|
||||
|
|
Глава 13РЕЙД НА ДУБНО Помню, мы заняли Черешнивку, потом Похорельце. На дорожной насыпи — столб с прибитой жестянкой, на ней написано по-немецки: «Dubno 6 км». Немцы обстреливали из-за насыпи шоссе и мост через ручей. Но огонь был не прицельным, так, на всякий случай, чтобы мы знали, что по шоссе идти не стоит. Но наши танкисты решили по-другому. На большой скорости, отважно открыв огонь вдоль шоссе, выскочили два легких танка. Глухой удар пушки откуда-то сбоку, и передний танк, вильнув, сошел с шоссе и упал боком в кювет, задымив черными густыми клубами. Второй танк, проскочив вперед, остановился и… тут же его башня, словно игрушечная, слетела в болото. Корпус без башни замер на секунду, и — столб огня. Ветерок погнал по болоту в нашу сторону густой, маслянистый дым… В километре от нас ряд домиков, за желтеющими зарослями камыша на болоте — красные кирпичные стены и занесенная снегом крыша какого-то замка. Дубно. А перед ним по обе стороны шоссе село Панталия. Название красивое. И вот в сторону той Панталии, развернувшись цепью, двинулись наши эскадроны. По болоту, по снеговой каше пополам с водой. Как только с окраиной Панталии сблизилась казачья цепь, перед ней, сзади и в ней стали густо рваться мины. Тут же застучали пулеметы. Цепь залегла. Казаки лежали не поднимая головы, и невольно я ощутил, как под живот, под грудь подбирается ледяная каша. До сердца. Непрерывный обстрел не дал казакам подняться до вечера, пока не стемнело. Все болото было изрыто воронками так, словно его черт пахал. А в воронках и среди них — тела убитых и раненых… Из моего дневника: «8 февраля. Перед Дубно осталось небольшое село Пан-талия. Взяло много жизней. 9 февраля. Бой за Панталию и подступы к Дубно. 10 февраля. Продолжаем бой за подступы к Дубно». Взять Панталию не удалось. Командир дивизии приказал прекратить наступление, отвести полк, привести его в порядок. Затемно, кто остался жив, стали осторожно отходить по два, по три человека, ползком, замирая, как только над головой повисали осветительные ракеты, шипевшие и ронявшие горящие капли на перепаханное болото. На подступах к Панталии, у позиций противника оставались лишь воронки от мин да незахороненные тела убитых казаков, которым суждено было погибнуть здесь, на залитом ледяной водой и изрытом воронками болоте около незнакомого села с таким красивым названием. На следующее утро связной из штаба полка сообщил, что меня вызывает в штаб дивизии Братенков. Отрываться от полка в такой обстановке, когда не поймешь, где немцы, где наши, — удовольствие невеликое, скажем прямо. Но приказ есть приказ. Поехали мы с Николаем назад в Черешнивку. Там оставался штаб дивизии. — Ну, живы-здоровы? Слава Богу] — встретил меня Братенков. — А то уж какой день ни слуху ни духу, думаю, где это вы, живы ли… — Так обстановку-то вы знаете, товарищ майор, как тут о себе дать знать? — Да, конечно, знаю. Нелегко нашим полкам. Потери большие. Но и немцам дали жару… А вас я вот зачем вызвал… Впрочем, давай так, лейтенант, если не возражаешь. У нас пока тихо. Тыл. Давай-ка иди, тут у хозяев банька во дворе есть. Мы сегодня все помылись. Рай. Потом пообедаем, и отдохнете немного. А то полку задачка предстоит… Но об этом потом. Договорились? Ну неужели я мог возразить? Неправду говорят, что на войне, в боях, в этом аду кромешном, не бывает рая. А разве не рай после стольких суток непрерывных боев, без отдыха, без сна, — а какой сон чуть ли не на ходу или в какой-нибудь наполовину разбитой хатенке, на охапке соломы, в лучшем случае вполглаза — в тылу ведь не в своем, а у противника, и, конечно, не раздеваясь. Разве не рай после всего этого снять далеко не первой свежести белье, поддать ковшичком на раскаленные камни в баньке, пусть по-черному топленной, и ощутить жгущее, обволакивающее объятие пара? И такая сладость разливалась по всему телу… Разве не рай? Через час мы с Николаем, чистые до неприличия, побритые, предстали перед Братенковым. — Так вот, Горбунов, — обратился Братенков к Николаю, — устраивайся тут с нашими казачками и коней пристрой. Ни сегодня, ни завтра вы никуда не поедете. Полк будет решать одну задачу, и, пока ее не решит, вы со своим начальником здесь побудете. Ясно? — Ясно, товарищ майор. Разрешите идти? Николай вышел, а я, естественно, с недоумением посмотрел на Братенкова. Что за задачка? — Дело вот в чем, — Антон Максимович повернулся ко мне, — Дубно мы в лоб не взяли. Не вышло. — Жаль людей, столько погибло. Чтоб эта Панталия провалилась… — Панталия, другая ли какая деревня, не их вина. Силы здесь у немцев есть, да и понимают они, — что терять Дубно им никак нельзя. Их армии в котле: Кор-сунь! Вот в чем дело. Что придется отступать, их командование понимает, раз мы пошли на запад — не остановимся, пока до Берлина не дойдем. Но здесь они будут цепляться. Комдиву звонил по телефону комкор Соколов, страсть как ругался, что Дубно с ходу не взяли. На него ведь и армия и фронт жмут. Комдив сегодня вызвал и Симбуховского, и командира 33-го полка Мизерского, я был при этом разговоре. Посмотрел комдив на Симбуховского, помолчал, вздохнул тяжело и говорит: — Ну, Вася, что делать будем? Когда Дубно возьмем? — Вот так прямо и сказал: «Вася»? — Да. Они ведь давно знакомы. Вместе на Дальнем Востоке служили. Наш комдив Павлов знаешь как Симбуховского любит? Подошел он к столу, склонился над картой и говорит: «Вот оно Дубно, рядом, рукой подать, а взять не можем. Нужно не в лоб наступать. Зря я вас на Панталию погнал. Надо в обход идти. 29-й пойдет первым. Полк геройский — ему и идти первым, но не прямо на Дубно, а в обход, на Млынов, на Хору-пань, а оттуда к северо-западной окраине Дубно. И в город! Но учтите, разведка доложила, что по восточной окраине Хорупани немцы успели укрепиться. Надо ворваться в траншеи, уничтожить все, что там есть, пробить ворота и прорваться на Дубно. Надо немцев врасплох взять. За 29-м пойдет танковая бригада и 33-й полк, ваш полк, Мизерский. Вот такая задача». Этот разговор я слышал. Думаю, пока полк в этот рейд пойдет, тебе надо здесь побыть. Не лезть туда, в пекло. Да и не весь полк пойдет — комдив предупредил, чтобы тылы с собой не тащили. Так что половина полка здесь останется. — Товарищ майор, Антон Максимыч, — взмолился я, — ну как же я могу здесь оставаться, когда полк на такую операцию пойдет? Разрешите с полком. — Я бы этого никогда не разрешил, но… но раз вы сами так хотите, идите. Я. бы не советовал. Но дело ваше, лейтенант. — У Антона Максимовича даже тон изменился. Официальным стал, етрогим. Надо сказать, что мое участие в рейдах полка по тылам противника не входило в мои служебные обязанности. Меня за это даже ругало мое начальство. Но и награждали, как мало кого из оперуполномоченных. Свою работу я вполне освоил. Были у меня в полку люди, которым я верил и которые мне помогали, докладывали, если что-то замечали подозрительное, неладное. Было в полку человек десять моей агентуры. Я сам предлагал сотрудничество. Вербовок на основе какого-либо «компромата» у меня не было. Помогали добровольно и бескорыстно. Какого-либо денежного фонда для агентурной работы я не имел. В нашем гвардейском полку боевой дух был на высоте. Случаев дезертирства, перехода на сторону врага за время моей службы с 1943 года не было. Один раз только пришлось вести «воспитательную беседу» с одним казаком, допустившим «членовредительство», в это понятие входило и заражение «нехорошими» болезнями. Вообще же «аморальным» поведением (в частности, пьянками) занимался замполит полка, это была его работа. Вела следствие и оформляла дела в трибунал прокуратура. Помню в дивизии единственный случай расстрела дезертира по приговору военного трибунала. Пленными же занимался разведотдел. — Разрешите ехать? — Поезжайте. Я вышел из комнаты, в соседней хате нашел Николая. — Кончай ночевать, Коля, едем в полк, седлай. — Может, здесь переночуем, товарищ начальник, а завтра бы утречком… — Некогда ночевать. Поехали. Николай, что-то ворча себе под нос, вышел из хаты седлать коней. А я уже решил, что пойду с полком, но Николая в Дубно не возьму. Пусть с лошадьми остается с тылами. А я найду как передвигаться. В полк мы приехали уже затемно. В большой хате, где размещался штаб, Симбуховский заканчивал рассказ офицерам о встрече с комдивом, о поставленной задаче, о том, как высоко тот ценит наш полк. Вскоре эскадроны, построившись, вытянулись по улице. Сразу стало видно, как велики были потери. Взводы стали такими короткими, словно это не взводы* а отделения. Ну какой же это взвод, если в нем людей полтора десятка? А в хозвзводе лошадей прибавилось. Хозяев-то нет. Убиты или ранены. Все последние бои в пешем строю воевали, как пехота. — Сади-и-ись! Застоявшиеся кони, прося повод, перебирали ногами, переступали с правой на левую. Колонна двинулась, застучали колеса повозок по булыжнику. В стороне Дубно и Панталии время от времени взлетали осветительные ракеты, раздавались короткие пулеметные и автоматные очереди, это так, на всякий случай немецкое охранение себя подбадривало. Обычная их тактика. Пошли по дороге Дубно — Луцк, но скоро с нее свернули, прошли близ большого села Иванне, здесь должны были остаться тылы полка. Попрощался с Николаем, отдал ему повод своего коня и, пробежав немного, догнал повозку артиллеристов, присел с края. — Что, товарищ лейтенант, пешком? — спросил ездовой. — А не секрет, за нами-то кто пойдет? Войдем в прорыв, а немцы закроют дырку, и останемся одни, а? — Не должно быть так, не должно. Комдив приказал 33-му вслед за нами идти. — 33-му? А он сможет? Чего-то частенько у них не получается, такая молва ходит. — Ну, это неправда. Полк, как полк. Такой же, как наш. Что там, люди, что ли, другие? — Люди, может быть, и не другие, люди везде люди, я так думаю, но вот Симбуховский-то один. У нас он, поэтому всегда нас вперед… Вскоре вошли в Млынув. Немцев там не было. 33-й был уже в городе, во дворах у хат лошади, повозки. Симбуховский решил привала в городе не делать, не терять времени. В конце концов, движение двух полков да еще полутора десятков танков не могло остаться незамеченным. Нужно было спешить. Выйдя из города, полк втянулся в лес. Там нас ждали танкисты. Шесть «тридцатьчетверок», остальные — легкие самоходки СУ-76 да подарок дорогих союзничков — «Валентайны», не танки, мука! Танки, урча, повылезали из леса на дорогу и, обгоняя нас, пошли вперед. По их колеям двинулись и мы. Из моего фронтового дневника: «11 февраля: Рейд на Дубно через Млынув. Идем 17 часов. По дороге сильный артогонь. Есть убитые. Несмотря на то что справа и слева немцы, идем вперед. Рвемся нагло и нахально! Вышли в район кирп. завода». Не помню сейчас, где был этот «кирп. завод», но помню хорошо другое. Наверное, не случайно тогда, в 1944 году, я записал: «Рвемся нагло и нахально»… Действительно, наш прорыв у Хорупани, где мы, как и предсказывала разведка, натолкнулись на жесткую оборону противника, другими эпитетами не наградишь. Под сильным артогнем, вслед за танками, проскочив окопы и траншеи, теряя людей, казаки летели вперед, в ночь, в тыл к немцам. И никакие мины, снаряды, пулеметные или автоматные очереди не в силах были их остановить. Грохот танков, самоходок, несущиеся артиллерий-. ские упряжки, верховые конники, стоны раненых, взрывы снарядов — вот это память сохранила крепко. Всем танкам прорваться не удалось. Сколько их шло теперь с нами, — в темноте не определил, но то, что в ночи жарко горели несколько дымящих черными клубами костров, — запомнилось. Полк пошел рысью, нервы постепенно успокаивались и у нас и у лошадей. Но когда уже не ждали, совсем рядом, с противным визгом стали рваться снаряды. Падали казаки, падали кони. Раненых тут же подбирали на повозки. Симбуховский нервничал. — 33-й может не успеть, черт его подери! Вечно чухаются… Может быть, нам развернуться да ударить по немцам с тыла? Обратным броском? — А если Мизерский не подошел к прорыву? Только людей положим… — Начальник штаба с сомнением покачал головой. — Да, Мизерский мог и не подойти. А немцы наверняка ворота захлопнули. Да собственно, и проход-то был невелик. Нет, вперед, и только вперед. — Симбуховский махнул рукой. — Вперед! Двинулись дальше. А разрывы снарядов продолжались. Что за черт? Не могла же быть пристреляна вся дорога? Как могли узнать немцы, по какой дороге идет полк? Уж не корректирует ли кто-то этот обстрел? Мы все дальше и дальше уходили от Хорупани. В небольшом хуторке остановились. Было еще темно. Взмыленные, уставшие кони, тяжело дыша, поглядывали на людей, дескать, совесть-то есть у вас? Небольшая хата. Зашли внутрь. Пусто. Посреди хаты стол. Симбуховский подошел, расстегнул планшетку, достал карту. — Давайте уточним, где мы находимся и сколько еще до Дубно. Его ординарец, молодой парнишка из недавнего пополнения, отстегнул с пуговицы куртки трофейный фонарик, посветил на карту. Подошли офицеры штаба, встали вокруг. — Так вот, товарищи, мы сейчас на полпути от Хорупани к Дубно. 33-й полк, я думаю, не прорвался. Здесь мы и несколько танков. Противник знает, что мы у него в тылу, хочет нас обнаружить и уничтожить. Я так думаю, нам нужно оторваться так, чтобы он нас потерял. Это сейчас главная задача… — Василий Федорович, а если нам изменить направление и идти к Дубно не по этой дороге? — Это я и хочу предложить. Пусть будет небольшой крюк, но зато подойдем к городу совсем не там, где нас ждут. Я предлагаю подход со стороны Броды… Сильный взрыв прервал Симбуховского. На голову посыпался мусор, щепки, пыль с потолка. Снаряд разорвался где-то рядом. — Это все с Хорупани бьет, сволочь… Еще один взрыв. Погас фонарик, послышался протяжный стон. — У кого есть свет? — вскрикнул Нетребский. Кто-то из офицеров включил свой фонарик. В хату вбежал Аронов. Симбуховский, отряхиваясь от пыли, наклонился к столу. Только сейчас заметили, что нет его ординарца. Он лежал на полу. — Ефим, посмотри, что с парнишкой. Аронов нагнулся над лежащим пареньком, повернул его… — Он мертв. Осколок вошел в спину, против сердца. — Этот осколочек мне предназначался… Я же рядом стоял, он и прикрыл меня… Эх, Сашка, Сашка, беспризорная твоя душа… В этот момент в хату вошли двое разведчиков в маскхалатах. — Товарищ майор, разрешите доложить… — Докладывайте, что у вас стряслось? — сердито буркнул Симбуховский. — Товарищ майор, мы немца поймали, корректировщика. Он с рацией за полком шел… — Как это — за полком? А что же наши смотрели? — А мы отстали от колонны, замаскировались и наблюдали. Смотрим, крадется, пригнулся, и радио у него. Ну вот… — Ах, гад, значит, это он корректировал огонь! Расстрелять его к чертовой матери. Не с собой же в Дубно тащить. Аронов! Всех раненых взять с собой, никого не оставлять! И Сашку моего возьмите, потом в городе схороним. Все, товарищи офицеры. Вперед, по коням. Нетребский! — Я здесь, Василий Федорович. — Подскочи вперед, передай танкистам, чтоб от нас не отрывались, по другой дороге пойдем. Полк двинулся дальше. Заурчали и пошли вместе с нами танки. Уйти бы скорее от этого пристрелянного места. Без корректировки немцы вряд ли будут снаряды бросать. Но нет, противник не успокоился. Снаряды продолжали рваться, но уже не так точно, как раньше. Мы пропустили танки вперед, а сами пошли следом. Ко мне подошел Аронов. Шли рядом, разговаривать не хотелось. Последний танк обогнал нас, обдав солярным выхлопом, поравнялся с группой офицеров, шедших со штабом. В этот момент в нескольких метрах от дороги опять разорвался снаряд. Мы только успели пригнуться, но заметили, что от группы, шедшей впереди, кого-то отбросило в сторону, прямо к проходящему танку. Голова колонны остановилась. Мы с Ефимом побежали вперед. Он на бегу перетаскивал свою санитарную сумку со спины на живот. Танк, пройдя несколько метров, остановился. На снегу рядом со следом гусеницы: лежал человек. — Кто это? Жив? Мы нагнулись, Ефим посветил фонариком. Человек тихо стонал. — Это фотокорреспондент. Из корпуса к нам приехал, с полком познакомиться хотел. Ростоцкий его фамилия, — огорченно махнув рукой, произнес Наумов, наш замполит. Мы с Ефимом осторожно оттащили паренька в сторону, внесли стонавшего в стоящую неподалеку крайнюю хату хутора. * * *Из воспоминаний известного кинорежиссера, народного артиста СССР, лауреата Ленинской и Государственной премий СССР Станислава Иосифовича Ростоцкого: * * * Да, в ту ночь прорыва к Дубно с нами был Станислав Ростоцкий, это его взрыв проклятого снаряда отбросил под танк. Будущего кинорежиссера спас глубокий снег. Если бы не это, танк подмял бы его. В 1944 году снег помог ему остаться в живых, но не один снег сохранил для нас, для Родины, для искусства этого человека. Ему оказал первую необходимую помощь Ефим Аронов, наш фельдшер, наш боевой солдатский доктор, как его все звали в полку. Ростоцкого, рискуя сто раз погибнуть, вытащили через непроходимые болота казаки-разведчики, его долго выхаживали врачи в госпиталях… Все эти люди позволили Станиславу Ростоцкому быть тем, кем он был! В стороне Дубно было тихо. Ни ракет, ни стрельбы. Полк на рысях шел за танками, приближаясь к городским окраинам. Поднялись на большой пологий холм, с него стал виден город. Силуэты зданий, остроконечные башни костела, купола церквей. Левее широкая низина — то ли болото, то ли пойма реки Иква, а дальше, на той стороне село Иванне. Там остались тылы полка. Тихо. Тревожно. Почему молчит противник? Остановились на склоне холма. Симбуховский, поднявшись в стременах, оглянулся назад. За штабом в колонне шел третий эскадрон. — Поэскадронно, влево, вправо разомкнись. Вперед галопом ма-а-арш! Цепь казаков, разматываясь на ходу, разворачиваясь, понеслась к городу. Впереди конников и среди них пошли к окраине танки, урча и разбрасывая в стороны и вверх комья снега. Но вскоре стало видно, что широкого охвата цепью не получается. И танки и всадники жались ближе к дороге. На целине вязли кони, танки обходили низины стороной. Цепь казаков вслед за танками вытягивалась в ленточку по дороге и вскоре скрылась за первыми строениями. Ухнули несколько пушечных выстрелов. Из-за домов показались клубы черного дыма. Наш танк или нет? С окраины вытянулись и понеслись в сторону от города коноводы, держа на поводьях по пять-шесть лошадей. Эскадроны спешились, завязали бой. — Ну что, товарищи, пошли вперед? Коней оставим вон в том овражке. — Симбуховский показал в сторону небольшого хуторка слева от дороги. Стрельба в городе разрасталась. Эх, если бы побольше силенок! Если бы вслед за нами прорвался 33-й полк! А то ведь один наш, да еще потрепанный. И половины-то нет, а устали люди так, что смотреть страшно! Но шли вперед, занимали один дом за другим, продвигаясь к центру города, к костелу. Нигде не попав под огонь, подошли к окраине и мы. Неширокая улочка, справа домики, слева на небольшом пригорке невысокое кирпичное здание, не похожее на жилое. Симбуховский кивнул ординарцу: — Ну-ка, проверь, что за дом. Тот, перебежав улицу, ударил ногой по двери, вбежал внутрь. Тихо. Через несколько минут вернулся. — Товарищ майор, дом крепкий, кирпичный, стены толщенные, это, видать, у них была бойня. Крюки в сте-. нах — туши вешать, и больше ничего нет. Пусто. — Ну вот и хорошо, что бойня… — Товарищ майор, танки! Это немцы, — тронув командира за плечо, с тревогой произнес Нетребский. — Где? — А вон два, по дороге из лощины. — А ну, капитан, срочно сюда из эскадрона расчет бронебойщиков! Помощник Нетребского капитан Горстко побежал к соседним домам, где мы, проходя, заметили бронебойщиков. Через пару минут два казака с бронебойкой, перебегая от дома к дому, подошли к нам. — Товарищ майор, лейтенант Апресов и сержант Короткое по вашему приказанию… — Хорошо, хорошо. А ну, идите-ка сюда, смотрите, что видите на дороге? Было хорошо видно, что по направлению к нам ползли два танка. т — Это немцы, товарищ майор. — Я вижу, что немцы. Так скажите-ка мне, чем можно их отсюда достать? Твоя бронебойка, сержант, возьмет? Или подождать, пока ближе подойдут? Танки ползли вверх по улице, не стреляли, они крались, видимо думая подобраться к нашим танкам с тыла. — А ты что стоишь, сержант? Ставь свою пушку. Не жди, пока они сами в нас не плюнут. Это они могут. Короткое установил бронебойку, рядом положил противотанковую гранату. — А ты, сержант, оказывается, жадный, думаешь, и это пригодится? Ну ладно, смотри не пропусти танки дальше в город. Понял? Справишься? — Справлюсь, товарищ командир полка. СимбуховскиЙ, майор Нетребский, замполит майор Наумов, помначштаба капитан Горстко, начальник артиллерии капитан Френкель, еще несколько солдат и офицеров, перебежав улицу, вошли в здание. Действительно, это была бойня. Из стен торчали большие железные крюки, очевидно для разделки туш, бетонные стоки-желоба… Скажем прямо, не очень приятное место. Но зато хороши были стены — толстые, крепкие, и окошки маленькие. Кроме двери, в которую мы вошли, к счастью, как потом оказалось, была и еще одна дверь с другой стороны бойни. — Вот 'здесь и останемся. Надо налаживать связь с эскадронами и танкистами. Нетребский! Займитесь этим делом. Я понимаю, что сейчас не до телефонов, но связных надо иметь. А то их танки чуть сюда не подошли. В этот момент послышался резкий выстрел из бронебойки. Это выстрелил Короткое. Я выглянул в дверь. До немецкого «Фердинанда» было около сотни метров, еще один выстрел и тут же вспышка на его броне. Самоходка остановилась, по броне поползли языки пламени. Из-за нее выбежали двое солдат, но, попав под автоматную очередь кого-то из наших казаков, не поднялись. Второй «Фердинанд», свернув в сторону, спрятался за небольшим домиком и выстрелил по бойне. Снаряд пробил крышу навылет. Самоходка подползла почти вплотную, ее ствол с огромным набалдашником шевелился, ища какое-нибудь отверстие в стене. — А этот сержант молодец! Как его фамилия-то? Короткое? — Короткое, товарищ майор, я его знаю, хороший парень, — ответил я. — Горстко! Не забудь, — запиши. Надо наградить этого бронебойщика. В городе уже вовсю шел бой. Автоматные очереди, уханье гранат. Стрельба то приближалась, то удалялась и затихала, но вскоре разгоралась вновь. Часам к семи утра Аронов пробрался к нам в бойню, подошел к Сим-буховскому, доложил, что санчасть развернута и что все чаще и чаше стали приносить раненых. Часа через полтора их было уже около полусотни. А куда их эвакуировать? Командир выслушал, задумался. — Что ж я могу сказать? Обстановка пока неясная. Надо всех раненых собирать и всем оказывать помощь, ту, которую сможете. И думайте… Может, что и придумаете. Пошлите пару разведчиков к болоту, к Икве. Может быть, и найдется какая-нибудь лазейка. Надо искать, искать! Трескотня немецких автоматов приближалась. Перед бойней, на небольшом пригорке, кладбище. Каменные невысокие плиты над могилами, никаких памятников — место удобное для обороны. Казаки из третьего эскад-рона. там и залегли. Один из наших танков и самоходка, пятясь, чтобы не подставлять немецким пушкам борт или корму, подошли к бойне. Танк встал у двери на улицу, самоходка у задней стены. Пулеметная и автоматная трескотня не прекращалась. Хорошо были слышны голоса немецких солдат, громкие команды их офицеров. Наших танков, кроме тех, что подошли к бойне, не видно и не слышно. СимбуховскиЙ послал связного передать сержанту Короткову приказ установить бронебойку у нас. Через минуту тот явился, таща свое длинное, тяжелое противотанковое ружье. Поднялся на чердак. Буквально тут же послышался выстрел, за ним еще, еще. Вслед за выстрелами бронебойки под-крышей грохнул взрыв. Туда влетел снаряд, наверное с «Фердинанда». — Горстко! Поднимись наверх, посмотри, живы ли они там? — приказал Симбуховский. Капитан осторожно, неторопливо, с видимой неохотой стал подниматься по лестнице, высунул голову в люк на потолке! С чердака на корпус самоходки полетела граната, попав прямо на ее моторную часть. В воздух взлетели какие-то куски, а там, где она стояла, задымились остатки корпуса и как-то неуклюже повис ствол с набалдашником. Горстко скатился вниз. — Живы они, живы… — Это мы и так слышим, спасибо, товарищ капитан! — усмехнулся Симбуховский. — Ну что, товарищи, я думаю, немцы поняли, что нас тут не дивизия. А их, я считаю, побольше батальона. Да танки и самоходки. Они видят, что нам подкрепления получить неоткуда, поэтому и наглеют. Ишь орут! Аронов, сколько у тебя раненых? — Товарищ майор, уже около семидесяти человек. Десять тяжелых. Я посылал переправу проверить, доложили, что пока пробраться можно. Я раненых туда отправил. Пробрались или нет, не знаю. А раненые продолжают поступать… — А ты как думал? Раз бой идет, значит, и потери будут. Да еще такой бой. А что будем делать, если немцы проход по болоту закроют? Как тогда раненых выносить? Громкий взрыв, от которого из окон вылетели стекла и сразу потянуло гарью, прервал слова командира полка. Кто-то осторожно выглянул из-за простенка. — Подбили наш танк. Горит. Но экипажа не видно. Или погибли, или успели выскочить… По стенам бойни защелкали разрывные пули, ударили один за другим два снаряда. Но стена держала, только снова посыпались штукатурка и пыль. — Если, если… Если бы да кабы… Я думаю так: нам надо из этой бойни выбираться, пока нас тут как в мышеловке не захлопнули. Надо налево и вниз в ложбину. Там по карте кладбище. Еще одно. Надо организовать оборону так, чтобы до завтра продержаться, может быть, комдив что-нибудь предпримет… У двери на улицу продолжал гореть наш танк, из второй двери у задней стены был виден пригорок, заросший деревьями. Рядом с дверью стояла наша самоходка СУ-76, пожалуй, одна из последних, оставшихся от нашего танкового «войска». К горящему у двери танку подошла немецкая самоходка и встала рядом, не проявляя никакой активности. Очевидно, шемцы поняли, что в бойне штаб, и решили захватить нас живыми. Мы с Ефимом осторожно выглянули в проем двери. Немецкая самоходка стояла к двери задом. Вдруг из дома через дорогу, напротив бойни, выбежала женщина с ребенком на руках. Рядом с ней мужчина. Они, очевидно, решили, что в каменной бойне безопаснее, чем в их домишке. Но в это время опять разрыв то ли снаряда, то ли мины. Перебегавшие улицу заскочили в дверь бойни. Но ребенок… Они еще не поняли, что произошло. Женщина отдала ребенка Аронову. — Перевяжите ребенку головку… Ребенок был мертв. Осколки попали ему в голову. Из письма учительницы Сатиевской средней школы Дубновского района Шумельчук Валентины Алексеевны (16 октября 1985 г.):
Рядом с дверью во двор, где стояла наша самоходка, стало что-то взрываться. Выглянули — самоходка горела. С кладбища, уже занятого немецкими автоматчиками, трассирующие пули снопами бились о стены бойни. Выход был отрезан. «Неужели это конец?» — пронеслось в голове. Но нет, не может так быть, не может… Считаные минуты решали нашу судьбу. Задержались бы мы немного, и бойня оправдала бы свое название и назначение. Как удалось вырваться, во всех подробностях вспомнить трудно. Помню, что мы с трудом уговорили и заставили Симбуховского и Нетребского уйти из бойни первыми, пока немцы не пристреляли того места, по которому можно было перебежать. Выход на улицу был отрезан. Рядом немецкие автоматчики. У двери во двор горела наша самоходка, в ней рвались снаряды и патроны. Но этим отчасти прикрывалась тропинка в сторону ложбины и дальнего кладбища. Можно было рискнуть. Симбуховский и Нетребский выскочили первыми и побежали вниз, к дальнему кладбищу. За ними Наумов, Горстко и еще кто-то. В бойне осталось трое: начальник артиллерии капитан Борис Френкель, Ефим и я. Побежал Френкель, за ним мы с Ефимом. Автоматчики с ближнего кладбища заметили нас. Трассирующие пули пошли строчками в нашу сторону. Френкель бежал чуть впереди и левее нас. Вдруг он споткнулся, словно его кто-то толкнул в спину, упал. Пробегая рядом, я увидел, что разрывная пуля попала ему в затылок… Помощь оказывать было бесполезно. — Что с ним? — подбежав, крикнул Ефим. — Пуля в затылок… Борис убит. В этот момент мимо нас пробегал казак из комендантского взвода. Не успев отбежать и десяток шагов, он как-то резко изогнулся назад, тут же согнулся, громко вскрикнул, споткнулся о землю, чуть не упал на снег. Ефим, подбегая к нему, крикнул: — Беги! Только не падай! Беги вперед! Пуля попала казаку в спину и вышла через грудь… В низине — ворота кладбища. От бойни их-не было видно. Немцы, очевидно, нас потеряли из виду, автоматная стрельба прекратилась. Огляделись. Солидные, богатые склепы, некоторые как часовенки. Красивые памятники, век прошлый, позапрошлый… За стеной одного из склепов увидели Симбуховского, офицеров штаба. Подбежал казак из разведвзвода. — Товарищ майор, здесь рядом склеп есть* крепкий, и подземелье приличное, там всего два гроба, места хватит… — Для кого места хватит? — хмыкнув, спросил Наумов. — Да не-е, я не то хотел, — смутился парень. — Там безопаснее… — А ну, пошли посмотрим. — Симбуховский легонько подтолкнул' разведчика в спину. — Веди, показывай. Склеп действительно был солидным. Снаружи целая часовенка, каменная, крепкая. Со стороны, не простреливаемой немцами, вход, десяток ступеней вниз и… два гроба. Рядом. Тишина. Полумрак… — А ну, да простят нас покойнички за беспокойство, останемся здесь. Нетребский, связных сюда. А будет у меня нормальная связь с эскадронами? — А что, Василий Федорович, — Наумов посмотрел на командира, севшего на один из гробов и разглядывавшего карту, разложенную на крышке другого гроба, — перекусить бы не мешало чего-нибудь. Я уж и забыл, когда ели. Семен! — крикнул он своему ординарцу. — Давай-ка организуй! Ночь в склепе прошла более или менее спокойно. Немцы не наседали. Изредка над городом, над болотом они «вешали» осветительные ракеты, да где-то совсем недалеко урчали танки. Не наши. Стало светать. Проснулась пулеметная и автоматная трескотня. На кладбище и порой рядом со склепом стали рваться мины, но негусто. Видимо, противник решил приберечь боеприпасы. В склеп вбежал связной, стащил с головы ушанку, вытер ею мокрое, потное лицо. — Товарищ майрр, немцы отходят. Комэск приказал узнать, какие будут указания. — Указ один, дорогой, беги, переда»: вперед! И закрепиться на том кладбище, около бойни, понял? — Есть, товарищ майор! — Связной убежал. Остатки двух эскадронов пытались восстановить вчерашнее положение, дважды атаковали противника, стремясь выйти к бойне и кладбищу, но безуспешно. Почти в это же время над городом, над поймой реки, над болотом появились три транспортных самолета. Немецкие. Хорошо было видно, как от них отделились черные точки, полетели вниз, но тут же над ними развернулись парашюты. Десант? Не похоже. Скорее всего, немцы сбрасывали боеприпасы. Парашюты опускались в пойме Иквы, на окраину болота, в город. Но не в нашу сторону. А жаль. Пытались наши разведчики подобраться к одному грузу, но ничего не вышло, не пустили немцы. Часа в четыре дня на кладбище опять стали рваться мины и снаряды. Кресты, железо оград разлетались в стороны. Каменные плиты сползали с могил. Как только артналет кончился, густой цепью, прижимая к животам свои «шмайссеры», пошли автоматчики. Остаток эскадрона, занимавший оборону на краю кладбища, не выдержал, стал отходить. Патронов-то, не говоря о снарядах и минах, не было. За трое суток тяжелейших боев в полном окружении мы не получали никакой помощи. Один раз, правда, наши «катюши» со стороны Иван-не дали залп, но неудачно. Часть мин попала по своим. Наше положение становилось отчаянным. — Ну что, товарищи, будем отходить? Здесь сидеть — хорошего не высидишь… Будем пробираться болотом в сторону Иванне. Говорят, болото непроходимое. Ну что ж, посмотрим. Эх! Растуды их… Ну ничего, господа немцы, мы еще отыграемся! Так отыграемся, что вам тошно станет! — Симбуховский ударил кулаком по крышке гроба, крепко выругался и, надев кубанку, первым вышел из склепа. Перебежками, прикрываясь плитами памятников, мы вышли к окраине города. Остатки четвертого эскадрона Петра Кухарева еле сдерживали автоматчиков. У окраинных домов встретили Аронова. Симбуховский подошел к нему: — Ефим, как дела с ранеными? — Все в порядке, товарищ майор. Все, кто был у меня, отправлены через болото в Иванне… — Эх, Ефим… Отходим мы, черт бы подрал… — Симбуховский махнул рукой. — Так вышли раненые или нет? — Товарищ майор, среди раненых было несколько наших разведчиков и ефрейтор Шматов, вы его знаете… — И Шматов ранен? — Да, ранен. Но не тяжело. На ногах. Я его просил пройти по кочкам через болото, это еще до немецкой атаки. Они ушли, обещали дать красную ракету, если переберутся. Есть мостик, но разрушен. — Ну и что? — нетерпеливо спросил Симбуховский. — Часа через два была ракета. Я тогда раненым сказал: «Кто хочет остаться живым, идите через болото, помогайте друг другу. Лежачих придется тащить волоком на досках или еще на чем-нибудь». Маскируясь, насколько это было возможно, мы подошли к болоту. Заросли камыша. На льду среди камышей — несколько бричек, тачанка с молчащим пулеметом. Правее ледяного поля полынья… Тонущие лошади били передними ногами кромку льда. Несколько казаков, обходя край полыньи, пытались помочь провалившимся, но лед не держал, проваливался. А от города методически, с противным визгом летели мины и, крякая, ломали лед. Взрыв — и столб воды, льда, грязи. Из воспоминаний Е.И. Аронова:
Где-то недалеко от Аронова брели по болоту и мы, по грязи, по воде, проваливаясь и падая, по тому же полуразрушенному мостику на другую сторону Иквы, к деревне Иванне. Но не всем удалось выйти к тому мостику… Из воспоминаний сержанта М.И. Короткова:
Вот так запомнилось Мне и моим товарищам непроходимое болото, что было между Дубно и деревней Иванне. Грязный, мокрый, брел я по окраине Иванне, шатаясь от дикой усталости и всего пережитого за те страшных, тяжелейших три дня. И вдруг… «Олежка…» — не очень громко, но тут же слышу громче: «Да, Олежка-а!» Обернулся, не веря, что это кто-то меня окликнул. В полку меня никто так просто, по имени, не называл. Ко мне бежал танкист. Ближе… Ближе… Господи! Это же Игорь! Казанский. Игорь, Игорек! Одноклассник мой по школе, по нашей Ради-щевке! Обнялись. Слезы с грязью пополам… — Ты… оттуда… живой? — только и мог он проговорить. Где и как воевал Игорь эти годы, я не знал. Не переписывались. — О лежка… А мы решили, что все кавалеристы там погибли, кто в городе уцелел, так в болоте… Вот видишь, как получилось, не могли мы вам помочь, через реку на танках не перескочишь. Ну, ты-то как? — Вот видишь, живой, пока живой. Как хотелось рассказать о себе, узнать о его военной судьбе, но рядом, фыркнув выхлопом, остановился танк, открылся люк. — Это мой. Двигать дальше надо. Утром бой. Ищи через денек, запомни номер части. Может, еще разок увидимся… Игорь уехал. На следующий день он был тяжело ранен, потерял ногу. Встретились мы с ним через пятнадцать лет после Победы. Он стал прекрасным детским врачом, но его, к сожалению, уже нет в живых. Впрочем, из нашего класса мальчишек в живых осталось пятеро. Трое из них — Федор Шахмагонов, Андрей Ушаков и Саша Шиуков — не воевали, мы с Игорем Казанским выжили. Остальные погибли… Прошло много лет с тех памятных дней февраля 1944 года. Тот необыкновенный рейд, дерзкий до безумия, закончился неудачей, но сыграл немалую роль в отвлечении больших сил противника, дал возможность другим частям нашей армии провести всю операцию. В том бою, как и во многих после Дубно, проявлялся исключительный талант нашего командира — Василия Федоровича Симбуховского. Через десятилетия удалось нам, воевавшим тогда, приехать в Дубно. Мы прошли по всем памятным местам, поклонились братским могилам, постояли у здания бывшей бойни, прошли по кладбищу и заглянули в подземелье того склепа, где был наш командный пункт, прошли по улице города, названной в те годы улицей Симбуховского. В дни сорокалетия Великой Победы решением Дубновского Совета народных депутатов Ефиму Ильичу Аронову, Михаилу Ивановичу Короткову, Станиславу Иосифовичу Ростоцкому и мне было присвоено звание «почетный гражданин города Дубно». А тогда на следующий день остатки полка ушли из Иванне. Из моего фронтового дневничка: «15 февраля. Отдыхаем в районе Похорельце. 16 февраля отдыхаем на хуторе Черешнивка. 18 февраля отдыхаем. Готовимся к предстоящим делам. 19 февраля. Получен приказ. В ночь выступаем. Марш 30 километров. Днем бомбили фрицы по шоссе, но ничего особенного не сделали. Сосредоточились в колонии. Счаст-ливка. Название громкое, а вся колония сожжена. Отдыхаем 30 человек в одной уцелевшей комнате. 20 февраля. Днем получен приказ на наступление и обеспечение операции по взятию Дубно. Вечером отменили. Заняли оборону. 22 февраля. Ведем разведку. Обнаружен противник. Бомбят фрицы. 23 февраля. День 26 годовщины Красной Армии. Ночью отбили атаку танков и пехоты…» Невозможно, да и нецелесообразно пытаться сейчас восстановить в памяти и описать все бои, день за днем, ночь за ночью. Война шла по нашей стране, но шла уже на запад. Листаю странички небольшой коричневой книжечки, листок за листком, день за днем. Бои, марши, короткие передышки, опять марши, бомбежки, артобстрелы… Будни войны. Еще две недели мы дрались в округе Дубно, отрезая пути отхода из города частям противника. В лоб на Дубно шла пехота, и 17–18 марта город наконец-то был освобожден. Из письма учащихся 8-го класса Дубновской средней школы № 3 13 марта 1977 года:
|
|
||
| Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх | ||||
|
|
||||
