Германия дала человечеству Маркса. Но если при создании нового мировоззрения Маркс опирался на немецкую классическую философию, то немецкая политическая экономия мало что могла ему дать. В 1859 г. Фридрих Энгельс писал: «Немцы давно уже доказали, что во всех областях науки они равны остальным цивилизованным нациям, а в большей части этих областей даже превосходят их. Только среди корифеев одной науки — политической экономии — не было ни одного немецкого имени. Причина этого понятна. Политическая экономия есть теоретический анализ современного буржуазного общества и предполагает поэтому развитые буржуазные отношения, отношения, которые в Германии в течение столетий… не могли возникнуть».[175]

От XVIII в. немецкая политическая экономия унаследовала камералистику — возникший в средневековых университетах метод описательного изложения всей суммы общественных наук с упором на теорию и практику управления государством. Официальной экономической доктриной был меркантилизм — даже тогда, когда в Англии и во Франции он давно приказал долго жить. В начале XIX в. в Германии укореняются идеи Смита и в результате возникает своеобразная смесь смитианства со старомодной камералистикой.

Это — период бурных политических событий и экономических преобразований. Наполеоновское завоевание приводит в королевствах и княжествах, составлявших Германию, к ломке феодальных отношений. Отменяется личная зависимость крепостных. Распадаются городские ремесленные цехи. В ряде германских государств, особенно в Пруссии — самом крупном из них, к власти приходят буржуазные реформаторы, готовые кое в чем следовать примеру Англии и Франции. Но и после наполеоновских войн Германия оставалась экономически отсталой и политически раздробленной страной. Князья и помещики сумели использовать патриотический подъем борьбы с иноземными захватчиками в своих интересах. Восторжествовала реакция, сила которой казалась несокрушимой до самого 1848 г., потрясшего Германию, как и всю Европу.

По уровню экономического развития Германия далеко отставала от Англии и даже от Франции. К 1840 г. население Германии было приблизительно равно населению Англии (около 27 млн. человек), но Германия добывала в 14 раз меньше угля, выплавляла в 8 раз меньше чугуна, перерабатывала в 16 раз меньше хлопка, чем Англия. Тем не менее промышленный рост Германии шел довольно быстро, особенно после того, как в 1834 г. был заключен Таможенный союз — экономическое объединение германских государств.

Еще не сбросив путы феодализма и патриархальщины, Германия получила промышленность и рабочий класс, который силезским восстанием ткачей (1844 г.) грозно показал свою силу господствующим классам. Германская буржуазия, не успев проявить себя прогрессивным классом, носителем новых и смелых идей, быстро скатилась к союзу с помещиками и всеми реакционными силами. Из этого союза выросла вскоре Германская империя кайзеров и Бисмарка.

Политическая экономия в Германии в 20—40-х годах развивалась как служанка прусской монархии и других князей. Ученые, вышедшие из школы камералистики, писали учебники, которые представляли собой плохое переложение англофранцузских образцов на верноподданнически-немецкий лад и содержали лишь сумму знаний, необходимых для экзамена на должность чиновника.

Но новые времена все же требовали новых песен. Тогда явился Фридрих Лист, отнюдь не крупный теоретик, но яркий писатель и общественный деятель. Лист выразил с большой силой стремления немецкой буржуазии — прогрессивные в той мере, в какой они были связаны с единством и промышленным развитием Германии, ретроградные в силу того, что их осуществление ставилось в зависимость от полуфеодальной монархии. Во многих вопросах Лист смог подняться над обычным уровнем профессорско-чиновничьей науки своего времени. Его вклад в экономическую науку представляет значительный интерес, так как он шел принципиально иными путями, нежели английские классики, тоже представлявшие интересы буржуазного класса, но в других исторических и социально-экономических условиях.

Фридрих Лист родился в 1789 г. в вюртембергском городе Рейтлинген (Южная Германия). Отец его был состоятельный ремесленник — кожевник. Семья не принадлежала к городской знати, но занимала потомственное почетное место в среднем сословии. Школьное образование Листа закончилось в 15 лет, после чего он два года помогал отцу в мастерской. Среди подмастерьев он скоро приобрел репутацию лентяя и фантазера. Тогда семейный совет решил отдать его в учение к писцу. Здесь молодой Лист достиг большего успеха и начал восхождение по лестнице служебных должностей Вюртембергского королевства, которое было до 1814 г. вассалом Французской империи. За десять лет службы Лист занимал множество разных постов с мудреными и труднопереводимыми на русский язык названиями, полтора года изучал право в Тюбингенском университете и закончил служебную карьеру в чине счетного советника (Rechnungsrat) в столице королевства Штутгарте. В 1817 г. он был назначен по протекции либерального министра Вангенхейма профессором «практики государственного управления» в Тюбингенском университете.

Блестящая карьера! Высокое назначение 28-летнего Листа не было случайностью. К этому времени он имел не только репутацию способного чиновника, но и известность видного публициста либерального направления. Взращенный на идеях Французской революции и немецкого освободительного движения, Лист выступил решительным сторонником радикальных буржуазно-демократических реформ.

Лист обладал большим талантом литератора. Политическая страстность, смелость и четкость мысли, образность речи, язвительная ирония — все, чем отличаются его зрелые сочинения, появляется уже в этих первых статьях. В сентябре 1847 г. на брюссельском конгрессе экономистов, слушая нудного оратора-протекциониста, Маркс воскликнул с места, что тот мог бы лучше просто повторить речь Листа, в которой, по крайней мере, были «острота, жизнь и мужество».[176]

По натуре это был увлекающийся, экспансивный, необычайно энергичный человек. Не оставляя политической борьбы в Вюртемберге, продолжая свою литературную и профессорскую деятельность, Лист бросается в 1819 г. в водоворот новой борьбы, теперь уже на общегерманском поприще. Он основывает Торгово-промышленный союз, главная задача которого — борьба за экономическое единство Германии, конкретнее — за отмену таможенных границ внутри страны.

Но в том же 1819 г. над головой Листа начинают сгущаться тучи. Профессора университета плетут против него интриги, пишут властям доносы, обвиняя Листа в «опасных политических тенденциях». Вангенхейм уже не может защитить Листа: он сам в отставке, в Вюртемберге побеждает реакция. Листу ставят в вину его деятельность в Торгово-промышленном союзе: как государственный служащий, он должен был предварительно испросить санкцию начальства. Лист отвечает гордым и полным достоинства заявлением об отставке из университета. Между тем горожане Рейтлингена избрали Листа в новый вюртембергский парламент — палату сословий. Правительство добилось того, что выборы были признаны недействительными, под том предлогом, что избранному еще не исполнилось в то время 30 лет. Таково было требование конституции. Но через полгода Лист был избран в палату повторно!

Парламентская деятельность Листа была бурной и недолгой. Вскоре после избрания он представил в палату написанную им самим петицию граждан Рейтлингена, где выдвигалась широкая программа демократических реформ. Этот документ был написан резким бунтарским языком и скоро навлек на Листа гонения правительства. По обвинению в «подстрекательстве против государственной власти» он был отдан под суд, лишен депутатского мандата и приговорен к 10 месяцам тюрьмы. Не дожидаясь ареста, Лист бежал за границу, где провел в скитаниях по соседним западноевропейским странам более двух лет.

Надеясь на милость короля, он вернулся в Вюртемберг, но был немедленно схвачен и заключен в крепость. Правительство решило избавиться от беспокойного арестанта и сильного политического противника, имевшего уже к этому времени общегерманскую известность. В обмен на согласие эмигрировать в Америку Лист был досрочно выпущен на свободу. В июне 1825 г. с женой и детьми он сошел с корабля в Нью-Йорке. Сначала Лист занялся фермерством, потом редактировал газету на немецком языке, стал промышленным предпринимателем. Занявшись политической деятельностью, Лист разрабатывал для Соединенных Штатов экономическую программу, в основе которой лежал протекционизм. Он видел много общего в положении США и Германии: в обеих странах промышленное развитие упиралось в английскую конкуренцию.

В 1832 г. Лист приехал в Европу американским гражданином и стал консулом США в Лейпциге. Это было время лихорадки железнодорожного строительства, охватившей всю Западную Европу. Лист давно увлекался этим новым делом, в котором он видел не только важнейшее средство экономического прогресса, но и гарантию против войн. (Эту странную иллюзию он разделял, впрочем, с такими людьми, как Генрих Гейне и Людвиг Бёрне. Лист был другом обоих знаменитых немецких писателей.) Лист организовал акционерное общество для строительства железной дороги Лейпциг — Дрезден, одной из первых в Германии. Втянутый в политические интриги и финансовые аферы, он разочаровался в практической деятельности грюндера и в 1837 г. уехал в Париж. Впрочем, веру в великое будущее железных дорог Лист сохранил до конца дней.

В Париже, в своей третьей и последней эмиграции, Лист прожил три года. Со страстью и энергией, без которых он ничего не умел в жизни делать, отдался он изучению политической экономии и изложению своих окончательно сформировавшихся взглядов. Итогом его трудов была сначала обширная рукопись под заглавием «Естественная система политической экономии»,[177] представленная на объявленный Французской академией конкурс, а затем его главная работа — «Национальная система политической экономии», изданная в Аугсбурге в начале 1841 г.

Свою книгу Лист мыслил как первый том обширного труда, который должен был охватить все проблемы политической экономии. Поэтому книга имела подзаголовок: «Международная торговля, торговая политика и германский таможенный союз». Но претенциозный замысел Листа остался неосуществленным, и его роль в развитии экономической науки определяется главным образом этой книгой. «Национальная система» имела немалый успех, и в ближайшие годы потребовалось еще два издания. Она сыграла важную роль в горячих дискуссиях вокруг проблем экономического развития и торговой политики Германии и оказала серьезное влияние на немецкую экономическую мысль.

Лист развивал свою излюбленную идею: путь к процветанию и объединению Германии лежит через рост промышленности, а промышленность германская нуждается в защите от сильной иностранной конкуренции с помощью высоких импортных пошлин и других средств торговой политики. Больше всего эта идея устраивала растущую промышленную буржуазию Запада и Юга Германии. Книга Листа нашла отклик и среди демократической интеллигенции. Несмотря на монархизм и поклоны Листа в адрес дворянства, общий дух его книги был дух прогрессивных буржуазных реформ. Предлагаемые им реформы были осторожными и половинчатыми, но в затхлом воздухе Германии 40-х годов эти идеи звучали чуть ли не революционно.

Книга безошибочно нашла и своих врагов. Идеи Листа затрагивали корыстные интересы прусских юнкеров, которые вывозили хлеб в Англию и охотно готовы были согласиться на беспошлинный ввоз английских промышленных товаров в Германию в обмен на свободу импорта германского хлеба в Англию. В «свободе торговли» была заинтересована также старая каста торговой буржуазии северогерманских городов. В последние годы жизни Листа эти круги развернули против него кампанию клеветы, оскорблений, анонимных угроз.

К тому же Лист нажил себе немало врагов своей деятельностью по строительству железных дорог и едкими публицистическими выступлениями, в которых он задевал и помещиков, и университетскую профессуру, и церковь, а порой и представителей власти.

После возвращения в Германию Лист жил главным образом в Аугсбурге, занимаясь журналистикой и научной работой. Именно в эти годы он написал те сочинения, которые позже дали повод зачислить его в разряд великодержавных шовинистов и предшественников германского империализма. Лист утверждал, что перенаселенная Германия должна колонизовать «свободные» земли Юго-Восточной Европы (теперешние территории Венгрии, Югославии, Румынии, Словакии).[178] Он писал, что опорой великогерманской нации, в частности военной опорой, должно быть среднее независимое крестьянство, своего рода кулачество.

В связи с этими идеями Лист даже несколько изменил свое отношение к Англии, которую он всегда считал главным противником объединения и промышленного развития Германии. Теперь ему казалось, что Англия может поддержать Германию против ее сильных континентальных соседей — Франции и России. В 1846 г. он даже поехал в Англию, чтобы в беседах с английскими политическими деятелями выяснить, есть ли почва для такого сближения. Поездка эта кончилась полной неудачей.

Между тем здоровье Листа, от природы очень крепкое, заметно пошатнулось. Не мог добиться он и материальной обеспеченности для своей семьи. Сил его уже не хватало для постоянной борьбы, которую он вел, и бешеной деятельности, к которой привык. Осенью 1846 г. Лист покончил жизнь самоубийством.

В политической экономии Лист выступил как критик классической школы, воплощением которой для него был Адам Смит. Однако его критика фактически не затрагивала основы учения классиков — теории стоимости и доходов. Эти области экономической теории Листа особенно не интересовали. Весь его интерес был сосредоточен на вопросах экономической политики, более того — преимущественно на вопросах внешнеторговой политики.

В целом, как критик Смита и его продолжателей, Лист не производит сильного впечатления. Его подход, по существу, исключает применение абстрактного метода, который только и может позволить познание общих закономерностей капиталистического производства. Исследование этих закономерностей с учетом классовой структуры буржуазного общества было важнейшим достижением школы Смита — Рикардо. Лист же это не воспринял и остался на поверхности явлений. Однако, отражая в своих взглядах иные условия и потребности развития капитализма, он сумел подойти к проблеме с чуждой для классиков стороны, и это оказалось в известных пределах плодотворным.

Лист окрестил смитову систему политической экономии космополитической. Он обвинял эту систему в том, что она не видит национальных особенностей хозяйственного развития отдельных стран и догматически навязывает им единые «естественные» законы и правила экономической политики. «Как характерное отличие выдвигаемой мной системы, — писал Лист, — я утверждаю национальность. Все мое здание основывается на природе нации как среднего члена между индивидуумом и человечеством».[179]

Разные нации, говорит Лист, находятся на различных стадиях развития. В этих условиях полная свобода торговли между ними, может быть, и обеспечила бы какую-то абстрактную выгоду для мирового хозяйства в целом с точки зрения меновых стоимостей, т. е. по существу затрат труда, но воспрепятствовала бы развитию производительных сил в отставших странах. Свою концепцию он иногда называл теорией производительных сил в противовес «теории меновых стоимостей» Смита. Надо иметь в виду, что под производительными силами Лист понимал не совсем то, что позже вложил в этот термин Маркс. Для Листа производительные силы — просто вся совокупность общественных условий, без которых не может быть «богатства нации».

Чтобы вовлечь в производство празднолежащие ресурсы, чтобы преодолеть отсталость, допустимо и необходимо развивать отрасли, в которых производительность труда в данный момент ниже, чем за границей. Лист писал: «Эту потерю стоимостей надо, следовательно, рассматривать лишь как цену за промышленное воспитание нации».[180] Развитие промышленности было альфой и омегой взглядов Листа. Он писал, что нация, которая занимается только сельским хозяйством, подобна человеку, имеющему для работы только одну руку. Рост промышленности Лист предлагал форсировать с помощью воспитательного протекционизма — системы государственных мероприятий, защищающих национальную промышленность от иностранной конкуренции до тех пор, пока она не встанет на ноги и не сможет конкурировать с иностранцами «на равных». Осуществление свободы торговли он отодвигал в довольно неопределенное будущее, когда все основные нации будут находиться примерно на одном уровне развития.

Вполне актуально в свете современного положения дел и современных взглядов звучит, например, такое высказывание Листа: «Можно выдвинуть в качестве правила, что нация тем богаче и могущественнее, чем больше она экспортирует промышленных изделий, чем больше она импортирует сырья и чем больше она потребляет продуктов тропической зоны».[181] Достаточно указать на опыт Японии, для которой характерен именно такой тип внешней торговли и которая за последние годы в результате быстрого экономического роста стала второй промышленной державой капиталистического мира после США.

Большое будущее было суждено мысли Листа о необходимости рассматривать любое экономическое решение, например решение о создании новой отрасли производства, не только с точки зрения непосредственной эффективности (что в обычных условиях равнозначно рентабельности), но и с точки зрения длительных и косвенных последствий этого решения. Подобные ситуации хорошо знакомы каждому экономисту, да и не только экономисту. Если, например, в данной местности строится новое предприятие, то могут возникнуть важные дополнительные народнохозяйственные выгоды, которые непосредственно не учтены в рентабельности данного производства: улучшение условий труда и жизни для населения, повышение средней квалификации рабочей силы в этой местности, вовлечение в хозяйственный оборот природных ресурсов, которые ранее нельзя было использовать, и т. д.

Расчеты специалистов показывали, что Индии выгоднее перевозить внешнеторговые грузы на зафрахтованных иностранных судах, нежели создавать собственную судостроительную промышленность и торговый флот. Но имелось слишком много важных экономических и политических соображений, которые заставили индийское правительство сделать вывод, что в длительном плане создание собственного торгового флота выгодно и необходимо для этой страны.

Конечно, такая логика легко может быть доведена до абсурда и послужить оправданием любого волюнтаризма в экономике. Тогда возникают также всем хорошо известные вредные вещи, например, строятся заведомо неэкономичные предприятия, по чисто престижным или местническим мотивам деньги расточительно тратятся на мероприятия с сомнительным или слишком отдаленным полезным эффектом. В масштабах целых стран злоупотребление «принципом Листа» ведет к автаркии, т. е. экономически необоснованной и в конечном счете невыгодной самообеспеченности, к отказу от преимуществ разделения труда и специализации производства.

Косвенные выгоды экономического и социального характера, проистекающие из данного хозяйственного решения, получили со времен Маршалла научное наименование «внешней экономии» (external economies). Противоположный эффект — косвенные потери, связанные с конкретным решением, — тоже нередко имеет место и называется external diseconomies. Лорд Роббинс в своей авторитетной работе «Теория экономического развития в истории экономической мысли» говорит: «Задолго до Маршалла такого рода эффекты находились в центре различных изысканий Листа по вопросу о развитии производительных сил. Лист был бурной, трагической личностью, он был полон романтических предрассудков и склонен к диким преувеличениям, а допускавшееся им искажение идей его интеллектуальных противников, особенно Адама Смита, почти комично в силу своей ошибочности. Но будучи освобожденным от шума и ярости, его тезис содержит зерно истины: стимулирование определенных отраслей промышленности в конкретных исторических условиях может вести за собой рост производственного потенциала, который не может быть измерен лишь стоимостью известной продукции или увеличением стоимости капитала. На мой взгляд, его преувеличения и искажения принесли немало вреда, особенно в той мере, в какой они способствовали распространению экономического национализма в Европе. Но на этом основании нельзя отказывать его основному тезису в известной аналитической ценности».[182]

Теория Листа была попыткой ответить на важнейший вопрос: каким путем может быть в рамках капитализма ликвидирована экономическая отсталость стран, в силу особенностей их истории и хозяйства оказавшихся в задних рядах «мирового сообщества»? Подобно многим другим идеям экономистов, она могла использоваться и использовалась как в реакционных, так и в прогрессивных целях. В современных условиях характерно возрождение интереса к Листу в развивающихся странах, перед которыми стоят задачи развития национальной промышленности в условиях господства на мировых рынках монополий развитых капиталистических стран.

Оригинальность и научная ценность Листа состоят не в развитии экономической теории, а в серьезной разработке одной хозяйственно-политической проблемы — о трудностях и факторах капиталистического роста слаборазвитых стран.

Капитал по самой своей природе космополитичен. Но эта его черта действует в диалектическом единстве с воинствующим национализмом, также органически присущим капиталу. «Но две души живут во мне!», как сказано у Гёте. Это единство и этот конфликт сопровождают все развитие капитализма, действуют они и в современных условиях. Если классики с большой силой выразили первую тенденцию капитала, то Лист с не меньшей силой выразил вторую.

В предисловии к работе «К критике политической экономии» К. Маркс рассказывает, каким путем он, являясь в 1842–1843 гг. редактором «Рейнской газеты», под давлением фактов и необходимости обратился к экономическим проблемам. Среди событий, которые «дали первые толчки… занятиям экономическими вопросами», он называет «дебаты о свободе торговли и покровительственных пошлинах».[183] Нет сомнения, что эти занятия молодого Маркса были связаны с ознакомлением с опубликованной в 1841 г. книгой Листа, стоявшего в центре дебатов о торговле. Любопытна деталь: до того как Маркс занял место редактора «Рейнской газеты», издатели пытались привлечь на это место Листа, но он отказался, сославшись на нездоровье.[184]

В дальнейшем Маркс и Энгельс в своей практической и литературной деятельности вынуждены были неоднократно обращаться к проблеме свободы торговли и протекционизма. При этом они рассматривали также идеи Листа. Невысоко оценивая Листа как теоретика и подвергая критике буржуазно-апологетическую суть его учения, основоположники марксизма все же считали его самым выдающимся немецким экономистом той эпохи.

Дискуссия о свободе торговли отражает борьбу внутри класса буржуазии, а также между буржуазией разных капиталистических стран. Свобода торговли и протекционизм — лишь две разновидности классовой политики, в равной мере направленные на увеличение прибылей капиталистов путем эксплуатации рабочего класса. Но это не значит, что пролетариат и его партии могут устраниться от самой проблемы, предоставить ее целиком буржуазным экономистам и политикам. Рабочему классу вовсе не безразлично, какими темпами и в каких формах развивается в стране промышленность. А развитие промышленности в немалой степени зависит от торговой политики.

Политика свободы торговли прогрессивна с точки зрения рабочего класса постольку, поскольку она способствует развитию капитализма в мировом масштабе, росту его производительных сил. Прежде всего это может при известных условиях содействовать какому-то улучшению материального положения рабочего класса. Но в конечном счете суть дела заключается в том, что ускоренное развитие капитализма одновременно развивает его противоречия, поднимает на более высокую ступень конфликт между производительными силами и производственными отношениями и тем самым готовит гибель капитализма как системы. В 1847 г. Маркс говорил: «…мы стоим за свободу торговли, потому что с введением ее все экономические законы с их самыми поразительными противоречиями будут действовать в более широкой сфере, на более обширной территории, на территории всего мира; и потому, что сплетение всех этих противоречий в единый клубок, где они столкнутся, породит борьбу, которая в свою очередь завершится освобождением пролетариата».[185]

Но позиция за свободу торговли ни в коем случае не может считаться универсальной, применимой к любой ситуации и любым конкретным условиям. В Германии середины прошлого века свобода торговли могла лишь увековечить промышленную отсталость страны, содействовать консервации остатков феодализма. Протекционизм мог быть в конечном счете выгоден рабочему классу как средство ускорения капиталистического развития и преодоления феодальных порядков. Маркс подчеркивал, что Лист и его последователи требуют покровительства не для мелкого кустарного производства, а для крупной капиталистической промышленности, где ручной труд вытесняется машинами, а патриархальное производство заменяется современным. В конце этого пути Маркс видел, однако, не торжество мощного германского капитала, а социальную революцию. По схожим причинам Энгельс в несколько более позднюю эпоху считал в принципе прогрессивной протекционистскую торговую политику Соединенных Штатов.

Эти принципы важны для оценки «либеральных» и протекционистских тенденций в современном капитализме.

Национальная душа, национальный характер, национальная судьба — эти и подобные им понятия пронизывали всю общественную мысль Германии конца XVIII и XIX в. Что может быть более национальным, чем история? Увлечение историей было также своеобразной реакцией на рационалистическую философию прошлого века, которая рассматривала все, что было до нее, т. е. феодализм и его институты, как противоестественные явления, порожденные невежеством, недостатком просвещения.

Лист оказал на немецкую историческую школу политической экономии сильное влияние, которое может быть сведено к трем моментам: 1) вслед за Листом «историки» рассматривали политическую экономию не как науку об общих законах развития хозяйства, а как науку о национальном хозяйстве, подчеркивая при этом определяющую роль государства; 2) они критически относились к классической школе и к ее последователям, выступая, в частности, против космополитичности и абстрактности их теорий; 3) они исходили из стадий экономического развития страны.

Однако они пошли дальше Листа, создав особый исторический метод в политической экономии, который сыграл в дальнейшем значительную роль в развитии этой науки, особенно в Германии и в США. Идеи исторической школы становятся понятнее, если учесть коренные пороки той политической экономии, которая была представлена буржуазными рикардианцами в Англии и школой Сэя во Франции. Их теории стоимости и доходов вполне могли казаться либо безнадежной путаницей, либо бессодержательным упрощением. Им действительно был чужд историзм, взгляд на экономическое развитие общества как на исторический эволюционный процесс. Абстракция человека-счетчика, разумного эгоиста, освобожденного от всех прочих качеств, была неубедительна. «Космополитизм» этих экономистов, особенно английских, отражал господствующую роль Англии на мировом рынке. «Историки» хотели, чтобы в центр экономической науки был поставлен конкретный человек, с его сложной психикой и моралью, с национальными и историческими чертами.

Но в условиях феодально-буржуазной Германии первой половины XIX в. и под пером прусских профессоров этот закономерный протест неизбежно должен был принять реакционный характер. Критикуя классическую школу (они не делали различий между Смитом, с одной стороны, и Сениором и Сэем — с другой), они не видели самого главного.

Историческая школа отказывалась от метода научной абстракции как основного метода исследования в политической экономии. Она отказывалась от познания всеобщих объективных законов общественного развития, возводя в абсолютный принцип национальные особенности. Особая область экономической науки подменялась неопределенной и зыбкой сферой, включающей историю, этику, право, психологию, политику, этнографию.

В истории экономической науки есть свои штампы. Историческую школу принято представлять в виде троицы в составе Рошера, Гильдебранда и Книса, как будто они работали совместно. В более серьезных исследованиях показывается, что между этими тремя авторами имеются большие различия, что они не составляли «школу» в смысле личного и прямого общения, что кроме них в том же направлении работали многие другие. На деле все было гораздо сложнее. Книс, в частности, резко критиковал Рошера и Гильдебранда.

Тем не менее в главных вопросах теории все три профессора следовали общему направлению и были его виднейшими представителями. Вильгельм Рошер в своей ранней (1843 г.) работе «Очерк политической экономии с точки зрения исторического метода» изложил некоторые основные положения будущего исторического метода. Однако Рошер принял многие положения классических английских и французских экономистов, которые устраивали его. В результате получалась лишенная какого-либо стержня мешанина. Таков же Рошер и в своих последующих работах.

За свою долгую жизнь Рошер написал целую библиотеку, в которую, в частности, входят две большие и выполненные с ученой тщательностью работы по истории экономической мысли. Почти 50 лет он был профессором в Лейпциге и пользовался почетом в правительственных и ученых кругах.

Жизнь Бруно Гильдебранда в первой ее половине была более бурной. От преследований реакционного правительства Гессена (одно из германских государств) он вынужден был бежать в Швейцарию, где преподавал в университетах Цюриха и Берна. Гильдебранд основал первую статистическую службу в Швейцарии. Он вернулся в Германию в 1861 г. и до конца жизни был профессором в Иене. С исторической школой его связывает главным образом книга «Национальная экономия настоящего и будущего», опубликованная в 1848 г. Гильдебранд более резко и систематически, чем Рошер, критиковал классическую школу и более агрессивно внедрял исторический метод. Он оказал большое влияние на развитие исторической школы в более позднюю эпоху.

Деятельность Карла Книса в значительной мере выходит за пределы рассматриваемой эпохи, поскольку он работал в 60—90-х годах. Однако его главная работа в духе исторической школы — «Политическая экономия с точки зрения исторического метода» вышла в 1853 г. Книс более 30 лет профессорствовал в Гейдельберге.

В 70-х годах более молодое поколение немецких ученых во главе с Густавом Шмоллером образовало так называемую новую историческую школу. К Кнису и Шмоллеру тянулись люди, искавшие третьего пути — помимо субъективной школы («неоклассиков») и социализма. Они имели немало последователей и в англосаксонских странах.

Ученые исторической школы много сделали в области конкретных экономических исследований. Они широко вводили в свои работы исторический и статистический материал. Однако их бичом были описательство, ползучий эмпиризм, поверхностность. Историческая школа с самого начала выступала против любых социалистических учений. Став в Германской империи своего рода государственным научным направлением, она сделалась врагом марксизма, быстро распространявшегося в Германии.

Из письма Карла Родбертуса И. Целлеру: «Вы увидите, что это уже очень недурно использовано… Марксом, который меня, конечно, не цитирует».[186] В другом письме Родбертус заявляет, что он раньше Маркса показал происхождение прибавочной стоимости и сделал это короче и яснее. Эти письма были опубликованы соответственно в 1879 и 1881 гг., т. е. после смерти Родбертуса, но до смерти Маркса.

Итак, мы имеем дело с человеком, который обвинял Маркса в плагиате. Более того, Маркс якобы «украл» у него не какой-нибудь пустяк, а теорию прибавочной стоимости, которая образует краеугольный камень экономического учения марксизма. Фридрих Энгельс, издавая в 1885 г., через два года после смерти Маркса, второй том «Капитала», свое предисловие в основном посвятил опровержению нелепых домыслов Родбертуса и — еще более — его почитателей, немецких катедер-социалистов.[187] Ответ был исчерпывающий и окончательный.[188]

Кто же такой Родбертус? Он родился в 1805 г. в Грейфсвальде, на севере Германии, изучал право в университетах Геттингена и Берлина, служил судебным чиновником. Оставив вскоре службу и поездив по Европе, он в 1836 г. поселился в купленном им имении Ягецов в Померании, где и прожил с небольшими перерывами до конца дней. Энгельс в одном из писем 1883 г. говорит о Родбертусе: «Этот человек когда-то близко подошел к открытию прибавочной стоимости. Его поместье в Померании помешало ему сделать это».[189] Конечно, вовсе не обязательно помещик должен выражать идеологию класса помещиков. Но Родбертус, став помещиком, действительно эволюционировал вправо, и его социальное положение отразилось на его взглядах.

В 1842 г. Родбертус опубликовал книгу «К познанию нашего государственно-хозяйственного строя». Именно здесь он «чуть не открыл» прибавочную стоимость. Действительно, он, например, пишет: «Если производительность труда настолько велика, что кроме необходимых средств существования рабочего он может произвести еще многие потребительские блага, то этот избыток становится рентой, т. е. присваивается без труда другими лицами, если существует частная собственность на землю и капитал. Другими словами: принципом получения ренты является частная собственность на землю и капитал».[190]

Надо отдать должное Родбертусу: сказано неплохо. Но это свидетельствует лишь о том, что он хорошо усвоил Смита и Рикардо и взял у них ряд научных, глубоких положений. Разумеется, этим он принципиально отличается от представителей исторической школы и других современных ему немецких экономистов. Но не более того.

Маркс тоже отталкивается от Смита и Рикардо, но там, где у Родбертуса мы видим отдельные, хоть и полезные, кирпичики, подобранные у английских классиков, Маркс построил стройное здание пролетарской политической экономии. Кроме того, как убедительно показал Энгельс, Маркс не знал до 1859 г. экономических трудов Родбертуса.

Считать прибыль и земельную ренту плодом неоплаченного труда рабочих — вовсе еще не значит создать научную теорию прибавочной стоимости. Английские социалисты-рикардианцы шли дальше Родбертуса в этом вопросе, но и они не создали такую теорию. Родбертус не трактовал свою «ренту» как всеобщую форму прибавочного продукта при капитализме. Он не объяснил особую природу купли-продажи рабочей силы. Он был очень осторожен в трактовке «ренты» как эксплуататорского дохода. Наконец, Родбертус фактически не пошел дальше Рикардо в постановке вопроса об усреднении прибыли — важнейшего вопроса, решенного марксовой теорией цен производства.

Революционные события 1848 г. выносят Родбертуса на авансцену. Он член ландтага (прусского парламента), один из организаторов «партии реформ» и в течение короткого времени министр в прусском либеральном правительстве Ганземана. Основной смысл деятельности Родбертуса — поиски реформ, которые могли предотвратить развитие революции, особенно ее превращение в революцию рабочего класса. Но для победившей контрреволюции он оказался слишком либеральным и был вынужден удалиться в свое померанское поместье. После этого Родбертус не принимал активного участия в политической жизни, хотя неоднократно испытывал, по словам Маркса, «министерский зуд» и одно время искал сближения с Бисмарком. Родбертус умер в Ягецове в 1875 г.

Экономические идеи Родбертуса, помимо указанной выше работы, изложены главным образом в четырех «Социальных письмах к фон Кирхману», составляющих большой том. Первые два письма были опубликованы в 1850 г., третье — в 1851 г., а четвертое — после смерти автора.

В своих сочинениях Родбертус продолжал то, что плохо удалось ему в свое время в практической политике. Он видел ряд опасных сторон капитализма, особенно его тенденцию сохранять нищету народных масс. Как он сам писал, необходимо искать способ «оградить капитал… от опасностей, проистекающих по его собственной вине».[191] Он призывал капиталистов дать рабочему классу известную долю плодов, приносимых повышением производительности труда. При таких условиях, считал он, может быть достигнут «компромисс между трудом и собственностью на землю и капитал». В учении Родбертуса можно некоторым образом видеть зачатки так называемой политики доходов, проводимой ныне в буржуазных странах.

Примечания:

1

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 40.

17

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. I, стр. 162.

18

Е. F. Heckscher. Mercantilism, vol. 2. L., 1955, p. 340.

19

Дж. М. Кейнс. Общая теория занятости, процента и денег. М., Изд-во иностр. лит., 1948, стр. 336.

175

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, стр. 489.

176

G. Fabiunke. Zur historischen Rolle des deutschen Nationalokonomen Friedrich List (1789–1846). Berlin (DDR), 1955, S. 31.

177

Она была найдена и опубликована лишь в 20-х годах XX в.

178

Эти территории находились в то время отчасти под властью Австро-Венгрии, отчасти — Турции.

179

F. List. Werke, Schriften, Briefe, Band 6. Berlin, 1930, S. 34.

180

F. List. Werke, Schriften, Briefe, Band 6. S. 57.

181

Ibid., S. 54.

182

L. Robbins. The Theory of Economic Development in the History of Economic Thought. L., 1968, p. 116–117.

183

К. Маркс u Ф. Энгельс. Соч., т. 13, стр. 6.

184

G. Fabiunke. Zur historischen Rolle des deutschen Nationalokonomen Friedrich List (1789–1846), S. 35.

185

К. Маркс u Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 266–267.

186

Цит. по К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 24, стр. 10.

187

Этот термин, вошедший в обиход в 70—80-х годах, применялся в Германии к буржуазным профессорам, которые с университетской кафедры проповедовали «государственный социализм», т. е. примирение и сотрудничество классов под эгидой твердой монархической государственной власти.

188

Шумпетер, противник марксизма, но серьезный ученый, замечает по этому поводу: «Я не думаю, что есть сколько-нибудь серьезные основания оспаривать данное Энгельсом опровержение тезиса, что Маркс „заимствовал“ у Родбертуса» (J. Schumpeter. History of Economic Analysis. N. Y., 1954, p. 506).

189

К. Маркс и Ф. Энгельс. Письма о «Капитале». М., Политиздат, 1968, стр. 401.

190

К. Родбертус. К познанию нашего государственно-хозяйственного строя. Пять теорем. М., 1935, стр. 115.

191

К. Родбертус. К познанию нашего государственно-хозяйственного строя, стр. 25.