Глава 4

Главное и наиболее тяжкое обвинение, висящее на “черносотенцах” — прежде всего на Союзе русского народа, — это, конечно, обвинение в организации погромов, выразившихся не только в разрушении и грабеже имущества евреев, но и в многочисленных убийствах… Русское слово “погром”, известное уже по письменным памятникам XVI века и означающее “разорение”, “опустошение” (см., например, в словаре В. И. Даля), в XX веке было превращено в своего рода кошмарный символ Российской империи. “Pogrom” внедрили во все основные языки мира, как бы “доказывая” тем самым, что дело идет об именно и только русском явлении (за это, мол, “ручается” русское происхождение самого термина!). Проклятия в адрес России как “страны погромов”, даже “родины погромов”, звучат уже более ста лет.

Разобраться в существе дела невозможно без обращения к истории — в том числе и к истории уже далеких времен. А чтобы не возникло подозрений в тенденциозности освещения истории, я буду основываться, главным образом, на созданной вскоре после погромов наиболее значительными еврейскими учеными России, Европы и США изданной в 1908-1913 годах в Петербурге шестнадцатитомной “Еврейской энциклопедии” (в дальнейшем обозначается буквами “ЕЭ”; курсив в цитируемых текстах везде мой. — В.К.).

Оставим в стороне древнюю историю, поскольку она не имеет прямого отношения к русской истории, и начнем со средневековья. Как сообщается в ЕЭ, издавна, с первых веков нашей эры жившие в западноевропейских странах евреи лишь изредка вступали в конфликты с основным населением этих стран, и к тому же гонения на них не имели сколько-нибудь тяжелых последствий.

Однако начиная с XII века ситуация резко изменилась, и в конечном счете евреи Западной Европы пережили настоящую “катастрофу”, — вернее, целый ряд (цитирую ЕЭ) “катастроф, разразившихся над ними в эпоху крестовых походов. При первом походе цветущие общины на Рейне и Дунае подверглись полному разгрому, во втором походе (1147) особенно потерпели евреи Франции… в… третий поход (1188)… разыгрался страшный мартиролог английских евреев… С тех пор и началось время преследований и стеснений для мирно развивавшегося — до конца XII века — английского еврейства. Завершением этого тяжелого периода было изгнание евреев из Англии в 1290 году, прошло 365 лет, пока им вновь было разрешено поселиться в этой стране… Везде на христианском Западе мы видим одну и ту же мрачную картину. Евреи, изгнанные из Англии (1290); Франции (1394), из многих областей Германии, Италии и с Балканского полуострова в период 1350-1450 гг… бежали преимущественно в славянские владения… Здесь евреи нашли верное убежище… и достигли известного благосостояния”. И еще о судьбе евреев в Испании: “В 1391 г. в одной лишь Севилье чернь убила 30000 евреев… Тысячи людей были брошены в тюрьмы, подвергнуты пыткам и преданы костру”. А в 1492 году “несколько сот тысяч евреев (то есть все жившие тогда в Испании. — В.К.) должны были оставить страну” (ЕЭ, т. 7, с. 453 — 454).

Весьма характерно, что в 1987 году английский историк С. Хейлайзер опубликовал работу под названием “Первый Холокост: Инквизиция и новообращенные евреи Испании и Португалии”, в которой основательно утверждает, что события ХV-ХVI веков вполне сопоставимы с тотальным уничтожением евреев германским нацизмом (слово “холокост” — буквально “всесожжение” — обычно употребляется на Западе по отношению к трагедии еврейства во время Второй мировой войны). 71

Под “славянскими владениями”, где нашли “верное убежище” и достигли “известного благосостояния” пережившие катастрофу западноевропейские евреи, ЕЭ имеет в виду прежде всего Польшу; там в ХV-ХVI веках “евреи, — как сказано в ЕЭ, — являлись необходимым звеном между дворянством и крепостными крестьянами; торговля и промышленность (точнее, доходные ремесла. — В.К.) были сосредоточены в их руках”. Но в “середине XVII века наступил кризис также для евреев Польши” (там же).

Здесь необходимо вдуматься в ход дела, который освещен во многих различных статьях ЕЭ. Евреи повсюду, где они жили, “сосредоточивали” в своих руках торгово-финансовую деятельность, и до определенного исторического момента это было, так сказать, в порядке вещей. Но по мере экономического “прогресса” все более значительная часть основного населения любой из стран, где имелись евреи — часть, которая ранее всецело жила в рамках натурального хозяйства, — начинала все более интенсивно вовлекаться в торгово-финансовую сферу и тем самым в конце концов неизбежно вступала в конфликт с евреями. Так, если в ХV-ХVI веках польские евреи пребывали в не нарушаемом “благосостоянии”, то в XVII веке, “когда шляхта (то есть польское дворянство. — В.К.) окрепла (точнее — развилась. — В.К.) экономически, она стала вести антиеврейскую политику” (т. 12, с. 706), что привело к самым тяжелым последствиям для евреев Польши.

В западноевропейских странах это произошло значительно раньше; там уже “до 1500 года погибло около 380000(!) евреев; надо полагать, что всего их числилось в это время 1000000 на всем земном шаре” (т. 11, с. 527); следовательно, в Западной Европе было уничтожено тогда около 40 процентов евреев всего мира…

Можно ли, зная обо всем этом, считать Россию “родиной погромов”?! Здесь, впрочем, вполне вероятно такое возражение: чудовищные противоеврейские акции в странах Западной Европы происходили в далекие — еще “варварские” — времена, а в Российской империи погромы имели место уже в конце XIX — начале XX века. Но, во-первых, наибольший размах “катастрофа” западноевропейских евреев приобрела отнюдь не в действительно “варварские” столетия, а как раз в заведомо “прогрессивную” эпоху Возрождения. А во-вторых, сегодня, в сущности, замалчивается тот факт, что погромы и в новейшее время происходили не только в России, но и в таких западных странах, как Германия и Австрия.

Правда, погромов в это время не было во Франции или Англии, но это имеет свое четкое объяснение. В ХIII-ХV веках евреи, как мы видели, изгоняются из почти всех западноевропейских стран; в ЕЭ показано, что вопрос там стоял самым жестким образом — либо изгнание, либо полное уничтожение… И евреи “бежали” с Запада в Восточную Европу, — главным образом в Польшу.

Только со времени буржуазных революций ХVII-ХVIII веков они начали понемногу возвращаться на Запад — и прежде всего, естественно, в наиболее близкие к Польше Германию и Австрию. А во Франции и Англии их в XIX веке было слишком немного для того, чтобы “сосредоточить” в своих руках финансово-торговую деятельность. ЕЭ сообщала, что даже в начале XX века во Франции было всего 86 тысяч евреев (то есть 0,2 процента — два человека на тысячу — основного населения), в Италии 47 тысяч, а в Испании 2,5 тысячи (т. 11,с. 531, 528). Другое дело — Германия, где в это время жило уже около 600 тысяч евреев, и тем более Австрия, где их количество превышало 2 миллиона человек.

Как сказано в ЕЭ, “замечается перемещение еврейского населения вплоть до 60-70-х гг. XIX века из восточной части Европы…” И “с конца 70-х годов и начала 80-х годов в разных местах Европы — в Германии, Австрии и (даже! — В.К.) Франции вспыхивает злобная антисемитская агитация” (т. 7, с. 457).

Впрочем, еще ранее это “перемещение” евреев “приводит к ряду погромов в Германии” (там же, с. 456), где “старые средневековые предрассудки вспыхнули снова… К этому присоединились недоброжелательные чувства, возникшие на почве торговой конкуренции… Во многих немецких городах ненависть горожан к евреям вскоре привела к насилиям. Правительства должны были защищать евреев вооруженной силой” (как позднее и в Российской империи…). Впоследствии снова “в Германии вспыхнуло (1878) антисемитское движение… Результатом антисемитской травли был процесс о поджоге синагоги в Нейштеттине (1884), процесс о ритуальном убийстве (1892) в Ксантене и Коницкое дело 1899 г.” (т. 6, с. 363-367). И в Австрии также “нарастает… антисемитизм, который проявляется в экономическом бойкоте, в погромах (особенно в конце 1890-х годов), в фактическом лишении евреев прав” (т. 7, с. 459).

Короче говоря, постоянно пропагандируемое мнение, что-де в новейшее время погромы характерны именно для России, является очевидной фальсификацией. Необходимо еще сказать и о том, что острые конфликты между основным населением и евреями возникали, как правило, на экономической почве. И потому едва ли верна приведенная только что формулировка ЕЭ, согласно которой в Германии XIX века “старые средневековые предрассудки вспыхнули снова”, а уж к этой — будто бы главной — причине погромов “присоединились чувства”, вызванные конкуренцией в торговле.

Поскольку иудаизм издавна воспринимался как явление, враждебное христианству, “предрассудки”, без сомнения, имелись с самого начала истории средневековой Европы. Но, как показано выше, “катастрофа” разразилась только в конце средневековья, а не тогда, когда “средневековые предрассудки” были действительно прочными и всеобщими. Тем более это относится к событиям XIX века. И безусловно правильней будет сказать, что “старые” предрассудки “присоединялись” к конфликту, порожденному “торговой конкуренцией”, а не наоборот.

Вообще едва ли можно оспорить тот факт, что религиозные и иные идеологические “доводы” выступали всегда как средство “оправдания” погромов, а не как их причина. Это недвусмысленно показал видный еврейский ученый Д. С. Пасманик в статье “Погромы в России” (ЕЭ, т. 12, с. 620), утверждая, что у погромщиков не было “явно выраженной расовой вражды… Не раз те же крестьяне, которые грабили еврейское добро, укрывали у себя спасающихся евреев”. Кстати сказать, тогда, во времена российских погромов, констатирует ЕЭ, “только немногие говорили о племенной и расовой ненависти: остальные считали, что погромное движение возникло на экономической почве” (там же, с. 614). Это уже позднее была выдумана или же, в крайнем случае, непомерно раздута некая якобы характерная для населения России ненависть к евреям как таковым. Впрочем, обратимся непосредственно к истории погромов в Российской империи.

Часто можно прочитать или услышать о том, что первый противоеврейский погром в России, вернее, на Руси имел место еще давным-давно — в 1113 году, когда, согласно Ипатьевской летописи, “кияне же разъграбиша двор Путятин тысячьского, идоша на жиды и разъграбиша и” (то есть “киевляне разграбили двор тысяцкого Путяты, затем пошли на евреев и разграбили их”).

Однако киевляне выступили тогда, собственно говоря, не против евреев, а против власти. Князь Святополк Изяславич, теснейшим образом связанный (как и его двоюродный дед и тезка Святополк Окаянный) с Польшей (его матерью была сестра польского короля, а сам он обручил своих сына и дочь с членами польской королевской семьи), по-видимому, “импортировал” из Польши группу еврейских торговцев и ростовщиков, которые играли существенную роль в его экономической политике, вызывавшей резкое недовольство киевлян. И сразу после смерти Святополка (16 апреля 1113 года) киевляне “погромили” его “правительство” — в том числе тысяцкого — то есть своего рода военного министра — и евреев, как бы входивших в состав министерства финансов и торговли. В ЕЭ справедливо говорится о Святополке, что “после его смерти толпа возмутилась против приверженцев великого князя и напала на евреев” (т. 9, с. 516). То есть евреи пострадали именно и только как приверженцы князя и, следовательно, “погром” этот нет никаких оснований считать “противоеврейским” в собственном смысле слова.

Существенно здесь другое: то, что оказавшиеся в Киеве в XII веке евреи связаны с Польшей; ведь вся позднейшая история евреев Российской империи берет свое начало именно в Польше.

Обращаясь к этой теме, нельзя не сказать, что хотя — это и выглядит даже странно — большинство русских людей не имеет ясного представления об истории взаимоотношений России с Польшей, а также тесно связанной с последней Литвой, которая в ХV-ХVI веках вошла в состав Польши.

В XIV веке Литва, воспользовавшись резким ослаблением и, особенно, раздробленностью Руси после монгольского нашествия, отторгла у нее громадную территорию. Если до монгольского нашествия западная граница Руси проходила по реке Буг (и даже западнее ее), то есть за тысячу километров от Москвы, то в XIV веке она оказалась немногим западнее города Ржева, то есть всего лишь в двухстах(!) километрах от Москвы. Только к последней трети ХVII века граница с Польшей передвинулась на запад до Днепра и лишь в конце XVIII века вернулась на Буг.

За четыре с лишним столетия (XIV — XVIII) на отторгнутых Литвой и Польшей землях даже сформировались самостоятельные украинский и белорусский народы, что едва ли бы произошло, если бы эти земли пребывали в границах единой Руси. Но так или иначе возвращение этих земель в состав России, завершившееся к концу XVIII века, было, надо думать, более “естественным” для них историческим уделом, нежели существование их под польской властью (любопытно, что Украина — то есть “окраина” — получила это свое название еще при польской власти, и обозначало оно тогда восточный “край” Польши, а позднее, напротив, западный “край” России…).

Тем не менее, как ни удивительно, многие русские люди повторяют заведомо несостоятельную версию об участии России в “разделах Польши” (в 1772-1795 годах). Действительно польские земли “разделили” тогда между собой Австрия и Германия (точнее, Пруссия), а Россия только возвратила в свои границы исконно русские или, скажем так, исконно восточнославянские земли (они и сегодня входят в состав Украины и Белоруссии).

Правда, после Отечественной войны 1812 года, в ходе которой польские войска чрезвычайно активно выступили на стороне Наполеона, России — в порядке своего рода “наказания” поляков — были отданы по решению общеевропейского конгресса 1815 года в Вене уже в самом деле польские земли с центром в Варшаве, которым присвоили статус относительно автономного Царства Польского, просуществовавшего до 1917 года. И вот это действительно было со стороны России узурпацией, “разделом” Польши, хотя его и “оправдывали” агрессивными действиями поляков в 1812 году.

В Польше евреи жили издавна — по меньшей мере с IX века, — но подавляющее большинство польских евреев принадлежало к потомкам тех, кто вынуждены были, начиная с ХII-XII веков, “бежать” из западных стран. Постепенно евреи заселили и отторгнутые Литвой и Польшей от Руси земли. Но здесь они вступили в острый конфликт с коренным населением (украинским и белорусским), которое по мере течения времени все более тяготилось польским владычеством над ним. Как справедливо сказано в ЕЭ, “служа интересам землевладельцев (польских. — В.К.) и правительства (сплошь да рядом магнат-землевладелец состоял королевским старостой), евреи навлекли на себя ненависть населения, стонавшего под политическим и экономическим гнетом… Крестьянская масса усматривала в евреях исполнителей воли польской шляхты. Сбрасывая с себя политическое и экономическое иго, она обрушилась с одинаковой яростью на помещиков и евреев” (т. 15, с. 645). Да, с 1630-х до 1770-х годов евреи на принадлежавших тогда Польше восточнославянских землях испытывали тяжелейшие погромы, а подчас даже просто массовые убийства. После же возвращения этих земель в состав России (во время “разделов Польши” в 1772-1795 годах) погромы полностью прекратились и начались здесь снова — уже по другим причинам — только в 1880-х годах, то есть более чем через столетие.

Написанная видным еврейским историком Ю. И. Гессеном (1871-1939) первая часть статьи ЕЭ “Погромы в России” начинается так: “Первые по времени три случая погрома евреев произошли в Одессе в 1821, 1859 и 1871 годах. Это были случайные явления (вернее, как мы увидим, не “случайные”, а не имевшие непосредственного отношения к России. — В.К.), вызвавшиеся, главным образом, недружелюбием к евреям со стороны местного греческого населения” (т. 12, с. 611); “греческая колония играла в то время главную роль в Одессе как в управлении, так и в торговле”. Следовательно, “это был в сущности “греческий” погром, так как зачинщиками и почти единственными участниками были греки — матросы с прибывших кораблей (то есть даже не российские граждане. — В.К.) и присоединившиеся к ним одесские греки” (там же, с. 55).

Действительная история погромов в Российской империи берет свое начало в 1881 году. 15-17 апреля состоялся первый погром в Елисаветграде, и целая волна более или менее значительных инцидентов продолжалась затем до 1884 года; она затронула более 150(!) городов, местечек, селений… Именно тогда русское слово “погром” постепенно становится обозначением прежде всего и главным образом противоеврейской акции.

Для понимания существа дела важна статья, опубликованная в XX томе “Энциклопедического словаря” Брокгауза-Ефрона, изданном в 1891 году (с. 530): “Нападение одной части населения на другую (так озаглавлена статья. — В.К.) — преступление, предусмотренное законом… образующим 269 статью Уложения о наказаниях. До издания этого закона наше Уложение о наказаниях не содержало… правил относительно таких проявлений злой воли… Этот пробел закона оказался особенно ощутительным в начале 1880-х годов, когда судебной власти пришлось иметь дело с так называемыми “еврейскими погромами” (то есть слово “погром” еще только приобретало значение противоеврейской акции. — В.К.). Подобные нападения требовали уголовной кары, но единственно подходящим законом была статья 38 Устава о наказаниях, предусматривающая “буйство в публичных местах” под страхом одного лишь ареста или денежного взыскания. Явное несоответствие таких кар характеру и размерам антиеврейских беспорядков вызвало уже в 1882 году циркулярное разъяснение Министерства юстиции” и т.д.

Российское правительство обвиняли и продолжают обвинять чуть ли не в организации погромов; ниже об этом поистине нелепейшем обвинении еще пойдет речь, но нельзя не обратить здесь внимания на тот факт, что ради борьбы с погромами правительство немедля создает специальную законодательную норму.

Что же касается самого преступления, то виновный в нем был определен тогда в Уложении о наказаниях так:”,.. Всякий участник “публичного скопища”… соединенными силами совершившегося похищение или повреждение чужого имущества, или вторжение в чужое жилище, или покушение на эти преступления… “(там же).

По всей вероятности, может возникнуть недоумение по поводу самого характера описанных здесь действий погромщиков, ибо ведь известно, что погромы выразились не только в повреждении и похищении имущества евреев, но и во множестве убийств. Однако человеческие жертвы присущи позднейшим погромам (1903 — 1906 гг.), а в 1880-х годах, согласно разысканиям Ю. И. Гессена, “в большинстве случаев беспорядки ограничились разгромом шинков”, значительно реже бывало так, что “имущество евреев подвергалось разграблению, а в единичных случаях произошло и избиение”. 72

Ю. И. Гессен учитывает все случаи нанесения ущерба евреям (вплоть до разбития стекол в каком-либо шинке), и таких случаев в 1881 — 1884 годах было, как уже сказано, более 150; историк также выяснил, что только в двух случаях дело дошло до гибели одного еврея (то есть всего погибло двое); это произошло, очевидно, непреднамеренно (то есть не было “установки” на убийства). А вместе с тем Ю. И. Гессен сообщил, что усмирявшие погромщиков “солдаты стреляли и убили несколько крестьян”; согласно опубликованным позднее документальным данным было убито даже не “несколько” в общепринятом смысле этого слова, а 19 крестьян 73 (это ясно показывает отношение власти к погромщикам). Словом, в 1880-х годах происходили именно погромы — то есть разрушения и грабежи.

Нельзя не сказать здесь еще и о следующем. Сам тот факт, что первые погромы в Российской империи произошли только более чем через сто лет после возвращения отторгнутых некогда Польшей и затем заселенных, в частности, и евреями земель, ясно свидетельствует: острый конфликт между евреями и основным населением этих земель (конфликт, который ранее вызывался здесь теснейшей связью евреев с ненавистной польской властью) возник лишь с определенного исторического момента. Он возник спустя два десятилетия после Крестьянской реформы, когда основное население было — на пути “прогресса” — вовлечено в торгово-финансовые отношения.

Именно об этом говорит и Ю. И. Гессен. Он сначала ссылается на мнение “официальных” экспертов, полагавших, что “важнейшую роль в погромах сыграла торгово-промышленная деятельность евреев — сосредоточив в своих руках значительную часть торгово-промышленных предприятий, существовавших в крае, а также большие денежные средства, евреи стали вызывать в окружающем населении против себя вражду”. Изложив это, так сказать, общее мнение, Ю. И. Гессен заключал далее уже лично от себя: “Действительно, еврейское население южных губерний находилось в удовлетворительных экономических условиях… между тем местное крестьянство переживало чрезвычайно тяжелые времена, не имея в своем распоряжении достаточно земли, чему отчасти (это слово явно “смягчает” реальное положение вещей. — В.К.) содействовали богатые евреи, арендуя помещичьи земли и тем возвышая арендную плату, непосильную для крестьян” (с. 219,220).

Нетрудно понять, что система новых экономических отношений (в том числе арендных) сложилась именно после реформы 1861 года и через два десятилетия, в 1880-х годах, привела к погромам. Ю. И. Гессен — не лишенный объективности историк — показал ту жизненную почву, на которой произросли погромные настроения.

Таким образом, в 1880-х годах в России повторилось то, что происходило в странах Западной Европы (гораздо раньше вступивших на путь “прогресса”) накануне эпохи Возрождения и непосредственно в эту эпоху. Но повторилось, надо прямо сказать, в несоизмеримо менее жестоком и широкомасштабном виде. Вспомним также, что в XIX веке погромы (ранее, чем в России) произошли в Австрии и Германии.

Обо всем этом необходимо знать потому, что иначе не будет ясна несомненная искусственность и, более того, злонамеренность “превращения” России в некую “страну погромов” (или даже их “родину”), — почему, мол, и само это всемирно известное слово пришло именно из русского языка…

Но пойдем далее. Первый действительно страшный кровавый погром разразился на территории Российской империи с 6 (точнее, начиная с 7-го) по 8 апреля 1903 года в Кишиневе. Здесь погибли тогда 43 человека, из которых 39 были евреи. Подробную картину этого погрома дает объемистый 1-й том “Материалов для истории антиеврейских погромов в России”, изданный в Петрограде в 1919 году известными еврейскими историками С. М. Дубновым и Г. Я. Красным-Адмони.

В томе представлены материалы и враждебные евреям, и вполне им сочувственные (как, например, официальные записки прокурора А. И. Поллана), но основной ход событий во всех материалах одинаков: во второй половине дня 6 апреля в Кишиневе началось, пользуясь юридическим языком, “повреждение” и “похищение” имущества евреев, и лишь поздно вечером полиция и войска разогнали погромщиков; утром же 7-го евреи, вооружась чем попало, а также револьверами, решили расправиться с погромщиками, и после убийства (выстрелами из револьверов) одного или, по другим сведениям, двух и ранении нескольких “христиан” начался уже не погром в прежнем смысле, а жестокое побоище, в результате которого 39 евреев было убито и множество ранено.

Проведя расследование, прокурор А. И. Поллан (отнюдь не враждебный евреям человек) писал 11 апреля 1903 года о ходе событий в Кишиневе, начиная с 6 апреля:

“Молодежь, состоящая преимущественно из подростков, начала бить стекла в еврейских домах, выбрасывать их имущество и уничтожать его… Угрожающего характера беспорядки не принимали… К вечеру, когда пригласили войска, были арестованы 62 человека. На другой день, 7 апреля, беспорядки возобновились… Некоторые евреи, защищая свое имущество, начали стрелять из револьверов, и один из них, который застрелил одного из буянов, был немедленно убит. Затем были убиты и ранены многие евреи… В настоящее время убитых уже насчитывают более 40… Из христиан убито 3 человека… Убитых евреев из огнестрельного оружия нет”. 74

В позднейшей записке А. И. Поллан сообщал о выяснившемся к тому времени факте, который вызвал наибольшее ожесточение погромщиков: “Следствием установлено, что убит был один христианский мальчик” (там же, с. 203). В дальнейшем было убито и несколько еврейских детей…

При этом следует учитывать, что в Кишиневе, согласно переписи 1897 года, на 108403 человека населения приходилось 50257 человек иудейского вероисповедания (то есть 46,3 %); это объясняет особую напряженность столкновения.

Наконец, необходимо иметь в виду, что Кишинев и Бессарабская губерния (позднее — Молдавия) вообще представляли собой — с точки зрения отношений основного населения и евреев — настоящий пороховой погреб, для взрыва которого вполне достаточно было и одного револьверного выстрела. В. В. Розанов, который позднее провел лето в Бесарабии, так изложил представления местных жителей о ситуации, создавшейся в Бессарабской губернии (текст этот, затерявшийся в подшивках газеты “Новое время”, разыскал и опубликовал в культурнейшем современном журнале “Литературная учеба” В. Г. Сукач):

“Сила его (речь идет об экономической силе еврейства. — В.К.) всегда больше силы окружающего населения, хотя бы евреев была горсточка, и даже всего пять-шесть семей, ибо эти пять-шесть семей имеют родственные, общественные, торговые, денежные связи с Бердичевым и Варшавой, да и с Венгрией, с Австрией; в сущности со всем светом. И этот “весь еврейский свет” поддерживает каждого Шмуля из Сахарны (бессарабская местность, где жил Розанов. — В.К.), и “Шмуль в Сахарне” забирает всю Сахарну в свои руки, уже для пользы не своей, а всего совокупного еврейства, ибо, укрепившись здесь, он немедленно призывает сюда родственников, родичей, единоверцев в помощь себе (стоит сообщить, что в 1847 году в Бессарабской губернии проживало 20232 еврея, а всего через 50 лет, в 1897 году, в 11 раз больше — 228528 (!); см. ЕЭ, т. 4, с. 373, 377. — В.К.), в компанию с собою, в сущности за один обеденный стол с собою, где они кушают темную молдавскую Сахарну, кушают ее посевы, ее птицу, ее скот, все это скупая за бесценок через моментально образуемые синдикаты и не подпуская никакого чужого покупателя ни к какому продукту, сырью, свежине. Сахарна пашет, работает, потеет, а евреи ее пот обращают в золото и кладут в карман. Они имеют “у своих” бесконечный кредит под свои способности, под свою живость, под свою оборотливость. Какая же с ними конкуренция, когда в каждой точке они — “все”, а всякий русский, хохол, валах — “один”..”

Изложив это, В. В. Розанов отметил: “Передаю все в том “сыром материале”, как взял с земли, не прибавляя ни размышления, ни даже “да” или “нет”…”. 75

Впрочем, Розанов с самого начала представил свой рассказ как обобщение того, что он слышал от бессарабцев: они воспринимали деятельность евреев как своего рода высасывание соков из их земли и из них самих. И в разрушении и грабеже имущества евреев они усматривали некое “восстановление справедливости”.

Однако беспристрастный наблюдатель с полным правом возразит, что никакого насилия или хотя бы беззакония евреи по отношению к бессарабцам не совершали: они только умело и сплоченно занимались финансово-торговой деятельностью. И никто не мешал “туземцам” сплотиться и потеснить евреев в честном экономическом соревновании. И тот факт, что они вместо этого устроили погром, свидетельствует только об их деловой несостоятельности, заставлявшей их прибегать к грубой силе. Наконец, это особенно безнравственно потому, что в целом евреи составляли меньшинство населения Бессарабии (всего около 12%); естественно предположить, что при количественном равенстве “туземцы” и не решились бы на погром…

Все это в сущности неоспоримо; но если возвратиться к сделанному по материалам ЕЭ обзору истории конфликта евреев с основным населением, нетрудно убедиться, что дело, как правило, доходило в какой-то момент до погромов, — будь то в Англии, Франции, Германии или Австрии. То есть все “туземцы” оказывались несостоятельными…

Это, надо думать, означает, что экономический конфликт был неразрешим на экономической же почве. И в самом деле: евреи в начале XX века составляли 4 с небольшим процента населения Российской империи, но если говорить о людях, занятых в торговле, то согласно переписи 1897 года в городах империи их насчитывалось 618926, и 450427 из них были евреи (ЕЭ, т. 13, с. 649), то есть торговцев всех других национальностей имелась 168499 человек — почти в три раза (точно — в 2,7) меньше! При таких условиях собственно экономическое соревнование, конечно, было невозможно; конкурентам евреев не доставало для соревнования на равных более 280000 торговых людей…

Эти цифры характеризуют положение в Российской империи в целом; но тут же в ЕЭ отмечено, что “одни евреи сообщают Бессарабии торговое движение” (там же, с. 647).

Словом, конфликт предстает как поистине неразрешимый. При этом необходимо еще иметь в виду, что конфликт тогда был совершенно очевидным, наглядным: любой житель Бессарабской губернии, будучи вовлечен “прогрессом” в торгово-финансовые отношения, неизбежно самым непосредственным образом сталкивался в своем повседневном быту с евреями, почти целиком держащими в своих руках торговую сферу. Это важно учитывать потому, что для позднейшего, еще более “прогрессивного” устройства общества такое прямое и постоянное столкновение уже вовсе не характерно: люди, в чьих руках находится финансово-торговое владычество, в сущности, “невидимы”, они не соприкасаются на бытовом уровне с большинством населения.

В Бессарабской же губернии 1903 года все было, так сказать, обнажено, и жители усматривали в забравших в свои руки торговлю евреях безнаказанных грабителей (см. приведенный выше текст В. В. Розанова). И дело обстояло, очевидно, примерно так же во всех странах, где конфликт обострялся в конечном счете до погромов…

Констатация этого факта отнюдь не означает, конечно же, перекладывания вины за кишиневский погром (как и другие погромы) на евреев. Речь идет только об уяснении тяжести, даже — что уже было отмечено — неразрешимости конфликта. Ведь погромы обычно изображаются как порождение некой иррациональной злодейской воли, чуть ли не садизма, — что, конечно же, абсолютно неверно. А тот факт, что в Кишиневе совершались в прямом смысле слова зверские убийства евреев, был обусловлен, без сомнения, использованием огнестрельного оружия, которое опять-таки нарушило принцип борьбы на равных, — поскольку у погромщиков оружия не было, а евреи составляли почти половину (46 с лишним процентов) населения города.

Разумеется, и это отнюдь не снимает вину с погромщиков; дело идет только об объективном понимании ситуации. Ведь вообще-то безусловно господствует точка зрения, согласно которой евреи в конфликтах с остальным населением Земли всегда и везде, в любой стране и в любое время являли собой абсолютно ни в чем не повинные жертвы корыстных, тупых и жестоких палачей. Это, конечно, не значит, что уместно и достойно выдвигать — пусть даже со всяческими оговорками — противоположную точку зрения (что во всем виноваты-де только евреи). Поскольку погромщики обычно первыми начинали насилие, никакие последующие события не могли их “оправдать”, снять с них исходную вину.

Именно так оценил ситуацию один из наиболее выдающихся идеологов “черносотенства” епископ Антоний Волынский (о нем уже не раз шла речь), который вскоре после кишиневского погрома произнес “слово” о нем, получившее широкую известность и признание. Стоило бы привести здесь это “слово” целиком, но оно весьма обширно, и я ограничусь цитированием начала.

Епископ Антоний сказал, что “доходят до нас печальные позорные вести о том, что в городе Кишиневе… происходило жестокое, бесчеловечное избиение несчастных евреев… О, Боже! Как потерпела Твоя Благость такое поругание!..”. 76

В связи с кишиневским погромом необходимо коснуться еще одной стороны дела. Об этом погроме говорится особенно много и часто потому, что в отличие от принесших еще большие жертвы погромов 1905 года, разразившихся непосредственно в условиях Революции, кишиневский предстает как особенно прискорбный: в мирное, в общем, время были зверски убиты десятки людей. И этот погром нередко квалифицируется как одно из наиболее тяжких “преступлений русского народа”. Так, историк Владлен Сироткин недавно написал послесловие к двум посвященным кишиневскому погрому документальным повестям эмигранта Семена Резника, объединенным под заглавием “Кровавая карусель”. Послесловие это начинается многозначительной сентенцией: “Читать “Кровавую карусель”… мне, русскому человеку, тяжело и больно”. Далее дано следующее “объяснение” этой тяжести и боли, гнетущих “русского человека” В. Сироткина: “… главную заслугу Семена Резника я вижу в том, что он своей книгой пытается понять, почему в части русского народа… росла и набирала силу неприязнь к “инородцам”, прежде всего к евреям?” 77

Однако едва ли Резник в своей книге “пытается понять” именно это, так как в его повестях не раз сообщается о национальной принадлежности кишиневских погромщиков, и речь идет только о молдаванах, некоторые из коих даже не знают ни слова по-русски. Это вполне понятно, ибо Бессарабия (ныне — Молдова) вошла в состав Российской Империи лишь в 1812 году и не могла менее чем за столетие стать собственно “русской” провинцией (кстати сказать, после 1917 года, когда Бессарабия — до 1940 года — стала провинцией Румынии, погромы там происходили постоянно).

И еще одна деталь — вроде бы мелкая, но весьма существенная. В. Сироткин утверждает, что своего рода инициатором кишиневского погрома был, как он его не раз называет, “Павел Александрович Крушеван”. Почему так торжественно? Да потому, что преследуется — сознательно или бессознательно — цель скрыть тот факт, что Крушеван принадлежал к знатному молдавскому роду, чем очень гордился, и носил чисто молдавское имя Паволаки (а не Павел).

Да, читать о кишиневском погроме и тяжело, и больно, но по меньшей мере неуместно внедрять в разговор об этом “русского человека” и “русский народ”. Владлен Сироткин может, конечно, возразить, что погромы имели место в начале века и в других, более “обрусевших” провинциях, но есть все же нечто недостойное и даже зловещее в “приписывании” именно кишиневского погрома русскому народу. Ведь это совершенно то же самое, что обвинить сегодня русский народ в зверствах по отношению к гагаузам, абхазам или туркам-месхетинцам!

Столь же недостойный характер имеет и произведенное здесь же В. Сироткиным “сопоставление” России и Франции в свете двух судебных процессов — Дрейфуса, в защиту которого выступал Золя, и Бейлиса, защищаемого Короленко. “По счастью, — объявляет В. Сироткин, — сторонников Э. Золя во Франции оказалось больше, чем в России сторонников В. Короленко, и антисемиты там потерпели сокрушительное поражение… В России, увы, все обстояло по-другому”… и т.д.

Это рассуждение рассчитано либо на совершенно неосведомленных, либо на до тупости распропагандированных читателей. Ведь Бейлис был при первом же судебном решении признан полностью невиновным, между тем как Дрейфус сначала был приговорен к пожизненному заключению на Чертовом острове в Южной Америке, получившим прозвание “сухая гильотина”, и провел там 5 мучительных лет, затем на новом суде его еще раз приговорили — теперь уж, правда, только (!) к десяти годам, — далее он был — под громадным давлением “дрейфусаров” — помилован (но не оправдан!) и, наконец, еще через семь лет (!) признан невиновным.

Нельзя не добавить к этому, что и Золя за свою поддержку Дрейфуса был приговорен к году тюрьмы и трем тысячам франков штрафа и спасся только ловким бегством в Англию, где дождался акта помилования; между тем Короленко “пострадал” разве лишь от большого количества устроенных тогда в его честь банкетов. Не приходится уже говорить о том, что в1917-1918 годах почти все обвинители Бейлиса (начиная с прокурора О. Ю. Виппера — брата знаменитого историка) оказались в тюрьмах и уже не вышли оттуда живыми. Так где же, спрашивается, было “больше сторонников”? И не стыдно ли, тов. Сироткин, публиковать подобную дезинформацию?

“Черносотенный” епископ Антоний, говоря о кишиневских событиях, высказал отношение к погромам, присущее не только ему лично, но и русской Церкви в целом, — хотя бессовестные пропагандисты распространяли (и продолжают распространять) абсолютно клеветническое обвинение Церкви в “сочувствии” и даже чуть ли ни в содействии погромам.

Впрочем, нельзя не коснуться и другой — столь же клеветнической версии, согласно которой погромы “организовало”-де Российское государство, то есть конкретно — правительство. В первой действительно исследовательской работе, освещающей этот вопрос, — в уже не раз упомянутой книге В.А. Степанова, — на основе тщательного изучения архивных и других материалов сделан следующий вывод: “Нет сведений о прямой причастности правительства к этим (погромным. — В.К.) делам”, и в то же время налицо многочисленные “документы, свидетельствующие только о желании властей немедленно прекратить избиение вверенного их попечению населения”. 78

Правда, В.А. Степанов, на которого давят начавшиеся еще в 1900-х гг. “разоблачения” мнимых правительственных “инициаторов” погромной вакханалии, все же допускает возможность неких — пока, правда, не обнаруженных — сугубо “тайных” действий власти в этом направлении. Слишком велика была обработка умов, чтобы можно было — даже после тщательного исследования — освободиться от много лет вдалбливаемой версии — пусть и воистину нелепейшей.

Нелепа она хотя бы уже потому, что для всякой власти опасны и, в конечном счете, гибельны любые насильственные акции самого населения. В высшей степени характерно, что противоеврейские погромы начала 1880-х годов действительно стремилась подтолкнуть и разжечь отнюдь не власть, а, напротив, главная революционная организация тех лет — партия Народной воли, о чем писал, например, Ю.И. Гессен: “…судя по партийному органу, члены партии считали (и правильно считали! — В.К.) погромы соответствующими видам революционного движения; предполагалось, что погромы приучат народ к революционным выступлениям; некоторые члены Исполнительного Комитета (Народной воли. — В.К.) изготовили 30 августа 1881 года прокламацию, призывавшую к разгрому евреев” (т. 12, с. 617-618).

Между тем правительство сразу же после первого погрома 1881 года издало циркуляр, где о погромщиках говорилось, как об опасных преступниках, которые “впадают в своеволие и самоуправство… Подобные нарушения порядка не только должны быть строго преследуемы, но и заботливо предупреждаемы: ибо первый долг правительства охранять безопасность от всякого насилия и дикого самоуправства” (там же, с. 615). Как уже сообщалось, во время погромов 1880-х годов вызванными войсками были убиты 19 погромщиков и множество из них ранены. А в Уложение о наказаниях, как уже говорилось, была введена специальная статья о погромщиках.

Что же касается кровавых событий 1903 года в Кишиневе, сотни погромщиков были после них осуждены, а представители местных властей во главе с губернатором были с позором отправлены в отставку — прежде всего за то, что не обеспечили своевременных и решительных действий военной силы для пресечения погрома.

И вот, несмотря на эти очевидные и бесспорные факты, до сего времени чуть ли ни господствует основанная на различных слухах и совершенно сомнительных “документах” (вроде якобы перехваченных кем-то “секретных инструкций”) версия, согласно которой погромы организовывало правительство, отдавая-де тайные приказы местным властям. Пропагандистов сей версии не смущает даже то, что за допущенные погромы эти самые местные власти достаточно сурово наказывались (и тем не менее в других местах именно власти якобы продолжали готовить новые погромы!).

Нельзя не отметить, что мнение о “правительственной” организации погромов нередко пытаются обосновать, ссылаясь на сочувствие погромам со стороны каких-либо отдельных лиц, причастных власти. Однако полная несостоятельность такого подхода очевидна, ибо в составе тогдашних властей имелось множество отдельных людей, сочувствовавших Революции, что, понятно, не дает оснований считать власть организатором Революции (так, например, революционерам оказывал немалую помощь — что давно уже точно выяснено — директор департамента полиции в 1902-1905 годах А.А. Лопухин; именно он, кстати, “разоблачал” тех отдельных правительственных лиц, которые вроде бы были готовы способствовать погромам).

И остается только поражаться доверчивостью тех, кто не способен отвергнуть пропагандистские фальшивки о правительственном “руководстве” погромами, сфабрикованные в целях дискредитации Российской власти, — что было обязательной и постоянной задачей всех революционных и либеральных идеологов.

Уже упомянутый действительно серьезный еврейский историк Ю.И. Гессен писал в 1926 году, что само по себе “возникновение в короткий срок на огромной площади множества погромных дружин (речь шла о погромах 1880-х годов. — В.К.) и самое свойство их выступлений устраняют мысль о наличии единого организационного центра”. 79 Да, при честном и элементарно разумном подходе “устраняется” даже и сама мысль о правительственной (да и какой-либо иной) организации погромов, но для бесчестных или глупых это, как говорится, не указ.

Реальная причина погромов — в описанном выше (на основе, кстати сказать, работ еврейских историков) тяжелом и в сущности неразрешимом экономическом конфликте, так отчетливо проявившемся в 1903 году в Бессарабской губернии. Конечно, к экономическому конфликту могли примешиваться — и примешивались — идеологические, религиозные и чисто бытовые моменты, но корень все-таки — в финансово-торговой сфере.

Завершая разговор о нелепости версии, согласно которой погромы инспирировались правительством, напомню еще раз, что после того, как Бессарабия оказалась под властью Румынии, погромы там не только не прекратились, но приобретали подчас более ожесточенный характер. В обобщающей статье на эту тему, опубликованной в 1931 году, говорится о противоеврейских погромах в Бессарабии: “Первая волна… прокатилась в 1919-1920, вторая в — 1925. Наконец, уже при правительстве… Маниу (пришло к власти в 1928 году. — В.К.) имел место ряд еврейских погромов”. 80

Это лишний раз показывает, что дело не в характере государства, а в описанном выше конфликте внутри самого населения.

Дело в том, однако, что если подобный “центр” и существовал, то он никак не мог быть “черносотенным”, ибо все такие “центры” возникли в то время, когда волна погромов уже прошла!

В “Еврейской энциклопедии”, подготовленной, как мы не раз имели возможность убедиться, стремившимися к объективности авторами, есть специальная статья “Союз русского народа” (соответствующий том — на “С” — вышел в 1912 году), в которой этой политической организации дана, понятно, весьма негативная оценка, но нет даже намека на то, что Союз русского народа причастен к противоеврейским погромам (см. т. 14, с. 519; статья начинается словами “Союз возник в конце 1905 года”, — а ведь погромы разразились в октябре).

Опубликованные в те времена материалы, посвященные “черносотенцам”, вообще, надо сказать, более правдивы, нежели позднейшие, — уже хотя бы потому, что неудобно было преподносить заведомо лживые сведения о совсем недавно совершившихся событиях (позднее, после 1917 года, многие уже не стеснялись врать напропалую).

Так, более или менее правдив с этой точки зрения весьма подробный обзор событий 1905-го и последующих трех лет, написанный в 1909 году левым кадетом В. П. Обнинским (о данной его объемистой книге под названием “Новый строй” уже не раз упоминалось). Отметив, что “свобода”, дарованная манифестом 17 октября, “застала большую часть населения неподготовленной к ее восприятию”, Обнинский именно этим объяснял “крайние решения… справа и слева” (с. 8) — то есть в том числе и вал погромов. А далее он выразил своего рода глубокое удивление по поводу того, что за “крайними решениями справа” — то есть погромами — не просматривается никакой “организации”:

“… если влияние слева, — писал Обнинский, — не отрицается политическими партиями, поставившими на своих знаменах вполне определенные надписи (скажем, “Долой самодержавие!” — В.К.), то вопрос о воздействии справа и доселе (то есть в 1909 году. — В.К.) не потерял своей остроты и таинственности. Дело в том, что в дни 18 — 30 октября (то есть в “погромный” период. — В.К.) не существовало партий правее конституционно-демократической, и будущие кадры так называемых “монархических” организаций находились еще в распыленном состоянии”. 81

Недоумение Обнинского вполне понятно. Ко времени его работы над книгой уже давно и постоянно выкрикивались обвинения в адрес Союза русского народа и “черносотенных” партий вообще — голословные обвинения в организации погромов. Но Обнинский стремился объективно осветить движение событий и никаких доказательств правоты этих обвинений не находил. Изучив реальный ход дела, он констатировал, что только “ за полгода, отделявшие Думу (она открылась 27 апреля 1906 года. — В.К.) от манифеста (17 октября 1905 года. — В.К.), успели образоваться так называемые “монархические” партии, не менее радикально, чем крайние левые, настроенные и заимствовавшие у последних большую часть тактических приемов” (с. 18).

Из этого следовало, понятно, что “монархические” партии никак не могли организовать октябрьские погромы 1905 года, поскольку сами не были еще “организованы”, не существовали как способные к какому-либо действию силы.

Правоту В. П. Обнинского подтверждает и вторая солидная работа, затрагивающая интересующую нас тему. Это обширная глава В. Левицкого под названием “Правые партии”, вошедшая в изданный в 1909 — 1914 годах в Петербурге пятитомный коллективный труд “Общественное движение в России в начале XX века”. В. Левицкий — псевдоним эсдека В. О. Цедербаума, родного брата лидера меньшевиков Л. Мартова (Ю. О. Цедербаума); понятно, что ни о каком “обелении” изучаемых им “черносотенцев” В. Левицкий и не помышлял. Тем не менее он доказывал, что до 1906 года “практика” всех “черносотенных” сил (цитирую) “ограничивалась устройством замкнутых членских собраний”, “сводилась преимущественно к закрытым “беседам”, не имея ничего общего с “широкой устной агитацией”. 82

“Черносотенцы” начинают выходить за пределы чисто “кружкового” существования лишь в самом конце 1905 года; В. Левицкий говорит, в частности, о Союзе русского народа: “… вербовка им в члены рабочих началась после декабрьского поражения 1905 года” (декабрьское революционное восстание было подавлено к 20 декабря). И особенно важная информация: Союз русского народа “начинает свою погромную агитацию после взрыва революционерами харчевни “Тверь” за Невской заставой в Санкт-Петербурге 27-го января 1906 года”.

К этому “взрыву” мы еще вернемся; пока же отметим, что к октябрьским погромам 1905 года Союз русского народа, согласно выводу В. Левицкого, никакого отношения не имел; он не только не организовывал их, но даже и не “агитировал” за них.

Конечно, до и во время издания работы В. Левицкого высказывались и совсем иные мнения; но это были только чисто эмоциональные приговоры, не подкрепленные хоть какими-либо фактами. Однако постоянно повторяемые выкрики со временем приобретают мнимую “достоверность”. И в 1919 году серьезный, казалось бы, еврейский историк С. М. Дубнов счел возможным написать, что в октябрьских погромах 1905 года “участвуют организующиеся “черные сотни”… Здесь полоса погромов достигает своего крайнего полюса (то есть наиболее мощного проявления. — В.К.), к которому примыкает еще два кровавых погрома 1906 года в Белостоке и Седлеце… Оба они были делом уже организованного Союза русского народа”. 83 (С. М. Дубнов не упоминает еще один, последний погром в Тальсене, по-видимому, из-за его незначительности).

В результате возникает по меньшей мере странная картина: в октябре 1905 года погромы достигают прямо-таки невероятных масштабов (их, по подсчетам Д. С. Пасманика, было около 700), хотя “черные сотни” только еще “организуются”, а после того, как они “уже организованы”, происходит всего 2 или, точнее, 3 погрома (начиная с 1907 года погромов уже вообще не было, если не считать позднейшего военного — то есть по самой своей сути погромного — времени, когда громилась вся Россия вообще).

Помимо этого, нельзя не отметить, что Белосток и Седлец (Седльце) — это чисто польские города (а Тальсен — ныне Талсы — латышский), которые после 1917 года стали (и сейчас являются), естественно, городами возрожденной Польши, и те части их населения, к которым мог апеллировать Союз русского народа, были весьма небольшими (основное население этих городов относилось к Союзу русского народа заведомо враждебно). Кстати, “в широком масштабе еврейские погромы устраивались лишь в независимой Польше” 84, то есть после, а не до 1917 года.

Словом, суждения С. М. Дубнова ни в коей мере не выдерживают проверку фактами. Но, увы, в позднейшее время все вообще погромы были многократно объявлены “делом Союза русского народа” (С. М. Дубнов — то все же утверждал, что в 1905 году “черные сотни” пока еще только “участвуют”, а не всецело управляют погромами) без какого-либо разграничения “организующегося” и “уже организованного” Союза.

Это стало, повторяю, как бы совершенно не нуждающейся в доказательствах аксиомой. Наиболее, пожалуй, удивителен тот факт, что в позднейших сочинениях, затрагивающих вопрос о погромах, нередко есть ссылки на работы В. П. Обнинского и В. Левицкого (работы, во-первых, заведомо “античерносотенные”, во-вторых, написанные тогда, когда все выводы можно было проверить и, наконец, работы достаточно основательные), однако действительное содержание этих работ игнорируется.

Так, например, в 1977 году историк Л. М. Спирин, похвалив работу В. Левицкого за то, что в ней содержится “большой фактический материал”, утверждает тем не менее, что монархисты-де “возглавили погромы” 85 — хотя никакого “фактического материала” об этом не имеется…

Впрочем, если быть, как говорится, точным до конца, в работе В. Левицкого “черносотенцы” и погромы все-таки связывались друг с другом, ибо Союз русского народа после 27 января 1906 года начал, по его словам, “свою погромную агитацию”. И здесь перед нами открывается существеннейший и по-своему прямо-таки замечательный аспект дела.

В. Левицкий сообщает о развитии событий следующее. Сначала он упоминает о том, что (цитирую) “1-й номер “Русского Знамени” (газета Союза русского народа. — В.К.) вышел 27 ноября 1905 года со следующим программным заявлением от редакции: “… Довольно крови и насилий!” (с. 397). Однако ровно через два месяца, сообщает В. Левицкий, “27 января 1906 года взорвана революционерами харчевня (вернее, чайная. — В.К.) “Тверь” за Невской заставой в Санкт-Петербурге, где в то время происходило заседание рабочих-черносотенцев; в результате 2 убито и 6 тяжело ранено (в их числе видный черносотенный рабочий Лавров), а всего 18 пострадавших… “Русское знамя” начинает свою погромную кампанию сразу после взрыва… Газеты посвящают этому событию несколько статей, в одной из которых говорилось: “Видно силен Союз русского народа, если революционеры уже начали бросать бомбы в чайные заведения… Народ разыщет убийц!.. Пусть же сами пеняют потом на себя” (статья П. Булацеля). В таком же духе, — продолжает В. Левицкий, — пишется ряд статей и произносятся речи на похоронах убитых… Погромный тон черносотенных писаний слышится все явственнее. 29-го март Аполлон Майков (сын поэта) угрожает на страницах “Русского знамени”: “Трепещите, когда народ русский станет плечом к плечу…” Нет возможности перечислить все подобные угрозы и погромные призывы на столбцах черносотенных газет… После покушения на Столыпина — на Аптекарском острове (12 августа 1906 года; 27 человек убито, 32 ранено, в том числе дети. — В.К.) — Союз русского народа снова начинает говорить о народном самосуде” (с. 397,409,434.).

Из подобной риторики и был вылеплен “страшный” образ Союза русского народа (“угрожает”, “угрозы”, “призывы” и т.п. — об этом “способе” запугивания “черносотенцами” уже не раз шла речь выше). В. Левицкий не мог привести ни одного факта, свидетельствующего об “организованных” Союзом русского народа погромах, ибо понимал, что было бы просто несерьезно, даже нелепо напрямую связывать взрывы у Невской заставы и на Аптекарском острове с событиями в далеких польских Белостоке и Седлеце (а других погромов после 1905 года не было) как якобы ответными акциями “черносотенцев”.

Но суть дела, собственно, не в этом. Казалось бы, любой нормальный человек, прочитав рассуждения В. Левицкого, должен был прийти в состояние полнейшего недоумения: революционеры беспощадно уничтожали множество людей, а главным “обвиняемым” выставляется все же “Русское знамя”, осмелившееся над могилами погибших всего только пригрозить убийцам неким грядущим народным возмездием. Но что поделаешь — таков уж удел “черносотенцев”: их слова преподносятся как нечто гораздо более опасное и жестокое, нежели бомбы революционеров.

Да и мало кто замечает, что само понятие “погром” было беззастенчиво переадресовано — оно применяется не к действительным разнузданным погромщикам, а к мнимым. В 1905-1907 годах бесчисленные сокрушительные погромы устраивали вовсе не “черносотенцы”, а красносотенцы. Тот же В. Обнинский свидетельствовал: “Фабрикация бомб приняла гомерические размеры… Мастерские бомб открываются во всех городах… Взрывалось все, что можно было взорвать, начиная с винных лавок и магазинов, продолжая жандармскими управлениями и памятниками русским генералам и кончая церквами” (с. 156) — не говоря уже о погромах тысяч дворянских усадеб.

Как констатировалось в предыдущей главе, “зафиксирован” только один случай, когда “черносотенцы” попытались применить бомбы (заложив их в дымоход квартиры Витте), но и тогда им пришлось прибегнуть к помощи обманутых ими революционеров…

И в высшей степени показательно, что В. Левицкий, поставивший задачу заклеймить “черносотенцев”., смог — так как тогда, вскоре после событий, неловко было попросту фантазировать — обвинить их всего лишь в “угрозах”…

Но самое замечательное, пожалуй, состоит в том, что Союз русского народа не только не организовывал, но и никогда не “планировал”, не “замышлял” противоеврейских погромов. Мне могут возразить, указав на наличие тех или иных тогдашних листовок, в коих можно усмотреть побуждение к погромам (о некоторых из таких листовок еще пойдет речь). Но отдельные безответственные экстремисты характерны для любого общества, находящегося в состоянии смуты. Что же касается самого Союза русского народа как организации, никаких действительных призывов к погромам от его имени никогда не было. Об этом, кстати сказать, неопровержимо свидетельствует и работа В. Левицкого: если бы прямые “черносотенные” призывы к погромам существовали, автор, вне всякого сомнения, привел бы их; но он процитировал только тексты, выражающие веру в грядущее возмездие, которое ожидает чудовищных революционных убийц.

Более того: В. Левицкий, стремясь быть объективным, сообщает, что Союз русского народа не раз выступал с самым резким осуждением противоеврейских погромов — правда, вместе с тем утверждая, что погромы порождены экономической практикой евреев; так, председатель Главного совета Союза русского народа А. И. Дубровин заявил, что евреи “своими преступлениями довели до преступления русский народ” (с. 434), — то есть недвусмысленно определил погромы как преступление. Весьма выразительно и официальное заявление Союза русского народа от 10 ноября 1906 года:

“Союзу русского народа в лице его Главного совета и местных отделов до сего времени приходилось прилагать немалые усилия к тому, чтобы предотвратить проявления дикого насилия и самосуда (выделено мною. — В.К.; вот действительная “черносотенная” характеристика погромов!) со стороны угнетенного евреями и крайне негодующего населения, особенно в Юго-Западном крае, и таким образом евреи в некоторых случаях обязаны мирным исходом недоразумений исключительно сдерживающему влиянию Союза русского народа” (с. 434).

Кто-нибудь скажет, конечно, что это-де хорошая мина при дурной игре, и что делая такого рода публичные жесты, “черносотенцы” в то же время, мол, тайно организовывали погромы. Однако реальное положение вещей ясно говорит о другом. И Обнинский, и Левицкий доказывали, что Союз русского народа начал свою “агитацию” лишь в 1906 году; но в этом году, как мы видели, состоялись только три погрома в Польше и Латвии, а в Юго-Западном крае, где Союз русского народа действительно пользовался очень большим влиянием, погромов тогда не было вообще (в отличие от октября 1905 года). Так что реальная ситуация подтверждает процитированное заявление Союза русского народа или уж, в крайнем случае, не опровергает его.

В заключении целесообразно возвратиться к проблеме октябрьских — то есть совершившихся еще до образования “черносотенных” организаций — погромов. Как уже говорилось, В. П. Обнинский усматривал в них “таинственность”: никакие организации за ними не стоят, а размах погромных акций и количество жертв громадны…

Современный исследователь, С. А. Степанов, тщательно анализируя результаты погромов, столкнулся с еще одной “загадкой”: выяснилось, что в ходе октябрьских погромов погибли 1622 человека, и евреев среди погибших было 711 (то есть 43%), а ранено было 3544 человека, и в их числе 1207 евреев (34%) (с. 56,57). Стремясь понять, почему это так, С. А. Степанов пришел к следующему выводу: “Погромы не были направлены против представителей какой-нибудь конкретной нации” (с. 57). Позднее в беседе с корреспондентом он заявил еще более категорически: “… вы допускаете распространенную ошибку, называя погромы еврейскими… Погромы совершались… против революционеров, демократически настроенной интеллигенции и учащейся молодежи”. 86

Но это, без сомнения, неосновательное умозаключение уже хотя бы потому, что в большинстве захолустных селений, где в октябре 1905 года разразились погромы, попросту не имелось тех “категорий” людей, которые перечислены С. А. Степановым, а если и имелись, то в совершенно незначительных количествах.

Иную “разгадку” дает в своей уже широко известной книге “Бесконечный тупик” (1997) Д. Е. Галковский. Он исходит, в частности, из сообщения очевидца октябрьского погрома в Одессе Исаака Бабеля:

“Евреев били на Большой Арнаутской… Тогда наши вынули… пулемет и начали сыпать по слободским громилам”.

Д. Е. Галковский комментирует эту цитату из Бабеля так: “Пулемет. В 1905 году, когда только-только поступил на вооружение (пулеметы вообще были употреблены впервые в англо-бурской войне 1899-1902 годов. — В.К.). Громилы били (кулаками), а по ним сыпали (из пулемета…) Ну, что же, не было погромов? Были, конечно были, — иронизирует Д. Е. Галковский. — Были еврейские погромы. В 80-х годах прошлого века их называли антиеврейские погромы. А потом приставка “анти” куда-то отвалилась. Так что были погромы. Еврейские. Вооруженные до зубов еврейские погромщики, часто в униформе, хладнокровно расстреливали… Или специально учиняли беспорядки, провоцировали русское население…

Михаил Мандельштам, — цитирует Д. Е. Галковский, — изгаляется в своих послереволюционных мемуарах: “Кишиневский погром показал евреям, что на государство они рассчитывать не могут… и в следующем по очереди, гомельском, погроме (29 августа 1903 года. — В.К.) мы уже встречаемся с правильно организованной еврейской самообороной… Погром начали вышедшие из железнодорожных мастерских рабочие… на место действия прибежала еврейская самооборона. Ее выстрелами толпа погромщиков была рассеяна”.

То есть, — резюмирует Д. Е. Галковский, — это ничто иное, как “расстрел безоружных рабочих”…” (примечание № 538).

Со многим в этих суждениях нельзя согласиться, ибо вопрос о “пределах необходимой самообороны” исключительно сложен. Но представление о погромах — или хотя бы их части — не только как об “односторонних” нападениях, но о нападениях, которые в какой-то момент превращались нередко в “двустороннюю” схватку, в сражение, где к тому же побеждала другая сторона, без сомнения, верно. Этим и объясняется тот факт, что во время октябрьских погромов 1905 года людей других национальностей погибло и было ранено значительно больше, чем евреев.

Но здесь же следует искать и разгадку самого этого невиданного размаха и накала октябрьских погромов, так удивлявших В. П. Обнинского, задававшегося вопросом об их “организаторах”.

Прежде всего следует обратить внимание на опять-таки загадочный факт: Д. С. Пасманик, собравший сведения о 690 октябрьских погромах, указал и все 660 мест, где они происходили. И нетрудно заметить (хотя это до сих пор не было сделано), что 545 из этих мест расположены на сравнительно небольших территориях, прилегающих к Киеву и Одессе. На этих территориях жило менее 20 процентов еврейского населения Российской империи, а между тем именно здесь в октябре 1905 года произошло более 80(!) процентов всех погромов, и именно на этих территориях совершилось подавляющее большинство убийств. Кстати, и сам Д. С. Пасманик, как было отмечено, обратил внимание на ни с чем не сравнимое обилие погромов в указанных регионах, но не дал этому какого-либо объяснения.

В книге С. А. Степанова собраны сведения о том, что как раз в Киеве и Одессе, а также в окрестных городах и селениях имели место особо сильные и решительные действия еврейской “самообороны” (хотя сам автор книги, так же, как и Пасманик, не сделал из этого каких-либо выводов). Он сообщает, например, что в Киеве “сыновья Л. И. Бродского (известный сахарозаводчик-миллионер. — В.К.) застрелили из винтовок двух и ранили трех нападающих (в том числе по ошибке убили помощника пристава, охранявшего дом)”, при чем, “власти ограничились легким порицанием” (с. 60).

Зная об этом, уже не удивляешься цифрам, представленным в сборнике материалов о погромах, изданном С. М. Дубновым и Г. Я. Красным-Адмони: в октябре 1905 года в Киеве “во время погрома убито было 47 человек, в том числе 25 % евреев” — то есть 12 человек (с. 293; лиц других национальностей, следовательно, 35 человек). В городе Стародубе (между Киевом и Брянском), как сообщает С. А. Степанов, “явилась еврейская организация самообороны, состоящая из 150 человек молодых евреев, и револьверными выстрелами разогнала толпу громил” (с. 65); слово “разогнала” (часто еще говорилось: “рассеяла”) — это, конечно же, не очень точное “определение”, это, скорее, эвфемизм, ибо пули ведь отнюдь не только “разгоняют”… Были и превентивные меры “самообороны”: “В черносотенные шествия в Одессе были брошены три бомбы. Охранка установила личность одного из покушавшихся… Им оказался анархист Яков Брейтман” (с. 54).

Из этого ясно, что в резких суждениях Д. Е. Галковского есть своя правота. Он пишет, в частности: “.. с одной стороны винтовки, а с другой — кулаки, с одной стороны сознательно организованная провокация, с другой — стихийная вспышка”. А С. А. Степанов сообщает, что “11 мая 1905 года (то есть еще за полгода до погромов. — В.К.) в Нежине, уездном городе Черниговской губернии (в 120 км от Киева. — В.К.) были задержаны Янкель Брук, Израиль Тарнопольский и Пинхус Кругерский, которые разбрасывали воззвания на русском языке: “Народ! Спасайте Россию, себя, бейте жидов, а то они сделают вас своими рабами”. Одновременно с этим в Чернигове сионисты-социалисты распространяли воззвания на еврейском языке, призывавшие “израильтян” вооружаться. В октябре 1905 года они шли на демонстрациях под знаменами с надписями “Наша взяла”, “Сион”…” (с. 58).

Как уже сказано, более 80 процентов октябрьских погромов 1905 года произошло “вокруг” Киева и Одессы, где, очевидно, были сильные центры еврейского сопротивления (а подчас, как выясняется, и превентивного действия). Сопротивление, в свою очередь, порождало ответные вспышки. Отсюда и удивляющее обилие погромных “очагов” в этих регионах. Свою роль, без сомнения, сыграли и те провокации, о коих сообщает С. А. Степанов.

Не буду гадать о целях, которые преследовали эти провокации, но уже сами по себе они свидетельствуют, что проблема погромов более сложна и многозначна, нежели обычно полагают: мол, страшные громилы набрасываются на совершенно беспомощные и как бы не ожидавшие ничего подобного жертвы.

Все вышеизложенное отнюдь не означает, разумеется, что “виноваты” были одни евреи. А. И. Дубровин справедливо назвал погромы “преступлением русского народа” (пусть оно и несовместимо по своим масштабам и жестокости с теми аналогичными преступлениями народов Западной Европы, о коих говорилось выше). И речь идет не о перекладывании вины на евреев, но лишь о том, чтобы выработать объективное представление о погромах в России и, в частности, показать, как использование евреями современного боевого оружия превращало погромы (в собственном смысле этого слова) в сражения, приводившие к сотням жертв. Вместе с тем совершенно ясно, что урон, понесенный евреями в России, был несоизмеримо меньшим, чем урон, выпавший на их долю в аналогичных ситуациях в странах Запада. Возможно, это объясняется самим национальным характером восточных славян (Д. С. Пасманик упомянул, что те же самые крестьяне, которые грабили евреев, спасали их при угрозе убийства).

В связи с этим целесообразно сказать еще о ложности широко пропагандируемого представления, что погромы привели к повальной эмиграции, к бегству евреев из России (как когда-то с Запада), — главным образом в США. С первого взгляда может показаться, что это действительно так: ведь в 1880-1890-х годах из России выехало (по подсчетам ЕЭ) примерно 550 тысяч евреев, а в 1900-1913 — около 860 тысяч (то есть эмиграция возрастала). Естественно возникает соблазн видеть в этом повторение того, что произошло в конце Средневековья с евреями Западной Европы, перед которыми стояла дилемма: либо быть уничтоженными, либо бежать в Восточную Европу.

Но едва ли такое сравнение сколько-нибудь уместно. Во-первых, несмотря на громадность эмиграции еврейское население Российской империи продолжало расти. Как показано в ЕЭ, эмигрировали в1880-1913 годах в среднем 50 тысяч человек в год (то есть приблизительно 1 процент еврейского населения), и все же (цитирую) “эмиграция, однако, не в силах поглотить весь годичный прирост населения (еврейского. — В.К.), исчисляемый примерно в 1,5-2%”, — то есть рождаемость обеспечивала прирост на 75-100 тысяч человек в год (в полтора-два раза больше эмиграционного “убытка”!) (т. 16, с. 265). И если в 1897 г. в Империи было 5 млн. 60 тыс. евреев, то в 1917-м — 7 млн. 250 тыс. (Народы России. Энциклопедия. М., 1994, с. 25).

Во-вторых, — и это наиболее важно — эмиграция в своей основе явно была вызвана не погромами, а совсем иными причинами. Это неоспоримо доказано специалистом в данной области К. Форнбергом (И. Х. Розенбергом). Он родился в 1871 году в России, а с 1903 года жил в США, продолжая тесно сотрудничать с еврейскими учеными России. Опираясь на знание ситуации и в США, и в России, он подготовил скрупулезное исследование о еврейской эмиграции, в котором доказал, что нельзя “объяснить эту эмиграцию исключительно или даже главным образом политическими причинами” (ЕЭ, т. 2, с. 239).

Правда, если исходить из содержания его исследования в целом, станет ясно, что даже и эта формулировка неточна и вызвана давлением пропагандистской версии о бегстве евреев из “погромной” России; “политическими причинами” нельзя объяснить эмиграцию евреев из России не только “главным образом”, но нельзя вообще. Ибо ведь К. Форнберг убедительно доказал (в том числе с помощью наглядных схем-диаграмм), что в конце XIX — начале XX века рост эмиграции евреев из России в США целиком и полностью соответствовал росту их тогдашней эмиграции в США вообще (то есть из любой страны) и, более того, росту всей европейской (а не только европейских евреев) эмиграции в США (так, в 1880-1890-х годах в США эмигрировало в целом 8,5 млн. человек и в том числе 550 тыс. российских евреев, а в 1900-1913 — 13 млн. человек и в том числе 860 тыс. российских евреев: таким образом, рост эмиграции в целом и еврейской — почти одинаковы: на 53 % и на 56 %).

Но дело не только в этом. К. Форнберг показал, что “еврейская эмигрирующая масса почти целиком состоит из бедняков” (т. 2, с. 244). И особенно выразительны такие данные: в Российской империи торговцы составляли 38,6 процента еврейского населения; между тем в числе эмигрантов в США торговцев было всего-навсего 0,9 процента!

88,2 процента эмигрантов составляли мелкие еврейские ремесленники и люди, находившиеся “в личном и домашнем услужении”; а между тем в составе уже “натурализовавшегося” еврейского населения США торговцев было 29,3 процента. Это означает, что многие прибывшие в США ремесленники и прислуга добивались здесь своих целей. (т. 2, с. 244).

“Хорошо известно, что именно торговцы были первыми и главными жертвами погромов; более всего громились магазины, шинки и лавки. Но, оказывается, как раз торговцы-то, в сущности, вообще не эмигрировали из России (менее одного процента эмигрантов…).

Все это не значит, что погромы вообще не влияли на тех или иных отдельных эмигрантов; однако К. Форнберг убедительно доказал, что массовая эмиграция евреев из России в США вызывалась все же другими причинами, — прежде всего специфическими “возможностями”, присущими тогдашней экономической ситуации в США, где “шанс” разбогатеть был намного более вероятным, нежели в России.

Итак, погромы, имевшие место в Российской империи, невозможно, немыслимо сопоставлять с “катастрофами”, пережитыми в свое время евреями Западной Европы, когда вопрос стоял категорически — либо бегство, либо гибель — и когда по сведениям ЕЭ, погибло 3 80000 человек, 40 процентов тогдашнего мирового еврейства. В России же погибло менее 1000 человек; но и это явно было обусловлено схватками погромщиков с еврейской “самообороной”, схватками, в которых погибло больше погромщиков, нежели евреев (кстати, никаких сведений о сопротивлении евреев во время их западноевропейской катастрофы нет; по-видимому, оно было абсолютно невозможно).

Достаточно часто погромы в России “сопоставляют” с другой, позднейшей катастрофой, пережитой евреями Европы в период господства германского нацизма. Это, прямо скажем, наглейшее сопоставление несопоставимого; ведь в 1940-х годах погибло — как утверждают — от 4 до 6 миллионов евреев (то есть от 40 до 60 процентов еврейского населения Европы) и “ставилась задача” их полного уничтожения. Между тем в российских погромах, нередко превращавшихся, как мы видели, в сражения, погибло менее одной тысячи евреев (то есть 0,0002 процента евреев России) и примерно столько же людей других национальностей.

И все же это сопоставление стало излюбленным занятием многих профессиональных русофобов…

Один из наиболее влиятельных из них — живущий в США Уолте Лакер — считает почему-то нужным присылать мне свои сочинения. В одном из них он пишет, что-де “Kоzhinov one of the most eloquent and erudite spokesmen of Russian party”; 87 однако у меня нет никаких оснований вернуть ему комплимент — пусть даже и с указанием на его принадлежность к “Anty-Russian party”. В 1991 году Лакер издал объемистую книгу “Россия и Германия. Наставники Гитлера”, где пытается “доказать”, что Союз русского народа будто бы ставил перед собой задачу физического уничтожения еврейского народа, “предвосхитив” тем самым германский нацизм. “Доказательства”, которые пускает в ход Лакер, представляют собой беззастенчивую фальсификацию. Так, он ссылается на произнесенную в апреле 1911 года речь “черносотенного” депутата Государственной Думы Н. Е. Маркова, утверждая, что-де (цитирую), “как Марков считал, все евреи “до последнего” должны быть перебиты в предстоящих погромах. Союз (русского народа. — В.К.) внес свою лепту в воплощение этой идеи в жизнь, организуя жестокие погромы”. 88

Лакер явно надеялся, что никто не будет проверять его “информацию” по стенограммам думских заседаний. Вот, что сказал тогда Н. Е. Марков, обращаясь к депутатам, постоянно и нередко яростно отстаивавшим интересы евреев: “В тот день, когда при вашем соучастии, господа левые, русский народ убедится окончательно в том, что… уже нет возможности обличить на суде иудея… в тот день, господа, будут еврейские погромы. Но не я накличу эти погромы и не Союз русского народа; вы создадите погром, и этот погром не будет таким, какие бывали до сих пор, это не будет погром жидовских перин, а всех жидов начисто до последнего перебьют”. 89

“Излагая” речь Маркова, Лакер употребил давно опробованный прием фальсификации. Начиная с 1917 года постоянно утверждалось, например, что знаменитый предприниматель П. П. Рябушинский призывал своих единомышленников придушить русский народ “костлявой рукой голода”. Между тем Павел Павлович сказал 3 августа 1917 года на торгово-промышленном съезде следующее: “К сожалению, нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов, чтобы они опомнились”. 90

Итак, и в том, и в другом случае речь шла о чреватой тяжелейшими последствиями политике левых сил, но оба высказывания были лживо перетолкованы как призывы к злодейским акциям правых. Однако главная ложь Лакера даже не в этом: он пытается внушить, что после речи Маркова Союз русского народа “организовал жестокие погромы”, хотя не может не знать, что никаких погромов в то время не было!

И все это — ради мифа или, точнее, блефа о том, что “черносотенцы” были-де “наставниками Гитлера”.