Перемена в планах Спартака

«Теперь Спартак стал уже великой и грозной силой, но как здравомыслящий человек ясно понимал, что ему все же не сломить могущества римлян, и повел свое войско к Альпам, рассчитывая перейти через горы и, таким образом, дать каждому возможность вернуться домой — иным во Фракию, другим в Галлию. Но люди его, полагаясь на свою силу и слишком много возомнив о себе, не послушались и на пути стали опустошать Италию» (Плутарх).

Поход Спартака к Альпам сочувственно воспринимался историками XIX века. Им представлялось очень благородным намерение Спартака вывести рабов обратно на родину, при этом забывалось, что Фракия и Галлия — страны, из которых произошло большинство восставших, — не представляли собой единых государств, а являлись конгломератами множества племен. Проблематично было и добраться до своего племени, и заново наладить в нем жизнь, не говоря уже о том, что части Фракии и Галлии уже находились в сфере досягаемости Рима. Во Фракии, например, как раз в это время действовали войска Марка Лукулла, брата противника Митридата полководца Луция Лукулла.

Поход Спартака к Альпам скорей представляется вынужденной мерой, которая вряд ли устраивала его самого. Ему пришлось бы разделить боеспособную армию, с боями пробиваться во Фракию, а во Фракии, где у каждого племенного вождя была своя дружина, он со своей армией, мог быть просто воспринят как конкурент в борьбе за власть и землю. Среди восставших же предложение Спартака вызвало настоящую бурю возмущения. «Немногие благоразумные одобряли и говорили, что им нечего искать другого метода отступления: это были люди свободного духа и прославленные;… но часть по своей глупости, полагаясь на все пребывающие силы, жестокие характером, иные, позорно забывшие о своей родине, главнейшая же масса по своей рабской натуре, не стремясь ни к чему другому, кроме добычи и удовлетворения своей жестокости» (Саллюстий).

Вряд ли оценка Саллюстия справедлива. В данных условиях любая другая армия вела бы себя сходным образом. Восстание — опасное предприятие, грозившее рабам в случае поражения смертью, рабы пошли на это, вняв призывам своего вождя, человека, в счастливую звезду которого они поверили, а теперь, похоже, он больше не нуждается в армии и распускает ее, а людям предлагается спасаться, кто как может. Предложение Спартака для них означало предательство.

Судя по решительности, с которой Спартак настоял на своем предложении, покинуть Италию представлялось ему жизненной необходимостью. Почему же именно сейчас, после всех усилий, когда у него уже есть боеспособная армия, и она уже начала одерживать победы? На наш взгляд, причиной такого решения Спартака стал провал его планов вступить в союз с Митридатом. Версия о некоем косвенном участии Митридата в восстании так или иначе поднималась в литературе, хотя никакие источники не подтверждают ее. Только Аппиан в своих «Митридатовых войнах» пишет: «Он (Митридат) знал, что и недавно почти вся Италия отпала от римлян вследствие ненависти к ним и была в долгой и ожесточенной войне с ними и вступила в союз против них со Спартаком — гладиатором, человеком, не имевшим никакого значения». Сведения эти не соответствуют действительности: как известно, ни один италийский город не присоединился к восстанию, — но они доказывают, что о восстании Митридат знал и, возможно, даже следил за его ходом.

Представляется почти неизбежным, что Спартак и Митридат, воюя против общего врага, должны были поддерживать некие отношения между собой, но в действительности такого произойти не могло. Античная рабовладельческая психология делала невозможными такого рода союзы. Раб никогда не рассматривался как равный свободному, поэтому для свободных было попросту оскорбительно взирать на рабов как на возможных союзников. Только в моменты наивысшей опасности для государства рабы могли призываться в ряды воинов. Причем человек, даже недавно сделавшийся рабом, воспринимался так, словно был рабом всегда. Даже если Спартак пытался завязать отношения с Митридатом, причем сделал он это, скорее всего, через кого-то из приближенных царя, например, фракийца Дионисия, вряд ли эта попытка вызвала у Митридата что-либо, кроме возмущения. Победа над Римом с помощью беглых рабов была бы для Митридата, «в шестнадцатом колене потомка персидского царя Дария Гистаспа», позорней поражения.

Видимо, Спартак либо не получил ответа от Митридата, либо получил ответ отрицательный. Убедившись, что на помощь царя рассчитывать не приходится, Спартаку не оставалось ничего другого, как возможно скорей покинуть Италию. Продолжение войны в одиночку было и бесперспективно и опасно. Слишком хорошо Спартак помнил участь восставших рабов Сицилии.

Правота Спартака была неопровержима. В конце концов, восставшие должны были согласиться с ним, но это решение, как показали дальнейшие события, означало раскол армии. Причины отделения отряда Крикса от армии Спартака исследовались многократно и не избежали некоторой доли эмоционального восприятия, предпосылки для которого, впрочем, диктуют нам сами античные авторы. Так, Плутарх объясняет причины отделения Крикса от Спартака «высокомерием и заносчивостью» германцев его отряда, а Саллюстий в вышеприведенном отрывке пишет о раздорах в войске рабов, которые очень легко можно увязать с последующим отделением Крикса. Разумеется, не эмоции были причиной раскола. Причины эти усматривались небезосновательно в многонациональном характере армии Спартака. Не споря с этим утверждением, хотелось бы остановиться на нем подробнее. Античные авторы были прекрасно осведомлены о национальном составе спартаковской армии, в которой подавляющее большинство составляли фракийцы, галлы и германцы. Особенно указывается, что галлы и германцы подчиняются Криксу, а после его смерти Ганнику и Касту. «Крикс и его единоплеменники – галлы и германцы…» (Саллюстий), «Претор Марк Красс сначала счастливо сразился с частью беглых рабов, состоявшей из галлов и германцев, перебив тридцать пять тысяч рабов и убив их вождя Ганника» (Тит Ливий). Очевидно то, что фракийцы подчиняются Спартаку, фракийцу по происхождению, не требовало специального уточнения.

Итак, в то время как армия Спартака начала свое движение к Альпам, галлы и германцы Крикса отделяются от нее. Их поведение абсолютно не выглядит нелогичным, если предположить, что основу отряда Крикса составляли галлы Цизальпийской Галлии, для которых Галлия Трансальпийская была чужбиной. Что касается германцев, которых в отряде Крикса так много, что Плутарх даже указывает на его чисто германский состав, то, вероятно, мы имеем дело с детьми тевтонов и кимвров, попавшими в плен и проданными в рабство со своими матерями. Племена тевтонов и кимвров потерпели поражение от римлян и прекратили свое существование в 102—101 годах, к моменту начала восстания их дети должны были давно достичь зрелого возраста. Относительно национальной принадлежности тевтонов и кимвров до сих пор нет полной ясности, вероятно, правильна наиболее употребительная версия об их смешанном галло-германском происхождении. Присоединившись к восстанию, кимвры группировались вокруг галла Крикса, который воспринимался ими, как «свой». Германцы Крикса еще меньше галлов расположены были уходить за Альпы. Земли и имущества у них там не осталось. К тому же сам Спартак собирается отступать не в Галлию, а в Испанию. Кимвры осуществили попытку вторгнуться в Испанию в 105 году до н. э., которая была отбита испанцами. Вероятно, кимвры — «германцы» армии Крикса никак не рассчитывали на дружеский прием в Испании. Таким образом, отступление за Альпы для Крикса полностью исключалось.

Между тем «раздражение, вызванное в Сенате низким и недостойным характером восстания, уступило место страху и сознанию опасности, и Сенат отправил против восставших, как на одну из труднейших и величайших войн, обоих консулов разом» (Плутарх). Итак война с беглыми рабами была признана делом государственной важности. На нее были отправлены оба консула 72 года: Гней Корнелий Лентул Клодиан и Луций Геллий Попликола.

Отделение Крикса от Спартака именно в тот момент, когда армию восставших преследует консульская армия, также вызывало немало споров. Казалось бы, перед лицом сильного врага следовало бы отложить личные счеты и сообща встретить опасность. В.Лесков, например, предполагает, что Спартак разделил армию намеренно, и здесь мы имеем дело с неудачным маневром, беллетристам же более эффектной видится тема ссоры вождей. Думается, что и здесь эмоции отнюдь не относились к делу. Именно узнав о приближении консульских армий, Крикс принял решение отделиться от армии Спартака, с которой он прошел четверть расстояния до Альп. Участие в битве было ему не выгодно, ведь оставаться в Италии он не предполагал, а его маленькая армия после сражения еще больше поредела бы. Крикс попросту вывел свою армию из-под удара, небезосновательно рассчитывая, что консульская армия устремится за Спартаком — главной своей целью. Думается, что побудительные причины Крикса были Спартаку известны и не могли встретить сопротивления с его стороны. Вождям теперь уже двух повстанческих армий нужно было думать прежде всего о своих людях, помочь друг другу они не могли, хотя, возможно, Спартак попытался бы увести за собой консульскую армию, чтоб дать своему товарищу лишний шанс покинуть Италию.

После отделения от Спартака Крикс отступает к горе Гарган. Консулы же, в свою очередь, разделили армии. «Один из них, Геллий, неожиданно напав на отряд германцев, из высокомерия и заносчивости отделившихся от Спартака, уничтожил его целиком» (Плутарх).

К сожалению, военным талантом Крикс не обладал. Свою несостоятельность в качестве полководца он продемонстрировал в первом же самостоятельном бою. Его армия сражалась «самым ожесточенным образом» (Орозий), и все же потерпела сокрушительное поражение. «Сам Крикс и две трети его войска пали в битве» (Аппиан).

«Спартак же быстро двигался через Апеннинские горы к Альпам…» (Аппиан). Ему предстояло превратить поражение Крикса в триумф своего полководческого таланта. «Один из консулов опередил его и закрыл путь к отступлению, а другой догонял сзади» (Аппиан). Обрушившись сначала на консула Лентула, Спартак разбил его и обратил в бегство. Затем он продолжил преследование отступающего неприятеля, а консул Лентул тем временем объединил остатки своей разбитой армии с войском Геллия. Объединенная консульская армия выступила против Спартака только для того, чтоб получить второе тяжелое поражение. Это был окончательный разгром консулов.

Оставшись победителем на поле боя, Спартак мог воздать долг павшим. По свидетельству Аппиана, погребение Крикса было отмечено гладиаторскими боями, слух о котором дошел до Рима. Надо полагать, что сама масштабность этих игр была намеренной. Устраивая их, Спартак одновременно достигал нескольких целей. Известие о расколе в лагере восставших наверняка было воспринято в Риме с чувством законного удовлетворения: рабы по своей природной несклонности к организованности вступают в свары, и война скоро сойдет на нет сама собой. Требовалось дать понять римлянам, что последствия раскола уже устранены, армия восставших победоносна и стала еще сильнее, ее вождь не испытывает никакого страха перед грозным именем Рима и с самими римлянами намерен поступать так, как сочтет нужным. С другой стороны, раскол не мог не вызвать уныния среди соратников Спартака, игры были призваны внушить им уверенность, что с распрями вождей покончено. Несмотря на размолвку, Крикс и после своего ухода продолжал оставаться соратником и другом Спартака. Проявленное им великодушие должно было крепче привязать к нему прочих вождей восстания.