" искал и испанец Грихальва, открывший Мексику. И Писарро, открывший Перу... Здесь, в этой "графе" истории географии, тоже значится немало имен, но не будем перечислять их столь же подробно, как имена истинных подвижников науки.

Но бывало и так, что путешественниками становились в силу каких-то третьих причин, множество могло быть причин... В этой же главе речь пойдет о человеке, который стал путешественником, спасаясь от горькой нужды, постоянного невезения и беспросветного будущего; стал путешественником, потому что хотел совершить в своей жизни хоть что-нибудь значительное и яркое.

Интересно, как считал он сам - удалось ли ему это сделать? Вот это что он думал сам - уже навсегда останется тайной. Но мы-то знаем удалось! Пусть ему не суждено было довести свою экспедицию до конца, но он стал настоящим первопроходцем.

Первых не забывают.

Карта была прикреплена к двери гвоздями. Один из гвоздей уже куда-то исчез, и нижний угол карты заворачивался кверху. Когда налетал ветер, бумажный лист на двери вздрагивал, и тогда контуры Австралийского материка на нем начинали, казалось, причудливо менять свои очертания.

"А может быть, в этом есть свой смысл", - подумал человек, поднявшийся по скрипучим ступеням дома, где помещалось Мельбурнское географическое общество. Нельзя было сказать, что береговая линия материка известна уже совершенно точно и нанесена на карту безошибочно во всех деталях. Однако береговые контуры все-таки есть, а вот в центре материка нет пока почти ничего, громадное белое пятно только-только начинает обретать какую-то окраску.

В центре Австралии нанесена река Дарлинг - ее открыл в 1828 году армейский офицер Чарлз Стерт. В 1840 году Эдуард Джон Эйр открыл большое озеро, которое назвал своим именем. В 1844 году тот же Чарлз Стерт, выйдя из Аделаиды - одного из городов, возникших на южном австралийском побережье, сделал целый ряд важных географических открытий, проникнув в глубь материка так далеко, как еще никто до него.

Но никому еще, хотя шел уже 1859 год, не удалось пройти сквозь весь материк, от одного берега к другому. Пока кто-нибудь не сделает это, белое пятно останется все-таки белым пятном.

Человек на крыльце смотрел на карту. Он просто шел мимо по улице, и карта привлекла его внимание. Впрочем, о новой экспедиции, затеваемой Географическим обществом, он слышал и раньше. Может быть, не случайно он прошел сегодня именно по этой улице, а не по другой?

Почему карту повесили на двери? Хотя это можно понять: к проекту новой экспедиции надо было привлечь как можно больше внимания. Быть может, кто-то решится добавить средств на ее организацию. Быть может, кто-то захочет принять в ней участие. Австралия - страна молодая, а Мельбурн только-только назван столицей официально провозглашенной английской колонии Виктория. Пока здесь хватает и энтузиазма, и смелых, решительных людей. Ну и, конечно, дельцов, которые заглядывают в будущее лучше, чем все остальные, и прикидывают абсолютно точно, во что обернется завтра сумма, сегодня во что-то вложенная.

С юга на север, начинаясь в Мельбурне, карту напрямик пересекала тонкая карандашная линия. Она была нанесена, конечно, наугад - слишком прямо, по линейке. А кто знает, как на самом деле пройдет линия трансавстралийского телеграфа?..

Роберт Бёрк еще раз взглянул на карту и решительно толкнул дверь...

Потом он стал приходить сюда ежедневно. Часами просиживал в тесных комнатах, заваленных географическими картами и отчетами о прежних экспедициях. Разговоры, которые вели с ним джентльмены из Географического общества, были уклончивы и необязательны. Но он-то решил добиться своего во что бы то ни стало. Решил стать первым человеком, прошедшим через весь Австралийский материк.

Уже была определена сумма, выделенная на экспедицию. Составлялся в деталях план предстоящей экспедиции. А цель ее была известна задолго до этого: поиски наиболее удобного сухопутного пути с юга Австралии на север и разведка трассы для трансавстралийского телеграфа. Но он знал - у будущей экспедиции по какой-то причине нет пока начальника. Значит, им должен стать он, Роберт О'Хара Бёрк, сорокалетний ирландец, ныне служащий полицейским инспектором колонии Виктория. Но как убедить в этом джентльменов из Географического общества? Надо доказать им, что он ни за что не отступит!

Он убедил их! Бывший солдат австрийской армии, человек, исколесивший полсвета в поисках лучшей доли и дослужившийся лишь до ничтожного полицейского поста в Австралии, стал начальником первой трансавстралийской экспедиции.

Немедленно Роберт Бёрк начал деятельную подготовку. Закупались продукты, оружие. Из Афганистана в Мельбурн была доставлена партия верблюдов. До Бёрка использовать их в Австралии не приходило в голову ни одному из путешественников, разведывавших внутренние области континента, но идея ирландца была одобрена самыми бывалыми и заслуженными исследователями. Австралия - страна жаркая и пустынная. На пути экспедиции, задавшейся целью пересечь материк, лежали раскаленные каменистые равнины, реки, высыхающие в жаркое время года почти до дна. Здесь не очень привычно чувствовали себя лошади, завезенные из Европы, а для афганских верблюдов такие условия были родной стихией.

20 августа 1860 года Роберт Бёрк сел в седло, чтобы начать путь на север. Экспедиция состояла из двенадцати человек и располагала двадцатью пятью лошадьми и двадцатью пятью верблюдами. Верблюды несли на себе запас продовольствия на полтора года. Казалось, любая мелочь была предусмотрена и ничто не может помешать успеху экспедиции. Роберт О'Хара Бёрк махнул рукой, и путешествие началось - караван вышел из Мельбурна.

Чуть позже в Мельбурнское географическое общество кто-то из жителей небольшого поселка Менинди на реке Дарлинг доставил сообщение: благополучно пройдя первые десятки миль и сделав в поселке короткую остановку, экспедиция Бёрка продолжила путь в глубь континента.

Страна, не похожая ни на одну другую, страна, где есть растения, каких не встретишь больше нигде, где есть животные и птицы, которых нельзя увидеть ни в какой другой части света. Удивительное животное кенгуру, сумчатый медведь коала, сумчатый волк. Не менее удивительны утконос и ехидна.

А коренные жители Австралии - аборигены - тоже удивительный, не похожий ни на один другой народ. Народ, создающий странные, но поражающие какой-то необычной, самобытной красотой наскальные рисунки и умеющий пользоваться бумерангом - удивительным орудием, которое, сразив птицу или зверя, затем послушно возвращается к ногам охотника.

Немало чудес ожидало первых европейских поселенцев в Австралии, открытой еще в начале XVII века испанским мореплавателем Луисом Торресом. Первыми поселенцами стали английские каторжники в конце XVIII века, а первым европейским поселением на материке - каторжная колония на берегу залива Порт-Джексон. Потом, когда были открыты месторождения золота, когда выяснилось, что в Австралии выгодно заниматься овцеводством и земледелием, в ней появились первые свободные поселенцы, в основном англичане и ирландцы. К 60-м годам XIX века их стало так много, что правительства английских колоний, созданных в Австралии, были вынуждены ограничивать въезд на континент.

А чудес вот становилось все меньше. Животные, не похожие на тех, что жили в других частях света, уходили из прибрежных районов, освоенных европейцами, все дальше в глубь материка, а вместе с ними уходили и аборигены, которым поселенцы объявили настоящую войну. Впрочем, какая могла быть с ними война - скорее это была охота, самая настоящая охота с загонами и собаками. Деревья Австралии, некоторые очень ценные, безжалостно вырубались, потому что нужно было строить дома. Неужели так бывает всегда и всюду, куда приходят европейцы? И что произойдет дальше, когда будет стерто с карты белое пятно в центре Австралии? Чудес, ни с чем не сравнимых австралийских чудес останется, должно быть, еще меньше. А что будет через десять лет, двадцать, через пятьдесят?..

Но нам уже никогда не узнать, об этом или о чем-нибудь другом думал Роберт Бёрк, все дальше и дальше продвигаясь на север. Не узнать, потому что путевой дневник, который он вел, скуп и немногословен, лишен эмоций; в нем отражалась только самая суть. К тому же, особенно в конце, он велся с перерывами. А другие экспедиционные материалы погибли. И поэтому дальше рассказ о первом путешествии через материк, совершенном энергичным, смелым человеком, становится отрывочным, не очень подробным.

Наверное, сам Роберт Бёрк рассказал бы о нем значительно больше, если б вернулся в Мельбурн. Но когда прошел год - время, на которое была рассчитана экспедиция, он не вернулся. Вернулся его ближайший помощник Джордж Браге. Вместе с ним в столицу колонии Виктория вернулась большая часть экспедиционного отряда и почти все лошади и верблюды. А сам Роберт Бёрк и еще трое его спутников пропали без вести где-то на севере Австралии.

О том, что произошло с отрядом Бёрка после того, как он вышел из поселка Менинди, стало известно со слов Джорджа Браге.

Продвигаясь все дальше и дальше в глубь материка то по великолепным, обильно орошаемым дождями австралийским лугам, то по безводным каменистым пустыням, 20 ноября 1860 года после утомительного трехмесячного пути Бёрк добрался наконец до реки Куперс-Крик.

Здесь была сделана короткая остановка, но и во время отдыха Бёрк совершил несколько маленьких экспедиций, отыскивая наиболее подходящее направление для дальнейшего пути на север. Затем отряд вновь отправился в путь.

К концу года Роберт Бёрк прошел половину расстояния до северного побережья. Теперь он находился в самом центре Австралии, на равном расстоянии от Мельбурна и от залива Карпентария - цели путешествия. В этом месте, как и было намечено, был устроен сторожевой пост. По имени одного из участников похода, Вильяма Джона Уилса, он был назван фортом Уилса.

Оставив здесь почти весь отряд во главе с Джорджем Браге, большую часть провианта, в начале января 1861 года Роберт Бёрк отправился дальше лишь с тремя спутниками - Кингом, Греем и Уилсом - и запасом продовольствия, рассчитанным на три месяца. Налегке добравшись до северного побережья (опыт показал, что многочисленный отряд, обремененный большим караваном, передвигался слишком медленно), уточнив на карте трассу будущего телеграфа, Бёрк должен был вернуться в форт Уилса.

Но проходили дни, недели. Прошло три месяца. У Бёрка и его спутников должен был кончиться запас продовольствия, и в выжженной солнцем, раскаленной каменистой пустыне вряд ли можно было рассчитывать на его пополнение. Прошел еще один месяц...

И Браге, уже не надеясь на возвращение Бёрка, отдал приказ - оставить форт Уилса и отправиться в обратный путь. Перед уходом, "на всякий случай", как он объяснял позже, Браге, почти безо всякой надежды, решил все-таки оставить на складе форта небольшой продовольственный запас. А на стол он положил записку. Она была адресована Роберту Бёрку.

Мельбурнское географическое общество снарядило одну за другой четыре спасательных экспедиции на поиски Бёрка и его спутников. Через короткие промежутки времени поисковые отряды вышли из Мельбурна, направляясь на север. Они исследовали значительную часть австралийской территории, не обнаружив никаких следов путешественников.

И лишь в сентябре 1861 года один из отрядов, возглавляемый капитаном Хауиттом, обследуя район реки Куперс-Крик, случайно наткнулся на стоянку какого-то племени аборигенов.

При виде вооруженных всадников аборигены, не раз должно быть, испытавшие на себе действие огнестрельного оружия поспешно снялись с места и скрылись в прибрежных зарослях Остался только один человек. Опустившись на колени, он протягивал к европейцам руки. По его грязному, заросшему лицу катились слезы.

Это был Кинг - один из участников похода Бёрка от форта Уилса к северному побережью. Полгода Кинг кочевал с коренными австралийцами, спасшими его от голодной смерти. Он сохранил экспедиционный дневник. И тогда были прочитаны последние страницы истории путешествия Роберта Бёрка.

...Выйдя из форта Уилса, Бёрк, Грей, Уилс и Кинг добрались до реки Эйр-Крик. Строго придерживаясь сто сорокового меридиана, путешественники направились дальше на север.

7 января 1861 года они пересекли Южный тропик. Стояла невыносимая жара - лошади и даже верблюды в изнеможении ложились на землю, их приходилось тащить вперед силой. Все-таки исследователи добрались наконец до верхнего течения реки Флиндерс, впадающей в залив Карпентария.

Теперь океан был уже близок - появились болота с солоноватой водой. Но вскоре животные остановились, с ними ничего нельзя было поделать. Тогда, оставив с верблюдами Кинга и Грея, Бёрк и Уилс пешком двинулись дальше на север. 11 февраля 1861 года они были наконец у цели путешествия - на болотистом берегу, заливаемом во время приливов океанской водой.

Теперь им предстоял обратный путь.

Изнуренные жаждой, голодом и жарой, едва передвигая ноги, Бёрки Уилс дошли до стоянки Грея и Кинга. Отсюда по уже знакомой дороге маленький отряд направился к форту Уилса.

В апреле их осталось трое: скончался Грей. Это задержало остальных на двадцать три часа, и, как оказалось потом, двоим из них это время стоило жизни.

Пали четыре верблюда. Но люди упрямо шли к форту Уилса - там была пища, вода и, самое главное, там ждали их товарищи.

Ограда форта показалась на горизонте 21 апреля 1861 года. Собрав последние силы, Бёрк и его спутники дотащились до ворот. Но в форте Уилса никого не было. На столе лежала записка.

Джордж Браге ушел из форта за семь часов до этого.

Немного подкрепившись и отдохнув, трое путешественников вышли за ограду форта. Догнать Браге без лошадей, лишь с двумя верблюдами, почти без продовольствия, было невозможно. Поэтому отряд свернул на запад, по течению реки Куперс-Крик, направляясь к поселкам европейцев, расположенным у подножия хребта Флиндерс, - путь до них был короче, чем до ближайших южных поселков. Но вот иссякли запасы продовольствия, взятые в форте Уилса, остался только неприкосновенный запас. Путешественники питались теперь лишь съедобными листьями водяного растения нарду.

А потом наступила развязка. Путешественники уже не могли идти - они ползли по раскаленной земле: впереди Кинг, более сильный, за ним Бёрк и в сотне метров сзади - Уилс. Вскоре Уилс не мог даже ползти, а у Бёрка уже не хватило сил вернуться к нему. Роберт О'Хара Бёрк умер через несколько часов после Уилса.

Собрав последние силы, Кинг дополз до Бёрка, чтобы взять у него пистолет и дневник. Кинг так и лежал рядом с телом Бёрка, когда его, полуживого, подобрало племя австралийских аборигенов.

Что ж, действительно коротким оказался рассказ о путешествии, во время которого впервые был пересечен с юга на север Австралийский материк. Короток сегодня и сам этот путь: расстояние, которое Роберт О'Хара Бёрк преодолел за полгода, современные пассажирские самолеты пролетают за два-три часа. И давно уже проложены великолепные шоссе от одного берега Австралии к другому, и вот уже сколько лет работает трансавстралийский телеграф. Короток и легок теперь путь через материк.

Но во время этих коротких путешествий над Австралией стюардессы непременно указывают пассажирам на тонкую ниточку под самолетом - реку Бёрк-Крик, названную именем первопроходца, и говорят хотя бы несколько слов о нем. Справедливо: первых не забывают! Человек, поднявшийся когда-то по ступенькам Мельбурнского географического общества, привлеченный картой на двери и мечтающий совершить в своей жизни хоть что-нибудь значительное, человек, которому мало везло в жизни, сделал то, что удается немногим, оставил свое имя на Земле.

"Орел" летит на полюс

Человек дерзок, предприимчив, смел, порой даже безрассудно смел. Когда перелистываешь страницы истории, неизменно поражаешься вот чему. Едва только появлялось какое-то новое транспортное средство, какое-либо техническое новшество, дающее возможности, каких прежде не было, человек тут же с его помощью пытался достичь того, что кажется лежащим далеко за пределами этих возможностей, кажется попросту невероятным, неосуществимым.

На крошечных скорлупках - парусниках - он проходил расстояния, которые и сегодня могут показаться громадными, и открывал целые материки. А до этого смело выходил в моря на утлом челне, не боясь того, что берег остался далеко за горизонтом.

Сегодня, только-только начав, по сути дела, осваивать ракетную технику, человек дерзко устремился на Луну и уже всерьез задумывается о еще более дальних путешествиях в космос. А прежде, едва у него появились крылья, едва-едва он научился даже не летать - приподниматься над землей, он тут же пожелал перелететь через Ла-Манш, как это сделал в 1909 году смельчак-француз Блерио. Когда же, еще раньше, главным "воздушным транспортом" был воздушный шар, человек... Впрочем, давайте прервем на время необъятный поистине список дерзких устремлений человека, чтобы задуматься вот над чем.

Казалось бы, цели и средства просто несоизмеримы. Лодка и море, крошечный аэроплан из фанеры и ткани и воздушный океан, космический корабль, в кабине которого едва размещаются два-три человека, и беспредельные, невероятные космические просторы... Но, пожалуй, это только кажущееся несоответствие. Потому что есть нечто, что объединяет несовершенные средства и высокие цели, - это сам человек, его мужество, его вечное стремление пройти там, где еще никто не был.

Не только для того, чтобы поставить еще один спортивный рекорд, а чтобы еще дальше отодвинуть границы известного ему мира. И чтобы снова - в который уже раз! - убедиться, что он, человек, может все.

А теперь - о воздушном шаре. Вернее, о тех людях, что вновь стали связующим звеном между высокой целью и несовершенным средством для ее достижения. На воздушном шаре с гордым названием "Орел" они попытались достичь Северного полюса. Их ждала неудача. Но, наверное, если б они смогли, они бы повторили свою попытку, потому что на самом-то деле человек сильнее не только тех несовершенных средств, с помощью которых стремится к цели, - он ведь и свои собственные цели опережает, они становятся у него более смелыми, все более головокружительными. А если так, значит, перед неудачами человек никогда не останавливается.

К полюсу на воздушном шаре? Никто не подсчитывал точно, но, должно быть, когда Соломон Август Андрэ, сорокалетний инженер, объявил о таком проекте, скептиков и противников нашлось больше, чем энтузиастов и сторонников.

Но в голосе невысокого, рано поседевшего человека звучала непоколебимая уверенность. 13 февраля 1895 года он рассказывал о своем плане на собрании Шведской королевской академии наук. День спустя повторил доклад в Шведском обществе антропологии и географии. Его выслушали знаменитые ученые, видные авторитеты в самых различных областях науки. Сразу же о проекте необычайной экспедиции заговорили газеты. Так о ней стало известно всей Швеции. И по всей стране прокатилась волна споров осуществим ли такой проект на деле или же он останется лишь дерзкой фантазией.

А сам Соломон Андрэ твердо верил: он рассчитал все точно, все продумал до мельчайших подробностей. Согласно проекту, шар должен был поднять трех человек. Общая грузоподъемность его вместе с запасом продовольствия, научными инструментами и балластом - около трех тонн. Предполагалось, что шар сможет держаться в воздухе около тридцати суток. Место старта - Шпицберген; именно здесь шар следовало наполнить газом, снабдить его особыми парусами и гайдропами, с помощью которых можно будет до некоторой степени управлять направлением полета.

От Шпицбергена до полюса примерно 1200 километров - такой путь можно пролетать за двое суток. А достигнув Северного полюса, можно будет перелететь оттуда либо в Северную Америку, либо к какому-то из городов Сибири; и то и другое расстояние шар способен преодолеть за четыре дня. Главная же цель полета...

- Наша экспедиция, - говорил Андрэ, - будет стремиться главным образом к исследованию центральной, т. е. наиболее труднодоступной, полярной области. Вместе с географическими исследованиями будут производиться в возможно больших размерах физико-метеорологические наблюдения, а кроме того, смотря по обстоятельствам, и наблюдения всякого рода... Мы хотим доказать не только то, что можно пересечь Арктику воздушным путем, но и то, что такие способы путешествия особенно пригодны для научных наблюдений. Я уверенно утверждаю, что, летая на шаре, можно в несколько дней получить больше сведений об Арктике, чем при ином способе исследования за целое столетие.

Ясные, конкретные цели, точная продуманность исполнения. И все-таки...

Скептиков, наверное, пугал прежде всего сам Северный полюс. Еще никогда и никому не удавалось подойти к нему вплотную, хотя вот уже два века человек не оставлял таких попыток. Покорить Северный полюс собирались и англичанин Генри Гудзон, и русский моряк Василий Чичагов. Когда стало ясно, что кораблям к полюсу не пробиться, начались пешие походы на север. В 1773 году англичанин Фипс поднялся до 80°48' с. ш. Век спустя американец Локувуд до 83°24' с. ш. Но никому не удавалось подняться севернее свирепые морозы, тяготы пути по бескрайним ледяным просторам препятствовали человеку.

Так, может быть, Северный полюс вообще недостижим и человек никогда не узнает, что находится там, в самой северной точке Земли, - сплошной лед или какой-нибудь остров, суша? А проект Андрэ - это скорее всего авантюра, рассчитанная на то, чтобы привлечь к себе внимание. Да и кто он такой, этот инженер Соломон Август Андрэ, столь безапелляционно утверждающий: первым на Северном полюсе будет именно он?!

А вот те, кто поддерживал этот невероятный проект, виднейшие ученые Швеции - Н. Норденшельд, О. Монтелиус, Г. Ретциус, напротив, хорошо знали, что за человек был Андрэ.

Человек ясного ума, сильной воли, человек, наделенный настойчивостью и твердым характером. И еще - человек, в натуре которого была несомненная спортивная жилка, заставляющая, несмотря ни на что, бороться до конца.

В юности Соломон Андрэ блестяще окончил Высшую техническую школу в Стокгольме, где проявил отменные способности, особенно в изучении физики. Затем он работал чертежником на механическом заводе в Стокгольме. А два года спустя, когда ему исполнилось двадцать два, решил отправиться на Всемирную выставку в Филадельфию. Правда, денег у него хватило лишь на билет, и в Америке он буквально с первых же часов вынужден был заниматься добыванием средств к существованию. Ему помог шведский генеральный консул: устроил на работу в шведский отдел Всемирной выставки, и Андрэ стал получать плату за то, что по ночам убирал шведский павильон.

И именно тогда, в Филадельфии, он увлекся воздухоплаванием. Город Всемирной выставки был родиной знаменитого в ту пору американского воздухоплавателя Визе. Визе и преподал молодому способному шведу первые уроки практического воздухоплавания. А потом Андрэ вернулся в Швецию, где приобрел свое собственное "дело" - механическую мастерскую. Но предпринимателя из него не получилось; мастерскую, не приносившую никакого дохода (скорее наоборот), пришлось продать. Зато вместо мастерской у Андрэ появляется нечто другое, более важное - увлечение Арктикой.

В 1882 году проходил Первый Международный полярный год. В совместных всесторонних исследованиях принимали участие ученые России, Швеции, Норвегии, Англии, Германии, Франции, Финляндии, Дании, Австрии. Шведская метеорологическая станция размещалась на Шпицбергене. Там Соломон Андрэ провел год, выполняя наблюдения за электрическими явлениями в атмосфере. Работа была проведена образцово, лучше, чем на какой-либо другой из шестнадцати станций Первого Международного полярного года. Общее число проведенных им наблюдений - свыше 15 тысяч. А кроме атмосферного электричества он интересовался и направлением воздушных потоков.

Если на Шпицберген приехал еще инженер, в Швецию вернулся настоящий ученый. Во время своей зимовки Андрэ показал себя человеком, готовым ради науки на любые испытания. Позже один из норвежских ученых, познакомившийся с Андрэ, не без восхищения написал:

"Для выяснения того, действительно ли полярная темнота влияет на цвет лица и не объясняется ли желто-зеленый оттенок, который оно приобретает при наступлении светлого времени года, тем, что глаза полярных исследователей ослепляются светом, Андрэ обрек себя на добровольное месячное заточение. Когда месяц спустя он вышел на дневной свет, то оказалось, что цвет его лица действительно был желто-зеленым, тогда как другие под влиянием света начали уже приобретать нормальную окраску кожи. Этим было доказано, что полярная ночь не вызывает цветной слепоты..."

Но воздухоплавание увлекало его все больше и больше. Вернувшись со Шпицбергена на материк и начав работать в Стокгольмском бюро патентов, Андрэ совершил несколько поездок во Францию, где были лучшие специалисты по изготовлению воздушных шаров, знакомился с постановкой дела в их мастерских. А в 1892 году Шведская королевская академия наук по ходатайству некоторых видных ученых, привлеченных целеустремленностью и серьезностью Андрэ, выделила ему специальную субсидию, которая позволила приобрести собственный воздушный шар.

Он назвал шар "Свеа" и совершил на нем девять полетов над Швецией и Балтийским морем, во время которых за сорок летных часов пролетел в общей сложности свыше 1500 километров. В одном из полетов он даже установил рекорд дальности: пролетел за 3 часа 45 минут 400 километров. Был установлен и еще один рекорд, рекорд высоты: 4087 метров. Так высоко до Андрэ не поднимался ни один из воздухоплавателей.

Конечно, эти полеты были не только спортивными занятиями - ученый изучал во время подъемов температуру и влажность воздуха на различных высотах, характер воздушных течений, атмосферное электричество.

И снова в нем пробуждается инженер. Обобщив прежний опыт воздухоплавания, Андрэ внес в конструкцию шара нечто новое: гайдропы и паруса для управления полетом. Гайдропы - это волочащиеся по земле канаты, держащие своим весом шар на определенной высоте. Трение гайдропов о землю притормаживало полет шара по ветру. Нехитрое приспособление, но, сочетая гайдропы и паруса, Андрэ научился изменять направления движения шара, отклоняя шар почти на 30° в обе стороны от направления ветра. Немного, но шар становился уже не только послушной игрушкой ветра, а подчинялся и воле пилота...

Итак, к 1895 году проект достижения Северного полюса на воздушном шаре был полностью подготовлен и продуман. Шведская королевская академия наук и Общество антропологии и географии проект одобрили.

Впрочем, надо сказать и о том, что сама идея покорения полюса с помощью летательного аппарата появилась задолго до Андрэ. На тридцать лет раньше немец Мейсель разработал проект воздушного корабля, рассчитанного на двенадцать пассажиров. Корабль представлял собой, по замыслу автора, громадный баллон объемом 22,5 тыс. м\3, наполненный светильным газом; баллон соединялся с небольшим воздушным шаром. Сам шар наполнялся горячим воздухом, который непрерывно поступал в него из специальной "печки", подогреваемой светильным газом баллона... Даже на первый взгляд видно, что воздушному кораблю такой конструкции грозит постоянная опасность взрыва. Проект осуществлен не был.

Лет десять спустя француз Сивель предложил иной проект неуправляемого воздушного шара, рассчитанного на десять человек. Летательный аппарат предполагалось доставить на пароходе к самой полосе льдов, а затем при попутном ветре с юга он должен был полететь к полюсу. И этот проект не был осуществлен, потому что Сивель погиб под Парижем во время испытательного полета.

Был еще один проект: французы Безансон и Эрмитт спроектировали шар, который мог поднять пять человек экипажа и восемь собак. Отличительной чертой нового проекта было то, что гондолу воздушного аппарата, в которой размещались пассажиры, можно было отцепить от шара и сделать из нее либо сани, либо лодку. Однако Безансон и Эрмитт тоже не довели дело до конца: не нашли средств для снаряжения такой экспедиции.

Любопытная закономерность - с каждым таким проектом количество членов экипажа уменьшалось. Андрэ довел его уже всего до трех человек...

Он подсчитал, что для его экспедиции необходимы 130 тыс. крон. Где взять такую сумму? Для сбора средств объявили подписку, но она не дала почти ничего. Однако потом в Бюро патентов, где продолжал работать Андрэ, вдруг пришел знаменитый инженер Альфред Нобель, изобретатель динамита, ставший с помощью своего изобретения миллионером. Он предложил Андрэ сначала 20 тысяч крон, а потом, видя, что средства по подписке поступают скудно, увеличил эту сумму до 65 тысяч. Чтобы собрать недостающие деньги, Андрэ обратился к шведскому королю Оскару: тот пожертвовал 30 тысяч. Через несколько дней еще 30 тысяч внес барон Оскар Диксон, известный покровитель полярных экспедиций. Средства были собраны.

Воздушный шар объемом 4800 м\3 был заказан знаменитым парижским мастерским. Сам Андрэ занимался тем, что закупал продовольствие и думал о том, кого он возьмет с собой.

Желающих было много. Андрэ пригласил своего старого друга, бывшего руководителя шпицбергенской экспедиции доктора Нилса Экхолма, а также двадцатишестилетнего ученого Нилса Стриндберга.

Ранним июньским утром 1896 года из Гётеборга вышло грузовое судно "Вирго"; спустя две недели оно было у норвежских островов в северной части архипелага Шпицберген. Здесь, в небольшой бухте на берегу одного из островов, Андрэ нашел место постройки ангара. Это место должно было стать начальной точкой полета.

Матросы "Вирго" немедленно начали строить ангар. К 23 июля все было готово, шар начали наполнять газом. Затем в его гондолу погрузили запас продовольствия и научное оборудование.

А вот попутного ветра все не было и не было. Июль прошел, наступил август. По-прежнему ветер был северным, дул в сторону, противоположную полюсу. Было холодно, временами шел снег. Приближался срок отплытия "Вирго" - согласно контракту с владельцами судна, его нельзя было задерживать в бухте дольше 20 августа.

Соломон Андрэ принял решение - в 1896 году из-за позднего времени и плохой погоды полет не состоится.

Из шара выпустили газ, разгрузили продовольствие и оборудование из гондолы. 20 августа "Вирго" поднял якорь и отправился в Швецию, увозя оболочку шара, все снаряжение и членов экспедиции.

Возвращаться назад с порога старта? У всех народов, должно быть, это считается недоброй приметой.

А между тем, пока Андрэ готовился к полету и ждал попутного ветра на севере архипелага Шпицберген, мир узнал о том, что в историю попыток достижения Северного полюса вписана еще одна важная страница.

Еще в 1893 году была снаряжена норвежская полярная экспедиция под руководством Фритьофа Нансена на корабле "Фрам". Корабль был специально оборудован для ледового плавания. Нансен предполагал от мыса Челюскин направить "Фрам" на восток и к северу от Новосибирских островов специально вморозить судно в лед, надеясь на то, что ледовый дрейф вынесет его к полюсу. 21 сентября 1893 года "Фрам" вмерз в льды, и начался его дрейф через Центральную Арктику. Судно двигалось со льдами больше года, медленно направляясь к северу. Но затем норвежцы пришли к выводу, что льды вряд ли доставят "Фрам" точно на полюс.

Тогда Нансен, взяв с собой лейтенанта Фредерика Яльмара Иогансена, решил добраться до полюса пешком. 14 марта 1895 года двое смельчаков оставили судно и двинулись к полюсу. К 7 апреля они достигли 86°14' с. ш. Но затем они были вынуждены повернуть на юг. Однако и достигнутая ими точка была рекордной: так далеко на север не поднимался еще никто из исследователей. В середине августа 1896 года, когда Андрэ был на севере Шпицбергена, Нансен и его спутник вернулись в Норвегию. Всего несколько дней спустя, 20 августа, в тот самый день, когда "Вирго" поднял якоря, готовясь в обратный путь, в Норвегию вернулся и "Фрам", совершив трехлетнее беспримерное плавание и выйдя наконец из добровольного ледового плена.

Имя Фритьофа Нансена, замечательного норвежского исследователя, сразу же стало одним из самых популярных имен в мире. Написанная им о путешествии книга была издана на многих языках. Полюс, однако, все же не был достигнут... И всю зиму 1896 - 1897 годов Соломон Август Андрэ готовился ко второй попытке полета.

Воздушный шар отправили в Париж для проверки и некоторого улучшения конструкции. Он должен был вернуться к весне. Старт снова, как и в прошлом году, был назначен на июль.

Однако экипаж у Андрэ уже не был прежним: доктор Нилс Экхолм от участия в экспедиции отказался. В чем была причина? Летом 1896 года, когда шар уже был готов к старту, обнаружилась некоторая утечка газа. Андрэ считал ее вполне допустимой, доктор Экхолм был уверен, что она превышает норму. И Соломону Андрэ пришлось подыскивать нового спутника. Долго искать не пришлось, желающих по-прежнему было предостаточно. Третьим членом экипажа стал двадцатипятилетний инженер Кнут Френкель, отличный спортсмен, человек, подобно самому Андрэ, страстно увлекавшийся воздухоплаванием.

Все то же судно "Вирго" снова доставило экспедицию к тому месту, где год назад был сооружен ангар для воздушного шара. "Вирго" сопровождала канонерская лодка "Свенскунд" - она везла оболочку воздушного шара, гондолу и аппараты для получения водорода. Ангар оказался невредимым, требовался лишь незначительный ремонт.

И снова незаходящее солнце полярного лета увидело странную, непривычную для себя картину: огромный шар на берегу, окруженный со всех сторон деревянными стенами.

В начале июля шар, получивший название "Орел", был наполнен водородом. Андрэ, Стриндберг и Френкель все снова и снова придирчиво проверяли его швы. Вечером 6 июля поднялся сильный юго-восточный ветер, потом он перешел в шторм. Посоветовавшись со своими спутниками, Андрэ решил лететь утром 7 июля. Однако утром ветер стал слабее, и надо было снова ждать.

Южный порывистый ветер поднялся наконец утром 11 июля 1897 года. С каждым мгновением небо прояснялось больше и больше. Обрывки облаков неслись к северу.

К половине второго к полету все было готово. Ангар был разобран, шар приподнялся над землей и удерживался лишь тремя канатами. К нему прикрепили гондолу.

Ветер по-прежнему был южным. Небо совсем очистилось, воздухоплаватели выпустили в него несколько маленьких шаров: шары быстро понеслись к северу.

Андрэ, Стриндберг и Френкель заняли свои места в гондоле. В 13 часов 46 минут, после того, как Соломон Август Андрэ передал сообщение для газеты "Афтонбладет" и для короля Швеции, были перерезаны канаты и под мощное "ура" провожающих "Орел" медленно поднялся на стометровую высоту и полетел на северо-восток.

Гайдропы чертили следы на воде. Долетев до середины бухты, "Орел" вдруг стал опускаться. Воздухоплаватели, не мешкая, выкинули за борт несколько мешков с песком. Шар все же продолжал спускаться. Гондола даже коснулась поверхности воды, но затем шар вдруг взвился вверх и понесся дальше. Когда он перелетел через вершины гор на острове, расположенном севернее, провожающие потеряли его из вида.

Не очень удачно началась вторая попытка достижения Северного полюса на воздушном шаре: гайдропы оборвались, едва шар поднялся над бухтой, после того как гондола зачерпнула бортом воду. Таким образом с самого же начала полета шар потерял управляемость.

Где был Андрэ через неделю после старта? Что случилось с ним через месяц?.. Было время, когда эти вопросы волновали весь мир.

Экипажи кораблей, чьи маршруты пролегали в приполярных водах, зорко вглядывались в небо, надеясь, что "Орел" вот-вот покажется в облаках. Появились самые противоречивые слухи. 1 августа 1897 года, например, моряки канадского китобойного судна "Салмэк" у западных берегов Гренландии будто бы видели воздушный шар, быстро несущийся по небу. Потом появилось сообщение о том, что некий капитан-голландец, ведя свой корабль в Белом море, видел на горизонте какой-то круглый предмет, скорее всего воздушный шар.

С течением времени стали появляться вести от членов экспедиции к Северному полюсу на воздушном шаре.

Андрэ взял в полет тридцать шесть голубей, которые должны были служить почтальонами. Через определенные промежутки времени он собирался выпускать их, отправляя очередное сообщение.

20 августа 1897 года на рею* норвежского промыслового судна "Алькен", шедшего между северным мысом Шпицбергена и архипелагом Семь Островов, сел один из голубей Андрэ. Он нес на себе записку на бланке экспедиции: "От полярной экспедиции Андрэ для "Афтонбладет", Стокгольм. 13 июля, 12 часов 30 минут дня. 82°2' восточной долготы. Благополучно продвигаемся на восток, уклоняясь на 10 градусов к югу. На борту все благополучно. Это третья голубиная почта. Андрэ".

_______________

* Р е я - поперечный брус на мачте судна.

В августе 1898 года, спустя год с лишним после старта "Орла", шведское правительство, обеспокоенное отсутствием вестей о судьбе экспедиции, снарядило к Шпицбергену поисковое судно "Антарктика". Участники поисков обследовали крайние точки архипелага на севере и востоке, побывали там, где для Андрэ еще до начала его экспедиции был приготовлен на всякий случай склад продовольствия, а также высаживались на юго-западном берегу острова Белый, покрытого панцирем льда.

Начали искать Андрэ и норвежские китобои у берегов Восточной Гренландии. Поисковую экспедицию снарядил американский журналист Уолтер Уилман; он обследовал Землю Франца-Иосифа.

Нигде не было обнаружено никаких следов воздухоплавателей. Но год спустя, 14 мая 1899 года, к западному берегу Исландии течение прибило пробковый буек. Внутри его была записка с текстом, написанным на таком же бланке, как и записка, принесенная голубем: "Брошен из шара Андрэ 11 июля 1897 года в 10 часов 55 минут вечера по Гринвичу под 82° северной широты и 25° восточной долготы. Мы летим на высоте 600 метров. Все благополучно. Андрэ, Стриндберг, Френкель".

Эта записка была написана раньше, чем та, которую принес голубь, но до людей она шла значительно дольше.

И наконец, 27 августа 1900 года еще один пробковый буек был выброшен морем на берег норвежской провинции Финмаркен. В записке говорилось: "Буй № 4, выброшен из шара первым, 11 июля в 10 часов вечера по Гринвичу. Наш полет идет хорошо. Мы находимся на высоте около двухсот пятидесяти метров над очень неровным льдом. Погода великолепная. Настроение бодрое. Андрэ, Стриндберг, Френкель".

Ирония судьбы - сообщение, выброшенное из шара самым первым, дошло по назначению только три года спустя.

Прошло еще девять лет, никаких вестей об экспедиции Андрэ больше не было. Зато именно девять лет спустя был впервые покорен Северный полюс.

В сентябре 1909 года американец Фредерик Кук объявил, что больше года назад, в апреле 1908 года, он впервые достиг района Северного полюса, но не представил никаких доказательств этому. Его сенсационное сообщение, вызывавшее много ожесточенных споров, было в конце концов признано мистификацией.

А подлинным героем штурма самой северной точки Земли стал американский инженер Роберт Пири.

В 80-х годах XIX века он работал в Центральной Америке, изыскивая в тропиках трассу для Никарагуанского канала, но потом заинтересовался Арктикой. В самом начале XX столетия после длительных и упорных тренировочных походов по Гренландии Пири трижды пытался дойти до Северного полюса, и во время третьего похода ему удалось превзойти рекорд Фритьофа Нансена - он поднялся еще выше. Наконец, в 1908 году он в четвертый раз направился на штурм полюса. На специально оборудованном судне он добрался до мыса Колумбия на северо-восточном берегу канадского острова Элсмир и 1 марта 1909 года вышел в путь на санях, взяв курс прямо на север. У 87°47' с. ш. экспедиция разделилась: к полюсу Пири, не желая, чтобы кто-нибудь из его "белых" спутников разделил с ним честь первопроходца, отправился лишь с четырьмя эскимосами и негром-врачом Мэтью Хенсоном, бывшим непременным спутником всех его походов. 6 апреля 1909 года Роберт Пири достиг полюса, завершив таким образом двухвековую историю безуспешных попыток подняться к самой северной точке Земли.

Блестяще проведенный поход и вместе с тем важное научное открытие: Пири установил, пробурив лед, что суши в районе полюса нет, что вся центральная часть Арктики - это океан, скованный вечными льдами.

Прошло еще пять лет, и началась мировая война, оставившая после себя след на многие годы. Наверное, когда в 1930 году была, наконец, найдена стоянка Андрэ и его спутников, мир уже почти не помнил людей, которые попытались покорить Северный полюс с помощью несовершенного летательного аппарата.

Да нет, не все, конечно, забыли! Потому что, когда матрос Улав Сален с норвежской промысловой шхуны "Братвог", бросивший якорь возле острова Белого, между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа, нашел на острове крышку от кастрюли, он сразу же подумал об экспедиции Андрэ. Почему? Позже он и сам не мог этого объяснить, а в первый момент стал осматриваться вокруг, словно предчувствуя, что сейчас он найдет еще что-то.

Он действительно нашел. Из-под снега неподалеку выглядывал край брезента. Сален и другой матрос, Тюсвик, попытались вытащить брезент на свет и наконец поняли, что это нос брезентовой лодки. Поблизости лежал багор. И на позеленевшей латунной пластинке на багре Улав прочитал: "АНДРЭ".

Вскоре на месте находки был уже весь экипаж "Братвога". Смерзшийся, превратившийся в льдину снег разбивали ломами и кирками. И наконец лодка появилась на свет.

В ней лежали два ружья, мотки веревок, банки с консервами, патроны, спички, деревянные коробки с компасом и секстантом. Здесь же был большой тюк с одеждой, в котором был спрятан карманный календарь с рукописными цифрами наблюдений и разными пометками.

Как оказалось, лодка была привязана к саням. Потом матросы нашли и вторые сани. А под гранитной скалой на краю этой площадки они обнаружили человеческий скелет. Куртка на нем полуистлела, но на подкладке ее можно было все же прочитать инициал "А". Матросы "Братвога" сняли шапки...

В куртке нашлись две записные книжки, но одна из них полуистлела.

Еще один скелет норвежцы нашли в расщелине между скалами. Золотое кольцо на одной из костей кисти сохранилось, на нем было выгравировано "Стриндберг".

Норвежцы спешили: шхуна должна была продолжать путь к Земле Франца-Иосифа. Был наскоро составлен план последнего лагеря Андрэ, собранные вещи и останки Андрэ и Стриндберга моряки бережно перенесли на "Братвог".

Три недели спустя об этой находке знал весь мир. Тотчас же на остров Белый была снаряжена специальная шведская экспедиция.

Это лето 1930 года было необычайно теплым. И снег и лед на Белом почти полностью растаяли. На свет появились даже самые мелкие предметы последней стоянки Соломона Андрэ.

Были найдены и останки Френкеля - всего в каком-нибудь метре от того места, где нашли останки Андрэ. В куртке Френкеля лежали его записные книжки.

Экспедиция работала на острове довольно долго. Были собраны все предметы, а их собралось достаточно: лыжи, кусок оболочки воздушного шара с частями одежды, походная аптечка, примус, коробка с принадлежностями для шитья и деньгами, кастрюли, чашки, бумажник Френкеля. Все находки были подробно описаны. Наверное, самой ценной находкой после записных книжек оказались металлические ящики, в которых лежали кассеты с фотопластинками и фотоаппаратом. Если пластинки не пострадали от воды, они могли многое рассказать о разыгравшейся когда-то трагедии.

Находки были тщательно изучены. Эксперты бережно высушили страницы дневников и записных книжек. Особой осторожности требовала обработка фотопластинок. Они были в плохом состоянии, эмульсия разбухла от воды, но все-таки их удалось проявить. Специалист, взявшийся за обработку, нашел в ящиках и неэкспонированные кассеты. Он проявлял их одну за другой, пробуя различные проявители. И лишь подобрав самый подходящий, стал проявлять пластинки.

Так появились контуры событий, произошедших тридцать с лишним лет назад...

Снимки дополняли дневники воздухоплавателей. Одна из записных книжек Андрэ оказалась почти неиспорченной. Инженер вел в ней записи с 11 июля по 2 октября 1897 года. Из другой книжки удалось восстановить лишь четыре с половиной страницы, на которых были записи с 3 по 7 октября.

Удалось прочитать и дневники Стриндберга. А в записной книжке Френкеля были лишь одни метеорологические заметки.

И, сопоставляя эти заметки, изучая фотографии, можно было узнать наконец, что произошло после того, как воздушный шар "Орел" навсегда скрылся из глаз наблюдателей 11 июля 1897 года.

...Потеряв из вида Шпицберген, воздушный шар, подгоняемый попутным ветром, полетел к северо-востоку. Под ним лежали пустынные дрейфующие льды. Изредка шар проходил сквозь области тумана. Небо постепенно вновь стало облачным, но изредка сквозь разрывы в облаках выглядывало солнце, и тогда становилось даже тепло.

К вечеру шар начал медленно снижаться, воздухоплаватели стали понемногу выбрасывать балласт. Все больше и больше шар под действием ветра отклонялся к востоку.

В ночь с 11 на 12 июля направление полета изменилось - шар стал медленно двигаться к западу. Туман к этому времени сгустился настолько, что вокруг почти ничего не было видно. Иногда ветер стихал, и тогда шар застывал на одном месте.

На вторые сутки полета сквозь туман выглянуло солнце, ветер вновь поднялся. Нагревшись в солнечных лучах, шар немного поднялся вверх, но потом снова попал в полосу тумана. К тому же вскоре начался мелкий, неприятный дождь. Под тяжестью капель дождя и тумана летательный аппарат стал тяжелее и спускался все ниже. Однажды гондола его даже ударилась об лед. Тогда Андрэ распорядился выбросить остатки балласта, но и это не помогло: шар летел на высоте лишь нескольких метров над неровной поверхностью льда. За борт полетели и веревки, железный якорь, тяжелый нож для резки канатов.

В 10 часов вечера 12 июля "Орел" опустился так низко, что гондола коснулась льда и остановилась. В этот момент в своем дневнике Андрэ написал: "Довольно-таки странное чувство парить вот так над полярным морем, первым пролетать здесь на воздушном шаре. Скоро ли появятся у нас последователи? Сочтут ли нас сумасшедшими или последуют нашему примеру? Не стану отрицать, что все трое мы испытываем горделивое чувство..."

Около 11 часов утра 13 июля "Орел" подпрыгнул - иного слова не подберешь - вверх и вновь полетел на северо-северо-восток. Но когда стало холоднее, на канатах и на оболочке появилась корка льда. Шар вновь опустился очень низко, и гондола снова стала ударяться об лед.

В довершение всех бед в гондоле от неосторожности вспыхнул пожар, но его быстро погасили.

К вечеру, когда туман несколько рассеялся, воздухоплаватели сбросили на лед почти все, что только можно было выбросить, в том числе около двух центнеров продовольствия. Воздушный шар вновь приподнялся и полетел, но, увы, ненадолго. Туман вскоре вновь сгустился, и снова вокруг почти ничего не было видно.

Утром 14 июля шар медленно двигался на восток, а гондола непрерывно ударялась о поверхность льда, словно утрамбовывая его. К этому моменту Андрэ уже стало ясно, что дальнейший полет на "Орле" невозможен. Оболочка шара обледенела и промерзла насквозь. Вот этого, к сожалению, не смог предусмотреть Андрэ, продумывая до мелочей все детали своей будущей экспедиции.

Около 7 часов утра Андрэ открыл клапаны воздушного шара, и некоторое время спустя воздухоплаватели высадились на лед.

Стриндберг определил координаты: 82°56' с. ш. и 29°52' в. д. Отсюда до ближайшей суши было около 350 километров: на таком расстоянии, примерно одинаковом, лежали и Шпицберген к западу, и Земля Франца-Иосифа к востоку. И там и здесь для участников экспедиции были приготовлены запасные базы продовольствия: планируя экспедицию, Андрэ предусмотрел, что участникам ее, может быть, придется, потерпев аварию, добираться до ближайшей суши. На этот случай в гондоле шара были лыжи, лодка и трое небольших саней.

К пешему походу готовились неделю. Решили идти к востоку, к Земле Франца-Иосифа. О том, как начинался пеший поход, рассказал в своем дневнике Стриндберг.

"При выступлении нас постигла маленькая неудача. Когда мы стали перебираться с нашей льдины с первыми санями, они накренились и упали в воду. С большим трудом нам удалось их вытащить. Я стоял по колено в вода и держал сани, чтобы они не затонули. Андрэ и Френкель перебрались на другую льдину. И вдруг мы как-то ухитрились сразу поднять сани, но мой мешок, лежащий на санях, промок насквозь...

После того как мы подняли сани, нам пришлось полавировать между льдинами, разделенными трещинами и полыньями. Мы справились с этим, подталкивая льдину, чтобы она подплыла к другой. Так как льдина была большой, то дело продвигалось, разумеется, медленно. Под конец мы пришли на большое ледяное поле и тащились по нему с санями два-три километра. На каждых санях свыше 160 килограммов груза, так что они очень тяжелы... Сейчас мы остановились лагерем у живописной ледяной глыбы и разбили палатку. В палатке у нас спальный мешок, и мы спим в нем все трое рядом. Тесновато, но мы не ссоримся".

Несколько дней спустя путешественники поняли, что груз на санях слишком тяжел для них. Тогда было решено оставить на каждых санях лишь около 130 килограммов груза. А чтобы экономить продукты, решили побольше охотиться - в этих местах было много белых медведей и тюленей.

Хотя путь становился все более трудным - приходилось брести по глубокому снегу, промокать в лужах, буквально прорубаться через торосы, троих смельчаков пока еще не покидало чувство юмора. Когда 2 августа Андрэ сумел убить большого медведя, друзья за обедом осыпали охотника насмешками, потому что мясо оказалось очень жестким. Единодушно пришли к выводу, что этот медведь либо был самым старым медведем во всей Арктике, либо сбежал из зверинца, где его очень плохо кормили.

А между тем было уже не до шуток. К концу подходил запас хлеба. За день удавалось сделать лишь 5 - 7 километров, а иногда и меньше. К тому же вскоре путешественников ждало очень неприятное открытие: они все время шли на восток, к Земле Франца-Иосифа, а льды дрейфовали на юго-запад получалось, что Андрэ и его спутники, вместо того чтобы двигаться вперед, по сути дела стояли на месте. В дневнике руководителя экспедиции есть по этому поводу такая запись: "Мы решили отказаться от похода на восток. Нам не справиться ни с течением, ни со льдом, и у нас нет абсолютно никаких надежд чего-нибудь достигнуть, если мы будем продолжать путь. Поэтому мы решили начать наши новые скитания, взяв курс на архипелаг Семь Островов, и надеемся дойти до них через шесть или семь недель..."

26 августа Кнут Френкель вывихнул себе колено. Из-за больной ноги он уже не мог сам тащить свои сани, и ему по очереди помогали товарищи. Это еще больше замедлило продвижение.

Длинный полярный день заканчивался. Все чаще начинал идти снег. К концу августа стало холодно - температура доходила до - 6°.

Жизнерадостный прежде Нилс Стриндберг был теперь мрачным и неразговорчивым. Впрочем, причины для уныния у него были: астрономические определения места, где находилась экспедиция, показывали, что теперь льды, изменив направление дрейфа, шли к юго-востоку. Путь к складу продовольствия на архипелаге Семь Островов оказывался таким же невозможным, как прежде путь к Земле Франца-Иосифа.

Зимовка во льдах становилась неизбежной. И, выбрав прочную льдину, путешественники начали строить ледяной дом - трехкомнатное жилище. Одной из стен для дома послужил высокий торос, в котором была выдолблена пещера, остальные стены были возведены изо льда и снега: стены для прочности поливали водой, которая "схватывала" снег.

16 сентября Андрэ увидел на западе землю. Определив свое местонахождение, путешественники установили, что это остров Белый. Добравшись до его берега по льду, Андрэ и его спутники подстрелили трех тюленей и огромного белого медведя. Удачная охота позволила запастись мясом на несколько месяцев. Вскоре путешественники достроили свой дом.

Однако Андрэ беспокоило то, что напор льдов прижимал льдину с жилищем все ближе к берегу острова. В самом конце сентября ледяной лагерь вместе с дрейфующими льдами оказался возле южной оконечности острова. Льдина, на которой путешественники нашли приют, подвергалась колоссальному давлению. Соседние льдины громко трещали, раскалывались, переворачивались, образуя громадные торосы.

Утром 1 октября 1897 года произошла катастрофа: раздался страшный грохот и треск; выбежав из своего дома, Андрэ, Стриндберг и Френкель обнаружили, что их льдина распалась на много мелких обломков. Дом теперь был на обломке, имевшем лишь 20 метров в диаметре. Прямо у стены их ледяного жилища проходила громадная трещина. Вещи, которые еще не успели внести в дом, расплывались в разные стороны.

Наверное, еще никогда за все время своих скитаний в Арктике путешественники не чувствовали себя такими слабыми и беззащитными перед могучей ледяной стихией.

Мы очень мало знаем о том, что происходило в последние дни трех смельчаков-путешественников. Самые последние слова в дневнике Андрэ, записанные 2 октября, еще оптимистичны: "Никто не потерял бодрости духа. С такими товарищами можно выпутаться из беды при каких угодно обстоятельствах". Остальные же записи Андрэ оказались безнадежно испорченными, в них можно разобрать лишь отдельные слова и обрывки некоторых фраз.

В календаре Нилса Стриндберга записано против дат 3 и 4 октября: "Положение напряженное". Против 5 октября: "Перебрались на берег". 6 октября Стриндберг записал: "Снежная буря, рекогносцировка". 7 октября: "Переезд".

И только одна, самая последняя запись осталась в его карманном календаре. Она была сделана 17 октября 1897 года: "Домой в семь часов 5 минут утра". Ничего больше о том, что делали путешественники в эти трагические дни на острове Белом, неизвестно. Здесь начинается область более или менее вероятных предположений.

Палатку путешественников нашли на острове; в ней и рядом с ней были размещены все их уцелевшие вещи. Насколько можно судить по находкам многочисленных медвежьих костей вокруг палатки, участникам экспедиции удалось спасти значительную часть запаса продовольствия, который был собран в ледяном доме. Очень загадочной представляется последняя запись в календаре Стриндберга. Что она означает? Быть может, Андрэ и его товарищи предприняли отчаянную попытку добраться по дрейфующим льдам до архипелага Шпицберген, но затем убедились в том, что такой проект совершенно неосуществим, и вернулись обратно? Но, возможно, это было возвращение из ближнего разведывательного похода по острову - они хотели как следует изучить свой новый дом.

Навсегда останутся тайной и обстоятельства гибели путешественников. Можно, однако, предположить, что Стриндберг умер раньше, и товарищи похоронили его, засыпав камнями. По всей вероятности, Андрэ и Френкель погибли вместе, быть может, в одно и то же время. И, наверное, не от голода или холода, потому что продовольствия в лагере было вполне достаточно, было и чем укрыться от мороза. Есть предположение, что их засыпал снежный обвал - над тем местом, где была найдена палатка, как раз нависал ледовый щит, покрытый мощным слоем снега.

И не исключено, что справедлива и еще одна версия, которую сравнительно недавно выдвинул датский ученый Трайд. Дело в том, что в Арктике была открыта неизвестная прежде болезнь - трихинеллез. Страдают ею животные: моржи, тюлени и белые медведи. Бывали, однако, и случаи поражения болезнью людей. Симптомы таковы - высокая температура, глазные и головные боли. А ведь на глазные и головные боли жаловались в своих дневниках участники экспедиции Андрэ.

Датский ученый побывал в музее в Стокгольме, где хранятся сейчас вещи, найденные на последней стоянке Андрэ, и на остатках медвежьих костей действительно обнаружил бактерии, вызывающие трихинеллез...

Но, конечно, и такое предположение при всей его логичности, как и все другие, остается только предположением. О том, что происходило в действительности на острове Белом в октябре 1897 года, уже не узнает никто.

Очень многие люди побывали на Северном полюсе за то время, что прошло после экспедиции Соломона Андрэ. Самая знаменитая из всех последующих экспедиций - это, бесспорно, дрейф станции "Северный полюс-1". Весь мир следил за ее работой всего семь лет спустя после того, как были найдены остатки лагеря шведского путешественника. 274 дня провели на дрейфующей льдине замечательные советские исследователи И. Д. Папанин, Э. Т. Кренкель, П. П. Ширшов и Е. К. Федоров. Блестящая организация экспедиции, тщательная продуманность всех деталей быта и работы исследователей в условиях высоких широт принесли великолепные результаты. Экспедиция собрала уникальные, совершенно новые материалы о природе Центральной Арктики. Были опровергнуты, например, прежние представления о строении и циркуляции атмосферы в приполярных районах, впервые было изучено движение верхних слоев воды под действием полярных ветров. Работа станции "Северный полюс-1" положила начало исследованиям, которые проводили потом многие другие станции "Северный полюс".

А самые последние из экспедиций к полюсу - замечательный поход советского ледокола "Арктика", когда человек впервые поднялся к самой северной точке Земли на корабле, - вспомним: именно об этом издавна мечтали моряки - и путешествие японца Наоми Уемуры, впервые добравшегося до полюса в одиночку, и наконец полярная экспедиция "Комсомольской правды" - первый поход к полюсу на лыжах.

Путешествие Уемуры носило, правда, явный рекламный характер, и оснащен Уемура был совсем не так, как первопроходцы Арктики. За его передвижением следили непрерывно, не выпуская из вида буквально ни на минуту. В десяти пунктах вдоль всего маршрута, начинающегося в Канаде, были устроены склады продовольствия и запасного снаряжения.

Но рекорд все-таки, есть рекорд: тридцатисемилетний японец Наоми Уемура, прежде поднимавшийся на Джомолунгму, Килиманджаро, Монблан, проплывший тысячи миль на яхте по Атлантике и Индийскому океану, в апреле 1978 года добрался до полюса в одиночку.

Однако, наверное, никто не будет спорить: как и предвидел Андрэ, самую яркую страницу в изучении Арктики, в многочисленных путешествиях к полюсу, совершенных в XX столетии, сыграли летательные аппараты. Гораздо более совершенные, чем воздушный шар "Орел" и совсем не похожие на него. Разве можно сравнить несовершенный воздушный шар с самолетом, на котором совершили свой трансарктический перелет Чкалов, Байдуков, Беляков, или с современными транспортными самолетами, доставляющими в Арктику снаряжение и экипажи дрейфующих станций?!

Но ведь именно в тот день, 11 июля 1897 года, когда над Шпицбергеном поднялся в воздух "Орел", и началась, по сути дела, эта самая яркая страница в истории покорения Северного полюса.

Ставший вторым

И снова речь пойдет о полюсе, о бескрайних льдах, свирепых морозах, звенящей полярной тишине. Но о полюсе, противоположном Северному, об экспедиции, отправившейся в Антарктиду.

Удивительно, не правда ли, и Северный и Южный полюсы сдались человеку почти в одно и то же время: в 1909 году была покорена самая северная точка Земли, а всего два года спустя - южная. Почему же так близко одна от другой стоят эти даты?

Наверное, это можно объяснить так. Совершив множество полярных экспедиций, человек обрел наконец тот качественно новый опыт, который позволил ему сделать самый последний шаг, к Северному полюсу. А опыт, приобретенный в Арктике, был пригоден и для Антарктики. Опыт и еще - что не менее важно - приобретенная вместе с ним уверенность: самые высокие широты Земли тоже доступны, несмотря на то что прежде - столько лет! - они казались недостижимыми...

Наверное, это действительно так, потому что южную вершину Земли покорил человек, уже готовый выступить на покорение Северного полюса. Роберт Пири его опередил. Тогда он переменил планы и привел свою экспедицию в Антарктиду. На Южном полюсе он был первым. Правда, при этом он сам опередил другого путешественника.

...Двое из последних сил тащили тяжелые сани по белой пустыне. То и дело проваливаясь в сугробы рыхлого снега, они вновь выбирались на твердый наст лишь с огромным трудом. Ледяной ветер, который при сильных порывах мог свалить с ног, все время дул в лицо. Люди вот уже который день страдали от голода, цинги и снежной слепоты.

Третий неподвижно лежал на санях, его обмороженное лицо почернело. Он уже почти не говорил и проводил часы в тяжелом забытьи. Временами его тело сотрясалось от жестоких приступов кашля, из горла шла кровь.

Все чаще приходилось останавливаться, остановки были все продолжительнее. Но потом, поделив между собой скудную пищу, двое снова впрягались в сани и медленно, едва передвигая ноги, брели дальше. До острова Росса близ антарктического побережья, где их ждало спасение, оставалось все меньше - только тридцать миль, только двадцать, десять!.. Значит, они должны дойти.

И они дошли! На горизонте появился наконец силуэт судна "Дисковери", вмерзшего в лед, а рядом с ним они увидели фигурки людей, своих товарищей, оставшихся на месте зимовки. Люди бросились навстречу и долго не могли узнать в них - изможденных, обросших, падающих от смертельной усталости тех энергичных, полных сил исследователей, что три месяца назад выступили отсюда, с побережья Антарктиды, чтобы достичь Южного полюса.

Но все-таки это были, конечно, они: командир "Дисковери", начальник экспедиции Роберт Скотт, доктор биологии и врач Эдвард Уилсон, а на санях лежал штурман Эрнст Шеклтон.

Так 3 февраля 1902 года закончилась первая в истории географических открытий попытка покорения Южного полюса. Трое исследователей, поднявшись до 82°17' ю. ш., вынуждены были отступить из-за холода, неимоверных тягот пути и нехватки продовольствия и, потеряв всех ездовых собак, с которыми начали путешествие, вернулись к месту зимовки экспедиции...

Неудача? Да нет, неудача только с достижением полюса, а во всем остальном - блестящий успех. Когда в 1904 году экспедиционное судно "Дисковери" вернулось в Англию, результаты экспедиции Роберта Скотта были оценены очень высоко. Результатом двухлетних работ на побережье Антарктиды оказались двенадцать увесистых томов, в которых содержались ценнейшие сведения по физической географии, метеорологии, земному магнетизму, геологии.

Удача, большая удача! Английская экспедиция, по мнению ученых, сделала больше всех в совместном наступлении на тайны шестого материка, а ведь одновременно с ней по плану, принятому VII Международным географическим конгрессом в Берлине, в разных концах Антарктиды работали еще французская, шотландская, шведская и немецкая экспедиции. Впервые человек вел столь обширные комплексные исследования в Антарктике. И хотя предстояло еще очень многое узнать - определить точно, в деталях, очертания побережья материка, исследовать его глубинные области, найти местоположение магнитного полюса, - можно уже было утверждать: Антарктида теперь не столь загадочна, как пять, как десять лет назад. Удача, большая удача!

Но был, однако, человек, испытывающий после возвращения "Дисковери" только разочарование: сам начальник экспедиции, тридцатишестилетний капитан королевского военно-морского флота Роберт Скотт.

Пусть были проведены тысячи магнитных наблюдений, наблюдений за приливами и отливами, пусть было взято множество проб "антарктической" воды, собрано множество сведений по метеорологии Антарктиды... Не удалось, как считал Роберт Скотт, самое главное: не удалось путешествие к Южному полюсу.

Достичь его, разумеется, очень трудно. Ведь с тех пор, как в 1821 году русские моряки Ф. Ф. Беллинсгаузен и М. П. Лазарев открыли Антарктиду, на ледяном материке побывал целый ряд экспедиций, но никто еще не рисковал отважиться на эту задачу - предпринять путешествие к полюсу. Пугали громадные расстояния, которые нужно было преодолеть по ледяной пустыне, изрезанной трещинами и разломами гигантских ледников, пугали свирепые холода, каких нет нигде больше на Земле, пугали непрерывные, встающие на пути невидимой, но непреодолимой стеной ветры. Антарктическая природа словно бы задалась целью - не пустить человека к Южному полюсу...

Но кто-то все равно должен быть на нем первым!

И после возвращения "Дисковери" в Англию Роберт Скотт решил - первым будет именно он. Это удастся во время второй попытки, а если не удастся вторая, то во время третьей. Когда-нибудь это произойдет: на Южном полюсе будет развеваться английский флаг.

Что был за человек Роберт Фалькон Скотт? С фотографий смотрит на нас волевое, энергичное лицо. Взгляд Скотта спокоен, но за этим взглядом угадываются железный характер, непреклонная решимость, умение не отступать ни перед чем. Энергия, воля, настойчивость. В жизни он был именно таким, как на своих фотографиях: практичный, целеустремленный и немного даже холодноватый, скупой на эмоции человек, главное для которого - долг.

Его путь был предопределен заранее: Роберт Скотт родился в семье моряков, моряками были целые поколения его предков. В восемнадцать лет он стал мичманом и отправился в первое плавание на корабле "Бадиша", два года спустя получил чин младшего лейтенанта. Он участвовал во многих дальних походах, и в них закалялся его характер, и без того, впрочем, твердый: с детства он воспитывался, как спартанец. К тридцати двум годам он был искусным моряком и прекрасным командиром.

И конечно, не удивительно, что именно Роберта Скотта рекомендовал начальником антарктической экспедиции на судне "Дисковери" президент Британского королевского географического общества сэр Клементс Маркем. Маркем прекрасно знал: Скотта отличают мужество, умение руководить подчиненными и - что, наверное, самое главное для начальника научно-исследовательской экспедиции - любознательность, страсть к познанию неизвестного. Маркем не ошибся. Скотт организовал экспедицию превосходно. В том, что результаты ее оказались столь ценными и весомыми, была его большая личная заслуга.

А сам Роберт Скотт буквально с первых же дней после возвращения "Дисковери" начал разрабатывать план новой экспедиции. Главной ее целью было достижение полюса. Конечно, не только рекорда ради - в первую очередь поход к полюсу должен был подчиняться интересам науки.

План продумывался всесторонне, до деталей, которые на первый взгляд казались незначительными. В нем учитывался опыт всех прежних антарктических экспедиций. Скотт тщательно проанализировал все слабые места своего первого похода к полюсу. Он раздумывал над достоинствами и недостатками снаряжения, думал о том, какое из транспортных средств окажется самым лучшим в условиях Антарктиды, и о том, какое взять продовольствие. Многое было учтено в плане Роберта Скотта, он работал над ним несколько лет... И в самый разгар работы Скотту пришлось внести в свой план некоторые коррективы: он должен был учесть опыт человека, который решил его опередить и отправился в Антарктиду первым.

Эрнст Генри Шеклтон - так звали этого человека. Тот самый Шеклтон, который участвовал в первом походе Скотта и вернулся едва живым, на санях, которые из последних сил притащили к зимовке "Дисковери" Роберт Скотт и Эдвард Уилсон.

Эрнст Шеклтон оказался человеком энергичным и предприимчивым. Он вернулся в Англию на год раньше Скотта - на вспомогательном судне "Морнинг", которое доставило экспедиции продовольствие, топливо, запасное снаряжение и ушло назад, взяв больных. Шеклтон поправился еще по пути домой, а вернувшись, щедро давал корреспондентам газет и журналов интервью, рассказывал о своем походе к Южному полюсу, выступал с лекциями и докладами, на которых демонстрировал фотографии, сделанные с борта "Дисковери" и из корзины аэростата - однажды он поднимался над местом зимовки, фотографируя окрестности.

Его избрали секретарем Шотландского королевского географического общества, его приняли в высшем свете Великобритании, он стал человеком более известным, чем сам Роберт Скотт. И пока Скотт только разрабатывал проект своей новой экспедиции, Шеклтон решил немедленно осуществить собственное путешествие к полюсу.

В деньгах, которые пока были серьезной проблемой для Скотта, у Шеклтона недостатка не было. Ему помогли новообретенные друзья, например крупный английский финансист Вильям Бирдмор. Удалось получить и правительственные субсидии, причем не только от правительства Англии, но и Австралии и Новой Зеландии, также заинтересованных в дальнейшем изучении шестого материка. Скотт остался в Англии, а Шеклтон вновь отправился в Антарктиду.

Судно Шеклтона "Нимрод" прибыло в море Росса в начале 1908 года. В состав экспедиции входили известнейшие ученые: метеоролог Д. Адамс, биолог Д. Меррей, врач Э. Маршалл, геологи Т. Дейвид и Р. Пристли, физик Д. Моусен. А для путешествия к полюсу Шеклтон избрал транспортное средство, еще не виданное в полярных странах - маленьких маньчжурских лошадей. Как он считал, эти выносливые животные могут протащить по льду и снегу сани, нагруженные продовольствием и снаряжением, почти безо всякого труда.

А вот ездовых собак он взял с собой лишь на всякий случай. Он был убежден в том, что первая попытка достижения полюса не удалась именно потому, что Скотт отправился к нему на собаках, которые погибли одна за другой. Было и еще одно транспортное средство - автомобиль. Последнее обстоятельство лондонские газетчики превратили в сенсацию. В газетах того времени можно было увидеть такие заголовки: "Англичанин едет к полюсу на автомобиле", "Автомобиль в ледниках". Но, как выяснилось сразу же, хотя по льду автомобиль и в самом деле ездил неплохо, отправиться на нем к полюсу было все же невозможно - в рыхлом снегу он застревал...

И вновь неудача!

Шеклтон тоже не дошел до полюса, хотя поднялся до 88°23' ю. ш. Несмотря на то что до цели путешествия оставалось всего лишь 179 километров, Шеклтон был вынужден повернуть назад. Надежда на лошадей не оправдалась, путь для них оказался значительно труднее, чем предполагалось. Экспедиция проходила за день значительно меньшее расстояние, чем следовало по плану Шеклтона, и поэтому продуктов, взятых с собой, не хватило.

1200 километров обратного пути до зимовки Эрнст Шеклтон и трое его спутников преодолели с громадным трудом, страдая от голода и мороза.

Но справедливости ради нельзя не сказать: научные итоги путешествия Шеклтона оказались важными. Экспедиция нашла в Антарктиде каменный уголь. Интереснейшая находка! Впоследствии именно она позволила ученым предположить, что когда-то Антарктида связывала Южную Америку и Австралию, что в ледяной пустыне существовал когда-то обильный животный и растительный мир, уничтоженный оледенением. Было сделано и другое открытие. Пройдя на 700 километров дальше, чем Скотт, Шеклтон мог с уверенностью утверждать, что Южный полюс находится на высоте примерно 3000 метров над уровнем моря.

Двадцать золотых медалей различных географических обществ получил Эрнст Шеклтон за свою экспедицию к полюсу. Справедливо: все-таки он подошел к полюсу ближе всех. Шеклтон сразу же стал национальной гордостью. Его избрали своим действительным или почетным членом научные общества и академии многих стран. Он побывал в Париже, Берлине, Будапеште, Вене, Копенгагене, Стокгольме, Петербурге, выступая с докладами и демонстрируя сделанные экспедицией фотоснимки и кинофильмы. Его пригласили в США и Канаду, где приняли почти так же восторженно, как и на родине, в Англии.

А Роберт Скотт все еще ждал своего часа. Отдав должное своему недавнему подчиненному, ставшему неожиданно соперником и проявившему и мужество, и настойчивость в достижении цели, Скотт продолжал готовиться к своей экспедиции. Если Южный полюс вновь не подпустил к себе человека, значит, все остается по-прежнему: покорить полюс предстоит именно ему, Роберту Фалькону Скотту.

И в 1909 году весь мир облетела весть: готовится новая большая экспедиция к Южному полюсу. Ее глава - Роберт Скотт.

Вот пример, красноречиво говорящий о том, как стремился к полюсу Роберт Скотт. Средств, отпущенных на его новую экспедицию правительством, оказалось явно недостаточно. Тогда он, не задумываясь, вложил в нее все свои собственные средства и, кроме того, уверенный в успехе, большие деньги взял в долг.

Среди участников экспедиции, не считая команды, было шесть офицеров и двенадцать ученых. Конечно же, был приглашен старый и верный друг доктор Эдвард Уилсон, тот самый, вместе с которым Скотт несколько лет назад спас жизнь Шеклтону. В любом члене экспедиции Скотт был уверен - отважные люди и вместе с тем добрые товарищи. Оснащение экспедиции было превосходным великолепное научное оборудование, первоклассное походное снаряжение, большие запасы продовольствия, топлива, взят киноаппарат и ленты с фильмами, которые должны скрасить долгие дни зимовки. Здесь было все, что только может предусмотреть человек.

В качестве транспорта Скотт, как и Шеклтон, тоже решил использовать лошадей. Пятнадцать низкорослых, но сильных и выносливых маньчжурских пони ожидали экспедицию в Новой Зеландии. Там же дожидались и тридцать сибирских собак. Учтя то, что автомобиль, взятый Шеклтоном, оказался совершенно беспомощным в снегах Антарктиды, Скотт погрузил на свое судно двое моторных саней на гусеничном ходу. Впрочем, на них он рассчитывал мало. Главное - это лошади. Скотт надеялся, что его лошади пройдут путь до полюса легче, чем пони Шеклтона.

К июню 1910 года экспедиция была готова отправиться в путь. 1 июня экспедиционное судно "Терра Нова" подняло якорь, и вскоре английский берег остался вдали. Судно направлялось в страну безмолвных ледяных пустынь, в страну вечного холода. Когда оно вернется? Быть может, не скоро, но вернется! Обязательно вернется с победой!

Все продумано, все взвешено, все, казалось бы, до самых мельчайших подробностей предусмотрел Роберт Скотт.

Все? Нет, всего предусмотреть ему не удалось.

Не только к экспедиции Роберта Скотта было приковано внимание мира в 1909 году. Мир следил за подготовкой и к другой экспедиции: знаменитый норвежский исследователь Руал Амундсен готовился к штурму Северного полюса. Знаменит, впрочем, был не только сам Амундсен, знаменито было и судно, на котором он собирался отправиться в путь, - это был "Фрам", совершивший в 90-х годах XIX века беспримерный дрейф в Арктике во время экспедиции Фритьофа Нансена.

План экспедиции Амундсена был сходен с тем, что совершил тогда Нансен. Норвежец собирался войти во льды севернее Берингова пролива и начать вместе с ними новый дрейф через Центральную Арктику. Затем, когда "Фрам" подойдет возможно ближе к Северному полюсу, Амундсен намеревался устремиться к самой северной точке Земли на собачьих упряжках.

И Скотт, и Амундсен следили за планами друг друга, полные взаимного уважения и доброжелательности. Роберт Скотт всегда восхищался человеком, сумевшим завершить многовековые поиски Северо-западного прохода. В свою очередь, Амундсен, побывавший не только в Арктике, но и в Антарктике - в 1897 году на судне "Бельжика" с экспедицией лейтенанта Жерлаша, - искренне считал Роберта Скотта более опытным, чем он сам, полярным исследователем.

Это были разные экспедиции - норвежская и английская. Они отличались и снаряжением, и планируемыми исследованиями, а самое главное - они отправлялись в противоположные точки Земли. Быть может, оба полюса покорятся человеку одновременно? Именно об этом писали тогда все газеты. Амундсен и Скотт, давая интервью журналистам, искренне желали друг другу успеха.

"Терра Нова" вышла в путь. "Фрам" должен был выйти чуть больше месяца спустя.

И никто еще не знал о том, что Руал Амундсен уже переменил планы. Вернее, не знал почти никто: в планы Амундсена были посвящены только его брат Леонард Амундсен и капитан "Фрама" Нильсен.

А случилось вот что: мир облетела весть о том, что Северный полюс уже покорен, что его достиг американец Роберт Пири, готовившийся к этой экспедиции уже много лет. И хотя Амундсен утверждал, что экспедиция Пири, совершенная с рекордной быстротой, вряд ли имеет какое-либо отношение к науке и, значит, путешествие американца отнюдь не меняет планы "Фрама", на самом деле знаменитый норвежец тут же решил, что вторым на Северном полюсе он не будет. Теперь его цель - Южный полюс, он отправится туда вслед за Скоттом и постарается опередить английского путешественника.

В глубочайшей тайне Амундсен составил новый план. Он тщательно изучил опыт всех антарктических путешественников, в том числе и опыт Роберта Скотта. Амундсен решил: Скотт повторяет ошибку Шеклтона, выбирая основным транспортом лошадей и недооценивая собак. Сам же он пойдет к полюсу на собачьих упряжках и на лыжах. А местом для своей базы в Антарктиде Амундсен избрал восточный край Ледяного барьера Росса. Здесь, в бухте, известной под названием Китовая, всегда много тюленей, а значит, всегда можно пополнить запас свежего мяса. К тому же, что немаловажно, это место на 110 - 120 километров ближе к полюсу, чем то, где несколько лет назад была стоянка "Дисковери", а затем судна Шеклтона "Нимрод".

"Фрам" вышел из фиорда столицы Норвегии Христиании (ныне Осло) 9 августа 1910 года. По плану, известному всем, судно должно было пойти по Атлантике до мыса Горн, обогнуть его и через Тихий океан идти к Берингову проливу. На самом же деле... Лишь в пути Руал Амундсен объявил членам экспедиции о том, что вместо Северного полюса он решил идти к Южному. И никто из членов экспедиции не высказался против нового плана, норвежцы были готовы идти за своим знаменитым руководителем куда угодно. Пройдя мыс Горн, "Фрам" взял курс на Антарктиду, к Китовой бухте.

Впрочем, не стоит упрекать Руала Амундсена: по отношению к Скотту он поступил честно и вполне достойно. Во время плавания он отправил телеграмму в Новую Зеландию. Она была адресована Скотту, который, как знал Амундсен, должен был зайти туда за лошадьми и собаками. В телеграмме норвежский исследователь сообщал английскому путешественнику о том, что он тоже решил выступить на завоевание Южного полюса и предлагал "честное состязание".

Но телеграмма уже не застала Скотта в Новой Зеландии: "Терра Нова", взяв на борт маньчжурских лошадей и собак, направлялась в море Росса. О том, что у него появился неожиданный соперник, Роберт Скотт узнал значительно позже, да и то благодаря лишь случайности.

В начале января 1911 года "Терра Нова" подошла к юго-западному берегу острова Росса, где зимовало когда-то "Дисковери". Новая база, впрочем, разместилась почти на 25 километров севернее. Поход к полюсу предстоял лишь восемь-девять месяцев спустя, с началом полярной весны и появлением незаходящего солнца. Сначала же предстояло многое сделать. Отряд геолога Тэйлора должен был заняться обследованием горного хребта и ледников Земли Виктории. Другой партии исследователей предстояло пойти на судне "Терра Нова" к восточному побережью моря Росса, чтобы исследовать полуостров Эдуарда VII. А сам Роберт Скотт вместе с двенадцатью другими членами экспедиции отправился на юг, чтобы заложить большой продовольственный склад за семьдесят девятой параллелью для будущего путешествия к полюсу.

Больше 1000 килограммов продовольствия, топлива и запасного снаряжения доставил отряд на широту 79°29'. Двухметровый опознавательный знак, который можно было разглядеть издали, выложили из снежных кирпичей и пустых ящиков. Потом отряд налегке стал возвращаться к зимовке. И вот когда Скотт и его товарищи вернулись, их ожидал не очень приятный сюрприз.

У исследователей, отправлявшихся на судне к восточному побережью моря Росса, в Китовой бухте была неожиданная встреча: там стояло норвежское судно "Фрам", а на берегу был разбит лагерь Руала Амундсена. Этой встречей были поражены и норвежцы, и англичане. Англичане, потому что даже не подозревали о том, что Амундсен может быть в Антарктиде, а Амундсен думал, что экспедиция Скотта находится слишком далеко от него.

Норвежцы пригласили англичан на обед в свой лагерь, англичане в свою очередь угостили их завтраком на борту своего корабля. Это была встреча истинно товарищеская, встреча мужественных, достойных друг друга людей. Но, наверное, в глубине души и норвежцы, и англичане думали об одном: экспедиций две и, значит, какая-то будет первой, а другая окажется только второй...

Скотт был расстроен. Меньше всего он собирался соревноваться с Амундсеном. Знаменитый норвежец был очень серьезным соперником. К тому же он более чем на 100 километров ближе к полюсу. И вдобавок с собачьими упряжками в путь можно выступить раньше, чем с лошадьми. Но спокойный, скупой на эмоции, умеющий ни перед чем не отступать, Роберт Скотт встретил неожиданность достойно. 22 февраля 1911 года он записал в своем дневнике: "Всего разумнее и корректнее будет и далее поступать так, как намечено мною, - будто не было вовсе этого сообщения; идти своим путем и трудиться по мере сил, не выказывая ни страха, ни смущения..."

И в течение последующих месяцев Скотт почти не упоминал имени Амундсена на страницах дневника. Неожиданного соперника словно бы не существовало для него - человек долга занимался исполнением своего долга и мужественно заставлял себя отгонять все мысли о том, что он может проиграть в этом соперничестве. Имя Руала Амундсена появляется в дневнике руководителя английской экспедици лишь дважды, да и то мельком.

Роберт Скотт вспоминал имя соперника лишь в те дни, когда ему было особенно тяжело.

Антарктическая весна началась в конце августа. На небе появилось солнце; сначала его лучи были бледны и слабы, оно едва-едва выглядывало из-за горизонта. Но светило поднималось все выше, и англичане с нетерпением ожидали того дня, когда можно будет выступить. 1 ноября 1911 года началось второе путешествие Роберта Скотта к Южному полюсу.

В путь вышли двадцать человек. На юг двинулся целый караван: сани с впряженными в них лошадьми, собачьи упряжки, моторные сани. По плану Скотта всю дорогу следовало разделить на этапы. Через каждые два дня нужно было сооружать склады, где на обратном пути можно было бы найти продовольствие, одежду, топливо.

Но не всем двадцати путешественникам предстояло дойти до полюса: некоторые небольшими группами должны были возвращаться назад, чтобы последнему отряду во главе со Скоттом осталось как можно больше припасов. Кто пойдет вместе с ним к полюсу? Этого Роберт Скотт не знал до самой последней минуты, он приглядывался ко всем своим спутникам. Пожалуй, только одна кандидатура не вызывала никаких сомнений - старый друг Эдвард Уилсон.

Увы, с первых же дней экспедиции Роберту Скотту вновь не везло. Через два дня сломались моторные сани, их пришлось бросить. Лошади, как и у Шеклтона, тащили сани совсем не так легко, как предполагалось. Совсем обессилевших лошадей приходилось пристреливать, и их мясом путешественники кормили собак. Вдобавок ко всему почти не прекращалась пурга. Из-за нее вместо намеченного на день расстояния приходилось проходить меньшее, иногда в два-три раза меньшее.

Вечером 4 декабря поднялась пурга небывалой еще силы. Снежные сугробы засыпали палатки. Вокруг ничего не было видно. Снежный вал, сооруженный для защиты лошадей, не помог, пони были засыпаны с ног до головы. В этот вечер, лежа в спальном мешке и делая, как обычно, запись в дневнике, Скотт снова мысленно обратился к Амундсену: "Ума не приложу, - написал он, - что бы означала такая погода в это время года... Нам уже слишком не везет... Есть над чем задуматься, если наша маленькая компания борется против всяких невзгод в одной местности, тогда как другие благополучно двигаются вперед под солнечными лучами. Много значит счастье, удача!"

Лишь четыре дня спустя отряд смог продолжить путь. В этот день вечером были пристрелены последние лошади, они уже не могли идти. Собаки экспедиции погибли еще раньше.

Как и было намечено, небольшие группы путешественников с разных этапов маршрута возвращались назад. Наконец экспедиция достигла крайней точки, от которой вынужден был повернуть назад Шеклтон.

Только восемь человек остались к этому моменту в отряде. 5 января 1912 года им предстояло разделиться. Скотт уже решил: вместе с ним отправятся Эдвард Уилсон, Генри Боуэрс, Эдгар Эванс и Лоуренс Отс. Эванс настоящий богатырь, человек несокрушимого здоровья. Отс, кажется, никогда не устает. А Боуэрс, невысокий человек, не умеет унывать и способен любые невзгоды обратить в шутку.

Пришла пора расстаться, и два маленьких отряда разошлись в разные стороны.

Теперь до полюса оставалось не так уже много - это расстояние можно было пройти за десять - двенадцать дней. Но эти дни очень нелегко дались отряду Скотта.

Сани люди теперь тащили сами, и незаметно подкрадывалась выматывающая усталость. Меховая одежда, оказалось, была совсем не такой хорошей защитой от антарктических холодов.

10 января Скотт записал: "Весь путь покрыт снегом, сыпучим, как песок... Нечто ужасное... Чтобы дойти туда и обратно, потребуется отчаянное напряжение сил..." На следующий день появилась такая запись: "День был мучителен донельзя... Выдержим ли мы еще семь дней?.. Из нас никто никогда не испытывал такой каторги..."

Но тон этих записей с приближением к полюсу менялся. Несмотря на все тяготы пути, настроение Скотта и его товарищей становилось все более приподнятым. 15 января Скотт записал: "Теперь уж должны дойти..."

16 января пятеро англичан вышли из очередного лагеря, уже торжествуя. Они должны были достичь цели в этот день, в крайнем случае на следующий. Они до боли в глазах всматривались вперед, словно надеялись издали разглядеть эту недоступную прежде точку - Южный полюс Земли.

И Генри Боуэрс действительно увидел: на горизонте появился черный флаг, укрепленный на высоком шесте.

Здесь была стоянка Амундсена - об этом говорили остатки лагеря, следы саней и лыж, отпечатки собачьих лап. Это была последняя стоянка норвежца, отсюда он вышел в последний переход к полюсу.

Весь оставшийся путь англичане проделали в угрюмом молчании. Вместо одного дня дорога к самой южной точке заняла целых два: они шли теперь медленно, казалось, их оставили последние силы. 17 января Скотт записал: "Мы пережили ужасный день... Никто из нас вследствие полученного удара не мог заснуть..."

Но, к чести Скотта и его товарищей, они перенесли, по крайней мере внешне, удар достойно: каждый, как будто ничего не случилось, из последних сил продолжал заниматься своим обычным делом. По-прежнему Боуэрс проводил метеорологические наблюдения, по-прежнему Уилсон пополнял свою геологическую коллекцию.

Из последних сил англичане добрели наконец до полюса. Они нашли здесь палатку норвежцев с развевающимся над ней норвежским флагом. В палатке лежала записка Амундсена, адресованная побежденному сопернику - Роберту Скотту.

Английская экспедиция сфотографировала и зарисовала палатку, подняла рядом с норвежским флагом английский - не так представлял себе этот момент Роберт Скотт! - и на следующий день медленно, тяжело отправилась в обратный путь.

Наверное, в первые часы этого обратного пути каждый из пятерых англичан думал об одном и том же: как удалось совершить этот неимоверно трудный, изнурительный переход к полюсу Руалу Амундсену?..

А сам Амундсен в этот день, 19 января 1912 года, уже почти подходил к Китовой бухте, ему оставалась всего неделя пути.

Путешествие норвежской экспедиции к полюсу было разыграно, как по нотам. Между 80 и 85° ю. ш. через каждый градус норвежцы предварительно устроили склады с продовольствием и топливом. В путь к полюсу Амундсен вышел 20 октября, на одиннадцать дней раньше Скотта. С ним были четверо спутников: Хансен, Вистинг, Хассель, Бьоланд.

Костюмы для участников похода были сшиты... из старых шерстяных одеял; идея Амундсена, неожиданная на первый взгляд, полностью себя оправдала - костюмы были легки и вместе с тем очень теплы. Но трудностей немало выпало и на долю норвежцев. Удары пурги до крови иссекли лица Хансена, Вистинга и самого Амундсена; эти раны долго потом не заживали. Но закаленные, мужественные люди не обращали внимания на такие мелочи.

14 декабря 1911 года отряд Амундсена отделяли от полюса только 10 километров.

В три часа дня норвежцы достигли цели.

Они пробыли здесь три дня, проводя астрономические определения точного местоположения и совершив вокруг полюса круг во избежание возможной ошибки. Готовясь в обратный путь, они установили маленькую палатку с письмом для Скотта, а над ней - высокий шест с норвежским флагом и маленьким вымпелом "Фрама". На доске, прибитой к шесту, все пятеро оставили свои имена.

Обратный путь занял 40 дней. Не произошло ничего непредвиденного. И рано утром 26 января 1912 года Амундсен вернулся в Китовую бухту, где его ждал "Фрам".

Вернулся победителем.

Англичане же в этот день все еще продолжали медленно, тяжело идти на север. Их обратный путь оказался далеко не таким легким, как у норвежца. Более того, как выяснилось уже совсем скоро, экспедицию Роберта Скотта ожидала настоящая трагедия.

Это были уже совсем не те люди, которые, хоть и из последних сил, но все же упрямо продолжали еще несколько дней назад идти к полюсу, движимые надеждой стать первопроходцами. Назад, к стоянке экспедиционного корабля, возвращались люди сломленные, страдающие уже не только физически, но и морально, с отчаянием сознающие, что их поход оказался в глазах всего мира напрасным, потому что мир признает только победителей.

И все-таки в эти дни Уилсон еще находил в себе силы не прекращать научных наблюдений и собрал 16 килограммов редких геологических образцов. Усталые, изможденные люди безропотно тащили в санях этот дополнительный груз. И никто за все это время не позволил себе ни одного резкого слова в адрес Амундсена - состязание было честным, они его проиграли.

Первым начал сдавать самый молодой и самый сильный из спутников Роберта Скотта - Эдгар Эванс. От голода уже страдали все, но он больше, чем остальные. Он то и дело отставал, падал, руки и ноги у него были обморожены. Он шел, как в бреду; наконец он упал в трещину во льдах, сильно расшибся, и у него обнаружились явные признаки сотрясения мозга.

17 февраля Эванс отстал от остальных настолько, что почти скрылся из вида. Когда товарищи вернулись к нему, он стоял на снегу на коленях, руки его были обнажены. Трое - Уилсон, Боуэрс и Скотт - пошли вперед, чтобы вернуться с санями, а с Эвансом остался Отс. Потом Эванс потерял сознание и больше не приходил в себя. В этот же день в половине первого дня он скончался. До склада с продовольствием оставался тогда лишь один переход.

Вслед за первым актом трагедии последовали остальные. Впрочем, даже и теперь путешественники продолжали держаться. Вот запись Скотта от 3 марта: "В своем кружке мы бесконечно бодры и веселы, но что каждый чувствует про себя, о том я могу только догадываться".

Но еще в конце февраля очень резко упала температура. Морозы достигали 40°. Англичане часто сбивались с пути.

Лоуренс Отс отморозил ноги. 5 марта в дневнике появились такие записи: "Дела идут все хуже и хуже... Ноги Отса в плачевном состоянии... Топливо уже совсем на исходе... Никто из нас не ожидал таких страшных холодов... Друг другу мы помочь не в состоянии, каждому хватает заботы о самом себе... Мы мерзнем на ходу, когда дорога трудная, ветер пронизывает нашу теплую одежду..."

Благородный, мужественный человек, Лоуренс Отс спросил товарищей, что ему делать дальше? Не лучше ли будет, если друзья оставят его одного, а сами пойдут вперед, пока для этого остались еще хоть какие-то силы?.. Никто на это не согласился, и Отс еще несколько дней, испытывая невыразимые страдания, продолжал идти вместе со всеми.

В эти дни Скотт приказал Уилсону вручить всем таблетки с ядом.

Второй акт трагедии был настолько страшен, что Скотт даже потерял счет дням. Он так и написал: "Пятница 16 марта или суббота 17. Потерял счет числам, но верно, кажется, последнее..." Экспедиция потеряла Лоуренса Отса, конец которого был мужествен и величаво благороден. Простыми, благородными словами его описал Роберт Скотт:

"Третьего дня за завтраком бедный Отс объявил, что дальше идти не может, и предложил нам оставить его, положив в спальный мешок... Уговорили его пойти с нами после завтрака. Несмотря на невыносимую боль, он крепился, и мы сделали еще несколько миль. Ночью ему стало хуже. Мы знали, что это - конец... Последние мысли Отса были о его матери... В течение многих недель он переносил жестокие страдания... Это была бесстрашная душа. Конец же был вот какой: Отс проспал предыдущую ночь, надеясь не проснуться, однако утром проснулся. Это было вчера. Была пурга. Он сказал: "Пойду пройдусь. Может быть, не скоро вернусь". Он вышел в метель, и мы больше его не видели..."

Искать Отса, ушедшего из палатки, чтобы не мешать больше товарищам, у них уже не было сил.

19 марта Скотт, Уилсон и Боуэрс разбили палатку в 20 километрах от спасительного лагеря с продовольствием. Туда можно было дойти за день, самое большее за два. Но уже и у самого Скотта была отморожена нога. Сможет ли он сделать такой переход или лучше Боуэрс и Уилсон отправятся туда вдвоем, а потом вернутся назад с продуктами?

Но утром началась невероятная пурга. Она продолжалась несколько дней, и не было никакой возможности выйти из палатки. Трое людей, лежа в спальных мешках, могли только прислушиваться к вою ветра.

...Восемь месяцев спустя люди с судна "Терра Нова" во главе с судовым врачом Эдвардом Аткинсоном, обеспокоенные долгим отсутствием Роберта Скотта и его спутников, нашли палатку, занесенную снегом, в которой лежали три замерзших человека.

В закрытых спальных мешках были тела Уилсона и Боуэрса. Скотт, но всей вероятности, умер последним. Отвороты спального мешка человека, дошедшего до Южного полюса, были раздвинуты, как будто он собирался встать, чтобы идти дальше. Рука Скотта лежала на спальном мешке Уилсона. Под его плечом Эдвард Аткинсон нашел маленькую сумку, где были несколько писем и три записные книжки, в которых велся экспедиционный дневник, подробно рассказавший обо всем. Среди уцелевшего снаряжения был фотоаппарат с большим количеством заснятых негативов.

Наверное, до самых последних минут, пока он еще мог держать карандаш, Скотт продолжал свои записи. Он написал письма жене доктора Уилсона и матери Боуэрса. Он написал последнее письмо своей жене, в котором есть поразительнейшие слова, - человек, совершивший настоящий подвиг, человек энергии, воли, настойчивости писал, прося жену беречь их маленького сына: "Больше всего он должен остерегаться лености, и ты должна охранять его от нее. Сделай из него человека деятельного. Ты ведь знаешь, я должен был заставлять себя быть деятельным, у меня всегда была склонность к лени"*.

_______________

* Сын Роберта Скотта Питер Скотт стал крупным ученым-биологом. Он один из основателей "Красной книги" - списка тех видов животных, которые могут исчезнуть с лица Земли и нуждаются в охране. В настоящее время профессор Питер Скотт - вице-президент Международного фонда охраны дикой природы и председатель комиссии по редким и исчезающим видам животных Международного союза охраны дикой природы.

Ученый известен также поисками Несси, реликтового животного, которое, возможно, живет в шотландском озере Лохнесс.

Еще одно письмо оставил Роберт Скотт - письмо ко всему английскому народу. Слова его просты и величаво прекрасны: "Мы знали, что идем на риск. Обстоятельства повернулись против нас... Я взываю к своим соотечественникам с просьбой позаботиться о наших близких. Если бы мы остались в живых, то какую бы я поведал повесть о твердости, выносливости и отваге своих товарищей! Мои неровные строки и наши мертвые тела должны поведать эту повесть..."

Тревога о будущем своих близких, остающихся, как он знал, почти без всяких средств к существованию, жестоко терзала Скотта в последние часы жизни. В его дневнике можно найти такую запись, сделанную уже неверной рукой умирающего: "Не оставьте наших близких!" Не о себе думал Роберт Скотт в эти последние часы, а о тех, кого он оставил далеко от Антарктиды.

"Мы помираем в очень безотрадном месте... Пишу вам прощальное письмо в надежде, что оно, быть может, будет найдено и отослано вам", - написал Скотт одному из своих друзей.

Можно только догадываться о том, что происходило в палатке, занесенной снегом, в эти последние, самые страшные часы. О чем говорили между собой трое измученных, умирающих людей? Чем были заполнены мысли Боуэрса и Уилсона? О ком вспоминали, прислушиваясь к нескончаемому вою ветра, отважные, мужественные спутники Роберта Фалькона Скотта, разделившие с ним до конца и его путь к Южному полюсу, и его судьбу? Может быть, Скотт слабеющим голосом читал свои последние записи вслух? Вот, например, эту запись:

"Четверг, 29 марта. Каждый день мы были готовы идти - до склада всего 11 миль, но нет возможности выйти из палатки, так несет и крутит снег... Выдержим до конца. Мы, понятно, все слабеем, и конец не может быть так далек. Жаль, но не думаю, чтобы я был в состоянии еще писать".

Пурга не кончалась. Снег все больше заносил палатку. Яростная, жестокая Антарктида стремилась стереть все следы незваных пришельцев, потревоживших ее покой, проникнувших в самое ее сердце, к Южному полюсу. Какая из спасательных партий могла бы отыскать палатку? Нельзя было рассчитывать на это, если их и найдут, то, в лучшем случае, лишь месяцы спустя...

И вот еще одно, быть может, самое красноречивое свидетельство поразительного мужества этого внешне холодноватого, скупого на эмоции, сдержанного человека, победившего полюс, но опоздавшего на тридцать пять дней: самая последняя запись, сделанная Скоттом, такова: "Перешлите этот дневник моей жене". Но он зачеркнул эти слова - "моей жене" - и написал сверху другие: "моей вдове..."

Кроме тел трех погибших героев, остатков снаряжения и жалких крох еды, в палатке нашли 16 килограммов собранных Уилсоном редких геологических образцов.

Простой трехметровый крест из австралийского красного дерева стоит сегодня в Антарктиде в память о Роберте Скотте и его экспедиции к Южному полюсу. На нем - строка из поэмы английского поэта Альфреда Теннисона "Уллис" - "Бороться и искать, найти и не сдаваться!"

А письма и дневники Роберта Скотта хранятся теперь в Лондоне, в Британском музее. И есть еще один памятник ему и его товарищам: на Темзе, недалеко от лондонского парламента, стоит на вечной стоянке судно "Дисковери", которым командовал Роберт Скотт во время своего первого путешествия в Антарктику. На судне - музей, где собраны личные вещи Скотта, фотографии, связанные с двумя его путешествиями.

Но, наверное, самый лучший памятник Роберту Скотту - это то, что многие из тех, кто знакомится с его подвигом впервые, хотят хоть немножко стать на него похожим - перенять его железную волю, непреклонную решимость, целеустремленность, даже умение с высоким достоинством терпеть поражение. Когда-то на него хотел быть похожим даже человек, сумевший его опередить, - Руал Амундсен.

"Иду на восток"

Топограф медленно поднимался к вершине острова. Остров оказался невелик и пуст: похоже, что его единственными обитателями были лишь полярные чайки. От всех соседних островов он ничем не отличался - клочок земли, покрытой скудной растительностью, с которого даже летом не сходил полностью снег. А островов было здесь немало - по сути дела, настоящий маленький архипелаг.

Человек поднимался все выше. Вершина острова была не такой уж высокой: каких-нибудь 30 метров над уровнем моря. Опытным взглядом топографа он определил это с безошибочной точностью. Но вот добраться до нее оказалось не так-то легко.

Подъем был каменистым, а земля под камнями сырой и тяжелой. Камни осыпались под ногами, земля комьями налипала на сапоги. Но наверху, на самой вершине острова, топограф еще издали увидел деревянный столб, который наверняка кто-то поставил здесь неспроста. Значит, надо было подняться.

Он знал: ставить на островах такие вот памятные знаки - старый обычай моряков, плавающих в этих студеных водах. Бывали случаи, когда под такими вот знаками находили важные документы, сообщающие о том, что судно зимовало здесь или погибло где-то поблизости. Какое же судно могло побывать здесь, на этом маленьком островке в группе Мона, у западного побережья полуострова Таймыр?

Он добрался наконец до вершины, сбил с сапог комья налипшей земли и остановился, переводя дух.

Столб был большой, высотой 2,5 метра. Его основание было укреплено камнями. Топограф подошел к нему вплотную. Впрочем, надпись, аккуратно вырезанную на столбе, он прочитал еще издали: "Геркулесъ 1913 г.".

Вот так была сделана первая из находок, проливающих хоть какой-то свет на загадочную судьбу экспедиции русского полярного исследователя и геолога Владимира Александровича Русанова. Столб, поставленный экипажем "Геркулеса" на маленьком острове, получившем позже название остров Геркулес, нашел советский топограф А. И. Гусев, участник гидрографических исследований возле западного побережья Таймыра.

Шел 1934 год. "Геркулес" Русанова вышел в плавание за 22 года до этого.

В этой экспедиции очень много загадочного. Загадочной оказалась не только постигшая ее судьба - даже обстоятельства, при которых началась экспедиция, не очень понятны. Во всяком случае, весть о плавании, которое в 1912 году решил начать Владимир Русанов, была для всех неожиданной. Ждали другого: закончив геологические исследования на Шпицбергене, проводимые по поручению правительства, он должен был вернуться на своем "Геркулесе" в Архангельск или в какой-либо другой русский северный порт. Русанов, однако, принял другое решение. Впрочем, на него это было похоже на человека предприимчивого и независимого, человека дерзкого ума и дерзких замыслов, привыкшего ставить перед собой цели, которые другого отпугнули бы...

И человека, путь которого на север, к полярным экспедициям, оказался весьма причудливым и своеобразным.

В папках дореволюционных полицейских дел, хранящихся в одном из архивов, можно найти такую запись: "Секретно. Сведения о лице, привлеченном к дознанию. Фамилия, имя, отчество: Русанов Владимир Александрович. Время рождения: 1875 год, 3 ноября. Место рождения: г. Орел. Происхождение: сын купца. Народность: русский..."

1898 годом датирована эта запись, Русанову было тогда около двадцати трех лет. Причина "привлечения к дознанию" - революционная пропаганда и хранение нелегальной литературы. Достаточная по тем временам причина, чтобы быть подвергнутым тюремному заключению или ссылке. Владимиру Русанову довелось испытать и то и другое.

А до этого, ровно год назад, в 1897 году, он окончил - это кажется совсем уж неожиданным! - Орловскую духовную семинарию; он был определен туда по решению семьи - матери и отчима. Но, должно быть, этот путь не очень увлек будущего путешественника. После окончания семинарии он оказался не в церкви, как следовало бы, а на естественном факультете Киевского университета. Студентом он не мог стать после окончания семинарии - стал вольнослушателем. Но учение продолжалось недолго: вместе с другими студентами Русанов был "привлечен к дознанию". Потом, отбыв заключение, в качестве политического ссыльного отправился на Север, сначала в Вологду, а затем в Усть-Сысольск, нынешний Сыктывкар. Незначительнейшая должность ожидала здесь строптивого вольнослушателя, не пожелавшего, вопреки воле семьи, стать священником, - статистик земельного управления. В Усть-Сысольске Владимир Русанов впервые встретился с Севером. Это была встреча, определившая всю его дальнейшую судьбу.

Но, наверное, было бы неправильным видеть в судьбе Русанова только случайность. Что-то уже было заложено в его характере. Склонности, которые потом проявились в полной мере, пока еще дремали. Нужен был лишь какой-то внешний толчок, чтобы все стало на свои места, - не могло быть иначе...

А отбыв ссылку, Русанов уехал во Францию. Царское правительство не разрешило ему в дальнейшем жить в тех городах, где были университеты, а он хотел учиться дальше. В Париже Русанов закончил Сорбонну, знаменитый Парижский университет, где специализировался по геологии. Чтобы собрать материалы для диссертации, в 1907 году, уже вернувшись в Россию, плавал к Новой Земле. Частью на старом, полуразвалившемся баркасе, частью пешком он прошел Маточкин Шар с запада на восток, а потом в обратном направлении. Это было первое путешествие Русанова в Арктике. Ему исполнилось тридцать два года.

Год спустя он был на Новой Земле во второй раз - плавал в качестве геолога во французской арктической экспедиции на корабле "Жак Картье". В этот раз он дважды пересек Северный остров. В третий раз Русанов был на Новой Земле в 1909 году, участвуя в русской правительственной экспедиции.

Прошло совсем немного времени, и бывший политический ссыльный, отнюдь не оставивший вольнолюбивые идеи, возглавил собственные экспедиции в Арктике. По-прежнему его главный интерес - Новая Земля. В 1910 году он плавал к ней на парусно-моторном судне "Дмитрий Солунский", которым командовал капитан Г. И. Поспелов, потомственный помор, один из опытнейших капитанов-промысловиков. В этот раз путешественник обошел кругом Северный остров, описал западный берег от полуострова Адмиралтейства до Архангельской губы и сделал важное географическое открытие: остров Панкратьева - не остров, а полуостров.

Пятое плавание Русанова состоялось в 1911 году. На парусно-моторной лодке "Полярная" он обошел вокруг весь Южный остров и произвел ряд топографических и гидрографических работ.

Но уже не только Новая Земля интересовала исследователя. У него появились новые цели, более многообразные и смелые. Его все больше и больше увлекала важная проблема Северо-восточного морского пути из Атлантического океана в Тихий вдоль всего побережья России через Северный Ледовитый океан.

Пройти вдоль всего побережья... Это побережье в общем уже было достаточно хорошо изучено и нанесено на карту. Очень многое сделала для этого еще знаменитая Великая Северная экспедиция - десятилетние комплексные исследования русских моряков в Северном Ледовитом океане, проходившие в необычайно трудных условиях, но давшие громадные географические материалы. С. Муравьев и М. Павлов, Д. Овцын и В. Прончищев, С. Челюскин и Х. Лаптев, Д. Лаптев и П. Ласиниус - вот имена героев Великой Северной экспедиции, состоявшейся в первой половине XVIII столетия. Затем исследования продолжались, уточнялись очертания берегов и островов, стирались остающиеся еще белые пятна.

Но долгое, очень долгое время так и оставалась неосуществленной мечта целых поколений моряков и географов - совершить сквозное плавание по Северному Ледовитому океану, пройти от Баренцева моря до Берингова пролива. А ведь еще Михаил Васильевич Ломоносов писал о том, что освоение такого пути совершенно необходимо для России, как, впрочем, и для других стран, что это позволит экономить и время, и средства, доставляя грузы из Европы в Азию. Но как пройти этим путем, если почти все дни в году вода здесь скована льдами?

Попытки сделать это не удавались ни англичанам, которые разведывали Северо-восточный путь еще в XVI веке, ни голландцу Виллему Баренцу - он трижды пытался совершить такое плавание в самом конце того же XVI столетия, но каждый раз неудачно. Впрочем, после плаваний Баренца осталась хорошая память о нем - море, названное его именем. И лишь одному человеку суждено было пройти Северо-восточным путем до Русанова - шведскому путешественнику Нилсу Адольфу Норденшельду.

4 июля 1878 года он вышел из Гётеборга на судне "Вега". Оно прошло благополучно почти через все моря Северного Ледовитого океана - в тот год была исключительно благоприятная ледовая обстановка. Но когда до входа в Берингов пролив оставалось только 200 километров, судно все-таки было затерто льдами. Вынужденная зимовка продолжалась десять месяцев. Потом "Вега" вышла в Тихий океан.

Впоследствии, вспоминая тот момент, когда судно, победившее льды, огибало мыс Дежнева, путешественник написал: "Теперь, наконец, достигнута цель, к которой столько наций стремилось... не только без потери жизни кого-либо из путников, но и даже без болезней участников предприятия и без малейшего повреждения на корабле. Кроме того, опыт исполнен при обстоятельствах, которые показывают, что то же дело может совершаться несколько лет подряд, а может быть, и ежегодно в течение нескольких недель".

Ежегодно? Да нет, почти 35 лет прошло со времени плавания Норденшельда, и никому больше не удавалось повторить его удачу. В чем тут причина? Русанов, прекрасно понимая важность освоения Северо-восточного пути, считал, что причина неудач кроется в том, что моряки стараются держаться слишком близко к берегу. Он полагал, что ближе к северу океан должен быть меньше загроможден льдами, и написал об этом в своей статье "Возможно ли срочное судоходство между Архангельском и Сибирью". Вывод, казалось бы, нелогичный... Но Русанов считал: где-то около 80° с. ш. в Северном Ледовитом океане есть подводное теплое течение и, значит, льдов там не может быть.

Впрочем, он полностью отдавал себе отчет в том, что пока это лишь гипотеза. Гипотеза будет доказана, когда все предположения будут подтверждены бесспорными доказательствами. И есть только один способ найти доказательства - успешное плавание. Он готовился к этому плаванию даже тогда, когда был занят другими делами.

В 1912 году авторитет Владимира Русанова как полярного исследователя и геолога был очень высок. Именно ему, бывшему политическому ссыльному, русское правительство дало важное поручение - разведать запасы каменного угля на Шпицбергене. Приняв предложение, Русанов отправился в Норвегию, чтобы купить судно для предстоящей экспедиции. Вместе с ним отправился будущий капитан этого судна - Александр Степанович Кучин.

Примечательный человек, человек, оставивший свое имя в истории географических открытий, человек, участвовавший в знаменитой экспедиции Амундсена в Антарктику. А случилось это так. Окончив Архангельское мореходное училище, Кучин, сын помора-матроса, уехал в Норвегию. Сам Фритьоф Нансен обратил внимание на молодого русского моряка, имеющего немалый опыт плавания в полярных морях; Нансен рекомендовал его Амундсену для участия в экспедиции к Северному полюсу. Амундсен же, как известно, уже выйдя в Атлантику, объявил экипажу "Фрама" о своем решении идти не к Северному полюсу, а к Южному. И Кучин стал единственным русским участником экспедиции, во время которой знаменитый норвежец вместе с четырьмя спутниками достиг самой южной точки Земли, опередив Роберта Скотта. После плавания в Антарктику Кучин вернулся в Россию, и Русанов пригласил его в свою экспедицию на Шпицберген.

Не следует думать, что купленная в Норвегии парусно-моторная шхуна "Геркулес" полностью оправдывала свое название. Прежний владелец шхуны выбрал его в честь своего родственника, имя которого было Геркулес, скорее всего в насмешку - ведь родственник, несмотря на грозное имя, на самом деле был маленьким, щуплым человеком. Но Русанов считал, что для плавания в Арктике нужны именно такие суда. Во-первых, на подобных судах он проводил все свои прежние экспедиции, а во-вторых, все тот же Амундсен, исследователь, впервые прошедший Северозападным морским путем, совершил это плавание на судне "Йоа", почти таком же, как "Геркулес".

Водоизмещение судна, которое купил Русанов, составляло всего 63 тонны, длина "Геркулеса" была лишь около 25 метров, мощность мотора всего лишь 16 лошадиных сил. Но зато впервые у него было судно, которым он мог распоряжаться по своему полному усмотрению.

В июле 1912 года Русанов отправился на Шпицберген.

Снова вернемся к загадкам, связанным с началом экспедиции. Здесь надо прежде всего сказать о том, что сегодня загадочным остается даже сам состав русановской экспедиции. Мало, очень мало знаем мы о большинстве тех людей, что отправились вместе с Русановым в путь. По сути дела, лишь имена их сохранило время в коротких документах, разбросанных по разным архивам: штурман К. А. Белов, старший механик К. А. Семенов, механик Ф. А. Быковский, матросы В. Т. Черемхин, В. Г. Попов, А. С. Чухчин... Всего 13 мужчин было на борту "Геркулеса", четырнадцатой была женщина невеста Русанова француженка Жюльетта Жан, врач и натуралист экспедиции*.

_______________

* Архивные поиски, проводимые участниками экспедиции "Комсомольской правды", помогли недавно установить имена еще двух участников плавания "Геркулеса". В архиве Арктического и Антарктического научно-исследовательского института был обнаружен документ, назвавший имя матроса Ф. М. Ермолина. Еще одно имя стало известно после того, как в редакцию "Комсомольской правды" в ответ на публикацию материалов о поисках, которые ведет экспедиция газеты, пришло письмо от москвички В. П. Гавриловой. Она сообщила, что ее двоюродный дед Алексей Раввин также был матросом экспедиции В. А. Русанова, и представила его письма, сохранившиеся в семейном архиве. (Прим. автора.)

А для современников Русанова загадочным так и осталось вот что. Знали ли все эти люди заранее, что их ждет работа не только на Шпицбергене, что Русанов, впервые получив в свое полное распоряжение судно, задумал плавание Северо-восточным морским путем? Сегодня это тоже остается пока загадкой, решить которую, возможно, когда-нибудь помогут новые архивные находки.

Впрочем, нельзя сказать о том, что Русанов тщательно скрывал свои планы. Еще составляя план Шпицбергенской экспедиции, он написал, что с судном, подобным "Геркулесу", "можно будет быстро двинуть вперед вопрос о великом северном морском пути в Сибирь и пройти Сибирским морем из Атлантического океана в Тихий океан". Он даже подчеркнул эти слова, но ни один из правительственных чиновников не обратил на них никакого внимания. Они не были прямым указанием на то, что он решил совершить свое плавание сразу же после работ на Шпицбергене, такого указания не найти нигде.

В чем тут причина? Быть может, подобно Амундсену, который всегда был для него примером, Русанов решил объявить спутникам о своих планах лишь на Шпицбергене, хотя "Геркулес" заранее был нагружен достаточным запасом и продовольствия, и снаряжения? В пользу такого предположения говорит то, что телеграмма Русанова, доставленная попутным судном в Петербург из Маточкина Шара, оказалась для всех такой неожиданной. "Иду к северо-восточной оконечности Новой Земли, - написал Русанов, - оттуда на восток... Запасов на год. Все здоровы..." Наверное, если бы участники плавания знали об этом заранее, знали б и их близкие, знали б многие...

Однако возможно и другое: участники плавания сознательно держали свои планы до поры до времени в секрете. Причина? Хотя бы простое суеверие моряков, знавших о том, сколько было прежде неудачных попыток пройти Северо-восточным путем. Второе предположение, во всяком случае, как-то больше связывается с характером Русанова, искреннего и прямого человека, который вряд ли был способен скрывать свои планы от ближайших товарищей, от тех самых людей, которых сам же выбрал для того, чтобы проверить гипотезу о более северном варианте морского пути из Атлантического океана в Тихий. Но как бы то ни было, это остается неизвестным.

А на Шпицбергене вместе с геологом Р. Л. Самойловичем Русанов всего за месяц выполнил всю программу намеченных работ. Он разведал и нанес на карту несколько крупных месторождений каменного угля. Затем, оставив на Шпицбергене трех членов экспедиции - А. Я. Попова, З. В. Сватоша и Р. Л. Самойловича, которые и доставили потом в Россию все геологические материалы работ, - "Геркулес" отправился к Маточкину Шару, а затем на восток...

И сегодня еще шахтеры добывают уголь там, где когда-то поставил заявочные столбы русский путешественник и геолог Владимир Русанов. Шахты Шпицбергена - это память, которую оставил о себе этот замечательный человек. Путешественник вместе с "Геркулесом" и всеми участниками своей экспедиции пропал без вестп. Телеграмма, доставленная в Петербург, оказалась и первым и последним сообщением о его плавании Северо-восточным морским путем.

Но еще долго судьба "Геркулеса" не вызывала серьезного беспокойства. Год спустя, в 1913 году, все были уверены в том, что экспедиция просто-напросто вынуждена где-то зимовать перед тем, как отправиться дальше, на восток. Но потом прошел еще год... Наконец, в министерство внутренних дел России с требованием немедленно начать поиски Русанова обратился знаменитый русский путешественник П. П. Семенов-Тян-Шанский. Тогда только на поиски было послано судно "Эклипс". Оно было арендовано у Норвегии. Поисковую экспедицию возглавил известный полярный путешественник Отто Свердруп.

Он провел "Эклипс" вдоль всего побережья Карского моря. Однако льды, держащиеся близ берегов, не позволили обследовать его целиком. К тому же, и сам Отто Свердруп вынужден был осенью 1914 года встать на зимовку. Следующей весной он продолжил плавание, пройдя от мыса Вильда до мыса Челюскин. Никаких следов экспедиции Русанова обнаружено не было.

Новые поиски "Геркулеса" после этого не велись: началась первая мировая война, потом свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, а вслед за тем страна была охвачена огнем гражданской войны.

И когда были наконец обнаружены несомненные следы пропавшей без вести экспедиции, после начала плавания "Геркулеса" прошло двадцать два года. В 1934 году топограф А. И. Гусев нашел на одном из островов группы Мона столб с надписью "Геркулесъ 1913 г.", а другой топограф той же советской гидрографической экспедиции почти одновременно обнаружил другие следы Русанова на одном из островов в шхерах Минина, лежащих поблизости.

Здесь когда-то была стоянка либо всего экипажа "Геркулеса", либо нескольких людей с судна. Топограф, вместе с двумя рабочими высадившийся 9 сентября 1934 года на самом северо-восточном острове шхер, нашел здесь патроны и гильзы, серебряные часы с гравировкой "Попов", остатки фотоаппарата, барометр, две кружки, два ножа, буссоль, несколько монет и пуговиц и ряд других мелких предметов. В том, что здесь были именно люди Русанова, сомнений не оставалось: топограф нашел и бумажник, в котором лежала мореходная книжка матроса "Геркулеса" А. С. Чухчина, справка, выданная другому матросу - В. Г. Попову, - "О службе на пароходе "Николай". Еще одно бесспорное свидетельство - обрывок рукописи с сохранившимися словами: "В. А. Русанов. К вопросу освоения пути через Сибирское море..."

Этот остров по именам двух матросов, чьи документы были найдены на нем, называется теперь островом Попова - Чухчина.

В истории географических открытий много драматических случайностей. Вспомним хотя бы те семь часов опоздания Роберта Бёрка, которые стоили ему жизни. И в судьбе экспедиции Русанова можно найти нечто похожее: шхеры Минина лежат как раз там, где "Эклипс" из-за льдов не смог подойти поближе к побережью Таймыра.

Судно прошло всего лишь в нескольких километрах от тех островов, где были найдены потом следы пропавшей без вести экспедиции.

...Солнце с каждым днем опускалось все ниже. Наконец, пришел день, когда на горизонте остался только его краешек. Потом и он скрылся, наступила долгая, унылая, однообразная полярная ночь.

В темноте завывание ветра казалось особенно грозным, особенно зловещим был колючий шорох пурги о брезент палаток. И еще один звук казался в темноте особенно тревожным: скрип и треск деревянной обшивки судна, все больше и больше сжимаемого льдом.

"Геркулес" оказался в стальных тисках. Суденышко было маленьким и непрочным, но пока, до сих пор, сопротивлялось льдам достойно. Еще оставалась надежда, что, когда льды окончательно станут, все обойдется: давление на деревянную обшивку корабля прекратится, и он спокойно простоит всю полярную зиму. Надежда оставалась, но начальник экспедиции уже распорядился на всякий случай снести на берег часть продовольствия и снаряжения.

Рядом с судном был небольшой остров. Льды застигли "Геркулес" в проливе между ним и другим островом; ближайший к судну и стал теперь приютом для экипажа.

Плавание по Карскому морю осталось позади. Выбрав маршрут, лежащий значительно севернее, чем обычные маршруты плавающих здесь кораблей, "Геркулес" продвинулся далеко на восток. Однако все же не так далеко, как рассчитывал Русанов. Быть может, он ошибся, и на более высоких широтах льды тоже всегда будут помехой для судоходства? Не исключено, впрочем, другое. В 1912 году ледовая обстановка оказалась значительно более неблагоприятной, чем обычно. Теперь, если все будет хорошо, предстоят восемь-девять месяцев зимовки, а затем можно будет продолжить путь на восток. Если все будет хорошо...

В брезентовых палатках становилось уже по-настоящему холодно. Колючая пурга все чаще заволакивала окрестности так, что всего в двух шагах ничего не было видно. Пора было думать о том, чтобы выстроить прочное и теплое зимовье. Но Русанов все еще ждал: если "Геркулес" прочно станет во льды и можно будет не беспокоиться за его судьбу, то лучше тогда перебраться на судно. Там тепло и уютно, там удобные помещения для жилья, большие запасы продовольствия.

Однако в проливе между островами льдины продолжали громоздиться друг на друга, судовая обшивка трещала все сильнее и жалобнее. Должно быть, все участники экспедиции и сами испытывали почти физическую боль за гибнущий "Геркулес".

И пришел день катастрофы.

"Геркулес" лег почти на бок, его мачты коснулись торосов. Потом днище судна лопнуло, словно яичная скорлупа.

Льдины наползали одна на другую, медленно, тяжело переворачивались, продолжая крушить погибающий "Геркулес". Так прошло несколько дней, и пролив наконец замерз. На ледяной поверхности остались только обломки мачт и несколько досок. Колючая непрекращающаяся пурга быстро занесла обломки снегом.

Теперь зимовка в таких высоких широтах становилась бессмысленной. Нельзя было ждать полярной весны, надо было немедленно пробиваться по льдам и снегам на юг, к людям.

Русанов шел впереди - впереди было труднее всего, - за ним, растянувшись по снегу длинной цепочкой, шли остальные участники последнего плавания "Геркулеса".

Очень невеселыми были в эти часы и дни мысли начальника экспедиции. Он все снова и снова перебирал в уме подробности плавания, мучительно отмечал ошибки - они, конечно, были, и немало. И все снова и снова он с тоской представлял: что бы он делал, если б можно было начать все сначала, если б можно было вернуться снова в тот день, когда, оставив в Маточкином Шаре сообщение о том, что, нарушая все инструкции, начальник правительственной экспедиции начинает плавание на восток на свой страх и риск, "Геркулес" вышел в море?..

Страх и риск? Риск был, и немалый. Но рисковать надо было, рисковал ведь и Норденшельд 35 лет назад. Цель была такой, что ради нее стоило рисковать. Правда, Норденшельду повезло больше. И Русанов все снова и снова мучительно искал причины неудачи. Быть может, выбор такого судна, как "Геркулес", был ошибкой? Но как же тогда Амундсен прошел Северо-западным путем - его "Йоа" была такой же, если не меньшей, скорлупкой?

А пурга становилась все злее. Иногда часами, днями приходилось, забившись в палатки, ждать, когда пурга хоть немного стихнет. Путь на юг растянулся уже на много дней, и запас продовольствия, взятый с "Геркулеса", становился все меньше, уже приходилось экономить. Пришел наконец день, когда порции были урезаны до минимума. Это был предел, за которым экспедицию ждал настоящий голод.

Продвинуться к югу удалось совсем не так далеко, как предполагалось: мешали льды, мешали снега. В конце концов к этому - к пешему походу экспедиция была совсем не готова.

Лежа в палатке и прислушиваясь к свисту ветра, Русанов думал о том, придет ли наконец такой день, когда человек не будет больше бояться Арктики, когда путешествия в северных холодных водах станут такими же привычными, как, например, переход из Кале в Дувр через Ла-Манш? Что для этого надо? Какую-то мощную технику, какие-то ледоколы, которым льды совсем не будут страшны, или же что-то другое? Наверное, если действительно придет такой день, потолки вспомнят тех, кто рисковал в Арктике, кто мужественно, даже отчаянно выходил в полярные воды на маленьких скорлупках, с которыми льды справляются играючи. Вспомнят и тех, кто погиб в Арктике. Немало уже было жертв; наверное, будут и новые...

Пурга стихла, замолкла, теперь можно продолжать путь. Во время прежнего перехода полуголодные, измученные люди прошли лишь несколько километров. Быть может, этот переход окажется еще короче? Но они все еще идут, растянувшись длинной цепочкой, изредка окликая друг друга, чтобы не потеряться во мгле полярной ночи.

Правда, кто-то уже так отстал, что и голоса его не слышно. Надо вернуться, чтобы найти, только хватит ли теперь на это сил?..

Гипотеза... Увы, только что нарисованная картина гибели "Геркулеса" и отчаянного пешего похода его экипажа по льдам к югу не что иное, как гипотеза. Подлинных обстоятельств гибели пропавшей без вести экспедиции мы и по сей день не знаем. Находки, сделанные на острове Попова - Чухчина более 40 лет назад, так и остались единственными достоверными памятниками экспедиции Русанова. И они не только не сняли все вопросительные знаки, связанные с ее исчезновением, но, по сути дела, даже увеличили их число.

Какая судьба в действительности ждала "Геркулеса"? Где окончилось его плавание? Все ли из участников экспедиции были на острове Попова Чухчина? Если все, то почему тогда найдены документы только двух человек? Где были в этот момент остальные? Какая судьба ждала в дальнейшем матросов Попова и Чухчина, если они были на этом острове только вдвоем? Какая судьба ждала всех остальных? Почему они разделились? Откуда пришли на остров Попов и Чухчин? Куда ушли потом? Где окончился их путь?..

Нет пока ответа ни на один из этих вопросов. Достоверным можно считать сегодня лишь одно: что "Геркулес" дошел в 1913 году до западного побережья Таймыра, а затем по неизвестным причинам и неизвестно где экспедицию ждала трагедия и что никто из ее участников не вернулся домой. И лишь одно совершенно очевидно: чтобы выяснить судьбу пропавшей экспедиции, надо вести в Арктике новые поиски. Быть может, когда-нибудь они дадут новые бесспорные доказательства, которые позволят наконец утверждать, что установлена истина.

А сегодня? Ведь вот уже несколько лет на побережье Таймыра и на островах, лежащих поблизости, работает большая экспедиция, организованная "Комсомольской правдой", в которую входят энтузиасты дальнейших поисков следов Русанова, и, должно быть, многие следили за ее исследованиями по репортажам, публиковавшимся на страницах газеты. Работа, проведенная ее участниками - молодыми учеными, спортсменами, журналистами, - оказалась действительно немалой, но пока приходится признать: результаты длительных и упорных поисков принесли только еще больше вопросительных знаков и гипотез. Новых находок, которые с полной уверенностью можно было бы назвать следами экспедиции Русанова, до сих пор нет.

Наверное, вот так можно сказать коротко о тех находках и предположениях, о которых подробно рассказывалось в репортажах "Комсомольской правды". Во-первых, близ острова Песцового, лежащего в Карском море напротив реки Пясина, экспедиция обнаружила на небольшой глубине остатки судна, и экспертиза, проведенная специалистами, показала, что судно было построено примерно в то же время, что и "Геркулес", и что у него был двигатель, сходный с двигателем судна Русанова. Примерно в одно и то же время и сходный двигатель... Однако то, что найден действительно "Геркулес", можно было бы считать доказанным лишь в том случае, если бы было обнаружено точное свидетельство этого. Известно, например, что у "Геркулеса" были опознавательные буквы MFБG, которые вместе с цифрами 27.31 вырезаны были на косяке трюмного люка. Такая находка пока не сделана. Зато есть другие, которые полностью противоречат гипотезе о том, что это "Геркулес": сломанный разводной ключ с надписью явно более поздней - "Промвоенторг" и патрон с надписью "Торгохота"...

Во-вторых, по предположению участников экспедиции "Комсомольской правды", на безымянном мысе к западу от полуострова Михайлова была еще одна стоянка русановского отряда. Стоянка, которую долгое время считали памятником совсем другой экспедиции.

Еще в 1921 году советско-норвежская экспедиция во главе с Н. Бегичевым и норвежским капитаном Л. Якобсеном искала следы двух норвежских матросов, участников плавания Амундсена Северо-восточным путем. Да, несколько лет спустя после Русанова именно Амундсену удалось повторить достижение Норденшельда и пройти из Атлантического океана в Тихий через Северный Ледовитый океан. Во время этого путешествия он послал двух матросов от мыса Челюскин на остров Диксон, и они пропали без вести.

На безымянном мысе Бегичев и Якобсен обнаружили следы лагеря, который и посчитали лагерем двух норвежцев. Но ведь здесь были найдены вещи, сходные с теми, что были найдены на острове Попова - Чухчина, например патроны одного и того же типа... Так, может быть, здесь действительно была стоянка не норвежцев, а русановского отряда?..

Но и такое предположение остается пока только предположением. И хотя другие предметы - французская монета, французская пуговица, обломок оправы очков, казалось бы, подтверждают гипотезу (монета и пуговица могли принадлежать Жюльетте Жан, а очки носил один из членов экспедиции), очевидного доказательства найдено все-таки не было.

И ость еще одно противоречие в тех гипотезах, которые можно было бы построить на основе работ экспедиции "Комсомольской правды". Дело в том, что если судно, остатки которого были найдены близ острова Песцового, действительно "Геркулес", то путь отряда Русанова после гибели корабля кажется нелогичным. Скорее всего после гибели "Геркулеса" его экипаж должен был бы двигаться на юго-запад, где скорее можно выйти к населенным местам. Но ведь остров Песцовый лежит ближе к юго-западу, чем шхеры Минина и безымянный мыс у полуострова Михайлова. Если связать гипотезы с теми фактами, что известны точно, получается, что после гибели судна Русанов пошел на восток, туда, где было труднее надеяться на помощь.

...А может быть, именно так и было? Загадка, еще одна загадка.

"Потомки помнят" - так написано на мемориальном камне, который в 1977 году был установлен на острове Попова - Чухчина. Потомки помнят смелого, предприимчивого человека, который хотел найти путь на восток во льдах Северного Ледовитого океана и предвидел те времена, когда человек научится побеждать льды, когда созданная им техника позволит преодолевать этот путь так же легко, как и любой другой. Сегодня этот путь действительно стал совсем не таким, как прежде. Об этом свидетельствуют рейсы советских мощных атомных ледоколов, таких, как "Арктика" и "Сибирь".

Наверное, днем памяти Русанова можно назвать и один из совсем недавних дней, 31 августа 1979 года. В этот день был поднят флаг на первом в мире научно-исследовательском ледоколе "Отто Шмидт", построенном на стапелях Адмиралтейского завода в Ленинграде, а несколько дней спустя новый корабль науки начал первое плавание в моря Северного Ледовитого океана.

Изучение возможностей для дальнейшего развития мореплавания Северным морским путем - вот одна из основных научных задач экспедиций на "Отто Шмидте". Ведь никогда еще ученые не имели таких возможностей для всестороннего изучения процессов, происходящих в ледяных полях Арктики, никто еще из исследователей не мог работать на самой границе ледового припая и чистой воды. А точное знание закономерностей, которым подчиняется "жизнь" льда, позволит намечать самые оптимальные сроки для прохода караванов судов через ледяные моря, значительно облегчать судовождение...

Научное оснащение "Отто Шмидта" - прекрасные лаборатории, в том числе и уникальная ледоисследовательская лаборатория, в которой можно изучать лед при естественных для него температурах. Можно не сомневаться, что плавания "ледокола науки" впишут еще одну интересную страницу в историю освоения Северного морского пути. И разве не символично то, что первое плавание "Отто Шмидта" началось от берегов Шпицбергена - оттуда, откуда начал когда-то свое плавание "Геркулес" Владимира Русанова?

Потомки помнят, и поэтому в Арктику на поиски новых следов экспедиции Русанова будут уходить все новые и новые люди. А окончательно установить истину, снять с истории экспедиции все вопросительные знаки, суждено, быть может, кому-то из тех, кто впервые прошел по следу замечательного русского путешественника, как и по следу других отважных людей, на страницах этой книги.

Мечтатель Фосетт

Вот и подошло к концу путешествие по потерянному следу. Он уводил в самые разные концы Земли: в Африку за Мунго Парком и в Австралию вслед за Бёрком, в Океанию вслед за Лаперузом и в Северную Америку вслед за Франклином, в Европейскую Арктику за Андрэ и в Азию за Русановым, в Антарктиду вслед за Скоттом. Настоящее кругосветное путешествие, во всех частях света искали географическую истину герои книги. И теперь осталось пройти лишь еще по одному следу - он ведет туда, где до сих пор мы еще не были.

Пожалуй, судьба исследователя, о котором пойдет речь, покажется самой загадочной, если сравнить с судьбой любого другого героя книги о затерянных экспедициях. Уже более пятидесяти лет ищут хоть какие-либо сведения о постигшей его участи, и пока не найдено ничего. Впрочем, следы Перси Фосетта действительно найти очень трудно; ведь место его исследований - один из тех "затерянных миров", которыми так богата Южная Америка и о которых когда-то ходило столько легенд.

"...Два дня мы поднимались вверх по широкой реке, вода в которой была темная, но такая прозрачная, что можно было разглядеть дно - такова половина всех притоков Амазонки, - в других же вода мутно-белого цвета, ибо все зависит от местности, по которой они протекают: там, где есть растительный перегной, вода в реках прозрачная, а в глинистой почве она замутнена. Пороги нам встретились дважды, и оба раза мы делали обход на полмили, перетаскивая все имущество на руках. Лес по обоим берегам был вековой давности, а через такой легче пробираться, чем сквозь густую поросль кустарника, поэтому наша поклажа не причиняла нам особых неудобств. Мне никогда не забыть ощущения торжественной тайны, которое я испытал в этих лесах. Коренной горожанин не может даже представить себе таких могучих деревьев, почти на недосягаемой для взора высоте сплетающих готические стрелы ветвей в сплошной зеленый шатер, сквозь который лишь кое-где, пронизывая на миг золотом эту торжественную тьму, пробивается солнечный луч. Густой мягкий ковер прошлогодней листвы приглушал наши шаги. Мы шли, охваченные таким благоговением, которое испытываешь разве лишь под сумрачными сводами Вестминстерского аббатства, и даже профессор Челленджер понизил свой зычный бас до шепота. Будь я здесь один, мне так бы никогда и не узнать названий этих гигантских деревьев, но наши ученые то и дело показывали нам кедры, огромные тополя, кондори и множество других пород, благодаря обилию которых этот континент стал для человека главным поставщиком тех даров природы, что относятся к растительному миру, тогда как его животный мир крайне беден.

На темных стволах пламенели яркие орхидеи и поражающие своей окраской лишайники, а когда случайный луч солнца падал на золотую алламанду, пунцовые звезды жаксонии или густо-синие грозди ипомеи, казалось, что так бывает только в сказке. Все живое в этих дремучих лесах тянется вверх, к свету, ибо без него - смерть. Каждый побег, даже самый слабенький, пробивается все выше и выше, заплетаясь вокруг своих более сильных и более рослых собратьев. Ползучие растения достигают здесь чудовищных размеров. А те, которым, на взгляд европейца, будто и не положено виться, волей-неволей постигают это искусство, лишь бы вырваться из густого мрака. Я видел, например, как обыкновенная крапива, жасмин и даже пальма яситара оплетали стволы кедров, пробираясь к самым их вершинам.

Внизу, под величественными сводами зелени, не было слышно ни шороха, ни писка, но где-то высоко у нас над головой шло непрестанное движение. Там в лучах солнца ютился целый мир змей, обезьян, птиц и ленивцев, которые, вероятно, с изумлением взирали на крохотные человеческие фигуры, пробирающиеся внизу, на самом дне этой наполненной таинственным сумраком бездны..."

Знакомая цитата, не правда ли? Так описывает буйную природу одного из затерянных уголков Южной Америки знаменитый английский писатель Артур Конан Дойл. И, видимо, нечто подобное мог написать и сам полковник Перси Фосетт, путешественник, чьи маршруты пролегали именно в таких местах. Впрочем, он и сам писал о своих путешествиях. Записки его, не похожие на роман, лишенные той живописности, которая свойственна Конан Дойлю, автору "Затерянного мира", могут быть поставлены рядом со знаменитым романом о профессоре Челленджере и его друзьях. Фосетт написал о подлинных "затерянных мирах" прежде, чем навсегда исчез в одном из них.

Фосетт - мечтатель. Так называли его очень часто. Мечтатель? Да, наверное, так можно назвать человека, который мечтал найти в глубине амазонских лесов следы древнейшей цивилизации нашей планеты. А еще его надо назвать солдатом, спортсменом, топографом, человеком бесконечно любознательным, неутомимым собирателем легенд, искателем сведений, разбросанных по разным архивам... И - прежде всего - путешественником, стараниями которого во многом была уточнена карта некоторых внутренних областей Южной Америки.

Но давайте расскажем главу о полковнике Перси Фосетте по порядку.

Цейлон (ныне - Шри-Ланка) - вот место первых путешествий молодого англичанина. Он приехал сюда в 1886 году, окончив до этого военное артиллерийское училище. Почти двадцать лет, которые Фосетт провел на Цейлоне, получив назначение в город Тринкомали, были тем временем, когда определялись его устремления, его цели, склонности. Он становился здесь спортсменом, увлекшись парусным спортом до такой степени, что даже сам сконструировал две гоночные яхты и получил патент на открытый им новый принцип сооружения судов, известный под названием "ихтоидная кривая". Так он стал еще и изобретателем.

Он становился здесь настоящим исследователем, потому что привык знакомиться с новыми для себя местами, своеобразными традициями коренного населения Цейлона, с интересом изучал древние памятники богатой культуры острова.

А кроме того, он стал человеком, мечтающим о каких-то новых впечатлениях, о дальних дорогах, обо всем том, что олицетворяло независимость, потому что он был все-таки в ту пору человеком зависимым: армейский офицер, испытывающий в часы службы всю тяжесть рутины армейской жизни.

И в 1906 году ему представилась возможность резко изменить свою жизнь, чтобы добиться всего этого - новых ярких впечатлений, новых дорог, независимости. Пускай относительной, но все-таки независимости. Правительство Боливии попросило Королевское географическое общество Великобритании прислать опытного топографа, чтобы установить точные границы на стыке трех стран - Боливии, Перу и Бразилии. Причина? Именно в этих местах росли каучуковые деревья, которые стали, особенно после открытия способа вулканизации каучука, настоящим богатством; надо было точно определить, какая часть этого богатства принадлежала Боливии, какая - Перу, какая - Бразилии.

Выбор пал на полковника Перси Фосетта.

В том районе, куда он направился, до тех пор не был почти никто из исследователей. Многое, например реки, было нанесено здесь на карту лишь по догадке, практически очень мало было известно об индейских племенах, издавна обитавших здесь. Во время первой своей экспедиции, в 1906 - 1908 годах, Фосетт произвел топографическую съемку значительного района и наметил трассу железной дороги, которую предполагалось провести здесь между двумя поселками, а также он впервые исследовал и нанес на карту верхнюю часть реки Акри, открыл и заснял неизвестный прежде приток Акри реку Явериху, исследовал верховья другой реки - Абунан. Это были ценные, весомые географические результаты.

Вторая экспедиция Фосетта началась в 1908 году. Тогда он уточнил истиннее местоположение Верди, притока реки Гуапоре. Это было трудное путешествие: река оказалась крайне извилистой, путь вдоль нее занял больше времени, чем предполагалось, съестные припасы кончились...

Но не стоит, наверное, подробно рассказывать об этих и пяти последующих путешествиях Фосетта по Южной Америке. Они были похожи одно на другое. И, хотя все они дали немалые географические результаты, сам Перси Фосетт назвал их подготовкой к самой главной экспедиции своей жизни, к путешествию на поиски древнейшей цивилизации Земли.

1925 год - вот год последнего путешествия Фосетта. А за все предыдущие начиная с 1906 года у него было достаточно времени для того, чтобы изучить эту удивительную страну - Южную Америку - настолько, чтобы считать ее почти своей родиной, побывать среди многих индейских племен, размышлять о тяжкой доле индейцев, оттесняемых все дальше и дальше в леса...

И все больше и больше увлекаться легендами о затерянных где-то в бразильских джунглях древних городах.

Перси Фосетт безраздельно поверил в то, что где-то в глубине непроходимых лесов есть памятники цивилизации, существовавшей раньше, чем какая-либо другая, о которой никому ничего не было до этого известно.

"...В отдаленнейшие века коренное население Америки жило в стадии цивилизации, значительно отличающейся от существующей ныне. Вследствие множества причин эта цивилизация выродилась и исчезла, и Бразилия является страной, где еще можно искать ее следы. Не исключено, что в наших пока что мало исследованных лесах могут существовать развалины древних городов".

Так написал некогда "один выдающийся бразильский ученый". Но кто именно? Почему-то Фосетт, приводя такое высказывание в своих записках, не называет его имени. В чем тут дело? Не в том ли, что путешественник-мечтатель, не всегда умея отличить правду от выдумки, слишком многое принимал на веру просто потому, что ему хотелось верить? Легенду, изобилующую самыми фантастическими сведениями, он считал вполне достоверным историческим свидетельством. Высказывания людей несведущих могли показаться ему мнениями ученых. Может быть, и в этом случае Фосетт назвал "выдающимся ученым" человека, далекого от науки, и не стал приводить его имени, потому что читателям оно все равно ничего бы не сказало?..

Впрочем, легенды и предания о древнейших городах на территории Бразилии, которые собрал Фосетт, могли бы тогда вскружить голову и человеку, куда менее увлекающемуся. Это только сегодня, когда с карты Южной Америки стерты последние белые пятна, его стремление искать следы древнейшей цивилизации может показаться бесконечно наивным. Это только современные исследования доказали, что даже в самых "затерянных мирах" нет городов, которые можно было бы считать древнейшими на Земле. А полвека назад о "затерянных мирах" было известно так мало, что можно было поверить всему. Легенды же, собранные Фосеттом, разного рода свидетельства, казалось бы, подтверждали гипотезу, которая увела его в последнее путешествие. Вот, например, одно из свидетельств, которое Фосетт безоговорочно принял на веру...

Еще с XVI века португальцы, колонизировавшие Южную Америку, верили в то, что где-то в непроходимых джунглях, на северо-востоке территории современной Бразилии, находятся богатейшие серебряные рудники индейцев. На поиски их, движимые алчностью, не раз уходили экспедиции конкистадоров. Большей частью они бесследно пропадали в лесах, а если и возвращались, то участники похода, оставшиеся в живых, еще долго вспоминали отравленные стрелы индейцев, подстерегавших незваных пришельцев на глухих лесных тропах.

Об истории одной из таких экспедиций и рассказывалось в старинном документе, который Перси Фосетт обнаружил в Рио-де-Жанейро, - долгое время он пролежал на полках какого-то архива. Неразборчивая рукопись на португальском языке оказалась порванной во многих местах, записи на некоторых страницах были сделаны столь небрежно, что их совершенно нельзя было понять, даже имен большинства участников похода не сохранилось, но и то, что уцелело, давало все-таки возможность получить представление о том, как проходило это одно из путешествий на поиски серебряных рудников, относящееся к 1743 году.

...Реки и болота, непрестанные атаки насекомых, резкие изменения погоды - вот что встретило экспедицию португальцев в первые же дни. Вьючные животные скоро пали, дальше тяжелое снаряжение людям пришлось нести на себе. Однако португальцы, веря в свою счастливую звезду, все дальше продвигались в глубь дикой, совершенно неизвестной страны. Эта экспедиция отличалась от всех других тем, что была совсем малочисленной только восемнадцать человек. Может быть, именно поэтому ей и удалось продвинуться так далеко, как никакой другой. Большие вооруженные отряды, прокладывающие себе дорогу оружием, быстро таяли на пути, встречаемые ненавистью и отравленными стрелами. К маленькому отряду, не смеющему пустить в ход силу, индейцы отнеслись сравнительно миролюбиво. Они даже сопровождали португальцев от одной деревни к другой и подсказывали, как им идти дальше. А иногда португальцы просто брели наугад, надеясь на то, что к цели их выведет желанный случай.

Целых десять лет продолжались скитания этого отряда в дебрях дикой страны. Пришло время, и португальцы решили возвращаться назад, к прибрежным поселениям, где жили их соотечественники. От бесконечных блужданий искатели серебряных рудников смертельно устали, перестали верить в само их существование; им казалось, что рудники - это всего лишь призрачный миф, что их никогда не существовало. Разочарованные, озлобленные неудачей люди уже возвращались домой, и здесь-то их и поджидало удивительное открытие.

Можно представить, с каким вниманием и каким волнением мечтатель Фосетт все снова и снова перечитывал найденную им старинную рукопись, досадуя на неразборчивый почерк автора, на беспощадное время, испортившее столько страниц. Еще бы: ведь рукопись содержала сведения об одном из тех древних городов, что беспрестанно занимали его воображение, на страницах ее разворачивался увлекательный рассказ...

Отряд португальцев передвигался по однообразной болотистой равнине, и вдруг впереди показались зубчатые вершины гор. Когда искатели сокровищ подошли ближе, горные склоны вдруг словно бы озарились ярким пламенем: ни с того ни с сего пошел дождь, и вечернее солнце многократно отразилось в мокрых скалах. Взорам португальцев, столь долгое время искавших сокровища, скалы показались усеянными драгоценными камнями. А вдобавок ко всему над горами повисла радуга. Суеверным конкистадорам все это показалось знамением: ведь издавна существует поверье, что там, где кончается радуга, можно найти клад.

Все опустились на колени. Знамение, конечно, было верным признаком того, что они наконец-то вышли к цели своего путешествия.

Потом солнце зашло, и опустилась ночь. В эту ночь усталые, голодные, изможденные люди почти не спали, нетерпеливо дожидаясь зари, чтобы можно было немедленно идти вперед. Но утром, когда они подошли к подножию гор, оказалось, что черные, грозные скалы непреодолимы. Не было ни одной тропинки, по которой можно было бы вскарабкаться наверх. Но радуга, виденная накануне, опускалась по ту сторону гор, и, значит, путь наверх надо было найти во что бы то ни стало...

Они нашли его случайно. Олень, спасавшийся от выстрела, исчез за одной из скал. В расщелине этой скалы португальцы, тут же, конечно, забывшие об олене, нашли тропу, по которой можно было подняться.

Дно расщелины почему-то напоминало старую мостовую. На гладких стенах расщелины можно было - или это только казалось - увидеть следы обработки каким-то инструментом. Подъем продолжался несколько долгих часов, и наконец задыхающиеся, падающие с ног от усталости люди поднялись на вершину.

Под ними, раскинувшись на обширной равнине с голубыми пятнами озер, зелеными островками лесов, лежал огромный город. В нем не было видно никаких признаков жизни: снизу не доносилось ни единого звука, ни один дымок не поднимался кверху.

Еще долгое время португальцы никак не решались спуститься вниз. Лишь после того, как они убедились, что город действительно пуст, медленно, осторожно отряд двинулся по тропе, полого уходящей в долину.

Тропа вела к трем аркам, стоящим одна за другой и сложенным из огромных каменных плит. На камнях самой большой арки были высечены какие-то знаки - это были явно буквы, здесь было что-то написано. Но что именно, какие слова встречали путников? В полном молчании, с глубоким благоговением люди прошли под арками и оказались на улице, на которой лежали обломки колонн и каменные глыбы. Дома, стоящие по обеим сторонам, были построены из крупных каменных блоков; блоки были подогнаны друг к другу с такой точностью, что их не надо было чем-то скреплять.

Чем дальше португальцы подходили к центру города, тем яснее становилось, что он не только пуст, по и в значительной мере разрушен. Руин на пути попадалось все больше и больше. Какая катастрофа могла принести городу столько бед? Сколько времени прошло с тех пор? По-видимому, очень много: сквозь плиты мостовой пробивались растения, мощные ветви обвивали камни руин. Внутри уцелевших домов, куда рискнули заглянуть португальцы, не сохранилось никакого убранства - такие недолговечные предметы, как домашняя обстановка и ковры, должно быть, давным-давно истлели без следа.

Держась друг подле друга, подавленные всем увиденным, люди дошли наконец до широкой площади. В центре ее высилась громадная колонна, сложенная из черного камня, на вершине стояла статуя прекрасного юноши. Одна рука статуи покоилась на бедре, другая показывала на север. Здесь же, на площади, были развалины здания, которое, судя по его размерам, сохранившимся колоннам и широкой каменной лестнице, было дворцом владыки города. Перед входом во дворец, на его портале, искатели сокровищ увидели резное изображение мужчины с безбородым лицом; его голова была увенчана лавровым венком. Внизу, под изображением, сохранилась какая-то надпись, которую автор скопировал, а потом и воспроизвел на одной из страниц своего повествования.

И здесь, в центре города, у португальцев исчезли последние сомнения: землетрясение - вот что разрушило город. Здесь было множество зияющих расщелин, причем в некоторых из них даже не было видно дна. По-видимому, огромный цветущий город был уничтожен в считанные минуты: разверзшаяся земля поглотила многие здания, а громадные каменные плиты, упавшие с кровли зданий, разрушили остальное. Наверное, немногие сохранившиеся здания уцелели только чудом, большая же часть города, строившегося, может быть, в течение тысячелетий, перестала существовать через несколько минут после катастрофы...

А дальше эта старинная рукопись рассказывает о том, как португальцы, не делая попыток изучить город как следует - для этого не было сил, пошли вдоль реки, протекавшей рядом с развалинами, надеясь, что она выведет к местам, уже освоенным европейцами. Они ушли отсюда, чтобы потом вернуться с хорошо оснащенной экспедицией, исследовать город, забрать богатства, которые были, должны были быть под его развалинами.

Через пятьдесят миль они вышли к большому водопаду и здесь, в скалах, нашли следы горных разработок. Везде были разбросаны куски богатой серебром руды. Может быть, это и были те самые легендарные серебряные рудники, которые до этого искали в течение десятилетий?

Португальцы пошли дальше, запоминая все ориентиры этих мест, чтобы потом не сбиться с пути, и наконец, завершив десятилетние скитания, вновь вернулись к освоенным местам. Едва только придя в себя после бесконечных, изнуряющих душу и тело скитаний, один из участников похода написал о найденном городе обстоятельный отчет - эту-то рукопись и нашел века спустя Фосетт - и послал его вице-королю дону Луис-Перегрину-де-Карвахо-Менезес-де-Атаиде. Но вице-король, наместник португальской колонии, не стал предпринимать новой экспедиции в затерянный город. Во всяком случае, ничего об этом неизвестно, и старинный документ долгие десятилетия пролежал на полках архива.

Фосетт поверил ему безоговорочно, а насколько он достоверен на самом деле? Ведь даже и в кратком пересказе рукописи можно найти немало противоречий, которые заставляют усомниться в правдивости автора. Вот, например, хотя бы такое: если центр города оказался наиболее пострадавшим от землетрясения, каким же образом могла сохраниться целой и невредимой высокая колонна на площади, а ведь автор утверждает, что вдобавок на ней стояла еще статуя юноши?.. Скорее всего, в основе рукописи, найденной Фосеттом, лежала лишь одна из легенд, которые щедро создавали сами же европейские пришельцы, так страстно желавшие, чтобы где-то в бразильских джунглях действительно были древние города с погребенными в них несметными сокровищами. И нельзя сказать, чтобы эти легенды создавались совершенно на пустом месте, в основе их лежали какие-то реальные сведения о городах древних инков. Одним из таких городов был, например, Мачу-Пикчу. Но сведения достоверные - они были, несомненно, и в рукописи, найденной Фосеттом, - переплетались в этих легендах с самыми невероятными, фантастическими подробностями. Главной же подробностью неизменно оставалась одна - золото, несметное, невиданное количество золота. Потом, с течением времени, этим легендарным городам на территории Бразилии стали приписывать и небывалую древность - древнейшие города древнейшей на Земле цивилизации...

Не сокровища, которые были скрыты в этих легендарных городах, интересовали Перси Фосетта, а богатства утраченных знаний, которые он рассчитывал там найти. Вот что написал он однажды: "Я ставил своей целью поиски культуры более ранней, чем культура инков, и мне казалось, что ее следы надо искать где-то дальше на востоке, в еще не исследованных диких местностях... Я решил... попытаться пролить свет на мрак, окутывающий историю этого континента. Я был уверен, что именно здесь скрыты великие секреты прошлого, все еще хранимые в нашем сегодняшнем мире..."

Он собрал схожие легенды о некоторых других затерянных в бразильских джунглях древнейших городах. Согласно одной из них, на площади какого-то города была точно такая же статуя, как та, о которой рассказывала рукопись, адресованная португальскому вице-королю, - удивительное совпадение... Как, однако, объяснить то, что именно на территории Бразилии, а не в каком-либо ином месте надо искать следы "працивилизации"? Предположение Фосетта на этот счет таково: "Не следует с пренебрежением отвергать идею о связи Атлантиды с той частью суши, которую мы сейчас зовем Бразилией. Такое допущение, независимо от того, признается ли оно наукой, позволяет объяснить многие явления, которые иначе останутся неразгаданными тайнами". Мечтатель Фосетт, человек, с готовностью откликающийся на все таинственное, неразгаданное, он и здесь остается верен себе.

Но чем больше - на глазах Перси Фосетта - становились известными глухие прежде районы центральной части Южной Америки, тем меньше оставалось надежд на то, что затерянные города неведомых древних культур существуют на самом деле. Практически в одном месте можно было к двадцатым годам нашего века рассчитывать на их находку - на севере бразильского штата Мату-Гросу. К этому месту и было приковано внимание путешественника, когда он готовил свою последнюю экспедицию. Вера его не ослабевала, несмотря ни на что: "Материал, которым я располагаю, настоятельно требует снаряжения новых экспедиций... Имея добрых спутников, хорошую организацию и зная верный путь, можно прийти - я в этом совершенно уверен - к их успешному завершению... Я достаточно видел и знаю: можно идти на любой риск, чтобы увидеть еще больше. И когда мы вернемся из следующей экспедиции, наш рассказ потрясет мир!"

К 1925 году полковнику Фосетту исполнилось пятьдесят семь лет. Казалось бы, самое время подумать об отдыхе, доме. Но так уж устроен человек, и в особенности такой непоседливый человек, каким был мечтатель Фосетт, - далеко от дома, во время трудной дороги, он не перестает вспоминать о родных стенах, а дома, когда трудный путь остался позади, его все больше и больше начинает манить та дорога, что еще не пройдена. Родной дом... "Вначале, пока я испытывал радость от встречи с семьей, - писал Фосетт, - он был для меня идеальным домом, но, увы, спустя месяц или два видения диких мест со всеми их язвами и болезнями, убожеством и неустройством нарушали окружающий меня покой и звали обратно. Меня охватывало желание уехать, к нему примешивалась тоска новой долгой разлуки с семьей и домом, и все-таки в глубине души я ликовал оттого, что снова могу бежать от обыденного существования. Очень хорошо понимал это чувство Киплинг - его поэзия полна им".

Вот и теперь, за время, что Фосетт прожил в Англии, дома, вернувшись из своего седьмого путешествия по Южной Америке, жажда новой дороги, нового путешествия все сильнее охватывала его. Но, должно быть, старея, мечтатель теперь и во время путешествия не хотел порывать полностью с родным домом - спутником для восьмого похода он избрал своего старшего сына Джека. Был ли он таким же мечтателем, как сам отец? Неизвестно, но, во всяком случае, Перси Фосетту удалось увлечь его своей бесконечной верой в древнейшую цивилизацию Земли. А лучшего спутника для путешествия он, пожалуй, не мог бы и желать. "Все, кто пошел бы со мной, должны были бы обладать отличной тренировкой, а таких найдется из тысячи один, не больше", - написал отец. Но именно как раз этим "одним из тысячи" и был его сын.

Крепкий, тренированный молодой человек - ему едва перевалило за двадцать, для которого физическая форма была превыше всего, отличный спортсмен. Не следует, однако, думать, что каких-то других способностей у него не было: еще в школе, если какой-либо предмет его всерьез заинтересовывал, Джек легко опережал в учении всех своих товарищей. Способности его были разносторонни - это подтвердилось и во время подготовки к экспедиции. Джек легко освоил португальский язык, которому учил его отец, и столь же легко научился владеть инструментами для топографической съемки. Вдобавок, он имел недюжинные способности художника, и перед началом экспедиции усердно тренировал руку. А в довершение всего ему не составило никакого труда привыкнуть к вегетарианской пище - зная, что на трудном пути придется, может быть, голодать, Перси Фосетт стал приучать к этому своего сына заранее.

А третьим участником экспедиции - по плану полковника экспедиция была совсем малочисленной - стал школьный товарищ Джека Фосетта - Рэли Раймел.

Накануне восьмого путешествия Фосетта в Южную Америку остро встала проблема денег. Прежде, когда он вел чисто географические исследования, их финансировали государственные учреждения, теперь же приходилось рассчитывать на себя. Но Фосетт - все-таки его имя было достаточно известно к 1925 году - сумел заинтересовать идеей своей новой экспедиции различные научные общества, а кроме того, продал право публикации всех посылаемых им известий Североамериканскому газетному объединению. Теперь он был не только исследователем, но еще и специальным корреспондентом ряда американских газет, который должен был посылать корреспонденции о своей собственной экспедиции. Можно было отправляться в неизведанное.

Впрочем, сначала путь проходил по хорошо изученным, освоенным местам. Лишь после города Куяба экспедиция должна была попасть в "затерянный мир".

Осталось немало свидетельств о том, как проходило начало восьмого путешествия Фосетта, - многие подробности сохранили письма, адресованные Брайну Фосетту, младшему сыну путешественника, или жене Перси Фосетта. Их писали и сам полковник и Джек. Стоит привести некоторые из них, чтобы живо представить, что чувствовали путешественники в эти первые дни.

Джек Фосетт 5 марта 1925 года написал из Куябы: "Вчера мы с Рэли опробовали винтовки. Они бьют очень точно, но производят страшный шум...

Говорят, что, покинув Куябу, мы войдем в местность, покрытую кустарником, и через день пути достигнем плато. Потом пойдет низкорослый кустарник и трава - и так всю дорогу, до поста Бакаири. Через два дня пути от поста нам попадется первая дичь".

14 апреля полковник Фосетт не скрывает своей радости: "После обычных задержек, свойственных этой стране, мы наконец готовы отправиться через несколько дней. Мы выходим, глубоко веря в успех...

Чувствуем себя прекрасно. С нами идут две собаки, две лошади и восемь мулов. Наняты помощники...

До нашего приезда тут стояла чудовищная жара и шли дожди, по теперь становится прохладнее - близится сухой сезон.

...Не так давно, когда я впервые привлек внимание к Мату-Гросу своей деятельностью, образованному бразильцу совместно с армейским офицером было поручено нанести на карту одну из рек. Работавшие у них индейцы рассказали, что на севере существует какой-то город, и вызвались провести их туда, если они не боятся встречи с ужасными дикарями. Город, как рассказали индейцы, состоит из низких каменных зданий и имеет много улиц, пересекающихся под прямым углом; там будто бы есть даже несколько крупных зданий и огромный храм, в котором находится большой диск, высеченный из горного хрусталя.

На реке, которая протекает через лес, расположенный у самого города, есть большой водопад, и грохот его разносится на много лиг вокруг; ниже водопада река расширяется и образует огромное озеро, воды которого стекают неизвестно куда. Среди спокойных вод ниже водопада видна фигура человека, высеченная из белого камня (может быть, кварца или горного хрусталя), которая ходит взад-вперед на месте под напором течения.

Это похоже на город 1753 года (т. е. на город, о котором шла речь в старинной португальской рукописи, найденной Фосеттом. - В. М.), но место, указываемое индейцами, совершенно не совпадает с моими расчетами..."

17 мая 1925 года Джек Фосетт написал: "Сегодня мы сфотографировали несколько индейцев племени мехинаку, разумеется, снимки будут отосланы Североамериканскому газетному объединению. На одном из них четверо индейцев стоят с луками и стрелами у небольшого ручья, протекающего недалеко от джунглей. Я стою вместе с ними, чтобы показать разницу в росте. Они едва доходят до моего плеча. На другой фотографии индейцы нацеливают стрелы на рыбу в реке. Луки здесь больше, чем те, что были у нас дома в Ситоне, и имеют в длину свыше семи футов, стрелы - шесть футов; но этот народ не отличается особой силой - я легко натягиваю тетиву вровень со своим ухом".

20 мая 1925 года Перси Фосетт рассказывал в письме о тех первых трудностях, что подстерегали экспедицию: "Мы добрались сюда (до поста Бакаири. - В. М.) после нескольких необычных перипетий, которые дали Джеку и Рэли отличное представление о радостях путешествия... Мы трижды сбивались с пути, имели бесконечные хлопоты с мулами, которые падали в жидкую грязь на дне потоков, и были отданы на съедение клещам. Как-то раз я далеко оторвался от своих и потерял их. Когда я повернул назад, чтобы их найти, меня захватила ночь, и я был вынужден лечь спать под открытым небом, использовав седло вместо подушки; меня тотчас же обсыпали мельчайшие клещи...

Джеку путешествие идет впрок. Беспокоюсь за Рэли - выдержит ли он наиболее трудную часть путешествия. Пока мы шли по тропе, одна нога у него от укусов клещей вся опухла и изъязвилась..."

Наконец, 29 мая 1925 года Перси Фосетт отправляет вместе с одним из индейцев, возвращающимся в цивилизованные места, еще одно письмо: "Писать очень трудно из-за мириадов мух, которые не дают покоя с утра до вечера, а иногда и всю ночь. Особенно одолевают самые крошечные из них, меньше булавочной головки, почти невидимые, но кусающиеся, как комары. Их тучи почти не редеют. Мучения усугубляют миллионы пчел и тьма других насекомых. Жалящие чудовища облепляют руки и сводят с ума. Даже накомарники не помогают. Что касается противомоскитных сеток, эта чума свободно пролетает сквозь них!

Через несколько дней мы рассчитываем выйти из этого района, а пока расположились лагерем на день-другой, чтобы подготовить возвращение индейцам, которым больше невмоготу и не терпится выступить в обратный путь. Я на них за это не в обиде. Мы идем дальше с восемью животными - три мула под седлами, четыре вьючных и один вожак, заставляющий остальных держаться вместе. Джек в полном порядке, с каждым днем он крепнет, хотя и страдает от насекомых. Сам я весь искусан клещами и этими проклятыми пиум, как называются самые мелкие из мушек. Рэли внушает мне тревогу. Одна нога у него все еще забинтована, но он и слышать не хочет о том, чтобы вернуться назад. Пока у нас достаточно пищи и нет необходимости идти пешком, но как долго это будет продолжаться - не знаю. Может случиться так, что животным нечего будет есть. Едва ли я выдержу путешествие лучше, чем Джек и Рэли, но я должен выдержать. Годы берут свое, несмотря на все воодушевление.

Сейчас мы находимся в Лагере мертвой лошади, в пункте с координатами 11°43' южной широты и 54°35' западной долготы, где в 1920 году у меня пала лошадь. Теперь от нее остались лишь белые кости. Здесь можно искупаться, только насекомые заставляют проделывать это с величайшей поспешностью. Несмотря ни на что, сейчас прекрасное время года. По ночам очень холодно, по утрам свежо; насекомые и жара начинают наседать с полудня, и с этого момента до шести часов вечера мы терпим настоящее бедствие.

...Нечего опасаться неудачи..."

И это письмо, еще полное оптимизма, несмотря на все описываемые невзгоды, оказалось последней вестью о восьмом путешествии мечтателя Перси Фосетта. Вместе со своими молодыми спутниками полковник Фосетт бесследно затерялся в непроходимых бразильских джунглях.

Вот и все, что можно было бы рассказать о последнем путешествии искателя древнейшей цивилизации Земли. Потому что ни одна из многочисленных экспедиций, правительственных или же снаряженных на свой страх и риск, не смогла добавить к этой истории ни одного достоверного факта. И по сей день в глухих бразильских лесах не найдено хоть какого-нибудь следа путешественника и мечтателя Перси Фосетта.

Время от времени, правда, появлялись сенсационные слухи о том, что кому-то случалось видеть самого Фосетта или его спутников в какой-либо глухой индейской деревушке, всплывали на свет и записанные кем-нибудь рассказы самого Фосетта о том, что помешало ему продолжить путешествие чаще всего пленение индейскими племенами. Увы, проверка таких слухов каждый раз устанавливала, что они не имеют под собой никакой достоверной почвы. Человек, безраздельно поверивший легендам, и сам оказался окруженным легендами, в которых крупицы реальных сведений причудливо мешаются с вымыслом.

Найдут ли когда-нибудь его след? Сам он накануне своего последнего путешествия говорил: "Если нам не удастся вернуться, я не хочу, чтобы из-за нас рисковали спасательные партии. Это слишком опасно. Если при всей своей опытности мы ничего не добьемся, едва ли другим посчастливится больше нас. Вот одна из причин, почему я не указываю точно, куда мы идем.

Пробьемся ли мы, возвратимся ли назад или ляжем там костьми, несомненно одно: ключ к древней тайне Южной Америки и, возможно, доисторического мира будет найден тогда, когда эти старые города будут разысканы и открыты для научного исследования. Что эти города существуют я знаю..."

Он - последний из замечательных путешественников, след которых оборвался. Он - последний из исследователей, пропавших без вести, из тех, чья судьба волновала и будет волновать все новые и новые поколения людей. Давайте верить: несмотря на все прежние неудачи поисков Фосетта, придет все-таки день, когда где-нибудь, возможно в одном из индейских племен, будет найден дневник путешественника, другие материалы его последней экспедиции, тогда во всех подробностях можно будет восстановить историю его оборвавшегося путешествия. Пока же бесспорным остается только одно: древнейшую цивилизацию мира он не нашел, - современные исследования доказали, что ее и не могло быть в Бразилии, - но зато навсегда оставил свое имя в истории изучения внутренних областей Южной Америки и в истории географии.