ВСТУПЛЕНИЕ,

в котором автор поясняет историю этой книги, ее некоторые особенности и слегка перестраховывается от критики

Было время, гранили люди драгоценные камни и не знали, что стоит только слегка округлить их грани, чтобы получились оптические линзы, приближающие к нам небеса и на острие иглы открывающие мир невидимого. Сотни лет гляделись люди в зеркальце и не знали, что стоит только слегка его прогнуть, чтобы солнечный зайчик смог плавить металлы. Тысячи лет вертели люди в руках магнит и проволоку и не догадывались, что если этим магнитом над этой проволокой помахать, то рождается в проволоке электрическая энергия — диво нашего века. Тысячи лет имели люди дело с солями урана, как с красивой краской для глиняных горшков, и не соображали, что из солей урана выковываются ключи к воротам атомной энергии.

И вот пробирает человека внезапная дрожь: а что, если и я у себя за столом верчу в руках пустяковые безделушки и не знаю, что это ключ и замок от какого-нибудь технического чуда и что стоит только приладить их друг к другу, повернуть как-нибудь — и появится на свет великое изобретение?

Кровь волною приливает у него к голове, взгляд тревожно ищет по сторонам, шум неведомых машин уже слышится за его спиной. Человек всматривается в упор… и не видит ничего, кроме давно знакомых предметов.

Где же магический кристалл, чтобы приставить его к глазам и различить в туманной дали облик невиданной еще машины?

В чем секрет удачи великих изобретателей?

В чем их сила? Чем они брали?

Раздаются настойчивые голоса: а нельзя ли попробовать обучать техническому творчеству, как уже учат в консерваториях композиторов сочинять музыку, учат в студиях актеров творить на сцене, учат в Литинституте поэтов писать стихи? Учить изобретать!

Так ведь учат же, учат! У нас много втузов и техникумов, технических, курсов и кружков для людей всех возрастов — от пионера до пенсионера. Расширяет свою работу Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов, интересно и творчески работает Госкомитет по делам изобретений и открытий СССР. Даже наши недруги за рубежом, поражаясь мощи советской изобретательской мысли, массовости технического новаторства, объясняют их широтой и качеством нашей сети специального образования.

И все-таки не смолкают настойчивые голоса…

Значит, надо больше еще чего-то. Вероятно, велика потребность в книгах, освещающих общие вопросы изобретательского творчества, вводящих в творческую лабораторию изобретателя. Но ведь и подобных книг издается множество: здесь и книжки по психологии и логике изобретательского творчества, поучительнейшие исследования наших историков техники научные биографии изобретателей и их литературные портреты в сериях типа «Жизнь замечательных людей», мемуары наших конструкторов, брошюры, обобщающие опыт изобретателей, рационализаторов, новаторов, сотни статей в журналах и газетах. Горы отличной литературы, растущие с каждым годом! И все-таки читатель требует — давай, давай!

Ощущение потребности и дало мне смелость возвратиться к моей книжке «Секрет изобретателя», изданной в 1946 году. Я принялся ее править, потом перекраивать, потом дописывать. Незаметно тоненькая книжка растворилась в толстой рукописи, вместе с некоторыми из моих статей. Когда-то критики удивлялись ее названию — «Секрет изобретателя». Почему «Секрет», если книжка не раскрывает никаких секретов? Я принял критику и сменил название на менее обязывающее. Получилось тоже не очень точно. Если это и «трактат», то не чересчур ученый. Причина в том, что опыт жизни позволяет мне называться скорее публицистом, чем философом, скорее изобретателем, чем ученым-инженером. Отсюда — все особенности, все странности, все грехи. Честное слово, не знаю, как правильно назвать это смешение жанров, где рассказ соседствует с очерком, переписка с пьесой, репортаж с рецензией, памфлет с дифирамбом! Просто это занимательная книжка об изобретениях, написанная языком, доступным многим.

Техника в нашей стране перестала быть монопольной принадлежностью инженерной касты, стала делом общенародным. Миллионы приобщаются ныне к специальной технической терминологии, а в специальный словарь техники врывается общенародный язык, просторечие миллионов. О, коллеги мои, ученые-инженеры, не судите меня строго за то, что я часто убегаю от нашей с вами профессиональной терминологии! Согласитесь, что точнейшая фраза «аккумуляция соединения водорода с кислородом в цилиндрическом резервуаре с крупнопористым основанием» так же плохо удерживается в памяти, как вода в решете. Заразитесь либеральным отношением к литераторам хотя бы у врачей! Ведь врачи не требуют строго-настрого, чтоб в литературном портрете милой девушки ее косы назывались «развитым волосяным покровом», веснушки — «пятнистой пигментацией», а родинка — «папилломой». Дозвольте побаловаться кистью, поучиться рисовать наши машины той же самой палитрой красок, какой пишут, скажем, натюрморт. Проигрыш не очень велик, а выиграть можно; разумеется, чертеж точней натюрморта, но зато натюрморт доступней.

Здесь я должен глубоко поклониться памяти моих незабвенных учителей— писателей Ильи Яковлевича Маршака (М. Ильина) и Бориса Степановича Житкова. Я во многом подражаю им и горжусь, когда голос Ильина или голос Житкова воскресает на страницах этой книги. Но я был бы нерадивым учеником, если б ограничился простым подражанием.

В задушевных беседах с нами Илья Яковлевич как бы лучом рентгено-структурного анализа освещал строение, архитектонику своих классических книг. Возникала структура построения по принципу сильных связей. Главки-атомы крепко сцепливались в построение, правильное, как кристалл, и читатель, робея от восхищения, наблюдал, как растет эта алмазная громада.

Мы тогда же обсуждали возможность построения книги по принципу слабых связей, где отдельные главки сочетаются непрочно и прихотливо, словно атомы в затейливо завитой молекуле органического вещества. Где читатель легко разрывает на звенья логические цепи автора и затем соединяет их в иных, возникших в голове сочетаниях. Где движение мысли порождается не только контактом, но и дальней перекличкой и ауканьем главок.

Илья Яковлевич соглашался с возможностью и полезностью подобных книг. Он ссылался на опыт прошлого, где умами владели не только строгие трактаты, но и пестрые, казалось бы, собрания притч. Надо только, чтоб были такие притчи, из которых не возведешь кривой и лживой постройки. А для этого они должны быть правдивыми, взятыми из самой жизни. Ничего, если главки будут погромыхивать в переплете, как детали конструктора в ящике, важно только, чтобы это был такой конструктор, из которого можно собрать нечто полезное.

Сознаюсь, я сделал робкую попытку написать такую книжку, где брожение ума создавалось бы в узорном ходе русской беседы. Дать собрание пестрых притч, призванных будить, беспокоить, тревожить изобретатель-скую мысль и клонить ее к некоторым выводам. Каким? В том-то и сила притчи, что от нее, как иголки на спинке ежа, расходятся во многие стороны стрелки умозаключений.

Это книжка о путях изобретений и о качествах, необходимых изобретателю.

В толстых книгах по истории техники можно изредка встретить рассказы о том, как являлись изобретателям в головы их счастливые идеи. Мы пересказали в этой книжке часть из этих рассказов. Они прямо говорят о качествах, полезных изобретателю. К сожалению, достаточно ярких рассказов тут немного: изобретатели были заняты сильнее придумыванием своих машин, чем размышлениями над тем, как их изобретают.

Но не только по рассказам изобретателей можно догадаться о нужных изобретателю качествах. Можно сообразить кое-что, проследив за тем, как изменяются машины. Поглядишь на нынешнюю машину, мастерящую самые немудреные штуки, вроде спичечных коробков, заглядишься, как ловко и ладно сгибает она фанеру домиком и любовно, без складок оклеивает его пестрой бумагой; заглядишься и забудешь на миг, что нет в этих жирных железных пальцах ни капли живой крови, ни чуточки осязания, ни проблеска разума. Виден разум в машине…

Только не свой в ней виден разум, а того человека-изобретателя, который ее выдумал. Это он измыслил и предначертал пути, по которым проворно, дельно, без промаха мечутся ролики, тяги, эксцентрики и рычаги. Это тень его разума работает в машине, облеченная в железо.

Тень изобретательского разума живет в вещах, и вещи, созданные людьми, на века сохраняют следы их духовных черт, словно камни, хранящие оттиск древних растений. Палеонтологи делают раскопки и находят отпечатки — следы движения исчезнувших существ. Археологи делают раскопки и по найденным вещам восстанавливают духовный облик исчезнувших народов. Тут запечатлелись следы движения мысли людей, изменяющих вещи. Наблюдая вещи в их изменении, развитии, можно сделать кое-какие выводы? о внутренних свойствах людей, изменяющих вещи, о личных качествах изобретателя. Тут запечатлелись следы мыслительных фигур, приводивших изобретателей к изобретениям.

Потому пришлось включить в книжку рассказы, поясняющие некоторые законы изменения вещей.

Повторяю, это не учебник по истории техники и не ученый трактат о творчестве. Это некое собрание занимательных статей. Потому сюда включены и живые впечатления очевидца от его путешествий в Страну изобретений — в мир советской атомной техники, мир лазеров и электронных машин, верфей космических кораблей и цехов искусственных алмазов.

Здесь я должен с глубокой благодарностью упомянуть академиков А. П. Александрова, М. В. Келдыша, И. К. Кикоина, В. А. Кириллина, И. В. Курчатова, членов-корреспондентов Академии наук СССР Н. Г. Басова, Д. И. Блохинцева, Л. Ф. Верещагина, В. С. Емельянова, профессоров, докторов наук Л. Д. Белькинда, И. Н. Головина, Б. Г. Кузнецова, А. А. Хрущева, помогавших мне при написании и редактировании материалов, составивших разделы этой книги.

М. Ильин писал когда-то: для того чтобы человек стал мореплавателем и открыл новые земли, нужен не только учебник навигации, но и «Робинзон Крузо». Если наша книжка подтолкнет молодого человека в далекое и трудное плаванье по морям изобретательства, если эта книжка вселит в него смелую уверенность в том, что машины изменчивы, что они постоянно изменяются к лучшему и что их железные тела могут мякнуть, как воск, в пальцах у тех, кто охвачен горячим желанием их изменять, значит, наша работа не пропала даром.

Нам нужно много изобретателей.

Вот конструкторское бюро с рядами чертежных досок, установленных наклонно, подобно пюпитрам оркестра, и главный конструктор, проходящий между рядами с карандашом в руке, похожим на дирижерскую палочку.

На дворе весна. Распахнуты окна. Шелест шин и шорох шагов проникают в зал, и со стройки, вырастающей вдали, долетают гулкие, как гонг, удары, приглушенные расстоянием. Балка за балкой, линия за линией прибавляются к ее черному силуэту, вчерченному в синее весеннее небо. А в конструкторском бюро идет уже новая созидательная работа. Растет и усложняется серая призрачная паутина линий на листах бумаги, пригвожденной к чертежным столам.

Великая стройка в разгаре. На глазах вырастают новые жилые здания, строятся села, заводы, города. И в разгаре ход иной, незримой стройки — стройки в головах: рождаются новые творческие планы в головах новаторов, изобретателей, ученых. Не уложенные еще кирпичи, не возведенные еще мосты, не построенные еще заводы маячат перед их глазами.

И если слить все то, что чудится миллионам глаз, в одно грандиозное видение, то поверх строительных лесов громадных новостроек, во всю ширь необъятной нашей Родины раскинется образ преображенной страны, еще более сильной и прекрасной, образ страны коммунизма.