Последние числа октября — первые числа ноября 1941 г. вошли в историю России как один из наиболее критических моментов в ее истории. Немецкие войска стояли под стенами Ленинграда, почти завершили второе кольцо его окружения в районе Тихвина, захватили Ростов-на-Дону и готовились вторгнуться на Кавказ. Но наихудшее положение сложилось на центральном — московском — направлении, где после грандиозной катастрофы войск трех фронтов в районе Вязь­мы Красная Армия недосчиталась примерно миллиона бой­цов и командиров. Во фронте возникла огромная брешь, за­ткнуть которую советское командование пыталось при помо­щи немногочисленных резервов, народного ополчения и курсантов военных училищ. Вкупе с ожесточенным сопротив­лением окруженных войск и начавшейся распутицей наскоро собранные войска задержали наступление немцев на Москву, но полностью остановить его не смогли. После небольшой паузы 16 ноября началась вторая фаза операции «Тайфун». Чем она закончится, в тот момент не знал никто. На защиту столицы кидались все силы, а Ставка Верховного главноко­мандования и Генеральный штаб РККА лично распределяли каждый авиационный полк и танковый батальон между наибо­лее опасными участками фронта.

С учетом этого понятно, что остальным направлениям рас­тянувшегося почти на 6000 километров советско-германско­го фронта внимание уделялось далеко не регулярно, хотя на многих из них также складывалась весьма непростая обста­новка. Одним из таких направлений являлся Крым, где в ожес­точенных боях 18—25 октября в районе Ишуни советские 51-я и Приморская армии потерпели серьезное поражение и нача­ли отход. Ситуация усугублялась практически полной потерей управления. Штаб командования войск Крыма (командую­щий — вице-адмирал Г. И. Левченко) не знал, где находятся штабы армий, штабы армий зачастую не знали, где находятся их войска. Самое страшное, что командиры соединений и частей не знали общей задачи: то ли следует немедленно пе­рейти к жесткой обороне, то ли надо отступить для обороны какого-то рубежа, то ли отойти к портам и эвакуироваться. Никто не знал и направлений, в которых следует отходить. Все это привело к тяжелым арьергардным боям с превосхо­дящими войсками немецкой 11-й армии (генерал Эрих фон Манштейн), в которых многие советские соединения, до того не принимавшие участия в боях, понесли тяжелые потери. В ре­зультате отход осуществлялся только в тех направлениях, ко­торые еще не были перерезаны противником, — на юг и юго­-восток от Ишуни. Направление на юго-запад оказалось пере­хваченным немецкой сводной мотобригадой Циглера (со­стояла из разведывательных батальонов пехотных дивизий и румынского моторизованного полка), которая стремительно продвигалась на Евпаторию и Симферополь. Эти города пали 31 октября и 1 ноября соответственно. Следующей целью должен был стать Севастополь — главная база советского Черноморского флота. Вслед за мотобригадой шли пехотные дивизии: 50 и 132-я (54-й армейский корпус) через Евпато­рию на Севастополь, 22, 72-я и румынский горный корпус (30­-й армейский корпус) преследовали войска Приморской ар­мии в направлении на Симферополь, 46, 73 и 170-я (42-й кор­пус) — вслед за советской 51–й армией на Феодосию. В своих мемуарах «Утерянные победы» Манштейн писал:

«Побежденный обычно движется с большей скоростью, чем победитель. Надежда обрести безопасность где-либо в тылу окрыляет отступающего. У победителя же, наоборот, в час успеха наступает реакция на потребовавшееся от него перенапряжение. К тому же отступающий всегда имеет воз­можность задержать преследующего арьергардными боями и, таким образом, помочь своим главным силам оторваться и спастись от преследующего противника. Поэтому история войн знает мало примеров того, когда преследование приво­дило к уничтожению главных сил побежденного. Этот резуль­тат достигался всегда, когда удавалось обогнать отступаю­щего в параллельном преследовании и отрезать ему путь к отступлению. В этом же и заключалась цель 11-й армии в те дни».

Иными словами, командующий 11-й армией сделал все от него зависящее, чтобы отрезать путь отступающим совет­ским армиям и уничтожить их, после чего захватить все порты Крымского полуострова, которые было бы некому оборонять.

Впрочем, даже если бы Манштейну и не удалось перехва­тить пути отхода советских войск, шанс разгромить их оста­вался весьма высок. История практически не знает примеров того, как разгромленным и соответственно деморализован­ным войскам удавалось бы занять жесткую оборону на каком­-либо рубеже и долго удерживать его. Как правило, такие вой­ска отступают до рубежа, занятого свежими частями, и только там прекращают свое бегство. Но, как мы уже отмечали рань­ше, у советской стороны в этот момент были дела поважней, чем оборона Крыма. Резервы имелись, в частности, войска Северо-Кавказского военного округа, но тяжелая обстановка в районе Ростова-на-Дону и отсутствие внимания со стороны Ставки ВГК привели к тому, что почти до конца ноября совет­ские войска в Крыму были предоставлены самим себе. Ставка периодически ставила им задачи, но резервами и снабжени­ем почти не помогала.

Все это привело к тому, что сразу же после выхода немцев на дальние подступы Севастополь, как главная база Черно­морского флота, попал в крайне тяжелое положение. И дело было не в том, что начатое в конце июня — начале июля строительство сухопутных оборонительных рубежей было весьма далеко от завершения. Эти рубежи было просто неко­му оборонять. После того как стало известно, что немцы про­рвали позиции под Ишунью, на Черноморском флоте присту­пили к созданию многочисленных батальонов морской пехо­ты. К началу ноября удалось сформировать бригаду, два полка и 19 отдельных батальонов. С учетом местного стрелко­вого полка, ранее осуществлявшего охрану складов и кара­ульную службу, для обороны главной базы флота удалось со­брать 32 батальона общей численностью 23 тысячи человек. С количественной точки зрения такие силы, может быть, и мог­ли сдержать натиск двух немецких дивизий, наступавших на город, но с качественной — нет. Ни матросы, ни их командиры никогда не учились сухопутному бою. Особой матросской удалью считалось ходить в штыковые атаки в полный рост, что на практике приводило к огромным потерям от пулеметного огня. На вооружении морских пехотинцев не было практиче­ски ничего, кроме винтовок. Достаточно сказать, что на 32 ба­тальона имелось всего около 30 орудий и минометов. Правда, еще 82 морских орудия калибром от 45 до 130 мм имелось в свежепостроенных артиллерийских ДОТах, но из 96 таких ДО­Тов только 28 находились на передовом рубеже обороны. До некоторой степени отсутствие артиллерии могли компенси­ровать обладавшие большой дальностью стрельбы берего­вые батареи флота, которых к началу обороны имелось 13 (48 орудий калибром от 100 до 305 мм). Для управления ими при стрельбе на сухопутном направлении имелось 12 корректиро­вочных постов. Защищенность же батарей была разная — от полностью защищенных башенных 305-мм батарей № 30 и 35 (немцы называли их фортами «Максим Горький I» и «Максим Горький II») до практически полностью открытых 100– и 102­-мм. Последние без труда могли быть выведены из строя уда­рами артиллерии и авиации.

Определенную роль в обороне города играли и корабли. Роль их была не так велика, как, скажем, в обороне Ленингра­да, — опасаясь потерь от ударов с воздуха в ночь на 1 ноября наиболее крупные и новые корабли ЧФ (линкор «Парижская коммуна», крейсера «Ворошилов» и «Молотов», новые эсмин­цы и все подводные лодки) ушли в порты Кавказа. В Севасто­поле остались только старые крейсера «Красный Крым», «Червона Украина», эсминцы «Бодрый», «Незаможник» и «Шаумян», на которых имелось 58 орудий от 100 до 130 мм. Сравнительно небольшой калибр этих пушек и удаленность мест стоянки от линии фронта не могли не повлиять на эф­фективность их стрельбы.

Отдельного разговора заслуживает группировка зенитной артиллерии. В период отступления из северной части Крыма в Севастополь прибыли 25, 26 и 114-й отдельные зенитно-ар­тиллерийские дивизионы, ранее осуществлявшие ПВО пор­тов и аэродромов в Евпатории, Сарабузе и на озере Донуз­лав. С учетом этого в главной базе скопилось три зенитно-ар­тиллерийских полка (61, 62 и 122-й) и пять дивизионов — всего 40 зенитных батарей среднего калибра (160 орудий 76- и 85-мм) и 7 батарей малого калибра (36 орудий 45- и 37-мм). Кроме того, имелся пулеметный (18 счетверенных пулеметов М-4 — «максим») и два прожекторных батальона (90 прожек­торов). Наблюдение за воздухом обеспечивали батальон ВНОС и отдельная радиотехническая рота с двумя радиолока­ционными станциями РУС-2. Такое количество зенитной ар­тиллерии вместе с зенитными орудиями кораблей могло бы создать мощный щит в воздухе над городом, если бы не два обстоятельства. Во-первых, из-за нехватки полевых и проти­вотанковых орудий — примерно 70% зенитных батарей при­шлось выдвинуть на главный и передовой оборонительный рубежи, где они вели борьбу с наземными целями. Немецкое авиационное командование, выявив это, стало организовы­вать все налеты на Севастополь со стороны моря. Во-вторых, практически полное отсутствие к началу войны зенитной ар­тиллерии в портах Кавказа заставило командование Черно­морского флота в разгар первого штурма Севастополя не усиливать, а, наоборот, ослаблять группировку в районе глав­ной базы. Между 12 и 20 ноября на Кавказ убыли два полка и три дивизиона, после чего в районе Севастополя остались только 61–й полк, 92 и 114-й дивизионы — 75 орудий всех ка­либров (около 25 калибром 37—45-мм) и 25 зенитных пуле­метов. 25 декабря одна из установок РУС-2 была передисло­цирована в район Анапы для предотвращения внезапных на­летов на Новороссийск и Туапсе. Некоторым утешением могли служить только подразделения зенитной артиллерии Приморской армии, которые пробились в Севастополь — 880-й полк и 26-й дивизион (20 85-мм и 10 76-мм орудий), пу­леметный батальон (семь пулеметов М-4). Еще примерно 10 орудий имелись непосредственно в стрелковых дивизиях. Та­кое сосредоточение зенитных средств на весь район Сева­стополя трудно признать очень мощным, но, как показали по­следующие события, его оказалось вполне достаточно, чтобы сковать активность немецкой авиации.

Самого подробного изучения требует вопрос о состоянии советской авиации. После поражения в Северном Крыму она начала энергично перебазироваться на удаленные от линии фронта аэродромы, причем некоторым частям пришлось осу­ществлять это по нескольку раз. В предыдущих боях части по­несли большие потери, а их летный состав был крайне измо­тан. У некоторых летчиков и командиров, причем включая самое верхнее звено, появились признаки депрессии. 21 октября приказом наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова с формулировкой «за плохое руководство, за недисциплинированность, за пьянст­во» был снят с должности командующий ВВС ЧФ генерал­-майор авиации В. А. Русаков. Он был назначен на должность заместителя командующего ВВС Балтийского флота и погиб в авиакатастрофе в июне 1942 г. Его преемником на посту ко­мандующего ВВС ЧФ стал 30-летний генерал Николай Остря­ков, до того занимавший должность заместителя командую­щего ВВС Тихоокеанского флота.

О нем хотелось бы рассказать особо. В 1932 г. он окончил школу летчиков Гражданского воздушного флота в Москве, после чего стал инструктором парашютного дела. В числе первых советских парашютистов Острякову было присвоено звание мастера парашютного спорта СССР. В июне 1934 г. его призвали в армию, где он служил фактически в той же долж­ности — инструктором парашютно-десантной службы спец­школы НКВД Украинского округа. Тем не менее Николай не ут­рачивал навыков летного дела, и когда в ноябре 1936 г. он на­писал рапорт с просьбой направить его воевать в Испанию, его назначили на должность пилота бомбардировщика СБ. Свое летное мастерство Остряков продемонстрировал 29 мая 1937 г., когда сумел поразить двумя бомбами немецкий «карманный линкор» «Дойчланд». Корабль получил серьезные повреждения, из состава его экипажа 23 человека погибли, а еще 83 получили ранения (8 из них позднее скончались). По­добного успеха в борьбе с крупными кораблями кригсмарине советская авиация не добивалась за все время Великой Оте­чественной войны. Николая назначили командиром эскадри­льи, а после возвращения из Испании в декабре того же го­да — командиром 71-й авиационной бригады ВВС ЧФ, кото­рая в мае 1938 г. была переформирована в хорошо знакомый нам 40-й бап. В августе 1939 г. Остряков получил должность заместителя командующего ВВС ТОФ, одновременно окон­чив курсы усовершенствования при Военно-морской акаде­мии. Все, кто знал Николая Острякова, единогласно говорили о нем не только как об умелом летчике (в период командова­ния ВВС ЧФ он сумел освоить истребитель Як-1 и совершил на нем более 100 боевых вылетов, одержав одну победу в группе), но и как о талантливом организаторе и тактике. В об­ращении с подчиненными новый командующий умело соче­тал требовательность с вниманием и заботой. Как мы увидим, все это дало прекрасные результаты.

После получения приказа о новом назначении Н. А. Остря­кову пришлось срочно вылететь на своем ДБ-3 из Владиво­стока в Севастополь. Прием должности в условиях потери управления и отступления занял довольно много времени и завершился только к 4 ноября. Спустя три дня Остряков док­ладывал командующему авиацией ВМФ С. Ф. Жаворонкову:

«Пользуясь случаем надежной связи, докладываю о про­изошедшем в последние дни:

Авиагруппа капитана Мелихова (имеется в виду Фрай­дорфская авиагруппа. — М. М.) за период боев под Переко­пом с 23 сентября по 23 октября потеряла 81 самолет. В эс­кадрильях осталось по 2—4 самолета; поэтому с отходом на аэродромы Главной базы (Севастополя. — М. М.), авиагруппа расформирована обратно в свои полки.

В полку Шарапова (62-й смап. — М. М.) осталось 9 само­летов, из них 3 Пе-2 передал в эскадрилью Цурцумия (5-я эс­кадрилья 40-го бап. — М. М.). Истребители посадил прикры­вать Новороссийск…

Почти 50% материальной части, находящейся в районе Главной базы, не в строю. Сейчас заставил работать по вос­становлению круглые сутки, но напряженная работа послед­них дней не дает быстро выправить положение.

Боевые действия ВВС:

После прорыва фронта на Перекопском направлении, от­водил группу Мелихова по мере отхода армии, не прекращая боевых действий. 2 ноября оставил аэродромы Кача, Бель­бек, Карагоз (авиагарнизоны Сарабуз, Евпатория, Кача взо­рвали и сожгли). С подходом к Севастополю противник стянул в районе Сарабуза большое количество бомбардировочной авиации и начал активно действовать по нашим кораблям и транспортам.

Большая часть истребительной авиации (советской. — М. М.) занята несением барража над транспортами и штур­мовыми действиями по аэродромам противника…

Из числа наших бойцов сформированы три батальона пе­хоты, которые дерутся на подступах к Севастополю.

Ваше приказание о наведении порядка в работе штаба выполняю, в этом мне помог полковник Бартновский (началь­ник штаба ВВС ВМФ. — М. М.) Все ответы на ваши запросы, а также ряд донесений вам в виде коротких докладов о работе ВВС ЧФ посылаю регулярно».

Из документа ясно, что обстановка в воздухе над Крымом в начале ноября давала мало поводов для оптимизма. ВВС 51-й отдельной армии (Приморская армия собственных ВВС не имела) отошли на Керченский полуостров, а затем на Кав­каз, а ВВС Черноморского флота пришлось разделиться. 2 ноября из Карагоза на кавказские аэродромы станицы Крым­ская и Гостагаевская убыли 2-й мтап, 40-й бап и бомбардиро­вочная эскадрилья 62-го смап. Истребительные эскадрильи 62-го смап перелетели в Анапу. Вскоре за ними последовали 119-й мрап (перебазировался из Севастополя в Поти), 18, 45 и 64-я омраэ (из района Керчи в Поти и Геленджик). Наконец, незадолго до падения Керчи (16 ноября) в Новороссийск пе­релетели остатки 93 и 101-й отдельных истребительных эс­кадрилий. К концу месяца на их базе был развернут новый (3-й) истребительный авиаполк на самолетах старых типов (И-15бис, И-16). Еще раньше, в конце сентября, на Кавказе на базе сокращенных эскадрилий 8 и 9-го иап начал формиро­ваться 7-й истребительный авиаполк, но из-за больших по­терь в частях 1-й линии и трудностей с получением новой авиатехники он реально вошел в боевой состав не раньше на­чала декабря. Впоследствии все три «кавказских» истреби­тельных авиаполка являлись источником пополнения для Се­вастопольской авиационной группы. Что же касается бомбар­дировщиков ВВС ЧФ и 51-й отдельной армии, действовавших с аэродромов Кавказа, то их в контексте рассматриваемых боев за Севастополь можно было почти не учитывать. Рас­стояние от ближайшего кавказского аэродрома в Анапе до Севастополя составляло 300 км, что намного превышало ра­диус действия любого советского истребителя того времени. Посылка же без истребительного сопровождения была чрева­та большими потерями и осуществлялась лишь в исключи­тельных случаях.

Наибольшую трудность представляет определение реаль­ного количества самолетов ВВС ЧФ, сосредоточенных на аэ­родромах в районе Севастополя к началу обороны города. Ка­залось бы, в этом ничего сложного нет — по всем изданиям советского периода кочуют сведения, что на 1 ноября Сева­стопольская авиагруппа насчитывала 41 истребитель (7 Як-1, 10 И-16, 15 И-153 и 9 И-5), 10 штурмовиков (4 Ил-2 и 6 У-26) и 31 морской разведчик (5 ГСТ и 26 МБР-2) — всего 82 машины. Источником этой информации является «Отчет ВВС Севасто­польского оборонительного района за период с 1.11.1941 по 22.2.1942». Непонятно, почему большинство исследователей прошли мимо того факта, что писавшийся в конце февраля 1942 г. отчет может не совсем верно трактовать расстановку сил по отношению к событиям четырехмесячной давности. Убедиться в этом достаточно просто, если поднять доклады о боевом и численном составе ВВС ЧФ периода конца 1941 г. В донесении на 7 ноября содержатся следующие цифры:

Таблица 2.1

БОЕВОЙ И ЧИСЛЕННЫЙ СОСТАВ ВВС ЧФ В РАЙОНЕ СЕВАСТОПОЛЯ НА 7.11.1941

Однако даже число 137 не является истинным, если говорить о 1, а не о 7 ноября. За этот период Севастопольская авиа­группа в боях уже успела лишиться примерно 20 самолетов. Кроме того, по состоянию на 1 ноября в севастопольской бухте Матюшенко все еще находился 119-й мрап, насчитывавший по меньшей мере 16 МБР-2. Таким образом, общее количест­во советских самолетов на аэродромах Севастополя к началу обороны города достигало примерно 170 машин (в том числе примерно 130 исправных), что более чем вдвое превосходит цифру из вышеупомянутого «Отчета». Это составляло почти половину от общего состава ВВС ЧФ (на 7.11.1941  367 боевых самолетов) и две трети их истребителей (всего 153 машины).

Люфтваффе располагало большими силами. За боевые действия в Крыму и бассейне Черного моря по-прежнему от­вечал штаб IV авиационного корпуса (генерал авиации Kurt Pflugbeil), которому были подчинены в полном составе бом­бардировочные эскадры KG 27 (группа III/KG 27 прибыла из Германии в начале ноября), KG 51 и 6-я (торпедоносная) эс­кадрилья эскадры KG 26. Эскадры были достаточно потрепа­ны и вместе вряд ли насчитывали более 100 исправных бом­бардировщиков. Впрочем, и это количество было достаточно большим для решения всех возможных задач в Крыму, если бы не решение главного командования люфтваффе о пере­развертывании соединений в связи с ожидающимся оконча­нием «русской кампании». В соответствии с ним эскадры KG 54 и KG 55, входившие до того в состав V авиакорпуса 4-го воз­душного флота, между 10 и 18 ноября перебазировались во Францию. 30 ноября убыл в Брюссель и сам штаб корпуса. Это означало, что теперь IV авиакорпус со своими немного­численными силами должен взять на себя ростовское и харь­ковское направления, где в течение всего рассматриваемого периода продолжались ожесточенные бои. Выгодное распо­ложение аэродромов в районе нижнего течения Днепра (Кировоград и Запорожье) позволяло немецким бомбарди­ровщикам с одинаковой легкостью достигать и района Севасто­поля, и района Ростова-на-Дону. «Севастопольскую» специа­лизацию имели только группы III/KG 27 и III/KG 51, распола­гавшиеся на аэродромах Херсона и Николаева. Практически то же можно сказать и про эскадрильи дальней разведки — из шести эскадрилий 4-го воздушного флота против Крыма на первых порах непосредственно действовала только эскадри­лья 3(F)/121, базировавшаяся в Николаеве.

Роль главной силы, поддерживавшей войска на поле боя, играли группы пикирующих бомбардировщиков I и III/StG 77. Ориентировочное число самолетов в них составляло 50—60. С 4 ноября группы находились на аэродроме Спат в пригоро­де Сарабуза, но в 20-х числах 1–й группе пришлось перебази­роваться на харьковское направление. Меньше всего име­лось истребителей. Из четырех истребительных групп и двух эскадрилий IV авиакорпуса в Крыму действовали только штабная эскадрилья и 3-я группа эскадры JG 77, располагав­шие примерно 30—40 машинами. Таким образом, немецкая авиационная группировка, действовавшая в Крыму на начало ноября, состояла из 100 двухмоторных, 60 одномоторных бомбардировщиков, 40 истребителей и 10 разведчиков — все­го около 200 боевых самолетов, не считая гидросамолетов и ближних разведчиков сухопутных войск. Таким образом, в соот­ношении сил сторон сохранялся традиционный дисбаланс: немцы имели значительно больше бомбардировщиков, со­ветская сторона — истребителей. Последнее, как и раньше, компенсировалось лучшим качеством немецких самолетов, более высокой подготовкой и опытом основной массы пилотов.

Первым днем обороны Севастополя считается 30 октября. Вечером того дня 102-мм береговая батарея № 54, располо­женная южнее Саки, открыла огонь по колонне бригады Циг­лера, двигавшейся по дороге вдоль побережья. Немцы блоки­ровали батарею небольшими силами и двинулись дальше на юг. 1 ноября немецкие передовые отряды почти без сопротив­ления захватили Симферополь и Бахчисарай, находившийся всего в 30 км от центра Севастополя. В тот же день начались ожесточенные бои между морской пехотой и передовыми от­рядами 54-го немецкого корпуса, пытавшегося продвинуться вдоль обеих дорог, ведущих от Бахчисарая в глубь советской обороны. Тем временем 31 октября состоялось заседание Военного совета Приморской армии, на котором большинст­во участников проголосовали за отход армии к Севастополю. Захват немцами Симферополя помешал армии осуществить намеченный план по кратчайшему направлению, вследствие чего войскам пришлось отойти в район Ялты и только затем двинуться на запад по Приморскому шоссе. К счастью, в ре­зультате стойкой обороны передовых частей армии прорыв удалось осуществить, но главные силы прибыли в город толь­ко 6—8 ноября. Все это время оборону северо-восточнее го­рода удерживали слабые силы моряков, которых поддержи­вали береговые и зенитные батареи.

Командование, которое все еще не обрело уверенного управления войсками, первоначально довольно мрачно оце­нивало перспективы обороны главной базы флота. Прибыв­ший в Севастополь 3 ноября командующий войсками Крыма вице-адмирал Г. И. Левченко дал указание «продержаться дней семь — десять, чтобы эвакуировать все ценное». На следующий день прошло заседание Военного совета войск Крыма и Чер­номорского флота, на котором было принято решение попы­таться перейти к длительной обороне Севастополя и Керчен­ского полуострова, для чего создавались оборонительные районы — Севастопольский и Керченский. Их командующими назначались генерал-майор И. Е. Петров (командующий При­морской армией) и генерал-лейтенант П. И. Батов (замести­тель командующего войсками Крыма) соответственно.

Впрочем, надежду на успешный исход обороны разделяли да­леко не все. Командующий ЧФ Ф. С. Октябрьский, которого Став­ка ВГК обязала находиться в Севастополе, 5 ноября докладывал:

«Положение Севастополя под угрозой захвата… Противник занял Дуванкой — наша первая линия обороны прорвана, идут бои, исключительно активно действует авиация… Севастополь пока обороняется стойко частями флота, гарнизона моряков. Прорвав фронт в районе Ишуня, противник рассеял крымские армии, остатки которых до сих пор бродят по горам Ай-Петри. Противник занял Евпаторию, Феодосию, Алушту и другие пунк­ты. Севастополь до сих пор не получил никакой помощи ар­мии. Мною брошено все, что было, на оборону базы. Резервов больше нет. Одна надежда, что через день-два подойдут ар­мейские части: если этого не будет, противник ворвется в город. Исходя из обстановки, мною было написано два донесения о положении и принятых мерах. Несмотря на столь серьезное положение, я до сих пор не получил никаких руководящих ука­заний от своего Наркома. Как же действовать в данной обста­новке? Правильно я действую или нет? Утверждены мои ме­роприятия или нет? Докладываю третий раз, прошу подтвер­дить, правильны ли проводимые мной мероприятия. Если вновь не будет ответа, буду считать свои действия правиль­ными… Если обстановка позволит довести дело эвакуации до конца, после выполнения намеченного плана ФКП (флагман­ский командный пункт. — М. М.) флота будет переведен в Ту­апсе, откуда будет осуществляться руководство флотом и боевыми действиями на Черноморском и Азовском театрах».

Под «намеченным планом» Октябрьский подразумевал практически полный отвод на Кавказ кораблей, авиации, зенит­ной артиллерии, всех запасов, мастерских и судоремонтного завода. Фактически командующий ЧФ пытался максимально отдалиться от вопросов обороны города, поскольку не верил в ее успех и боялся ответственности за провал. Не приходит­ся сомневаться, что полное осуществление этого замысла привело бы к падению Севастополя, даже при условии храб­рой обороны его немногочисленными наземными войсками.

Опасность этого была вполне очевидна для наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова. Вопреки заявлениям Октябрьского он внима­тельно следил за развитием обстановки вблизи главной базы ЧФ и понимал всю важность создания там дееспособного ор­гана управления. Единственным таким органом в вопросе обороны Севастополя он считал штаб и Военный совет Чер­номорского флота. Только они могли оперативно пополнять ряды защитников города за счет личного состава ВМФ, нала­дить снабжение из кавказских портов, привлечь для поддерж­ки войск боевые корабли и морскую авиацию. Такое решение вполне устраивало и Генеральный штаб, которому хватало за­бот на многочисленных сухопутных фронтах. В результате в ночь на 7 ноября вице-адмиралу Г. И. Левченко была отправ­лена директива Ставки ВГК № 1882:

«С целью оковывания сил противника в Крыму и недопуска его на Кавказ через Таманский полуостров Ставка Верховно­го Главнокомандования приказывает:

1. Главной задачей ЧФ считать активную оборону Севасто­поля и Керченского полуострова всеми силами.

2. Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами.

3. Все три старых крейсера и старые миноносцы держать в Севастополе. Из этого состава сформировать маневренный отряд для действий в Феодосийском заливе по поддержке войск, занимающих Ак-Монайские позиции.

4. Отряду Азовской флотилии поддерживать войска Ак­-Монайской позиции с севера.

5. Линкор, новые крейсера базировать в Новороссийск, используя для операций против берега, занятого противни­ком, и усиления отрядов старых кораблей. Базирование эс­минцев — по вашему усмотрению.

6. Части зенитной артиллерии из оставленных районов ис­пользовать для усиления ПВО Новороссийска.

7. Организовать и обеспечить перевозку в Севастополь и Керчь войск, отходящих в Ялту, Алушту и Судак.

8. Истребители, штурмовики и часть самолетов МБР оста­вить в Севастополе и Керчи, остальную авиацию использо­вать с аэродромов СКВО (Северо-Кавказского военного окру­га. — М. М.) для ночных ударов по аэродромам, базам и вой­скам противника в Крыму.

9. Эвакуировать из Севастополя и Керчи на Кавказ все ценное, но ненужное для обороны.

10. Руководство обороной Севастополя возложить на ко­мандующего ЧФ тов. Октябрьского с подчинением вам. Зам. командующего ЧФ иметь в Туапсе — начальника штаба ЧФ.

11. Вам (Левченко. — М. М.) находиться в Керчи.

12. Для непосредственного руководства обороной Кер­ченского полуострова назначить генерал-лейтенанта Батова».

После этого в умах многочисленных военачальников воз­никли ясность и твердость. 9 ноября Октябрьский вступил в командование Севастопольским оборонительным районом (СОР). Левченко находился в Керчи вплоть до ее падения 16 ноября. Спустя три дня командование войсками Крыма было расформировано за ненадобностью, а СОР напрямую подчи­нен Ставке ВГК. Вице-адмирал Левченко за провал обороны в Крыму был отдан под суд, после чего снят с должности замес­тителя наркома ВМФ и понижен в звании до капитана 1–го ран­га. Тем же, кто отвечал за оборону Севастополя, удалось избежать подобной судьбы — тогда благодаря их энергии и ор­ганизаторским способностям город удалось отстоять.

Бои у Севастополя между 1 и 21 ноября вошли в россий­скую историографию как отражение первого штурма города. Германские историки это штурмом не считают, предпочитая называть «попыткой взять Севастополь с ходу». Вне зависи­мости от определения обе стороны сходятся на том, что в пе­риод с 1 по 9 ноября главный удар наносился войсками 54-го корпуса с севера и северо-востока, но он разбился о сопро­тивление моряков. Одновременно в город по ялтинскому шоссе прорвались соединения Приморской армии (25, 95, 172-я стрелковые, 2, 40, 42-я кавалерийские дивизии — всего 19 894 человека, 10 танков Т-26, 152 орудия, 200 минометов), которые значительно усилили сухопутную оборону. Их пре­следовали дивизии немецкого 30-го корпуса (22 и 72-я). По­сле небольшой перегруппировки 11 ноября войска Манштей­на продолжили атаки, на этот раз нанося главный удар с юго­-востока. В ходе десятидневных боев немцам удалось дойти до Балаклавской бухты, но прорвать советскую оборону и взять Севастополь, до центра которого оставалось всего 12 километров, они не смогли.

С точки зрения действий авиации штурм также имеет хо­рошо заметное деление на два этапа. Первый, продолжав­шийся до 7—8 ноября, был, пожалуй, наиболее тяжелым. Главной задачей импровизированной севастопольской авиа­группы являлось нанесение ударов по подходившим к городу колоннам немецких войск. Германские самолеты поддержи­вали свои войска на поле боя, но немалое число их вылетов в этот период приходилось на бомбардировку портов, включая гавань Севастополя. Поскольку войска обеих сторон находи­лись в движении и сеть постов наведения авиации была почти не развернута, истребителям люфтваффе оказалось весьма затруднительно вести борьбу за господство в воздухе. Даже несмотря на тот факт, что наступающие немецкие войска по­стоянно подвергались налетам советской авиации, пилоты «мессершмиттов» предпочитали летать почти исключительно на «свободную охоту». В ряде случаев они осуществляли при­крытие своих ударных машин, но непосредственно над Сева­стополем делали это крайне неохотно. В результате встречи между истребителями сторон происходили в основном, когда советская авиация наносила удары по вражеским аэродро­мам, между советскими истребителями и немецкими бомбар­дировщиками — при попытках немцев бомбить советские ко­рабли в севастопольском порту. Поэтому имеет смысл рас­сматривать действия сторон по отдельности.

Сама организация и тактика действий советской авиации против немецких наземных войск в этот период претерпела мало изменений по сравнению с сентябрем — октябрем 41–го. Главную роль по-прежнему играли немногочисленные штур­мовики Ил-2 18-го шап (полк имел две эскадрильи, одна из которых базировалась на Кавказе и принимала участие в боях на ростовском направлении) и устаревшие истребители — И-5 11-го шап и И-16 3-й эскадрильи 8-го иап. К началу боев за Севастополь 18-й шап дислоцировался на аэродроме Херсо­несский маяк, где также находились истребители 32-го иап, осуществлявшие сопровождение. В ряде случаев для выпол­нения этой же задачи привлекались «яки» и «миги» 9-го иап, находившиеся до 2 ноября на аэродроме Бельбек, а затем также переместившиеся на Херсонес. И-5 11-го шап и У-26 95-й онбаэ летали с полевой площадки Байдары, находив­шейся юго-восточнее Балаклавы. После взлета они шли к аэ­родрому Чоргунь, где к ним пристраивались самолеты 8-го иап. Все истребители старых типов кроме И-5 оснащались направляющими для реактивных снарядов РС-82 и замками для подвески 25 и 50-кг авиабомб. Удары наносились с высот 400—600 м, с пологого пикирования, как правило, с двух за­ходов. На первом самолеты заходили поперек дороги и ста­рались подбить «эрэсами» головную и замыкающую машины колонны, на втором заходе вдоль дороги бомбами и пушечно­-пулеметным огнем уничтожались машины в центре колонны, а также живая сила. Как правило, соотношение между ударны­ми и сопровождающими самолетами было 1:1. По сравнению с периодом боев над Перекопом общий состав ударных групп уменьшился. Если раньше в одну группу могло входить до 25—30 самолетов, то теперь, как правило, не больше 12—16, а со второй половины ноября — 6—8. Тем не менее в ус­ловиях отсутствия стабильного фронта и системы наблюде­ния за воздушной обстановкой такие налеты, как правило, оказывались внезапными и наносили немцам довольно чувст­вительные потери.

1 ноября советская авиация нанесла пять ударов по не­мецким колоннам в районе станций Альма и Бахчисарай. О си­ле этих ударов легко получить представление, если учесть, какие самолеты принимали в них участие: 37 И-153, 3 И-16, 10 истребителей новых типов и 6 Ил-2. По донесениям летчиков, им удалось уничтожить один танк и сжечь три автомашины. В од­ном из вылетов советские самолеты вели воздушный бой с «мессершмиттами». Поврежденный И-16 сел на своей терри­тории, но, поскольку немецкие заявки на его сбитие отсутст­вуют, можно предположить, что причиной посадки стали не­поладки в моторе.

На следующий день сила ударов возросла. В предрассвет­ные часы 20 МБР-2 из 18, 45 и 64-й эскадрилий, базировавших­ся в районе Керчи, бомбардировали находившиеся на отдыхе немецкие войска в районе станции Альма. Днем 18 вылетов совершили штурмовики Ил-2, 9 — И-5 и 28 — истребители различных типов. Советские самолеты четырежды атаковали вражеские колонны у Бахчисарая, доложив об уничтожении 20 автомашин. В единственном воздушном бою со случайно ока­завшейся поблизости группой Bf-109 обер-ефрейтору Фран­цу удалось сбить Ил-2 лейтенанта А. Ф. Борисова. Горящий штурмовик сел на занятой немцами территории, но летчика укрыли местные жители, и впоследствии ему удалось выйти к своим. Немцы также потеряли в этот день один «мессер­шмитт», разбившийся при приземлении на временной поса­дочной площадке Толкунчак в Северном Крыму. Его пилот — унтер-офицер Шмидт — не пострадал.

В ночь на 3 ноября немецкие войска на северных подсту­пах к городу бомбили 21 МБР-2 и 18 ДБ-3. Бомбардировщик лейтенанта Беликова из вылета не вернулся, и его судьба не­известна до сих пор. Днем состоялось всего два штурмовых удара (9 Ил-2 и 16 истребителей), в результате которых было повреждено несколько орудий и бронемашин, выведено из строя до роты пехоты. Немецкие истребители в этот день в основном действовали на керченском направлении, где поте­ряли в воздушных боях две машины.

Еще днем 3 ноября часть группы III/JG 77 перебазирова­лась на недавно захваченный аэродром Симферополя, а группы эскадры StG 77 — на аэродром Спат у Сарабуза. Это не осталось не замеченным нашей воздушной разведкой. В шта­бе ВВС ЧФ решили нанести по ним воздушный удар. В 14.15 шесть Ил-2 в сопровождении 10 И-153 атаковали аэродром Симферополя, где, по донесению, уничтожили на земле 10—12 вражеских машин. Еще один четырехмоторный самолет был сбит «чайками» в воздухе. Немцы своих потерь ни на зем­ле, ни в воздухе не признали, но остается фактом, что на сле­дующий день все их истребители перебазировались из Сим­ферополя на расположенный в 20 км севернее Сарабуз. На обратном пути советские штурмовики обнаружили в районе Аткачи большую вражескую колонну, из состава которой унич­тожили две автомашины. Подвиг в этом бою совершил лет­чик-штурмовик 18-го шап Михаил Талалаев.

«Удар восьмерки «ильюшиных» был внезапным и точ­ным, — писал в своих мемуарах командир 3-й эскадрильи 8-го иап К. Д. Денисов. — Но на выходе из пикирования после вто­рой атаки загорелся самолет младшего лейтенанта Н. И. Ни­колаева. Летчик повел машину на посадку и вскоре уже стоял у горящего самолета совсем недалеко от атакованной колон­ны. Увидев это и понимая, что гитлеровцы вот-вот навалятся на боевого друга, Талалаев принял смелое, весьма рискован­ное решение: садиться!

Самолет катился по земле, из-за неровностей почвы его бросало из стороны в сторону, но вот машина остановилась. Какими же медленными показались те секунды, вспоминал потом Талалаев. А Николаев прыгнул на плоскость Ил-2, уда­ром ноги, а затем ножом вскрыл верхний люк фюзеляжа и втиснулся в самолет. Какое совпадение: именно на этом мес­те, когда штурмовики последующих серий стали двухместны­ми, стали оборудовать кабину стрелка.

Длинный разбег, отрыв самолета от земли, уборка шасси. Прямо над головами бежавших к догоравшему «илу» фаши­стов Михаил сделал разворот и взял курс на юго-запад. Груп­пу Кичигина он уже не увидел: отработав свое, она ушла.

Неожиданно справа появились два Me-109. Выполнив ма­невр, они вышли в заднюю полусферу штурмовика и начали с ним сближаться. Пришлось буквально притереть машину к земле и на максимальном режиме уходить от преследования. Но вот показался Севастополь.

— «Ястребы», я — «Шарик»! — услышали в наушниках тре­вожный голос штурмовика летчики-истребители, барражи­рующие над Главной базой. — Прошу помощи. На хвосте ви­сят два «мессера»!

— Идем, «Шарик», идем, держись, браток! — было ответом.

Два «яка» ринулись в атаку, и «мессеров» словно ветром сдуло.

Только после этого Михаил почувствовал, что он весь мок­рый от пота, а когда взглянул на плоскости своего «ильюши­на», то увидел в них множество пробоин. Надо же! Напряже­ние было так велико, что не воспринял вражеской атаки, не почувствовал попаданий в самолет вражеских очередей!

«Да, но жив ли Николаев? Ведь он ничем не защищен», — мелькнула тревожная мысль.

Штурмовик сделал над аэродромом круг, затем второй — все работало нормально. Можно садиться. Когда Талалаев зарулил самолет на стоянку, его окружила большая группа летчиков и техников, до которых дошел слух, что самолет Та­лалаева сбит. Но каково же было их удивление, когда из фю­зеляжа показался Николаев. Растроганный самоотверженно­стью своего спасителя, он крепко его расцеловал. Талалаева поздравил весь полк, а вскоре весть о его благородном по­ступке облетела не только Севастопольский гарнизон, но и другие части военно-воздушных сил флота».

Увы, далеко не всякий раз летчикам удавалось так счаст­ливо спасаться, как в этом. Почти одновременно для атаки вражеских колонн в районе Сарабуза вылетели пять Ил-2. Ис­требителей сопровождения не хватало, потому в нарушение обычной практики сопровождать штурмовики вылетели лишь четыре машины. Встретив немецкую колонну, они успели уничтожить автомашину с пехотой и бензоцистерну, когда в воздухе показались «мессершмитты», поднятые по тревоге после налета на их аэродром. Немцы имели решающее пре­восходство в воздухе. Три немецких пилота, фамилии которых мы укажем ниже, доложили о сбитии трех Ил-2, что на практи­ке обернулось потерей машин сержантов Вязанского и Гор­жарьяни. Остальным удалось оторваться, но при посадке на аэродроме Херсонесский маяк третий Ил-2, по-видимому, поврежденный в воздушном бою, упал с обрыва в море. К сча­стью, пилоту удалось спастись.

С этим боем связана одна из легенд немецкой авиации — про неофициальные воздушные победы немецкого «аса № 1» того периода Вернера Мёльдерса. Как известно, после того как 15 июля 1941 г. он сбил свой 115-й самолет и получил Ры­царский крест с дубовыми листьями, мечами и бриллианта­ми, своим личным распоряжением главнокомандующий люф­тваффе рейхсмаршал Геринг запретил Мёльдерсу летать на боевые задания. С октября полковник Мёльдерс, ставший ге­нерал-инспектором истребительной авиации люфтваффе, находился на крымском участке фронта, где руководил дейст­виями истребительных и пикировочных групп при прорыве ишуньских позиций. Тем не менее нашелся пилот, который ут­верждал, что сбивал советские самолеты в паре с Мёльдер­сом и после запрета. Им оказался обер-фельдфебель Г. Кай­зер из III/JG 77. Он вспоминал:

«Я неудачно атаковал Ил-2 и после приземления доложил об этом в штаб группы по телефону. После небольшой паузы я услышал, что здесь находится оберст Мёльдерс и мне прика­зано поступить в его распоряжение. Не поверив своим ушам, я переспросил. Но сказанное оказалось не шуткой. Мы знали, что лучший ас командует тактическим соединением и фюрер запретил ему боевые вылеты за линию фронта. Тем не менее он втихаря нарушал приказ, чему я оказался свидетелем на следующий день.

Мы вылетели только вдвоем. Вблизи фронта показалась шестерка Ил-2, шедшая без прикрытия на штурмовку в район до­лины Бельбек. По радио я услышал короткий сигнал предупре­ждения. Командир переходил в атаку, а я, прикрывая его, шел сбоку.

Стремительный вираж, и под углом 30 его очередь впи­лась в русский штурмовик в районе кабины. Неприятельский самолет тут же вспыхнул и упал. В следующий момент раздал­ся его голос: «Видел, как я сделал это? Атакуй следующего!»

Я выполнил его прием, и Ил-2 врезался в землю. «Повто­ри!» Почти как в учебном бою: тот же заход на цель, короткая очередь, и третий штурмовик падает горящим. От первой ата­ки Мёльдерса прошло менее 12 минут.

«Вот, видишь, ты тоже можешь это», — были его слова. Потом он развернулся в сторону своего аэродрома, и через полчаса мы благополучно приземлились… За бокалом шам­панского мы отмечали боевые успехи. За столом сидели не оберст и обер-фельдфебель, а боевые товарищи, которых объединяла общая задача».

Ко всему вышеизложенному следует добавить следующее. В своих мемуарах Г. Кайзер относит вышеописанный вылет к 8 ноября, что явно не соответствует ни советским, ни немецким документам. В тот день немецкие истребители действовали на керченском направлении, а ВВС СОРа никаких потерь не понесли вовсе. Данные о сбитии Кайзером двух Ил-2 8 ноября внесены в книгу, посвященную истории 77-й истребительной эскадры, исключительно на основании его слов. В то же вре­мя по журналу боевых действий он сбил один И-153 и один Ил-2 4 ноября. Еще один Ил-2 сбил унтер-офицер Бергер. Если предположить, что в журнале была скрыта воздушная победа Мёльдерса, все как будто встает на свои места. На то, что воз­душный бой имел место раньше указанной Кайзером даты, наводит и тот факт, что единственной потерей Ил-2 авиагруп­пы СОРа между 5 и 30 ноября стала машина, упавшая в море при посадке на аэродроме Херсонесский маяк 6 ноября.

Увы, неудачным налетом на колонну в районе Сарабуза неприятности советской стороны в тот день не закончились. В 17.00 для атаки аэродрома в окрестностях этого же города вылетело 6 И-153 в штурмовом варианте в сопровождении двух И-16. Лететь в этот растревоженный улей такими силами было равносильно самоубийству. Тем не менее летчикам уда­лось проштурмовать стоявшие на летном поле немецкие са­молеты, доложив об уничтожении 15 из них. На отходе их ата­ковала шестерка Bf-109. Поскольку на советских самолетах практически не осталось боезапаса, немцам удалось нанести группе тяжелые потери. Пропали без вести два И-153 и один И-16 (летчики Гринько, Ширяев, Жалковский), а И-16 командира звена 3-й эскадрильи 8-го иап ст. лейтенанта И. С. Басова получил такие повреждения, что после приземления был списан. Летчик получил ранения. Эти успехи записали на свой счет командир группы обер-лейтенант К. Уббен (И-153 — 54-я победа), лейтенант Шоппер (И-16 — 8-я победа) и, возможно, все тот же Г. Кайзер (И-153 — 20-я победа). Совершенно ясно, что причиной успеха немецких асов стали ошибки советского командования, а не мастерство пилотов «мессершмиттов». В результате 4 ноября советская сторона лишилась семи самолетов, три из которых являлись столь драгоценными для нее штурмовиками. Лишь однажды в течение ноября — декабря суточные потери авиации СОРа смогли сравняться с этой цифрой. Немцы признают в этот день повреждение одного истребителя в воздушном бою, аварию другого при посадке в Сарабузе и катастрофу третьего при перелете из Чаплинки. При этом погиб унтер-офицер Шмидт.

Пока советская авиация наносила удары по двигавшимся в тылу немецким колоннам, войска противника приступили к штурму передового рубежа и добились при этом определенных успехов. Особенно тяжелое положение сложилось в районе Дуванкоя, где наступали части немецкой 132-й дивизии. Как бы ни были велики достижения черноморских авиаторов в борьбе с немецкими обозами, их отсутствие над линией фронта ощущалось очень сильно. Летчики были бы рады оказать поддержку обороняющимся войскам, но в те критические дни стабильный фронт обороны отсутствовал, а наскоро сколоченные подразделения морской пехоты не умели и не стремились обозначить свой передний край. Командование сухопутной обороны главной базы не успело организовать взаимодействие с ВВС и прислать в их штаб своих представителей. Все это привело к тому, что летчикам, опасаясь поразить свои же войска, пришлось наносить удары на удалении 2—3 км от переднего края, т. е. не по первым наступающим эшелонам немецких войск, а по их резервам и артиллерийским позициям. В любом случае такая поддержка была более действенной, чем удары по абстрактным колоннам на расстоянии 30—60 км от Севастополя.

Первым днем такой поддержки стало 5 ноября, когда две группы по 10 И-5 в сопровождении истребителей атаковали районы сосредоточения немецких войск в районе Дуванкоя. Во втором вылете нашей ударной группе пришлось вступить в бой с четверкой Bf-109, которые, по-видимому, осуществляли эскорт своих бомбардировщиков. В качестве объекта атаки одна из пар «мессершмиттов» выбрала И-5 заместителя командира эскадрильи 11-го шап капитана Н. Т. Хрусталева. Летевший рядом лейтенант В. Фомин попытался защитить командира и якобы сбил одного из нападавших (не подтверждается). Второй немецкий самолет завершил атаку и поджег машину Хрусталева. Возглавлявший воздушный эскорт капитан К. Д. Денисов вспоминал, что И-5 в этот момент летел на небольшой высоте и его пилот мог без труда посадить машину и спасти свою жизнь. Но внизу были немцы, а перспектива плена не прельщала летчика. Вместо посадки он под крутым углом направил свой старый истребитель в скопление немецкой техники... «Огненный таран» Хрусталева стал первым подобного рода подвигом в авиации Черноморского флота.

Убедившись в том, что действия в районе линии фронта сопряжены с сильным противодействием противника, 6 ноября советское командование предприняло вторую попытку подавить активность авиации противника ударом по аэродрому Сарабуз. Налет должны были произвести четыре Ил-2 в сопровождении двадцати истребителей различных типов, часть из которых также использовалась в качестве штурмовиков. В 11.20 советские самолеты появились над аэродромом Спат. По результатам штурмовки пилоты доложили об уничтожении 9 (шесть Bf-109 и трех Ju-88) и повреждении 7 вражеских машин. Немцы точных цифр не называют, но признают, что находившаяся в этот момент на аэродроме группа III/StG 77 понесла чувствительные потери. Еще два самолета (советские летчики определили их как Не-126 и PZL-24) были сбиты при попытке взлететь. Увы, вскоре на месте боя появились «мессершмитты», стартовавшие по тревоге с соседнего аэродрома. Завязавшаяся схватка окончилась для советской стороны крайне неудачно. За один сбитый сержантом Шелякиным Bf-109 (не подтверждается), нам пришлось заплатить тремя Як-1, одним ЛаГГ-3 и одним И-16 (пилоты Петров, Швачко, Сидоров, Сабуров, Тушаков пропали без вести). Еще четыре самолета получили повреждения, а один летчик был ранен.

Во второй половине дня группа из двух Ил-2, четырех И-16 и пяти «яков» предприняла попытку атаковать колонну немецких войск в районе Бахчисарай — Шули. Как назло, еще на пути к месту выполнения задания им встретилась большая группа бомбардировщиков, которую сопровождали 12 «мессершмиттов». Снова бой и снова с исходом не в нашу пользу. Сбит Як-1 (лейтенант Иванов), повреждено два других, а при посадке упал в море Ил-2. Его пилот Симонов получил тяже­лые ранения. Вкупе с Як-1 летчика Пичко, не вернувшимся с утренней воздушной разведки, авиагруппа СОРа лишилась за день восьми боевых самолетов. Весьма характерно, что шесть из семи воздушных побед, одержанных в эти сутки группой III/JG 77, приходились на асов: обер-лейтенанта Уббена (55 и 56-я победы), фельдфебелей Шекеля (24-я), Пичлера (14-я), Искена (14-я) и обер-лейтенанта фон Верена (10-я).

7 ноября — в день 24-й годовщины революции и историче­ского парада в Москве — активность авиации сторон была не­значительной. Лишь один раз во второй половине дня два Ил-2 и шесть И-16 слетали на штурмовку немецких войск. Осталь­ные вылеты были направлены на прикрытие порта и воздуш­ную разведку. Из нее не вернулось два «яка» (летчики Черно­вой, Милохин). Не исключено, что один из них стал жертвой фельдфебеля Искена, который в этот день доложил о своей 15-й победе — сбитом Ил-2. «Мессершмитт» самого Искена был подбит огнем с земли и разбился при вынужденной по­садке в районе Бельбека на территории, уже занятой немца­ми. Пилот при этом не пострадал. Вот как он вспоминал собы­тия того дня:

«Из Сарабуза мы постоянно летали на Севастополь. В тот день я шел достаточно низко над землей и получил пробоину в масляном радиаторе. Наверное, это был осколок зенитного снаряда. Через короткий промежуток времени мой двигатель остановился, и я вынужден был пойти на вынужденную посад­ку в долине Бельбека. Но места для такой посадки там не было, так как свободные участки были очень маленькими и узкими, не длиннее 100 м, и повсюду стояли деревья. Чтобы сокра­тить пробег, я решил задеть плоскостью за дерево. Раздался ужасный грохот, моя машина начала разваливаться, треща по всем швам. Охваченный страхом, я выскочил из кабины, но до сих пор страх этот был безосновательным, так как самолет уже не летел и не загорелся. Зато теперь у меня появились другие причины для страха. Как будто я слышал команду по громко­говорителю. По-немецки ее можно выразить так: «Внимание! Там в зеленой полосе установлены мины!» Итак, я приземлился посреди минного поля, и теперь я действительно испугался, потому что по этому полю до своих мне как-то надо было про­бежать около 100 м. Я шел так осторожно, как только мог, и внимательно смотрел, не торчит ли что-нибудь из-под земли. Однако я выбрался благополучно. По дороге я почувствовал, что моя задняя часть сильно распухла, так как во время вынуж­денной посадки я ударился копчиком. Потом меня на мотоцик­ле привезли назад в Сарабуз. В полдень позвонил командир и спросил, готов ли я снова встать в строй. Я ему ответил, что абсолютно готов к полетам. Тогда я стал его «качмареком» и получил новый самолет. После этого вскоре мы опять вылете­ли на задание.

Во время полета я заметил, что температура охлаждающей жидкости постоянно растет. Я доложил об этом командиру. По радио я получил ответ: «Ну что, теперь трусим?» — «Нет ника­кой трусости, машина действительно не в порядке». Затем мы приземлились на площадке подскока под Севастополем, и там техники установили, что на радиаторе перепутаны шланги. Через короткое время неполадки были устранены, и мы поле­тели на Севастополь, где мне посчастливилось сбить еще Ил-2».

Полностью осветить действия немецкой авиации над по­лем боя в период с 1 по 7 ноября весьма затруднительно. Из­вестно, что удары наносились небольшими группами самоле­тов (по 6—8) по отдельным узлам сопротивления до трех-че­тырех раз в день. Так, 1 ноября позиции 54-й береговой батареи, преградившей дорогу мотобригаде Циглера, бомби­ли восемь Ju-87. Утром следующего дня налет был повторен, после чего на батарее уцелело только одно орудие, и к вечеру противнику удалось ворваться в ее расположение. Таким же точечным ударам — небольшим по составу привлеченных сил, но метким, а потому довольно эффективным — подвер­гались и другие опорные пункты передового рубежа обороны в районах Аранчи и Дуванкоя. Например, днем 5 ноября 10 Ju-88 в сопровождении четырех Bf-109 бомбили советские позиции в районе Бельбек — Мамашай. С учетом того, что немцы еще не успели подтянуть к городу тяжелую артиллерию, пикирую­щие бомбардировщики играли главную роль в уничтожении полевых фортификационных сооружений, без чего продвиже­ние немецких войск вперед было бы вряд ли возможно.

Более пристального изучения заслуживает противоборст­во в небе над самим Севастополем. Хотя большее внимание в тот период уделялось действиям по непосредственной под­держке войск, командование IV авиакорпуса не упускало шан­сов нанести потери кораблям и судам Черноморского флота в ходе эвакуации из портов Крыма. Так, 30 октября немецкая авиация потопила в порту Евпатории транспорт «Ураллес» (2598 брт) и сторожевой катер СКА № 045, 2 ноября у м. Ай-то­дор — тральщик «Т-504», 4 ноября в Керчи — гидрографиче­ское судно «Гидрограф» и транспорт «Рот-фронт» (1148 брт). Наносились удары и по портам Кавказа, которые на тот мо­мент средствами ПВО практически не обладали. 2 ноября в результате налета 15 «юнкерсов» на Новороссийск серьезные повреждения получил новый крейсер «Ворошилов», танкеры «Куйбышев», «Вайен Кутурье», транспорт «Чапаев». Подобная активность бомбардировщиков люфтваффе, с одной сторо­ны, а также переключение находившихся в районе Севастопо­ля зенитной артиллерии и основной массы истребителей на борьбу с наземными целями, с другой стороны, оставляли немцам неплохую возможность настолько затруднить работу севастопольского порта, что крах обороны мог бы наступить по причине нехватки боеприпасов и пополнений.

Как же организовывалось прикрытие севастопольского порта? Главную роль в нем практически до конца обороны го­рода играла 4-я эскадрилья (с февраля 1942 г. — 2-я) 8-го иап капитана И. Г. Чеснокова, вооруженная самолетами И-153. Эс­кадрилья практически весь период базировалась на аэродро­ме Херсонесский маяк (за исключением периодов с 3 по 8 но­ября и с 1 по 4 декабря). Достаточно сказать, что за период с ноября 41–го по июнь 42-го летчики подразделения провели 432 воздушных боя (в том числе 287 с «мессершмиттами»), в результате которых доложили об уничтожении 13 бомбарди­ровщиков и 5 истребителей противника. Естественно, эти пока­затели могли бы быть много большими, если бы эскадрилья бы­ла вооружена истребителями новых типов. В промежутках меж­ду вылетами на сопровождение ударных самолетов ПВО базы усиливали 1 и 5-я эскадрильи 32-го иап на «мигах» и «яках». 1-й эскадрильей командовал капитан Дмитрий Кудымов, 5-й — старший лейтенант Михаил Авдеев, но в начале обороны Се­вастополя его во главе группы из 14 летчиков отправили в тыл для перегонки новой авиатехники. На долю истребителей но­вых типов, несмотря на то что они сделали гораздо меньше вылетов, пришлось около половины воздушных побед.

По разработанным правилам прикрытие севастопольского порта одновременно должны были осуществлять от двух до четырех пар истребителей, эшелонированных по высотам в диапазоне от двух до шести тысяч метров. Кроме того, для усиления патруля назначались еще одна — две пары, нахо­дившиеся в готовности к немедленному взлету на земле. На практике даже такой, прямо скажем, небольшой наряд сил удавалось выделить крайне редко. Очень часто получалось, что количество атакующих советских истребителей заметно уступало числу немецких бомбардировщиков. Поскольку «чай­ки» не имели радиостанций, управлять их действиями на пер­вых порах пытались выкладыванием полотнищ на земле — так, как это было предусмотрено довоенными уставами. Этот способ показал свою полную бесполезность, поскольку если нижняя пара еще могла что-то разглядеть, то верхние — точно нет. В конечном итоге все И-153 были дооборудованы радио­станциями силами техников из авиамастерских. Практически бесполезной оказалась в тот период радиолокационная стан­ция РУС-2. Данные от нее передавались в штаб ПВО, но он пе­рехватчиками не командовал (все истребители подчинялись исключительно штабу сухопутной авиагруппы) и связи с ними не имел. Кроме того, в условиях активной деятельности своей и вражеской авиации по наземным целям на расположенной вблизи линии фронта выделить группы немецких бомбарди­ровщиков, идущих именно на бомбардировку порта, оказа­лось совсем не просто. Плохим на первых порах было и взаи­модействие с зенитчиками, которые зачастую открывали огонь в тот момент, когда истребители готовились к атаке. Все это привело к тому, что деятельность советской авиации по защите севастопольского неба оказалась не слишком успеш­ной. Вот краткая хроника событий:

1 ноября немецкая авиация (до 40 самолетов, включая обеспечивающие истребители) днем и вечером дважды бом­била корабли в порту. Получили повреждения тральщик «Т-405» и сторожевой катер СКА № 0140, погибли 6 и получили ране­ния 38 человек. Истребители по непонятной причине не ока­зали никакого противодействия нападавшим, но зенитчики доложили о сбитии одного Ju-87 и одного Bf-109.

Днем 2 ноября с аэродрома Бельбек на Херсонесский ма­як перелетела часть 9-го иап, укомплектованного истребите­лями новых типов. Это позволило резко увеличить эффектив­ность воздушной обороны. В тот день немецкая авиация де­сять раз небольшими группами атаковала город и порт, разрушив малярный цех судоремонтного завода и пять жилых домов. Корабли не пострадали. Погибли 9 мирных граждан, 41 человек получил ранения. Это не осталось безнаказанным. Лейтенант Катров из 9-го иап доложил о сбитии одного Ju-88, совместно с лейтенантом Елохиным — одного Bf-109. Стар­ший лейтенант Ципалыгин из 8-го иап, летавший на «чайке», сбил Ju-88, летчики Максимов и Менаев по одному Fw-200 (очевидно, под ними подразумевались Не-111), Спиров — один поплавковый самолет неустановленного типа. Немцы подтверждают потерю как минимум одного Ju-88 из эскадри­льи 7/KG 51, причем два члена его экипажа пропали без вес­ти, а два других — погибли.

Германское командование учло этот урок, вследствие чего на следующий день над Севастополем появилось только два «юнкерса», сбросивших бомбы с большой высоты на аэро­дром Херсонесский маяк. В дальнейшем при налетах на порт и аэродром немецкие бомбардировщики придерживались сле­дующей тактики: заходы делались с разных направлений со стороны моря (т. е. начиная с северо-западного до юго-западно­го). Высота бомбометания в хорошую погоду составляла 3000—4000 м, в пасмурную — до 1000 м. Следует отметить, что наи­большую активность немецкая авиация проявляла именно в пасмурные дни, причем большинство налетов осуществля­лось не более чем составом одной эскадрильи и строилось на принципе достижения внезапности. Если раньше немцы ата­ковали базу последовательно идущими эшелонами ударных машин, что весьма упрощало организацию противодействия, то теперь интервалы между ударами могли быть любыми.

4 ноября германское командование предприняло попытку подавить советскую авиацию на аэродроме Херсонесский маяк сравнительно сильным ударом. В 11.39 над аэродромом появились девять Ju-88, которые были встречены воздушным патрулем, к которому быстро присоединились поднятые по тревоге истребители. В результате воздушного боя и пресле­дования десять советских пилотов доложили о сбитии двух «юнкерсов» и подбитии еще трех. Немецкая сторона этих по­терь не подтверждает, но в течение двух последующих дней налетов на Севастополь не было. Летали только разведчики, причем один из них 7 ноября был перехвачен и сбит парой «мигов» (ст. лейтенант Карасев и мл. лейтенант Иванов).

Советская сторона оценивала общий итог первого перио­да боев в свою пользу. В уже цитировавшемся донесении Н. А. Острякова С. Ф. Жаворонкову действия авиации СОРа характеризовались следующим образом:

«С 1 по 6 (ноября. — М. М.) сожгли и уничтожили на аэро­дромах 44 самолета. Все ответные атаки противника по на­шим аэродромам не повредили ни одного самолета. Есть не­сколько человек убитых и раненых. Все наши действия по войскам и аэродромам противника и прикрытие транспортов встречают сильное сопротивление со стороны истребитель­ной авиации противника.

В произошедших воздушных боях с 1 по 6 нашими истре­бителями сбит 21 самолет, наши потери — 15 самолетов.

Большое количество вылетов произведено на разведку, по задачам армейского командования. Авиация, базирую­щаяся на Кавказе, действует по войскам противника в районе Керченского полуострова. Последние дни большая часть вы­летов всей авиации ЧФ производилась на бомбометание и штурмовые действия по войскам противника».

Как бы ни был доволен Остряков действиями своих подчинен­ных, обстановка требовала принятия целого ряда мер разного плана. В первую очередь было необходимо приспособить авиа­цию СОРа к требованиям длительной обороны базы. 8 ноября из-за приближения войск противника к юго-восточным рубе­жам обороны Севастополя и начавшегося артобстрела в оче­редной раз пришлось перебазировать авиацию. Все легкомо­торные самолеты, ранее находившиеся на аэродроме Байдары, перелетели на новую летную площадку Куликово поле. Она на­ходилась на юго-западной окраине города, причем при ее соз­дании пришлось разбирать трамвайную линию Севастополь — Балаклава. Истребители 62-й авиабригады, действовавшие с аэродрома Чоргунь, перелетели на Херсонесский маяк, кото­рому суждено было стать главным аэродромом СОР. Михаил Авдеев так вспоминал сложившуюся там обстановку:

«В начале войны Херсонесский маяк можно было разгля­деть в хорошую погоду далеко с моря и воздуха. Взлетал я с аэродрома для барражирования над главной базой и видел на самом краю мыса выбеленный солнцем маленький стол­бик. Вернее, даже не столбик, а белый на фоне темного моря штришок. Столбиком он выглядел, когда мы подлетали к Се­вастополю. Теперь маяк в глаза не бросался, он был закамуфли­рован — покрашен грязно-зелеными, бурыми и бледно-жел­тыми пятнами под цвет берега. Мы обратили на него внимание, лишь подлетая к Казачьей бухте, таким невзрачным выглядел он в маскировочном наряде, да еще в пасмурный день.

Аэродром на полуострове тоже назывался Херсонесский маяк. Собственно, аэродром — это громко сказано: обыкно­венная посадочная площадка. По сторонам взлетного поля торчали в зарослях мелкого кустарника и бурьяна огромные глыбы камня. Вдоль Казачьей бухты и по берегу моря с севера я увидел рассредоточенные истребители самых различных типов. К югу от маяка, в направлении 35-й батареи, пристрои­лись на побережье штурмовики и бомбардировщики. И всюду люди, люди. Бескозырки, белые и красные платочки. Платоч­ков больше. Женщины Севастополя и краснофлотцы вороча­ли камни — расширяли летное поле, рыли для самолетов ка­пониры, сооружали землянки для летчиков и техников, ко­мандные пункты, подземные хранилища».

Все эти земляные работы были развернуты только после назначения на должность командующего ВВС Н. А. Острякова. Особенно важное значение имело сооружение капониров — заглубленных и обвалованных с трех сторон земляной насыпью индивидуальных самолетных стоянок. Выходы из них распо­лагались на северо-запад — в направлении, противополож­ном артиллерийскому обстрелу. Сверху каждый капонир затя­гивался маскировочной сетью. В таком укрытии самолет мог пострадать только в результате прямого попадания авиабом­бы или снаряда. Даже несмотря на то что аэродром находил­ся на самой удаленной к западу точке севастопольского рай­она, расстояние до линии фронта от него составляло всего 20 километров. 9 ноября он впервые подвергся артиллерийско­му обстрелу, который продолжался до последних дней обороны.

Периодически совершались и авиационные налеты. Осо­бого ущерба они в тот период не наносили, но командующий ВВС ЧФ предусмотрел меры и на этот случай. Сразу после на­чала войны для защиты Севастополя от налетов со стороны моря на судоремонтном заводе взялись за изготовление пла­вучей несамоходной зенитной батареи. Ее корпусом стал учебный отсек линкора типа «Советский Союз» длиной 50 и шириной 30 метров. На нем установили четыре 76-мм и три 37-мм зенитных орудия, три крупнокалиберных пулемета, оборудовали жилые помещения для экипажа. 3 августа бата­рея вошла в состав Черноморского флота под названием «Плавучая зенитная батарея № 3». Первоначально ее установи­ли в 4 километрах от берега, но практика показала, что в услови­ях волнения точность огня орудий оставляет желать много боль­шего. 130 моряков экипажа скорей всего передали бы в морскую пехоту, если бы Остряков не предложил использовать бата­рею для защиты херсонесского аэродрома. Ее отбуксировали в защищенную от ветра и волн Казачью бухту, где батарея себя сразу же хорошо зарекомендовала и получила неофициаль­ное название «Не тронь меня». За время обороны Севастополя она, по отечественным данным, сбила 22 немецких самолета.

Понятно, что в условиях постоянных бомбежек и артобст­релов любой самолет, не поставленный в капонир, подвергал­ся риску немедленного уничтожения. Поскольку укрытий не хватало, в тот же день скрепя сердце Остряков распорядился отправить на Кавказ главные силы 32-го иап (пять МиГ-3, че­тыре ЛаГГ-3, один Як-1, восемь И-16 и три И-153) и два Ил-2 18-го шап. Часть наиболее зарекомендовавших себя летчи­ков части, переученных на новую технику, была временно при­числена к 9-му иап. После этого численность авиагруппы СОРа сократилась примерно до 100 самолетов. Управление ею по­прежнему осуществлял непосредственно штаб ВВС ЧФ, нахо­дившийся в Севастополе. Для управления частями на Кавказе еще в начале ноября был создан «походный штаб ВВС ЧФ», дислоцировавшийся в Новороссийске. Туда же к 18 ноября перебазировалось из Севастополя и большинство отделов штаба ВВС, за исключением части оперативного отдела. С это­го момента авиация ЧФ фактически имела два штаба: один в Новороссийске, отвечавший за действия ВВС с кавказских аэродромов под руководством заместителя командующего генерал-майора В. В. Ермаченкова, и второй в Севастополе, руководимый самим Остряковым. Непосредственно за работу штабов отвечали начальник штаба ВВС ЧФ полковник В. Н. Кал­мыков и его заместитель майор Савицкий соответственно.

Севастопольский штаб ВВС находился по соседству со штабом и Военным советом СОРа, который отвечал за все во­просы, связанные с обороной города. За его оборону на суше отвечал штаб заместителя командующего СОРом по сухопут­ной обороне — командующего Приморской армией генерал­-майора И. Е. Петрова. С ним Остряков тоже установил тесную связь и, хотя не был непосредственно подчинен по службе, с готовностью выполнял все заявки Приморской армии на не­посредственную поддержку и воздушную разведку.

Поскольку к тому моменту в Севастополе скопилось множе­ство эскадрилий от различных частей, возникла необходимость в организации единого управления ими. 7 ноября Остряков отдал приказ о создании управлений двух нештатных авиаци­онных групп: сухопутной на базе управления 8-го иап (полков­ник К. И. Юмашев) и морской на базе управления Особой мор­ской авиагруппы ВВС ЧФ (майор И. Г. Нехаев). Это мероприя­тие намного упростило вопросы организации совместной боевой работы самолетов из разных полков, задачи между подразделениями стали распределяться намного оптимальней.

Боевое управление стало осуществляться следующим об­разом: каждый вечер в севастопольском штабе ВВС состав­лялся план боевых действий на сутки, который в части касае­мой доводился до штабов сухопутной и морской групп. В «Ма­териалах по опыту боевой деятельности 6-го гиап за 1941 — 1942 гг.» (8-й иап был преобразован в 6-й гиап приказом от 3.4.1942) указывалось: «Все боевые распоряжения в штаб су­хопутной авиагруппы поступали в виде боевой задачи на день, причем конкретно задача ставилась только истребите­лям и разведчикам и иногда бомбардировщикам, штурмови­кам же с рассвета назначалась 20-минутная готовность к вы­лету». Их вылет производился либо по заявкам Приморской армии, либо по решению самого Острякова, принятому на ос­новании данных воздушной разведки. Более тщательно гото­вились удары по аэродромам противника — для них в штабе ВВС детально разрабатывался план действий, включая меро­приятия по достижению внезапности, состав выделяемых сил, проводился предполетный инструктаж ведущих.

Использование самолетов морской авиагруппы носило бо­лее стабильный характер. Фактически они решали только две за­дачи: вели ближнюю разведку в морском секторе днем и бом­бардировали населенные пункты в районах сосредоточения немецких войск ночью. Гидросамолеты базировались на бухту Матюшенко в Северной бухте, которая была еще ближе рас­положена к линии фронта, чем Херсонесский маяк, и также периодически подвергалась артиллерийскому обстрелу. Из­-за этого большая часть МБР-2 постоянно пребывала в ремонте, а суточное количество их вылетов оставалось незначительным.

Раньше мы уже описывали проблемы, с которыми прихо­дилось сталкиваться нашей авиации при попытке оказать поддержку войскам на линии фронта. Остряков энергично взялся за их решение. Во-первых, он заставил всех команди­ров и заместителей командиров эскадрилий, летавших в ка­честве ведущих групп, тщательно изучить начертание линии фронта и расположение основных наземных ориентиров вдоль линии фронта. Сделать это было не так уж сложно, по­скольку к моменту окончания первого штурма периметр сухо­путной обороны сократился примерно с 46 до 35 километров. Во-вторых, он добился того, чтобы требования летчиков ста­ли выполняться наземными частями. Если в первых распоря­жениях генерала Петрова по Приморской армии вообще не говорилось о действиях авиации, то в ночь на 16 ноября в от­данном войскам СОРа боевом приказе впервые указывалось:

«… 11. ВВС с утра 16/XI-41 штурмовыми и бомбовыми уда­рами подавить подходящие резервы противника в районе Ку­чук-Мускомья, Варнутка и боевые порядки пехоты на рубеже 386,6— «родн», что южнее выс. 440,8.

12. Всем частям для обозначения своего переднего края при действиях нашей авиации выкладывать белые полотнища».

С этого момента авиация СОРа получила возможность оказывать наиболее действенную поддержку наземным вой­скам, нанося удары непосредственно по атакующим цепям противника.

В жестоких оборонительных боях огромное значение име­ла разведка. Только она могла помочь командованию опреде­лить, где противник собирается нанести очередной удар, где следует сосредотачивать резервы. К началу обороны в наших ВВС она находилась на весьма низком уровне. Числившиеся разведчиками гидросамолеты МБР-2 использовать по основ­ному назначению над сушей было равносильно самоубийст­ву — они становились легкой добычей «мессершмиттов». Авиация флота абсолютно не располагала сухопутными ско­ростными разведывательными машинами с фотооборудова­нием, что заставляло использовать для этих нужд обычные истребители. Качество такой разведки напрямую зависело от наблюдательности пилота, умения его правильно идентифи­цировать наземные цели и оказываемого противодействия, а оно, как правило, оказывалось весьма интенсивным. В ре­зультате противнику не раз удавалось наносить внезапные удары на неожиданных направлениях и теснить защитников. Прибывшие резервы пытались восстановить положение, что с учетом прекрасного взаимодействия немцев со своей авиа­цией и артиллерией удавалось довольно редко. В ходе контр­атак советская сторона несла серьезные потери. Такое поло­жение дел становилось нетерпимым и заставило взяться за воздушную разведку всерьез.

Первыми для ее нужд попытались приспособить истреби­тели новых типов, но их было очень мало, к тому же их стара­лись использовать для воздушного боя. В конечном итоге ре­шили так: разведку аэродромов, железнодорожных станций и шоссе в глубине полуострова будут вести обычные Пе-2 визу­альным способом, а разведку позиций противника на тактиче­скую глубину — оснащенные фотоаппаратурой И-16.

«В первых числах декабря, — писал в своих мемуарах К. Д. Де­нисов, — меня вызвал командир полка подполковник К. И. Юма­шев и сказал:

— По моему предложению, утвержденному командующим ВВС, необходимо на двух И-16 установить аэрофотосъемоч­ный аппарат «АФАИ-3» для фотографирования объектов про­тивника. Подберите четыре-пять лучших летчиков, органи­зуйте обучение их пользованию аппаратурой, методам аэрофо­тосъемки и подготовьте к вылетам на разведку до 6 декабря.

— Срок слишком жесткий, — усомнился было я. — Дело­-то ведь для нас совершенно новое.

— На войне специального времени по нашим заявкам про­тивник не выделит, — парировал командир полка. — Здесь кто быстрее отреагирует на изменения обстановки, тот и побе­дит. А что касается новизны, то ведь, когда было нужно, нау­чились вы и ваши подчиненные действовать по наземным целям, как заправские штурмовики. Так что начните с выявления лю­дей, знакомых с аэрофотоаппаратурой у себя, а я узнаю, нет ли таких специалистов в других эскадрильях, в мастерских».

Задание командования было выполнено точно и в срок. Следует подчеркнуть, что все подобные вылеты были сопря­жены с большим риском. Для успешного фотографирования аппаратом «АФАИ-3» высота полета не должна была превы­шать 200 м, причем пилоту приходилось лететь на такой высо­те прямым курсом от 3 до 5 километров параллельно линии фронта в ближайшем тылу противника. При этом самолет подвергался обстрелу из всех видов оружия, исключая разве что пистолеты. Выполнение таких заданий требовало неза­урядного мужества. Один из лучших пилотов-разведчиков 3-й эскадрильи лейтенант Николай Сиков писал во флотской га­зете: «При фотографировании нельзя маневрировать даже тогда, когда самолет получает пробоины. Если появляются истребители противника, съемку следует продолжать, пока они не займут положение для атаки. Только после этого мож­но вступить в бой или скрыться в облачности».

Таким образом, не приходится сомневаться в том, что в результате активной деятельности нового командующего ВВС ЧФ Н. А. Острякова эффективность действий советской авиации заметно выросла, даже несмотря на то, что ее чис­ленный состав заметно сократился.

8 ноября было в основном посвящено перебазированию советской авиации на новые аэродромы, в связи с чем авиа­группе СОРа удалось нанести только два удара по войскам противника: в первой половине дня силами одного Ил-2, шес­ти И-16 в районе Черкез-Кермен и во вторую половину сила­ми двух Ил-2, восьми И-16, трех ЛаГГ-3, двух Як-1 в районе Уппа и Кучки. Налеты имели цель задержать подход враже­ских резервов в район занятого немцами в предыдущий день хутора Мекензия, где с утра в контратаку перешла 7-я бригада морской пехоты. Увы, удары оказались слабыми, и наземное контрнаступление успехом не увенчалось.

Ожесточенные бои в районе Дуванкоя и Мекензии продол­жались и весь следующий день. Морским пехотинцам все-та­ки не удалось выбить противника из обоих пунктов, но и диви­зии 54-го корпуса оказались обескровлены настолько, что в последующие дни участия в наступлении почти не принимали. В ночь на 9-е их сосредоточение бомбили семь И-5 и четыре У-26, но в светлое время ни одного вылета произвести не уда­лось, если не считать полетов И-16 на разведку. Истребители немецкой группы III/JG 77 в этот день действовали на керчен­ском направлении, где сбили два ДБ-3, осуществлявших днев­ную бомбежку немецких тылов без истребительного сопрово­ждения. И в последующие дни вплоть до падения Керчи 16 но­ября «мессершмиттов» в воздухе над СОРом не наблюдалось.

Плохие погодные условия стали причиной того, что 10 нояб­ря советская авиация нанесла всего один штурмовой удар — в 13.44 силами трех Ил-2 и пяти И-16 по автоколонне в районе станции Сюрень. Шесть И-16 вылетали на разведку, причем один из них (летчик Сверлов) был сбит огнем с земли.

И на следующий день активность авиации продолжала ос­таваться незначительной. Перед рассветом И-5 и У-26 совер­шили 22 самолето-вылета для ночной штурмовки районов со­средоточения у Черкез-Кермена, а шесть МБР-2 бомбили Бахчисарай. Днем совершались только разведывательные вылеты. Тем временем на земле развернулась вторая фаза немецкого наступления — 72-я пехотная дивизия при под­держке штурмовых орудий нанесла неожиданный и сильный удар вдоль Ялтинского шоссе в направлении Балаклавы. В пер­вый день немцам удалось захватить деревни Варнутка и Ку­чук-Мускомья. Это наступление вызвало большое беспокой­ство в штабе СОРа, поскольку балаклавское направление прикрывала крайне ослабленная в период отступления из Се­верного Крыма 2-я кавалерийская дивизия Приморской ар­мии. В последующие дни все силы авиации были брошены именно на это направление. На рассвете 12-го войска про­тивника в районе Варнутки бомбили пять МБР-2, семь И-5 и четыре У-26. В 11.35 автоколонну в районе Байдар штурмова­ли три Ил-2 и четыре И-16. Как указано в оперсводке, дейст­вовать во вторую половину дня не позволили погодные усло­вия. В то же время они не помешали немецкой авиации бом­бить с большой высоты Севастополь!

12 ноября немецкая авиация нанесла удар большой силы по севастопольскому порту, что заставило командование ВВС ЧФ вновь обратить внимание на аэродромы противника. Пе­ред рассветом 13-го ВПП в Сарабузе, Симферополе и Саки атаковали шесть И-5, четыре У-26 и семь МБР-2. Три других И-5 и четыре У-26 бомбили войска противника в районе Чер­кез-Кермен. Днем главное внимание было уделено враже­ским войскам на ялтинском шоссе. Дважды тройки Ил-2 в со­провождении такого же числа И-16 атаковали колонны в рай­оне Байдар и Варнутки. Впервые с начала севастопольской обороны в дневном налете приняли участие бомбардировщи­ки, накануне перелетевшие на Херсонесский маяк с Кавка­за — тройка Пе-2 в 14.40 бомбила немецкие подразделения в районе Кучук-Мускомья. По итогам дня 30 вражеских автома­шин считались уничтоженными и выведенными из строя.

Низкая облачность ночью и в первую половину дня 14-го мешала вести боевые действия авиации обеих сторон. Во вторую половину четыре Ил-2 в сопровождении такого же числа И-16 дважды вылетали для атаки колонн в районе Вар­нутки. При возвращении со второго удара один из «ишачков», по-видимому, поврежденный зенитками, упал в море. Так по­гиб заместитель командира 3-й эскадрильи 8-го иап ст. лей­тенант Василий Пьянов. Боевая работа на следующий день потерями не сопровождалась. Пять МБР ночью бомбили Са­рабуз, шесть И-5 — Варнутку, днем по ближним тылам немцев в том же районе «отстрелялись» два Пе-2, восемь Ил-2 и пять И-16. На земле продолжались ожесточенные бои, высоты восточнее Балаклавы по нескольку раз переходили из рук в руки, но угроза немецкого прорыва уже сошла на нет. 16 и 17 ноября боевая работа велась по тому же сценарию: ночью МБР, И-5 и У-26 (всего 31 самолето-вылет), днем — Ил-2 и И-16 (всего 26 самолето-вылетов) в районе Варнутки, Камары, Черкез-Кермен и Шули. Особо примечательным являлся тот факт, что все эти удары не сопровождались потерями самоле­тов и летчиков. К. Д. Денисов вспоминал об одном из вылетов:

« — На восточной окраине поселка Камары обнаружено 35 вражеских танков в готовности поддержать атаку своих войск, — услышал я в телефонной трубке голос Алексея Ко­лосова (начальник штаба 8-го иап. — М. М.). — Сколько само­летов можете поднять?

Ответил, что у меня одиннадцать машин готовы к вылету, а две — в текущем ремонте.

— Понятно. Командир группы приказал: во взаимодейст­вии с восемью Ил-2 всем составом эскадрильи нанести удар по скоплению вражеских танков. Взлет — через 15 минут.

Взлетели «ильюшины», за ними наши «ишачки», а потом и четыре «яка», усиливавшие прикрытие.

Через 17 минут мы над целью. Атакуют «илы», мы пока вы­ше их на 300 метров — я во главе тройки, а остальные пара­ми — ходим по кругу. «Илы» — основная ударная сила, мы как бы второй эшелон, обязанный в первую очередь прикрыть штурмовиков с воздуха.

На окраине поселка Камары уже занялось несколько по­жаров. «Илы» отработали, пора нам добавлять горячего. На­жав кнопку включения передатчика, передаю команду:

— «Ястребы», я — «Краб-один»! Принимайте прикрытие «горбатых», атакуем цель.

— «Ястреб-двенадцатый», понял. Прикрываем! — после­довал ответ.

В первой атаке мы применили реактивные снаряды, во второй — пулеметный огонь. Вражеские зенитчики, оправив­шиеся от первоначального шока, свирепствовали вовсю, но все самолеты эскадрильи вернулись на свой аэродром.

Когда подвели итоги вылета, получили данные о положении в районе цели, стало ясно, что наши войска, поддержанные авиа­цией, сорвали контратаку врага, на поле боя противник оставил несколько подбитых танков, сотни трупов солдат и офицеров».

18 ноября впервые группа в составе пяти Ил-2, четырех И-16 и двух МиГ-3 штурмовала немецкие атакующие войска непо­средственно на линии фронта, в районе высоты 198,1 м, унич­тожив до двух рот пехоты. Единственной потерей суток стал И-5 летчика Смирнова, который при ночной посадке на аэро­дроме Куликово поле скапотировал и сгорел. Пилот остался невредим.

В период с 19 по первую половину 21 ноября в небе висели низкие тучи, а над землей — низкий туман. Тем не менее с Кавказа в Севастополь перелетели два Пе-2, 2 ГСТ, один МТБ-2 и один МБР-2. На земле велись бои местного значения, но ут­ром 21-го немцы вновь нанесли сильный удар в направлении Камар и Чоргуня. Во второй половине дня небо распогоди­лось, после чего самолеты авиагруппы СОРа произвели три удара по наступающим немецким войскам в районе высот 479,4 м, 567,7 м, 555,3 м, по вторым эшелонам в районе Варнут­ки и Шули. На задания слетали четырнадцать Ил-2, три Пе-2 и одиннадцать И-16, которые, по докладам, уничтожили 30 ав­томашин и до роты пехоты. Подтвердились они или нет, не так уж и важно, главное другое — этот день стал последним, в ко­торый войска Манштейна пытались продвинуться вперед на балаклавском направлении, последним днем, когда они пыта­лись взять Севастополь с ходу. За десять дней второй фазы наступления, которое велось и в темное время суток, немцам удалось вклиниться в советские позиции всего на 3—4 км.

8 ноября немецкая авиация над главной базой не показы­валась, если не считать попытки нескольких самолетов сбро­сить мины на выходном фарватере после наступления темноты. Эта постановка вреда не причинила, поскольку к тому време­ни советской стороне уже удалось создать электромагнитные тралы и размагнитить наиболее ценные корабли флота.

С 9 ноября немецкая авиация над Севастополем заметно активизировалась. По-видимому, это было связано с тем, что со второй половины 8 ноября в поддержке войск СОРа начали принимать участие крейсера «Червона Украина», к которому на следующий день присоединился «Красный Крым». За 8—12 ноября оба крейсера расстреляли более 500 130-мм сна­рядов. Их огонь мешал продвижению немецких войск в рай­оне Черкез-Кермен, а после возобновления наступления 11 ноября — в районе Балаклавы. Это не осталось не замечен­ным немецкой воздушной разведкой. В течение 9-го самоле­ты люфтваффе семь раз атаковали порт, совершив около 75 самолето-пролетов. В городе взорвалось до 70 крупных авиа­бомб, пострадал морской госпиталь, но корабли так и оста­лись неповрежденными. К сожалению, советские истребите­ли не смогли оказать противнику должного противодействия. Лишь мл. лейтенант Маркитанов на Як-1 при отражении нале­та в 08.55 доложил о сбитии одного Ju-87 (не подтверждено). Спустя два часа при взлете по тревоге на самолете Маркита­нова забарахлил мотор, и «як» упал в море. Летчику, к сча­стью, удалось выбраться из машины, после чего его спас тор­педный катер.

10 ноября база пережила еще один массированный на­лет — вечером 12 немецких бомбардировщиков сбросили на город и порт 42 тяжелые авиабомбы, сумев разрушить один из цехов судоремонтного завода. Перехватить самолеты про­тивника нашим истребителям не удалось. То же произошло на следующий день, когда немецкая авиация совершила один дневной (силами пяти бомбардировщиков) и один вечерний (по-видимому, для минирования) налеты на порт.

Переломный момент наступил 12 ноября. С утра над горо­дом висела низкая облачность, было пасмурно и туманно. На­летов немецкой авиации не ожидалось. В 09.00 управляющий огнем крейсера «Червона Украина», получив заявку от коррек­тировочного поста, открыл огонь из четырех орудий правого борта по скоплению вражеских войск под Балаклавой. После восьми залпов было доложено о поражении цели, последова­ла команда дежурного артиллериста: «Дробь, орудия на ноль». Это были последние залпы главного калибра «Черво­ной Украины».

Перед самым обедом, когда бачковые уже выстроились в очередь у камбуза, была сыграна боевая тревога. В направле­нии от Павловского мыска на город заходила девятка бомбар­дировщиков Не-111. На некотором расстоянии от них двига­лась еще одна группа из трех машин. Ими являлась тройка Ju-87 из группы I/StG 77, ведомая командиром эскадрильи ка­питаном Ортхофером. Самолеты шли на высоте около 3000 м курсом на крейсер. Первой открыла огонь спаренная носовая 100-мм зенитная установка, к ней сразу присоединилась та­кая же установка с правого борта в корме. Вокруг самолетов начали вспыхивать белые облачка разрывов. Видно было, как строй «хейнкелей» начал распадаться, не дойдя до береговой черты Южной бухты. Первая девятка сбросила бомбы на Ко­рабельную сторону и акваторию судоремонтного завода. В этот момент крейсер атаковала замыкающая тройка «юнкерсов». Первая бомба массой 250 кг разорвалась по правому борту на расстоянии 5—7 м от корабля в районе шкафута. Крупный осколок попал в помещение лазарета и вызвал пожар. За пер­вой бомбой сразу же последовала вторая такой же мощности. Она пробила верхнюю палубу по левому борту и разорвалась в механической мастерской, образовав пробоину в палубе диаметром около 10 м. Четвертый торпедный аппарат был со­рван с места и сброшен в воду. Возник огромный очаг пожара, который мгновенно соединился с пожаром, пылавшим на правом борту.

Огонь быстро распространялся по развороченному взры­вом деревянному настилу верхней палубы, охватывая ростры, кормовой мостик и надстройки. Огромный язык пламени взвился к небу. Когда огонь достиг бочек с бензином, нахо­дившихся на левом шкафуте, они, пробитые осколками, ката­лись по палубе, разливая бензин, который тут же вспыхивал. Шкафут горел от борта до борта, огненный столб достигал до высоты грот-марса. Пламя вот-вот грозило перекинуться на третий торпедный аппарат, заряженный боевыми торпедами. Бушевавшим огнем корабль был поделен на две части. Борь­ба с пожаром велась одновременно с трех сторон и спустя 20 минут завершилась победой экипажа. Куда хуже было начав­шееся в результате близкого разрыва первой бомбы затопле­ние кормовых котельных отделений, которые морякам вскоре пришлось оставить.

Тем временем «хейнкелей» сменили 11 Ju-88 из эскадры KG 51. Они шли двумя группами на высоте 2500 м с юга, вдоль Южной бухты курсом прямо на «Червону Украину». Снова уда­рили с юта 100-мм артустановки. Бомбардировщики зашли со стороны солнца и стремительно спикировали на корабль. Бомбы рвались с обоих бортов, поднимая огромные столбы воды. Но вот с бака, подавляя собой всю эту мешанину звуков от стрельбы зениток и пулеметов, разрывов бомб и воя само­летов, отчетливо послышались один за другим два глухих взрыва, содрогнувших крейсер. Командир электромеханиче­ской боевой части так и записал в вахтенном журнале: «Ко­рабль, приподнявшись носом, задрожал, а потом, качнувшись, снова погрузился в воду с дифферентом на нос и креном 4 градуса на левый борт». На самом деле прямых попаданий не было, но две 500-килограммовые бомбы со взрывателями за­медленного действия взорвались на дне бухты в непосредст­венной близости от корабля: одна — по правому борту у носовой оконечности, другая — по левому борту в районе второй ды­мовой трубы. Возникшие в результате их подводные пробои­ны размером 10 и 8 квадратных метров очень быстро привели к тому, что крейсер сел носом на грунт. Началось затопление носовых котельных отделений. Многие вспомогательные ме­ханизмы были повреждены взрывами, другие не могли быть запущены из-за недостатка пара и электроэнергии. Завести пластыри на огромные пробоины не удалось. Оставшиеся в исправном состоянии водоотливные средства не справлялись с поступлением воды. Поздно вечером, чтобы об­легчить корабль, с него при помощи плавучего крана на­чали снимать артиллерий­ские орудия и оставшиеся снаряды. Одновременно об­наружилось быстрое возрас­тание крена на левый борт. К полуночи он составлял 6,5, к 2 часам 13 ноября — 9, а к 03.30 — 25 градусов. Только тогда последовала команда покинуть обреченный ко­рабль. Экипаж, за исключе­нием 21 погибшего и 120 ра­неных, которые были эвакуи­рованы раньше, сошел на берег. Около 04.20 утра крейсер лег на борт и зато­нул на глубине 13—16 мет­ров. На поверхности оста­лись только мачты, правая кромка шкафута и часть сред­ней дымовой трубы.

Легкий крейсер «Червона ­Украина» стал самым крупным кораблем советского военно­морского флота, потопленным люфтваффе за годы Великой Отечественной войны[1]. Спущенный на воду в 1915 г. и достро­енный только в 1927 г. при советской власти, он являлся до­вольно знаменитым кораблем ВМФ СССР в межвоенный пе­риод. В июле 1929 г. двухдневный поход на крейсере из Сева­стополя в Сочи совершил генеральный секретарь Коммунисти­ческой партии И. В. Сталин. С 1926 по 1929 г. на младших ко­мандирских должностях «Червоны Украины» служил будущий нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов, он же с ноября 1933 г. по август 1936 г. являлся командиром корабля. Потопление крейсера можно рассматривать как личное оскорбление, нанесенное немецкой авиацией адмиралу Кузнецову, впрочем, в тяжелых условиях 1941 г. оно не было ни первым, ни последним. Ос­новной причиной гибели корабля признали то обстоятельст­во, что в течение пяти дней поддержки войск СОРа он ни разу не поменял огневой позиции, что дало возможность немцам тщательно разработать и осуществить план по его уничтоже­нию.

Увы, смертельное повреждение крейсеру стало не единст­венным результатом налета 12 ноября. Несколькими минута­ми раньше прямое попадание авиабомбы получил эсминец «Беспощадный». Он находился в акватории судоремонтного завода, где заканчивал ремонт повреждений, полученных в результате атаки пикирующих бомбардировщиков 22 сентяб­ря у Одессы. Новое попадание продлило ремонт корабля до сентября 1942 г. — оказались практически полностью разру­шены котельные отделения, в корпусе образовалось множе­ство гофров. Для устранения повреждений эсминец отбукси­ровали в Поти, и в обороне Севастополя он участия больше не принимал. Наконец, несколько бомб поразили плавучий док, в котором находился эсминец «Совершенный». Этот новейший корабль был практически построен к началу войны, но во вре­мя ходовых испытаний в районе Севастополя 30 сентября случайно подорвался на мине советского оборонительного заграждения. Прямое попадание бомбы было не так уж серь­езно, но другие бомбы тяжело повредили док, который начал тонуть. Эсминец был жестко закреплен в доке, но по мере за­полнения дока водой корпус «Совершенного» начал всплы­вать. В месте повреждения, полученного от взрыва мины, корпус не выдержал и переломился на две части. Впоследст­вии рабочим судоремонтного завода удалось почти полно­стью восстановить корабль, и он погиб только в июне 1942 г. в ходе финального штурма города.

Получив известия о результатах налета, командование Черноморского флота поспешило убрать крупные корабли из Севастополя. Тем же вечером порт покинул крейсер «Крас­ный Кавказ», а 14 ноября — «Красный Крым», счастливо избе­жавший атаки бомбардировщиков благодаря смене места стоянки. Таким образом, 12 ноября командованию немецкого IV авиакорпуса удалось добиться заметного успеха, который, правда, не сыграл такой большой роли, как этого ожидал Манштейн. Дело в том, что, как мы уже отмечали раньше, ко­рабли ЧФ играли лишь небольшую роль в огневой поддержке защитников главной базы, заметно уступая по весу выбрасы­ваемого металла береговым батареям и полевой артиллерии Приморской армии.

Какое же противодействие оказала советская сторона это­му налету? С точки зрения того, что три боевых корабля были поражены бомбами в результате налета всего 23 бомбарди­ровщиков, — весьма малоэффективное. В то же время наши истребители и зенитная артиллерия сделали все, что могли. Атакующие бомбардировщики были перехвачены над базой парой МиГ-3, причем ст. лейтенант Яков Иванов, согласно до­несению, подбил один Do-215, а когда кончились патроны — таранил Ju-88. До этого он успел вывести из строя воздушно­го стрелка, так что тщательному «прицеливанию» никто не ме­шал. Иванов аккуратно сблизился с бомбардировщиком и оборотами своего винта в течение нескольких мгновений от­рубил противнику хвостовое оперение. После тарана «миг» продолжил горизонтальный полет, и его пилот смог убедить­ся, как вражеский самолет перешел в беспорядочное падение и упал в районе Качи. При ударе о землю на бомбардировщи­ке взорвались авиабомбы. Советский пилот смог посадить машину на аэродроме Херсонесский маяк, а немецкому ко­мандованию оставалось только проконстатировать потерю одного Не-111 из состава группы I/KG 27 вместе со всем эки­пажем. Это был четвертый с начала войны случай воз­душного тарана в севасто­польском небе. Напарник Иванова в том вылете лейте­нант Николай Савва (уже имел на своем счету таран 18 октября) доложил о том, что подбил другой бомбарди­ровщик. Еще об одном сби­тии в тот день доложили зе­нитчики. По-видимому, про­тиводействие, оказанное при первом налете, стало причиной того, что во втором рейде (с 16.09 до 17.50 сила­ми 36 бомбардировщиков) немцы бомбили исключитель­но с горизонтального полета и весьма неточно. Все бомбы взорвались в городских квар­талах, где разрушили 37 и повредили 29 зданий.

На следующий день не­мецкое командование попы­­талось развить успех меньшими силами. Впервой половине дня базу бомбили 17 Ju-88, во второй — пять бомбардировщиков неустановленного типа. При отражении первого налета мл. лейтенант В. А. Семенов и сержант К. Д. Шелякин из 3-й эскадрильи 8-го иап на И-16 до­ложили о сбитии двух «юнкерсов», что на практике оберну­лось уничтожением еще одного Не-111 из I/KG 27. Ответным огнем с бомбардировщиков был подбит И-16 сержанта Лу­ценко, который неудачно попытался посадить поврежденную машину в Камышовой бухте. Самолет оказался разбит, летчик получил ранения. Тем не менее перехватчикам удалось пре­дотвратить бомбометание по судам в порту. Почти все бомбы упали на городские кварталы, но одна из серий — на позиции 395-й зенитной батареи, где было убито 10 и ранено 5 моряков.

14 ноября из-за плохой погоды Севастополь «навестила» только одна пара «юнкерсов». 15-го немцы продолжали осу­ществлять беспокоящие налеты на город и более массиро­ванные — на линии фронта в районе Чоргунь. По данным шта­ба ПВО, в этот день было зафиксировано 28 самолето-проле­тов бомбардировщиков. Особого ущерба от бомбовых ударов не зафиксировано, зато пилоты 4-й эскадрильи 8-го иап запи­сали на свой счет еще одну победу. Пара И-153, пилотировав­шихся ст. лейтенантами Ципалыгиным и Феоктистовым, бар­ражировала над базой почти под самой нижней кромкой об­лачности на высоте 3000 м, когда обнаружили два Не-111, идущих прямо на них. Немецкие летчики истребителей, по­-видимому, не заметили, поскольку не стали менять свой курс. «Чайки» атаковали вражеские самолеты сверху в лоб, после чего один из них ушел в обратном направлении со снижени­ем, а другой, обстрелянный Ципалыгиным, загорелся и упал. Очевидно, так закончил свой боевой путь Ju-88 из эскадрильи 8/KG 51, два члена экипажа которого погибли в тот день.

Очередная потеря не остановила командование IV авиа­корпуса в стремлении заблокировать порт для советских ко­раблей. С 12.06 до 12.44 16 ноября корабли в бухтах атакова­ли 12 Ju-88, которым удалось потопить баржу с боеприпаса­ми. Погибли 12 и получили ранения 29 моряков. Вечером 27 «юнкерсов» несколькими волнами снова бомбили Севасто­поль и войска на фронте. На этот раз они встретили противо­действие в лице пары МиГ-3 лейтенантов Саввы и Иванова. Обстановка в воздухе для перехватчиков осложнялась тем, что впервые за долгое время немецкие бомбардировщики имели истребительное прикрытие. Обер-лейтенант Нонн из III/JG 77 одержал свою пятую победу, сбив «миг» Саввы, кото­рому удалось спастись на парашюте. Яков Иванов сумел сравнять счет, сбив другой Bf-109, но немцы этого не под­тверждают. Вскоре он вылетел на отражение новой группы бомбардировщиков, на этот раз в паре с лейтенантом Семе­ном Карасевым. То ли на самолете Иванова кончились бое­припасы, то ли отказало оружие, но Карасев увидел, как «миг» Якова сделал рывок вперед, приблизился к Ju-88 и ударил его лопастями винта. Удар был настолько сильным, что обе маши­ны камнем рухнули вниз. Младший лейтенант Я. М. Иванов пропал без вести, что в севастопольских условиях могло оз­начать только одно — он погиб. Указом от 17 января 1942 г. Иванову, первому из летчиков ВВС ЧФ, было присвоено зва­ние Героя Советского Союза, увы — посмертно.

Дни 16—18 ноября стали пиком активности бомбардиро­вочной авиации IV авиакорпуса, который к тому времени за­кончил боевые действия на Керченском полуострове, но еще не был перенацелен на ростовское направление. Днем 17-го позиции на фронте бомбил 31 «юнкерс» в сопровождении «мессершмиттов», а 20 других бомбардировщиков атаковали объекты в порту. Впервые отмечалось сбрасывание листовок, которыми немецкое командование рассчитывало сломить дух сопротивления защитников. Советский воздушный патруль попытался воспрепятствовать этому, но неудачно — огнем воздушных стрелков был сбит И-16 младшего лейтенанта Сергея Моисеенко из 3-й эскадрильи 8-го иап. Самолет упал в воду в Камышовой бухте, пилот погиб. На следующий день при аналогичных обстоятельствах врезался в землю МиГ-3 9-го иап, но пилотировавший его летчик Ратманов спасся на пара­шюте. На эту победу претендуют фельдфебель Шекель и обер-ефрейтор Франц из III/JG 77. Кроме того, один И-16 со­вершил посадку на воду из-за отказа мотора. По одному «юн­керсу» 17 и 18 ноября сбили береговые зенитчики, но немец­кая сторона этого не подтверждает.

19, 20 и первую половину 21 ноября авиация противобор­ствующих сторон практически бездействовала из-за плохих погодных условий. Тем не менее, по журналу боевых дейст­вий, эскадра JG 77 20-го числа сбила в районе Севастополя два советских самолета (в том числе один СБ, которых в соста­ве авиагруппы СОРа на тот момент просто не было) и потеряла один «мессершмитт» в воздушном бою. Очевидно, в данном случае мы имеем дело с обычной немецкой практикой делать добавления в журнал боевых действий событий задним чис­лом, спустя 2—3 дня после того, как они произошли. Главное же заключалось в другом — немецкое наземное наступление выдохлось. Несмотря на активность немецких самолетов в небе над портом, в течение всего вышеописанного периода практически без срывов продолжалась эвакуация всего не­нужного для обороны главной базы. 19 ноября в Севастополь прибыл транспорт «Курск» — первое с начала обороны города судно с боеприпасами для полевой артиллерии и оружием для формируемых частей морской пехоты (100 пулеметов, 3000 винтовок). В дальнейшем прибытие таких судов стало регулярным, а с 23 ноября начало прибывать и маршевое по­полнение. Кризис обороны оказался преодолен.

Одновременно с окончанием первого штурма в воздушной обстановке над Севастополем произошли резкие изменения. Связаны они были в первую очередь с тем, что после прекра­щения немецкого наземного наступления командование IV авиакорпуса люфтваффе немедленно изъяло из оперативно­го подчинения Манштейна практически всю бомбардировоч­ную авиацию и бросило ее на ростовское направление. Не случайно до конца месяца в небе над городом не появилось ни одного самолета, за исключением разведчиков. Группа пи­кировщиков I/StG 77, по-видимому, именно тогда покинула Сарабуз и перелетела в Сталино (ныне Донецк). Непосредст­венно в Крыму остались только группы III/StG 77 и III/JG 77, но их самолеты в небе над СОРом практически не показывались.

Советская же авиация, напротив, воспрянула духом и с ка­ждым днем наращивала свою активность. Еще 20 ноября ко­мандующий ЧФ вице-адмирал Ф. С. Октябрьский отправил на Кавказ телеграмму: «Острякову, Елисееву (начальник штаба ЧФ, руководивший действиями флота с кавказских баз. — М. М.), Ермаченкову, Калмыкову. Требую выполнения всех заявок на авиацию из Севастополя. Идет жестокая борьба за Севастополь». Фактически борьба тогда уже завершалась, но данное распоряжение действительно сыграло важную роль в активизации действий бомбардировочных авиачастей с кав­казских аэродромов, которые после падения обороны на Кер­ченском полуострове практически перестали подниматься в воздух. С этого момента число самолето-вылетов резко воз­росло, а 24 ноября даже перевалило за сотню (в том числе 10 на разведку, 41 на штурмовые и бомбардировочные удары, 21 на сопровождение ударных самолетов, 8 — прикрытие транс­портов в море, остальные — прикрытие базы). В остальные летные дни (27 и 28 ноября из-за тумана и низкой облачности авиация вовсе не летала) вылетов было меньше, но ниже 60 их цифра не опускалась. В подавляющем большинстве все дневные штурмовые вылеты были направлены по передовым позициям немецких войск, ночные вылеты МБРов — на населен­ные пункты в ближайшем тылу. Как удавалось поддерживать такое напряжение, ведь количество самолетов в авиагруппе СОРа по сравнению с началом боев сократилось практически вдвое? Очень просто — Остряков распорядился закрепить за каждой машиной по два-три летчика, благо количество «без­лошадных» пилотов к этому моменту сильно возросло.

Особняком стоит операция по уничтожению немецкой авиагруппировки на аэродроме Сарабуз.

Утром 23 ноября советский самолет-разведчик обнаружил на аэродроме 60 двух– и одномоторных машин. Несмотря на то что нижняя кромка облачности в районе цели находилась на высоте всего 350 м, командование решило нанести удар силами эскадрильи ДБ-3 2-го мтап, базировавшегося на тот момент на полевом аэродроме в районе кавказской станицы Абинской. Летчикам предстояло преодолеть 400 км до цели, при­чем три четверти этого расстояния в воздушном пространстве противника. Тем не менее налет оказался для немцев совер­шенно внезапен. В 15.00 девять бомбардировщиков (еще три вернулись на базу из-за неполадок матчасти) с высоты всего 200 м сбросили на место стоянки самолетов 90 ФАБ-100. Эф­фект от взрывов на земле был таким, что летчики насчитали до 30—35 уничтоженных и поврежденных самолетов. Немецкие зенитки открыли огонь с запозданием, но били практически в упор. От прямого попадания снаряда загорелся бомбарди­ровщик командира 4-й эскадрильи полка капитана Филимона Острошапкина. Пилот посадил машину на поле недалеко от аэродрома, и спустя несколько минут все авиаторы попали в плен. Штурман ст. лейтенант Петр Олдырев позднее вспоминал:

«От аэродрома к нам мчались две автомашины с автомат­чиками. Через три минуты мы уже были пленниками. Наш са­молет взорвался, когда мы чуть отъехали от него. Пожар был вызван попаданием снаряда среднего калибра. Мы сами об­легчили прицеливание немецким зенитчикам. По первому звену они хотя и не попали, но орудия навели, а мы шли сле­дом за ним. Если бы изменили курс на пятнадцать-двадцать градусов, то вероятность поражения была бы меньшей. А если бы вообще с разных направлений?.. Да, мы тогда еще только набирали опыт. Однако в этом налете мы нанесли врагу боль­шие потери. Не могу сказать, сколько было уничтожено и по­вреждено вражеских машин, но бомбы рвались буквально между самолетами. Отправляя нас в симферопольскую тюрь­му, немцы даже похвалили нас за этот налет».

В январе 1942 г. всем членам экипажа бомбардировщика удалось бежать из плена, когда они находились в пересыль­ном лагере в районе излучины Днепра, после чего выйти к своим по льду Азовского моря!

После получения доклада о том, что в результате налета была выведена из строя только половина вражеских самоле­тов, генерал Остряков решил повторить налет силами авиа­группы СОРа. Он учел опыт предыдущих ударов, в которых противник оказывал основное противодействие именно вто­рым ударным эшелонам, и принял оригинальное решение произвести налет утром следующего дня. Взлет ударной группы (четыре Пе-2, пять Ил-2, пять МиГ-3, пять И-16) проис­ходил в предрассветных сумерках, после чего самолеты ло­жились на северный курс и летели над морем на высоте 50 м до района Саки. Далее группа поворачивала на восток и на полной скорости шла к Сарабузу. Незадолго до цели она раз­делилась на подгруппы Ил-2 и Пе-2, каждая из которых зашла на аэродром со своего направления.

Данный замысел увенчался полным успехом. По докладам экипажей и сделанным аэрофотоснимкам, на аэродроме было уничтожено еще 15—16 самолетов. В воздушном бою с взлетев­шими по тревоге «мессершмиттами» капитан Яковлев и ст. лей­тенант Поливанов на «мигах» добились по одной воздушной победе, кроме того, капитан Денисов на И-16 при возвраще­нии сбил один «юнкерс». Немцы всех этих потерь не подтвер­ждают. В свою очередь, лейтенант Эрнст из III/JG 77 доложил об уничтожении одного МиГ-3, но, по нашим данным, машина сержанта Кузьмина была сбита зенитным огнем. Эта потеря ста­ла единственной в этом налете. Что же касается германских данных о потерях на земле, то они, как обычно, расплывчаты и неполны. Признается, что на аэродроме Спат погибли или по­лучили повреждения 12 Ju-87 группы III/StG 77, но относи­тельно потерь на земле истребителей информации нет. Впро­чем, даже и без этого налеты на Сарабуз/Спат 23—24 ноября стали, пожалуй, одними из наиболее успешных ударов по аэро­дрому противника, произведенных советскими ВВС в 1941 г.

Что же касается прочих столкновений противоборствую­щих сторон в воздухе в течение указанного периода, то надо заметить, что их было крайне мало, и даже когда происходи­ли, то заканчивались ничем. 22 ноября ст. лейтенант Полива­нов доложил об одной неподтвержденной победе над Bf-109, когда он сопровождал Ил-2 над линией фронта. Спустя два дня неизвестный «мессершмитт» повредил летающую лодку ГСТ, которая вела разведку в морском секторе базы. 26 нояб­ря ст. лейтенант Тургенев, летавший на Ил-2, и сержант Гера­симов на прикрывающем «ишачке» доложили о сбитии враже­ского Hs-126. Наконец, 29 ноября фельдфебель Поцель из III/JG 77 доложил о сбитии И-153, что также не подтверди­лось. Реально советская сторона за восемь последних дней ноября потеряла только ДБ-3 и МиГ-3, о которых мы уже гово­рили, и еще один «миг» 29 ноября (лейтенант Ерошин), раз­бившийся при взлете. Особняком стоит случай с перелетом к противнику на гидросамолете ГСТ авиамеханика Рева утром 22 ноября, когда другие машины были прикованы к земле низ­кой облачностью.

К концу ноября авиагруппа СОРа насчитывала чуть более 70 самолетов, но она продолжала активно сражаться и нано­сить противнику все новые и новые потери.

Таблица 2.2

БОЕВОЙ И ЧИСЛЕННЫЙ СОСТАВ АВИАГРУППЫ СОР НА 25.11.1941 Г.

* В тот же день все самолеты перелетели на кавказский аэродром станицы Гостагаевской, но вскоре вернулись в Севастополь.

Несмотря на периодически устанавливавшуюся нелетную погоду, в ходе ноябрьского штурма авиация противоборст­вующих сторон действовала довольно активно. Согласно краткому отчету о действиях авиагруппы СОРа только с 12 но­ября по 1 декабря советская авиация, не считая самолетов, летавших с Кавказа, произвела 1025 самолето-вылетов (в среднем 54 самолето-вылета в сутки), в том числе 398 на штурмовые и бомбардировочные удары по наземным вой­скам, 74 по аэродромам, 366 для ПВО Севастополя, 144 на воздушную разведку и 52 на сопровождение ударных машин. На немецкие войска было сброшено почти 100 тонн бомб, включая 510 ФАБ-100, 277 ФАБ-50 и 9510 АО-2,5. На земле считались уничтоженными 187 автомашин, 54 самолета, не­сколько единиц бронетехники, пять артиллерийских батарей и до одного полка пехоты. Еще 38 немецких самолетов счита­лись сбитыми в воздушных боях. Собственные потери за весь ноябрь составили по меньшей мере 33 самолета, включая шесть Ил-2, 14 новых и 12 старых истребителей[2]. К ним мож­но добавить еще два ДБ-3, прилетавших с Кавказа. Из причин потерь на первом месте стояли воздушные бои (20 машин), причем не только с истребителями, но и с бомбардировщика­ми противника. Три «яка» пропали без вести при ведении воз­душной разведки, два И-16 и один МиГ-3 были сбиты зе­нитной артиллерией. Шесть самолетов разбились из-за не­боевых причин, что объяснялось крайне затрудненными усло­виями базирования, и один перелетел к противнику.

Как же можно оценить вклад советских летчиков в отраже­ние первого штурма? В газете «Красный Крым» от 4 декабря 1941 г. командующий Приморской армией генерал И. Е. Пет­ров писал: «…наши славные герои-летчики успешно отража­ли удары врага с воздуха, громили наземные войска, уничто­жив за месяц сотни самолетов, танков и бронемашин…» Та­кая оценка представляется не вполне искренней. Во всех российских работах, посвященных обороне Севастополя, о действиях авиации говорится очень мало или вообще ничего. Это не случайно. По мнению историков и всех основных уча­стников, главную роль в отражении первого штурма сыграла отнюдь не авиация, а береговая и полевая артиллерия СОРа.

Начальник штаба Приморской армии Н. И. Крылов в своих ме­муарах писал: «Стойкость пехоты и хорошо организованный артиллерийский огонь — так, помню, охарактеризовал коман­дарм Петров основные слагаемые боевого успеха, достигну­того при отражении ноябрьского наступления противника».

Это можно подкрепить и цифрами. Только 30-я и 35-я башен­ные батареи в течение ноября израсходовали 883 305-мм снаряда общим весом 340 тонн. Еще 651 203-мм снаряд (75,5 т) израсходовала полубашенная батарея № 10. Вместе со 102-мм батареей № 54, участвовавшей в боях только до 2 ноября, ко­гда она была захвачена противником, указанные батареи уничтожили и вывели из строя 55 орудий, 17 пулеметных то­чек, около 400 единиц колесной и гусеничной техники и до 4,5 тысячи солдат противника, то есть больше, чем все ВВС. Всего же за время отражения первого штурма береговая ар­тиллерия и артиллерия ДОТов выпустила более 20 тысяч сна­рядов всех калибров. Еще 2340 снарядов калибром от 100 до 130 мм выпустили корабли. Вес боезапаса, отстрелянный по­левой и зенитной артиллерией по наземным целям, вообще не поддается учету. Применение береговых орудий носило столь интенсивный характер, а расстрел их стволов стал столь велик, что 23 ноября был отдан приказ, ограничивавший их использование только контрбатарейной борьбой. Именно артиллерийский огневой щит стал на пути у немецких войск, штурмовавших Севастополь. Трудно не согласиться с мнени­ем Н. И. Крылова: «11-я армия Манштейна, одна из сильней­ших у Гитлера на всем Восточном фронте, застряла в Крыму теперь уже надолго. Имея в тылу советский Севастополь, гит­леровское командование не могло двинуть ее через Керчен­ский пролив на Тамань, не могло и подкрепить ею свои вой­ска, наступавшие на Ростов.

Вот тогда гитлеровцы и начали писать о том, что Севасто­поль — первоклассная, неприступная крепость, стали имено­вать все его береговые батареи не иначе как фортами, приду­мывая им «страшные» названия: «Максим Горький», «ЧеКа», «ГПУ»… Надо же было как-то объяснить, почему два армейских корпуса, усиленные танками и значительной группировкой артиллерии, поддерживаемые авиацией, остановились перед городом, который на самом деле никаких укреплений крепо­стного типа со стороны суши не имел, а тылом было море».

Конечно, приведенные цифры и мнения отнюдь не говорят о том, что действия авиагруппы СОРа вообще ничего не значи­ли. Они играли важную, если не сказать исключительную роль в борьбе с подходящими резервами и группировкой ВВС про­тивника на аэродромах, однако находившиеся на земле гене­ралы и адмиралы оценивали эти действия достаточно скепти­чески — судя по натиску, резервы к противнику продолжали подходить, а его авиация как летала над главной базой, так и продолжала летать. Над полем боя они увидели свои самоле­ты только в самом конце отражения штурма, а до того наличия у СОРа собственной авиации практически не ощущалось.

Представляется, что в создавшихся условиях более ра­зумным было бы сосредоточение усилий авиации не на дей­ствиях по наземным целям, а на ПВО порта и города. 366 са­молето-вылетов за 19 дней, с 12 ноября по 1 декабря, давали среднесуточную цифру в 19 вылетов в день, включая взлеты по воздушной тревоге. Конечно, такой показатель трудно признать большим. По данным штаба ПВО СОРа, в ноябре не­мецкие самолеты совершили над городом 380 самолето-про­летов, что примерно соответствовало числу вылетов пере­хватчиков. На самом же деле численное превосходство ата­кующих в конкретных боях было еще большим, поскольку в число вылетов советской стороны входили и те, которые не завершались встречей с самолетами противника, а каждый немецкий пролет завершался сбрасыванием бомб. Если не­мецкие бомбардировщики сопровождались своими истреби­телями, то для советских перехватчиков вообще складыва­лась критическая ситуация: могли ли одна-две пары «мигов» и «чаек» противостоять в воздушном бою трем-четырем парам «мессершмиттов»? В результате главная роль в отражении воздушных налетов легла на береговую и корабельную зенит­ную артиллерию, группировка которой к концу первого штур­ма по сравнению с первоначальной сократилась в два раза. Справедливости ради необходимо признать, что в тех услови­ях, в которых базировались советские самолеты на севасто­польских аэродромах, произвести одновременный взлет большого количества перехватчиков было бы вряд ли возмож­но. Кроме того, в соответствии с общими принципами орга­низации ПВО им следовало действовать за пределами зоны прикрытия зенитной артиллерией, т. е. на дальних подступах к базе. При этом управление и истребителями, и зенитной ар­тиллерией должно было осуществляться из одного штаба, че­го на практике не было. Повысить эффективность перехвата удалось бы при увеличении числа барражирующих истреби­телей, но всего этого можно было бы добиться, только сокра­тив объем действий на сухопутном направлении, а командо­вание СОРа никогда бы не пошло на это. Получалось, что за­дача по прикрытию порта решалась удовлетворительно только в те дни, когда противник не предпринимал массиро­ванных налетов, таких как 12 ноября. Слабость нашей ПВО имела далеко идущие последствия и в конце концов стала од­ной из причин падения Севастополя летом 1942 г.

При разборе действий немцев мы наталкиваемся на обыч­ный парадокс — их пилоты действовали весьма профессио­нально и довольно эффективно, командование хорошо управ­ляло действиями подчиненных авиачастей, но задача в целом не решалась. IV авиакорпусу не удалось ни обеспечить про­рыва сухопутной обороны СОРа, ни добиться закрытия порта, ни разгромить советскую авиагруппу. Собственные потери, по немецким же данным, были невелики, но одновременно немецкие документы указывают, что к осени 1941 г. в бомбар­дировочных авиагруппах исправные машины составляли не более 45% от штатной численности, в истребительных — не более 60%. Активность люфтваффе шла по нисходящей, тем более что списочный состав авиагрупп на Восточном фронте с ноября стал сокращаться в связи с ошибочным решением Геринга. IV авиакорпусу пришлось взвалить на себя и ростов­ское направление, практически полностью прекратив дейст­вия в интересах армии Манштейна. Когда много лет спустя после окончания войны бывший фельдмаршал придумывал название для своих мемуаров — «Утерянные победы», — в их число он, по-видимому, включал и Севастополь, взятие кото­рого из-за ряда ошибок германского командования и мужест­ва русского солдата пришлось отложить на 250 дней.

Несмотря на отражение первого штурма, ситуация под Се­вастополем в начале декабря продолжала оставаться крайне сложной. С одной стороны, кризис обороны советских войск как будто миновал. Удалось наладить подачу боеприпасов и маршевого пополнения с Кавказа, а с 9 декабря в город мор­ским путем начали прибывать подразделения 388-й стрелко­вой дивизии. После завершения ее переброски к 15 декабря численный состав войск СОРа достиг примерно 70 тысяч че­ловек при 410 орудиях (в том числе 108 зенитных), 120 мино­метах и 26 танках. Это было уже не так мало, как в начале обо­роны города. Хуже дело обстояло с боеприпасами, которых удалось накопить к полевой артиллерии и минометам не бо­лее трех боекомплектов.

С другой стороны, в еще большей степени изменилась не­мецкая группировка. 18 ноября в распоряжение Манштейна из резерва группы армий «Юг» поступила 24-я пехотная диви­зия, а две другие — 73 и 170-я (последняя закончила сосре­доточение под Севастополем только к 21 декабря) — были пе­реброшены из района Керчи. Фактически же ударная сила 11–й армии под Севастополем увеличилась более чем в два раза, поскольку теперь немцы подтянули к городу тяжелую артил­лерию (четыре полка и два дивизиона орудий резерва главно­го командования), которой им очень не хватало в период пер­вого штурма.

Манштейн рассчитывал начать новый штурм уже 27—28 ноября, но ему помешала погода. Непрерывные дожди, обру­шившиеся на полуостров, сделали непроходимыми грунто­вые дороги, в то время как суровые морозы на Украине выве­ли из строя четыре из пяти паровозов тыла армии. Пока гер­манский командарм ждал, когда запасы снарядов достигнут запланированной нормы, произошли новые изменения в стра­тегической обстановке. 29 ноября войсками Красной Армии был освобожден Ростов-на-Дону. Под ее ударами войска 1–й танковой группы начали отступление и только в начале декаб­ря смогли стабилизировать свой фронт на рубеже реки Миус. Туда из состава армии Манштейна убыла 73-я пехотная диви­зия, предназначавшаяся для развития успеха в ходе будущего штурма. Вслед за этим последовало поражение группы армий «Центр» в Московской битве. В любой момент из состава 11–й армии могли быть изъяты новые соединения, что сделало бы любую попытку наступления и вовсе лишенной шансов на ус­пех. В этой непростой для германского командования обста­новке 8 декабря вышла директива Гитлера № 39, в которой, несмотря на приказ «немедленно прекратить все крупные на­ступательные операции и перейти к обороне», группе армий «Юг» ставилась задача полностью овладеть Крымом и при возможности перенести боевые действия на Кавказ. Несо­мненно, что таким образом фюрер пытался добиться легкого, как ему казалось, успеха, который можно было бы использо­вать в целях пропаганды. Начало штурма, который должен был решить судьбу Севастополя, назначили на 17 декабря.

Советская сторона заметила перегруппировку немецких войск в Крыму и не сомневалась, что долго ждать нового штурма не придется. Перехода немцев в наступление ждали и 26 ноября и 8 декабря, но после того, как стало ясно, что на центральном участке советско-германского фронта обста­новка резко изменилась не в пользу вермахта, тревога начала постепенно отступать. 10 декабря из Севастополя на Кавказ убыл вице-адмирал Октябрьский, который перед отплытием намекнул всем остававшимся, что скоро немецкие войска бу­дут окончательно отброшены от Севастополя, а возможно, даже из Крыма. Что скрывалось за этими словами, стало ясно в середине месяца, когда штаб Приморской армии получил приказание разработать план своего наступления, направ­ленного на сковывание сил противника и недопущение их пе­реброски на Керченский полуостров. Оказывается, еще в нача­ле декабря в Генеральном штабе РККА возник замысел высад­ки крупного десанта в районе Керчи и Феодосии, имевшего последующую задачу полного освобождения Крыма. Такие перемены в обстановке не могли не радовать, но именно они притупили бдительность советской стороны накануне тяже­лых испытаний.

Обстановка в воздухе была также переменчивой. В начале месяца продолжился процесс ослабления люфтваффе, нача­тый еще после провала первого штурма. Конкретно он выра­зился в переброске группы III/JG 77 за исключением 7-й эс­кадрильи из Сарабуза в Мариуполь. В результате в небе Кры­ма немцы в промежутке с 3 по 15 декабря располагали всего восемью «мессершмиттами». Группа пикировщиков III/StG77 оставалась на месте, но ее боевой состав после налетов со­ветской авиации 23—24 ноября долго не мог восстановить­ся. Многие летчики получили отпуска, столь необходимые им после пяти месяцев беспрерывных боев.

Численный состав авиации СОРа (на 2 декабря она со­стояла из 4 Пе-2, 6 Ил-2, 4 Як-1, 5 МиГ-3, 6 И-16, 13 И-153, 8 И-5, 4 У-26, 11 МБР-2) в рассматриваемый период изменился незначительно. На смену потерянным самолетам с Кавказа периодически перебрасывались новые[3]. 4 декабря летчики 5-й эскадрильи 32-го иап под командованием Михаила Авдеева перегнали в Севастополь партию «яков», после чего влились в состав 8-го иап на правах 5-й (затем 1–й) эскадрильи. На тот момент 5-я эскадрилья, без сомнения, являлась лучшим под­разделением истребительной авиации ВВС ЧФ и имела на своем боевом счету 32 воздушные победы. Помимо Авдеева в ее составе служили такие заслуженные пилоты, как ст. лейте­нант Капитунов и мл. лейтенант Щеглов. Под командование Авдеева перешла и сводная группа «яков» и «мигов» из соста­ва 9-го иап, на которых летали ставшие знаменитыми позднее ст. лейтенанты Калинин, Поливанов, лейтенанты Алексеев, Ватолкин, Гриб, Котров, мл. лейтенант Качалка, сержант Ше­лякин.

Командование стремилось максимально расширить и раз­грузить аэродром Херсонесский маяк для того, чтобы органи­зовать на нем базирование ударных машин. Как мы уже писа­ли ранее, с середины ноября здесь стало временно базиро­ваться звено Пе-2. 3 декабря оно убыло на Кавказ, но в ночь на 4-е Херсонесский маяк впервые принял ДБ-3 — целое зве­но под командованием ст. лейтенанта М. И. Буркина. Этот за­служенный авиатор впоследствии стал командиром 5-го гвардейского минно-торпедного полка (преобразованный 2-й мтап) и в конце войны получил звание Героя Советского Сою­за. В ночь на 8-е в состав авиагруппы влилось звено Пе-2 под командованием ст. лейтенанта И. Е. Корзунова, днем тех же суток — четыре Ил-2 во главе с командиром 18-го шап пол­ковником A. M. Морозовым. Немецкая зенитная артиллерия оказалась не готова к встрече с бронированным штурмови­ком русских, в результате чего их результаты при совершении боевых вылетов оставались на довольно низком уровне. Это позволило пилотам 18-го полка накопить значительный бое­вой опыт и достичь немалых успехов. Достаточно сказать, что трое из пилотов базировавшейся на Херсонесе неполной штур­мовой эскадрильи — Ф. Н. Тургенев, В. Н. Куликов и Н. И. Нико­лаев — стали к концу войны Героями Советского Союза. Ко­мандовал самой эскадрильей Герой Советского Союза капи­тан А. А. Губрий, удостоенный высокой награды еще в ходе советско-финляндской войны за спасение с риском для жиз­ни экипажа сбитого самолета.

Таким образом, несмотря на потери, состав авиагруппы СОРа продолжал постепенно увеличиваться. К моменту начала немецкого штурма она обладала, по нашим расчетам, пример­но 78 боевыми самолетами (с учетом неисправных самолетов в частях, но без учета техники в ремонтных мастерских[4]), в том числе 3 Пе-2, 3 ДБ-3, 13 Ил-2, 8 Як-1, 2 МиГ-3, 10 И-16, 15 И-153, 6 И-5, 5 У-26, 1 Р-5, 1 КОР-1, 2 ГСТ и 9 МБР-2. Их ко­личество могло бы быть большим, если бы это позволяла ем­кость аэродромов. Получилось, что с конца ноября господ­ство в воздухе над Севастополем перешло к советской авиа­ции, но ее силы были настолько ограниченны, что сам факт перехода господства к русским мало чем угрожал германской стороне. В любой момент она могла перенацелить главные силы IV авиакорпуса на севастопольское направление и вер­нуть себе утраченное.

В первую половину декабря боевая работа авиагруппы СОРа продолжала оставаться довольно интенсивной, даже несмотря на то что на земле установилось затишье. Поме­шать ей могли только погодные условия, которые в этот пери­од действительно были далеко не блестящими.

В ночь на 1 декабря немецкие войска штурмовали пять И-5 и два У-2. Днем погода ухудшилась, что не позволило дейст­вовать штурмовикам. Тем не менее немцы предприняли по­пытку воздушной разведки порта одиночными Ju-88. Для их перехвата взлетело несколько истребителей, которые не смогли произвести ни одной атаки, но сами лишились двух машин — из-за отказа мотора упал в море МиГ-3 (ст. лейте­нант Поливанов погиб), при посадке скапотировал и сгорел И-153 (ст. лейтенант Филимонов остался в живых).

2 декабря группа произвела три дневных штурмовых нале­та без потерь. На следующий день погода улучшилась, что по­зволило выполнить практически двойную норму штурмовых вылетов. Ночью немецкие войска бомбили восемь МБР, ГСТ, 14 И-5 и шесть У-2. Днем состоялось три удара (12 вылетов Ил-2 и 11 И-16) по немецким войскам в районе хутора Мекен­зия. Воспользовавшись отсутствием в воздухе «мессершмит­тов», командование ВВС ЧФ решило выслать шесть ДБ-3 и девять Пе-2 с Кавказа. Днем они пробомбили район сосредо­точения немцев в районе деревни Шули. При этом зенитным снарядом был подбит «ильюшин» командира 2-й эскадрильи 2-го мтап майора Арсеньева. На горящей машине он совер­шил посадку на территории СОРа, сумев спасти экипаж. Не так повезло летчикам того же полка из экипажа лейтенанта Короткова — все они вместе с самолетом пропали без вести. Еще одной неприятностью того дня стал короткий, но очень точный обстрел аэродрома Куликово поле немецкой осадной артиллерией. В результате падения всего 22 снарядов был уничтожен один И-5, повреждены три И-153, КОР-1 и два У-26, а также две грузовые автомашины. После этого переба­зированную сюда 1 декабря эскадрилью «чаек» пришлось вернуть на Херсонесский маяк.

4 и 5 декабря авиация не летала по погодным причинам. 6-го в небо для удара по противнику поднимались четыре И-5, два У-26, два МБР-2, девять Ил-2, три И-16 и пять Як-1. Особняком стоял боевой дебют звена ДБ-3 лейтенанта Буркина. В сопро­вождении трех Як-1 они с высоты 1300 м засыпали бомбами позиции противника в районах Биюк-Каралез, Биюк-Отаркой, Заланкой и Черкез-Кермен. Полет продолжался так долго, что немцы успели вызвать истребители из Сарабуза. В результа­те атаки пяти «мессершмиттов» один из бомбардировщиков был серьезно поврежден и простоял месяц в ремонте. После этого случая командование ВВС ЧФ временно отказалось от применения ДБ-3 днем, переключив их на ночные полеты. Так, уже ближайшей ночью обе исправные машины успели сделать по два вылета на бомбардировку войск в тех же рай­онах. К ним присоединились четыре И-5 и три У-26, но с утра погода вновь испортилась, и до конца суток полетов не было.

Утром 8 декабря войска СОРа изготовились к отражению мнимого немецкого наступления, а авиация вылетела для на­несения ударов по аэродромам и районам сосредоточения противника. Один ДБ-3, три И-5 и один Ил-2 на рассвете ата­ковали аэродром Сарабуз, при этом пропал без вести истре­битель летчика Сухоручкина. Три У-26 бомбили селение Узен­баш, а один ДБ-3 дороги в районе Бахчисарая. Днем девять Ил-2 и пять И-16 в сопровождении шести Як-1 обработали ко­мандные высоты на немецкой стороне линии фронта. Не­сколько самолетов летали на воздушную разведку, при этом на взлете разбился «як» ст. лейтенанта Минина. Пилот погиб. Как известно, наступление не началось, и в последующие су­тки Остряков решил не заставлять своих подчиненных риско­вать собой, летая в плохую погоду. 10 и 11 декабря авиация СОРа произвела восемь вылетов Пе-2, 25 Ил-2 и десять И-16. Их цели в половине случаев лежали на линии фронта, а ос­тальные двигались по дорогам Симферополь — Бахчисарай — Альма. При ударах по войскам два Ил-2 получили по­вреждения от огня с земли, что явно свидетельствовало об усилении противником своей зенитной артиллерии — раньше такого не бывало. Все штурмовики вернулись на базу, но один из МБР-2, вылетавших на ближнюю разведку в морском секторе базы, пропал без вести.

И в последующие дни вплоть до 17 декабря характер бое­вых действий авиации СОРа оставался неизменным. 14 де­кабря самолеты не вылетали из-за тумана, дождя и низкой облачности, а 12 и 13-го нанесли несколько ударов неболь­шими силами — утром по населенным пунктам в ближнем ты­лу, днем — по войскам на фронте. Один И-16 получил повреж­дения от обстрела с земли и разбился при приземлении. Про­водившаяся эпизодически воздушная разведка отметила возрастание активности перевозок по дорогам, но в штабе его истолковали совершенно неверно. В оперсводке ВВС за 15 декабря значилось: «Обнаружено интенсивное движение войск и автомобилей по дороге от Бахчисарая на Джанкой и скопление железнодорожных составов на станции Джанкой». Создавалось впечатление, что войска противника отходят от Севастополя и грузятся на железнодорожные составы для то­го, чтобы убыть на другие участки фронта. На самом же деле грузовики ехали к Джанкою порожними, чтобы там загрузить­ся боеприпасами и ночью доставить их к линии фронта. При помощи такой нехитрой уловки Манштейну удалось создать у нашего командования прямо противоположное представле­ние о своих намерениях.

Тем временем командование СОРа бросило все самолеты на действия против колонн. В течение 15-го их атаковали 11 Ил-2, восемь И-16 в сопровождении шести Як-1 и одного МиГ-3, кроме того, три Пе-2 бомбили станцию Джанкой (все­го за сутки авиагруппа совершила 71 самолето-вылет). По докладам, в течение дня летчики уничтожили 31 автомашину, одно тяжелое и одно зенитное орудия, а также минометную батарею. В одном из штурмовых вылетов состоялся воздуш­ный бой с несколькими «мессершмиттами» (в этот день груп­па III/JG 77 вернулась в Сарабуз из Мариуполя), окончивший­ся безрезультатно. При выполнении фигуры высшего пилота­жа начал «чихать» мотор на «ишачке» сержанта Харина. Это произошло из-за того, что в карбюратор не поступал бензин, но молодой летчик решил, что подбит, и произвел посадку на поле на территории противника. В нарушение инструкции он при посадке не выключил зажигание (самолет мог скапотиро­вать и загореться), но в данном случае это спасло Харину жизнь — убедившись, что мотор работает без перебоев, он взлетел из-под носа у бежавших к нему немецких солдат и спустя несколько минут приземлился на своем аэродроме.

16 декабря группа совершила еще 60 вылетов (в том числе 11 на разведку, 15 на бомбовые и штурмовые удары, 12 на со­провождение и 22 на прикрытие базы). При налете на осад­ную батарею в районе высоты 76,4 м советские летчики вели воздушный бой с двумя Bf-109, но и на этот раз он не имел ре­зультатов. В этот день немцы завершили последние приго­товления к новому наступлению. Это касалось и авиации. В операции планировалось задействовать практически все те же самые части, которые принимали участие в боях в небе Се­вастополя в ходе первого штурма. Это были наши «старые знакомые» группы III/JG 77, III/StG 77, I и III/KG 27, III/KG 51, эскадрильи 6/KG 26 и 3(F)/121. Все они были весьма потрепа­ны в предшествующих боях, но в сумме насчитывали не менее 60 двухмоторных и 25 одномоторных бомбардировщиков, 25 истребителей и до 10 разведчиков — всего более 120 боевых самолетов. Это число ровно в полтора раза превосходило боевой состав севастопольской авиации.

Утром 17 декабря в войсках 11-й немецкой армии зачита­ли приказ генерал-полковника Манштейна.

«Солдаты 11-й армии! — говорилось в нем. — Время вы­жидания прошло! Для того чтобы обеспечить успех последне­го большого наступления в этом году, было необходимо пред­принять все нужные приготовления. Это основательно проде­лано. Я знаю, что могу положиться на мою пехоту, саперов и артиллеристов… Я также знаю, что все другие рода оружия, как и всегда, сделают все от них зависящее, чтобы проложить дорогу пехоте. Наша артиллерия стала сильней и лучше. На­ша авиация опять на месте. Непоколебимая уверенность должна сопровождать нас в последнем сражении этого года. Севастополь падет!»

Надо сказать, что германский командующий имел основа­ния для таких оптимистичных заявлений. Помимо того, что его войска значительно превосходили силы СОРа, на стороне немцев было еще два важных преимущества. Об одном из них — внезапности нанесения удара — мы уже говорили. Вто­рое заключалось в том, что советскому командованию далеко не сразу удалось раскрыть замысел противника. Первый штурм, точнее, его вторая фаза вроде бы показали, что Ман­штейн считает наиболее выгодным для наступления юго-вос­точное направление Балаклава — Севастополь. Здесь прохо­дило Ялтинское шоссе, по обе стороны которого имелись равнинные участки местности, что позволяло массированно использовать танки. Это направление считалось в штабе СО­Ра наиболее опасным и в дальнейшем. В то же время Ман­штейн убедился, что организовать снабжение войск в районе Балаклавы через горы Яйла, особенно в зимнее время, весь­ма затруднительно. Кроме того, в горах продолжали скры­ваться остатки разбитых советских частей и партизаны. Для нового наступления разработали кардинально отличающийся план. Его замысел заключался не в нанесении удара непо­средственно на сам город, а в прорыве к Северной бухте с се­вера и с востока. Для генерал-полковника было очевидно то, что не сразу понял командующий Приморской армией гене­рал-майор И. Е. Петров, — с выходом немцев к Северной бух­те Севастополь прекратит свое функционирование как порт, что решающим образом подорвет силы обороняющихся. Ко­нечно, в бухтах полуострова Херсонес севастопольцы могли создать временные причалы, но крупные суда не смогли бы там швартоваться, а значит, доставить на сушу можно было бы только те виды грузов, которые помещались в обычную шлюпку. Эта перегрузка велась бы под непрерывным артил­лерийским огнем. Без орудий, танков, с малой пропускной способностью по боеприпасам и личному составу СОР был бы в состоянии продержаться не более двух недель. Так оно и произошло, только спустя полгода при третьем штурме горо­да, но и тогда, в декабре, судьба советского Севастополя ока­залась на волоске от гибели. Достаточно сказать, что пре­красно осведомленный о состоянии советских войск Ман­штейн считал возможным выйти к бухте уже к 21 декабря.

Немецкое наступление началось с короткой, но сильной артподготовки в 06.10 утра. Подготовка велась одновременно по всему фронту СОРа, хотя и с различной интенсивностью. Так Манштейн пытался замаскировать направление своего главного удара, и, надо сказать, ему это удалось — о том, что немцам удалось вклиниться во фронт обороны в долине реки Бельбек и районе Камышлы, генерал Петров узнал только к вечеру. Это не позволило перебросить к району прорыва ре­зервы и контратаковать немцев, пока они не успели закре­питься. Контратаки назначили на утро 18-го.

В течение всего дня немецкие бомбардировщики группа­ми по 5—8 самолетов последовательными волнами атакова­ли позиции советских войск. Часть из них усиливала удары артиллерии по советским опорным пунктам на командных вы­сотах, но главные усилия сосредотачивались против позиций береговой и полевой артиллерии в глубине обороны. Уже ве­чером 18-го оставшийся за командующего СОРом контр­-адмирал Г. В. Жуков докладывал на Кавказ вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому, что значительная часть береговых бата­рей подавлена огнем артиллерии и авиацией противника, внутренним взрывом уничтожена одна из башен 35-й бата­реи, а у второй башни расстреляны стволы. Огневой щит Се­вастополя заметно ослаб, и самолеты люфтваффе сыграли в этом не последнюю роль.

Значительное внимание уделялось и бомбардировке горо­да, а также аэродрома Херсонесский маяк. Первый удар по нему состоялся между 07.40 и 08.20, когда шесть Ju-88 сбро­сили на летное поле 50 авиабомб. Был разрушен один капо­нир, поврежден И-153, убит 1 и ранены 9 человек. Последую­щие волны бомбардировщиков с истребительным прикрыти­ем (всего над территорией СОРа за сутки зафиксировали 98 пролетов немецких самолетов) были успешно отражены зе­нитной артиллерией и истребителями. Последние в течение дня произвели 50 вылетов на прикрытие базы, причем 63 раза летчики участвовали в индивидуальных воздушных боях. Пи­лоты доложили о пяти сбитых и трех подбитых бомбардиров­щиках, причем свои боевые счета увеличили Михаил Авдеев (сбил один Не-111), Константин Алексеев (сбил один Ju-88 в группе) и Константин Денисов (подбил один Не-111 залпом реактивных снарядов). Героем дня стал ст. лейтенант Капиту­нов, сумевший сбить и подбить два бомбардировщика. Увы, до настоящего времени из-за пробелов в немецких докумен­тах у нас нет возможности подтвердить хотя бы одну из этих побед. С другой стороны, не был сбит или подбит ни один со­ветский самолет. Главным же оставался тот факт, что защи­щавшие базу летчики предотвратили повреждение взлетной полосы и потери самолетов на ней, что позволило ударной авиации работать достаточно интенсивно.

Всего в тот день истребители и бомбардировщики подни­мались для нанесения ударов шесть раз (30 самолето-выле­тов ударных самолетов, в том числе 18 Ил-2 и 5 Пе-2, 28 выле­тов истребителей сопровождения). Подавляющее большин­ство из них было направлено на направление острия главного удара противника из района горы Азис-Оба. Первоочередной целью являлась вражеская бронетехника, поддерживавшая атаку вражеской пехоты. За день летчики доложили об унич­тожении одного танка[5], трех танкеток, трех бронемашин, пяти автомашин и четырех минометов, а также до полуроты пехо­ты. Конечно же, с точки зрения того, что на направлении глав­ного удара у немцев наступало четыре дивизии, это было не­много, но ожидать большего от такого числа самолетов (на вечер 19 декабря в сухопутной авиагруппе СОРа в исправном состоянии оставалось 6 Як-1, 2 МиГ-3, 6 И-16, 10 И-153, 4 Ил­-2, 3 Пе-2 и 2 ДБ-3) не приходилось.

18 декабря бои на суше разгорелись с новой силой. За ночь советское командование разработало план утренних контр­ударов, которыми планировало восстановить исходное поло­жение. Осуществить задуманное не удалось. Главная ударная сила — один из полков 388-й стрелковой дивизии не успел к рассвету выдвинуться в исходный район и по пути попал под эффективный удар немецких бомбардировщиков. Он не смог не только контратаковать, но даже удержать свои позиции, когда вражеская пехота возобновила наступление. Полк, как, впрочем, и вся дивизия, был укомплектован бойцами старших возрастов народов Северного Кавказа, причем многие из них даже не знали русского языка, а командирами взводов явля­лись 19-летние выпускники Подольского пехотного училища. Необученные войска дрогнули, в то время как немцы продол­жили расширять свое вклинение в направлении Северной бухты. Части обеих сторон несли большие потери, только СОР за два дня потерял около 3500 человек убитыми и ранеными. Еще хуже оказалось положение с боеприпасами, которых к концу суток 18-го оставалось всего на один день боев.

Летная погода в этот день держалась только до обеда. Но­чью оба остававшихся в строю ДБ-3 слетали по два раза на бомбежку селений Черкез-Кермен и Шули. Штурмовики за день слетали три раза, Пе-2 — один раз (из 68 самолето-вы­летов 10 совершено Ил-2 и 3 Пе-2). Их целями были войска в долине реки Кача и в районе хутора Мекензия. По докладам, немцы лишились танка, четырех автомашин и роты пехоты. Все самолеты вернулись на аэродромы, но три Ил-2 получили повреждения от зенитного огня.

К этому времени севастопольские летчики уже успели на­копить определенный опыт нанесения ударов по наземным целям на линии фронта, в совершенстве овладеть своими са­молетами, включая те, которые поступили на вооружение не­задолго до начала войны. Этот опыт свидетельствовал, что боевые возможности даже самолетов новых типов далеко не идеальны.

ДБ-3 был неплох как горизонтальный бомбардировщик, нес тонну бомб, но из-за высокой уязвимости как от истреби­телей, так и от зениток использовался почти исключительно ночью. Днем его можно было выпускать на линию фронта, но при этом следовало позаботиться о мощном истребительном прикрытии, а высота бомбометания не должна была опускать­ся ниже 2000 м. Естественно, поражать бомбами с такой вы­соты точечные цели на земле (отдельные танки, позиции по­левых батарей) было практически невозможно.

Более эффективным считался Пе-2. Хотя он нес меньше бомб, из-за высокой скорости его можно было посылать без истребительного прикрытия, да и огонь с земли редко нано­сил повреждения этим машинам. Экипажи «пешек» звена Корзунова совершали в день от двух до семи вылетов, но эф­фект от них вряд ли был очень большим. Дело в том, что из-за особенностей своей конструкции Пе-2 мог пикировать только с высоты не менее 3000 м (высота вывода из пике колебалась от 1400 до 2200 м в зависимости от опытности экипажа). В то же время нижняя кромка облачности в осеннее и зимнее вре­мя крайне редко поднималась до этой отметки. Из-за этого в ходе декабрьских боев за Севастополь Пе-2 в 100% случаев бомбили с горизонтального полета, иногда даже с высоты 600 м. Такой вариант использования был предусмотрен, и на само­лете имелся бомбардировочный прицел, но место штурмана располагалось не в носу самолета, а позади летчика, в связи с чем возможности штурмана по обнаружению наземных целей и прицеливанию были весьма ограниченны. Как правило, он больше наблюдал за воздушной обстановкой в задней полу­сфере, а бомбил «по сапогу» — сигналу от летчика. Точность такого бомбометания не могла быть высокой. Достаточно ска­зать, что практически все цифры по количеству пораженной техники, приведенной нами на основе оперсводок, не учиты­вают результаты бомбардировок Пе-2, поскольку их экипажи каждый раз докладывали: «Результат удара не установлен!» Вот такие были возможности для наблюдения с Пе-2 за землей.

Принято считать, что лучшим самолетом для нанесения ударов по наземным целям являлся штурмовик Ил-2, но и у него обнаружились пределы возможного. Пока летом и осе­нью пилоты «ильюшиных» ВВС ЧФ «работали» по немецким автоколоннам в тылу, все было в порядке, но стоило им взять­ся за цели на передовой, как сразу обнаружились слабые места. Пушечно-пулеметный огонь и реактивные снаряды оказались малоэффективны против рассредоточенной пехо­ты, которая еще до начала налета успевала залечь. Этому способствовали и условия местности под Севастополем — поросший кустарником каменистый грунт, большое количест­во естественных и искусственных укрытий. В то же время, как писалось в отчете авиагруппы СОРа за период с 1.11.1941 по 22.2.1942, «применение фугасных бомб в силу отсутствия при­цела на Ил-2 по точечным целям малоэффективно… Выводы:

1. Действия штурмовой авиации по переднему краю целе­сообразны лишь в дни наступления наших войск и при отра­жении атак противника на наш передний край. Действия про­сто по окопам, ДОТам и ДЗОТам малоэффективны.

2. Действия перед нашим передним краем требуют очень четкой отработки обозначения переднего края войсками и знания летчиками линии боевого соприкосновения.

3. На точечные замаскированные цели необходимо лиди­рование».

В соответствии с этими выводами и осуществлялось так­тическое применение штурмовиков. В конечном итоге в шта­бе ВВС ЧФ выработали два метода: «массированный» удар силами двух-трех пар по районам сосредоточения противни­ка для атаки (например, крупному оврагу или обратным ска­там высоты) либо непрерывные действия отдельными парами с целью заставить залечь пехоту противника и не допустить ее перехода в атаку. Выигрыш времени в два-три часа, достигну­тый такими действиями, мог иметь значительный результат, поскольку за это время командование успевало прислать на угрожаемый участок резервы. Таким образом, в значительной степени советская авиация под Севастополем играла роль «оружия сдерживания», и об эффекте ее применения нельзя судить исключительно по цифрам заявленного прямого ущерба.

19 декабря бои на земле продолжались с прежним ожес­точением. Командование СОРа бросило в бой армейский ре­зерв — спешенную 40-ю кавалерийскую дивизию, в которой имелось примерно полторы тысячи бойцов. Она предотврати­ла намечавшийся прорыв обороны, но не смогла остановить немецкое продвижение. Поскольку с момента начала штурма Севастополь все еще не получил ни одного солдата, ни снаря­да, Военный совет СОРа решил непосредственно доложить положение в Ставку Верховного главнокомандования:

«Противник, сосредоточив крупные силы, часть свежих войск, при поддержке танков, авиации в течение трех дней ведет ожесточенные атаки с целью овладения Севастополем. Не считаясь с огромными потерями живой силы, материаль­ной части, противник непрерывно вводит свежие силы в бой. Наши войска, отбивая атаки, упорно отстаивают оборони­тельные рубежи… Большие потери материальной части, ору­жия, пулеметов, минометов…

Войска отошли на второй рубеж. Резервы и пополнение не получены. Снарядов 107-мм корпусной артиллерии, 122-мм гаубиц, 82-мм минометных нет. Остальной боезапас на исхо­де. На 20 декабря с целью усиления частей, действующих на фронте, вводится личный состав кораблей, береговых и зе­нитных батарей, аэродромной службы и т. д.

Дальнейшее продолжение атак противника в том же тем­пе — гарнизон Севастополя продержится не более трех дней.

Крайне необходимы поддержка одной стрелковой дивизи­ей, авиацией, пополнение маршевых рот, срочная доставка боезапаса нужных калибров».

Севастопольская авиация в этот день делала все, что мог­ла. Даже ДБ-3 начали совершать дневные вылеты без истре­бительного прикрытия, а звено Корзунова бомбило наземные цели шесть раз (в 10.45, в 12.34, в 14.00, в 15.23, в 16.30 и в 17.31). Экипажи практически не покидали самолетов, на них только успевали подвешивать новые бомбы, и они снова под­нимались в небо. За день пилоты сухопутной авиагруппы со­вершили 125 самолето-вылетов и сбросили на голову врага шесть ФАБ-250, 194 ФАБ-100 и более 1100 осколочных авиа­бомб калибром 25 и 2,5 кг. В этот день результаты действий оказались более значимыми — по докладам летчиков, про­тивник лишился двух бронемашин, 20 автомашин, 26 повозок, 22 зенитных орудий и пулеметов, потерял до двух батальонов пехоты. Один из вылетов пришелся на аэродром Саки, где ба­зировалась торпедоносная эскадрилья 6/KG 26, но понесен­ный ею ущерб неизвестен. Немецкая авиация действовала в этот день гораздо менее интенсивно, чем в первые два. Бом­бардировщики группами от двух до шести машин (очевидно, именно столько исправных самолетов имелось в эскадрильях к середине декабря 41–го) бомбила и обстреливала позиции наших войск в районе селений Камары и Камышлы. Всего за день посты ВНОС насчитали около 60 самолето-пролетов. Весьма характерно, что ни один из бомбардировщиков не ри­скнул показаться над портом, а «мессершмитты» показали полную беззубость в вопросе прикрытия собственных войск от ударов с воздуха.

Каких бы успехов ни добилась советская авиация, ее уда­ров было недостаточно, чтобы остановить немецкое наступ­ление. Силы же защитников были на исходе. Армейский ре­зерв уже весь находился в бою, а перебросить войска с дру­гих участков фронта генерал Петров не решился — не будучи уверен в надежной работе разведки, он допускал, что против­ник только и ждет этого, чтобы нанести новый сильный удар в другом месте. В очередной раз прочесали тыловые подраз­деления, включая личный состав авиаремонтных мастерских и строительной роты ВВС, что позволило влить в обороняю­щиеся войска к утру 20 декабря пять батальонов и три роты маршевого пополнения. Это позволило продержаться еще день. Тем временем отреагировала Ставка. Своей директи­вой № 005898 она подчинила СОР Закавказскому фронту, сделав, таким образом, его командующего ответственным за оборону города. Ему предписывалось немедленно прислать в Севастополь маршевое пополнение, боеприпасы, а также вы­делить одну стрелковую дивизию. Октябрьскому приказали немедленно вернуться в Севастополь во главе отряда кораб­лей огневой поддержки. Все пункты этой директивы были не­замедлительно выполнены за исключением одного: «Оказать помощь Севастопольскому оборонительному району авиаци­ей Закавказского фронта силами не менее пяти авиаполков». И дело здесь было не в неисполнительности подчиненных, а в том, что аэродром Херсонесский маяк и так был до предела заставлен авиатехникой, а действовать с аэродромов Кавказа могли только дальние бомбардировщики без истребительно­го прикрытия. Одновременно по своей линии нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов дал такие же указания кавказской группе ВВС ЧФ. В ночь на 20-е из Анапы в Севастополь перелетели еще три Пе-2, три Ил-2 и семь Як-1. Последние относились к 3-й эскадрилье свежесформированного 7-го иап. Для того чтобы освободить для них место на аэродроме, на Кавказ отправили все исправные самолеты 11-го шап (шесть И-5, один КОР-1 и один Р-5). Севастопольская авиагруппа решительно приоб­ретала «дневной» характер.

Роль поддерживающей пехоту на поле боя силы все более переходила к авиации СОРа. Весьма характерна телефоно­грамма, посланная генералом Петровым в штаб 40-й кавале­рийской дивизии во второй половине дня 20 декабря: «Сдер­живать, сколько можно. Использовать выгодные рубежи. Ут­ром 21-го ожидайте поддержку. Пока помогу самолетами». И помог! В этот день для ударов по противнику было совер­шено беспрецедентное количество вылетов: 15 Пе-2, 5 ДБ-3, 20 Ил-2 и 45 на сопровождение ударных машин, из которых 18 выполнили И-16, которые также штурмовали войска против­ника пулеметным огнем и «эрэсами». Впервые с начала штур­ма была предпринята попытка задействовать бомбардиров­щики ВВС ЧФ с Кавказа. Первая группа в составе шести ДБ-3, которая должна была атаковать войска в Бельбекской долине, на маршруте попала в густую низкую облачность и была выну­ждена вернуться. В 12.05 другая восьмерка бомбардировщи­ков все-таки смогла пробиться к Севастополю и сбросить с высоты 1200 м 56 ФАБ-100 на немецкие и румынские подраз­деления, изготовившиеся к наступлению в районе Чоргуня. Только штурмовики уничтожили за день танк, две танкетки, 21 автомашину, семь зенитных орудий и вывели из строя до двух пехотных батальонов.

Немецкая авиация действовала менее активно. За день в воздухе над СОРом смогли насчитать только 29 пролетов вра­жеских самолетов, которые атаковали наши войска в районе селения Камышлы и станции Мекензиевы горы. Вечером не­сколько бомбардировщиков попытались бомбить Севасто­поль, но были перехвачены воздушным патрулем. Один Ju-88 сбила пара Алексеев — Бабаев, летавшая на «яках», второй — ст. лейтенант Шилкин, стартовавший на единственном ис­правном «миге».

Интересная запись о воздушном бое в эти сутки содержа­лась в журнале боевых действий эскадрильи 2/KG 27:

«После многих дней нелетной погоды сегодняшнее прояс­нение позволило нам опять летать. Эскадрилья направила три самолета для атаки батарей и полевых позиций под Сева­стополем. До гор Яйла нас прикрывала облачность, находив­шаяся на высоте 300 м. Вдруг перед самой целью защита об­лаков резко разорвалась. Сверкающей голубизной перед на­ми открылось Черное море. В этом случае нам оставалось одно: набрать высоту! В то время как мы южным курсом шли в сторону Черного моря, над Севастополем начали набирать высоту первые истребители. Но они не пошли за нами в сто­рону моря, а держались над юго-западной частью Крыма. За­тем на 3000 м последовал заградительный зенитный огонь базы, при этом русские истребители, не обращая внимания на облачка разрывов, начали пикировать на наши самолеты. Тем временем мы уже уложили наши бомбы на батареи и обо­ронительные позиции юго-западнее города. При этом одна 250-килограммовка немедленно заставила замолчать тяже­лую зенитную пушку. Другие бомбы легли на фортификацион­ные и полевые позиции поблизости от города.

Теперь мы пикировали под защиту облачности, поскольку нас преследовал рой истребителей. Для этого у нас была достаточно высокая скорость, радист, бортмеханик и стрелок вели огонь по русским бипланам. Несмотря на то что русские устремились за нами, догнать немецкие самолеты они не смогли. Они стреляли по нам с большого удаления. Наконец мы были в облаках. Оставшиеся «с носом» истребители шли за нами. Они были достаточно хитры и караулили нас сверху. Ну ничего, пусть парни поищут нас в облаках!»

Не все вылеты завершались настолько успешно. Пилот Г. Рейф (Н. Reif) из эскадрильи 3/KG 27 докладывал:

«Туманы, сильная облачность и снегопад принесли много­дневный отдых. Только 20 декабря мы пошли на Севастополь, где нам предстояло атаковать артиллерию на огневых пози­циях. До 30 километров на удалении от линии фронта нижняя кромка облачности не поднималась выше 100 м. При этом шел сильный дождь, и мы шли в атаку на бреющем полете. Вдруг сплошная облачность разорвалась, другие облака на­ходились на высоте 4000 м, и открывался дальний, ясный об­зор. Мы летели восточнее Балаклавы в направлении моря, чтобы набрать высоту, потом снова повернули на север к на­шим целям юго-восточнее Севастополя. При этом мы подня­лись на 3000 м. Перед целью по нам снова открыла огонь, хо­роший прицельный, уже знакомая нам зенитная артиллерия всех калибров. К тому же нас атаковали истребители всевоз­можных типов. После бомбометания мы с различными улов­ками благополучно вернулись, но при посадке чуть не вляпа­лись. При заходе на посадку сначала видимость была хоро­шей, но перед самой землей мы внезапно попали в сильный туман, который был усилен вихрями тонкой снежной пыли от садившихся перед нами самолетов. Мы сели слишком рано, снесли заградительное ограждение и налетели на штабель бомб. При этом у нашего бомбардировщика 1G+HL отлетели стойки шасси». К этому следует добавить, что самолет был потерян на 20%, а два авиатора получили ранения.

Очень ответственным был для советской стороны день 21 декабря. Противник явно выбился из графика, не успевая за­кончить свой выход к Северной бухте к установленному сроку. Подчиненные Манштейна яростно атаковали весь день. Наи­более ожесточенные бои развернулись за высоту 192,0 м, ко­торая в течение дня четыре раза переходила из рук в руки, но в конечном итоге осталась за немцами. 388-я дивизия поте­ряла в этих боях до половины личного состава, а 40-я кавале­рийская — своего командира полковника Кудюрова, который был убит снарядом штурмового орудия в тот момент, когда он сам встал к противотанковой пушке. И в этот критический день севастопольская авиация энергично поддерживала сво­их наземных коллег, произведя 16 бомбардировочных и 31 штурмовой вылет. На головы противника обрушилось 132 ФАБ-100, 62 ФАБ-50, около 1900 осколочных бомб и 284 PC. Поскольку все удары наносились на довольно узком участке фронта, протяженностью не более 10 км, плотность воздейст­вия была достаточно большой. Немцы понесли значительные потери, которые точно даже не поддавались учету.

Главные же события дня разыгрались в морском секторе базы. Еще предыдущим вечером из Новороссийска в Сева­стополь вышли крейсера «Красный Кавказ» (флаг вице-адми­рала Октябрьского), «Красный Крым», лидер «Харьков», эс­минцы «Бодрый» и «Незаможник». На их борту находились 79-я морская стрелковая бригада и батальон из состава 9-й брига­ды морской пехоты — всего около 4000 хорошо подготовлен­ных бойцов, со всем положенным по штату вооружением и бо­еприпасами. Корабли должны были прибыть в Севастополь еще до рассвета, но не смогли осуществить это из-за густого тумана. На входе в порт стояло наше оборонительное минное поле, и без определения по береговым ориентирам движение вперед было равносильно самоубийству. К 11.30 21-го отряд все еще находился у входной точки фарватера. Тогда Ок­тябрьский решил прорываться другим фарватером, располо­женным вдоль занятого немцами берега. Очень скоро кораб­ли были обнаружены разведкой противника, а когда это стало известно вражескому командованию, оно поспешило бросить против них бомбардировщики. Вот как вспоминал события того дня К. Д. Денисов:

«Утро 21 декабря выдалось пасмурным, тем не менее бое­вая работа велась с малых высот небольшими группами не­прерывно. В 10.00 поступил приказ: эскадрилье быть в готов­ности прикрывать боевые корабли в море. Куда они следова­ли, с какой задачей? Ответы на эти вопросы были тогда для нас тайной за семью печатями… В штабе разработали график прикрытия отряда кораблей истребителями, но вылет их за­держивался из-за непогоды. По этой же причине задержался и приход кораблей, не состоялась их встреча с тральщиком, выделенным для сопровождения отряда в базу.

Когда к 11 часам погода улучшилась, облачность стала по­выше, поднялись в воздух «чайки» эскадрильи Петра Понома­рева, а затем последовательно и два звена «ишачков». «Яки» эскадрильи Михаила Авдеева дежурили на аэродроме для на­ращивания усилий в воздухе. Корабли находились на травер­зе Балаклавы на удалении 15—20 миль.

Оживился и противник. Вначале показался один его само­лет, затем пара, четверка, восемь, двенадцать… Враг непре­рывно наращивал силы, поэтому вступили в дело и «яки». По замыслу экипажи моей эскадрильи не должны были ввязы­ваться в бой с истребителями противника, а атаковать бом­бардировщиков, не давая им возможности прорваться к отря­ду кораблей и прицельно сбросить бомбы. Возглавляемая мною четверка И-шестнадцатых барражировала под нижней кромкой облачности на высоте около 200 метров, причем од­на пара кружилась в километре впереди кораблей, а другая на таком же удалении в стороне от них. Время от времени из­-за облаков сыпались бомбы, иногда на считаные секунды по­казывался силуэт вражеского бомбардировщика, тут же вновь нырявшего в облака. Корабельная зенитная артилле­рия вела заградительный огонь на предполагаемых направ­лениях полета вражеских бомбардировщиков.

Понятно, что как неприцельное бомбометание из облаков, так и зенитный огонь по «голосу» вражеских самолетов не да­вали эффекта. Не пришлось и нам вступить в воздушный бой. Но было очевидным, что прикрытие кораблей с воздуха не да­ло врагу возможности вести визуальное прицеливание и на­нести хоть какой-нибудь ущерб кораблям. Значит, свою зада­чу мы выполняли, даже если не сделали ни одного выстрела.

Кончилось время дежурства, и наша четверка вернулась на аэродром. А отряд кораблей в кильватерном строю про­должал идти полным ходом вдоль берега с постоянным кур­сом на Севастополь.

К полудню облачность еще больше поднялась, в ней обра­зовались «окна». И тогда противник предпринял крупный налет. В воздухе появилось много вражеских самолетов и наших ис­требителей, «юнкерсы» ныряли в разрывы облаков, пикирова­ли на цели. Небо запестрело сотнями разрывов зенитных сна­рядов, вода в море забурлила от разрывов бомб. Но шло время, правда, по-боевому быстротечное, а ни один вражеский са­молет так и не был сбит — перехватить их и уничтожить до ухо­да в облака не удавалось. Но и враг не добился поставленных целей. Пять красавцев — боевых кораблей, обогнув мыс Херсо­нес, не сбавляя хода, завершили свой путь в Главной базе Черноморского флота. Правда, при входе в базу до кораблей стала доставать дальнобойная артиллерия противника, но на нее тут же обрушились «илы» и Пе-2, мощно заговорила наша 35-я батарея, к которой присоединились другие береговые батареи. И вражеский огонь сразу заметно ослабел. Много­ярусная схватка с врагом на земле, на море и в воздухе за­кончилась в нашу пользу — все корабли прибыли в Северную бухту, к месту нового базирования, и стали под разгрузку. А их орудия развернулись в сторону врага. Оборонительный потен­циал Севастополя возрос. Сейчас это было самым главным…»

Тем не менее в последующем вылете к линии фронта Де­нисову все-таки удалось увеличить свой боевой счет на еще один сбитый Ju-87. Пилот с него приземлился на парашюте в рас­положении советских войск и был взят в плен. В соответствии с традициями рыцарства он попросил передать свой пистолет сбившему его летчику, что и было выполнено. Сейчас достав­шийся таким необычным способом Денисову «браунинг» экс­понируется в Центральном военно-морском музее. Ведомый Денисова сержант Сиков сбил Ju-88 залпом PC. При прикрытии кораблей отличились летчики эскадрильи Михаила Авдеева: сержанты Степанов и Шелякин сбили по одному Ju-88, о сби­тии одного Bf-109 доложил сержант Бабаев. Советская сторона боевых потерь в воздухе не имела, но два «яка» при пробивании облачности столкнулись в воздухе поблизости от аэродрома и были полностью разбиты. Пилот одного из них — старшина Бойко — погиб, другой спасся на парашюте. Хотя подтвер­ждение на советские заявки со стороны немцев отсутствуют, нельзя сомневаться, что усилиями севастопольских истреби­телей было обеспечено прибытие первого подкрепления с «большой земли», столь необходимого сухопутной обороне.

Немцы признают в этот день потерю только одного само­лета, а именно Не-111 из эскадрильи 1/KG 27.

«После боевого вылета (мой 100-й вылет) на батареи се­вернее Севастополя, — вспоминал пилот 1–й группы эскадры Г. Кремс (G. Krems), — на обратном пути над Крымом мы увиде­ли Не-111, лежащий на брюхе. Экипаж привлек наше внимание выстрелами из ракетницы. После многочисленных колебаний, садиться нам или нет, мы приняли решение сесть на огромном поле. Только когда мы пошли на посадку, я заметил, насколь­ко влажен грунт под нами. Едва ли можно было остановиться. Мы приняли экипаж через нижний люк. Они были безумно счастливы. Собравшиеся поздравить меня с 100-м боевым вылетом на аэродроме в Кировограде в 14.46 были очень удивлены, когда из самолета вышли не пять, а десять человек.

Эти полеты в Крым на Севастополь были очень опасными. Очень сильная зенитная артиллерия, большое массирование истребителей и заградительного зенитного огня, в котором русские истребители прекрасно ориентировались, а наши, само собой, нет. Успехи были, но оборона была убийствен­ной. Это были очень тяжелые дневные боевые вылеты. Для того чтобы обеспечить точность бомбометания, мы не могли идти на большой высоте, а прикрытие облачности было ред­ким. Чтобы спастись, мне как-то пришлось пикировать в горы Яйла, потому что за моим Не-111 гнался истребитель.

Во время моего 113-го полета аэродром Севастополя по­до мной был настолько «гостеприимным», что я смог проле­теть над ним только в пикировании. Над ним удалось пройти на бреющем полете, обстрелять из бортового вооружения и сбросить бомбы на стоявшие там истребители. Сильного ог­ня зенитной артиллерии и низколетящих истребителей мы не заметили, но они были там. После атаки (аэродром находил­ся на берегу моря) мы сразу же ушли на высоте нескольких метров над водой. Истребители шли прямо за нами. Они вели огонь из бортового вооружения, а мы уходили от них в сторо­ну Турции. Мы ждали прямого попадания, но благодаря дол­гому маневрированию на малой высоте над водой мы смогли оторваться. Время, в течение которого мы отрывались от ис­требителей, нам показалось вечностью».

Потерянный же Не-111 считался подбитым зенитным ог­нем и на 30% потерянным в результате повреждений, полу­ченных от зенитных снарядов и при посадке.

22 декабря бои на земле продолжались с прежним ожес­точением. 79-я бригада несколько раз контратаковала и, хотя не смогла вернуть прежних позиций (по итогам дня немцы да­же немного продвинулись вперед), сильно измотала войска противника. Вражеские командиры частей и подразделений прилагали огромные усилия, чтобы заставить своих истощенных боями подчиненных идти вперед. В этот день на одном из участ­ков фронта советское командование отметило странное явле­ние — в условиях большой влажности и мороза немецкие пехо­тинцы шли в атаку без шинелей в одних мундирах. Захвачен­ные пленные сообщили, что шинели у них отобрали их же ко­мандиры, пообещав вернуть их в Севастополе! Все это не дало никакого результата — в целом советская оборона устояла, а на следующий день Манштейну даже пришлось прекратить атаки, чтобы заменить наиболее истощенные потерями части.

Боевая работа в этот день велась с максимальным напря­жением. Самолеты с Кавказа, правда, вылететь не смогли из­-за нелетной погоды в районе своих аэродромов, но Севасто­польская авиагруппа совершила 131 самолето-вылет, в том числе 20 бомбардировщиками и 27 штурмовиками. Были уничтожены зенитная и минометная батареи, две бронема­шины, бензоцистерна и большое количество живой силы. Не­мецкая авиация действовала группами не более трех машин над линией фронта и одиночными разведчиками над портом. Вылетавшая для прикрытия пара в составе командира 8-го иап подполковника К. И. Юмашева и инспектора по технике пилотирования ВВС ЧФ майора Наумова сбила один Hs-126, а один Ju-88 уничтожила зенитная артиллерия. Советская сто­рона потерь в самолетах не понесла.

23-го на фронте установилась суточная передышка, которую командование IV авиакорпуса попыталось использовать для нанесения ударов по советским аэродромам. Днем пять «юн­керсов» безрезультатно бомбили ВПП в Анапе, которая ис­пользовалась советской стороной для перегонки самолетов в Севастополь. Аэродром Херсонесский маяк подвергся нале­там нескольких троек бомбардировщиков, пытавшихся пора­зить цель через «окна» в облаках. Единственным их успехом стало повреждение одного «яка» и ранение пилота ст. лейте­нанта Арефина. Защищая аэродром, советские летчики про­извели 56 самолето-вылетов и 21 индивидуальный воздуш­ный бой. По их докладам, противник лишился одного Ju-88 и двух Bf-109. По немецким данным, в этот день истребителями был сбит Не-111 из 3/KG 27 (экипаж выпрыгнул с парашюта­ми), а другой «хейнкель» из той же эскадрильи был подбит зе­нитным огнем и совершил экстренную посадку в Херсоне. Собственные потери у советской стороны отсутствовали. Ак­тивность советской ударной авиации после перенапряжения предыдущих дней несколько снизилась и составила 10 выле­тов бомбардировщиков и 20 штурмовиков. Главным же собы­тием дня стало прибытие на транспортах в Севастополь части сил 345-й стрелковой дивизии (5250 человек, 21 орудие).

На следующий день бойцы этого соединения приняли уча­стие в контратаках в районе севернее станции Мекензиевы горы, где утром прорвался полк немцев. И снова советская авиация более активно поддерживала свои наземные войска, чем люфтваффе. Самолеты последних над полем боя практи­чески не появлялись, в то время как 11 бомбардировщиков и 23 штурмовика СОРа повредили два танка, уничтожили бро­немашину, минометную батарею и большое количество ата­кующей пехоты. Порт работал с исключительной нагрузкой. В тот день он принял корабли и суда, на которых в Севастополь прибыли десять маршевых рот, вторая часть 345-й дивизии и 81-й отдельный танковый батальон (26 танков Т-26). Истреби­тели сделали для прикрытия судов 42 вылета, но противник даже не попытался воспрепятствовать этому наращиванию сил.

25-го велись бои местного значения в районе Чоргуня, ко­торые были использованы авиацией обеих сторон для приве­дения себя в порядок. Авиагруппа СОРа сделала всего 27 са­молето-вылетов, причем только три — ударными самолетами.

Вторая фаза штурма началась 26 декабря. Теперь немцы уже не пытались атаковать на широком фронте, хотя бы даже для того, чтобы сковать советские силы на других направле­ниях. В своих мемуарах фельдмаршал Манштейн так описывал общий ход штурма:

«Нет возможности подробно излагать здесь ход наступле­ния. Необходимо было сначала выбить противника внезап­ным ударом из полосы обеспечения на участке между реками Бельбек и Кача. Одновре­менно нужно было захва­тить его опорные пункты в долине Бельбека и на воз­вышенном южном берегу реки. Дальше наступление должно было вестись уже через гласис крепости к бухте Северной. Основную тяжесть боя несла храбрая 22-я Нижнесаксонская пе­хотная дивизия во главе с ее отличнейшим команди­ром генерал-лейтенантом Вольфом; от нее же зависел успех. Она очистила от про­тивника полосу обеспече­ния между реками Кача и Бельбек, вместе с насту­павшей южнее 132-й пд штурмовала высоты на юж­ном берегу долины реки Бельбек и прорвалась уже в зону укреплений южнее до­лины. Но клин наступления становился все уже, так как 50-я пд и 24-я пд, наступав­шие с востока в направле­нии на бухту Северную, не продвинулись сколько-нибудь заметно в поросшей почти непроходимым кустарником гористой местности. В бо­ях за упорно обороняемые противником долговременные со­оружения войска несли большие потери».

Тем не менее к исходу того дня противнику удалось еще на один километр потеснить советские войска к югу. До Север­ной бухты оставалось всего три километра, и немецкому ко­мандующему казалось, что еще одно усилие — и цель будет достигнута. Немцы подавляли оборону огнем тяжелой артил­лерии и штурмовых орудий, наши атакующих — огнем кора­бельной артиллерии, ДОТов и налетами авиации. Авиагруппа СОРа совершила в те сутки 97 самолето-вылетов, включая 16 бомбардировщиками и 31 штурмовиками. Был подбит один танк, уничтожены семь автомашин, две минометные батареи и две роты пехоты. Понимая важность этих ударов, советские авиаторы попытались повысить их точность за счет снижения высоты штурмовки и впервые за долгое время понесли поте­ри от зенитного огня. Один из сопровождающих «Яков» упал в море в районе Качи (сержант Степанов погиб), а два Пе-2 и два Ил-2 получили повреждения. Кроме того, при посадке в сумерках разбился И-153, но его пилот не пострадал. Для восполнения потерь в этот день с Кавказа перелетел еще один Пе-2. Немцы лишились одного «юнкерса» из состава 9/KG 51 вместе с экипажем, но обстоятельства и район этой потери точно неизвестны.

В этот же день командующий ВВС ЧФ генерал-майор авиации Н. А. Остряков направил в штаб ВВС ВМФ справку о боевой работе Севастопольской авиагруппы за период с 17 по 26 декабря. Приведенные в ней цифры выглядят весьма впе­чатляюще. За десять дней интенсивных боев произведено 1106 самолето-вылетов. 148 из них совершили бомбардиров­щики, 204 — штурмовики и 20 — самолеты МБР-2. Еще 247 вылетов совершили истребители сопровождения, причем бо­лее чем в половине случаев они также наносили штурмовые удары реактивными снарядами и пулеметным огнем. Чтобы добиться таких значительных показателей, экипажи Пе-2 в от­дельные дни совершали до семи вылетов, Ил-2 — до четырех, истребители — до четырех-пяти. На головы немецких солдат обрушились 10 ФАБ-250, 1050 ФАБ-100, 488 ФАБ-50, 287 АО-­25, 10 270 АО-2.5, 1829 РС-82 — всего более 170 тонн боевой нагрузки. Было уничтожено (без подбитых) пять танков, шесть бронемашин, 4 полевых орудия, 14 минометов, 80 автома­шин, выведено из строя 1,5—2 полка пехоты. Если учесть, что общий периметр сухопутной обороны СОРа к началу штурма составлял 35 километров, а ширина активного участ­ка не более 10, то можно прийти к выводу, что подобной по своей плотности авиационной поддержки советские войска в тот момент не имели ни на одном другом участке советско-германского фронта. Для прикрытия базы истребители выле­тали 440 раз. В воздухе они без собственных потерь сбили 18 немецких самолетов, в том числе — четыре бомбардировщи­ка над аэродромом Херсонесский маяк. Противник дважды пытался подавить нашу авиацию на аэродроме бомбовыми ударами, но не смог уничтожить там ни одного самолета.

Летать в течение первой половины 27 декабря помешала плохая погода. Во вторую половину наши ударные самолеты успели совершить лишь 16 вылетов в сопровождении пяти И-16. Противник потерял до роты пехоты, был подавлен огонь трех зенитных автоматов. К сожалению, в этот день не обош­лось без потерь. После наступления темноты для бомбарди­ровки районов сосредоточения вражеских войск вблизи пе­редовой вылетел ДБ-3 капитана Мироновского. Спустя де­сять минут после взлета его самолет внезапно вывалился из облаков и упал в Казачьей бухте. При ударе о воду сдетониро­вали бомбы, так что в живых никого не осталось. Точную при­чину катастрофы определить так и не удалось. Возможно, что от ежедневных нагрузок летчик переутомился или потерял пространственную ориентировку в облаках. Впрочем, сослу­живцы Мироновского называли и еще одну причину — днем он получил письмо от бывших сослуживцев из авиации Тихо­океанского флота, которые сообщали, что оставшаяся во Владивостоке жена не хранит супружескую верность…

28 декабря немцы предприняли последнюю крупную по­пытку добиться реализации своего замысла. Перед атакой артиллерия 11–й армии и авиация IV авиакорпуса в течение полутора часов обрабатывали советские позиции, выпустив по ним более тысячи тяжелых снарядов, бомб и реактивных мин (реактивные минометы применялись немцами под Сева­стополем впервые, чем вызвали немалое замешательство среди наших бойцов). После этого сильным ударом против­нику удалось прорвать наши позиции в направлении станции Мекензиевы горы, но, натолкнувшись на свежую 345-ю диви­зию, солдаты вермахта остановились. Не в пример предыду­щим дням авиация противника активно поддерживала свои наступающие части, произведя в тот день рекордное число самолето-пролетов над территорией СОРа за весь 1941 г. — 114. Досталось и городу, над которым немецкие самолеты по­являлись в тот день 36 раз и сбросили 165 бомб. Несколько звеньев атаковало Херсонесский маяк, но, к счастью, не до­бились при этом никаких успехов. Из числа нападавших на­шим истребителям (39 вылетов на прикрытие) удалось сбить по два Ju-87 и Ju-88. «Штуки» пришлись на долю пилотов 3-й эскадрильи 8-го иап лейтенантов Белозерова и Бородина. Советская авиация над линией фронта тоже действовала ак­тивно. 28 раз вылетали бомбардировщики и 31 раз — штур­мовики. При посадке Ил-2, пилотировавшийся капитаном Ки­чиренчко, врезался в капонир и оказался полностью разбит. Других потерь не было.

29 декабря по всему фронту вдоль Северной бухты кипели ожесточенные встречные бои: немцы пытались развить вче­рашний успех, а советские войска — вернуть утраченные по­зиции. К вечеру поле боя осталось за противником, который сумел полностью овладеть станцией Мекензиевы горы и вый­ти к 305-мм батарее № 30, которую немцы называли то фор­том «Максим Горький-1», то фортом «Сталин». Такая напори­стость германского командования имела под собой простое объяснение — ему требовалось срочно перебросить войска на другой участок фронта. Дело в том, что еще 26 декабря первые части 44 и 51–й советских армий начали высаживаться на Керченском полуострове в районе Керчи. Оборону там за­нимала всего одна немецкая дивизия, которая в течение двух суток успешно отражала советские десанты, но после того, как на рассвете 28-го еще один крупный десант был высажен у нее в тылу в порту Феодосии, оставила свои позиции и стала отступать на запад. Манштейн писал:

«Начавшиеся сильные холода потребовали крайнего напря­жения их сил. И все же в последние дни декабря — бои не прекра­щались и в Рождество — острие наступающего клина приблизи­лось к форту «Сталин», взятие которого означало бы, по крайней ме­ре, овладение господствующим над бухтой Северной НП для нашей артиллерии. Если бы мы имели свежие войска, прорыв к бухте Северной удался бы… В этой обстановке и произошла высадка советских десантов сначала у Керчи, а затем у Фео­досии. Это была смертельная опасность для армии в момент, когда все ее силы, за исключением одной немецкой дивизии и двух румынских бригад, вели бой за Севастополь.

Было совершенно ясно, что необходимо срочно перебро­сить силы из-под Севастополя на угрожаемые участки. Вся­кое промедление было пагубно. Но можно ли было отказы­ваться от наступления на Севастополь в такой момент, когда казалось, что достаточно только последнего усилия, чтобы, по крайней мере, добиться контроля над бухтой Северной? К тому же казалось бесспорным, что легче будет высвободить силы из-под Севастополя после успеха на северном участке фронта, чем в случае преждевременного ослабления нажима на противника. Итак, командование армии приняло решение, даже после высадки десанта у Феодосии, все же идти на уве­личивавшийся с каждым часом риск отсрочки высвобождения войск из-под Севастополя».

Этими же причинами объяснялась и пассивность люф­тваффе на севастопольском фронте 26, 27 и 29 декабря — оно действовало в небе над Керченским полуостровом. В то же время его отсутствие над Северной бухтой имело решаю­щее значение. Утром 29-го в нее вошел линкор «Парижская коммуна», который с дистанции каких-то трех километров бу­квально в упор расстреливал наступающие немецкие части. За день он выпустил 179 305-мм и 265 120-мм снарядов об­щим весом 93 тонны. Еще 204 180-мм снаряда добавил лег­кий крейсер «Молотов». Для прикрытия кораблей летчики авиагруппы СОРа совершили 58 вылетов, причем пара в со­ставе сержантов Бабаева и Данилка сбила один Ju-88, оче­видно, разведчик. Для бомбардировки войск противника на­ши бомбардировщики вылетали 19 раз, а штурмовики — 24. Немцы лишились четырех авто– и одной бронемашины, четы­рех зенитных автоматов и нескольких пехотных рот. С задания не вернулся И-16 лейтенанта Бородина. По воспоминаниям К. Д. Денисова, он был сбит при возвращении со штурмовки шестеркой «мессершмиттов», но, судя по журналу боевых действий группы III/JG 77, немцы на него не претендуют. Од­новременно противник предпринял очередную попытку вы­вести из строя аэродромы, правда, на этот раз не ударами с воздуха, а артиллерийским обстрелом. На ВПП Херсонесско­го маяка взорвалось 10 тяжелых снарядов, на Куликовом по­ле — 18, но они не причинили никакого ущерба. Кстати, утром этих суток на Куликово поле перелетела с Кавказа 3-я эскад­рилья 3-го иап в составе восьми истребителей И-15бис, кото­рую планировалось использовать в штурмовом варианте.

30 декабря, по общему мнению, стало кульминацией боев. Германские войска из последних сил пытались прорваться к бухте, до которой оставалось не более двух километров, на­ши — контратаковали. Станция Мекензиевы горы несколько раз переходила из рук в руки, но в конечном итоге осталась за противником. Авиация противоборствующих сторон в борьбе участия практически не принимала из-за низкой облачности и снегопада. 31-го немцы атаковали в последний раз, но бро­шенные ими силы — одновременно не более двух батальо­нов — уже не способны были ничего изменить. Наступление захлебнулось. Роль в срыве последней вражеской попытки сыграли и удары авиагруппы СОРа: 12 бомбардировщиков, 17 Ил-2 и 21 истребитель И-153 и И-16 в штурмовом варианте. Штурмовик лейтенанта Талалаева был подбит огнем с земли и разбился при вынужденной посадке, но пилот не пострадал. С немецкой стороны в небе над Севастополем в этот день действовали только одиночные самолеты и звенья, причем из их состава лейтенант Ватолкин сбил один Не-111, а лейтенант Богданов — Hs-126. Эти бои стали финальными и в 1941 г., и в отражении второго штурма.

* * *

Совершенно очевидно, что, удержав, несмотря на два ожесточенных штурма, Севастополь в своих руках, советское командование добилось крупного стратегического успеха. Удержание главной базы ЧФ сохраняло угрозу для морских коммуникаций стран «оси» в западной части Черного моря, а также для румынских нефтепромыслов. На сухопутном на­правлении территория СОРа могла быть использована совет­ской стороной как плацдарм для отвоевания Крыма, а в пер­спективе и для удара во фланг и тыл группе армий «Юг», силы которой были скованы боями в Донбассе. Из-за этого войска 11-й армии не только остались прикованными к Крыму, но еще и требовали резервов для удержания своих позиций. В боях за город они понесли чувствительные потери (в ба­тальонах 22-й дивизии оставалось по 60—80 человек), а их соотношение с потерями советской стороны, по-видимому, было наименее выгодным по сравнению с другими участками советско-германского фронта.

Нельзя сказать, что советская авиация сыграла в отраже­нии штурмов решающую роль, но то, что ее действия имели большое значение, бесспорно. Достаточно сказать, что толь­ко сухопутная авиагруппа СОРа произвела за два последних месяца года 3291 самолето-вылет (таблица № 2.3; с учетом других подразделений и ВВС с Кавказа в район Севастополя совершено до 3,5 тысячи вылетов). Потери при этом состави­ли 52 боевых самолета (35 в ноябре и 17 в декабре; 5 ДБ-3, 8 Ил-2, 19 новых и 18 старых истребителей, по одному МБР и ГСТ). Из причин потерь на первом месте стояли воздушные бои (20, все в течение ноября), далее шли небоевые причины (15 машин), зенитная артиллерия (8) и неизвестные причины (7). Одна машина погибла при артиллерийском обстреле аэ­родрома и одна перелетела к противнику. В целом же потери составили всего 1,5% от числа вылетов, что говорит о том, что их уровень оставался незначительным, причем имел явную тенденцию к снижению.

Несмотря на свою малочисленность, авиагруппа СОРа по­стоянно повышала эффективность наносимых ударов по вой­скам противника, особенно с того момента, как в конце нояб­ря перешла к непосредственной поддержке войск на перед­нем крае. Если в первом штурме главную роль в огневом поражении войск противника сыграла береговая и полевая артиллерия, то во втором наземная артиллерия, орудия ко­раблей и авиация сыграли примерно равные роли.

Не менее важным был успех, достигнутый при решении второй задачи — прикрытии порта, где в декабре от налетов авиации противника не пострадал ни один корабль. В то же время доставленные кораблями и судами подкрепления сыг­рали решающую роль в удержании Севастополя. Без надеж­ного воздушного зонтика не было бы возможным и оказание артиллерийской поддержки кораблями.

Конечно, имелись и недостатки. Так, трудно признать удов­летворительной боевую работу авиации, базировавшейся на кавказских аэродромах, которая, несмотря на гораздо более выгодные по сравнению с авиагруппой СОРа условия, мало что могла сделать для обороны главной базы. Могло быть не­сколько лучшим и тактическое использование ударных само­летов. Так, в ходе второго штурма они практически не задей­ствовались для подавления тяжелых артиллерийских батарей противника, огонь которых причинил нам так много вреда. Кардинального улучшения требовала и организация ПВО СО­Ра. Удовлетворительно штаб ПВО научился решать только од­ну задачу — прикрывать аэродром Херсонесский маяк, а так­же корабли и суда в бухте. Прикрытие же резервов, полевых и береговых батарей в глубине обороны практически не осуще­ствлялось. В результате в течение дня истребители могли сделать до 50 вылетов на прикрытие порта и никого не встре­тить, в то время как в каких-то 5—6 км звенья немецких бом­бардировщиков буквально утюжили наши артиллерийские по­зиции. Для того чтобы осуществлять перехват таких целей, штабу ПВО следовало распространить сеть постов наведения истребителей на всю территорию СОРа, но этого сделано не было. В результате защита сухопутных войск от налетов ложи­лась на зенитную артиллерию, до половины которой исполь­зовалось в качестве полевой, неся при этом ощутимые поте­ри. Наконец, малоэффективной с точки зрения достигнутых результатов оставалась воздушная разведка. Ей не удалось вскрыть ни подготовку штурма, ни массирование войск на на­правлении главного удара, ни наличие и размещение резервов противника в ходе штурма. Все это заставляло генерала Пет­рова держать значительные силы на неатакованных участках, что могло привести к падению Севастополя в то время, как его гарнизон все еще насчитывал около 50 тысяч боеспособ­ных бойцов. Впрочем, в значительной степени слабость раз­ведки объяснялась новизной этого дела — до войны авиация ВМФ не имела разведывательных подразделений скоростных колесных самолетов. Отсутствовала и какая-либо подготовка к разведке сухопутных объектов, не имелось фотоаппаратов.

Боевая работа самолетов IV авиакорпуса люфтваффе по сравнению с ноябрем оказалась куда менее успешной. В но­ябре они произвели 380 пролетов над СОРом, в декабре — 467. В сумме это давало 847 вылетов, что примерно в четыре раза уступало аналогичному показателю советских ВВС. Хотя по весу сброшенной боевой нагрузки немцы вряд ли сильно отстали от севастопольских летчиков, они не сделали главно­го — не смогли «протолкнуть» свои наземные войска к наме­ченной цели. Возможно, дивизии Манштейна смогли бы дос­тичь успеха и самостоятельно, если бы бомбардировщики люфтваффе смогли бы заблокировать порт, но не было сдела­но и этого. Также оставались неэффективными и все попытки подавить севастопольскую авиагруппу на ее аэродромах. Са­мое же удручающее положе­ние дел сложилось с завое­ванием господства в возду­хе. Если в течение ноября истребителям и бомбарди­ровщикам люфтваффе уда­лось сбить 20 советских са­молетов, то в декабре — ни одного! Успокоенные практи­чески полным отсутствием потерь, наши летчики стали действовать более уверен­но, число их вылетов увели­чилось. В данном случае всему виной стала концеп­ция применения истребитель­ной авиации люфтваффе, ко­торая совершала вылеты только на «свободную охоту» или по вызову передовых авиационных наводчиков. Встретив большие группы на­ших самолетов, пары или чет­верки «охотников» (большие группы немцам не удавалось созда­вать из-за малого числа исправных машин), как правило, от­казывались от боя. Осуществить перехват крупными силами по данным наводчиков тоже не удавалось, поскольку к тому времени, как «мессершмитты» из Сарабуза прилетали к ата­кованному участку на передовой, наши уже успевали сесть на Херсонесском маяке. Не вызывает сомнения, что в немецких штабах отдавали отчет тому, что IV авиакорпус не справляется с поставленными задачами в первую очередь из-за того, что вынужден одновременно действовать на нескольких направ­лениях относительно небольшими силами. В отдельные дни, например 17, 18 и 28 декабря, немецкое командование пыта­лось применять авиацию массированно, но эти периоды ока­зывались слишком короткими, чтобы оказать решающее воз­действие на обстановку на суше. Сказывалась общая нехватка сил люфтваффе в частности, да и всего вермахта в целом. Имен­но в этот период наиболее умным из немецких военачальни­ков стало понятно, что, начав войну с СССР, Германия взвали­ла на себя непосильную ношу и все победы, достигнутые в кампании 1941 г., рано или поздно будут утеряны.

Таблица 2.3

БОЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ АВИАГРУППЫ СОР (СУХОПУТНОЙ ГРУППЫ) ЗА ПЕРИОД 1.11 — 31.12.1941 *

* Примечание: в отчете отсутствовали показатели по 11–му шап и 95-й нбаэ.

Таблица 2.4

ЛЕТЧИКИ-ИСТРЕБИТЕЛИ ВВС ЧФ, СБИВШИЕ ТРИ И БОЛЕЕ САМОЛЕТОВ ПРОТИВНИКА С НАЧАЛА ВОЙНЫ И ДО 22.2.1942

Примечания:

1

Линкор «Марат» получил большие разрушения, но из списков флота не исключался и продолжал использоваться как неподвижная плавучая батарея. 

2

Общие потери ВВС ЧФ за период 22.10 — 22.11.1941 составили 104 самолета, в том числе 3 ДБ-3,11 Пе-2, 5 МиГ-3, 2 ЛаГГ-3, 10 Як-1, 20 И-16, 10 И-153, 12 И-15бис, 7 И-5, 8 Ил-2, 1 ГСТ, 14 МБР-2 и 1 Че-2. 

3

В октябре 1941 г. ВВС ЧФ получили от промышленности и ВВС других флотов 7 ДБ-3, 9 Пе-2, 20 Ил-2, 6 Як-1, 3 МиГ-3, 4 ЛаГГ-3; в нояб­ре — 7 ДБ-3, 15 Як-1, 6 МиГ-3; в декабре — 2 Як-1, 1 МиГ-З и 4 ЛаГГ-3. 

4

По состоянию на 20 декабря в 20-й авиаремонтной мастерской в Севастополе числилось 2 Ил-2, 8 Як-1, 7 ЛаГГ-3, 10 И-16, 1 И-153, 4 И-15бис и 3 МБР-2. 

5

Здесь и далее все сведения о нанесенном противнику ущербе приводятся на основе оперативных сводок ВВС ЧФ и журнала боевых действий 8-го истребительного авиаполка. Реально в составе 11–й немецкой армии на тот момент не было подразделений танковых войск, а непосредственную поддержку пехоты на поле боя осуществляли два дивизиона штурмовых орудий StuG III, которые по немецкой класси­фикации относились к артиллерии. Наши летчики, естественно, не знали об этих тонкостях и докладывали об уничтоженных штурмовых орудиях как о танках.