Газета «Дуэль» получила свое название по основному принципу своей работы. Это газета дискуссионная и через номер устраивает «поединки», т. е. помещает рядом две статьи, посвященные одному и тому же вопросу, но с диаметрально противоположными ответами. На практике в редакцию редко попадают две такие статьи сразу, и одна из статей обычно берется из других изданий. В этом случае она никогда не сокращается в своих главных мыслях, не правится, из нее не изымаются части текста. Дуэль должна быть честной.

К 55-летию Победы в «Независимом военном обозрении» (№ 15, 2000 г.) была опубликована большая работа начальника Генштаба ВС РФЭ, генерала армии А. В. Квашнина и президента Академии военных наук, генерала армии М. А. Гареева, посвященная анализу начала и итогов прошлой войны. Я вступил с генералами в поединок по вопросу: «Понимают ли генералы уроки войны»?

В этой главе дана эта дуэль – сначала статья А. В. Квашнина и М. А. Гареева, а затем – моя.

Их забвение сегодня недопустимо на стратегическом уровне руководства Вооруженными силами…

Он имеет отношение к согласованности военно-политической и военно-стратегической деятельности.

Почему в 1941 г. политическому и военному руководству не удалось адекватно оценить назревающую угрозу и подготовить Вооруженные силы к отражению агрессии? Главная причина в том, что Сталин, желая любой ценой оттянуть начало войны и исходя из исключительно политических соображений, отверг все предложения наркома обороны, начальника Генштаба, не разрешил привести войска в боевую готовность и изготовиться к отражению агрессии. Воспротивиться этому в те времена было практически невозможно.

Стратегическое управление начинается с определения целей и задач. Важно, чтобы войскам, направляемым на войну, руководство страны ставило четкие и конкретные задачи.

Вспомним 22 июня 1941 г. Сталин в директиву Генштаба о приведении войск в боевую готовность добавил слова: «…но не предпринимать никаких действий, могущих вызвать политические осложнения». Это дезориентировало войска. Действительно, если уж сам Верховный Главнокомандующий не знает, вступила страна в войну или нет, то как может командир полка вести бой, думая о непонятных ему политических последствиях.

Перед войной серьезная проблема возникла в связи с перемещением советских войск в Западные Белоруссию и Украину. В начале 1940 г. Семен Константинович Тимошенко вместе с Борисом Михайловичем Шапошниковым пытались убедить Сталина в нецелесообразности немедленной передислокации основного состава войск западных военных округов в новые районы, воссоединенные с Советским Союзом, поскольку они не были подготовлены для обороны и расположения войск.

В связи с этим предлагалось располагать на новых западных территориях только часть войск Красной Армии в качестве эшелона прикрытия, а главные ее силы иметь в прежних районах, чтобы основное сражение агрессору дать на заранее подготовленных оборонительных рубежах вдоль старой госграницы.

Однако Сталин расценивал это предложение как «политическое недомыслие военных», пояснив, что если мы будем располагаться на новых территориях только частью сил, то население будет считать советскую власть временной, да и преступно заведомо отдавать агрессору такие обширные территории. Затем пришлось отдавать противнику еще больше, в том числе в восточных районах, что только лишний раз свидетельствует о том, какие тяжелые последствия могут иметь игра в отвлеченную политику и излишне идеологизированный подход к военно-стратегическим вопросам.

Следовательно, важнейший вывод состоит в том, что политики в чистом виде не существует. Она жизненна только тогда, когда в органическом единстве учитывает весь комплекс факторов, обеспечивающих безопасность страны, – политико-дипломатические, экономические, идеологические, информационные и не в последнюю очередь оборонные. Последнее слово принадлежит политическому руководству. Но военное ведомство, Генеральный штаб обязаны активно участвовать в разработке предложений по военно-стратегическим аспектам политики.

Он касается прежде всего деятельности Наркомата обороны и Генерального штаба, связан с умением предвидеть назревающий характер вооруженной борьбы. Накануне войны были в основном обоснованные предположения о военно-политическом характере, масштабах, возможной продолжительности войны, необходимости сбалансированного сочетания различных видов оружия и родов войск. Но неправильно оценивался начальный период войны, недооценивалась стратегическая оборона.

Маршал Советского Союза Жуков отмечал: «При переработке оперативных планов весной 1941 г. практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».

Формально возможность оборонительных действий не отрицалась. Но суть дела заключалась не в признании или непризнании обороны, а прежде всего в тех практических выводах и мероприятиях, которые из этого вытекают.

Во-первых, как показал опыт, следовало учитывать возможность внезапного нападения заранее отмобилизованного и изготовившегося к агрессии противника. А это требовало соответствующей системы боевой и мобилизационной готовности Вооруженных сил, обеспечивающей их постоянную высокую готовность к отражению такого нападения, более решительного скрытого наращивания боевой готовности войск.

Фактически накануне войны в 1941 г. подготовленность страны в целом к обороне и боеспособность Вооруженных сил были значительно выше, чем их боевая готовность. Поэтому всю мощь государства и армии в полной мере не удалось реализовать. Из этого должны быть извлечены уроки и для сегодняшнего дня.

В наше время при оборонительном характере военной доктрины значение своевременного приведения армии и флота в боевую готовность многократно возрастает. Ибо агрессор выбирает время нападения и заранее изготавливается для удара, а обороняющимся еще требуется время для приведения вооруженных сил в готовность для отражения агрессии.

Во-вторых, признание возможности внезапного нападения противника означало, что приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы эти вопросы теоретически и практически были разработаны, взаимосвязаны, и такие планы были, то в соответствии с ними по-другому, а именно – с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов.

Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы оборонительных операций, но и в полном объеме подготовлены сами операции, в том числе в материально-техническом и инженерном отношениях, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на подготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах. В теории и практике оперативной подготовки в штабах и академиях оборона отрабатывалась далеко не так, как пришлось ее вести в 1941—1942 гг., а как вид боевых действий, к которому прибегают на непродолжительное время и на второстепенных направлениях, с тем чтобы отразить нападение противника в короткие сроки и самим перейти в наступление. Из этих ошибочных позиций исходили и при постановке задач войскам накануне и в начале войны.

Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем идея, не обоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории.

Отсюда весьма важный вывод и для нашего времени, который сводится к тому, что при оценке характера новой войны нельзя исходить из модных идеологических установок, устоявшихся стереотипов и отвлеченных принципов, надо уметь разглядеть то новое, что она несет.

Он состоит в организации стратегического управления вооруженными силами. Исторический опыт показывает, что в мирное время должны быть приняты определенные решения, как будет осуществляться военно-политическое и стратегическое руководство. На учениях и тренировках вопросы управления в высшем звене должны систематически и практически отрабатываться. Но эти вопросы к началу войны не были решены.

Не был продуман даже вопрос, кто будет Главнокомандующим Вооруженными силами во время войны? Первоначально предполагалось, что им должен быть Нарком обороны. Но уже с самого начала войны эти функции взял на себя Сталин. До сих пор трудно понять, почему заранее не были подготовлены защищенные пункты управления для Главнокомандования, Наркомата обороны и Генштаба. Пришлось на ходу и экспромтом перестраивать организацию стратегического руководства применительно к военному времени. Все это не могло не сказаться отрицательно на управлении действующей армией.

Отрицательно сказывалась разобщенность наркоматов обороны и ВМФ. Неправильным было отношение к Генеральному штабу как основному органу стратегического управления Вооруженными силами. Нередко слова «Генеральный штаб» вызывали недоверие, употреблялись в пренебрежительном смысле; одно время необходимость такого органа вообще ставилась под сомнение. А те, кто допускал возможность существования Генштаба, представляли его себе не в виде творческого («мозга армии») и организующего органа, а как технический исполнительный орган или в виде «полевой канцелярии главнокомандования», которая не должна обладать директивными правами. Говорили, что директивные функции свойственны только буржуазному генштабу. В ряде случаев примерно такое же отношение было вообще к штабам. К сожалению, рецидивы таких настроений не изжиты до сих пор.

Даже после преобразования штаба РККА в Генштаб в 1935 г. из его ведения были изъяты вопросы формирования военно-технической политики, оргструктуры и комплектования Вооруженных сил. В частности, организационно-мобилизационными вопросами ведало управление, подчиненное заместителю наркома Ефиму Афанасьевичу Щаденко, что привело к недостаточной согласованности мероприятий по данным видам деятельности и решению их другими ведомствами Наркомата обороны в отрыве от оперативно-стратегических задач.

Главное разведывательное управление РККА начальнику Генштаба не подчинялось (начальник ГРУ был заместителем Наркома обороны), фактически же оно подчинялось самому Сталину. Очевидно, что Генштаб не мог полноценно решать вопрос стратегического применения Вооруженных сил без своего разведоргана.

В Наркомате обороны не было ни единого органа управления тылом, службы снабжения подчинялись наркому и его различным заместителям. Пагубную роль сыграли репрессии против военных кадров.

Всю систему управления Вооруженными силами лихорадила чехарда с непрерывными перестановками руководящего состава в Центральном аппарате и военных округах. Так, за пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генштаба. За полтора года перед войной, в 1940—1941 гг., пять раз (в среднем через каждые 3—4 месяца) сменялись начальники управления ПВО, с 1936-го по 1940 г. сменилось пять начальников разведывательного управления и др. Поэтому большинство должностных лиц не успевало освоить свои обязанности, связанные с выполнением большого круга сложных задач. 

Слабость стратегического руководства фронтами в начале войны пытались компенсировать созданием в июле 1941 г. главкоматов северо-западного, западного и юго-западного направлений, но это еще больше усложнило управление войсками, и от них вскоре пришлось отказаться.

Во всех звеньях слабо была организована связь, особенно радио. В последующем это привело к тому, что проводная связь во фронтах, армиях, дивизиях была нарушена противником в первые же часы войны, что в ряде случаев привело к потере управления войсками.

Казалось бы, чем выше стоит орган управления, тем у него сложнее обязанности. И вышестоящие инстанции должны овладевать искусством управления войсками не меньше, чем нижестоящие. Но, к сожалению, все происходило наоборот.

Оглядываясь в прошлое, с удивлением приходится отмечать, что за все предвоенные годы не было проведено ни одного учения или военной игры, где органы стратегического руководства выступали бы в роли обучаемых и тренировались в выполнении своих обязанностей во время войны. Полноценные командно-штабные учения с привлечением войск не проводились также с управлениями фронтов и армий. На окружных маневрах войсками обеих сторон руководили сами командующие войсками округов, где ни они, ни их штабы не могли получить практику в управлении войсками применительно к фронтовым условиям. На одном из заседаний Реввоенсовета в середине 30-х гг. Иона Эммануилович Якир обратился с просьбой провести несколько учений под руководством Михаила Николаевича Тухачевского или других заместителей наркома обороны, привлекая командующих войсками округов и их штабы в качестве обучаемых фронтовых управлений. «Хотелось бы, – говорил он, – проверить, как мы будем управлять армиями в первые дни войны». Но это предложение, как и многие другие, наркомом обороны Ворошиловым было отклонено. В результате Генштаб, фронтовые и армейские управления вышли на войну недостаточно подготовленными.

Были допущены существенные изъяны в стратегическом планировании и создании группировок войск на важнейших направлениях.

В связи с тем, что государственные границы были продвинуты вперед до 300 км, существующие стратегические и мобилизационные планы устарели и не соответствовали изменившимся условиям обстановки. В 1941 г. были подготовлены новые планы.

Согласно планам общая схема действий советских войск сводилась к следующему: армии первого эшелона должны были отразить наступление противника. В случае его прорыва механизированные корпуса имели задачу ликвидировать прорвавшиеся группировки. С окончанием отмобилизования и подходом второго стратегического эшелона планировался переход в общее наступление с решительными целями. К 15 мая 1941 г. в Генштабе были разработаны предложения по упреждению противника в переходе в наступление, когда это позволят условия обстановки, но данные соображения не были приняты. В то время это было и невозможно.

М. Н. Тухачевский

А. В. Квашнин

И. Э. Якир

В планировании стратегического развертывания важное место занимала организация прикрытия госграницы. Для ее осуществления в Генштабе и штабах военных округов были разработаны «Планы обороны государственной границы». Уточненная директива по этому вопросу была дана округам в начале мая. Окружные планы были представлены в Генштаб 10—20 июня 1941 г. Окончательную разработку мобилизационного плана (МП-41) намечалось завершить до 20 июля 1941 года.

Анализ имеющихся в Генштабе документов показывает, что все приграничные военные округа получили задачи на прикрытие госграницы и оборону. Никакие директивы округам на упреждающие действия не разрабатывались и до них не доводились.

Генштабом не была разработана четкая система приведения войск в высшие степени боевой готовности. Оперативные и мобилизационные планы были недостаточно гибкими. Они не предусматривали промежуточных степеней наращивания боевой и мобилизационной готовности войск, а также поочередного приведения их в боевую готовность. Войска должны были оставаться в пунктах постоянной дислокации или сразу полностью развертываться. Более совершенной была система оперативных готовностей, установленная в ВМФ. Но Генштаб не обратил на это внимание.

Он целиком относится к области военного строительства и свидетельствует о том, что его потребности нельзя рассматривать изнутри, их необходимо соотносить с реальной оценкой существующих военных угроз. От этого зависит ответ на вопросы: к какой войне следует готовить Вооруженные силы и какие оборонные задачи предстоит им решать?

В 30-е гг. наиболее вероятными противниками становятся Германия и Япония. После Второй Мировой в условиях глобального противостояния не было другой альтернативы, как готовиться к мировой войне с применением всех имеющихся сил и средств. Ныне с окончанием холодной войны первоочередной задачей является подготовка к локальным войнам и вооруженным конфликтам.

Но нельзя сбрасывать и возможность крупномасштабной региональной войны. Если даже на сегодня нет непосредственной угрозы, ее нельзя исключать в перспективе и, следовательно, надо заблаговременно готовиться. Без отработки вопросов подготовки и планирования полномасштабных военных операций деградируют органы управления и офицерские кадры.

Война может возникнуть в результате разрастания более мелких конфликтов. К тому же ограниченность локальных войн относительна. Например, в войне в зоне Персидского залива участвовало 12 тыс. артиллерийских орудий, 10 тыс. танков – в 1,5 раза больше, чем в Берлинской операции.

С учетом всего этого наиболее актуальной задачей становится обеспечение экономности и эффективности военного строительства. Как известно, в области строительства Вооруженных сил в З0-е гг. была проведена огромная работа. Но эффективность ее оказалась значительно ниже из-за нерационального использования имевшихся ресурсов. Было перепроизводство старой техники и опоздание с развертыванием производства новых танков, самолетов и др. Слишком часто менялась оргструктура войск. Танки, самолеты были распылены по множеству новых формирований, и в результате большинство соединений оказались недостаточно укомплектованными и боеспособными.

К началу войны не отвечали интересам ведения оборонительных операций базирование авиации и расположение складов с материальными запасами. Аэродромы строились в непосредственной близости от границы, базирование самолетов на них было крайне скученным. Практически разработка оперативных и мобилизационных планов в армиях и дивизиях не была закончена.

Кроме того, планы были рассчитаны на выполнение задач полностью укомплектованными объединениями и соединениями, а реально полное отмобилизование и развертывание войск до начала войны не было проведено.

Генеральный штаб на современном этапе стремится учесть эти уроки и сделать для себя необходимые выводы в строительстве и подготовке Вооруженных сил в соответствии с утвержденными президентом РФ В. В. Путиным Концепцией национальной безопасности и новой военной доктриной.

После войны у нас сложилось пять видов Вооруженных сил. Возникли новые задачи, и для срочного их решения на первых порах считалось более легким создание новых видов ВС и органов управления, чем преобразование старых. Но в свете современных условий и сам Жуков посмотрел бы на все это другими глазами. Все соглашаются, что 5-миллионная и миллионная армия не могут быть в одной и той же организационной структуре, иметь те же органы управления, то же количество вузов, НИИ и др. Но чуть ли не каждый считает: все надо менять, но только не трогать его ведомство или академию.

Если так подходить, то военная реформа, которую все требуют, будет буксовать. Хотя в последние годы немало уже сделано. Преобразованы РВСН, осуществлено объединение ВВС и войск ПВО. В Сухопутных войсках создан ряд соединений постоянной боевой готовности, которые в целом успешно выполняют поставленные задачи в Чечне. Но эту работу надо продолжать. Прежде всего нужно конкретно решить вопрос, как при сокращении численности ВС, распаде оборонной промышленности, негативном отношении общества к военной службе, отсутствии средств на боевую подготовку приобрести новое качество в боеспособности армии и флота? При этом надо обязательно учитывать реальные финансово-экономические возможности страны, но не приспосабливаться только к ним. Реформа в масштабе государства должна предусматривать и создание необходимой для обороны экономической основы. Ибо если встанет вопрос о жизни и смерти государства, то для обороны страны придется задействовать столько средств, сколько потребуется.

При этом в первую очередь необходимо учитывать оперативно-стратегические соображения, определяющие предназначение, организационную структуру и методы управления, а не рассматривать только с точки зрения внутренних потребностей того или иного вида Вооруженных сил. Например, необходимость реорганизации структуры ПВО определяется не недооценкой этого вида ВС, а возросшим значением борьбы с воздушным противником.

Связан с единством управления всеми силами и средствами.

Во время войны, особенно при обороне больших городов, остро встал вопрос о необходимости согласованного применения всех видов войск (Сухопутных войск, ВВС, ВМФ) и военных формирований различных ведомств (пограничных, НКВД, др.) и единого управления ими при решении общих оборонных задач. Нежелание подчиняться этим интересам, стремление действовать обособленно приводило к тяжелейшим последствиям. Для преодоления этой разобщенности Жукову и другим военачальникам приходилось прибегать к суровым мерам. Чтобы не прибегать к таким крайним мерам во время войны, решениями президента РФ предписано еще в мирное время Генеральному штабу совместно с руководителями соответствующих ведомств планировать и координировать их согласованные действия, а также подчинение всех сил и средств командующим войсками округов при выполнении совместных задач. Речь не идет, как это иногда пытаются изобразить, об изъятии их из подчинения соответствующих ведомств. Их административное подчинение при решении повседневных функций остается незыблемым. Дело состоит лишь в том, что в интересах большей организованности и эффективного применения всех сил и средств для выполнения оборонных задач их действия должны быть и согласованы, и скоординированы общевойсковыми командованиями на ТВД, отвечающими за дело организации обороны в целом.

Огромно и значение разведки. После войны много писали и говорили о том, что разведчики своевременно докладывали об основных мероприятиях по сосредоточению германских войск у советских границ и их подготовке к наступлению. Действительно, так. Но при этом излишне упрощается обстановка того времени и не учитывается, что поступали не только донесения, подтверждающие подготовку к нападению на СССР, но и данные, которые опровергали подобные сообщения. Не обходилось, как всегда, и без угодничества, когда ответственные должностные лица старались докладывать только те сведения, которые «устраивали» руководство. Начальник разведки Красной Армии Голиков, с одной стороны, докладывал о новых сосредоточениях германской армии, а с другой – делал вывод о дезинформационном характере этих данных. Берия, ставя под сомнение доклады советского посла и военного атташе из Берлина о сосредоточении у советских границ 170 дивизий, заверял: «Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет».

Обстановка складывалась крайне запутанная и неоднозначная также вследствие того, что со стороны не только фашистского командования, но и западных стран действительно осуществлялась широкомасштабная дезинформация. Англо-французской и германской разведками советскому руководству поставлялась информация о приготовлениях к нападению со стороны Германии, а последней – о советских военных приготовлениях. Руководством страны не без некоторого основания все это воспринималось как стремление спровоцировать германо-советское столкновение.

Все вышесказанное говорит о том, насколько важно для разведки не только своевременно добывать различные данные о противнике, особенно накануне войны, но и умело обобщать и обрабатывать их, отсеивая действительные сведения от мнимых, объективно докладывать, какими бы неприятными они ни были, а со стороны руководства – правильно их оценивать. В прошлом не раз оказывалось, что для объективной оценки и доклада некоторых разведданных порой требуется не меньше мужества и смелости, чем разведчику, действующему в расположении противника.

Самая хорошая разведка без искусства глубокого анализа обстановки и умелого использования его выводов не может обеспечить эффективность принимаемых решений и действий. «Нет ничего проще, – писал Жуков, – чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов, сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент». И об этом мы всегда должны помнить.

Это выводы, относящиеся к военным потерям. Победу, достигнутую в Великой Отечественной войне, в некоторых СМИ пытаются поставить под сомнение из-за наших действительно больших потерь. Но все же они не такие, как это изображается. Военные потери за время войны составляют 8,6 млн. человек, а фашистской армии и ее союзников – 7,2 млн. человек. Разница около 1,5 млн. образовалась за счет истребления советских военнопленных (в плен к фашистам попало около 4,5 млн. человек, а возвратилось после войны только около 2 млн. человек). Сбрасывается со счетов и то обстоятельство, что в конце войны вся германская и японская Квантунская армии в полном составе капитулировали перед нашими Вооруженными силами.

Вопрос о военных потерях стоит остро и сегодня в связи с событиями на Северном Кавказе. Извлекая уроки из прошлого, стоит напомнить, что в Советской Армии еще до войны все было пропитано идеей «воевать малой кровью и только на чужой территории». Но на деле, особенно на высшем военно-политическом уровне, не все для этого делалось. С другой стороны, в ультрасовременных призывах воевать почти без потерь проглядывается больше элементов демагогии и спекуляции, чем подлинной заботы о людях. Ибо, как показал исторический опыт, любая военная операция, основанная не на реальных расчетах, а на идеологизированных лозунгах, оборачивается на деле еще большими жертвами и потерями.

Из всего этого для современных российских офицеров можно сделать следующие выводы.

Во-первых, нам как победителям в минувшей войне надо самим более критически оценивать собственный прошлый опыт. И действительно признать, что в старой русской и в Советской Армии не всегда было принято строго спрашивать за потери. Требовательность в этом отношении к себе и своим подчиненным необходимо всемерно культивировать и воспитывать.

Во-вторых, уяснить, что сбережение людей в боевой обстановке и сокращение неизбежных на войне потерь достигается не отвлеченными пожеланиями и призывами. Самое главное в этом деле – ответственный подход к организации и ведению операций, тщательная подготовка каждого боя. Разумеется, подготовка ВС должна быть ориентирована на характер вооруженной борьбы будущего. Но никогда не могут устареть методы проявления творчества при выполнении боевых задач.

В заключение следует подчеркнуть, что Великая Отечественная война была суровым испытанием как для Вооруженных сил, так и для системы стратегического руководства ими. В целом они это испытание выдержали. Но нельзя забывать и о том, как трудно мы шли ко всему этому и к нашей Победе. Новому поколению военных руководителей необходимо критически осмыслить прошлый опыт, творчески его использовать. Но мы обязаны по крайней мере не хуже решать современные задачи обороны страны, чем это удалось нашему старшему поколению.

А. В. Квашнин,

М. А. Гареев

В связи с тем, что начальник Генерального Штаба Российской Армии, генерал армии А. В. Квашнин предпринял решительные действия по ликвидации в России Ракетных войск стратегического назначения, интересна не только тема того, предатель ли он, но и вопрос его военной компетенции – насколько он понимает военное дело?

Просто надо вспомнить Тухачевского и предвоенных «теоретиков». Казнили их за измену, но потом были вопли, что казнили, дескать, военных гениев. Чтобы это не повторилось, интересно рассмотреть военный гений Квашнина заблаговременно, до возникновения дела об измене.

Это возможно, поскольку Квашнин с этой точки зрения совершил глупость – подписал вместе с другим генералом армии, самым большим военным теоретиком нынешней России Махмудом Гареевым, статью для «Независимого военного обозрения» под названием «Семь уроков Великой Отечественной».

Если бы эти генералы понимали, что делают, то вряд ли бы на это решились. Ведь ответ на эти уроки или, вернее, отсутствие правильных ответов – это их письменная экзаменационная работа на аттестат военной зрелости. Нужно ли им было выходить на такое публичное позорище?

Думаю, что статью написал какой-нибудь полковник из ведомства Гареева (станут генералы белы руки о бумагу марать), а Квашнин и Гареев ее только подписали. Но ведь надо было ее прочесть и попытаться понять! А то ведь в статье мысль, утвержденная в одном месте, подвергается опровержению через пару абзацев. Давайте рассмотрим несколько таких моментов, которые генералы просто не могут не понимать, иначе они не только не генералы, но и не военные люди.

Вот в начале генералы пишут:

«Стратегическое управление начинается с определения целей и задач. Важно, чтобы войскам, направленным на войну, руководство страны ставило четкие и конкретные задачи. 

Вспомним 22 июня 1941 г. Сталин в директиву Генштаба о приведении войск в боевую готовность добавил слова: «…но не предпринимать никаких действий, могущих вызвать политические осложнения». Это дезориентировало войска. Действительно, если уж сам Верховный Главнокомандующий не знает, вступила страна в войну или нет, то как может командир полка вести бой, думая о непонятных ему политических последствиях».

Во-первых, 22 июня 1941 г. Сталин не был Главнокомандующим. Во-вторых, как глава страны – неагрессора может узнать, что его страна вступила в войну, если ее границы еще не нарушены, а нота о начале войны еще не поступила? В-третьих (специально для начальника Генштаба Квашнина), с каких это пор генштабы адресуют свои директивы командирам полков?

Теперь приведем полностью директиву, из которой генералы якобы взяли цитату, приписанную Сталину.

«21 июня 1941 г.

1. В течение 22—23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдОВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности. Встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

П Р И К А З Ы В А Ю:

а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

(Тимошенко, Жуков»)

Во-первых. Где здесь слова, процитированные Квашниным и Гареевым в своей статье? Ведь эти мошенники извратили смысл фразы, вырвав ее из контекста: смысл «не поддаваться ни на какие провокации» заменен запретом на действия: «не предпринимать никаких действий».

Во-вторых. Эту телеграмму, данную в войска в ночь на 22 июня, гордым именем «директива о приведении войск в боевую готовность» назвал Жуков, но ведь из текста видно, что приказ о приведении войск в боевую готовность был отдан раньше, поскольку «быть в полной боевой готовности» стоит в преамбуле, а не в приказной части.

Для того, чтобы быть готовыми к бою, корпуса и дивизии войск прикрытия границы должны были выдвинуться из мест своей постоянной дислокации в те районы, где они должны вступить в бой. Эти районы были им указаны заранее, а соответствующие приказы находились в секретных пакетах, которые командиры могли вскрыть только по приказу предсовнаркома (главы государства) или наркома обороны.

К. К. Рокоссовский, чей мехкорпус находился глубоко в тылу, в 300 км от границы, действительно получил утром 22 июня 1941 г. такой приказ, но это был приказ только на вскрытие секретного пакета, и именно в нем, в этом секретном пакете, а не в телеграмме, содержалась директива о приведении его корпуса в боевую готовность. Рокоссовский пишет о содержании секретного пакета: «Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель».

Получается, что у России сегодня такой начальник Генштаба, который не понимает элементарных вещей, – как поднимаются войска по боевой тревоге…

Но вернемся к данной выше телеграмме от 22 июня. Где в ней приказ на вскрытие секретных пакетов? Его нет, поскольку соединениям, дислоцированным у границы, и флотам он был отдан ранее – 18 июня, за четыре дня до начала войны. И в телеграмме от 21 июня приказ от 18 июня лишь подтверждается и дополняется приказом привести в боевую готовность все части округов, включая те, что раньше не были в эту готовность приведены, скажем, части ПВО, но пока без мобилизации дополнительных пожарных, бойцов истребительных отрядов и т. д. 

Главный смысл этой телеграммы не в поднятии войск по тревоге, а в предупреждении их не поддаваться на провокацию. Ведь немцы поводом к войне с Польшей объявили свою собственную провокацию, якобы захват поляками радиостанции на территории Германии.

События предвоенных месяцев развивались так. В начале мая нарком обороны и Генштаб дали приказ пограничным округам подготовить планы отражения немецкого удара (прикрытия границы). К середине июня эти планы были готовы и в них, в частности, были предусмотрены контрудары на немецкой территории и бомбежка железнодорожных узлов и мостов в Польше (генерал-губернаторстве) и Восточной Пруссии. Сталин, естественно, опасался, что если не предупредить войска, то после первого же обстрела немцами советской границы наши бомбардировщики вылетят бомбить Варшаву и Кенигсберг, и эта бомбежка будет немцами предъявлена миру как агрессия и повод к войне. Отсюда и телеграмма о том, чтобы не поддаваться на провокации. Но к приведению войск в боевую готовность она не имеет отношения. Повторяю, такой приказ был дан 18 июня. Это подтверждают и специально собранные воспоминания уцелевших генералов тех дней, и их рапорты об исполнении этого приказа. При Хрущеве и Жукове все это было извращено, мемуары писались соответственно: скажем, нарком ВМФ Кузнецов утверждает, что он тайно от Сталина и Тимошенко привел флот в боевую готовность. Это и само по себе смешно, но главное, есть рапорт командующего Балтфлотом Трибуца, в котором он докладывает о приведении флота в боевую готовность не Кузнецову, а командующим Прибалтийским и Ленинградским военными округами – тем, от кого он получил этот приказ.

Повторяю, единственный, кто не привел войска в боевую готовность, был командующий Западным военным округом генерал армии Павлов. Вопреки приказу от 18 июня этот изменник войска даже с зимних квартир в летние лагеря не вывел – подставил их немцам.

Но вернемся к мысли генералов об отсутствии «четких» задач. Если войскам было приказано разработать планы отражения немецкого удара, если они эти планы до начала войны разработали и утвердили у наркома обороны, то как же Квашнин и Гареев могут утверждать, что «руководство страны» приграничным округам не «ставило четкие и конкретные задачи»? Вы скажете, что эти генералы просто малограмотны, истории не знают и ничего про эти планы не слыхали, вот и пишут так, как Жуков сказал.

Ничуть не бывало. В «третьем уроке» Квашнин и Гареев, как говорится, «не моргнув глазом», сами себя опровергают: «…в Генштабе и штабах военных округов были разработаны „Планы обороны государственной границы“. Уточненная директива по этому вопросу была отдана округам в начале мая. Окружные планы были представлены в Генштаб 10—20 июня 1941 г.».

Из подобных противоречий статьи следует, что наши военные гении Квашнин и Гареев не способны понять, что именно написано в газетной статье даже на темы их профессии – на военные. Иначе бы они какой-то из этих двух противоречащих друг другу эпизодов убрали.

Поэтому дальнейшие военные «открытия» этой генеральской работы уже не должны никого удивлять. Несколько примеров.

«Главное разведывательное управление РККА начальнику Генштаба не подчинялось (начальник ГРУ был заместителем Наркома обороны), фактически же оно подчинялось самому Сталину. Очевидно, что Генштаб не мог полноценно решать вопрос стратегического применения вооруженных сил без своего разведоргана», – утверждают генералы.

Как сегодня, так и тогда главным было не то, от кого поступают разведданные, а есть ли в Генштабе, комплектуемом уже давно офицерами Арбатского военного округа, люди, способные проанализировать эти данные. Скажем, Берия непрерывно предупреждал НКО и Генштаб о сроках нападения немцев не менее точно, чем родной Генштабу Рихард Зорге, и без той дезинформации, которую Зорге без комментариев оставлял в своих телеграммах.

Только 21 июня ведомство Берии переправило Тимошенко радиограмму от резидента в Риме:

«Вчера в МИД Италии пришла телеграмма итальянского посла в Берлине, в которой тот сообщает, что высшее военное немецкое командование информировало его о начале военных действий Германии против СССР между 20 и 25 июня сего года. Тит». А Жукову было переслано донесение пограничников НКВД: «Германская разведка направляет свою агентуру в СССР на короткие сроки – три-четыре дня. Агенты, следующие в СССР на более длительные сроки – 10—15 суток, инструктируются о том, что в случае перехода германскими войсками границы до их возвращения в Германию они должны явиться в любую германскую часть, находящуюся на советской территории».

Кстати, Зорге, видимо, не знал, что Квашнин с Гареевым выделили ГРУ из состава Генштаба, поэтому его радиограммы адресованы: «Начальнику разведывательного управления Генштаба Красной Армии» (к примеру, от 17 июня 1941 г.).

Радиограмма от Р. Зорге

Или вот такое историческое открытие Квашнина и Гареева:

«Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем, идея необоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории».

Интересно было бы услышать фамилии «некоторых руководящих работников», поскольку нет ни единого документа о том, что кто-то в то время действительно исключал территорию СССР из зоны военных действий. В начале 1941 г. были проведены две военные игры, о чем известно и историкам, и любителям, т. к. о «выигрыше» в одной из них оповестил весь мир Жуков в своих мемуарах. Так вот, по условиям игры война велась не на территории Польши или Германии, а на территории Белоруссии и Украины.

А что касается подготовки театров военных действий на своей территории, то в сборнике документов «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне», М., 1995 г. можно прочесть на стр. 35 (т. 1):

«В ноябре 1939 г. в связи с изменением западной границы оставшиеся в тылу УР были упразднены, их боевые сооружения законсервированы. При этом строительство укрепрайонов разворачивалось у новой западной границы. С лета 1940 г. началось возведение 20 УР, которые занимали две полосы обороны общей глубиной до 20 км.

Строительство новых УР велось высокими темпами. Но объем работ был слишком велик, и промышленность не успевала обеспечивать строительство УР материалами, оборудованием и вооружением. Поэтому оборонительные сооружения вводились в строй с опозданием, по упрощенной схеме, порой без достаточного вооружения.

К началу войны удалось построить около 2500 железобетонных сооружений (дотов), но из них лишь около 1000 получили артиллерию. В остальных устанавливались пулеметы. Поэтому весной 1941 г. Главным военным советом было решено сохранить старые укрепленные районы как рубеж оперативной обороны и содержать их в боевой готовности. Однако к 22 июня 1941 г. привести старые УР в полную боевую готовность не удалось».

Кстати, далее генералы пишут: «Оглядываясь в прошлое, с удивлением приходится отмечать, что за все предвоенные годы не было проведено ни одного учения или военной игры, где органы стратегического руководства выступали бы в роли обучаемых и тренировались в выполнении своих обязанностей во время войны».

То ли они не слышали об упомянутых военных играх, которыми в присутствии Сталина руководил нарком обороны, начальник Генштаба и высшее руководство РККА. а играл будущий начальник Генштаба Жуков и будущие командующие фронтами, то ли Квашнин и Гареев этих должностных лиц не считают членами «стратегического руководства». Правда, в другом эпизоде они «стратегическим руководством» считают и более низкие инстанции: «Слабость стратегического руководства фронтами в начале войны пытались компенсировать созданием в июле 1941 г. главкоматов северо-западного, западного и юго-западного направлений, но это еще больше усложнило управление войсками, и от них вскоре пришлось отказаться».

Какое такое «стратегическое руководство фронтами», если фронт – это объединение, способное победить только во фронтовой операции? Видимо, для Квашнина и Гареева стратегия, оперативное искусство и тактика одно и то же. А вероятнее всего для них «стратегия» – это такое умное военное слово, которое генерал тем чаще должен употреблять, чем больше звезд у него на погонах.

Кстати, упомянутые генералами «направления» были импровизацией от безвыходности – оттого, что Генеральный штаб во главе с Жуковым явил стране свой полный маразм и неспособность руководить фронтами. Существовали они до тех пор, пока Сталин не подобрал в Генштаб более-менее толковых генералов. До этого момента направления себя полностью оправдали. Осенью 1941 г. именно направления, а не Генштаб, добивались основных успехов: Северо-Западное направление под командованием Ворошилова под Сольцами и Юго-Западное под командованием Тимошенко под Ростовом и Ельцом. Тимошенко, аккумулировав силы Юго-Западного и Южного фронтов, сумел разгромить 1-ю танковую армию Клейста группы немецких армий «Юг», освободив Ростов, а под Ельцом окружил и полностью уничтожил пехотный корпус группы немецких армий «Центр». Этот опыт был настолько хорош, что одно время и в послевоенном СССР были попытки создать штабы таких направлений заранее, в мирное время.

Генералы Квашнин и Гареев упрекают Сталина в том, что он, дескать, не дал располагать войска далеко-далеко от границы. В этой критике весь «стратегический талант» генералов, как на ладони. Ведь стратегия – это наука и искусство выиграть войну. Но чтобы ее выиграть, нужны люди в армию и в военную экономику, нужно оборудование и сырье для этой экономики. Да как же вы выиграете войну, если вы заведомо без боя отдаете врагу и людей, и сырье, и оборудование?! Я уже не говорю о том, о чем сказал Сталин – о морально-политических последствиях.

Но главное, при заданном Сталиным расположении наших войск план немцев «Барбаросса» получился только в центре советско-германского фронта – там, где немцев ждал предатель Павлов. Ни на юге, ни на севере немцы не смогли, как планировали, ни окружить, ни нанести более-менее решающее поражение нашим войскам. Наши войска отступали, эвакуируя людей, заводы, скот.

Как при таких «военных открытиях» оценить двух главных теоретиков, двух стратегов нынешней Эрэфии?

Попробую похвалить. С 1996 г. «Дуэль» активно пытается привлечь внимание военных историков к тому, что главная техническая причина тяжелых потерь в той войне – отсутствие радиосвязи в современном для того времени виде и качестве. 

Лед тронулся: Квашнин и Гареев, наконец, помянули о связи, но не как об основной технической причине поражений начала войны, а как о незначительном недостатке. Да военные ли они? Ну чего стоят все их многословные разговоры об управлении войсками, если о взятии немцами Минска советское правительство узнало из сообщений зарубежных радиостанций, а начальник Генштаба Жуков на тот момент и этого не знал?

И ведь эта причина и по сей день не исправлена, этот урок до сих пор в голову московских генералов не вошел. Сегодня положение со связью в Чечне у нас чуть ли не такое же, как и в 1941 г.

Статьи в «Дуэли» на военные темы не обсуждаются ни военными, ни историками в остальных СМИ. Но «Дуэль» очень популярна в бесцензурном Интернете, там эти статьи обсуждают очень живо. Вот образец; на конференции по обсуждению проекта сборника «Дуэли» под условным названием «Para bellum» выступает некто Павел Павлов: «А что взять с Мухина – он, блин, публицист, но по поводу роли связи в армии правильно написал. Без взаимодействия подразделений на войне делать нечего. Тут познакомился с одним парнем, который воевал в первую чеченскую в спецназе ВВ, так он рассказывал, что, например, у разведгрупп, уходивших в горы, связи толком не было с командованием. И уходят ребята в неизвестность. Случись что – только на себя надеются.

Или еще случай: сидят ВВ-шники на позициях, вдруг в нескольких километрах стрельба, ничего непонятно. Командир со штабом связался – там ничего не знают. Штаб говорит (стрельба под вечер разыгралась): завтра с утра вышлите разведку, может, два тейпа чего не поделили (рассказывал, что и такое там бывало). А оказалось, что «чехи» мотострелков в засаду поймали и разнесли к чертовой матери. А у них ни с кем связи толком не было, они даже не знали, что рядом с ними ВВ-шники были, а те не знали, что колонна мотострелков там пойдет, думали, там наших нет. Наутро разведка только трупы и считала.

Вот и роль связи на войне. Просто у меня сложилось впечатление по нашим историческим книгам – роль связи историками как-то обходится. Столько-то немцы побили, столько-то мы бросили, а почему не оборонились? Все лепечут заученное – «внезапность, внезапность"… А потому и не оборонились, что правая рука не ведала, что делает левая». 

До солдат роль связи, как видите, доходит, осталось посадить в Москве вместо Квашнина и Гареева таких генералов, чтобы и до них дошло.

И еще хотел бы остановиться на моральной беспринципности Квашнина и Гареева. Вот они упомянули о некой «записке Берия» Сталину о том, что немцы, якобы, в 1941 г. не нападут. Эта записка – очень старая и тупая фальшивка, сфабрикованная, видимо, еще Волкогоновым. Квашнин с Гареевым даже постеснялись привести ее полностью. Выглядит эта фальшивка в воспроизведении писателя В. Карпова так:

«21 июня 1941 года. …Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине, который по-прежнему бомбардирует меня дезинформацией о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это «нападение» начнется завтра…

То же радировал и генерал-майор В. И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на свою берлинскую агентуру. Он нагло требует, чтобы мы снабдили этих врунов рацией…

Начальник разведуправления, где еще недавно действовала банда Берзина, генерал-лейтенант Ф. И. Голиков жалуется на посла и на своего подполковника Новобранца, который тоже врет, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий против нас на нашей западной границе…

Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет!..»

Во-первых. Берия был наркомом внутренних дел, а послы подчинялись наркому иностранных дел – очень жестокому с подчиненными человеку – В. М. Молотову. Исключено, чтобы послы напрямую переписывались с чужим ведомством, да и любое другое ведомство информирует кого-либо вовне только через первых руководителей. Вот я приводил доклады разведчиков Берия и пограничников, – тех, кто в фальшивке названы «мои люди», – о начале войны 20—25 июня, переданные Тимошенко и в Генштаб. Но эти сведения были переданы в наркомат обороны не самими разведчиками и пограничниками, а замом Берия. Фальсификатор, когда стряпал эту записку, этого не понимал.

Л. П. Берия

Второе. Это «руководитель государства» Путин может держать в начальниках Генштаба и президентах военной академии людей, которые, читая второй абзац, не помнят, что читали в первом. Но как Сталин мог держать на посту наркома ВД человека, который утром отправил в Генштаб предупреждение своих разведчиков и пограничников о нападении немцев, а в обед – записку Сталину с просьбой наказать тех, кто об этом предупреждает?

И, наконец, о стиле записки. Да, эта записка в стиле Волкогонова, Гареева, Квашнина, готовых заискивать по очереди перед всеми: Брежневым, Горбачевым, Ельциным и т. д. Но ведь Берия – не они. Он Сталину в деловых бумагах никогда не льстил, никогда не употреблял даже общепринятых оборотов типа «уважаемый товарищ…»

Вот, скажем, накануне войны Сталин послал обоих своих сыновей в армию. Осенью 1938 г. его сын Василий поехал в Качинское военное авиационное училище.

На память о выпуске из Качи. Василий Сталин второй слева

Тогдашние авиационные начальники встретили Васю, как наследника престола: пытались выслужиться перед ним все и во всем. На вокзале Васю встречал сам комиссар училища, к нему приставили личных телохранителей, поместили не в казарму, а в гостиницу, кормили из отдельной кухни, вызывая порой поваров из севастопольских ресторанов, сам командир катал его на мотоцикле. Вася, оторвавшись от ремня строгого отца, наверняка был доволен.

Но к концу 1938 г. наркомом внутренних дел стал Л. П. Берия. От агентов НКВД он узнал о том, как Вася «учится» в Каче. Ни слова не говоря Сталину, Берия убрал охрану у Василия, переселил его в казарму, поставил на котловое довольствие курсанта, дал взбучку руководству училища и только потом, 8 декабря 1938 года, написал Сталину записку об этом инциденте, начав ее словами «Товарищ Сталин». А закончил ее так:

«В письме, посланном в адрес Начальника Качинской авиашколы т. Иванова и Начальника НКВД Крымской АССР т. Якушева, мною были даны следующие указания:

а) снять гласную охрану как неприемлемую и организовать агентурную охрану с тем, однако, чтобы была гарантирована сохранность жизни и здоровья Васи;

б) внимание и заботу в отношении него проявлять не в смысле создания каких бы то ни было особых условий, нарушающих установленный режим и внутренний распорядок авиашколы, а оказания помощи в деле хорошего усвоения программы школы и соблюдения учебной и бытовой дисциплины.

(Л. Берия».)

И никаких заискиваний.

(Хотел бы я видеть того нынешнего начальника ФСБ, который бы забрал дочерей Путина из школы немецкого посольства в Москве и отправил бы их на учебу в обычную школу Москвы. А ведь повод наизаконнейший – не могут дети российского президента учиться в школе иностранного государства.)

Так что стиль первой и второй записок разный – писали явно разные авторы: демократический ублюдок и министр СССР.

Не все читатели, наверное, вполне понимают, о чем пишут генералы, и в чем я их мысли оспариваю. Но даже те, кто не понимает подробностей статьи Квашнина и Гареева, должны из ее текста почувствовать, что цель их статьи в том, чтобы показать, что до войны, во время войны и сегодня Россия имела и имеет прекрасных умных стратегов-генералов и тупых государственных деятелей типа Сталина и Берия, которые вечно мешают военным гениям защитить Родину. Но так ли это?

Квашнин и Гареев сетуют на несовершенство довоенных мобилизационных планов, но умалчивают, что мобпланы умышленно искажались впоследствии прощеным изменником, начальником Генштаба в 1940 г. Мерецковым. Напомню еще раз показания другого предателя – генерала Павлова (допрашивает его председатель Верховного Суда В. В. Ульрих):

Ульрих. На листе дела 86 тех же показаний от 21 июля 1941 года вы говорите: «Поддерживая все время с Мерецковым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, указывая неизбежность поражения Красной Армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет». Такой разговор у вас с Мерецковым был?

Павлов. Да, такой разговор происходил у меня с ним в январе месяце 1940 года в Райволе.

Д. Г. Павлов

К. А. Мерецков

Ульрих. Кому это «нам хуже не будет»?

Павлов. Я понял его, что мне и ему.

Ульрих. Вы соглашались с ним?

Павлов. Я не возражал ему, так как этот разговор происходил во время выпивки. В этом я виноват.

Ульрих. Об этом вы докладывали кому-либо?

Павлов. Нет, и в этом я также виноват.

Ульрих. Мерецков вам говорил о том, что Штерн являлся участником заговора?

Павлов. Нет, не говорил. На предварительном следствии я назвал Штерна участником заговора только лишь потому, что он во время гвадалахарского сражения отдал преступное приказание об отходе частей из Гвадалахары. На основании этого я сделал вывод, что он участник заговора.

Ульрих. На предварительном следствии (лд 88, том 1) вы дали такие показания: «Для того, чтобы обмануть партию и правительство, мне известно точно, что генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10.

Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактические мощности, которые могла бы дать промышленность, были значительно ниже… Этим планом Мерецков имел намерение на военное время запутать все расчеты по поставкам в армию танков, тракторов и автомобилей». Эти показания вы подтверждаете?

Павлов. В основном да. Такой план был. В нем была написана такая чушь. На основании этого я и пришел к выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и правительства.

«Дуэль» уже три года назад начала писать, что Генштаб не смог разгадать направление главного удара немцев. Квашнин и Гареев вынуждены об этом упомянуть, как о происках каких-то марсиан: «Были допущены существенные изъяны в стратегическом планировании и создании группировок войск на важнейших направлениях». А почему стесняетесь назвать фамилию того, кто допустил «существенный изъян», – Г. К. Жукова?

Генералы упомянули, что «была слабо организована связь», но почему не упоминаются те, кто ее обязан был организовать, – начальники Генштаба Мерецков и Жуков?

Или такая сентенция Квашнина и Гареева: «Было перепроизводство старой техники и опоздание с производством новых танков, самолетов и др.». Но кто заказывал у промышленности эту «старую технику»? (Напомню, к примеру, что вся полевая артиллерия немецкой армии Второй Мировой войны была сконструирована до 1918 г и производилась немцами до конца войны).

Возьмем нашу 57-мм противотанковую пушку, по мощности не имевшую равных в мире даже среди орудий одинакового с ней калибра (английскую 57-мм противотанковую пушку она превосходила в 1,6 раза). Эту пушку начали производить еще до войны, но в 1941 году прекратили. Масса демократических историков уверяет, что прекратили производство из-за капризов Кулика и Сталина. На самом деле, как вспоминает конструктор этой пушки В. Г. Грабин, Кулик распорядился начать конструирование этой пушки даже без согласования с Главным артиллерийским управлением КА, а Сталин дал приказ о ее производстве сразу на трех заводах. Противниками же этой пушки были будущие маршалы Воронов и Говоров, последний и добился ее снятия с производства в 1941 г., чтобы в начале 1943 г. маршал артиллерии Воронов начал кричать, что промышленность не дает Красной Армии пушек, способных бороться с немецкими танками.

Генералы Квашнин и Гареев кратко пишут: «Пагубную роль сыграли репрессии против военных кадров», – как будто эти репрессии выскочили неизвестно откуда и всех поубивали. А кто вел эти репрессии? Ведь даже при Ежове ни одного командира РККА нельзя было арестовать, если на это не давал согласия его начальник. О технике этих репрессий прекрасно написано в воспоминаниях адмирала Н. Г. Кузнецова.

Начало 1938 г., Кузнецов – командующий Тихоокеанским флотом, для «чистки» флота во Владивосток приезжает не Ежов, не его заместители, а тогдашний Нарком ВМФ Смирнов:

«В назначенный час у меня в кабинете собрались П. А. Смирнов, член Военного совета Я. В. Волков, начальник краевого НКВД Диментман и его заместитель по флоту Иванов.

Я впервые увидел, как решались тогда судьбы людей. Диментман доставал из папки лист бумаги, прочитывал фамилию, имя и отчество командира, называл его должность. Затем сообщалось, сколько имеется показаний на этого человека. Никто не задавал никаких вопросов. Ни деловой характеристикой, ни мнением командующего о названном человеке не интересовались. Если Диментман говорил, что есть четыре показания, Смирнов, долго не раздумывая, писал на листе: «Санкционирую». Это означало: человека можно арестовать.

Вдруг я услышал: «Кузнецов Константин Матвеевич». Это был мой однофамилец и старый знакомый по Черному морю. И тут я впервые подумал об ошибке.

Когда Смирнов взял перо, чтобы наложить роковую визу, я обратился к нему:

– Разрешите доложить, товарищ народный комиссар!.. Я знаю капитана первого ранга Кузнецова много лет и не могу себе представить, чтобы он оказался врагом народа.

– Раз командующий сомневается, проверьте еще раз, – сказал он, возвращая лист Диментману.

Прошел еще день. Смирнов посещал корабли во Владивостоке, а вечером опять собрались в моем кабинете.

– На Кузнецова есть еще два показания, – объявил Диментман, едва переступив порог. Он торжествующе посмотрел на меня и подал Смирнову бумажки. Тот сразу же наложил резолюцию, наставительно заметив:

– Враг хитро маскируется. Распознать его нелегко. А мы не имеем права ротозействовать».

А теперь вспомним недавние события, в которых начальник Генштаба РФ генерал армии Квашнин собрал телекорреспондентов и на весь мир доложил Путину, что в Чечне подлый полковник русской армии зверски изнасиловал и убил чеченку. При этом еще никто ничего не знал, еще следствие только началось, суда не было, а Квашнин уже успел – «не имел права ротозействовать»!

Так чем нынешний начальник Генштаба Квашнин отличается от довоенного наркома ВМФ Смирнова? Пока только тем, что уже в 1939 г. Смирнова расстреляли, как пишет Н. Г. Кузнецов, видевший его уголовное дело, за то, что «умышленно избивал флотские кадры». Сталин и Берия – это тебе не Ельцин с Путиным. При них на подлости далеко уехать было нельзя.

Закончить рассмотрение статьи «Семь уроков…» я должен следующим. Генералы Квашнин и Гареев посетовали хором, что до войны, дескать, «слишком часто менялась оргструктура войск». И, спустя два месяца после этого сетования в «Независимой газете», начальник Генштаба Квашнин полез на телевидение с предложением расформировать десятилетиями отлаженную и отработанную «оргструктуру» Ракетных войск стратегического назначения России.

Повторяю, речь уже не идет о том, понимают ли эти два генерала армии, чем вызваны неудачи РККА в той войне. Речь идёт об их умственных способностях: понимают ли они, что именно написано в подписанной ими статье? По крайней мере в отношении Квашнина можно сказать, что из текста статьи и его личных поступков такой вывод сделать невозможно.

Хотя я уже перестал удивлять своих читателей резким тоном, но, возможно, они озадачены в данном случае – ведь статья Квашнина и Гареева на фоне демократического дерьма прямо-таки патриотическая. За что же я их так?

Понимаете, у нас что ни военный специалист, что ни военный историк, то в своих фантазиях он не менее чем генералиссимус, и ошибки поэтому ищет только у Сталина. Вот и эти два стратега задолбали читателя «стратегическим» видением.

А между тем наиболее страшные потери в той войне мы понесли из-за убогости оперативной и тактической военной мысли – из-за убогости своих генералов.[32]

Нашими «военными теоретиками» до сих пор не вскрыта (хотя сами немецкие генералы в своих мемуарах этого не скрывают) главная убогость советских оперативных идей. И наши генералы по сей день видят их и победу, как занятие рубежей, местности, городов. Для них уничтожение противника является попутным делом при занятии местности.

Немцы же основной целью своих операций ставили только уничтожение войск противника, а занятие местности для них было делом второстепенным.

Если бы Манштейну, Гудериану или Роммелю Гитлер поручил Чечню, то они бы не ставили себе целью, как наши генералы, занять её. Они сразу же поставили бы войскам задачу уничтожить чеченские банды. Им было бы наплевать на то, занят ли Грозный, есть ли в каждом ауле немецкие гарнизоны, а на каждом перекрестке блокпосты. Немцы были бы активной стороной, а не чеченцы. Немцы бы бандитов разыскивали и уничтожали, а не ждали бы, когда на них нападут. Наши же генералы все время какие-то аулы отвоевывают, бандитов куда-то вытесняют. Зачем их вытеснять? Их надо уничтожать!

А. Роммель

Начиная с Афганистана, у нас активные действия ведёт только спецназ, а основная масса войск – стрелки, артиллерия – удерживают местность, т. е. пассивны. А корни этого в том, что наши военные и историки никогда не пытались вскрыть истинные причины немецких побед, все хором Жукова нахваливали и Сталина ругали, некогда было…

Вторая убогость наших генералов, советской и нынешней военной мысли в том, что они до сих пор не поняли открытия, сделанного Н. И. Махно и С. М. Буденным в области тактики боя. Поняли это открытие только немцы.

Наша военная мысль в области тактики идет от Суворова: артиллерия наносит врагу урон, какой может, а бой выигрывает пехота, сблизившись с противником на штыковой удар. Во времена Суворова эта тактика была блестящей, но ведь времена уже не те.

Немцы изменили эту тактическую идею – при помощи огня издалека уничтожить противника, а атакой пехоты занять местность и собрать пленных. Для дополнительной безопасности пехоты перед атакой на вражескую позицию въезжал танк и своим огнем не давал поднять голову пулемётчикам и стрелкам противника. 

У Махно и Буденного не было танков, но они к месту атаки быстро стягивали огромное количество пулемётов на тачанках, и эти пулемёты не давали противнику поднять голову в момент, когда его атаковала красная кавалерия. Вот это – быстрое сосредоточение огня в нужном месте и атака пехоты в условиях, когда противник не может по ней стрелять, – и было позаимствовано немцами для своей тактики.

Конечно, это только идея, а в реальных боях и немцы вынуждены были атаковать неподавленного противника, и советским генералам удавалось удачно подавить оборону. Но разные идеи обусловили разную подготовку войск и заказ разного оружия. То, что для немецкой тактики было достоинством, для советской тактики – недостатком.

Я уже рассматривал эти особенности применительно к танкам и артиллерии. Рассмотрим дополнительно нашу и немецкие винтовки той войны: винтовку Мосина и винтовку Маузера. Их тактико-технические характеристики – калибр, вес, дальность стрельбы и т. д. – почти одинаковы.

Но разлет пуль от точки прицеливания – кучность стрельбы – у этих винтовок разные. В снайперском исполнении (с тщательно обработанным каналом ствола) валовыми патронами винтовка Мосина на расстоянии 500 м может уложить 10 пуль в круг диаметром 50 см, а «маузер» на том же расстоянии 60 пуль укладывает в эллипс 44?28 см. Т. е. если один и тот же снайпер на расстоянии в 500 метров прицелится точно в центр груди противника, то из немецкой винтовки он попадет безусловно, а из нашей может и промазать, так как независимо от его мастерства пули нашей винтовки отклонятся от точки прицеливания на 25 см, а пули немецкой – всего на 14 см.

При прицельной стрельбе на большие дальности немецкая винтовка существенно превосходит нашу. Как видите, внедрена немецкая тактическая идея – противника надо уничтожать издалека, и из немецкой винтовки это сделать легче.

Снайперы ухудшение кучности стрельбы из винтовки Мосина объясняют тем, что у нее тугой спуск (стрелку трудно определить момент выстрела) и прямая шейка приклада (у немцев «пистолетный» приклад). Кроме этого, у винтовки Мосина излишне утяжелен ствол (более толстый).

В 1930 г. винтовка Мосина модернизировалась, но все указанные недостатки, легко устранимые и даже удешевляющие производство, начальником вооружения РККА, будущей жертвой сталинизма Уборевичем, в ней оставлены. Почему? Потому что по советской тактической идее винтовкой Мосина нужно драться в штыковом бою. При ударе прикладом о каску противника прямой приклад не сколется, а «пистолетный» может расколоться, тугой спуск застрахует винтовку от выстрела при ударе прикладом, а толстый ствол не изогнётся при ударе штыком.

Приклады винтовок Мосина и Маузера

Немецкая винтовка превосходит нашу как средство стрельбы, а наша превосходила немецкую как пика и боевая дубина. (Напомню, что немцы свою пехоту штыковому бою не учили, поскольку он в их тактике не был предусмотрен).

И эта наша тактическая идея висит над нашей армией по сей день. Давайте вдумаемся в репортаж из Чечни, помещенный в № 7 журнала «Солдат удачи»: «Капитан сообщил мне, что на чеченских операциях с обеих сторон чрезвычайно возросла роль ручных пулеметов и снайперских винтовок. Причем популярностью пользуются ротные пулеметы ПКМ, а РПК-47 и РПК серьезным оружием не считаются».

Остановимся, ротный пулемет ПКМ – это не ручной пулемёт, это станковый пулемёт под винтовочный патрон, ленточное питание. У немцев в ту войну был единый пулемет МГ-34, позже модернизированный в МГ-42, но когда он был ротным, то ставился на станок, на него устанавливался оптический прицел, он мог вести огонь на большие дальности и даже с закрытых позиций. И ПКМ именно такой пулемет, он предназначен для уничтожения противника издалека, хотя, в отличие от немецкого пулемета, и не имеет на станке маховичков точной наводки и автомата рассеивания пуль по дальности.

Пулемет ПКСМ образца 1961 г.

Но дальше читаем: «Причем станками 7Т3 Степанова они (пулемётчики ПКМ, – Ю.М.) не пользуются, не применяют и оптику, чтобы как можно больше облегчить оружие для свободы маневра» (??) «…пулеметчики, будучи перегруженными, избегают надевать бронежилеты» (не мудрено, ПКМ и без патронов весит 15 кг). Но зачем все это?! Зачем уродовать пулемёт, очень точно стреляющий со станка с большого расстояния, зачем брать его в руки, когда точности стрельбы не будет никакой? Потому что «в процессе боя нередко пулеметчик, меняя позицию, на ходу ведет огонь с бедра (по примеру Рембо). Смысл такой стрельбы только в том, что она заставляет противника уткнуться в землю…»

То есть русский пулеметчик по-прежнему не уничтожает противника издалека, а атакует его (не подавленного ни артиллерией, ни собственным огнем) в стрелковой цепи.

Это и есть наглядное выражение нашей тактической мысли, внедрённой нашими генералами и военными теоретиками в головы наших офицеров, – атаковать противника, когда он по тебе стреляет!

Как видите, и через 60 лет Великая Отечественная война наших генералов ничему не научила. Более того, то ли в своей органической тупости, то ли в слепых амбициях, они и не собираются ничему учиться, им, московским стратегам, и так хорошо – это не они атакуют неподавленные позиции с 15-килограммовым ПКМ наперевес.

В 1999 г. мне принесли почитать журнал «Военная мысль», № 1, 1999. Издает его МО РФ, а учредитель – Генеральные штаб. При полумиллионе служащих офицеров и миллионах в запасе этот журнал имеет тираж аж 2375 экз. и, как я понимаю, призван делать «публикации» тем офицерам и генералам, кто решил стать еще и кандидатом или доктором военных наук. На обложке этого номера журнала было обращение редакции к читателям с призывом: «Приглашаем всех принять участие в обсуждении острых дискуссионных материалов».

Я на этот призыв купился и по материалам своих работ написал статью специально для «Военной мысли» о разнице в оперативных целях и тактических приемах противников в ту войну. Ага! Так меня там и ждали с «острым дискуссионным материалом». Мне нагло ответили, что «Военная мысль» не публикует работ на исторические темы. Наглость ответа в том, что в том номере журнала, где помещен призыв, помещена и обширная статья «Железнодорожные войска: история и современность», причем, история рассмотрена с 1851 г.

Удивительного в этом ничего нет: нашему Генштабу тактика и оперативное мастерство никогда не были интересны, у этих гинденбургов голова болит только о карьере.

Ю. И. Мухин