ГЛАВА XII. ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЛИТИКА ДО БЕРЛИНСКОГО КОНГРЕССА 1871–1878

Европа в 1871 году. Война 1870 года к поражение Франции нарушили европейское равновесие. В центральной Европе завершилось объединение Германии под главенством Пруссии. Этим была создана военная держава, подобной которой Европа не знала со времен Наполеона I и императорской Франции. Ее могущество являлось непосредственной угрозой для Франции и Австрии. Косвенно им была затронута и Англия: если бы Турция оказалась в опасности, Англия уже не могла бы рассчитывать на содействие Франции, ослабленной и исключительно занятой залечиванием своих ран. В восточной Европе Россия, воспользовавшись благоприятной конъюнктурой, отказалась от соблюдения статей Парижского договора, которые воспрещали ей держать военный флот на Черном море, и вернула себе полную свободу действий.

Но объединение Германии было достигнуто насилием; оно явилось результатом двух войн, следствием поражения двух государств — Австрии и Франции. Победитель в 1866 и в 1870 годах, при заключении Пражского мира и при заключении мира во Франкфурте, вел себя совершенно по-разному. Униженной на полях битвы Франции Франкфуртский мир нанес глубокую, почти смертельную рану. Отняв у нее земли по Рейну и у Вогез, отодвинув границу за Мозель, к берегам Мааса, к самому входу в долину реки Сены, немцы лишили Францию лучшей ее защиты, подвергли ее столицу постоянной опасности. Отторгнув от нее часть ее сынов, отняв у нее против их воли, несмотря на их протесты, эльзасцев и лотарингцев, немцы нарушили священное, неотъемлемое право народов самим распоряжаться своей судьбой, располагать собой по собственному желанию. Права Франции были попраны, ее безопасность была нарушена, и Франция — даже если ей и удалось подавить стоны жестоко уязвленного самолюбия, примириться с поражением — не могла согласиться со всеми вытекавшими из этого мира последствиями. Во Франкфурте было подписано перемирие, а не мир. Бисмарк никогда иначе и не смотрел на дело.

Совсем не так действовал он в Праге. После Садовой король Вильгельм I хотел, кроме исключения Австрии из Германского союза, удержать за собой австрийскую Силезию и полосу чешской территории у границы; но его канцлер в это время был проникнут мыслью, что «политика повелевает не спрашивать себя после победы, что можно было бы отнять у противника, а стремиться единственно к тем результатам, которые необходимы по политическим соображениям». Он не хотел вызывать в побежденном «непримиримую ненависть или нанести ему и его самолюбию неизлечимые раны». Напротив, он хотел «обеспечить себе возможность примирения с врагом»; он настаивал на том, что следует «рассматривать возобновление добрых с ним отношений как событие, которое рано или поздно может наступить»[231]. Одержав верх над своим государем и его вожделениями, Бисмарк добился того, что у Австрии не было отнято ни одной пяди ее территории. Австрия не потеряла ничего существенного оттого, что перестала быть номинальной руководительницей Германского союза, и исключение из этого союза затрагивало лишь одного человека: самого государя. Самолюбие народа не было задето: народ этот в огромном своем большинстве даже и не состоял из немцев; ничто не угрожало ни его существованию, ни даже его интересам. Вот почему можно было надеяться, что в Праге в 1866 году подписан был настоящий мир. Австрийский канцлер Бейст, обращаясь в июле 1871 года к «делегациям» Австрии и Венгрии, мог сказать им следующее: «Новая Германская империя с доверием и уважением предложила нам свою дружбу, и мы без всяких затруднений приняли ее. Совершенно не желая возвращаться к прошлому с целью выразить бесплодные сожаления или предаться завистливой критике, мы, обращая взоры назад, в этом прошлом почерпаем надежду на счастливое и благотворное развитие сношений, вновь завязанных нами с Германской империей»[232].

Соглашение трех императоров (1872). Вопреки торжественным своим заявлениям, Бисмарк подозревал, и не без основания, что некоторые австрийские политики, в частности Вейст, сожалеют о прошлом[233]. В Берлине граф Шувалов в 1877 году говорил: «Вам всё мерещатся коалиции». — «Это неизбежно», отвечал Бисмарк.[234] Этот страх перед коалициями появился у Бисмарка с октября 1870 года, с момента, когда он узнал о хлопотах Бейста при лондонском и петербургском дворах с целью вызвать вмешательство нейтральных держав[235]. С этих нор он постоянно боялся того, что он называл «старой коалицией Кауница»[236], и искал средства «отвлечь хотя бы одного из побежденных от возможности соблазниться союзом с другими ради реванша». Умеренность, которой он добился от императора в обращении с Австрией, давала ему право думать, что Австрия примет предложение заключить союз. Он и обратился к ней. Императора Вильгельма, беспокоившегося о том, как будет встречена попытка к сближению, он уговорил сделать первый шаг и посетить Франца-Иосифа в Ишле (август 1871 г.). Поспешность, с которой Франц-Иосиф отдал ему визит в Зальцбурге (б сентября), доказала, что Бисмарк отнюдь не преувеличил свойственных австрийскому императору благодушия и отсутствия злопамятства[237]. Эти два свидания обеспечили Бисмарку двойной успех: во-первых, ему удалось добиться (октябрь 1871 г.) устранения министерства Гогенварта, расположенного к славянам и ненавистного немцам, потому что оно склонно было относиться к чехам так же, как отнеслись к венграм в 1867 году. Затем дошла очередь и до канцлера Бейста, которого император уволил в отставку (13 ноября 1871 г.). Его преемник, венгерец Андраши, был вполне расположен руководить австро-венгерской монархией в согласии с Германской империей. Чему, как не победе Пруссии (1866), обязана была Венгрия своей автономией и той преобладающей ролью, какую она начинала играть в монархии? Посещение Францем-Иосифом Берлина в сентябре 1872 года сделало сближение между двумя странами еще более тесным. Россия уже начинала беспокоиться по поводу этого сближения. Царь, лично чрезвычайно расположенный к императору Вильгельму, выразил желание участвовать в свидании: этим он шел прямо навстречу желаниям Бисмарка. Отсюда возникло то, что не совсем точно называли союзом трех императоров и что в сущности было только соглашением. Это соглашение вытекало не из формальных договоров, а из простого обмена нот касательно трех пунктов. Императоры обязывались поддерживать территориальное status quo, установленное последними договорами; искать совместного разрешения осложнений, могущих возникнуть на востоке; наконец, подавлять революцию в новом ее обличий, т. е. социализм.

Таким образом осуществился план Бисмарка, задуманный им во время войны 1870 года и в общих чертах установленный еще в Мо. Это был новый священный союз, к которому, по его расчетам, вскоре должна была примкнуть и монархическая Италия, священный союз, направленный уже не против либералов, а против республиканцев и социалистов, которых Бисмарк часто смешивал в то время, — «лига системы порядка против социальной республики». Этот последний пункт программы больше всего заботил канцлера; ему казалось, что он гораздо более важен «для монархий, еще полных сил и свежести, чем соперничество из-за влияния, приводящее к спорам о какой-нибудь мелкой народности на Балканском полуострове»[238]. Россия и Австрия очень скоро обнаружили иной взгляд на этот вопрос. Однако до 1875 года неоднократные свидания монархов — в Вене и Петербурге в 1873 году, в Ишле в 1874 и 1875 годах, в Берлине в 1875 году — давали повод думать, что они в самом деле действуют заодно и что среди них установилось полное согласие по всем пунктам.

Тревога в марте 1875 года. Во время свидания 1872 года Бисмарк заявил, что «Европа видит в новой Германской империи оплот всеобщего мира». Однако в начале 1875 года дипломатам пришлось пережить тревожный момент, и можно было опасаться нового конфликта между Германией и Францией. Быстрота, с которой Франция оправлялась от своего разгрома, поспешное переустройство французской армии раздражали и тревожили военную партию в Германии. Эта партия думала, а газеты, которые сам Бисмарк называл рептилиями, наперебой повторяли, что не следует давать исконному врагу время подготовиться к реваншу, что необходимо опередить его, что надо подвергнуть Францию основательному кровопусканию и лишить ее на целое столетие возможности нарушать мир Европы. Несмотря на последующие уверения

Бисмарка по этому поводу — и перед рейхстагом в 1886 году, и в его воспоминаниях, — трудно допустить, чтобы он был чужд этой кампании[239]. Так, в начале марта 1875 года он предложил Бельгии сообщить ему, какие меры она собирается принять, чтобы обеспечить соблюдение своего нейтралитета, — «как будто бы Франция грозила нарушить его. После принятия французским Национальным собранием закона о военных контингентах (12 марта) германский посланник Гогенлоэ предпринял странный шаг: он явился к герцогу Деказу с заявлением, что его правительство усматривает в вооружениях Франции угрозу, и просил его принять это заявление к сведению. Деказ отказал в этом и просил поддержки у русского посла, а французский посол генерал Лефло тем временем хлопотал в Петербурге о вмешательстве царя. «Если на нас нападут, — говорил Деказ, — мы оставим на границе заслон, а сами уйдем за Луару». Лондон также был предупрежден. Правительства английское и русское не могли допустить дальнейшего ослабления Франции. Под этим двойным воздействием, после личного вмешательства королевы Виктории и Александра II, 18 мая посетившего Берлин, газетная кампания прекратилась, и разговоры о войне затихли. «Нас хотели поссорить, — говорил Вильгельм I Гонто-Бирону, — но теперь все это кончилось». Только русский канцлер Горчаков, всегда бывший не в ладах с Бисмарком, не отказался от удовольствия предать широкой огласке в дипломатических сферах ту роль миротворца, которую только что сыграл его государь. Бисмарк не мог простить Горчакову этой нескромности[240]. Все более и более обеспокоенный возможностью сближения и соглашения между Францией и Россией, он отныне не упускал ни одного случая если не открыто создавать затруднения русскому правительству, то хотя, бы вовлекать его в сложные дела, способные поглотить все его внимание и на некоторое время лишить его возможности играть какую бы то ни было роль на Западе. В этом отношении обстоятельства на Балканском полуострове сложились как нельзя более благоприятно для него.

Восстание в Боснии и Герцеговине (1875). Хатти-хумаюн 1856 года[241] остался в Турции мертвой буквой. Предпринятые Али-пашой реформы в сущности не внесли никаких перемен в положение подвластных султану христиан, однако герцеговинское восстание 1862 года, критское восстание 1866 года свидетельствовали, что христиане едва ли станут еще долго выносить страшный турецкий режим. Пример независимости, которой пользовались их братья в Сербии и Греции, делал для них мусульманское господство еще более ненавистным. Особенно невыносимо было положение боснийцев и герцеговинцев, чистокровных сербов: непосредственное соседство Сербии делало более ощутительным неравенство в положении различных членов сербской семьи. Свободный гражданин на правом берегу Дрины, серб на левом ее берегу становился бесправным человеком, райей, лишенным уверенности в завтрашнем дне и подвергавшимся произвольному обложению повинностями, притеснениям бея, вымогательствам паши; здесь он был неверным, «псом», для которого не существует защиты закона. Надежду на освобождение он всегда возлагал на царя.

Поражения в Крыму на время ослабили престиж России. Но, как всегда у энергичных народов, и у русских поражение вызвало усиление патриотической деятельности. В 1857 году вновь образовалось прежнее братство Кирилла и Мефодия[242], некогда распущенное Николаем I и ставившее себе целью улучшение участи восточных христиан и их освобождение. Оно расходовало большую часть своих средств в Болгарии, Черногории, Боснии, Герцеговине. Его агенты собирали деньги на церкви, на книги для школ. Находясь в постоянных сношениях с консульскими учреждениями, оно не преминуло сообщить своим клиентам об успехе России на Лондонской конференции и о пересмотре Парижского договора. Наконец» когда в 1870 году благодаря содействию русского посла в Константинополе Игнатьева болгары добились церковной автономии и нрава избирать себе экзарха, этот успех явился в глазах всех притесняемых свидетельством того, что царь вернул себе всю свою мощь, а вместе с этим проснулись и давние надежды. К концу 1874 года действия русских агентов сделались тем более энергичными, что Австрия, заключая торговые договоры с Сербией и Румынией без предварительной, обязательной по закону ратификации их Высокой Портой по видимому, прокладывала путь для новой политики и старалась приобрести дружбу юных балканских государств в ущерб русскому влиянию.

9 июля 1875 года заптии подверглись нападению в округе Невесинье (в Герцеговине), где турецкие сборщики пытались вторично взыскать налоги, уплаченные всего за несколько дней перед тем. Восстание одновременно вспыхнуло повсюду. 29 июля восставшие обнародовали воззвание: «Кто сам не испытал турецкого варварства, кто не был свидетелем страданий и пыток христианского населения, тот не может составить себе даже приблизительного представления о том, что такое райя, эта немая тварь, поставленная ниже всякого животного, это существо, имеющее человеческий облик, но рожденное для вечного рабства… Каждая пядь земли орошена кровью и слезами наших предков… Ныне райя решила биться за свободу или умереть до последнего человека». Восставшие провозгласили объединение с Сербией. У турок в обеих областях было менее 1800 человек; учтя это обстоятельство, восставшие к 2 августа уже подвергли осаде ряд крепостей. Черногория и Сербия были охвачены тревогой. В Крагуеваце скупщина говорила «о благородном отклике, которым встречены были вопли отчаяния герцеговинцев, и о жертвах, которые Сербия готова принести для обеспечения прочного благополучия своих братьев».

Вмешательство держав. В Вене и Будапеште испугались всеобщего восстания, которое могло бы привести к восстановлению Великой Сербии, а эта последняя не замедлила бы оказать притягательное действие на многочисленные сербские элементы Австро-Венгерской империи. Отсюда желание как можно скорее покончить с конфликтом. В результате Австрия взяла на себя инициативу предложить султану и восставшим посредничество трех императорских дворов. 18 августа 1875 года державы предложили, чтобы их консулы, войдя в сношения с восставшими, были уполномочены передать комиссару султана требования христиан. Предложение было принято, и в конце сентября восставшие представили следующие требования:

— Полная свобода совести христианам; допущение их к даче свидетельских показаний в суде наравне с мусульманами.

— Организация туземной жандармерии.

— Точное установление всех видов налогов и их раскладки, причем налоги впредь не могут быть произвольно повышены.

Едва только эти предложения, принятие которых Порте рекомендовали все три державы, были ей переданы, как султан обнародовал 20 октября ираде, возвещавшее начало подготовки реформы, общей для всего турецкого государства. Речь шла уже, не об отдельных мероприятиях, а о всеобщем преобразовании, которое должно было обеспечить всем христианам, без различия национальности, не только право избрания сборщиков и контролеров по части налогов, но даже постоянное представительство в Константинополе делегатов, уполномоченных защищать их интересы перед Высокой Пор-той. Эта наглая комедия, которой рассчитывали отвлечь и обмануть Европу, была в значительной мере внушена английским правительством и его главой Дизраэли. 12 декабря был издан фирман, провозглашавший возвещенные реформы. Но никто не был расположен дольше поддаваться этому обману. Русский Правительственный вестник заявил 3 ноября, что кабинеты ждут от султана «осязательных доказательств твердого его решения выполнить данные им обязательства». Австро-венгерское министерство Андраши поспешило составить ноту, к которой немедленно примкнули Россия и Германия,» затем Франция и Италия и, с некоторыми оговорками, Англия. В этой ноте не было речи об общей реформе — она была исключительно посвящена восставшим.

Державы требовали «мероприятий ясных, неоспоримых, а главное, способных улучшить положение в Боснии и Герцеговине, — фактов, а не программ». Требовали для восставших «полного уравнения в правах и свободы совести без всяких ограничений, уничтожения откупа налогов, отдачи поступлений от этих налогов на местные нужды обеих областей, установления составленной поровну из христиан и магометан контрольной комиссии для наблюдения за выполнением реформ и, наконец, мероприятий, направленных к улучшению участи земледельческого класса и дающих райе возможность приобретать землю в собственность».

Нота вручена была 31 января 1876 года. 13 февраля Порта, согласно обращенной к ней просьбе, известила державы о получении ноты. Державы взяли на себя обязанность склонить восставших сложить оружие.

Турецкие зверства в Болгарии. Однако восставшие, наученные вековым горьким опытом, не придавали обязательствам, принятым на себя султаном, того значения, какое им приписывали дипломаты. Как бы торжественно ни было дано слово, все-таки оно оставалось только словом: восставшие ждали действий — эвакуации турецких войск, права сохранить оружие и уступки одной трети земли, находившейся в руках беев. Наконец, — и это главное, — они хотели ручательства держав в том, что реформы действительно будут выполнены. Эти требования, которые Австрия находила чрезмерными, а Россия, поощряемая Германией, одобряла, могли бы, пожалуй, расстроить тесное согласие трех императорских дворов, если бы новые и страшные события не показали, насколько недоверие к туркам было оправдано. 7 мая французский и немецкий консулы были убиты в Салониках среди бела дня толпой мусульман. В то же время начались неслыханные зверства в Болгарии.

За предшествующие десять лет положение болгар-христиан не только не улучшилось, но в значительной мере даже ухудшилось. С 1865 года Болгария сделалась убежищем для черкесов-мусульман, толпами покидавших Кавказ, чтобы избежать перехода в русское подданство, и принимаемых султаном. В связи с этим болгарские крестьяне подверглись настоящему закрепощению, изо дня в день над ними измывались неслыханным образом. Поэтому было вполне естественно, что боснийское восстание нашло здесь отклик, а вмешательство держав пробудило надежду на лучшее будущее. Жестокости, совершенные черкесами в ноябре 1875 года в деревне Сульмчи, вызвали в апреле 1876 года мятеж в Стре-лице. Султан послал против восставших 10 000 башибузуков. В одном только городке Батаке из 7000 жителей было перебито 6000, причем их предварительно подвергли самым зверским мучениям. За несколько дней было предано огню 79 деревень, убито по меньшей мере 15 000 человек, 80 000 человек осталось без крова; вся область превратилась в исполинское кладбище.

Берлинский меморандум; уклонение Англии. «Зверства в Болгарии» сделались известны лишь несколько позднее. Но салоникского убийства было достаточно для того, чтобы, вызвать немедленное свидание трех канцлеров (Австрии… Германии, России) и прибытие царя в Берлин. 13 мая 1876 года, принят был в общих чертах меморандум, составленный Горчаковым и получивший громкую известность под названием Берлинского меморандума. Державы становились в нем на., почву предложений повстанцев. Они требовали прекращения военных действий на два месяца. Если по истечении этого срока не будет достигнуто умиротворение, то «три императорских двора придерживаются того взгляда, что им придется по необходимости дополнить свое дипломатическое воздействие заключением соглашения для проведения действительных и соответствующих интересам общего мира мероприятий с целью остановить зло и воспрепятствовать дальнейшему его распространению». Франция и Италия присоединились к выставленным в меморандуме положениям. Нехватало лишь согласия Англии. Казалось вероятным, что Англия поймет, какое сильное впечатление на султана произведет шаг, предпринятый от имени всей Европы, и сочтет нужным присоединиться к нему для обеспечения восстановления мира и для смягчения участи христиан. Но Дизраэли ненавидел Россию и стремление противодействовать ее политике преобладало в нем над всеми иными соображениями. 19 мая Европа узнала, что «правительство королевы сожалеет, что не имеет возможности присоединиться к предложениям, исходящим от императорских дворов». С этих пор стало ясно, что Высокая Порта усмотрит в поведении Англии своего рода поощрение к сопротивлению и не выполнит ни одного из предъявленных ей требований. Ответственность за все последующие события целиком падала на Дизраэли.

Убийство Абдул-Азиса. Мурад V. Тем не менее меморандум должен был быть сообщен Порте 30 мая. Но в ночь с 29 на 30 мая Абдул-Азис был схвачен во дворце и низвергнут. Два дня спустя его убили. Его преемник Мурад V стал орудием непримиримых мусульман и военной партии, руководимой честолюбивым Мидхат-пашой; под либеральной внешностью паши скрывался фанатик, исполненный ненависти к Европе и ее цивилизации. Немедленно же, 8 июня, Турция потребовала от Сербии и Черногории разъяснений по поводу их вооружений. Уже почти целый год Австрия и Россия с трудом сдерживали оба народа. Но «болгарские зверства» переполнили чашу терпения сербов: они хотели войны и приготовились к ней, подписав союзный договор с Черногорией. Из России в Сербию хлынули добровольцы, офицеры, и Александр II разрешил одному из своих генералов, Черняеву, перейти на сербскую службу. На угрожающий запрос Турции Милан ответил требованием, чтобы «турецкая армия и все дикие орды были удалены с границ княжества» и чтобы водворение мира и порядка в Боснии и Герцеговине поручено было сербским и черногорским войскам (23 июня). Так как Турция ответила отказом, то 30 июня ей объявлена была война, а 1 июля сербы и черногорцы перешли турецкую границу.

Первый период военных действий. Общественное мнение в Англии. Черногорцы быстро одержали блестящие победы при Требинье и Подгорице. Сербы действовали не так удачно. Во-первых, турки выставили против них лучшие свои войска, ж частности императорскую гвардию, притом самые многочисленные, около 200 000 человек, под командой самого выдающегося турецкого полководца, Осман-паши. Затем сербы, отчасти из-за личных соображений Милана, отчасти по дипломатическим соображениям, совершили ряд крупных стратегических промахов. Самое правильное было бы бросить все сербские силы в Боснию, выгнать оттуда турок и там соединиться с черногорцами. Но этот маневр оставлял Белград без прикрытия, а Милан опасался быстрого движения турок на его столицу. Далее, вступление сербов в Боснию раздражило бы венгров, которые уже поговаривали о занятии княжества и устраивали на улицах Будапешта сочувственные туркам манифестации. Поэтому решено было направить главный удар в сторону Болгарии, ограничиваясь на юге и западе диверсиями. Такое дробление сил, когда численность войска не достигала и 80 000, не могло не привести к поражению. К концу июля турки вторглись в Сербию и начали спускаться в долину реки Моравы. В четырехдневном бою (20–24 августа) Черняев ненадолго задержал их под Алексинацем. Но его позиции были обойдены (25–30 августа). Встревоженный Милан взывал к помощи Европы и хлопотал о посредничестве держав.

На этот раз Англия не отстранилась. Зверства турок в Болгарии только что были разоблачены Гладстоном и либеральной партией, которая посредством ряда митингов старалась настроить общественное мнение против турок. Дейли Ньюс писал: «Если перед нами альтернатива: предоставить Боснию, Герцеговину и Болгарию турецкому произволу или дать России овладеть ими, то пусть Россия берет их себе — и господь с ней!» Дизраэли вынужден был пойти на уступки общественному движению. Он согласился предъявить Турции сначала предложение перемирия (1 сентября), а затем программу окончательного замиропия, требовавшую поддержания в Сербии status quo ante bellum[243] и введения самоуправления в восставших областях и в Болгарии (25 сентября).

Абдул-Гамид II. Русский ультиматум. Тем временем в Турции окончательно взяла верх партия, стоявшая за насильственные действия. 31 августа был свергнут в свою очередь и Мурад V; его место занял Абдул-Гамид II. Победа опьянила турок, а длившиеся уже целый год колебания и проволочки дипломатов утвердили их в убеждении, что им бояться нечего и что Европа никогда не перейдет от угроз к делу. 3 октября они возобновили военные действия и 29-го разбили Черняева при Крузкеваце. Сербской армии более не существовало, дорога на Белград была открыта. Серьезность положения побудила Россию круто изменить свой образ действий. Отделившись от концерта европейских держав, она одна выступила против турок. 31 октября русский посол граф Игнатьев заявил Порте, что «если в течение двух суток не будет заключено безусловное, распространяющееся на всех воюющих перемирие сроком от шести недель до двух месяцев и если начальникам турецких войск не будет отдано решительных приказаний немедленно прекратить все военные операции, то дипломатические сношения будут прерваны». Посол демонстративно начал готовиться к отъезду: это было повторение маневра Меншикова в 1853 году. Но на этот раз Турция осталась в одиночестве; ввиду резкого ультиматума, не оставлявшего места ни для каких хитростей и попыток затянуть дело, она пошла на уступки.

Политика царя. До этого момента в поведении России наблюдалась какая-то двойственность. В то время как царь и его канцлер совместно с австрийским и германским правительствами изыскивали средства к восстановлению и упрочению мира, из России в Сербию, Черногорию и в восставшие области посылались люди, оружие, амуниция; было переслано более двадцати миллионов деньгами. Но вся эта помощь воюющим исходила от частных лиц, славянофильских кружков[244], общественных подписок, являлась результатом национального порыва. В начале событий и царь и его канцлер искренно желали избежать войны: они сознавали, что финансы и армия, находившиеся в самом разгаре преобразований, совершенно не были подготовлены к войне, не знали, как будет вести себя в случае конфликта Австрия, а враждебное отношение Англии было вне всякого сомнения. Но неудача всех попыток достичь, примирения, упорство Турции, ни во что не ставившей угрозы дипломатов и нагло издевавшейся над Европой, — все это незаметно привело царя к мысли, что иначе, как силой, ничего не добиться и что пришло время, когда дипломаты должны уступить место военным. С другой стороны, рассказы о происходивших в Болгарии зверствах волновали общественное мнение, которое переживало поражения сербов, как свои национальные поражения, возмущалось медлительностью дипломатов и едва не силой требовало войны.

Царь не сразу пошел так далеко, как этого желал народ. Сначала он пытался действовать в согласии с великими державами: 1 октября он предложил Лондону и Вене морскую демонстрацию английского флота, занятие Боснии Австрией, а Болгарии — Россией. Неуспех этой попытки и серьезная опасность, угрожавшая Сербии, заставили его решиться действовать единолично и вручить Турции ультиматум от 31 октября. Как, только Турция согласилась на перемирие, царь во время беседы в Ливадии с лордом Лофтусом предложил созвать конференцию в Константинополе; ее задачей было бы определить, какой режим следует установить в Болгарии, Боснии и Герцеговине и каких гарантий надлежит требовать от султана. Но вместе с тем царь заявил, что его терпение истощилось, что он больше не позволит водить себя за нос и что это последняя попытка мирного воздействия в которой он намерен принять участие. «Если Европа готова сносить беспрерывные оскорбления со стороны Порты, — , та Россия на это не согласна. Подобный образ действий не соответствовал бы ни ее чести, ни ее интересам. Он не хотел бы отколоться от европейского концерта; но настоящее положение дел кажется ему невыносимым и не может продолжаться, и если Европа не расположена действовать решительно и настойчиво, то он вынужден будет действовать единолично».

Ничто не могло уже остановить Александра II. После угрожающей речи Дизраэли, произнесенной 10 ноября на банкете лорд-мэра, царь 11 ноября торжественно повторил свои ливадийские заявления. Через два дня он отдал приказ о мобилизации шести армейских корпусов. В Бухаресте домогались договора, разрешающего проход русских войск, через румынскую территорию (28 ноября). Одновременно с этим Германии сделан был запрос о том, можно ли рассчитывать на ее нейтралитет, если бы война с Турцией повлекла за собой войну с Австрией. А так как ответ, сильно запоздавший, был мало утешителен, то Россия вступила в непосредственные переговоры с Австрией. Отсюда возникло секретное соглашение от 16 января 1877 года, в силу которого Австрия в награду за сбой нейтралитет получила право при заключении мира занять Боснию и Герцеговину[245].

Константинопольская конференция (декабрь 1876 г.). Однако одновременно с подготовкой похода, одновременно с сосредоточением военных сил в Бессарабии царь искренно и честно стремился обеспечить успех последней попытки к примирению. Он принял выработанную Англией программу конференции, которая должна была собраться в Константинополе в первых числах декабря. Послы великих держав решили, что допустят турецких комиссаров лишь после того, как сообща установят предложения, которые должны быть сделаны на конференции от имени этих держав. 23 декабря происходило открытие заседаний конференции, уже в полном составе. В тот момент, когда представитель Франции де Шодорди передал турецким представителям текст постановлений конференции и когда должно было начаться их обсуждение, вдруг раздались орудийные выстрелы. Савфет-паша торжественно поднялся с места. «Эти салюты, — заявил он, — возвещают обнародование конституции, которую султан жалует империи. Это событие изменяет форму правления, просуществовавшую шестьсот лет, и открывает новую эру благоденствия для оттоманских народов».

Это был последний и самый смелый акт той наглой комедии, которой Мидхат-паша уже более года дурачил Европу. Европа предлагала несколько реформ — ей отвечали переворотом, который заменял самодержавие султана конституционным режимом, скопированным с парламентских порядков наиболее либеральных государств. Конституция провозглашала прежде всего неделимость империи; устанавливала палату депутатов, избираемую закрытой подачей голосов и контролирующую все действия правительства, сенат, назначаемый султаном, ответственность министров, генеральные и муниципальные советы, свободу печати и преподавания, свободу союзов, несменяемость судей, равенство всех перед законом, допущение всех, без различия исповеданий, к общественным должностям, равномерное распределение налогов. Конфискация имущества, барщина, пытка отменялись навсегда.

Если бы послы упорно настаивали па предложенной ими программе, они, быть может, выиграли бы дело. Вместо этого они вступили в переговоры, причем турки все время ссылались на новую конституцию. Послы сделали уступки, свели потребованные у Порты гарантии на-нет и таким образом внушили султану вполне правильное представление, что согласие европейских держав между собою — лишь кажущееся и что ни одна из них, за исключением России, не решится перейти от слов к делу. Поэтому султан и ответил контрпредложениями, о которых сам лорд Сольсбёри говорил, что они не соответствуют «ни уважению, на которое державы имеют право, ни правильно понимаемому достоинству самой Порты». В довершение комедии турецкое правительство созвало Большой национальный совет из 240 чиновников, в повиновении которых оно могло быть уверено. Они с важным видом единогласно отвергли предложения Европы; не мог же после этого султан итти против свободно выраженной воли своего народа! 20 января 1877 года конференция разошлась, и турки с невозмутимым спокойствием и не без иронии присутствовали при отъезде всех послов — акте, в котором дипломатия усматривает крайнее средство устрашения.

Впрочем, чтобы окончательно разъединить державы, часть которых готова была удовлетвориться ничтожнейшими уступками, султан, действуя очень ловко, решил продолжать переговоры с Сербией и Черногорией и, проявляя по отношению к побежденной Сербии чрезвычайную умеренность, 1 марта просто-напросто заключил с ней мир. С победительницей-Черногорией соглашение было невозможно. Между тем Англия уже заявляла, что не может долгое время оставаться без представителя в Константинополе, а Франция, еще не совсем оправившаяся от поражений 1870–1871 годов, заявила в ответ на циркулярное предложение Горчакова, что пе намерена прибегать к принуждению. Относительно Германии уже за несколько месяцев до того стало известно, что для нее весь восточный вопрос «не стоит костей одного померанского гренадера». «В миссию Германской империи не входит предоставлять своих подданных другим державам и жертвовать их кровью и имуществом ради осуществления желаний наших соседей»[246]. Зато Германия толкала Россию к войне, действуя через своего посла и военного атташе, а также путем мотивированных оптимистических отзывов, сообщение которых добровольно брал на себя германский главный штаб.

Лондонский протокол (март 1877 г.). Время года и недостаток железных дорог затрудняли и замедляли сосредоточение армии в Бессарабии: раньше весны невозможно было подготовиться к войне. Вот почему Россия — на этот раз просто чтобы выиграть время — еще раз взяла на себя инициативу переговоров, завершившихся Лондонским протоколом (31 марта 1877 г.). Принимая к сведению обещания реформ, данные султаном, державы обязывались следить за их выполнением и оставляли за собой свободу действий в случае, если Турция еще раз не сдержит слова. Кроме того, державы предлагали ей разоружиться. Но, с одной стороны, лорд Дерби заявлял, что Англия откажется признать протокол, если в свою очередь не разоружится и Россия; с другой стороны, русский посол в Лондоне граф Шувалов ставил разоружение России в зависимость от подписания мира с Черногорией. 11 апреля турецкий парламент вотировал продолжение войны; затем он отверг протокол: «Императорское правительство не признает себя виновным в нарушении требований справедливости и цивилизации, которое могло бы дать повод поставить его в столь унизительное и беспримерное положение». Турки шли навстречу войне с легким сердцем: образ действий Англии вселял в них уверенность в том, что снова повторятся дни англо-французского союза и 1854 года. Умы были во власти самых странных иллюзий. «В настоящее Бремя Германия как будто заодно с Россией, — писалось в одной из константинопольских газет, — а Австро-Венгрия соблюдает благосклонный нейтралитет. Но не подлежит сомнению, что при первом пушечном выстреле Австрия первая станет умолять Турцию о защите. Что касается Германии, то она поймет, что единственное средство спасения для нее — открыто выступить против России».

Однако, когда 24 апреля получен был манифест царя с объявлением войны, Турция, вспомнив вдруг о том, что Парижский договор создал для нее исключительное положение, сослалась на параграф восьмой этого договора и потребовала посредничества той самой Европы, над которой она издевалась два года подряд.

Война. Первые успехи русских. Россия атаковала турок в Европе и Азии; в Европе против них выступило 250 000 человек под начальством брата Александра II, великого князя Николая Николаевича, в Азии — 60 000 во главе с генералом Лорис-Меликовым. 16 апреля подписано было соглашение об условиях прохода русской армии через Румынию. Князь Карл полагал, что «было бы величайшим счастьем, если бы катастрофа могла быть отсрочена на два года»[247]. Он не доверял России и боялся, как бы царь в случае победы не потребовал, чтобы изгладить последний след Парижского мира, возвращения Бессарабии. Вот почему он очень хотел сохранить нейтралитет и еще во время константинопольской конференции всячески старался добиться признания и обеспечения этого нейтралитета. Но так как это не удалось, то пришлось вести переговоры с царем, который поручился за независимость и целость Румынии. Однако румынское княжество порвало с Турцией лишь после бомбардировки Калафата: оно тогда провозгласило себя независимым и 21 мая 1877 года объявило войну Турции.

Успехи русских в Армении были чрезвычайно быстры. Меньше чем через месяц после начала кампании Лорис-Меликов отнял у турок Ардаган, осадил Каре, его войска угрожали Эрзеруму. В Европе наступательное движение не были таким стремительным. 250-тысячная армия великого князя Николая Николаевича, усиленная в конце мая 60 000 румын, подошла к берегам Дуная, но была задержана здесь сильнейшим и продолжительным разливом реки. Переправа стала возможной только в конце июня. 22-го русские войска перешли Дунай в нижнем его течении у Буджака, близ Гала-ца. Русские вступили в жаркий бой 27 июня у Зимницы под Систовым, которое генерал Драгомиров взял после 14-часового боя. Казалось, с этого момента кампания пойдет с молниеносной быстротой. Турки, сосредоточившие 100 000 человек в Боснии и Герцеговине, имели в Болгарии всего 186 000, да и те были рассеяны от Видина до Силистрии: резервы находились вШумле и Варне, а в центре, против места переправы русской армии, не было сколько-нибудь значительных сил.

6 июня русские на левом фланге заняли Белу па Янтре; 14-го на правом фланге они заставили сдаться Никополь; таким образом, они разрезали турецкую армию пополам и держали в своих руках всю Лома на востоке и линию Осмы на западе; 7 июля они были в Тырнове, у подножия Балкан, этой второй и самой важной оборонительной линии Оттоманской империи. Отважным маневром Гурко 13 июля преодолел сопротивление у гребня Ганкися, зашел в тыл туркам, стоявшим у важнейшего горного перевала Шипки, и 17 июля овладел обеими главными дорогами, ведущими вниз, в Румелию, к Филиппополю и долине реки Марины. С начала кампании прошло всего три недели. Быстрота этих успехов ошеломила Европу и сильно встревожила Англию.

Осман-паша в Плевне; неудачи русских. Однако среди турецких генералов нашелся один настоящий полководец — Осман-паша. Он командовал войсками, сосредоточенными у Видина. Оставив в крепости гарнизон, достаточный для более или менее успешного сопротивления попыткам румынской армии к переправе, он быстро' спустился вдоль берега Дуная и 16 июля расположился в Плевне, впереди Вида, в 40 километрах от Никополя, угрожая правому флангу русской армии, растянувшейся от Дуная до Балкан, между Осмой и Янтрой. В результате этого движения турок положение наступающих резко изменилось. На левом фланге их в свою очередь теснил Мехмед-Али со своими войсками, сосредоточенными в четырехугольнике позади Лома, а из-за Балкан ускоренным маршем шел Сулейман-паша со значительными подкреплениями, взятыми из Боснии и Герцеговины.

Надо было как можно скорее расчистить себе дорогу. Великий князь Николай Николаевич отдал приказ немедленно атаковать Плевну. Попытка сделана была с недостаточными силами и не имела успеха (20 июля)[248]. 30-го русские повторили штурм с более значительными силами. После целого дня яростных схваток и героических усилий они вынуждены были отступить, оставив на поле битвы 7000 человек[249].

0 продолжении наступления и думать не приходилось. Царь отдал приказ о мобилизации гвардии и еще четырех корпусов. Вместе с тем он торопил прибытие румын, которых до этого времени настойчиво удерживал на левом берегу Дуная. К концу августа он рассчитывал иметь 550 000 человек, а пока приходилось ограничиваться защитой ранее занятых позиций. Турки повсюду перешли в наступление. Сулейман отбросил Гурко на Шипкинский перевал и там атаковал его беспрерывно в течение пяти дней (21–26 августа). На левом фланге Мехмед-Али отбил у цесаревича линию Лома. На правом фланге Осман вышел из Плевны и 31 августа, в Скалевице, отступил только после восьми атак.

Осада и взятие Плевны. Тогда русские, получив подкрепление, последовали за ним под самую Плевну. В третий раз их атаки разбились о многочисленные земляные укрепления, которыми Осман в несколько недель покрыл весь город. В шестидневном бою (7—13 сентября) им удалось взять лишь ГриЕицкий редут — бесполезный успех, стоивший почти 16 000 человек[250]. Эта новая неудача чуть было не привела к очищению правого берега Дуная и отступлению на зимние квартиры в Румынию. Такой совет был подан царю из Берлина. Но Александр II вовсе не желал потерять таким образом все, что ему удалось приобрести в начале похода; было решено в случае необходимости предпринять зимнюю кампанию и, раз Плевну нельзя «было взять с бою, подвергнуть ее правильной осаде. Дело это поручено было герою Севастополя Тотлебену. В то время как он охватывал крепость рядами редутов и траншей, а Скобелев после ряда подступных работ овладел (9—11 ноября) одним из узловых пунктов оборонительной системы — Зелеными горами, Гурко провел обложение крепости на большой дистанции, перерезав после целого ряда ежедневных ожесточенных боъв (11 октября — 24 ноября) все сообщения между Плевной и Софией, где Мехмед-Али сосредоточивал вспомогательную армию. Сулейман-паша, поставленный во главе армии, занимавшей четырехугольник, сделал тщетную попытку диверсии в направлении к Тырнову: 5 и 6 декабря он был задержан у Яковицы. Истощив свои запасы, Осман-паша, которому уже не приходилось ждать помощи извне, 10 декабря сделал отчаянную попытку прорваться. Сначала он одержал верх, но после был ранен и отброшен к берегам Вида, а тем временем в тылу у него русские вступали в Плевну; это и заставило его сложить оружие после защиты, являющейся одной из самых блестящих в истории.

Конец войны. Несмотря на наступление зимы, отличавшейся особой суровостью, русские решили закрепить достигнутые успехи и использовать растерянность, вызванную у противника падением Плевны.

Ближайшей целью был переход через Балканы. Движение началось с правого фланга. В 25-градусный мороз Гурко прошел через Этропольское ущелье, пробираясь загроможденными снегом и льдом теснинами, где пушки приходилось тащить на руках, а снаряды переносить по одному; оттуда он спустился к Софии, разбил турецкую армию наголову (3 января 1878 г.) и таким образом освободил от блокады Шипкинский перевал, осажденный с августа месяца; турки в числе 32 000 теперь в свою очередь были окружены перед самым перевалом и 9 января сложили оружие. 16-го Гурко вступил в Филиппополь. Русские, спускаясь по всем перевалам, наводнили южный склон Балкан; они устремлялись к Адрианополю, где Сулейман-паша» пытался устроить новый укрепленный лагерь. Отрезанный от этой крепости, он был отброшен к Родопекому горному массиву. 20 января все русские силы заканчивали свое сосредоточение у Адрианополя. 31-го головные отряды отдельных колонн достигли Родосто на Мраморном море. Турки всюду терпели поражения; сербы, 14 декабря снова взявшиеся за оружие, действовали более удачно, чем в предыдущую кампанию: они овладели Пиротом и Нишем. Черногорцы захватили Антивари и Дульчиньо (10–19 января) и шли на Скутари. В Армении Лорис-Меликов, задержанный в июле 1877 года, во время наступления ла Эрзерум, у Зевипа и даже ненадолго отброшенный назад на русскую территорию, в ноябре взял приступом Каре. Тур-дии оставалось одно — подчиниться ноле победителя.

С момента падения Плевны Турция пыталась начать переговоры и ходатайствовала о посредничестве Англии. Но Россия отклонила это посредничество. Тогда Турция просила о временном прекращении военных действий, притом именно в тот момент, когда русские заканчивали переход через Балканы (9 января). Но, зная двуличие турок и не желая дать султану выиграть время, Россия ответила, что согласится на перемирие лишь в том случае, если Турция сначала подпишет предварительные условия мирного договора. А так как турецкие уполномоченные, прибывшие в главную квартиру 19 января, не решались их подписать, то их захватили с собой при дальнейшем наступлении до самого Адрианополя. Здесь им 27 января объявили, что если к 31 числу они не примут определенного решения, то русская армия немедленно двинется на Константинополь. 31-го подписаны были предварительные условия мира, и вслед за этим, тотчас прекращены были военные действия. Месяц спустя, 3 марта 1878 года, у ворот Константинополя, в Сан-Стефано, был подписан мир.

Сан-Стефанский договор (3 марта 1878 г.). Сан-Стефанский договор устанавливал полную независимость Черногории, Сербии, Румынии. Два первых государства несколько расширяли свою территорию. Румыния должна была возвратить России Бессарабию и получить за это Добруджу. Было создано новое христианское государство — Болгария; она должна была образовать самостоятельное княжество, платящее дань султану; в состав его была включена собственно Болгария, Восточная Румелия и большая часть Македонии, т. е. 16 000 квадратных километров с 4 миллионами жителей. Таким образом, новое государство простиралось от Архипелага до Черного моря, разъединяя те части Турецкой империй, которые оставались под непосредственной властью судтана и составляли меньше чем половину Европейской Турции, какой она была до 1876- года. Кроме того, для всех областей, где среди населения преобладали христиане, намечены были реформы, которыми ограничивалась власть турок. Босния и Герцеговина должны были получить самоуправление. Органический регламент 1868 года подлежал точнейшему применению на Крите; его действие распространялось также на Эпир и Фессалию. Для Армении тоже был предусмотрен ряд реформ. Вознаграждение за военные издержки определено было в 640 миллионов. В уплату 440 миллионов царь должен был получить устья Дуная, а сверх того в Азии — Ардаган, Каре, Батум, Баязет, т. е. 35 650 квадратных километров армянской территории.

Отношение держав. Против Сан-Стефанского договора должны были возражать: Англия, не желавшая раздела Турции; Австрия, притязавшая на свою часть добычи; обе эти державы вместе, потому что они не хотели создания Великой Болгарии, представлявшейся им верным клиентом, чуть ли не вассалом России. Поэтому Австрия и Англия, узнав через посредство Турции текст предварительного мирного договора, немедленно стали действовать заодно с целью устрашить Россию. Австрия начала мобилизацию в Далмации и в областях вдоль Савы и Дуная. Андраши заявил особым циркуляром, что его правительство «сохраняет за собой свою долю влияния на окончательную формулировку условий будущего мира». Он предложил созвать европейскую конференцию в Вене. Англия пошла еще дальше: 14 февраля ее флот стал на якоре у Принцевых островов в виду Константинополя. Но, узнав, что царь в ответ на это отдал приказ занять город, английское правительство, не желая доводить дело до конфликта, отозвало эскадру. Тем не менее было совершенно ясно, что России предстояло иметь дело с австро-английской коалицией и что все державы отнеслись благосклонно к идее созыва конференции для рассмотрения и. разрешения вопросов, представлявших общий интерес и не имевших прямого касательства к воюющим сторонам. Россия, пожалуй,' решилась бы оказать сопротивление этим требованиям, — впрочем, вполне законным, — если бы она могла рассчитывать на содействие Германии. Но 28 февраля в ответ на запрос, сделанный в рейхстаге, Бисмарк решительно высказался за созыв конференции. Правда, он заметил при этом, что германское правительство вовсе не собирается играть «роль судьи или наставника Европы», что оно просто предложит свои услуги, явится «честным маклером», посредником-примирителем между покупателем и продавцом и будет добиваться установления добрых отношений между Веной и Петербургом; однако в своей декларации о нейтралитете он как будто все еще проявлял особое расположение к России.

Тем не менее царю казалось необходимым ускорить заключение договора, чтобы поставить Европу лицом к лицу с совершившимся фактом. С целью отдалить Австрию от Англии в договоре было сказано, что Австрия призвана будет к разрешению, совместно с Россией, возможных между Портой и Черногорией разногласий и к изучению предстоящих в устройстве Боснии и Герцеговины изменений. Но этим трудно было удовлетворить обширные притязания Франца-Иосифа: ведь после того, как его изгнали из Италии и Германии, он лелеял мечту, что Австро-Венгрия сделается балканской державой, что она найдет на Востоке обширное поле деятельности, устремится к Салоникам и Средиземному морю. 12 марта делегации (австрийская и венгерская) вотировали кредит в 60 миллионов флоринов на пополнение вооружений, и Андраши заявил о необходимости занять Боснию и Герцеговину. В тот же день англичане объявили, что не примут участия в конгрессе, если на его рассмотрение не будет представлен весь договор целиком. Парламент был созван на 1 апреля, а из послания королевы можно было заключить, что Ескоре будут призваны резервы. Со своей стороны, и Румыния решительно протестовала против возвращения Бессарабии и приводила свои войска в боевую готовность, а Турция пыталась хоть частично реорганизовать свою армию. Получалось впечатление, что против России образуется союз четырех держав и что близко начало новой гигантской войны. Русские сосредоточивали войска на границах Сербии и Трансильвании и готовились к каперской войне, покупая у Соединенных Штатов множество судов. Но болгарская кампания уже обошлась им в четыре с лишним миллиарда, кредит России был почти исчерпан. Вот почему Александр II весьма благоразумно решил вступить в непосредственные переговоры с Англией и обезоружить ее уступками; эти уступки были внесены в особый меморандум, подписанный в Лондоне 30 мая 1878 года. Россия приносила в жертву Великую Болгарию и отказывалась от части своих завоеваний в Азии; Англия, твердо уверенная, что действует в общих интересах, а в действительности имевшая в виду исключительно английские интересы и охрану своих сообщений с Индией, приняла все остальные условия договора. 4 июня она подписала тайный договор с Портой, по которому обязывалась защищать азиатскую Турцию от всякого нападения России; в уплату за эти будущие услуги она выговорила себе право занять остров Кипр. Получив таким образом то, что ей было нужно, она готова была отправиться на конгресс, в полной уверенности, что там ее, в свою очередь, поддержит Австро-Венгрия, которой она обещала Боснию и Герцеговину.

Берлинский конгресс (июнь — июль 1878 г.). Конгресс открылся в Берлине 13 июня 1878 года. Его заседания продолжались ровно месяц: заключительный акт был подписан 13 июля. Председательство предложено было Бисмарку. Представители Александра II, Горчаков и Шувалов, к великому своему изумлению, уже не нашли у него того расположения к России, на которое они рассчитывали: одно лишь холодное и суровое беспристрастие, ни малейшей поддержки ни в чем, разве только в вопросах, затрагивавших интересы одной лишь Турции, как, например, в вопросе о возмещении военных издержек. Турки заявили, что они не в состоянии платить и не могут взять на себя никаких обязательств; Англия поддерживала их. Бисмарк круто оборвал прения: «Турции не приходится брать на себя никаких обязательств, — сказал он, — суш уже приняты ею в Сан-Стефано». Но он не поддержал Горчакова, даже когда тот вполне резонно в конце заседания просил конгресс определить мероприятия, необходимые для того, чтобы в крайнем случае обеспечить выполнение его постановлений. Предложение было отвергнуто. Вскоре, когда пришлось улаживать вопрос о Черногории и Греции, оказалось, что этим соьершили огромную ошибку. В то время как английские министры Дизраэли и Сольсбёри вели себя по отношению к России резко и вызывающе, русские уполномоченные почти всегда проявляли умеренность и примирительное настроение. В одном только пункте они оказались непримиримыми: когда румынские делегаты, поддерживаемые Англией, заявили протест против возвращения Бессарабии, Горчаков заявил, что «Россия не может отступить по этому вопросу». Зато, ко всеобщему изумлению, он пошел на предложение англичан, клонившееся к тому, чтобы Босния и Герцеговина заняты были Австро-Венгрией.

Постановления Берлинского конгресса. Важнейшие постановления Берлинского конгресса сводились к следующему. Великая Болгария, созданная но Сан-Стефанскому договору, была раздроблена на три части. Македонская часть опять поступала под турецкое иго. К югу от Балкан была образована «Восточная Румелия» — автономная область, подвластная султану, но управляемая губернатором-христианином по назначению Порты, с согласия европейских держав. К северу от Балкан собственно Болгария образовала вассальное княжество, платящее дань султану, причем князь болгарский, избранный болгарами, не должен был принадлежать ни к одной из правящих династий.

Босния и Герцеговина оставались частью Турецкой империи, но Австро-Венгрии было предоставлено право занять эти области и управлять ими. Кроме того, Австро-Венгрия могла ставить гарнизоны и строить стратегические и торговые пути в санджаке Новый Базар. Эта последняя статья имела единственной целью прервать всякое сообщение между центрами двух сербских государств — между Белградом и Цетинье.

Черногория, Сербия, Румыния были признаны независимыми под условием, что в них будет установлено религиозное, гражданское и политическое равноправие.

Черногория получила Антивари и прилегающую часть побережья; размеры княжества почти удвоились благодаря присоединению Подгорицкого округа; но управление гаванью и побережьем было в руках Австрии, и у Черногории не было ни флота, ни военного флага; она не имела права сооружать на новой своей территории ни проезжих, ни железных дорог, не войдя предварительно в соглашение с Австрией. Албанская лига взялась за оружие, чтобы помешать черногорцам занять некоторые округа и вступить в Дульчиньо. Князю Николаю пришлось разбить албанцев при Гусинье (январь 1880 г.), Европе — произвести перед Дульчиньо морскую демонстрацию, а султану — послать свои войска.

Сербия получила округ Пирот, Малый Зворник, Захар, Вранию, но у нее снова отняли Новый Базар и Митровицу.

Румыния возвратила России свою небольшую часть Бессарабии и левый берег дельты Дуная. В возмещение за эти уступки она получила расположенные в дельте острова, ранее предназначавшиеся России, и Добруджу. Статья 44 трактата Обязывала Румынию дать евреям равноправие.

Что касается России, то она вернула себе Бессарабию, утраченную в 1856 году; но ее приобретения в Азии ограничились Карсом, Ардаганом, Батумом, причем последний должен был быть превращен в вольную гавань (порто-франко) и служить исключительно для торговых целей. Казалось, результаты побед России обратились против нее, ибо теперь она от Константинополя была дальше, чем когда-либо. Образованием на путях к древней столице независимой Румынии и не менее могущественной, несмотря на полузависимое свое положение, Болгарии был воздвигнут двойной барьер — препятствие, гораздо труднее преодолимое как с материальной, так и с моральной точки зрения, чем турецкие армии/столько-раз уже побежденные.

Греции, за которую вступились французские, русские ш английские уполномоченные, обещано было выправление ее-границы в Фессалии и Эпире. Ей предоставлено было войти на этот счет в непосредственные переговоры с Портой, а державы ограничились обещанием своего посредничества для облегчения соглашения.

Относительно Крита и других христианских областей Порта подтвердила обязательства, принятые ею на себя в Сан-Стефано. Султан снова обещал своим подданным свободу совести, гражданское и политическое равноправие. Что касается вопроса о проливах, то тут не последовало никаких изменений: проход через них военных судов по прежнему был запрещен. Дунай был признан нейтральным. Европейская комиссия была сохранена. Наконец одна статья специально обеспечивала права Франции и подтверждала status quo в «святых местах» (в Палестине).

Таковы были главные постановления Берлинского трактата; в истории немного найдется таких странных и несправедливых решений. Две державы, не принимавшие в войне никакого участия, причем одна из них, Англия, сделала неизбежной самую войну, поощряя турок, — эти две державы извлекли из нее самые значительные выгоды. Англия заняла Кипр и обеспечила себе этим новый опорный пункт на Средиземном море; Австро-Венгрия, получив Боснию и Герцеговину, утвердилась на пути к Салоникам. Этим было нарушена равновесие на Балканском полуострове. Австрия приобрела здесь господствующее положение на западе, а Россия, казалось, при посредстве Болгарии должна была господствовать в восточной части полуострова. Но Австрия отныне стала ближе к Средиземному морю, даже к Константинополю, чем Россия. А через посредство Австрии начинало сказываться влияние Германии, ставшей с этого времени руководительницей стремления на восток (Drang nach Osten). Понадобилось всего два месяца, чтобы сломить в Боснии и Герцеговине сопротивление боснийцев, сербов-мусульман. Во главе их стоял отважный Хаджи-Лоша, который был разбит и схвачен 2 октября 1878 года. Сербский народ, надеявшийся составить единое целое, оказался, вопреки законному своему желанию и своей воле, ясно выраженной в июле 1876 года, разделенным на три группы, причем Австрия взялась препятствовать всяким сношениям между ними. Точно так же и воля болгарского-народа была нарушена расчленением Болгарии на три части..

Вернув Македонию под владычество султана, Европа по наущению Англии и Австрии вопиющим образом нарушила требования гуманности. В Сан-Стефано Россия стремилась обеспечить освобождение всех христиан; в Берлине не считались ни со справедливостью, ни с волей народов, ни даже со здравым смыслом и общими интересами. Заключительный акт конгресса является памятником эгоизма, порождением взаимной зависти, творением безнравственным и жалким, потому что, нисколько не обеспечив мира, этот акт лишь подготовил многочисленные поводы для конфликтов и войн в будущем. Болгарский вопрос, македонский вопрос, вопрос о Боснии и Герцеговине, — этой «балканской Эльзас-Лотарингии», — вот итоги работы европейской дипломатии на Берлинском конгрессе.

Берлинский трактат отразился и на общеевропейской политике. Обманутая Германией, Россия с этого момента начала искать иной поддержки: разочарования 1878 года подготовили франко-русское сближение. Наоборот, Австрия, щедро вознагражденная и поощряемая в своем «стремлении на восток», должна была еще больше сблизиться с Германией, и восточная война должна была привести к тесному союзу обеих империй.

Примечания:

2

Величайшее событие XIX века, установление первой диктатуры пролетариата, взявшей на себя две задачи — общенациональную и классовую, — освобождение Франции от нашествия Германии и социалистическое освобождение рабочего класса от капитализма, — Парижская Коммуна нашла исключительно искаженное, враждебное и клеветническое изображение у либерального историка. Каждый, кто стремится знать подлинную историю Парижской Коммуны, должен изучить работу Карла Маркса «Гражданская война во Франции», посвященную специально Парижской Коммуне (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Парижская Коммуна, Госполитиздат, 1932). Пользуясь опытом Парижской Коммуны, К. Маркс сделал новый вклад в свое учение о диктатуре пролетариата по вопросу о том, чем должен заменить пролетариат в ходе победоносной социалистической революции сломанную, разбитую буржуазную государственную машину. «Маркс вывел из всей истории социализма и политической борьбы, — писал Ленин, — что государство должно будет исчезнуть, что переходной формой его исчезновения (переходом от государства к не государству) будет «организованный в господствующий класс пролетариат». Но открывать политические формы этого будущего Маркс не брался. Он ограничился точным наблюдением французской- истории, анализом ее и заключением, к которому приводил 1851 год: дело подходит к разрушению буржуазной государственной машины. «И когда массовое революционное движение пролетариата разразилось, Маркс, несмотря на неудачу этого движения, несмотря на его кратковременность и бьющую в глаза слабость, стал изучать, какие формы открыло оно. «Коммуна — «открытая наконец» пролетарской революцией форма, при которой может произойти экономическое освобождение труда. «Коммуна — первая попытка пролетарской революции разбить буржуазную государственную машину и «открытая наконец > политическая форма, которою можно и должно заменить разбитое» (Ленин, Соч., т. XXI, стр. 408). Советская власть есть второй всемирно исторический этап развития диктаторы пролетариата, осуществившей построение социалистического общества в СССР. — Прим. ред.

23

Распад республиканских партий и образование партии радикалов связаны с полным политическим банкротством буржуазных республиканцев, овладевших всей полнотой власти после отставки Мак-Магона. Все политические и экономические обещания, особо обильно расточавшиеся Гамбеттой, оказались совершенно позабытыми, и только воля финансовой олигархии определяла линию поведения многочисленных республиканских кабинетов. Представители мелкого и среднего капитала пытались возродить прежние лозунги республиканцев — прогрессивно-подоходный налог на капитал и наследство, демократизацию органов власти, пересмотр конституции и т. д. Образование радикальной партии свидетельствовало об углублении политического кризиса во Франции. — Прим. ред.

24

Инцидент Шнебеле был спровоцирован Бисмарком, пытавшимся остановить рост военной мощи Франции превентивной (предупредительной) войной. Решительное противодействие Англии и России, стоявшей на пороге военного союза с Францией, сорвало планы Бисмарка. Одним из последствий инцидента во Франции была вспышка шовинизма, умело использованная Буланже для реваншистской агитации. — Прим. ред.

25

Спекулятивная горячка, грязные финансовые аферы, исключительная продажность и беспринципность нашли свое наивысшее воплощение в среде деятелей различных республиканских партий первого периода Третьей республики. Но и в современное нам время различные финансовые скандалы и злоупотребления в еще большей степени продолжают «украшать» политическую жизнь французской буржуазии, ее депутатов и сенаторов, представителей воли «200 семейств», господствующих над Францией. — Прим. ред.

231

Бисмарк, Мысли и воспоминания, т. II, стр. 45–52.

232

Бейст, Мемуары, т. II, стр. 471.

233

Бейст, Мемуары, т. II, стр. 434.

234

Бисмарк, т. II, стр. 266.

235

См. Бисмарк, т. II, стр. 219, и Бейст, т. II, стр. 393 и сл.

236

Кауниц — австрийский канцлер, создавший коалицию (в 1756 году) из Австрии, России и Франции и толкнувший эту коалицию на так называемую семилетнюю войну против Пруссии. — Прим. ред.

237

Франц-Иосиф пошел на союз не из «благодушия», а из смертельного страха перед Россией и перед угрозой распада австрийской монархии. — Прим. ред.

238

Шсмарх, т. II, стр. 272.

239

Теперь доказано, что знаменитая статья, появившаяся в наиболее близких Бисмарку немецких газетах в 1876 году, например, в Пограничном вестнике (Der Grembote), под названием Война в виду (Krieg inSichl), была показана Бисмарку перед напечатанием. — Прим. ред.

240

Бисмарк был в полном бешенстве, когда узнал о циркулярной депеше Горчакова: «Теперь мир может считаться обеспеченным». Бисмарк сказал, что Горчаков влюблен в себя самого и любуется дипломатическими нотами, которые сам пишет, и назвал Горчакова «Нарцисс собственной чернильницы». — Прим. ред.

241

См. т. V.

242

Не следует смешивать с Кирилло-мефодиевеким братством. — Прим. ред.

243

Положение, которое было перед войной. — Прим. ред.

244

Главным образам действовало «Московское славянское, общество» с Иваном Аксаковым во главе. В радикальной журналистике и оппозиционной части общества замечалось некоторое раздвоение. С одной стороны, отталкивающее впечатление производила славянофильская шумиха, явственно вдохновляемая завоевательными вожделениями таких лиц, как Н. П. Игнатьев, мечтавших о Константинополе; отталкивало лицемерие реакционеров, кричавших об «освобождении» славян и призывавших к политике гнета и репрессий в самой России. Салтыков-Щедрин вло высмеивал генерала Черняева («Полководец Редедя защищает крепости, а также сдает оные. Согласен в отъезд. Спросить на Гороховой улице, во дворе, в палатке»). Но, с другой стороны, искренняя жалость к истязуемым болгарам и сербам охватила часть молодежи, которая и отправилась помогать восставшим. Достаточно вспомнить, что и В. М. Гаршин, и впоследствии сосланный на каторгу доктор Веймар, и много других дошли, добровольно на эту войну. — Прим. ред.

245

Ср. Бисмарк, т. II, стр. 250–282.

246

Бисмарк, т. II, стр. 298.

247

Из письма Карла к его отцу от 2 апреля 1877 года.

248

Это сражение называется в истории русско-турецкой войны «первой Плевной». — Прим. ред.

249

Сражение 30 июля 1877 года называется «второй Плевной». — Прим. ред.

250

Решающим днем этих боев было 11 сентября (30 августа старого стиля). Ответственность за штурм лежит всецело на бездарном, совсем ничтожном во всех отношениях главнокомандующем, царском брате Николае Николаевиче. — Прим. ред.