То, что история, как социальная, так и этническая, делится на эпохи — кванты развития, не подлежит сомнению. Однако современники никогда не могут обнаружить ни начал, ни концов ни одной эпохи. Аберрация близости заставляет их видеть в событиях, весьма эффектных и болезненных, смену эпохи, тогда как на известном расстоянии очевидно, что это или смена фазы этногенеза, или эпизод внутри фазы, ставший, благодаря особому вниманию историков или, еще хуже, беллетристов, предметом особого внимания и интереса, не всегда бескорыстного. Так, французская революция 1789 г. рассматривалась современниками как поворотный пункт мировой истории. Так думал даже Карлейль, а верно ли это?

Французское королевство Гуго Капета — парижского графа, избранного королем в 987 г., расширялось при его потомках и к XIV в. охватило почти всю территорию современной Франции. Завоеванные силой оружия земли, будучи включенными в королевство Франция, постоянно находились в оппозиции… нет, не короне, а городу Парижу. На этом весьма выигрывали короли, часто не ладившие с населением своей столицы и тогда находившие опору в провинциальном дворянстве и буржуазии окраинных богатых городов. Но если провинции отлагались от короны, парижане помогали королям усмирить их.

Так, в XII в. Филипп Август покорил Нормандию, Мэн, Анжу, в XIII в. — Тулузу, а Филипп III — Бургундию. В XV в. полностью подчинены Бретань и отложившаяся Бургундия, а также часть Фландрии; в XVIII в. — Эльзас. И все население этих областей ненавидело Париж.

А парижане — наиболее пассионарный субэтнос — хотели, чтобы короли слушались их; и сила бывала часто на их стороне. В 1356 г. Этьен Марсель — глава купеческой гильдии; в 1413 г. Кабош — глава цеха мясников пытались захватить власть в Париже, а тем самым — во Франции. Следом шли аналогичные попытки: Лига, Фронда и, наконец — восстание Сентантуанского предместья, продержавшееся с 1789 по 1794 г. — не дольше, чем предшествующие. И после были аналогичные события: в 1848 г. и в 1870 г., но шум вокруг «Великой» революции забил все остальные мелодии и какафонии.

Ну вот, прошло 200 лет и мы видим, что Марат сопоставим с Кабошем, Дантон — с Этьеном Марселем, а Дюмюрье — с графом Арманьяком. Настоящая же история французского этноса началась в кровавый день битвы при Фонтанэ, потом — при прочтении Страсбургской клятвы и оформилась при избрании Гуго Капета. Видно это только при отдалении и охвате одним взглядом всего тысячелетнего процесса этнической истории Франции.

Но ведь Франция одна страна, настолько сильная, что процесс этногенеза внутри нее не был ни разу нарушен. Это очень упрощает работу историка. А ведь в нашем случае этносы малочисленны, соседи агрессивны, культурные влияния неотчетливы, но без установления соразмерности значимости событий никаких результатов получить нельзя. Следовательно, необходимо усовершенствовать методику исследования.

Степи Северного Прикаспия, где скрылись хунны, были не местом развития этноса, а местом встреч или поприщем для столкновений, значит, предметом исследования будет именно столкновение и вызываемое им смещение этногенезов, что само по себе не ново.

Как известно, смещение ортогенного процесса возникает за счет воздействия чужого этноса на аборигенов, причем это воздействие обычно проявляется при внезапной массовой миграции, которую аборигены не смогли своевременно отразить. В нашем случае таких миграций в Восточную Европу было две: готы — около 155 г. из «острова Скандзы» перебрались в устье Вислы,[114] после чего победным маршем дошли до Черного моря,[115] а хунны из Центральной Азии в 155–158 гг.[116] достигли берегов Волги, где вошли в соприкосновение с аланами. Ситуация в степях Прикаспия и Причерноморья изменилась радикально и надолго. Значит, от этой даты можно вести хронологический отсчет событий этнической истории региона. Но если история готов, граничивших с Римской империей, относительно полна, то история хуннов с 158 г. по 350 г. совершенно неизвестна. Можно лишь констатировать, что за 200 лет они изменились настолько, что стали новым этносом, который принято называть «Гунны».[117]

Согласно принятому нами постулату — дискретности этнической истории, мы должны, даже при размытости начальной даты, считать середину II в. за исходный момент отрезка истории. И нас не смущает то, что 200 лет истории не освещены источниками. Общий исход событий легко восстановить методом интерполяции, что уже в значительной части сделано. И хотя, по принятой шкале отсчета — рассмотрение истории с бэровских бугров низовий Волги — гунны находятся в центре нашего внимания, мы начнем не с них, а с их окружения: готов, римлян и ранних христиан, в IV в. создавших Византию.

Римская империя во II в. была страной вполне благоустроенной, но в II в. она превратилась в кошмарное поприще убийств и предательств, а в IV в. сменила даже официальную религию и освященную веками культуру. Иначе говоря, в 192–193 гг. произошла смена фаз этногенеза: инерция древнего толчка иссякла и заменилась фазой обскурации — бессмысленной растратой накопленных сокровищ: таланта, мужества, честности, ума и патриотизма. Так развивается дворец, в котором подгнивают балки перекрытий.

Христианские общины росли, крепли, множились и ветвились. Так бывает лишь тогда, когда негэнтропийный импульс, или, что то же самое, пассионарный толчок, зачинает новый процесс этногенеза. Попытка гальванизировать христианами Западную империю не дала положительных результатов, но этносы в зоне толчка, в том числе готы, обрели новую энергию, шли от победы к победе и находились в фазе пассионарного подъема. А гунны?

Кто такие «гунны» и каково их соотношение с азиатскими хунну? Действительно, оба эти народа были по культуре далеки друг от друга, однако К.А. Иностранцев, отождествивший их,[118] был прав, за исключением даты перекочевки (не IV в., а II в.), а американский историк Отто Мэнчен-Хелфен сомневался в тождестве хуннов и гуннов напраснно,[119] ибо его возражения: неизвестность языка хуннов и гуннов, невозможность доказать факт перехода с Селенги на Волгу, несходство искусства тех и других — легко опровергаются при подробном и беспристрастном разборе обстановки II–V вв.[120] Эту «загадку» можно считать отошедшей к истории науки, а современная наука ставит перед нами уже не загадку, а задачу: каким образом могло получиться, что немногочисленный (об этом ниже) бродячий этнос создал огромную державу, развалившуюся через 90 лет, да так основательно, что от самого этноса осталось только имя? Решить эту задачу путем применения традиционной методики невозможно, иначе она была бы давно решена. Попытка А.Н. Бернштама применить к доклассовому обществу социальные категории[121] привела автора к позорному разгрому[122] из-за многочисленных передержек. Но применение этнологии — естественной науки должно дать лучший результат.

История европейских гуннов написана подробно и исчерпывающе отвечает на вопросы: «как было?» и «что было?», но не затрагивает вопросов «почему?» и даже: «а могло бы быть иначе?». Естествознание же интересуется именно этими вопросами, как впрочем и широки читатель. В нашей предваряющей работе по рекомендации редактора проф. М.И. Артамонова последние вопросы обойдены молчанием, ибо в I960 г. этнологии, как самостоятельной науки, еще не существовало. Но теперь она есть[123] и в сочетании с традиционной фактографией может помочь в поисках решения. И больше того, она позволит отказаться от филологического источниковедения, которое занимается взглядами древних авторов, а не тем, что было на самом деле.

Не то чтобы издание и комментирование источников были не нужны. Как раз наоборот! Только из них этнолог получает достоверную информацию о событиях, но вместе с тем он получает вполне неполноценную интерпретацию, отражающую уровень науки II–VI вв. И это очень мешает пониманию направления этнических и социальных процессов, ибо уровень науки XX в. все-таки несколько выше и охват темы — шире.

Поэтому мы видим задачу в том, чтобы, используя накопленный и проверенный материал фактов, понять и объяснить его как явление биосферного масштаба, т. е. соединить этническую историю с палеогеографией I тыс. н. э. Отсюда вытекает наше отношение к библиографии и истории проблемы. Библиографические сноски не исчерпывающи, так как нашей задачей является изучение хуннов, а не хуннологов. С XVIII в. хуннская тема увлекала многих талантливых историков, но. их взгляды блестяще изложены К.А. Иностранцевым в специальной работе, повторять которую нет смысла. Новые разногласия учтены автором этих строк в цитированных работах. Поэтому целесообразно не повторять пройденного, а дать, так сказать, двуступенчатую систему отсылочных сносок: ссылаться на последние обобщающие работы, в которых изложение источников и взгляды предшественников уже критически обработаны и проверены. Да ведь нельзя вложить в одну главу книги все, что выучил за 30 лет!

Зато за счет экономии, проведенной предлагаемым способом, появилась возможность использовать достижения палеогеографии, что особенно интересно для описываемого периода, ибо климатические колебания II–IV вв. были весьма резкими. Именно этот параметр позволит пролить свет на главную тему нашей книги — характеристику разных типов этнических контактов.

Перейдя на новое место, неукротимые хунны не могли не встретиться с аборигенами. Обычно именно встречи и столкновения на этническом уровне привлекали внимание древних историков и фиксировались в их сочинениях. И о приходе хуннов в Прикаспий есть упоминания: уже упомянутого географа Дионисия Периегета, около 160 г., и Птоломея в 175–182 гг. Но этого так мало, что даже возникло сомнение, не вкралась ли в их текст ошибка переписчика.[124] Однако такое сомнение неосновательно!,[125] ибо автор VI в. Иордан, ссылаясь на «древние предания», передает версию, проливающую свет на проблему.[126]

Король готов Филимер, при котором готы ко второй половине II в. появились на Висле,[127] привел свой народ в страну Ойум — страну, изобилующую водой. Предполагается, что страна Ойум располагалась на правом берегу Днепра.[128] Там Филимер разгневался на каких-то женщин, колдуний, называемых по-готски «галиурунами» и изгнал их в пустыню, где с ними встретились «нечистые духи», и потомки их образовали племя гуннов.

Видимо так и было. Хунны, спасшиеся от стрел и мечей сяньбийцев. оказались почти без женщин. Ведь редкая хуннка могла вынести 1000 дней в седле без отдыха. Описанная в легенде метисация — единственное, что могло спасти хуннов от исчезновения.

Но эта метисация, вместе с новым ландшафтом, климатом, этническим окружением так изменили облик хуннов, что, для ясности, следует называть их новым именем гунны, как предложил в 1926 г. К.А. Иностранцев (см. выше).

Такая радикальная перемена в образе жизни и культуре — явление естественное. Английские крестьяне XVII в. — пуритане, баптисты, квакеры и католики, эмигрировавшие в Америку, за 200 лет переродились в скваттеров и трапперов, потом в ковбоев, потом в гангстеров. Они стали непохожими на англичан, но ведь и те со времен Тюдоров изменились, хотя и в другом направлении.

Еще более нагляден пример испанцев в Латинской Америке. В XVI в. Кортес покорил ацтеков с помощью тласкаланцев и семпоальцев, которые за помощь и союз были освобождены от всех налогов. Смешение креолов с индейцами шло медленно, но расхождение «Новой Испании» с метрополией — быстро. Креолы — испанцы, рожденные в Америке, — в XVIII в. возненавидели «гачупинов», так называли приезжавших из Испании.

В XIX в. испаноязычные католические колонии отпали от Испании и вернули индейские названия: Мехико, Чили, а креолы выдумывали себе генеалогии, чтобы походить не на испанцев, а на ацтеков или инков, ибо называли себя не «испанцами», а «американцами».

Хунну и гунны — аналогичный пример этнической дивергенции, но с более печальным исходом. Дивергенция — следствие миграции, а на новом месте пришельцы не могут не вступить в контакт с соседями, но контакты бывают разными.

Аланы: жившие между нижней Волгой и Доном, встретили хуннов недружелюбно. Однако во II–III вв. хунны, постепенно становящиеся гуннами, были слишком слабы для войны с аланами, потрясавшими даже восточные границы Римской империи. На берегах Дуная их называли роксаланы, т. е. «блестящие» или «сияющие аланы» — ср. греческое чтение бактрийского имени Раушанак — Роксана (жена Александра Македонского)[129]

В низовьях реки Сейхун (Сырдарья) жил оседлый народ хиониты, которых китайцы называли «хуни» и никогда не смешивали с хуннами.[130] С хионитами хунны не встречались. Очевидно, лежавшая между ними суглинистая равнина, с экстрааридным, т. е. сверхзасушливым климатом, была природным барьером, затруднявшим этнические контакты, нежелательные для обеих сторон.

Северными соседями хуннов были финно-угорские и угро-самодийские племена, обитавшие на ландшафтной границе тайги и степи. Их потомки — манси и ханты (вогулы и остяки) — реликты некогда могучего этноса Сыбир (или Сибир[131]), в среднегреческом произношении савир, в древнерусском — север, северяне, которых еще в XVII в. называли «севрюки». Прямых сведений о хунно-сибирских контактах нет, что само по себе говорит об отсутствии больших войн. Косвенные соображения, наоборот, подсказывают, что отношения савиров и хуннов, а позднее — гуннов, были дружелюбными. Вот тут-то и зарыта собака!

Обычно, когда в коммунальную квартиру въезжают новые жильцы, то их встречают враждебно, так как они претендуют на площадь, которую старые жильцы норовили приспособить для себя. Исключением является лишь та редкая ситуация, когда новоселы занимают комнату, давно пустующую и никому не нужную. Но разве бывает такая ситуация в природных ландшафтах — где естественный прирост толкает на расширение ареала до возможных пределов? Бывает! Но только тогда, когда какая-то территория становится непригодной для ведения привычного хозяйства и, следовательно, ненужной. Ее покидают и не интересуются тем, кто ее займет, лишь бы не стал агрессором.

Внутренние области обширного Евразийского континента принципиально отличаются от прибрежных характером увлажнения. Западная Европа, по существу, большой полуостров, и омывающие ее моря делают ее климат стабильным. Конечно, и здесь наблюдаются вариации и повышением или понижением уровня увлажнения, но они невелики и значение их для хозяйства народов Западной Европы исчерпывается отдельными эпизодическими засухами или наводнениями. Те и другие быстро компенсируются со временем, но даже в этом случае последствия их отмечаются в хрониках.

Исследуя эти процессы, необходимо помнить, что хронисты или, по-нашему — летописцы, всегда отмечают события и явления редкие, экстраординарные, а не обычные, характерные для описываемого периода. Так, в дождливые периоды отмечаются ясные дни или месяцы и наоборот. Особенно важно учитывать смены повышенных увлажнении и атмосферных фронтов, а пути циклонов постоянно смещаются с юга на север и обратно. Как установлено, эти смещения происходят от колебаний солнечной активности и соотношений между полярным, стабильным, и затропическим, подвижным, антициклонами, причем ложбины низкого давления, по которым циклоны и муссоны несут океаническую влагу на континент, создают метеорологические режимы, оптимальные или для леса, или для степи, или для пустыни.

И если даже в прибрежных регионах эти смещения заметны, то внутри континента они ведут к изменениям границ между климатическими поясами и зонами растительности. Последние же определяют распространение животных и народов, хозяйство коих с окружающей средой всегда связано тесно.

И наконец, смены зон повышенного увлажнения наглядны при изучении уровней Каспия, получающего 81 % влаги через Волгу, из лесной зоны, и Арала, который питают реки степной зоны. Уровни эти смещаются гетерохронно, т. е. при трансгрессии Каспия идет регрессия Арала и наоборот. Возможен и третий вариант: когда циклоны проходят по арктическим широтам, севернее водосбора Волги, снижаются уровни обоих внутренних морей. Тогда расширяется пустыня, отступает на север тайга, влажные степи становятся сухими и тает Ледовитый океан. Именно этот вариант имел место в конце II в. и особенно в III в. Кончился он только в середине IV в.

Эта длинная преамбула позволяет дать краткий ответ на поставленный вопрос. Неукротимые хунны уходили на запад по степи, ибо только там они могли кормить своих коней. С юга их поджимала пустыня, с севера манила окраина лесостепи. Там были дрова — высшее благо в континентальном климате. Там в перелесках паслись зубры, благородные олени и косули; значит, было мясо. Но углубиться на север хунны не могли, так как влажные лесные травы были непривычным для хуннских коней, привыкших к сухой траве, пропитанной солнцем, а не водой.

Местное же население, предки вогулов (манси),[132] отступало на север, под ласковую тень берез и осин, кедров, елей и пихт, где водились привычные для него звери, а светлые реки изобиловали рыбой. Им не из-за чего было ссориться с неукротимыми хуннами. Наоборот, они, видимо, понравились друг другу. Это можно заключить по тому, что в конце V в. и в VI в., когда гуннская трагедия закончилась и гуннов, как этноса, не стало, угорские этносы выступают в греческих источниках с двойным названием: «гунны-савиры», «гунны-утигуры», «гунны-кутригуры», «хуну-гуры».[133] Если даже приуральские угры не смешивались с потомками хуннов, то очевидно, что они установили контакт на основе симбиоза, а отнюдь не химеры. Такой контакт позволил им объединить силы, когда они понадобились.

Напомним, значение терминов. Симбиоз — близкое сосуществование двух и более этносов, причем каждый имеет свою экологическую нишу. Химера — сосуществование в одной экологической нише. Отношения между этносами могут быть и дружескими, и враждебными, метисация возможна, но не обязательна, культурный обмен иногда бывает интенсивным, иногда — слабым, заменяясь терпимостью, переходящей в безразличие. Все зависит от величины разности уровней пассионарного напряжения контактирующих этносистем.

Иногда имеет значение характер социального строя, но в нашем случае этого не было. Южносибирские и приуральские финно-угры в III в. имели свою организацию, которую китайские географы назвали Уи-Бейго — Угорское Северное государство.[134] Оно было расположено на окраине лесной зоны, примерно около современного Омска. У хуннов тоже была военная организация и вожди отрядов, без которых любая армия небоеспособна. Но и те, и другие находились в родовом строе — первобытнообщинной формации, что исключало классовые конфликты между обоими этносами. Двести лет прожили они в соседстве, и когда наступила пора дальних походов на Европу, двинулись не хунны и угры, а потомки и тех, и других — гунны, превратившиеся в особый этнос. Хунны стали ядром его, угры — скорлупой, а вместе — особой системой, возникшей между Востоком и Западом вследствие уникальной исторической судьбы носителей хуннской пассионарности.

И все-таки неукротимые хунны не смогли бы уцелеть, если бы в ход событий не вмешалась природа. Степь, которая была для их хозяйства вмещающим ландшафтом, в начале н. э. была не пустой равниной, покрытой только ковылем и типчаком. В ней были разбросаны островки (колки) березового и осинового леса, встречались сосновые боры. Там паслись несметные стада сайгаков; лисицы-корсаки охотились на сурков и сусликов. Громадные дрофы и красавцы журавли подвергались нападениям степных орлов и небольших, но ловких удавов. Степь могла кормить даже такого свирепого хищника, как человек. Почему же финно-угры так легко отказались от степных угодий, принадлежавших им по праву?

Во II в. атлантические циклоны сместили путь своего прохождения на восток, в глубины континента.[135] в I в. они несли влагу через южные степи и выливали ее на горные хребты Тарбагатая, Саура и Тяньшаня, откуда они текли в Балхаш и Арал. Степи при этом зимой увлажнялись оптимально. Снега выпадало достаточно (свыше 250 мм в год), чтобы пропитать землю и обеспечить растительности возможность накормить собой травоядных, а телами тех — хищников, в том числе людей. Но в середине II в. путь циклонов сдвинулся в лесную зону, что вызвало обмеление Арала и подъем уровня Каспия на 3 м. Величину трансгрессии определил В.Г. Рихтер, изучив донные отложения Кара-Богаз-Гола и высоту бара, отделяющего залив от моря.[136]

Но в III в. вековая засуха развернулась с невиданной мощью. Северная аридная степь сдвинулась к северу, заменившись экстрааридной пустыней. Количество осадков снизилось до 100–200 мм в год. полынь вытеснила ковыль, куманы заменили сайгаков, ящерицы, ядовитая гюрза, варан — степных удавов.

Тогда угры покинули изменившую им природу и двинулись на север по великой реке Оби, а самодийцы — по красавцу Енисею. Самодийцам повезло больше. Они достигли северного аналога Великой степи— тундры, научились приручать северного оленя и сделали местопребывание этого прекрасного зверя своим месторазвитием. От берегов Хатанги и Дудыпты до Кольского полуострова распространились кочевники оленеводы, и там они прожили свой исторический цикл — 1200 лет, о которых мы, к сожалению, ничего не знаем, как и о судьбе прочих бесписьменных народов.

Угры, продвигавшиеся по Оби, встретили племя, а может быть, целый народ, имени которого история не сохранила. Открыли его археологи и свою находку назвали «Усть-полуйской культурой».[137] Название же, которое ему попытались дать, исходя из мансийских преданий — «сииртя», означает — неупокоенный дух убитого, приходящий по ночам для отмщения своим погубителям,[138] Манси считали, что последние «сииртя» прячутся в пещерах Северного Урала и Новой Земли и, являясь невидимками, очень опасны.

Что же, может, так оно и было.

Правильнее всего предположить, что миграция угров на север произошла вследствие великой засухи III в. или сразу после нее, а пассионарность, необходимую для столь грандиозных свершений, предки нынешних угров получили от метисации с хуннами, у которых пассионарность была в избытке, а все остальное потеряно. Но метисация всегда бывает взаимной, и, как уже было сказано, хунны превратились в гуннов.

Но тут для каждого читателя, знакомого с географией, встает вопрос: как скотоводческий и конный этнос мог преодолеть таежный барьер, отделяющий южную степь от северной, т. е. тундры? Зимой в тайге глубокий снег, через который лошадей не провести, а летом болота с тучами гнуса. По глубокой Лене предки якутов в XI в. спускались на плотах, но по бурному Енисею через перекаты и мели Оби этот способ был бы слишком рискованным. А кроме того, угры и сами гунны распространялись на север по Волге, а в этой реке — течение сильное. Тем не менее большинство северных народов Восточной Европы имеют два раздела: финский — древний и угорский — пришлый. Мордва: эрзя — финны, мокша — угры. Мари: горные черемисы — финны, луговые — угры. «Чудь белоглазая» — финны. Чудь Заволоцка — угры. (Чудь Заволоцкая или Великая Пермь — Биармия скандинавских саг).

Видимо, южным этносом были лопари, сменившие свой древний язык на финский. Язык, поскольку он является средством общения, бесписьменные этносы меняют легко и часто. Передвигаться же по тундре с востока на запад, на Кольский полуостров и в Северную Норвегию, было тогда не сложно.

И, наконец, чуваши состоят из двух компонентов: местного и тюрксого, даже не угорского. Поскольку чувашский язык принадлежит к наиболее архаичным тюркским языкам, сопоставление его с гуннским правдоподобно.[139]

Заметим, что все перечисленные этносы живут около Волги и ее притоков или поблизости от них. Значит, именно Волга, замерзающая зимой, была дорогой угров и гуннов на север. Ту же роль в Зауралье играли Обь и Енисей. Угро-самодийцы обрели новую родину, заменив собой древние циркумполярные этносы, от которых сохранился только один реликт — кеты.

В предлагаемой реконструкции гипотетична только дата переселения — III–IV вв. Она является выводом дедуктивным, т. е. предлагается на базе изучения всей климатической и этнической истории. Действительно, ни до, ни после этой даты не было ни мотивов, ни возможностей для столь большой миграции. Но как при любом гипотетическом построении любые новые аргументы за и против желательны.

И последнее, финны и угры с гуннами не ассимилировали друг друга, а жили на основе симбиоза. Это снижало необходимость межплеменных войн и резни. Только несчастные «усть-полуйцы» превратились в страшных духов — «сииртя», а в прочих местах миграция прошла относительно благополучно. Заметим это и обратимся к югу.

Скифы и сменившие их сарматы жили полуоседлым бытом, совмещая земледелие с отгонным скотоводством. Скот их нуждался в сене, потому что в их степях снеговой покров превышал 30 см, что исключает тебеневку (добычу скотом корма из-под снега). Сухие степи их не привлекали, а пустыня просто отпугивала. Зато луга и лесостепь сарматы умели осваивать, чуждаясь только дубрав и березово-осиновых лесов; там им нечего было делать. Поэтому, сопоставив карту распространения сарматских племен I в. и разнотравно-дерновинно-злаковых степей, нетрудно определить размеры Сарматии: от среднего Дуная на западе до Яика и даже Эмбы на востоке.

Однако зауральская Сарматия была периферией их ареала, ибо Причерноморье получает дополнительное увлажнение от меридиональных токов черноморского воздуха, Каспий же в то время стоял на абсолютной отметке минус 36 м и его северный берег был расположен южнее параллели 45 градусов 30 минут, хотя Узбой в то время впадал в Каспий.[140] При столь малом зеркале испарение было слабым и не влияло заметно на климат северного берега Каспия.

Когда же наступила великая засуха, сарматы стали покидать восточные степи и берега Каспийского моря. Они передвинулись за Волгу, а сокращение пастбищных угодий компенсировали расширением запашки зерновых, ибо Римская империя охотно покупала их дешевый хлеб.

Таким образом, восточнее Волги образовались свободные от населения пространства, и они стали пристанищем для хуннов, привыкших на своей родине к еще более засушливым степям, нежели полынные, опустыненные степи Северного Прикаспия.

Но подлинная пустыня надвигалась на степь с юга. Полынь уступала место саксаулу и солянкам. Тот ландшафт, который ныне бытует в Кызылкумах и Каракумах, окружил с севера Аральское море, которое высохло настолько, что превратилось в «болото Оксийское[141]». И эта местность в III в. была даже еще хуже, так как бурые суглинки, в отличие от песков, не впитывают дождевую воду, а дают ей испариться, оставляя равнину гладкой, как стол.

Засуха не пощадила и Балхаш, который высох так, что дно его было занесено эоловыми отложениями, перекрывшими соленые почвы. После засухи, кончившейся в IV в., Балхаш не успел осолониться.[142] Обитавшие вокруг него усуни отошли в горы Тяньшаня, а их земли заняли потомки «малосильных» хуннов, сменившие свое имя на «чуйские племена».

Все населявшие степи племена в III в. были слабы. Политическое значение они обрели лишь во второй половине IV в., когда атмосферная влага вновь излилась на континентальные пустыни.

Чтобы не возвращаться больше к истории Средней Азии, долгое время развивавшейся отдельно от истории Азии Центральной, отметим, что все силы народов Приаралья и Припамирья были скованы войнами с Ираном.[143]

Внешнеполитическое положение Ирана в середине III в. было весьма напряженным. Борьба с Римской империей была делом нелегким. После первых удач, закончившихся пленением императора Валериана в 260 г., персам пришлось перейти к обороне. Римляне проводили контрнаступление планомерно и последовательно: в 283 г. они отняли у персов контроль над Арменией, а в 298 г. навязали Ирану невыгодный Нисибинский мир.

Талантливый шах Шапур II (309–379) был вынужден в первую половину своего царствования тратить средства и силы на отражение наступления хионитов, но к 356 г. хиониты стали союзниками Ирана и под их натиском пала Амида, форпост римлян в Месопотамии.

Успокоение на восточной границе дало персам возможность отразить наступление Юлиана в 361 г. После 371 г. нажим персов на запад ослабел. Почему?

Оказывается, в 368–374 гг. восстал наместник восточной границы, Аршакид, сидевший в Балхе. В 375–378 гг. персы потерпели поражение настолько сильное, что Шапур даже снял войска с западной границы и прекратил войну с Римом; хонны, т. е. хиониты выступили на поддержку восстания, разорвав союз с Ираном; восстание погасло при совершенно неописанных обстоятельствах, но сразу же вслед за подавление Аршакида в персидских войсках появляются эфталиты, как союзники шаханшаха, в 384 г. Это не может быть случайным совпадением. В самом деле: Балх лежит на границе иранского плоскогорья и горной области около Памира. Задачей персидского наместника было наблюдение за соседними горцами и, можно думать, до восстания ему удавалось препятствовать их объединению. Но как только это воздействие прекратилось, горные племена объединились и покончили со своим врагом, чем и объясняется их союз с персидским царем. Степные хиониты, поддерживавшие повстанца, видимо, были разбиты, так как их нажим на Иран с этого времени прекратился. С середины IV в. эфталитское царство стало преградой между оседлым Ираном и кочевническими племенами Евразийской степи, в том числе — среднеазиатскими хуннами. Этим объясняется, почему Иран больше беспокоился об укреплении кавказских проходов, нежели о своей восточной границе, лишенной естественных преград.

Эфталиты были народ воинственный, но немногочисленный. Успехи их объясняются глубоким разложением захваченных ими областей. Судьба их могущества напоминает историю средневековой Швейцарии, устрашавшей Европу до тех пор, пока Франция и Австрия были в упадке. Эфталиты совершали свои губительные набеги, главным образом, на Индию, а для стран восточное Памира и Тяньшаня их вмешательство было только эпизодом.[144]

В III в. китайцы утеряли влияние на владения к северу от Стены. Крайним пунктом распространения Китая на запад стал Дуньхуан. Династия Цзинь вернула часть застенных владений, а именно низовья реки Эдзин-Гол и турфанскую котловину, которая в 345 г. была переименована в «область Гаочан Гюнь».[145] Управление этой отдаленной областью было для китайского правительства чрезмерно затруднительно, и она, естественно, вошла в сферу влияния правителей Хэси.

Прочие владения в III в. имели тенденцию к укрупнению: н;) юго-западе создалось государство Сулэ (Кашгар), на юге оно включило Яркенд,[146] на северо-западе — Тяньшань. Хотан усилился и остался единственным владением, продолжавшим тяготеть к Китаю. Это была не политическая зависимость, а культурная близость, выражавшаяся в регулярных посольствах из Хотана в Китай.

На северо-западе распространилось по северным склонам Тяньшаня княжество Чеши, от оз. Баркуль на востоке, до верховьев р. Или на западе; на юге Шаньшань объединила все владения от стен Дуньхуана до берегов Лоб-нора. В центре страны захватил гегемонию Карашар (Яньки), около 280 г. подчинивший себе Кучу и ее вассалов Аксу и Уш.[147] Однако можно думать, что Карашар стал столицей не монолитной державы, а конфедерации, так как на карте «Западного Края» эпохи Цзинь помечена граница между Кучей и Карашаром, и в дальнейшем эти оба государства имеют разных правителей, хотя и выступают в тесном союзе. Народ охарактеризован как «тихий и мирный», избегающий общения с чужеземцами, даже торговля будто бы производится без произнесения единого слова.[148]

Обитателей «Западного Края» обогащала только посредническая торговля, так как культура шелка была введена в Хотане лишь во второй половине IV в., откуда перешла в Согдиану в V в.[149] Все сведения о «Западном Крае» или «Серике» получены античными авторами не из первых рук, потому что парфяне не допускали прямых сношений между Римом и Китаем.[150] Не исключена возможность того, что парфяне нарочно дезинформировали римлян, чтобы затруднить им сношения с Восточной Азией.

Итак, грандиозная засуха III в. так ослабила степные этносы, Турана, что они проиграли войну с Ираном[151] и стали жертвой своих восточных соседей: сначала гуннов, а потом тюркютов.[152]

Древние историки охотно и подробно описывали события им известные, причем их осведомленность была довольно велика. Но если событий не было, то они и не писали. Так, о появлении хуннов в Прикаспийских степях упомянули два видных географа, а потом — целых двести лет — ни слова, а в конце IV в. целый фонтан сведений и сомнительных подробностей, ибо гунны начали воевать. Но коль скоро так, то значит с 160 г. по 360 г. они жили мирно. Хоть это и не вяжется с привычным представлением о гуннах как о свирепых грабителях, но, видимо, так оно и было.

Растущая пустыня III в. избавила гуннов от южных соседей: образованных аланов, драчливых хионитов, воинственных абаров и храбрых готов, а самое главное — от римлян, пребывавших в фазе обскурации. Солдатские императоры, будь то по рождению римляне, как Септимий Север, или иллирийцы, как Аврелиан или Диоклетиан, сирийцы — Бассиан Антонин, он же Гелиогабал, фракийцы — Максимин, арабы — Филипп, галлы — Тетрик, зависели от своих легионеров и приближенных, а те предпочитали свои личные интересы, корыстные или карьеристские, государственным, полагая, что раз Рим — вечный город, то заботиться о нем нечего. Куда он денется?

Вот поэтому-то война в империи не затихала. Она шла иногда на границах с иноплеменниками, иногда с собственным населением — восставшим и подавляемым, но чаще всего легионы бились друг с другом, заставляя командиров под страхом смерти вести их в смертный бой против своих же соратников и боевых друзей. Страшная это штука — субпассионарность.

Но не вес обитатели Римской империи были субпассионариями. Пассионариев, и весьма активных, в III в. стало появляться очень много, но они меняли стереотип поведения и, тем самым, выпадали из римского суперэтноса. Эти люди, происходившие от разных предков, разрывали и семейные традиции, и культурные связи с современниками, и даже некоторые взаимоотношения с законностью в том виде, как она понималась в античном обществе.

Например, Римская республика могла возбудить дело о преступлении, только получив донос от римского гражданина, не раба. Граждане писали доносы часто, даже слишком охотно, так что приходилось их иногда наказывать за клевету. А вот люди нового типа, те, которые становились членами христианских, митраистских и манихейских общин, объявили предательство худшим из возможных грехов и осуждали Иуду Искариота, хотя тот, с обычной точки зрения, поступил правильно — указал, где найти лицо, обвинявшееся в политическом или, точнее, идеологическом преступлении. Взаимовыручка стала поведенческим императивом христиан. Это было особенно существенно для военной службы, потому что исключало предательство боевого товарища или полководца, что языческие, т. е. безрелигиозные, легионеры превратили в привычку или доходный промысел, ибо, по обычаю, новый император давал воинам денежный подарок. Из-за этого менять власть стало выгодно. Но митраисты, создавшие тайные группы именно в армии, категорически возбраняли своим членам «обман доверившегося», а христиане шли еще дальше. И вот почему.

Митраисты были в милости у начальства. Культ «Непобедимого Солнца» исповедовали все солдатские императоры, включая Константина Равноапостольного.

Манихеи умели ловко скрываться и притворяться. Их учение, что в основе лежит не вера, а знание, было одновременно и мистическим, и атеистическим. Оно разрешало ложь, что крайне облегчало им жизнь, потому что первое время на них смотрели как на безобидных болтунов. Только Диоклетиан воздвиг на манихеев гонение, но вскоре оно загасло.

А вот христианам досталось! Девять жестоких гонений без малейший пощады. И тем не менее, число христиан росло, и в легионах они составили самую боеспособную часть воинов, дисциплинированных и верных. Но вот беда, христианские легионеры категорически отказывались сражаться против единоверцев. В 286 г. Максимин послал в Галлию Десятый фиванский легион на подавление восстания багаудов. Легион отказался от проведения экзекуций над христианами. Максимин провел две децимиации — безрезультатно! Тогда убили всех остальных.[153]

Зато Константину христианские легионеры доставили престол и спасли жизнь. За это он дал в 313 г., эдиктом, веротерпимость христианам, а в 315 г. отменил распятие, как позорную казнь, и приказал сжигать тех евреев, которые возбуждают мятежи язычников против христиан.[154] Так, в Римской империи возникло из одного суперэтноса два, а это уже химера.

Химера — образование хищное, но не устойчивое. Существует она до тех пор, пока не растратит всех богатств, накопленных минувшими этносами, жившими либо порознь, либо в симбиозе. Италики, эллины, галлы, иберы и пунийцы оставили такое наследство, что его хватило на сто лет, но оно тоже кончилось. Ведь страну надо было защищать от соседей, более пассионарных, чем римляне. Эти последние вообще не хотели воевать; им больше правилось интриговать и предаваться излишествам. Поэтому к V в. армия состояла из наемных германцев, арабов и берберов, а римляне были только редкими офицерами, поставленными по связям в сенате, или фаворитами императора.

Taк же, как от внешних, они не могли защищаться от внутренних врагов: манихеев, митраистов и христиан, но те, пренебрегая антипатией язычников, боролись между собой крайне активно. Особенно христиане! В истории церкви фаза этнического подъема просматривается очень четко. В Африке знаменем этнического подъема стал донатизм, в Испании в 384 г. был сожжен гностик-епископ Присциллиан, в Египте заспорили Арий с Афанасием. Ариане победили и окрестили много германцев, для которых арианство, после торжества православия в 381 г., стало символом противопоставления римлянам. Но во всех случаях на востоке империи шел быстрый процесс создания из конфессиональных общин сначала субэтноса, потом этноса, а потом суперэтноса — Византии, так как там появился избыток пассионарности. А на Западе, где его не было, при тех же экономических, социальных и политических условиях, химера разваливалась на части, которые быстро теряли силу сопротивления. Безразличие и равнодушие оказались более патогенными факторами, чем фанатизм, авантюризм и драчливость, поэтому Византия пережила многие беды, а Западная империя погибла.

В те годы, когда цивилизация разлагалась, к северо-востоку от римской рейнско-дунайской границы тоже шло брожение, но с другой доминантой. В середине II в. готы пересекли Балтийское море и погнали перед собой ругов и вандалов до самых устий Дуная. Это был типичный пассионарный толчок, ось которого тянулась до Южной Швеции, через Карпаты, Малую Азию, Сирию, до горной страны Аксума. Начиная с I в., народы, охваченные пассионарностью, как щепки пламенем, вспыхивали и сгорали в войнах с еще неразложившимся Римом. Две войны вынесли даки, три — евреи, одну — маркоманы и одну — квады. Но готы, опоздавшие на старте, вышли победителями. Механизм процесса прост: римская суперэтническая система разлагалась неуклонно, но медленно. Траян и Адриан еще могли побеждать, ибо у них были послушные и умелые воины; Марк Аврелий мог только удержать границу; Деций и Валериан терпели поражение от готов (251 г.) и от персов (260 г.). и дело было не в силах врагов, а в слабости римлян. Ведь Оденат, араб из Пальмиры, выгнал персов из Сирии, страны, через которую прошел пассионарный толчок. А до этого Сирия была наиболее развращенной и слабой из провинций империи. Откуда же взялась в ней такая сила? У Одената были только помощники и народ, обретший храбрость.

К середине III в. германские племена между Эльбой и Рейном стали образовывать военные союзы. Так, на базе древних племен, уже превратившихся в реликты и неспособных отразить наступление римской армии Германика, даже после удачного истребления трех легионов Вара в Тевтобургском лесу, возникли новые этнические образования с условными названиями: франки — свободные, саксы — ножовщики, алеманы — сброд, свевы — бродяги.[155] Это были организации, созданные исключительно для войны, т. е. военная демократия, уживавшаяся в Европе с родовым строем, так как некоторые племена сохранили старый родовой строй, что не мешало им свирепствовать на общем уровне.

Тем же толчком была задета территория, населенная предками славян: лугиями и венедами.[156] Эти не уступили германцам в энергии, а иногда превосходили их. За короткое время они распространились до Балтийского моря, а в последующие века овладели Балканским полуостровом и добрались до Днепра, где встретились с племенем росомонов.[157] Позднее восточные славяне и росомоны, они же «русь», слились в единый древнерусский этнос,[158] но в III–IV вв. они были только союзниками, ибо их общими врагами были готы, победившие римлян и отторгшие у них в 271 г. целую провинцию — Дакию. Кровь лилась в фазе этнического подъема не менее обильно, чем в фазе обскурации.

Так где же в эту эпоху — 160–360 гг… — царил мир? Какой этнос избегал столкновений, потрясавших Европу, Ближний Восток и Среднюю Азию? Кто умел избегнуть кровопролитий, порою трудных и всегда ненужных? Только те, о ком не вспоминают историки тех лет, хотя и знают об их существовании: это гунны. Для них эпоха мира длилась 200 лет, период побед — 95 лет, а время распада и гибели — 8 лет. Соотношение периодов таково, что на него стоит обратить внимание. Можно было бы подумать, что античные географы просто не уделяли внимания кочевым народам. Нет! Об аланах сообщают Иосиф Флавий, Лукиан и Птолемей, а о гуннах подробно рассказывает только Аммиан Марцеллин, да и то с чужих слов, которые стали актуальными лишь в конце IV в.

Аланы были одним из сарматских племен. Аммиан Марцеллин — автор IV в., писал о них так: «Постепенно ослабив соседние племена частыми над ними победами, они стянули их под одно родовое имя».[159]

Об этом же сообщают китайские географы эпохи младшей Хань, называя вновь образовавшееся государство — «Аланья».[160]

Территория аланов включала Северный Кавказ и Доно-Волжское междуречье. Хозяйство их было основано на сочетании скотоводства с земледелием, а ремесла и искусство были на очень высоком уровне. Культура их была продолжением скифской, хотя царских скифов и скифов-кочевников сарматы истребили так радикально, что тех вообще не осталось, кроме как в степном Крыму. Последних прикончили готы.

Западные сарматы: роксаланы и язиги — постоянно воевали с римлянами на берегах Дуная,[161] восточные, проходя через «Аланские ворота» — Дарьяльское ущелье, вторгались в Закавказье. Короче говоря, аланы 200 лет постоянно воевали, а вот о гуннах, их соседях, даже успели позабыть. Это не может быть случайностью. Скорее это историческая загадка.

А теперь оторвемся от описаний племен и народов, чтобы иметь возможность подумать о вышесказанном. Для того, чтобы не захлебнуться в калейдоскопе сведений, принято отбирать из них достоверные и выстраивать их по ходу времени. Это необходимо, но недостаточно, так как простая последовательность не включает причинности, которая только и превращает собрание сведений (хронику) в поиск истины (историю). Для такого превращения нужна схема, пусть даже умозрительная; а таковая имеется и эта схема предложена в «Книге Бытия», где описан еще допотопный период цивилизации. Были два брата: Каин — земледелец и ремесленник, и Авель — скотовод. Бог предпочел Авеля, за что Каин убил своего брата, после чего был наказан изгнанием в страну Нод. Там Каин благополучно женился, и потомки его, несмотря на потоп,[162] проповедуют его концепцию, которую правильнее назвать не исторической, а социологической. Заключается она в том, что земледельцы — хорошие, а скотоводов надо бить.

Да простит читатель автора за упрощенное изложение целого направления науки, ставшего столь привычным, что обывателю оно представляется единственно возможным. Это последнее обстоятельство наиболее прискорбно, потому что научная проблематика всегда требует работы мысли. Прежде всего посмотрим, соответствует ли тезис об «извечной вражде» кочевников и земледельцев известным фактам?! Вражда должна выражаться в крупных войнах, сопровождающихся захватом территории.

Так вот, самые жестокие войны в Элладе шли между Спартой и Афинами; Спартой и Фивами; Фивами и Македонией, гуманно щадившей Афины. В Риме — война с Тарентом и три пунических — тоже все оседлые горожане. Ассирию в 612 г. до н. э. уничтожили оседлые соседи: мидяне и халдеи-вавилоняне, а не скифы, которые тоже участвовали в событиях, как третья сторона, но, набрав добычи, ушли домой. Разница наглядна.

В средние века Столетняя война шла между вполне оседлыми французами и англичанами. Тридцатилетняя война — между католиками и протестантами. Реконкиста в Испании — война с местными мусульманами и пришлыми из Африки туарегами. Но приходы туарегов и потом берберов (Альморавидов и Альмогадов) были эпизодами в длинной войне, и к себе в Африку мавры испанцев и португальцев не пустили, а вот земледельческая Испания, облившись потоками крови, стала христианской, не изменив ни экономики, ни способами ведения хозяйства.

Ссылаются на пример якобы извечной войны Древней Руси с половецкой степью, но это очередной миф.[163] Говорят о походах монголов в Среднюю и Малую Азию. Да, были походы, но сражаться монголам пришлось с канглами (печенегами) и туркменами. Нет, не получается постоянной войны злых Авелей против милых и трудолюбивых Каинов. Секрет в чем-то другом. И ведь, что интересно! Этот «секрет» был очевиден трезвым людям еще до н. э. Жена хуннского шаньюя Модэ в 202 г. до н. э., когда хунны окружили ханьского императора у деревни Байдын, в северном Шэньси, посоветовала ему заключить мир без территориальных уступок, ибо, говорила она, хунны, приобретя китайские земли, все равно не смогут на них жить. Модэ согласился с умной женой и заключил с императором «договор мира и родства» — замаскированную дипломатическую форму капитуляции.[164] Все остались жить дома.

В I в. до н. э. историк Сыма Цянь объяснил, почему при двадцатикратном численном перевесе ханьские войска не могли сломить хуннов. Он отметил несхожесть климата и ландшафта Китая и Срединной Азии и кочевого населения с оседлым. Поэтому он считал покорение чужой страны неосуществимым. А его продолжатель Бань Гу полагал включение хуннов в империю Хань вредным для империи и подробно обосновывал необходимость укрепления границы даже в мирное время, чтобы избежать ассимиляции ханьцев с хуннами.[165] Оба историка за свою позицию попали в тюрьму. Сыма Цянь был изуродован, но освобожден, а Бань Гу умер в тюрьме. Гибели ученых добились китайские шовинисты, сторонники теории «Каин против Авеля», хотя для терминологии они употребляли другие слова.

Особенно процвела эта теории в Северной Америке. Там ее жертвой стали индейцы и даже бизоны, которых убивали как кормовую базу индейских племен. Даже шкур не снимали, потому что стреляли в стадо из окон вагонов трансконтинентальных поездов. С позиций принятого ныне системного подхода правы были хуннская дама и погубленные китайские историки, но представители спекулятивной философии, господствовавшей до XIX–XX вв., не знали ни закона сохранения энергии, ни биоценологии, ни учения о биосфере. Книги же писали именно они, а их оппоненты пасли скот, охотились, ловили рыбу и даже подумать не могли, что надо перед кем-то оправдывать свой стиль жизни, столь естественный и удобный, для них не было удивительно, что этносы, как люди и животные, рождаются, стареют и распадаются на части, которые затем образуют новые комбинации, т. е. новые этносы.

Рождение новой системы — результат энергетического импульса, конец ее — следствие затухания его инерции. Люди же, входившие в старую систему, при смене ее новой не умирают, а просто перестраиваются, не становясь ни лучше, ни хуже. А род занятий, будь то охота, земледелие, скотоводство, промышленность или научная работа в каком-либо НИИ — это другая система отсчета или, точнее, особый характер адаптации. И нет никаких оснований предпочитать авелей каинам или наоборот, и те, и другие уместны в своем геобиоценозе, но пассионарные толчки нарушают равновесие с окружающей средой. И нельзя сказать: хорошо это или плохо. Просто так есть! Это особенность биосферы, Существующей вне нашего сознания и помимо него. Люди иногда портят окружающую среду, но этим их возможности взаимодействия с природой исчерпываются.

В концепции каинитов (будем называть их так для краткости) обращают на себя внимание два обстоятельства. Первое обязательное введение в анализ качественного критерия: либо добра и зла, либо прогресса и регресса, либо света и мрака. Но ведь к явлениям природы оценки неприменимы. В самом деле, чем горы лучше или хуже равнин? Что прогрессивно: кислоты или щелочи? Можно ли предпочесть анионы катионам или циклоны антициклонам?

Этносы (по К. Марксу — гемайнвезен, в отличие от общества — гезельшафт) — природные коллективы, адаптированные в своих вмещающихся ландшафтах. В сухих степях древнее земледелие было невозможно, а в дубравах и кипарисовых рощах — кочевое скотоводство бессмысленно. Ясно, что качественные оценки при сопоставлении разных ландшафтов неуместны, ибо всегда будут субъективны; северян изнуряет климат субтропиков, а южан — морозы Сибири. Ну и что? Даже не нужно спорить, кто из них прав, потому что понятие «правоты» к вкусам людей неприменимо.

Сказанное не означает утверждения, что все этносы одинаковы. Они различаются друг от друга по степени сложности системы, которая зависит от «возраста» этноса, что отсчитывается от момента первоначального импульса — пассионарного толчка. Это применение системного подхода, снимающее также и расизм, ибо «высших» и «низших» этносов быть не может, а могут быть только «старые» и «молодые», различающиеся по степени сложности этносоциальной системы. Хунны и аланы были ровесниками, но гунны, в силу ряда условий, имели более высокую пассионарность, что и сказалось на дальнейшем ходе событий.

Аммиан Марцеллин был, пожалуй, самым блестящим историком своего времени. О гуннах он писал в самом конце IV в.[166] и, судя по тональности, очень их не любил. Вряд ли он сам их видел, так как скончался наш автор в 400 г., а гунны достигли границ империи несколько позже.[167] Вероятно, он записал рассказы какого-нибудь гота, потому что в этом повествовании мало реальной информации и чересчур много эмоций. Поэтому целесообразно не просто воспроизвести текст Аммиана Марцеллина, пусть даже с комментариями, что в свое время сделал автор этих строк),[168] но перейти к критике информации, содержащейся в тексте Аммиана Марцеллина, не на основе сравнения с параллельными текстами IV–V вв., ибо их нет, а на базе сопоставления с данными науки XX в., а именно: со статьей С.И. Руденко[169] и собственными соображениями автора этой книги. В дальнейшем сведения Аммиана Марцеллина пойдут под грифом А.М., С.И. Руденко — С.Р., а автора книги — Л.Г.

А.М. пишет: «Гунны живут за Мэотидским озером (Азовским морем) до Ледовитого океана. Дикость их нравов безгранична… Они похожи на животных или грубо отесанные чурбаны…»

И ниже: «В сраженьях они с криком бросаются на врага, построившись клиньями. Они ловки и лошади у них быстры…»

Л.Г. Чему верить? Разве звероподобные дикари могут строиться в конные клинья и выводить табуны лошадей, т. е. заботиться о жеребятах?

А.М. «Они способны выносить всякие неудобства и лишения, так как вовсе не употребляют огня и не умеют готовить хорошую пищу. Они живут исключительно кореньями, травами и сырым мясом всяческих животных, которое несколько размягчают тем, что кладут его на спину лошадей и ездят на нем».

Л.Г. А что они едят зимой? Когда нет ни кореньев, ни трав? И как можно пережить сибирскую зиму без огня? Что это: ложь или ошибка?

С.Р. Внесем ясность: «Лошадь требует заботы с детства. Даже одомашненных лошадей, выловленных из табуна взрослыми, приходится укрощать и постепенно приручать. Выпущенные на свободу такие лошади дичают и за ними приходится охотиться, как за дикими. Мясо под седло кладут не для приготовления пищи, а для залечивания ран, натертых грубым седлом. Лошадей очень ценили и о них заботились. В древности хунны, саки и другие кочевники выводили высокопородных лошадей — скакунов и иноходцев. Номенклатура лошадей была разработана детально. У казахов и башкир было 22 наименования для лошадей по полу, возрасту и породе. Но для постоянного питания кочевникам необходимы овцы. Они же дают кизяк — калорийное топливо. В пустынях содержать крупный рогатый скот трудно. Казахи рода Адай обходились без коров, причем они жили в тех же природных условиях, что и гунны — между Каспием и Аралом.

А.М. Да, гунны «как будто приросли к своим некрасивым, но крепким лошадям и делают все свои обыкновенные дела, не слезая с них; день и ночь… сидя верхом, покупают и продают, едят и пьют, даже спят, наклонившись к шее лошади. На общественных собраниях они тоже не слезают с лошадей…»

Л.Г. Но ведь лошади устают, им надо пастись. Значит, каждый гунн должен иметь 10–12 лошадей, не считая жеребят и кормящих кобылиц. Где же столь обильные пастбища, да еще в зимнее время?

А.М. «Они кочуют как скитальцы на своих телегах; эти телеги — их жилища, там сидят их жены…ткут грубую одежду и держат подле себя детей». «Одежда у них льняная или кожаная, сшитая из шкур полевых мышек». (Так, см.: Amm. Marc. XXXI, С 2. 5; Ср.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. С. 223).

Л.Г. Все непонятно! Если есть телеги, то их надо сделать. Сидя на коне телегу не сделаешь! и почему бы гуннам не спать с женами в тепле, ибо крытая кибитка хорошо защищает от холода. Если ткут льняную одежду, то откуда у них лен? А «полевые мыши», шкуры которых идут на одежду, — белки, горностаи, а то и соболя. Из шукур сусликов и тушканчиков тулуп не сшить; уж очень эти шкурки непрочные, а зимы в Западной Сибири холодные. И как эти нищие дикари могли побеждать?

А.М. «Издали они бьются, бросая дротики и пуская стрелы, наконечники которых искусно сделаны из заостренных костей… накидывают на врага аркан и делают его беззащитным… не нападают на крепости и укрепленные страны»..

Л. Г. Но если при таком несовершенном оружии, как костяные стрелы, которые не могли пробивать аланские катафракты (броню), гунны все-таки побеждали за счет прекрасной организации, то почему их надо называть дикарями?

А.М. «Они вероломны, непостоянны, увлекаются всякой новой мыслью, следуют внушению минуты». «Так живут они, подобно неразумным животным, не понимая разницы между добродетелью и пороком, не имея уважения к религии…»

Л.Г. Ну это просто декламация озлобленного гота или алана! А все-таки, как строились жизнь и быт гуннов в Прикаспийских степях в II–IV вв.? Есть ли путь для получения более достоверных знаний?

С.Р. «За редкими исключениями археологические памятники, будь то поселения или могилы, дают слишком мало материала для суждения о хозяйстве различных племен древности. Там, где имеются письменные источники и орудия производства, задача выявления основных занятий народа облегчается. Там же, где их нет, для суждения о формах хозяйства остается едва ли не единственный путь — путь аналогий по этнографическим данным».

Л.Г. (перебивая) Значит, подтверждается формула строгого соотношения этноса с ландшафтом, опубликованная нами в серии статей в Вестнике Ленинградского университета в 1964–1973 гг.?

С.Р. Да, и в качестве наглядной аналогии можно взять быт казахского рода Адай, живущего ныне в тех же природных условиях, что гунны II–IV вв. Именно адаевцы практикуют «таборное», т. е. круглогодовое кочевание, которое наблюдалось в аралокаспийских степях и полупустынях у казахов и туркмен, в забайкальских степях у бурят и монголов.

Л.Г.Это значит, — в тех же местах, где жили хунны и гунны! А «малосильные» хунны — юебань и тюрки-шато?

С.Р. Живя около гор, эти хунны вели «полукочевое хозяйство, при котором кочевник, имея постоянное зимнее жилище, возвращается к нему ежегодно, пройдя через весеннее пастбище к летнему и через осеннее к зимнему… Такого типа хозяйство обязательно сочеталось с земледелием, хотя в виде заготовки корма для скота, в каком бы малом количестве он ни заготовлялся».

Не то было в прикаспийских полупустынях. «Непрерывная кочевая жизнь определяется природными условиями территории. Зимние осадки там настолько незначительны и зима так коротка, что лошади и овцы (а впоследствии и верблюды, пришедшие сюда с монголами в XIII в.) имели возможность в течение круглого года находиться на подножном корме. Пастушеский аул, в отличие от аулов полукочевых предков казахов, не имел сезонных пастбищ, покосов и пахотных угодий. Совместная пастьба и водопой стад, уход за ними и их охрана объединяли пастушеский аул. Размер общины определялся количеством скота, который можно было напоить из специально вырытого колодца в течение дня. Соответственно, возможностью вырыть колодец глубиной 3–6 метров. На северной окраине степи лошади паслись в речных долинах и на полянах, что очень затрудняло охрану животных от волков.

Для нужд средней семьи (гуннской или казахской) в 5 душ необходимо было иметь столько скота, чтобы поголовье его в общей сложности соответствовало 25 лошадям, исходя из следующего расчета. Одна лошадь равна пяти коровам, 6 овцам; двухлетка -1/2 взрослой лошади, жеребенок — 1/4. Кроме того, лошади для перевозки жилища и верховые по числу взрослых членов семьи». Для содержания такого количества скота необходимо иметь области, где снежный покров не превышает 30 см, рельеф расчленен, чтобы ветер мог сдувать снег с возвышенностей, и пастбища достаточно обширны при наличии питьевой воды. Этим условиям отвечают степи и предгорья Юго-Восточного Урала, Тяньшаня, Алтая и современной Монголии. Добавлю, что кочевники были довольны своим бытом, который им не мешал пользоваться благами культуры и создавать сложные социальные системы, достаточно устойчивые, как будет видно ниже.

А.М. Но у гуннов нет ни дворов, ни домов… даже крытого тростником шалаша… Они кочуют на телегах (кибитках). Никто не может ответить на вопрос: где его родина? Он зачат в одном месте, рожден далеко оттуда, вскормлен еще дальше…

Л.Г. Ответить на этот вопрос легко: родина их — вся Великая степь. Жилище на колесах — блестящее достижение архитектуры, мобильная юрта на колесах.[170] А шалаши гунны перестали делать, так как войлок защищает от холода лучше, чем тростник.

Аммиан Марцеллин был введен в заблуждение своим информатором, сведения которого он воспринял некритично. Ведь по сути дела С.И. Руденко сказал о кочевниках то же самое, но с толковым анализом особого, непривычного строя жизни, с уважением к людям, умеющим жить по-своему. И он показал, что кочевой быт — оптимальный способ адаптации к специфическим природным условиям. Скифы и сарматы жили иначе, так как в Причерноморье снега глубокие и надо заготавливать на зиму сено, а это одно ведет к оседлости, а значит, сооружению укреплений, развитию ремесел, торговли и, наконец, работорговли.

Гуннам это не нравилось, но они-то своих вкусов никому не навязывали. Они 200 лет жили мирно, на опустелой земле, которую им не пришлось завоевывать. И поток обвинений на них, вероятно, удивил бы их, если бы они научились читать латинские тексты.

На этом можно кончить затянувшийся диспут и вернуться к изложению хода событий, сделав очень важную оговорку. Широко, даже слишком широко распространено мнение, что Великое переселение народов вызвано натиском гуннов. Так даже в учебниках пишут. А верно ли это? Об этом и пойдет речь.

Изменения начались с природы, нет, не земного шара и даже не всего Евразийского континента, а интересующего нас региона — Великой степи. В середине IV в. желтое было перекрыто голубым, а смесь того и другого — зеленое. Муссоны понесли тихоокеанскую влагу в пустыню Гоби, а циклоны — атлантическую влагу в Заволжье и к горам Тяньшаня и Тарбагатая. Река Или наполнила прекрасной водой впадину Балхаша; Сырдарья подняла уровень «болота Оксийского», снова превратив его в Аральское море. Лесостепь поползла на юг, за ней туда же двинулась тайга. Сухие степи, бывшие доселе ареалом гуннов, стали сокращаться, и гуннскому скоту стало тесновато. Однако давняя дружба между немногочисленными пришельцами и редким населением Западной Сибири, видимо, повела не к конфликтам, а скорее наоборот — к углублению контактов и установлению политических союзов. Это видно из того, что много лет спустя племена болгар и сабир носят приставку — »гунно»… Причислять себя к гуннам в VI в. было гордо. (См. п. 22).

Зато по-иному восприняли эти изменения аланы. Во II в. они покидали прикаспийские равнины, усыхавшие у них на глазах. Но это были их земли; это-то они помнили. И когда разнотравные злаковые степи поползли на восток, аланам должно было показаться, что выходцы с берегов Орхона и Селенги не должны жить на берегах Волги и Яика. Конфликт аланов с гуннами был подсказан самой природой, вечно меняющейся, и даже быстрее, чем жизнь этноса или существование социальной системы. Но, увы, сведения источников скудны. Известно лишь, что гунно-аланская война началась, по устарелым данным, в 350 г., а по уточненным данным — в 360 г.,[171] и закончилась победой гуннов в 370 г.

Это более чем странно. Это противоречит здравому смыслу. Аланы были гораздо сильнее гуннов. Подобно юечжам (согдам) и парфянам они применяли сарматскую тактику ближнего боя. Всадники в чешуйчатой броне, с длинными копьями на цепочках, прикрепленных к шее коня, так что в удар вкладывалась вся сила движения коня и всадника, бросались в атаку и сокрушали даже римские легионы, лучшую пехоту III в.

За спиной у алан было громадное готское царство, созданное королем Германарихом. Оно простиралось от Балтийского моря до Азовского, от Тисы до Дона.[172] Остроготы стояли во главе державы; визиготы, гепиды,[173] язиги,[174] часть вандалов, оставшаяся в Дакии,[175] тайфалы,[176] карпы,[177] герулы,[178] их южные соседи — скифы и северные — росомоны,[179] венеды,[180] мордены (мордва), мерене (меря), тьюдо (чудь), вас (весь) и ряд других, смысл коих невосстановим, были их подданными. Готам принадлежал и степной Крым, и Черноморское побережье Северного Кавказа. При этом готы были надежными союзниками алан, благодаря чему последние считали, что их тыл обеспечен.

Наконец, у алан были прекрасные крепости. Гунны брать крепостей не умели. Так почему же гунны победили и алан, и готов, чего не могли сделать ни римляне, ни персы.

Источники, т. е. соображения людей IV в., ничего путного не сообщают. Они только констатируют некоторые факты, отнюдь недостаточные для решения задачи. И за то им спасибо. Все-таки кое-что есть.

Вернемся к географии. Циклоны, проходившие в III в. по полярной зоне, в середине IV в. вернулись в аридную. Следовательно, в начале IV в. они обильно оросили гумидную. т. е. лесную зону. Там постоянные летние дожди и зимние заносы снега, весной таявшего быстро и заболачивающего лесные поляны, были крайне неблагоприятны для хозяйства лесных этносов. Потому готам, успевшим продвинуться в степи, к берегам Черного моря, удалось установить гегемонию на большей части юга Восточной Европы.[181]

Балтские (литовские) этносы оставили следы своего пребывания по всей лесостепной и лесной зоне, вплоть до Пензы. Венеды заняли область между Вислой и Лабой (Эльбой). Но возможно, что, сохраняя автономию, оба эти этноса находились в сфере готской гегемонии, ибо в неблагоприятных климатических условиях им было трудно собрать силы для борьбы за независимость.

Итак. Германарих создал лоскутную империю, прочность которой обеспечивалась только высоким уровнем пассионарности самих готов и низким у части покоренных племен. Ну а у другой части: ругов, росомонов, антов?.. Этот вопрос надо рассмотреть особо.

Это не просто. Если бы сохранившиеся источники, ныне изданные, переведенные и комментированные, давали толковый ответ на вопрос о первом столкновении Дальнего Востока с Крайним Западом, то нам было бы незачем писать эту главу. Но источники невразумительны. Поэтому на минуту отвлечемся от темы ради методики. Хочется сказать слово в защиту Аммиана Марцеллина и его современников. Они писали чушь, но не из-за глупости или бездарности, а из-за невозможности проверить тенденциозную информацию. Ведь не мог же римский центурион ради научных интересов выправить себе командировку в Западную Сибирь?! Да если бы он даже смог туда поехать, то во время Великого переселения народов у него было слишком мало шансов уцелеть и вернуться, чтобы написать очередной том «Истории».

Итак, критическое отношение к древним авторам не осуждение их, а способ разобраться в сути дела. Но вот кого следует осудить, так это источниковедов XX в., убежденных, что буквальное следование древнему тексту — есть правильное решение задачи, и вся трудность — только в переводе, который следует каждому историку выполнять самостоятельно.

Буквальный перевод, сделанный филологом, обязательно будет неточным, потому что без знания страны (географии), обычаев народа (этнографии) и его традиций (истории) передать смысл источника невозможно. Если же за дело берется историк, то он будет неизбежно подгонять значения слов и фраз под собственную, уже имеющуюся у него концепцию, а последняя всегда предвзята. Так, А.Н. Бернштам «сочинил»[182] перевод текста надписи из Суджи и «родил», тем самым, великого завоевателя Яглакара, возникшего из неправильного перевода.[183]

А какой выход предлагает С.Е. Малов? Цитирую: «Я придерживаюсь того, что сначала тюрколог-языковед, используя точно текст памятника, дает его перевод, согласный с тюркским синтаксисом и грамматикой, после чего историк может пользоваться этим памятником для своих исторических построений» (С. 88). Автор этих строк вполне согласен с великим тюркологом. Историк и географ имеют право уточнять значения титулов и географических названий, которые в «Древнетюркском словаре» (Л., 1969) вообще не переведены. Например: «Болчу — название реки» (С. 112). Где эта река? Как называется теперь? В каком атласе ее можно найти?[184] Филологу это неважно! Поэтому филологически правильный перевод — это сырье, требующее обработки.

Ну а если добавить к переводу хороший комментарий, как сделали Д.С. Лихачев и Е.Ч. Скржинская.[185] Этим способом можно достичь адекватного восприятия текста источника, или, что то же, понять взгляды, воззрения и интересы древнего автора: Нестора или Иордана. Но ведь у читателя XX в. совсем другие запросы, требования к предмету, интересуют его иные сюжеты: не как думал Нестор или Иордан о передвижениях готов и гуннов, а почему эти передвижения совершались? И какое место они занимают либо в обществоведении, либо в науке о биосфере, т. е. в этнологии? Вот чтобы ответить на последний вопрос, написана эта книга. Потому в ней двухступенчатая система отсылочных сносок предпочтена прямой: сноскам на источники, ибо тогда пришлось бы давать собственный комментарий, дублирующий уже сделанный. А это было бы неуважением не только к Дмитрию Сергеевичу и Елене Чеславовне, но и многим другим историкам, труды которых были нами внимательно прочитаны и изучены.

Иными словами, соотношение переводчика, комментатора и интерпретатора таково же, как заготовителя сырья, изготовителя деталей и монтажника. Ни один из них не достигнет успеха без помощи двух других. А опыты совмещения трех профессий в одном лице не давали положительных результатов даже в древности.

Но в одном я позволю себе не согласиться с С.Е. Маловым. Он пишет: «Я буду очень рад, если историки будут заниматься переводом памятников, но только с соблюдением всех правил грамматики» (там же). Наверное, академик пошутил! Ведь это то же, что рекомендовать строителю высотного дома самому выплавлять сталь из железной руды, самому изготовлять двутавровые балки, самому поднимать их на кране и уже потом водворять на место. Знание древнего языка для историка — роскошь. Ведь, если он переведет текст иначе, чем филолог, ему надлежит отказаться от своего толкования. Филолог-то знает грамматику лучше.

А для обобщения язык источника вообще безразличен, ибо важен только смысл: война, мир, договор, поход — попросту говоря, событие. Оно-то и является тем «кирпичом», из которого сооружают дворцы, замки и халупы. Тут другой первичный материал и другая методика, которую, в отличие от «филологической», можно назвать «криминалистической». Подобно тому как хороший детектив использует не только рассказы свидетелей, но и состояние погоды в момент преступления, мотивы и черты характера преступника и жертвы и, главное, вспоминает примеры аналогичных поступков, стремясь уловить отклонения от закономерности, так и этнолог вправе учитывать географию, этническую и личную психологию, фазы этногенеза и моменты смещений закономерности при контактах. Расширяя горизонты темы и отслоив факты от источника, этнолог может уловить связи событий, их внутреннюю логику и добиться результатов, интересных и ему самому, и читателю.

Начнем поиски удовлетворительной версии, объясняющей преимущества гуннов в IV–V вв. Аммиан Марцеллин и Иордан объясняют победу гуннов над аланами их специфической тактикой ведения войны. «Аланов, хотя и равных им в бою, но отличных от них человечностью, образом жизни и наружным видом, они… подчинили себе, обессилив частыми стычками».[186] С традиционных позиций это объяснено было достаточно, но если мы хотим понять процесс как феномен, то оно слабо. В самом деле, почему аланы не переняли тактику гуннов? У них было время — целых 200 лет. Затем гунны разбивали и готскую пехоту, вооруженную длинными копьями, на которые легко поднять и коня, и всадника? И наконец, у алан были крепости, где воины могли отдыхать; гунны же брать крепости не умели. Нет, эта версия необходима, но недостаточна.

Сравним фазы этногенеза. Хунны и сарматы — ровесники. Оба этноса вышли на арену истории в III в. до н. э..[187] Значит, 700 лет спустя они были в самом конце фазы надлома, причем хунны испытали феномен смещения — внешний разгром и раскол этнического поля. В этой фазе появляется много субпассионариев, разлагающих этносоциальную систему, или являющихся балластом. У алан так и было, а хунны сбросили свой балласт сяньбийцам, и хуннские субпассионарии быстро разложили сяньбийскую державу, вместо которой появились десять химерных этносов.[188]

Но «неукротимые хунны», т. е. пассионарии, оказавшиеся на западе Степи, нашли выход из крайне тяжелого положения. Вместо того чтобы встречать и побеждать врагов, они стали искать друзей, где только было можно. И когда в 360 г. началась война с гото-аланским союзом, поддержанным Византией, у гуннов было много друзей, говоривших на своих языках, имевших свои религии и свои нравы, но выступавших вместе с гуннами и умноживших их ряды. Вот что дал симбиоз!

Но симбиоз достижим лишь при наличии терпимости и взаимности. У субпассионариев первое бывает часто, но как следствие равнодушия, которое для тонких людей оскорбительно, а второго не бывает вовсе, ибо они принципиально эгоистичны. Поэтому субпассионарии презирают и часто ненавидят своих соседей, и говорят про них гадости, как тот информатор Аммиана Марцеллина, о котором уже было рассказано. Чтобы установить симбиоз, надо иметь воображение и добрую волю, а эти качества на популяционном уровне соответствуют акматической фазе этногенеза, т. е. молодости этноса. Гунны — это возвращенная молодость хуннов, но хватило ее только на сто лет. Впрочем, и этих ста лет могло бы не быть, так что нечего жаловаться на судьбу.

Ведь за спиной у аланов стояла могучая держава Германариха из рода Амалов, короля готов. Остроготы, его родное племя, держали власть в державе, а другие три племени: герулы на востоке и визиготы с гепидами на западе — поддерживали силу державы. Готы были молодым этносом, находившимся в фазе подъема. Но, как юноши, они имели недостатки, свойственные этому возрасту. Их держава была построена на силе, т. е. на принципе силы, без уважения к обычаям соседей, без сочувствия к их слабостям (у кого их нет?) и без симпатии ко всем, за исключением римлян. Этими готы восхищались и даже переняли религию потомков Константина Великого — арианство. Но поскольку большинство византийцев — т. е. ромеев-христиан — держалось никейского исповедания, готы оказались в изоляции и тут. Да и митраисты — анты, венеды и склавины — видимо, не испытывали восторга от того, что ими управляли пришельцы, чуждые по крови и по религии. Список племен, якобы покоренных Германарихом, достигает 13-ти названий, но нам интересно одно — руги, и отчасти другое — росомоны.

Руги — германское племя, вышедшее с «острова Скандзы» задолго до готов. Готы застали ругов на южном берегу Балтийского моря и на островах около него. Может быть, на острове, ныне именуемом Рюген. Готы погнали ругов и их соседей — вандалов на юг, до берегов Дуная, и неизвестно — удалось ли готам упрочить свою власть над ругами или те сохранили самостоятельность, передвигаясь вверх по Дунаю до Норика (ныне — Австрия).

Руги нам интересны более других потому, что немецкие хронисты Х в. называют киевскую княгиню Ольгу — царицей ругов (Helena regina rugorum; см. ниже). Следовательно, в их глазах народ «Русь» был ветвью племени ругов. У Иордана обитатели среднего Приднепровья называют росомоны.[189] Это несомненно предки древних русов,[190] но каково их отношение к историческим ругам, рассеянным в V в. по Италии?

Было бы крайне соблазнительно признать росомонов за группу ругов, убежавшую от готов не на Дунай, вместе с прочими, а на Днепр, но доказать это невозможно, ибо росомоны упомянуты только у Иордана и один лишь раз. Зато ясно другое: росомоны, как и руги, вандалы и анты, были не в ладах с готами. Иордан называет их «вероломным народом» и считает виновниками в бедах готов. Думается, что он прав, но хороши готы, сумевшие возбудить против себя столько этносов. Заметим это и перейдем к изложению хода событий.

К 370 г. стало ясно, что аланы войну с гуннами проиграли, но до полного разгрома и покорения было очень далеко. Мобильные конные отряды гуннов контролировали степи Северного Кавказа от Каспийского моря до Азовского.[191] Но предгорные крепости взяты не были,[192] не была захвачена и пойма Дона, что вообще было не под силу кочевникам, базирующимся на водораздельных степях.[193] Низовья Дона обороняли эрулы, этнос, по-видимому не скандинавский, а местный,[194] но покоренный Германарихом и впоследствии огерманившийся. В истории Италии, которую они покорили под предводительством Одоакра в 476 г., этот этнос известен под названием герулов (Gens Herulorum).

Эрулы отличались чрезвычайной подвижностью и необыкновенным высокомерием. Они поставляли всем соседям легкую пехоту. О столкновении их с гуннами сведений нет. Это указывает на то, что гунны не пытались форсировать и низовья Дона. У них нашелся иной путь.

Однажды в 371 г. изрядно проголодавшиеся гуннские всадники, забредшие на Таманский полуостров, увидели пасущуюся там самку оленя и погнались за ней. Притиснутая к берегу моря олениха вдруг вошла в воду и, «то ступая вперед, то приостанавливаясь»,[195] перешла в Крым и убежала. Охотники последовали за ней и установили место подводной отмели, по которой шел брод. Они вызвали сюда своих соратников, перешли пролив и «подобные урагану племен»[196] захватили врасплох племена, сидевшие на побережье этой самой Скифии, т. е. Северного Крыма.[197]

Дальнейшее легко представить. Гунны прошли через степи до Перекопа, тогда неукрепленного, и вышли в тыл готов, которые, будучи союзниками аланов, сосредоточили свои лучшие войска на берегу Дона, обороняя его высокий правый берег от возможного вторжения гуннов. Гуннам никто не мог помешать развернуться на равнине Приазовья. И тогда началось!

Автор V в. Евнапий писал: «Побежденные скифы (готы) были истреблены гуннами и большинство их погибло. Одних ловили и избивали вместе с женами и детьми, причем не было предела жестокости при их избиении; другие, собравшись вместе, обратились в бегство».[198] Конечно, тут не обошлось без преувеличений.[199] Многие остроготы остались с гуннами и сражались на их стороне на знаменитом Каталаунском поле, а потом против них на р. Недао. Но важнее другое: держава Германариха представляла собой не союз племен, а «лоскутную империю». Гунны: разбив остроготов, дали возможность завоеванным племенам освободиться и, надо думать, рассчитаться с иноземными захватчиками.

М.И. Артамонов отмечает, что археологическая «черняховская культура полей погребений» по своему характеру должна быть приписана готам. Она бытовала всего два века — III и IV вв. Даже если эта культура не была этнически монолитна, т. е. включала готов, сарматов и, возможно, славян (антов), то остается фактом ее исчезновение в — IV в., что совпадает с гуннским нашествием.[200] Доводы М.И. Артамонова убедительны, но остается только одно сомнение: черняховская культура размещена в лесостепи; гунны — , степняки, лес им был не под силу. Не помогли ли им местные славянские, литовские и угро-финские племена? Это уточнение не принципиально, но, как будет видно в дальнейшем существенно.

Потом пострадали эллинские города бывшего Боспорского царства, в том числе Пантикапей (ныне — Керчь). Эта область сохранила тень самостоятельности под римским верховным владычеством, но в IV в. была покинута римлянами на произвол судьбы. В эпоху Августа и Тиберия южнобережные города имели ценность как торговые центры. Степняки доставляли туда рабов и шкуры, а греки привозили вино и предметы роскоши.[201] Но в III в. готы заставили боспорцев предоставить им свои корабли для пиратских набегов на Малую Азию и Грецию.[202] После этого предательства римляне утратили симпатии к Боспору. И когда пришли с Северного Кавказа гунны, то они уничтожили все города Боспорского царства[203] без помех.

Почему? Почему сдались эллинские крепости, хотя известно, что гунны осаждать и брать города не умели? Хотя гунны были достаточно покорны своему вождю Баламберу — вот, даже имя известно — и, следовательно, дисциплинированы. Да и корабли у греков были, и море под боком… немного энергии и можно было отбиться или спастись!

Вот что такое — фаза обскурации. В этой фазе легче погибнуть, чем сопротивляться. А если бы и нашелся энергичный грек, предложивший способ спасения, то его бы постигла судьба Стилихона и Аэция,[204] ибо статистические закономерности этногенеза неодолимы. Но последствия этого погрома были неотвратимы: Восточно-Римская империя, становящаяся Византией, оказалась в числе врагов гуннов. И это на пользу дуле не пошло!

Вернемся на север, где как будто все должно быть иначе.

Перейдя Перекоп, гунны столкнулись не с обскурантами, а с этносами, находившимися в фазе подъема. Энергии там было даже слишком много, но доминанты, которая бы направила эту энергию в заданное русло, не было. Германариху было уже 110 лет, и старик не может быть столь пластичным, чтобы быстро находить выходы и применяться к изменившейся ситуации. Визиготы тяготились его властью, ибо их королей сделали просто «судьями»,[205] лишив титулов и власти. Всеми силами старались добиться независимости и визиготы, и гепиды, но хуже всех было венедам (славянам). Росомонку Сунильду Германарих за измену супругу приказал разорвать на части дикими конями. Тогда ее браться, Cap и Аммий нанесли ему удар мечом в бок.[206] Германарих не умер и не выздоровел, но стал управлять делами как больной старик, т. е. очень плохо.

Еще до этого Германарих подчинил «достойных презрения» венедов,[207] которые были многочисленны и пробовали сначала сопротивляться. Так же он подчинил эстиев (не эстов, а литовское племя айстов),[208] приобретя, таким образом, большое количество подданных, от всей души ненавидевших остроготов. Поскольку гунны, в отличие от готов, искали не врагов, а друзей, то все обиженные племена и народы вошли с ними в контакт.

В 375 г. Германарих, видя неизбежность гибели, вонзил в себя меч, запоздав умереть лет на тридцать (тогда бы он наделал меньше глупостей), а остроготы частью подчинились гуннам, а частью ушли к визиготам, твердо решившим не сдаваться.

Визиготы управлялись родом Балтов (храбрых), издавна соперничавших с королевским родом Амалов (благородных), и отчасти поэтому приняли самостоятельное решение, которое, как впоследствии оказалось, повело к этнической дивергенции: разделению одного этноса на два, взаимно враждебных. Так историческая судьбы, или «сила вещей», как называли современники А.С. Пушкина логику событий, иногда влечет за собой далеко идущие последствия, а иногда затухает без всяких результатов. Это, конечно, выпад против исторического детерминизма, но для понимания дальнейшего отнюдь не лишний.

Гунны продолжали идти на запад. Визиготы ждали их на Днестре. Отряд гуннов в лунную ночь переправился через Днестр там, где не было охраны, напал на визиготов с тыла. и вызвал панику. Большая — часть готов бросилась бежать к Дунаю и там просила убежища у восточно-римского императора Валента. В 376 году они, с разрешения властей, переправились через Дунай, крестились по арианскому исповеданию[209] и перестали, таким образом, быть для нас интересными. Их история прекрасно изучена, и добавить к ней нечего.

Меньшая часть визиготов, языческая, во главе с Атанарихом, укрепилась засеками в густом лесу (Гилее) между Прутом и Дунаем. Атанарих поставил в своем стане идола и жертвенник, на котором приносили в жертву пленных.[210] Но поняв безнадежность дальнейшего сопротивления гуннам, Атанарих договорился с императором Феодосием и в 378–380 гг. перевел свое войско на службу империи на правах федератов — союзников с автономным командованием. Его воины и их дети стали служить Византии.

Иначе сложилась судьба остроготов. Готы после гибели Германариха попытались вернуть независимость и славу. Преемник Германариха Амал Винитарий «с горечью переносил подчинение гуннам».[211] В конце IV в.[212] он попробовал «применить силу, двинул войска в пределы антов. В первом сражении он был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял их короля Божа с сыновьями его и семидесятью старейшинами».[213]

Как понять такое странное самовольство? Видимо, рассказ Евнапия о свирепости гуннов был обычным преувеличением, которым страдают не только античные писатели, иначе откуда бы взяться большому войску, после того как в 376 г. ушли визиготы и увели часть остроготов, а гепиды, хотя и готское племя, но отделилось от остроготов при первом же их ослаблении.[214]

Зато анты были «многочисленны и сильны».[215] Война с ними была трудной и, в конечном счете, гибельной, это был как бы вызов гуннам, путем ликвидации их союзника. Разумеется, гунны ответили. Через год после казни Божа гуннский царь Баламбер, призвав на помощь тех остроготов, которые остались ему верны, напал на Винитария и, после нескольких неудач, разбил войско и убил его стрелой в бою на р. Эрак (нижний Днепр). После разгрома Винитария в степи наступил долгий мир.

Гунны в начале V в. продвинулись на запад, но без военных столкновений. На первый взгляд это удивительно, но посмотрим на ход событий, которых было очень мало, и на историческую географию этносов Паннонии.

В Дакии укрепилось готское племя гепидов, вождь коих Ардарих был личным другом Аттилы. Остроготы, ушедшие с визиготами в 376 г. в римские пределы, не ужились с ними. В 378 г. полководцы Алатей и Сафрах увели своих остроготов в Паннонию и поселились на берегах Дуная.[216] в 400 г. на этой реке появились гунны. Мятежны готский федерат Гайна, проиграв столкновение с населением Контантинополя, бежал за Дунай, был схвачен гуннами и обезглавлен.[217] Около того же времени сын римского генерала Гауденция, Аэций, был заложником у гуннов и тоже подружился со своим сверстником — Аттилой и его дядей — Ругилой, который затем стал царем гуннов. Итак, гунны заняли Паннонию без войны, при поддержке многих племен, среди которых, вероятно, были анты и руги. Вот так выглядело «губительное вторжение гуннских орд». Но ведь историю писали потомки Каина о потомках Авеля. Так чего с них спрашивать?

Но были у гуннов и враги. Точнее, это были враги союзных с гуннами племен. Это были свевы — враги гепидов, вандалы — враги ругов, бургунды, и злейшие враги самих гуннов — аланы. Эти этносы, действительно, покинули свою родину, страшась гуннов. В 405 г. они ворвались в Италию, вождь их, Радагайс, дал обет принести в жертву богам всех захваченных сенаторов, но сам был окружен войсками Стилихона, предан и казнен. Только этот поход можно считать последствием гуннского нажима на этносы Европы. А ведь Великое переселение народов по общепринятому, и на этот раз правильному, мнению началось в 169–170 гг. Это маркоманская война,[218] переход готов из Скандзы, но никак не появление кучки беглецов в заволжских степях — гуннов.

Однако главная ставка гуннских вождей в начале V в. находилась в степях Причерноморья. Туда направлялись византийские посольства до 412 г. Тем не менее переселение гуннов на берега Дуная шло неуклонно; венгерская пушта (степь) напоминала им заволжскую родину, которую к V в. гунны покинули, и, кажется, мы уже знаем почему.

Поскольку климатический сдвиг от вековой засухи к повышенному увлажнению степной зоны вызвал расширение сибирского леса и лесостепи к югу, полоса сухих степей сузилась, а значит, сузился и гуннский ареал. Экстенсивное кочевое скотоводство требует больших пространств с редким населением. Лошади и овцы, привыкшие к калорийным степным травам, не могут жить на лесных, влажных кормах, а тем более добывать корм из-под глубокого снега. Следовательно, необходимы сенокосы, а этого ремесла гунны не знали. Поэтому они сдвинулись на территории завоеванные, где было можно использовать труд покоренных аборигенов. Но тех надо было либо держать в страхе, для чего у малочисленных гуннов не было сил, либо компенсировать их военной добычей, больше было нечем. Европейские пассионарные варвары знали, что компенсацию они могут получить только в Римской империи, но, без должной организации, их вторжения были сначала неудачны, потом полуудачны, римляне впустили бургундов в долину Роны, вандалов, свевов и аланов — в Испанию, визиготов — в Аквитанию, франков — в Галлию, но остальные варвары тоже хотели урвать свою долю римского пирога, а умный правитель всегда считается с положениями масс. Ругила был правителем умным и осторожным. Когда в 430 г. гунны достигли Рейна, он попытался наладить с Римом дипломатические контакты и даже давал свои войска для подавления багаудов в Галлии. Но он умер в 434 г., власть перешла к Аттиле и Бледе — детям его брата Мундзука, и… ох, как много случилось за эти двадцать лет!

История европейских гуннов уже написана, и куда подробнее, чем это можно сделать в одном разделе одной главы. Но никто из историков не ставил себе задачи показать уникальное соотношение старца, юноши, мужа в расцвете сил и пожилого многоопытного человека. А в это жуткое двадцатилетие, когда решались судьбы этносов Европы и даже путей развития культур, ситуация был именно такова.

Переведем образ на академическую терминологию. В V в. римский суперэтнос находился в фазе обскурации: он почти переставал существовать. Но Восточная римская империя была сильна, ибо многие обитатели Малой Азии, Сирии находились в акматической фазе этногенеза. Там прошла ось пассионарного толчка, и христианские, гностические и манихейские общины всосали в себя тех юных пассионариев, которым была противна самовлюбленная античная пошлость. Они спорили друг с другом, проповедовали свои учения всем желавшим слушать, интриговали и защищали стены своих городов, что давно разучились делать те, кто оставался в полузабытом язычестве. И в отличие от их ровесников — германцев, у них была этническая доминанта, философема, переданная им неоплатониками. Эта философема не существовала в глубокой древности, ни в эллинской, ни в иудейской, ни в египетской. Первым неоплатоником был Христос.

Однако этим энергичным пассионариям страшно мешали субпассионарии, расплодившиеся за три века имперского благополучия и изобилия. Они отнюдь не были «низами» общества. Многие из них пролезали на высокие посты и на средние должности. Но где бы они не находились, они безжалостно разъедали тело римской цивилизации, не желая думать о завтрашнем дне, а тем более — о неизбежном конце.

Не будем ограничиваться собственными соображениями, а послушаем беспристрастного современника событий. В 448 г. Приск Панийский в ставке Аттилы, где он был в составе посольства, встретил грека, богато одетого в «скифские» одежды; разговорились, и Приск записал слова этого грека.

«Бедствия, претерпеваемые римлянами во время смутное, тягостнее тех, которые они терпят от войны… ибо закон не для всех имеет равную силу. Если нарушающий закон очень богат, то несправедливые его поступки могут остаться без наказания, а кто беден и не умеет вести дела, тот должен понести налагаемое законом наказание». Приск возразил, что законы римлян гуманнее и «рабы имеют много способов получить свободу». Грек ответил:

«Законы хороши и общество прекрасно устроено, но властители портят его, поступая не так, как поступили древние».[219]

Грек отметил вариабельность стереотипа поведения, как главный — фактор, дающий людям жить. Культура — дело рук человеческих — стабильна, а римский суперэтнос уже вступил в последнюю фазу: мечтатели оплакивали уходящую культуру, а другие ее проедали. И пока готы не разредили античного населения в Македонии, Фракии и Элладе настолько, что подготовили пустые места для славян, т. е. до IV в., Византия была заключена в городских стенах, а Гесперия,[220] где эти стены пали, вообще исчезла с карты мира.

Германцы, ровесники византийцев, не имели такой культурной традиции, способной объединить их в суперэтническую целостность. Наоборот, пассионарный толчок, не будучи направлен, разорвал даже те связи, которые у них были в первые века н. э. Чтобы объединиться, им было нужно начальство; и они нашли его в гуннах.

Гунны, как и их соперники — аланы, и хунны в Северном Китае переживали страшную фазу надлома, или неуклонного снижения пассионарного напряжения этнической системы. На этом фоне достоинства отдельных личностей меркли. Лишенные своей экологической ниши, они были вынуждены получать необходимые им продукты или как дань, или как военную добычу. На чужой земле они превратились в хищников, которые вынуждены охотиться на соседей, чтобы не погибнуть, и пользоваться услугами этносов, на них непохожих и им неприятных, но крайне нужных.

Пассионарность их была разжижена из-за включения в их среду многочисленных угро-финнов, за счет коих они пополняли потери в боях. Угро-финны были очень храбры, выносливы и энергичны, вполне лояльны гуннским вождям, но сердце их билось в другом ритме, их собственном, вследствие чего они образовали гунно-угорскую химеру. До V в. их сочетание не носило такого характера, ибо они жили в разных экологических нишах: в степи и в лесу, а когда их задвинула в окруженную горами долину Дуная историческая судьба, да еще добавила к ним кельтов — бастарнов, дакийцев — карпов, сарматов — язигов и кое-какие роды славян, то все изменилось, и отнюдь не к лучшему.

В инерционной фазе находились только персы. Сасанидский Иран — это союз трона и алтаря, потомков парфян и потомков эламитов из города Аншана, с добавкой потомков саков и арамеев, мидян и бактрийцев. Это была стройная система, напоминавшая империю Августа, Траяна и Марка Аврелия. Ужасы обскурации были для персов еще будущим, хотя уже недалеким.

Вот на каком фоне развернулись события, связанные с деятельностью двух упомянутых в заглавии персон.

Аттила был невысок, широкоплеч, с темными волосами и плоским носом. Борода у него была редкая. Узкие глаза его смотрели так пронзительно, что все подходившие к нему дрожали, видя осознанную силу. Страшный в гневе и беспощадный к врагам, он был милостив к своим соратникам. Гунны верили в его таланты и отвагу, поэтому под его властью объединились все племена от Волги до Рейна. Под его знаменем сражались, кроме гуннов, остроготы, гепиды, тюринги, гурулы, турклинги, руги, булгары и акациры, а также много римлян и греков, предпочитавших справедливость дикого гуннского царя произволу и корысти цивилизованных римских чиновников.

Сначала Аттила делил власть со своим братом Бледой, но в 445 г. убил его и сосредоточил власть в своих руках. При совместном их правлении гунны, а точнее — присоединившиеся к ним племена, совершили набег на Балканский полуостров и дошли до стен Константинополя. Они сожгли 70 городов, от Сирмия до Наиса. Но добыча их была меньше ожидаемой, так как на полуострове уже дважды похозяйничали визиготы. В 447 г. Феодосии II заключил в Аттилой унизительный мир, обязался платить ежегодную дань и уступил южный берег Дуная от Сингидуна до Наиса, но сменивший Феодосия Маркиан расторг этот договор в 450 г., заявив, что его подарки — для друзей, а для дерзких врагов у него есть оружие. Аттила был не только обидчивый азиат, но и дипломат. Он рассчитал, что на западе достигнет больших успехов, и решил двинуть свои войска в Галлию.

У него для похода был повод — просьба принцессы Гонории обручиться с нею и, что важнее — союзники: один из франкийских князей, изгнанный из своего отечества, и король вандалов — Гензерих, взявший столицу провинции Африки — Карфаген. Римлян можно было не бояться, но хорошо продуманный поход дал неожиданный результат. У Аттилы оказался противник, достойный его и по личным качествам и по уровню пассионарности, — Аэций.

Аэций (род. около 390 г.), сын германца и римлянки, был представителем нового поколения, новой породы пассионариев, которое подняло раннюю Византию. Красивый, сильный мужчина, он не имел равного в верховой езде, стрельбе из лука; метании дротика. Честолюбие и властолюбие было лейтмотивом его бурной биографии. На его глазах мятежные легионеры убили отца; он дважды был у гуннов: то как заложник, то как изгнанник. Он свободно говорил на германских и гуннском языках, что располагало к нему легионеров, среди которых уже не было уроженцев Италии. Карьеру он сделал быстро, но ревность к славе и власти породила в нем вражду к наместнику провинции Африки — Бонифацию, честному, доброму и способному «последнему римлянину», как потом назвал его историк Прокопий.[221] Аэций оклеветал Бонифация и спровоцировал его на мятеж. Бонифаций в 429 г. пригласил на помощь вандалов из Испании, но те, как водится, захватили эту провинцию для себя. Бонифаций вернулся в Рим и оправдался, ибо действительно потеря Африки была вызвана интригами Аэция. Тогда Аэций, командовавший войсками в Галлии, пошел походом на Рим. Бонифаций, командуя правительственными войсками, разбил Аэция, но раненный копьем, скоро умер (432 г.). Аэций бежал к гуннам, где его принял царь Ругала, но после его смерти, произошедшей в 433 г., вернулся и в 437 г. был вторично назначен консулом. Третий раз он получил эту должность в 446 г. До тех пор многократно консулами бывали только императоры.[222] Но ведь только Аэций умел заставить варваров сражаться за ненавистный им Рим.

Если вдуматься в историческую ситуацию середины V в., то между Аэцией и Аттилой наблюдается некоторый параллелизм. Оба стояли во главе военно-политических коалиций (отнюдь не «племенных союзов»), население которых было чуждо своим правителям и по крови и по религии, да и по всему этническому облику. Во главе восточной коалиции германо-славяно-угорских племен стоял гунн, потомок древнейших тюрков; во главе западной — германо-кельтско-аланской — римлянин, потомок захватчиков и рабовладельцев.

Все варвары, вторгшиеся в начале V в. в Галлию, визиготы, бургунды, аланы, армориканцы (кельты из Валлиса, переселившиеся на материк в V в., после чего полуостров был назван «Бретань»), франки и отчасти алеманны, — были усмирены Аэцием, который мобилизовал их друг против друга. А местные жители сражались против него: это было движение багаудов. Аэций подавил его с помощью гуннских отрядов, присланных ему Аттилой. И Аттиле пришлось подавлять сопротивление своих подданных акациров — «старшего. войска»,[223] подстрекаемого византийскими лазутчиками, один из старейшин, обиженный тем, что грек вручил ему подарок второму, а не первому, как следовало, обиделся и донес Аттиле о заговоре. Тем и кончилось: карательная экспедиция, отрубленные головы, принятие покорности от уцелевших…[224] все как обычно и как везде.

Аттила и Аэций были приятелями в детстве. Ссориться им было незачем. Но правители зависят от масс не меньше, чем те от них. А в фазе пассионарного подъема массы не могут и не хотят жить в покое. В Византии рост пассионарности породил борьбу церковных направлений, а в среде варваров — войну, в которую были втянуты гунны и Рим, хотя воевали, в основном, германцы. Война началась в 450 г.

Каждое явление истории может быть рассмотрено в различных ракурсах, не подменяющих, а дополняющих друг друга: в социальном, культурном, государственном и т. д. Нам, для нашей темы, нужен этнический аспект. Посмотрим, какие этносы сражались под руководством Аттилы? «В его войске были, кроме гуннов, бастарны, скиры, остроготы, гепиды, герулы, руги, алеманны, часть франков, бургундов и тюрингов».[225] Здесь перечислены только германские и кельтские этносы, а прочие, видимо, объединены под названием «гуннов», в том числе — биттогуры, или «Черная Угра»,[226] и анты, которые, как верные союзники гуннов, не могли не участвовать в походе. Список этносов, самоуправляющихся, независимых друг от друга и связанных только политическими договорами, никак нельзя именовать «племенным союзом», как это легкомысленно и слишком часто делается. С равными правами можно было бы называть племенным союзом Австро-Венгрию или даже Антанту — союз Великобритании, России и Франции против Германии.

Равным образом не было «племенным союзом» войско, собранное Аэцием: визиготы, аланы, армориканцы, саксы, часть франков, бургундов и какие-то литицианы, рипарии, олибрионы.[227] Но возникает вопрос: если этих людей не гнали в бой их короли, то зачем они пошли на войну? Без науки об этногенезе этого объяснить нельзя, а с этнологией — очень просто. Знак этнической доминанты фазы подъема в фазе спада меняется на обратный. Нам понятно, что люди хотят сидеть дома и «есть курку с маслом», а начальники их гонят в бой; а при подъеме пассионарности — люди гонят в бой королей. Впрочем, субпассионарии делают то же самое, только с другими мотивами и результатами: без цели и без смысла.

Подробное описание этой войны выполнено неоднократно. Достаточно напомнить читателю основные факты. На пути в Галлию гунны (так мы будем условно называть разноплеменное войско Аттилы) разбили бургундов и уничтожили их королевство, затем, разрушая все города на своем пути, дошли до Орлеана и отступили от него. В 451 г. на Каталаунской равнине гунны приняли бой с подошедшими войсками Аэция. Битва была кровавой, но победа не далась никому. Аттила отступил, Аэций его не преследовал.

В 452 г. Аттила возобновил войну. На этот раз он вторгся в Италию и взял самую сильную крепость — Аквилею. Вспомним, что степняки-гунны крепостей брать не умели. Значит, тут постарались остроготы и гепиды. разграблена была вся долина По. Медиолан и Павия сдались, чтобы, отдав имущество, сохранить жизнь людей. Аэций имел слишком мало войск для активного отпора гуннам.

Римляне просили мира и предложили Аттиле громадный выкуп за уход из Италии. Аттила принял предложение, ибо в его войске возникла эпидемия, а гунны покинули Италию. В 453 г. Аттила женился на бургундской красавице Ильдико, но умер в брачную ночь. В следующем, 454 г., гуннская держава развалилась, и в том же году (24 сентября) император Валентиниан заколол Аэция собственной рукой во время аудиенции.

Остроумные римляне говорили, что император левой рукой отрубил себе правую. Так оно и было. В 455 г. вандальский король Гензерих взял Рим и отдал город на двухнедельное разграбление своим воинам. Дальнейшая история Италии — это агония, уже даже не этноса, а его осколков. Но поскольку происходила она далеко от Каспия, вернемся к гуннам.

Исходя из всего вышесказанного, следует заключить, что название Аттилы «Бичем Божием» вполне неоправданно. Конечно, он был человек волевой, умный и талантливый, но так зажатый этнической ситуацией, что ради спасения себя и своего народа вынужден был плыть только по течению, которое несло его со страшной силой. Так ведет себя акробат на канате под куполом цирка без страхующей его сетки внизу. Любой ошибочный шаг… и неизбежная гибель.

Гунны в Паннонии были окружены со всех сторон враждебными подданными; поэтому они оказались на поводу у большинства, которое их не любило. На Каталаунском поле напор Аэция удержали не союзники гуннов, а их богатыри, которые полегли на поле боя. В Италии много гуннов умерло от эпидемии в непривычном климате. Восполнить потери было некем, ибо акациры в Северном Причерноморье были, как уже говорилось, ненадежны.

Аттила умер вовремя. Наследство, им оставленное, было губительно для его сыновей и его близких. Заслуга Аттилы перед своим народом только в том, что он отдалил гибель гуннов на двадцать лет, а среди европейцев оставил память, едва ли не мифическую. Но Великое переселение народов, начавшееся до вторжения гуннов, продолжалось и после их исчезновения, ибо это был феномен планетарного масштаба.

Итак, Аэций и Аттила на персональном уровне — талантливые герои, на этническом — индикаторы контактных ситуаций, на суперэтническом — детали грандиозных процессов, бессильные их исправить или изменить. Однако суперэтинческие процессы не только можно, но нужно изучать, как метеорологию или сейсмографию. Так, своевременно зная о цунами, можно уйти в горы и спастись. А это далеко небесполезно.

Смерть Аттилы оказалась переломным моментом в истории Восточной Европы. Когда после похорон сыновья правителя стали спорить за права наследования, король гепидов Ардарих объявил, что считает себя обиженным недостаточным уважением к нему, и поднял восстание. В возникшей войне приняли участие все племена и народы, только что подчинявшиеся Аттиле. Произошла решительная битва на р. Недао (Недава, приток Савы), о которой Иордан повествовал красочно и невразумительно: «…можно было видеть и гота, сражающегося копьями, и гепида, безумствующего мечом, и руга, переламывающего дротики в его (гепида? — предполагает Е.Ч. Скржинская) ране, и свева, отважно действующего дубинкой, а гунна — стрелой, и алана… с тяжелым, а герула — с легким оружием».[228]

Кто был за кого? Из текста это неясно. Известно, что остроготы были на стороне гепидов, а поэтому можно думать, что там же были и аланы, т. е. язиги.[229] А вот руги и свевы? Видимо, они были за гуннов, потому что позже, в 469 г., они бьются против готов на р. Болии.[230] А поскольку Одоакр покорил часть ругов, то надо полагать, что герулы, на которых он опирался, были врагами ругов и следовательно, друзьями гепидов. Иордану все эти отношения были ясны, и он не мог представить читателя, который не знает столь общеизвестных деталей. А что будут думать и знать через 1500 лет, ведь и из наших историков никто не предполагает.

В этой битве погиб любимый сын Аттилы — Эллак и 30 тысяч гуннов и их союзников. Уцелевших гуннов братья Эллака — Денгизих и Ирник — увели на восток, на старые земли готов, в низовья Днепра. Остроготы заняли опустевшую Паннонию, а руги ушли в Норик, кроме тех, которые нашли приют в Византии.

Гунны продолжали войну против готов, но тут их настигла вторая беда, на этот раз с востока. «В 463 г. ромеям (византийцам) пришло посольство от сарагур, урогов и оногур и рассказало, что они покинули свою страну, будучи изгнаны савирами, а те, в свою очередь, были прогнаны аварами, бежавшими от некоего народа, обитавшего на берегах океана. Послы также сообщили, что сарагуры покорили акацир… и желают, вместо них, быть союзниками империи».[231]

Ныне эти странные для греков названия расшифрованы и ход событий восстановлен с законным допуском.[232] Сарагуры, оногуры и уроги — угры, предки древних болгар; савиры — этнос самодийской группы,[233] населявший окраину сибирской тайги; абары — джунгарское племя, их соседи — мукрины, предки киргизов, известные во II–V вв. как «Западная сяньбийская орда».[234] Разгромив акациров, болгары уничтожили гуннский тыл, а савиры продвинулись по лесостепной полосе до Десны и остановили движение антов на восток. Анты же были союзниками гуннов.

Чем объяснить такую странную и внезапную подвижку племен, явно вынужденную событиями на юго-востоке. И не только это, а и то, почему эта война стала возможной? Ведь 200 лет сибирские народы не испытывали никаких неприятностей от южных соседей, так как между ними бежала полоса пустыни.

Вспомним, что в середине IV в. изменили путь своего прохождения атлантические циклоны.[235] Они начали смещаться к югу и увлажнять не северную тайгу, а ее южную окраину. Сухая степь зазеленела и стала легко проходимой. Тогда события, происходившие в Сердней Азии, отозвались эхом, достигшим Восточной Европы.

Казалось бы, повышенное увлажнение Великой степи — благо, но для савиров оно обернулось бедой. Значительная часть их покинула родину, но не нашла счастья на чужбине. Они побеждали, но не могли пользоваться плодами побед. Те, которые по западному берегу Каспийского моря прошли в Иран, были вынуждены отдавать свои жизни на службе у персидских шахов или византийских императоров.[236] Северные савиры ославянились по языку, но долгое время боролись с россами и антами,[237] а потом с царством Московским. В XVII в. они еще сохраняли свой древний этноним: «севрюки». Под этим именем они пополняли войска Болотникова.

Итак, оптимизация природных условий Великой степи привела к беде три этноса: савиров, болгар и акациров, — но считать ее злом тоже неправильно. Циклоны, проходя через лесную зону, наполнили влагой истоки Волги и ее притоков, из-за чего уровень Каспия поднялся на 3 м и образовалась знаменитая волжская дельта, которую заселили выходцы с низовий Терека — хазары.[238] Они получили роскошные земли, но что из этого вышло? Посмотрим!

Так что же все-таки этнические контакты, миграции и смены климата: благо или беда? Очевидно, ни то, ни другое, ибо природа не знает таких категорий, как «добро» и «зло», «хорошо» и «плохо», «прогресс» и «регресс». Природа вечно меняет ландшафты и их наполнение — этносы. Подобно всем природным неуправляемым системам, этносы возникают, как определенные целостности, и исчезают, теряя системные связи. А люди? Они входят в состав иных этносов и продолжают жить, забывая утраченное прошлое.

Конечно, такие перемены не безболезненны. Отдельные особи или персоны гибнут, но ведь во всех фазах этногенеза смерть индивида неизбежна. Так что разница здесь непринципиальна. Процесс этногенеза, как жизни организмов, дискретны: они имеют начала и концы. И нам осталось описать конец гуннов.

После болгарского удара в спину — разгрома акациров — положение гуннов было безнадежно. Но гунны сохранили древнюю тюркскую доблесть и неистребимое угорское упорство. Так как оба предка обучили потомков не бояться смерти в бою, то Денгизих продолжал войну с готами. Его поддерживали три гуннских племени (ултзинзуры, биттогуры, бардоры) и одно германское, враждебное готам, — анпискиры.[239] На его стороне были и садаги, гуннское племя, оставшееся в Паннонии после битвы при Недао.[240] Готы напали на садагов в 60-х гг. V в., но Денгизих произвел нападение на город Басиану в южной Паннонии. Готы были вынуждены оставить в покое садагов и бросить свои войска на гуннов, те же, выполнив боевую задачу, отошли в свои степи Поднепровья.

После удачной диверсии, связавшей руки готам — врагам не только гуннов, но и Византии, Денгизих попытался в 468 г. наладить союз и торговлю с константинопольским двором, но получил внезапный и удивительный отказ. Вместо контакта возник конфликт. Но почему? Ведь готы были врагами не только гуннов, но и греков?! Очевидно, надо внимательно разобраться в византийских делах.

Готы были одновременно проклятием и опорой поздней Римской империи. Они 90 лет (378–468 гг.) грабили население Италии и Балканского полуострова, так что древние этносы: македонцы фракийцы, многие эллины, часть иллирийцев — просто исчезли с этнографической карты. Но вместе с тем готские наемники были наиболее боеспособной частью императорской гвардии. Будучи арианами,[241] готы охотно подавляли народные движения в городах, где после Халкидонского собора 451 г. православные и монофизитские монахи придавали народным волнениям неслыханный размах. И за все расплачивалось сельское население, отдаваемое правительством в жертву воинственным варварам.

На Западе свев Рицимир, на Востоке алан Аспар, командуя германскими гвардейцами, готовили Рим и Константинополь для сдачи варварам. Рицимир умер от заразы, оставив Италию беззащитной, ибо ее население начисто потеряло древнюю доблесть (пассионарность). Но Восток устоял, хотя готские гвардейцы держали в своих руках столицу и заставили Льва I выплачивать ежегодную стипендию не только себе, но и своим паннонским сородичам. В 463 г. арианин Аспар разбил естественного союзника Византии Денгизиха и направил его голову в Константинополь.

Официальная версия гласит, что гунны совершили набег на Византию. Но вдумаемся: гунны были окружены: с запада им грозили готы, с востока — болгары, с севера — савиры. Где уж тут начинать новую войну, и чего ради? А вот Аспару гибель гуннов была выгодна, так как можно было получить благодарность от готов. Поэтому было объявлено, что гунны «прорвались» через Дунай. Но когда Аспар был убит и гвардейцы его перебиты в 471 г. исаврийскими войсками, находившимися под командой будущего императора Зинона, выяснилось, что гунны переходят Дунай не для войны, а чтобы вступить в подданство империи. Им были выделены земли в Малой Скифии (Добрудже).[242] и на этом история гуннов кончилась. Их сменили племена ранних болгар: кутургуров и утургуров, и огоров (угров). В VI в. степи до Дона и берега Черного моря подчинили тюркюты,[243] которым помогли хазары. Но о хазарах речь впереди.

Примечания:

1

Краткий толковый словарь понятий и терминов, составленный В. Ю. Ермолаевым, читатель найдет в конце книги.

2

О квантовом времени см.: Гумилев Л.Н. Этнос и категория времени. Доклады географического общества СССР. Л., 1970, вып. 15, стр. 143–157.

11

Гумилев Л.Н. Биосфера и импульсы сознания// Природа. 1978. № 12. стр. 97-105.

12

Иванов К.П. Механизм этногенеза — механизм исследователя этнокультуры // Проблемы изучения охраны памятников культуры Казахстана. Алма-Ата, 1980, стр. 79–80.

13

Калесник С.В. Проблема географической среды // Вестн. Ленингр. ун-та. 1968. № 24. стр. 94.

14

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-ое изд. Т. 46. Ч. 1. стр 462–463.

15

Вернадский В. И. Биосфера // Избр. соч. Т. 5 М.; Л., 1960. стр. 19.

16

Аверкиева Ю.П. Индейцы Северной Америки. М. 1974. стр. 257. Ср. Стингл М. Индейцы без томагавков. М. 1971. стр. 274.

17

Гумилев Л.Н. Гуманитарные и естественнонаучные аспекты исторической географии // Экономическая и социальная география: проблемы и перспективы. Л.: Географическое общество СССР, 1984. стр. 42–57.

18

Дуглас У.0. Трехсотлетняя война. Хроника хронологического бедствия. М., 1975, стр. 22.

19

Ленькова А. Оскальпированная Земля. М., 1971, стр. 17 и сл.

20

Дуглас У.О. Указ соч., стр. 33.

21

Ермолаев М.М. О границах и структуре географического пространства// Изв. ВГО., 1960, № 5, стр. 423–425.

22

Поршнеев Б. Ф. Мыслима ли история одной страны. Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969.

23

Гулыга А. В. Искусство истории. М., 1980, стр. 26.

24

Таблица приближении к изучаемому предмету. Вып 3, стр. 228.

114

Иордан. О происхождении и деянии гетов. Иордан считал готов потомками гетов, конечно, ошибочно, стр. 195.

115

Дата появления готов на Черном море (весьма приблизительно: «время Каракаллы» (211–217). (См.: Вебер Г. Всеобщая история. Т. IV. М., 1893, стр. 449.)

116

Гумилев Л. Н. Некоторые вопросы истории хуннов.// ВДИ. 1960. N 4, стр. 120–125. (Приведена литература.)

117

Иностранцев К.А. Хунну и гунны. // Тр. туркологического семинария. T.I. Л., 1926, стр. 118–119, (предложил применить название «гунны» для европейской ветви хуннов, дабы избежать путаницы. Применять же современное китайское чтение иероглифов — «сюнну» — равно безграмотно и антипатриотично).

118

Иностранцев К.А. Указ. соч.

119

Maenchen-Helfen О. The Huns and the Hsiung-nu. Bizanion, American Series.III.T.XVII, 1925. P. 222–243; The Legende of the Origins of Huns. ibid., 244–252.

120

Гумилев Л.Н. Некоторые вопросы…// ВДИ, 1960, N4, стр.120–125. Он же. Хунну, стр. 236–249.

121

Бернштам А.Н. Очерки истории гуннов. Л., 1951.

122

ВДИ. 1952. N1, стр. 101–109; Сов. археол, 1953. T.XVII. стр. 320–326.

123

Гумилев Л.Н Этногенез и биосфера Земли. Второе издание — Л.1989.

124

См.: Maenchen-Helfen О. Ор cit. P. 244–252,

125

См.: Гумилев Л.Н. Некоторые вопросы истории хуннов //ВДИ. 1960. N4, стр. 120–125.

126

См.: Иордан. Указ. соч., стр. 90.

127

См.: Иордан. Указ. соч., стр. 195.

128

См.: Иордан. Указ. соч., стр. 195.

129

См.: Гумилев Л.Н. Сказание о хазарской дани // Русская литература. 1974, N3, стр. 164–174.

130

См.: Гумилев Л.Н. Эфталиты и их соседи в IV веке// ВДИ, 1959, N1, сто. 129–140.

131

См.: Артамонов М.И. Указ. соч., стр. 103–113 (приведена литература).

132

Именно предки вогулов (манси) в первых веках и. э. имели наибольшую территорию, и этнонимы манси, мадьяр и мишар — всего лишь звуковые варианты одного имени (См.: Чернецов В.Н., Мошинская В.И. В поисках древней родины угорских народов// По следам древних культур от Волги до Тихого океана. М., 1954, стр. 190.)

133

См.: Скржинскдя Е.Ч. Комментарий в кн.: Иордан, стр. 222–223.

134

Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений… Т. Ш. Приложения, карта 3 (время Сань-го).

135

См.: Гумилев Л.Н. Гетерохронность увлажнения Евразии в средние века// Вестн. Ленингр. Ун-та. 1966, N18.

136

См.: Рихтер В.Г. Донные отложения Кара-Богаз-Гол как индикатор колебаний уровня Каспийского моря// Бюл. МОИП. Отд. геологии. 1961. Вып. 1.

137

Чернецов В.Н., Мошинскмя В.И. В поисках древней родины угорских народов, стр. 163–192.

138

Сииртя — слово самоедское; применяется также к Заволоцкой Чуди. (См.: Ефименко П.С. Чудь Заволоцкая. Архангельск, 1986, стр. 24. 42, 86; Записки Географического общества. 1864. N2, стр. 49 (Шаманство в Сибири).

139

См.: Серебрянников Б.А. Происхождение чуваш по данным языка// О происхождении чувашского народа. Чебоксары, 1957, стр. 41.

140

См.: Гумилев Л.Н. История колебаний уровня Каспия за 2000 лет (с VI в. до н. э. по XVI в. н. э.). Колебания увлажненности Арало-Каспийского региона в голоцене., М., 1980, стр. 37–39.

141

Гумилев Л.Н. Гетерохронность увлажнения Евразии в средние века, стр. 85.

142

См.: Берг Л.С. Беседа со студентами Московского Университета. // Вопр. географии. 1951, N3, стр. 68–69.

143

Alfheim F., Stiei R. Die Araber in der Alton Welt. Bd. V. Teil 2. Berlin, 1969. 507–525.

144

См.: Гумилев Л.Н. Древние тюрки, стр. 18–19.

145

Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т.П. стр.249; Т.Ш. стр.19.

146

См.: Бичурин Н.Я. Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии. Чебоксары, 1960. стр.365.

147

Там же. стр. 557–562.

148

См.: Марцеллин, Аммиан. Вып. II. стр. 188–191.

149

См.: Hannestac К. Les relations de Byzance avec la Transcaucausie et L'Asie Centrale au V et VI siecles. Byzantion. T.XXV–XXVII. Brixelles, 1957. p.450.

150

ibid. p. 120.

151

См.: Гумилев Л.Н. Колебания степени увлажнения и миграции народов в Юго-Восточной Европе с II по IV вв. // Autes du VII Congres International' des Sciences Prehisloriques & Prague, UNESCO, 1971. p. 951–955.

152

См. Гумилев Л.Н. Древние тюрки, cтр. 35–37.

153

См.: Евхерий, епископ Лиона около 530 г. Цит. по: Робертсон Джеме С. История христианской церкви. Т. 1. Спб, 1890. стр. 133.

154

См.: Евхерий, епископ Лиона около 530 г. Цит. по: Робертсон Джеме С. История христианской церкви. Т. 1. Спб, 1890, стр. 170.

155

См.: Вебер Г. Всеобщая история. Т. IV. стр. 447–451.

156

См.: Артамонов М.И. Спорные вопросы древнейшей истории славян и Руси. КСИИМК. Вып. VI. 1940. стр. 5.

157

Рыбаков Б.А. Древние русы //Сов. археология. 1953. Т XVII. стр. 23-104. Скржинская Е.Ч. Комментарии Иордан… стр. 279.

158

«Поляне, яже ныне рекомая Русь».(Лихачев Д.С. Повесть временных лет. Т. I. М.;Л., 1950. стр. 21).

159

Блестящий комментарий Скржинская Е.Ч. Комментарии Иордан… стр. 274–279 (приведена литература).

160

Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т. 2. стр. 229.

161

Из краткого упоминания о деяниях императора Тацита (275–276 гг.) видно, что аланы были в союзе с готами. Вебер Г. Всеобщая история. Т. IV. стр. 515.

162

«Потоп» в Месопотамии имеет две даты: вавилонскую по поэме «Энума Элиш» — 2379 г. до н. э., и еврейскую, по библии — 2355 г. до н. э. (См.: Шитников А.В. Изменчивость общей увлажненности материков северного полушария. //Записки Геогр. Общ-ва. Т. XVI. М.; Л., 1957. стр. 220–221,262.).

163

См.: Белявский В.А. По поводу «извечного антагонизма» между земледельческим и кочевым населением Восточной Европы. //Славяно-русская этнография. Геогр. Общ-во СССР. Л., 1973. стр. 101–108.

164

См.: Гумилев Л.Н. Хунну стр.66; Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т. 1. стр.51.

165

См.: Бичурин Н.Я. Собрание сведений… T.I. стр. 51, 55,57,93–96.

166

См.: Марцеллин, Аммиан. История. Т. III. Кн. XXXI. стр 236–243.

167

Византийское посольство к гуннам в Северное Причерноморье было в 412 г. (Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. стр.55.).

168

См.: Гумилев Л.Н. Хунну стр.241–247.

169

рудника С.И. К вопросу о формах скотоводческого хозяйства и о кочевниках. Л., 1961. стр. 2-15.

170

См.: Майдар Д… Пюрвеев Д. От кочевой до мобильной архитектуры. М., 1980. стр. 19–21.

171

См.: Скржинская Е.Ч. Комментарии Иордан… стр. 270.

172

См.; Вебер Г. Всеобщая история. Т. IV. стр. 593.

173

Визиготы и гепиды — западные разделы готов.

174

Язиги — сарматское племя в Паннонии.

175

Другая часть вандалов, сдавшаяся римлянам, была поселена в Британии в 277 г. (Вебер Г. Указ. соч. стр. 517).

176

Тайфалы — германское племя, жившее в IV в. на Серете, союзники готов, но другого происхождения. (Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 517).

177

Карпы — могучее племя на нижнем Дунае, Пруте и Серете. По-видимому, дакийское, воевавшее в III в. с римлянами, будучи в союзе с остроготами. (Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 252–254.)

178

Герулы — «скифское» (т. е. не германское) племя, жившее у Азовского моря, покоренное Германарихом. (Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 279.)

179

Об этих особо, ниже (Скржинская Е.Ч. Комментарии Иордан… стр.279.)

180

Северные, т. е. прибалтийские славяне; южные — назывались «склавины».

181

Эти сведения Иордана вызывают сомнения у Е.Ч.Скржинской (стр.268). Однако если считать, что венеды и айстии, т. е. славяне и балты (литовцы), находились на границе владений Германариха и подчинение их было формальным, как это часто бывало в средние века, то очертания державы Германариха у древних и новых авторов расходятся только в деталях, т. е. в пределах допуска.

182

См.: Малов С.Е. Енисейская письменность тюрков. М.; Л., 1952. стр.88.

183

См.: Малов С.Е. Енисейская письменность тюрков. М.; Л., 1952, стр. 85–90.

184

Болчу — ныне р. Урунгу в Джунгарии. (Гумилев Л.Н. Древние тюрки.).

185

Сноски даны не на всю литературу вопроса, а на заключения новейших авторов, дабы не подменять историю историографией и повторением критики устарелых соображений.

186

Иордан. Указ. соч. стр. 91.

187

См.: Гумилев Л. Н. Хунну. стр. 247.

188

См.: Гумилев Л.Н. Хунны в Китае, стр. 25–43.

189

См.: Иордан. Указ. соч. стр. 91.

190

См.: Рыбаков В.А. Древние русы //Сов. археология. 1953. Т XVII стр. 23-104.

191

«По ту сторону Мэотиды» (Марцеллин Аммиак XXXI. 2, 1).

192

Автору удалось в одной из экспедиций побывать в такой крепости, над долиной Судака. Обрыв в долину неприступен, валы, видимо, были грандиозны: они защищали поселение с горной стороны, поросшей густым лесом. Такие замки конница брать не может, да и следов разгрома на городище нет.

193

Средний Дон окаймляют три террасы. На нижней — прибрежный лес (тугай), на средней — степь с колками (рощами) — прекрасным укрытием для местных жителей и их отрядов. Вспомним, что донские казаки защищались от ногайцев с XIII по XVIII в. Чтобы их разбить нужен большой численный перевес, а «бесчисленные полчища гуннов» — плод фантазии европейских источников. Гунны в этой войне кормились охотой, следовательно, могли передвигаться только малыми отрядами, совмещая войну с охотой. Да и было их до 370 г. очень мало. Положение изменилось потом.

194

Источник Иордана, Аблавий, относит эрулов к «скифам». Историю вопроса см. Скржингкая Е.Ч. Указ. соч. стр. 266–267; отождествление этнонимов «эрул-герул» — наша гипотеза.

195

Иордан. Указ. соч. стр. 90–91.

196

Иордан. Указ. соч. стр. 90–91.

197

Е.Ч. Скржинская начинает свой комментарий словами «Легенда об олене» (стр.271) и солидаризируется скорее со скептиками, нежели с Иорданом и Зосимой, автором второй половины V в. Иордан приписывает этот трагический для готов переход через море злым духам — предкам гуннов (там же), а Зосима пишет: «Я нашел и такое известие, что Киммерийский Боспор, обмелевший от снесенного Танаисом ила, позволил им (гуннам) перейти пешком из Азии в Европу» (там же. стр 271). Я верю Зосиме, и вот почему. Быстрый перенос пути циклонов из Заполярья в степь в IV в. должен был вызвать бурную гумидизацию лесной зоны, где берут начало Волга, Дон и Днепр. При половодьях эти реки снесли в устья размытую почву и создали на Волге дельту, а в низовьях Дона — бар, который впоследствии был размыт волнением Азовского моря. Поэтому больше оснований для доверия к источнику, нежели для скепсиса, свойственного авторам, привыкшим считать свой уровень знаний за наивысший. Так Лавуазье отверг сведение о найденном метеорите. Он сказал: «Камни с неба падать не могут, ибо на небе нет камней». Истина часто бывает неожиданной.

198

Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. Собрал и издал с русским переводом В. В.Латышев. Греческие писатели. Т. 1. Спб., 1893.стр 726.

199

См.: Арта/фнов М.И. История хазар. Л., 1962. стр. 51.

200

См.: Арта/фнов М.И. История хазар. Л., 1962. стр. 46–51.

201

См.: Моммзен Т. История Рима. Т. V. М., 1949. стр.272.

202

См.: Моммзен Т. История Рима. Т. V. М., 1949. стр. 211.

203

Еще в 336 г. Боспор принадлежал римлянам, но вскоре после этого Рим перестал заботиться о судьбе греков, живших в Крыму, (там же. стр.268).

204

Оба героя были предательски убиты римскими императорами.

205

См.: Вебер Г. Указ. соч. стр. 593.

206

См.: Иордан. Указ. соч. стр. 91–92.

207

См.: Иордан. Указ. соч., стр.90: «хотя теперь (в IV в.) они свирепствуют повсеместно…» Вот граница пассионарного толчка. Венеды, а потом саксы и франки получили пассионарность от генетического дрейфа и, отстав на старте, выиграли в финише.

208

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 221.

209

Валент был ревностным арианином.

210

См.: Вебер Г. Указ. соч. стр. 594.

211

Иордан. Указ. соч. стр. 115.

212

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 320.

213

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 320.

214

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 206–208.

215

Пожалуй, только это одно и бесспорно в антской проблеме. Все суждения историков расходятся друг с другом настолько, что перечислять их в этой главе нецелесообразно, ибо это увело бы нас в сторону от интересующих нас вопросов: характера контактов гуннов с народами европы. Сводку и разбор историографии см. у У.Ч.Скржинской в цитируемом комментарии. Мое мнение согласуется с теми авторами, которые считают антов славянами и предками полян (см. ниже).

216

См.: Иордан. Указ. соч. стр. 92.

217

См.: Иордан. Указ. соч. стр. 301.

218

См.: Вебер Г. Указ. соч. стр. 310.

219

Дестунис Г.С. Сказания Приска Панийского. Спб., 1861. стр. 55–58.

220

Западная Римская империя; название позабылось к VI в.

221

Он также назвал Аэция, но тут с ним нельзя согласиться. По характеру, страстности, отсутствию патриотизма и авантюризму Аэций больше ранний византиец, чем поздний римлянин. И недаром он родился на берегах нижнего Дуная, а не Тибра или По. Ни он не любил италиков, ни они его.

222

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 302.

223

См.: Артамонов М.И. История хазар, стр. 56.

224

См.: Артамонов М.И. История хазар, стр. 55.

225

Вебер Г. Указ. соч. стр. 670.

226

См.: Европеус Д. Об угорском народе, обитавшем в средней и северной России до прибытия туда славян. Спб, 1874. стр. 3.

227

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 307.

228

Иордан. Указ. соч. стр. 118.

229

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 341.

230

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 341.

231

Сказания Приска Панийского. /Пер. Дестуниса. Уч. зап. II отд. ИАН. Кн. VII. Вып. 1. 1861. стр. 87.

232

См.: Гумилев Л.Н. Три исчезнувших народа. // Страны и народы Востока. Вып, II. М., 1961. стр. 106–109; стр. 200–201. Приведена литература.

233

См.: Hajdu Р. Ор. cit. S. 88–89.

234

См.: Бичурин Н.Я. Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии. Чебоксары, 1960. стр. 542, 549, 553.

235

См.: Гумилев Л.Н. Гетерохронность увлажнения Евразии в средние века. стр. 81–90. Он же. Истоки ритма кочевой культуры Срединной Азии; (Опыт историко-географического синтеза) //Народы Азии и Африки. 1966, N 4. стр. 85–94.

236

См.: Артамонов M.И. История хазар, стр. 60–78.

237

См.: Шевченко Ю.Ю. На рубеже двух этнических субстратов Восточной Европы, стр. 39–58.

238

См.: Гумилев Л.Н. Открытие Хазарии, стр. 63–64.

239

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 340.

240

См.: Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр. 333.

241

Арианство, принятое готами случайно — при их договоре с императором Валентом в 376 г., затем стало символом этнического самоутверждения восточных германских племен, знаменем, противопоставленным никейскому исповеданию, которому покровительствовал враг готов — император Феодосии I. То, что догматическое разногласие — спор о «единосущии» и «подобосущии» — было непонятно безграмотным готам — очевидно. Ведь это различие в буквальном переводе с греческого пропадает. Но люди, в критических фазах этногенеза, думают не о философии, а о том, где свои, а где враги? При этнических контактах исповедание только индикатор связи: положительной или отрицательной.

242

См.: Иордан. Указ. соч. стр. 120. Скржинская Е.Ч. Указ. соч. стр.

243

См.: Гумилев Л.Н. Древние тюрки, стр. 35–39.