ГЛАВА XIII. ИТАЛИЯ. 1800–1814

Тринадцать месяцев. Когда французские войска очистили в 1799 году Северную Италию, их провожали симпатии лишь небольшого меньшинства, вожди которого последовали за отступавшими и остались в Шамбери дожидаться — тогда мало вероятного — возвращения французов в страну, которую они не сумели удержать. Из известий, доходивших к беглецам, по видимому, можно было заключить, что дело Франции после ряда временных неудач на поле битвы окончательно дискредитировано в глазах общественного мнения. Австрийцы и русские в своем шествии не встречали сопротивления или даже неодобрения. Деревенское население, на долю которого достались только тягости французской оккупации и войны, дружно поднималось с приближением войск коалиции, мстило приверженцам павшего режима, открывало казакам ворота городов и восторженно приветствовало въезд Суворова в Милан (29 апреля) и в Турин (июль). Знать и духовенство радовались перевороту, который, как они надеялись, должен был вернуть им их привилегии; Молодая итальянская национальная партия выразила свои чувства отправкой отряда волонтеров для участия под русским знаменем в осаде Анконы, где вождь их, Лагоз, был убит французами. Выразителем настроения средних классов явился Парини, приветствовавший в австрийцах освободителей, посланных судьбою дать Италии спокойствие, в котором она нуждалась после стольких потрясений.

Эти иллюзии были непродолжительны. Вместо того чтобы установить в отвоеванных странах прочный национальный режим, завоеватели думали только об использовании их богатства, о дальнейшей же их судьбе заботились мало, взяв на себя лишь роль орудия мести в руках прежних партий. «Тринадцать месяцев» (май 1799 — июнь 1800 г.) запечатлелись в памяти ломбардского населения как эпоха насилий, нищеты и страданий.

В Милане имперский комиссар Кокастелли одним росчерком пера отменил все установления Цизальпинской республики, восстановил все былые формы и несправедливости австрийского режима и, помимо реакции против распоряжений павшего правительства, стал гнусным образом преследовать его вождей. В первые же дни после оккупации Кокастелли арестовал и велел высечь розгами на городской площади целые сотни патриотов, секвестровал имущество таких людей, как герцог Мельци и герцог Сербеллони, принявших участие в революционном движении только с целью умерить его; наконец, выгнанный из Милана успехами французского оружия (май 1800 г.), он увел с собой человек сорок обвиняемых, по большей части крупных должностных лиц времен Республики, которым за это предстояло поплатиться каторгой в Бокка-ди-Каттаро.

Как ни тягостно было впечатление, произведенное подобными бесцельными жестокостями, недовольство, вызванное денежными вымогательствами Австрии, было еще сильнее и все возрастало. Генералы и офицеры замучили сельское население реквизициями, повторявшимися беспрестанно и всегда превышавшими их потребности, наказывали палками недостаточно расторопных исполнителей приказаний, расхищали потом добытые таким путем припасы и вызвали этим острый экономический кризис, в котором народ винил именно их. Энтузиазм, с каким приняли австрийцев, сменился теперь столь же сильной ненавистью к ним, и Тугут не без основания писал к Коллоредо: «Без сомнения, наша армия, а также и лица, действовавшие совместно с ней, вели себя в Италии таким образом, что нет ни одного итальянца, который не предпочел бы французского господства или правительства Цизальпинской республики так называемому австрийскому деспотизму».

Ранняя пора французской оккупации. Эти предположения вскоре оправдались. Когда французские войска снова появились на равнинах Ломбардии (июнь 1800 г.), они встретили там такой же прием, как войска коалиции в предшествовавшем году. Бонапарт, стремясь использовать это настроение, делал все, чтобы поддержать его: был предупредителен к духовенству, обратился с благосклонною речью к миланским священникам, обещал управление, опирающееся на «религию, равенство и порядок».

Тем не менее, населению пришлось более года дожидаться осуществления возбужденных его речью надежд. Прежде чем давать Ломбардии законы, нужно было дать ей определенные границы и для этого продолжать на реке Адидже (Эч) борьбу, которую так быстро удалось закончить на реке По. Для удовлетворения нужд участвовавшей в этой борьбе стотысячной армии Наполеон в 1800 году, так же как и в 1796 году, вынужден был подчинить военным требованиям свои политические проекты, отложить до водворения мира установление национального, правильного и бережливого режима, вынужден был придать всей своей работе временный и неустойчивый характер. В момент своего прибытия (17 июня) он восстановил Цизальпинскую республику, три месяца спустя (7 сентября) даже расширил ее пределы присоединением Новары; однако правителем он назначил француза, генерала Петье, а административное управление вверил комиссии из девяти членов, вскоре превращенной в триумвират из трех миланских адвокатов: из них двое, Соммарива и Руга, только и думали о том, как бы обогатиться в момент все возраставшего расстройства финансов. Их казнокрадство усилило тягость положения, которое и без того уже было критическим вследствие военных расходов. Цизальпинская республика, вынужденная, согласно установленному правилу Бонапарта, содержать находившуюся на ее территории армию, должна была вносить для этого во французскую казну ежемесячную сумму в 100 ООО франков.

К этой тяжелой повинности присоединились бесчисленные и непрерывные реквизиции натурой по приказу генералов и даже просто поставщиков. Наконец, все источники богатства, которые позволяли до этого времени переносить тяжесть обложения, иссякли, потому что плохие урожаи вызвали уменьшение в поступлении поземельного налога, война приостановила торговлю, а принудительные займы подорвали крупные состояния. Не хватало денег ни на поддержание различных общественных учреждений, которые существовали лишь в зачаточной форме, ни даже на поддержку путей сообщения, почти повсюду пришедших в негодное состояние. Как в селениях, так и в городах исчезла общественная безопасность, всюду под покровом общего расстройства возрождались разбои. Правительственная комиссия, бессильная перед местными властями, которые не признавали ее приказаний и присваивали себе получаемые налоги, утратила всякий авторитет и становилась предметом общего презрения. Под угрозой нищеты ломбардцы начали сваливать всю ответственность за свои бедствия на Францию и проявляли глухую вражду ко всем, кто являлся ее представителем. Доведенные до отчаяния, они готовы были, по свидетельству одного из них, отдаться под власть хоть турецкого султана, только бы он обещал им мир, спокойствие и безопасность.

Лионская чрезвычайная консульта. К счастью, Бонапарт во-время понял, насколько такое положение дел в Италии было опасно для его влияния и насколько важно было устранить его установлением прочного правительства, способного предупредить нарушение народных интересов и удовлетворить национальные притязания. Этой задаче он посвятил себя, как только Люневильский мир обеспечил ему свободу действий. Но он поставил себе целью, смягчив крайности французского господства в северной Италии, упрочить это господство, так как видел в Италии оплот против Австрии и хотел воспользоваться этим, чтобы связать Италию тесными узами с Францией. Эта двойная задача направляла его политику, она же объясняет нам и противоречия ее. Прежде всего Бонапарт заявляет (11 ноября) о своем намерении поручить консульте, или собранию цизальпинских нотаблей, окончательную организацию их отечества; но самих нотаблей Бонапарт назначает из числа своих сторонников; он сам набрасывает в общих чертах конституцию, предоставляя собранию лишь обсуждение деталей; наконец, он созывает нотаблей в Лион, чтобы избавить их по мере возможности от влияния их соотечественников. Когда они, в числе 454 человек, съехались сюда в конце декабря, Бонапарт, торжественно открыв занятия, приступил к выполнению плана, выработанного им вместе с Талейраном. План этот состоял в том, чтобы сосредоточить всю силу власти в руках президента, а потом добиться того, чтобы звание президента было предоставлено самому Бонапарту. Благодаря тому, что программа совещаний консульты очень предусмотрительно была обнародована заблаговременно, первую часть задачи удалось выполнить без всяких затруднений. Проект конституции, принятый без возражений, предоставлял избирательное право корпорации из ста лиц, разделенных на три коллегии: представителей науки, торговли и земельной собственности, которым предстояло соперничать друг с другом. Власть законодательная вверялась четырем собраниям; из них два, консульта и цензура, наблюдали — одно за внешними делами, другое за действием конституции, а два других собрания — совет и законодательный корпус — вотировали законы, не обсуждая их. Ни одно из этих собраний не было достаточно могущественным, чтобы иметь действительное влияние; президент, избираемый на десять лет, облеченный законодательной инициативой и правом назначения должностных лиц, ведущий все дипломатические переговоры, обладал почти неограниченной властью.

Гораздо больше затруднений встретил Бонапарт в своем желании добиться для себя звания президента. Комиссия из тридцати членов, назначенная собранием для выбора достойного кандидата, приняла всерьез свои обязанности и представила на одобрение первого консула кандидатом в президенты итальянца, герцога Мельци. Чтобы заставить комиссию отказаться от своего решения в пользу Бонапарта, пришлось пустить в ход даже угрозы Талейрана и просьбу самого Мельци, который видел в избрании Бонапарта залог безопасности для своей родины. Желая заставить депутатов забыть то нравственное давление, какое на них оказали, Бонапарт вдвойне удовлетворил их национальные притязания. Во-первых, он назначил вице-президентом, представителем своей власти в Милане, то самое лицо, которое они наметили сначала на высший государственный пост. Во-вторых, в заключительном заседании консульты (26 января 1802 г.), когда прочитан был текст конституции, Бонапарт заменил название Цизальпинской республики словами «Итальянская республика». Эти слова, уже сами по себе так много обещавшие, встречены были неистовыми аплодисментами, и депутаты забыли на мгновение обстоятельства, при каких основалось новое государство, думая только о тех широких перспективах, которые открывались ему в будущем.

Присоединение Пьемонта и преобразование Лигурийской республики. В самый год возникновения новой Итальянской республики Бонапарт двумя знаменательными мероприятиями дал понять, что всякое расширение в западную сторону было ей закрыто: чтобы держать в своих руках альпийскую дорогу и всегда иметь точку опоры в Италии, он присоединил к Франции Пьемонт; чтобы иметь в своем распоряжении морские ресурсы Генуи, он изменил ее конституцию в таком духе, что получил возможность непосредственно проявлять там свое влияние.

Со времени австро-русского нашествия Пьемонт пережил те же превратности, что и Цизальпинская республика. Сначала Пьемонт подвергся всем крайностям реакции, которая, однако, не могла даже вернуть ему прежней династии; затем он снова был занят французами, которых встретил с восторгом, был под управлением правительственной комиссии, которая неустанно боролась с не прекращавшимися финансовыми затруднениями; теперь Пьемонт желал прежде всего покоя, готовый купить его даже ценой утраты своей номинальной «независимости». Поэтому почти без всякого недовольства здесь был принят сначала декрет о превращении Пьемонта в военный округ (21 апреля 1802 г.), а затем и закон о полном присоединении его к Франции (21 сентября). Тогда начался для Пьемонта самый спокойный период его истории. Население, по своим обычаям и даже по языку более других итальянцев походившее на своих западных соседей, мало-помалу свыклось с режимом, который охранял его материальные интересы и открывал широкую дорогу личному честолюбию[137].

В то же время в Лигурийской республике происходили важные перемены. Согласно действовавшей здесь конституции, скопированной с конституции III года, власть исходила от двух избирательных собраний и, следовательно, от партий, главари которых чередовались у власти. Такой порядок вещей не мог нравиться Бонапарту, стремившемуся прочно водворить во главе республики своих сторонников. Тогда под надзором бонапартовского агента Саличети был выработан новый проект конституции, отдававший высшую власть сенату и дожу, назначавшемуся лично первым консулом. 29 июня 1802 года новое правительство начало свою деятельность; ему было суждено оставаться до 1805 года послушным орудием Бонапарта и служить ему полезной поддержкой в его борьбе с Англией.

Мельци. В то самое время, когда Пьемонт и Лигурийская республика теснее чем когда-либо были подчинены влиянию или господству Франции, рядом с ними организовывалась Итальянская республика, представляя собою первый опыт самоуправляющегося итальянского государства. Тот, кому здесь поручено было лечение старых ран и истолкование желаний Наполеона, — герцог Мельци, — тотчас по возвращении принялся за преобразования, которые должны были принести государству покой и благоденствие. Был ли он на высоте поставленной ему задачи? Мельци принял власть, отличаясь как хорошими качествами, так и недостатками большого барина, крупного собственника, философа. Происходя из семьи, которая уже несколько столетий давала государству прославленных деятелей, находясь благодаря своему имени выше всяких партийных дрязг, он в высокой степени обладал авторитетом, которого не хватало политическим деятелям его времени, слишком пылким или слишком уступчивым. Избавленный благодаря крупному состоянию от всяких материальных забот, Мельци всегда отличался неподкупной честностью, доходившей даже до крайней щепетильности. Проникнутый философскими идеями, которые занесены были из Франции и распространились по Ломбардии стараниями Веккариа и Верри, друга энциклопедистов, сведущий в социальных науках, он провел всю свою молодость в упорных научных занятиях; единственными его развлечениями в то время были путешествия в Англию и Испанию, и политические воззрения его основывались не на личном пристрастии и не на инстинкте подражания, а на серьезных теоретических познаниях.

Такое соединение столь различных и крупных достоинств не обходилось, к сожалению, без некоторых недостатков, умалявших и самые достоинства. Как большой барин, Мельци не мог избавиться от невольного отвращения к якобинским вождям, поднявшимся по большей части над средним классом, из которого они вышли, и вследствие этого он встречал вражду и противодействие со стороны партии, которая являлась в стране представительницей французских идей. Как философ, Мельци жил до этого времени больше в области теории, чем в живом общении с людьми; отсюда явилась в его политических воззрениях некоторая доктринерская прямолинейность, которая не позволяла ему приноравливать системы к обстоятельствам и заставляла его видеть в английской конституции единственный желанный идеал, а в Итальянской республике — в той форме, в какой она сложилась, — лишь неспособный к прочному существованию организм. Отсюда же проявлялась в его правительственной деятельности та робость характера, которая лишала его и силы, необходимой для преодоления препятствий, и гибкости для их обхода, оставляя ему лишь способность пугаться этих препятствий.

Достоинства и недостатки духовного склада Мельци отразились на его задаче. Ему удалось дать ей хорошее направление, но не довести ее до конца.

Помощники Мельци и его первые шаги. Задача Мельци была троякая: в национальном отношении надо было на деле обеспечить новой республике ту автономию, которая была признана за нею Лионскими постановлениями; в политическом отношении приходилось заботиться о восстановлении правильной работы всех правительственных и административных органов; наконец, в моральном отношении надо было соответственными уступками вселить в умы мир, уверенность в безопасности и согласие.

Из намеченных Мельци троякого рода задач последнюю выполнить было легче всего: громадная потребность в спокойствии, которого жаждали все, сказывалась в этот момент сильнее всяких партийных страстей и располагала ломбардцев к вере в того человека, который взялся бы дать им это благо. Вот почему постановления Лионской консульты не встретили серьезного сопротивления. Что касается двух привилегированных классов, которые до этого времени не мирились с новым порядком вещей, то уже одно имя Мельци являлось для них достаточной гарантией, а потому ему удалось без всякого труда добиться если не полной их солидарности с его правительством, то по крайней мере обещания благожелательного с их стороны нейтралитета. Он угодил привычкам знати, восстановив старый календарь, и ее вкусам, дав целый ряд блестящих празднеств, где знати отведено было почетное место. Духовенство Мельци покорил тем, что привез из Лиона «Органические статьи», которыми устанавливалась известная возможность «modus vivendi» — мирного сожительства между двумя властями; кроме того, он восстановил свободу публичных отправлений культа, в которых сам стал принимать участие. Общее расположение он снискал себе тем, что без затруднений давал аудиенции всем, кто приходил к нему с какой-либо просьбой.

Более щекотливым был вопрос об отношении Мельци к Франции. Оказывая Бонапарту поддержку, необходимую, по его мнению, для самого существования республики, и содействие французской армии, которое казалось ему нужным для поддержания порядка, он должен был в то же время щадить вполне естественное чувство самолюбия своих соотечественников. Если Мельци и не удалось избавить казну от расходов на содержание оккупационной армии, он добился по крайней мере того, что эти расходы покрывались наперед определенной суммой, после чего уже не являлось никаких добавочных взиманий в виде реквизицией. Если он счел нужным оставить французские гарнизоны в важнейших крепостях, то столицу он занял национальными итальянскими войсками. Если подозрительный нрав и вечная нужда в деньгах Мюрата, командовавшего итальянской армией, были для Мельци предметом постоянного беспокойства, то он все-таки сумел значительно сократить его требования отчасти путем убеждения, отчасти своими частыми обращениями к первому консулу. В целом, общественное мнение на первое время было довольно признаками улучшения в отношениях к Французской республике, и в этом смысле Мельци вполне удовлетворял общественное мнение.

Политическая задача вице-президента была гораздо сложнее. Приходилось ввести «свободное» правительство у народа, который до тех пор находился под властью чужеземцев, и создавать правильную администрацию в государстве, совершенно расстроенном шестью годами войн и революций. Сам Мельци не обладал настойчивой волей и способностью вникать в детали — качествами, столь необходимыми для осуществления предстоявшей ему трудной задачи. И весьма вероятно, что он не справился бы с ней без помощи человека, который, получив власть благодаря установлению Итальянской республики, достигнув высших должностей благодаря расположению первого консула, сделавшись позднее жертвой реакции против французского влияния, — всей своей жизнью, со всеми своими достоинствами и недостатками, стал как бы живым олицетворением наполеоновского господства в Ломбардии; это был пьемонтец Прина, назначенный министром финансов в марте 1802 года.

Родом из Новары, бывший член совета финансов королевства Сардинского, Прина за всю свою долгую карьеру являлся образцом непреклонной воли, которая в его обращении сказывалась в упорстве, доходившем иногда до грубости; образцом технической сноровки, благодаря которой он шутя справлялся с самыми, казалось бы, неразрешимыми трудностями своей задачи; образцом неутомимой деятельности, которая была направлена на самые разнообразные предметы и не отступала даже перед мелочами. Его полномочия, более чем когда-либо важные в эпоху преобладающего значения финансового вопроса, поставили в зависимость от него остальных товарищей и позволили ему играть в течение всего французского господства роль главы министерства.

Едва вернувшись в Милан, Мельци смело принялся за работу. Прежде чем покинуть Лион, Бонапарт наметил главных министров и сам выбрал членов в будущие советы из среды умеренной партии. Таким образом установлены были колеса законодательной машины, оставалось обеспечить ее работу. В мае Мельци созвал избирательные коллегии для замещения освободившихся мест в советах, а немного времени спустя созван был законодательный корпус, который и заседал три месяца, приняв за это время целый ряд законов относительно департаментских властей, народного образования, армии и национальной гвардии. В течение этого организационного периода первенствующая роль должна была принадлежать власти исполнительной.

Меньше чем через год, под тройным влиянием Бонапарта, Мельци и Прины, все главные административные органы были восстановлены и действовали довольно удовлетворительно. Заботы правительства направлены были прежде всего на финансовое ведомство, которое было в крайнем расстройстве, и на личный состав его, чересчур многочисленный и пестрый. Прина с неустрашимой энергией и ничем непоколебимей твердостью принялся за уничтожение злоупотреблений. Так как число чиновников, возросшее вследствие обыкновения партий раздавать места своим сторонникам, значительно превышало служебные потребности, Прина сократил штаты более чем наполовину, уплатив месячный оклад увольняемым. Так как расстройство в отчетности увеличило самую возможность обогащаться на казенный счет и развило у многих привычку к этому, то он заявил в целом ряде совершенно откровенных циркуляров, что отныне должна быть воздвигнута «бронзовая стена» между честными и нечестными чиновниками, причем последние должны немедленно увольняться. Наконец, чтобы пополнить дефицит, Прина назначил комиссию по ликвидации государственного долга, подчинил расходы точному контролю, ввел в управление строгий порядок и представил законодательному корпусу 92-миллионный бюджет на 1803 год с дефицитом только в 14 миллионов; на следующий год достигнуто было бюджетное равновесие.

После восстановления кредита самой настоятельной потребностью республики являлось создание армии, которая была бы в состоянии защищать границы и тем самым уничтожила бы необходимость французской оккупации. На службе у республики в то время состояло несколько жалких батальонов, общей численностью до 8000 человек разных авантюристов, набираемых по найму, под командой случайных офицеров без военной подготовки и без военных талантов. Для этой армии надо было теперь установить правильный национальный рекрутский набор. Это и было сделано законом 13 августа 1802 года, который, вводя рекрутский набор, дал возможность довести действующую армию до 20 000 человек при 40 000 запасных. Немного спустя были основаны военные училища в Павии и Модене.

Что касается народного образования, то для его реорганизации надо было только воспользоваться умственными силами, которыми так богата была Ломбардия, и открыть вновь университеты в Болонье и Павии.

После устройства всех главных органов управления Мельци оставалось выполнить последнюю и самую трудную работу, а именно — восстановить внешний порядок и общественную безопасность, нарушаемые толпою бродяг, выброшенных на улицу непрерывным рядом войн. После некоторых колебаний он решил, по совету Бонапарта, отделаться от них, записав их в ряды особого дисциплинарного военного отряда, получившего название «итальянского легиона» и отправленного некоторое время спустя в качестве гарнизона на остров Эльбу. Чтобы помешать возобновлению вооруженных грабежей и многочисленных убийств, затруднявших сообщения и вызывавших общее беспокойство, Мельци создал национальную жандармерию, организованную по французскому образцу, набранную из отставных солдат и устроенную по-военному. Это было новостью в стране, где с незапамятных времен полицейские обязанности исполнялись приставами (сбирами), пользовавшимися общим презрением и лишенными всякого авторитета в глазах даже тех, кого они призваны были защищать.

Благодаря этим мероприятиям, выработанным по соглашению Бонапарта и Мельци и тут же своевременно примененным, порядок и доверие мало-помалу восстанавливались в новом. государстве, жители которого стали забывать свои бедствия под эгидой действительно восстанавливающего нормальную жизнь правительства.

Эра затруднений. Однако этими первыми успехами все и ограничилось, и Итальянская республика никогда не поднялась выше той степени благосостояния, на которую поднял ее Мельци в первый же год своего вице-президентства. Одаренный рядом качеств, нужных для упрочения этого благосостояния, Мельци не обладал твердостью, необходимою для того чтобы заставить дело развиваться, и вскоре натолкнулся на всякого рода затруднения, которые не дали ему завершить ни одну из стоявших перед ним задач.

Прежде всего Мельци не был в состоянии избегнуть столкновений и трений, которые неминуемо должны были возникнуть в его взаимоотношениях с французскими властями. В этом смысле положение его было крайне щекотливо, так как по своему служебному положению он был обязательным посредником между оккупационной армией, с ее иногда чересчур завоевательными замашками, и народом, настроение которого сам Мельци определял словами: «пассивное озлобление против французов было безусловно всеобщим». Поведение начальника французских войск Мюрата далеко не способствовало примирению умов. Последний окружил себя небольшой кучкой недовольных, составлявших последние обломки крайней партии и стремившихся дискредитировать Мельци, и вовлечен был ими в какую-то интригу, целью которой было погубить Мельци в глазах Бонапарта. Капитан итальянской армии Черони издал под псевдонимом сборник сонетов, где воскрешались великие образы классической древности и некоторые намеки на современность переплетались с гордыми выходками против вечных угнетателей отечества; свое произведение автор послал одному префекту, одному государственному советнику и одному генералу; все они отнеслись к сборнику одобрительно. Мельци, также получивший книжку, нашел, что подобные поэтические вольности заслуживают лишь строгого выговора. Таким образом, дело казалось поконченным, как вдруг Мюрат, несколько дней спустя, донес о нем первому консулу, раздув дело и припутав к нему и друзей поэта.

Бонапарт страшно разгневался и, подозревая тут измену, потребовал строгого наказания виновных, написал очень резкое письмо вице-президенту и успокоился только тогда, когда последний доказал ему, насколько — ничтожен был весь этот инцидент.

Дело Черони оставило у Мельци горькое воспоминание, усилившееся еще тем, что Франция отказалась отдать владения Пармы, необходимые Ломбардии для округления ее границ и настоятельно требуемые общественным мнением.

Внутреннее положение и особенно моральное состояние республики готовили Мельци новое разочарование. Если партии сложили оружие, если общественные классы заключили перемирие, зато живее чем когда-либо возродился местный патриотизм, делая на долгий срок совершенно невозможным возникновение национального патриотизма. Все области по правому берегу По с трудом переносили верховенство Милана и стремились, по выражению вице-президента, к «полнейшему федерализму».

Доза огорчения примешалась даже к тому вполне законному чувству удовлетворения, которое вызвано было в Мельци быстрой реорганизацией управления. Выло легче создать в новом государстве свободные установления, чем привычку к свободе[138]. Чиновники и особенно члены представительных собраний, казалось, не имели достаточно ясного сознания всей важности своей задачи и своих полномочий. С первого же собрания избирательных коллегий лица, принимавшие в них участие, обнаружили свое равнодушие к общественному делу, заявив, что впредь они не станут являться на вызов, если им не назначат прогонных. В Милане «законодатели» тратили большую часть заседаний на бесполезные речи и пустяковые пререкания, со злорадством и без всякого основательного повода ставили препятствия правительству, чтобы только досадить ему, а вечерами разбалтывали по кофейням и клубам результаты совещаний, не подлежащие оглашению. Лицом к лицу с этими многочисленными затруднениями, с каждым днем, казалось, удалявшими его от желанного идеала, Мельци стал терять мужество и изливал свои жалобы в письмах к Бонапарту. Он выставлял себя окончательно непригодным для выполнения вверенной ему задачи и настоятельно, хотя и безуспешно, просил избавить его от возложенных на него обязанностей. События, происшедшие во Франции, позволили ему осуществить это желание, может быть, скорее, чем он рассчитывал.

Последние дни Итальянской республики. Это был как раз тот момент, когда Бонапарт собирался превратиться в Наполеона: с одной стороны, ему трудно было в одно и то же время быть императором во Франции и президентом республики в Италии; с другой стороны, ему очень хотелось присвоить себе титул, каким когда-то был облечен государь, которого он выставлял как своего «славного предшественника», — Карл Великий. И вот в середине 1804 года Бонапарт предупредил Мельци, заставил подать себе через генерала Пино адрес с просьбой о восстановлении королевской власти и, предложив безрезультатно корону своим братьям Жозефу и Луи, решил возложить ее на собственную голову. К коронованию Наполеон призвал в Париж депутацию, состоявшую из делегатов от всех существовавших палат и уполномоченную составить перечень гарантий, которых Италия требовала от своего нового повелителя. Депутация вручила ему 15 марта 1805 года выводы своих совещаний, а 17-го он превратил их в конституционный статут. Короны Франции и Италии должны были объединиться пока только в руках Наполеона, который должен был назначить себе преемника в Италии, как только на континенте будет обеспечен мир. Торжественно приняв депутацию, император высказал ей свое намерение сделать Италию независимой и свободной, как только обстоятельства позволят это, и заявил, что весною он явится в Милан короноваться железной короной былых ломбардских королей. Для Северной Италии начиналась новая эра.

Венецианская область. По ту сторону Адидже (Эч) Венецианская область с 1797 года, времени своего присоединения к Австрии, вела спокойное существование, столь непохожее на внутренние волнения Итальянской республики. Новые хозяева, слишком мало уверенные в прочности своего приобретения, чтобы дать стране окончательное устройство, старались сделать свое иго малочувствительным и не проявляли своего господства ни репрессиями, которые могли бы вызвать пенависть их подданных, ни устройством крупных общественных работ, которые могли бы снискать правительству привязанность новых подданных. А между тем следовало бы как раз действовать быстро и энергично, чтобы остановить падение торговли, от которого Венеция страдала с половины XVIII века, и вернуть ей благосостояние, которое заставило бы ее забыть о потере независимости. Эта бездеятельность Австрии в соединении с медлительностью, которую она проявляла при преобразовании управления отдельных своих областей, мало-помалу отдаляла от нее многих новых подданных, которые, убедившись в невозможности вернуть старый порядок, начинали подумывать о присоединении к Итальянской республике.

Тоскана. Тоскана переживала в это время переходный период между полной независимостью и присоединением к Франции. Ею правил самостоятельный (номинально), но преданный Бонапарту государь. Она была занята французскими войсками. По договору в С.-Ильдефонсе (1 октября 1800 г.) первый консул превратил Тоскану в королевство Этрурию и передал в обмен на Луизиану Карлу IV для его зятя, герцога Пармского. Когда последний вступил во владение своим государством, он застал его под управлением правительственной комиссии, состоявшей из патриотов, причем государство было вполне замирено, после того как цизальпинские и французские войска раздавили последнее восстание жителей долины Арно. Людовик I, слабый телом и духом, подверженный эпилепсии и неспособный к деятельности, предоставил всю полноту власти cвоей жене Марии-Луизе, которая была преисполнена нетерпимого ханжества и находилась под исключительным влиянием папского нунция. Новое правительство не сумело ни восстановить финансов, ни приступить к административной реформе, и единственные распоряжения, сделанные им, были направлены на расширение привилегий духовенства и стеснение свободы граждан. Это положение еще ухудшилось после смерти Людовика (27 мая 1803 года), когда Мария-Луиза сделалась регентшей: первые же ее распоряжения вызвали недовольство, приведшее к изменению режима в Тоскане.

Рим. Правление Пия VII. Рим с 1789 года управлялся кардиналом Кьярамонти, которого венецианский конклав избрал в папы 13 марта 1800 года под именем Пия VII. Человек этот принес на папский престол скорее монашеские добродетели, чем качества, необходимые государю; помимо того, от забот по управлению своим государством его непрерывно отвлекали те важные вопросы, которые ему приходилось отстаивать в борьбе с Наполеоном. Вот почему, хотя прежде, будучи кардиналом, Пий VII и обнаружил известную широту мысли в знаменитой своей Имольской энциклике (1798), где была провозглашена необходимость единения христианства с демократией, и хотя советником его был человек такого выдающегося ума, как кардинал Консальви, он все-таки не пошел дальше благих пожеланий в деле реформ, которых требовало состояние его владений, и папский режим сохранился в таком виде, каким он существовал еще в средние века, со всеми своими несовершенствами и злоупотреблениями.

Неаполь. Правление Фердинанда IV. Со времени битвы при Маренго и до 1805 года Неаполитанское королевство почти беспрерывно находилось в вассальной зависимости от Франции. По Флорентийскому договору (18 марта 1801 г.) король Фердинанд обязался помиловать всех политических осужденных, находившихся под подозрением или изгнанных, и допустить республиканские гарнизоны в Отранто, Таренте и Брин-дизи. За Амьенским миром, избавившим королевство от этой зависимости, последовал вскоре разрыв с Англией, в результате которого неаполитанские владения были заняты войсками Гувиона-Сен-Сира. То стараясь смягчить требования Бонапарта, то ища поддержки у кабинетов Вены и Петербурга, находясь в то же время под бдительным надзором французского посланника Алькье, неаполитанские государи не произвели ни одной реформы в управлении своими владениями, и им оставалось дожидаться французского господства, чтобы воспользоваться благами просвещенного и либерального режима.

Планы Наполеона относительно Италии. Доведя до бессилия единственную европейскую державу и подчинив своему господству единственное национальное государство, способное оспаривать у него спокойное обладание Италией, Наполеон после 1805 года распоряжался судьбами этой страны как полный хозяин. Какие планы были у него относительно Италии? Вот вопрос, одинаково страстно обсуждавшийся по обе стороны Альп и получавший два диаметрально противоположных ответа. Одни полагали, что Наполеон, постоянно принося интересы итальянцев в жертву Франции, давал им обещания только для того, чтобы сделать их послушным орудием своих намерений. Действительно, из некоторых мест его переписки можно сделать вывод, что он считал их неспособными к самоуправлению. Кроме того, внимательное изучение политики Наполеона доказывает, что он останавливался каждый раз, когда ему представлялась возможность дать итальянцам полную независимость. Согласно другому мнению, выраженному самим Наполеоном в официальных речах, а также распространенному его приближенными на острове св. Елены и разделяемому его почитателями, у него всегда было намерение сделать Италию независимой и свободной, и то полузависимое состояние, в котором он ее держал, будто бы было в его представлении лишь этапом на пути к полному освобождению. По видимому, нет ничего невозможного в примирении обоих утверждений, которые, однако, одинаково неприемлемы, если их выразить в такой безусловной форме. Нельзя отрицать того, что Наполеон симпатизировал итальянцам в силу того смутного расового родства, действие которого сказывалось с особой силой всякий раз, когда он находился в их стране, в непосредственном общении с ними. Он давал тогда обещания, которые были вполне искренни и частью им выполнялись[139]. Но когда, вернувшись в Париж, Наполеон подчинялся влиянию своих министров, особенно Талейрана, или необходимости борьбы с Англией, ему невольно приходилось, не отказываясь окончательно от своих обещаний, откладывать их осуществление и тем придавать своим действиям двуличный характер. Таким образом, итальянская политика Наполеона является, с — одной стороны, смесью уступок, необъяснимых, если бы он стоял всегда только на французской точке зрения, а с другой стороны, строгостей, которые, на его взгляд, являлись лишь временными.

Путешествие Наполеона в Италию. Самое начало своего царствования Наполеон решил ознаменовать таким приемом, который привлек бы к нему его новых подданных, удовлетворив их притязания. Ему известны были недовольство итальянцев укоренившимися злоупотреблениями администрации, их беспокойство по поводу намерений австрийского дома, их преклонение перед придворным могуществом и великолепием. И Наполеон решил явиться перед ними политиком, способным их организовать, генералом, решившим защищать их, государем, назначение которого — их прославить. Наполеон думал достигнуть этой цели путешествием по своим владениям, во время которого он и собирался проявить себя последовательно во всех трех обликах. Прежде всего император занялся внешней и декоративной стороной своей роли и сумел превратить свое пребывание в Италии в целый ряд величественных сцен, способных подействовать на пылкое воображение его итальянских подданных. Началось с Павии; вступление Наполеона на ломбардскую территорию было встречено звоном колоколов всех церквей королевства. Затем последовал его въезд в Милан (9 мая) при громе пушек и приветствиях огромной толпы, в сопровождении пышного штаба, окруженного плотной громадой четырех кирасирских полков. Далее (26 мая) — знаменитая церемония коронования, обошедшаяся в 2,5 миллиона; подробности ее послужили обильной пищей для всякого рода легенд. Наконец, в течение всего июня — пышный объезд всех главных городов королевства; последние предоставляют своему государю почетный эскорт из молодых людей знатнейших семейств и получают от него либо особые милости, либо обещание создания крупных предприятий общественного значения.

Пользуясь всеми средствами для увеличения своего влияния на умы итальянского населения, Наполеон не забывает, что посещаемые им местности в самом близком будущем должны стать театром войны. Он очень ловко пользуется своим путешествием, чтобы соединить военные учения с парадными церемониями. Император устраивает смотр всей итальянской армии, собранной в лагере у Монтекьяро, заботливо заглядывает во все крепости, через которые ему приходится проезжать, инспектирует по пути гарнизоны и возвращается, лишь надежно обеспечив защиту ломбардской границы. Наконец, не может же он оставить Италию, не дав ей окончательной конституции, способной облегчить задачу его представителя. Отсюда целый план реформ, возвещенных в программной речи Наполеона к избирательным коллегиям, содержащихся в целом ряде сенатских постановлений и дополненных его письмами. Управление упрощено, избавлено от бесполезных промежуточных звеньев, сосредоточено целиком в руках министров и генеральных секретарей. Верховная власть должна быть вверена вице-королю, который станет управлять именем государя, будет иметь местопребывание в Милане и держать там пышный двор; 7 июня появился декрет, которым назначался носитель этого титула. Это был пасынок Наполеона, принц Евгений.

Евгений Богарнэ; первые его шаги. Этот человек, принимавший до сих пор участие во всех бурных событиях своего времени, выросший в лагере бок-о-бок со своим отчимом, достиг в это время двадцатичетырехлетнего возраста. Он обладал симпатичным лицом, располагавшим в его пользу, поразительным мужеством, вызывавшим восхищение, и поистине обворожительной внешностью и обращением. К этим внешним данным присоединялись честность, прямодушие, подлинная доброта, ум, изощрившийся в общении с людьми и в созерцании деятельности Наполеона. Все эти качества с самого начала создали Евгению заслуженную популярность и упрочили бы любовь к нему подданных, если бы эти достоинства не парализовались в нем чувством, подчинявшим все его помыслы, — чувством благодарности к человеку, которого он считал своим благодетелем. Для Евгения являлось вопросом чести и самолюбия предупреждать и выполнять приказания своего повелителя; он становился не истолкователем, а покорным выполнителем этих приказаний.

Один случай, происшедший в первые же недели вице-королевской деятельности Евгения, ясно показал ему, каких принципов следовало держаться в своих отношениях к итальянцам. В июне 1805 года созванный впервые законодательный корпус принял лишь с урезками представленный ему проект закона о введении в королевстве налога на регистрацию. Император, страшно разгневавшись на это, по его мнению, «отсутствие уважения», заявил, что он сумеет сломить всякое сопротивление, и написал Евгению: «Система ваша должна быть проста: так хочет император». Налог был введен путем декрета, законодательный корпус перестали созывать после этой единственной сессии, и королевство вплоть до самого конца своего существования подчинено было режиму «просвещенного деспотизма».

Присоединение Венецианской области и территориальное расширение королевства. Впрочем, Наполеон старался показывать своим итальянским подданным лишь выгодные стороны их положения и сумел через несколько месяцев загладить дурное впечатление, произведенное на них этим актом произвола. Действительно, он дал им возможность воспользоваться всеми выгодами войны, в которой они были лишь простыми зрителями, потому что войска Итальянского королевства были слишком плохо организованы и слишком малочисленны, чтобы принять в ней участие: 30 марта 1806 года император подписал декрет, которым Венецианская область присоединялась к королевству Итальянскому. Это мероприятие преисполнило радостью сердца итальянцев: они увидели в нем удовлетворение своего желания и первый шаг по пути к объединению всего полуострова под одним скипетром. Другое событие, случившееся почти в то же время, окрыляло их надеждой на независимость королевства в близком будущем: это было бракосочетание Евгения Богарнэ с баварской принцессой. Вице-король, которому несколько недель спустя обещано было наследование железной короны, становился, таким образом, основателем национальной династии. В наполеоновской Италии это был момент безграничного доверия и беспредельных надежд, момент, единственный в истории королевства. Очень скоро последовало разочарование. Владениям Евгения не было суждено расшириться. Если не считать Тосканы, которую сначала ему обещали, а потом не дали, и маленького княжества Гвасталла, присоединенного в 1806 году, королевство приобрело только Марки (т. е. Песаро, Мачерату и Асколи) (1808) и итальянский Тироль (1810). К этому времени оно состояло из 24 департаментов и имело 6,5 миллиона жителей.

Образование итальянской армии. Начиная с 1805 года, мир на континенте нарушен был лишь кровавой войной 1809 года, и вице-король мог целиком отдаться завершению своей политической задачи. Военный вопрос сразу сделался, да так и остался для него главным предметом забот как вследствие связанных с его разрешением трудностей, так и вследствие того значения, какое придавал этому вопросу Наполеон.

Когда вице-король принимал наследство Мельци, вопрос успел получить лишь теоретическое разрешение; теперь надо было привести в исполнение вотированные ранее законы и снабдить итальянскую армию, находившуюся еще в зачаточном состоянии, солдатами, офицерами и генералами.

Закон о рекрутском наборе, изданный в 1802 году, предоставил вице-королю главное — необходимый человеческий материал. Закон этот разрешал ему издать, сообразно потребностям момента и размерам королевства, постановление о наборе 7000 человек в 1805, 12 000 —в 1806, 15 000 —в 1811, 36 000 — в 1813 году; всего 152000 человек за двенадцатилетний промежуток с 1802 по 1814 год. Однако набор означенных контингентов встречал упорное сопротивление и непрерывные трудности. Население испытывало к военной службе отвращение, тем более сильное и безотчетное, что оно никогда не знало этой повинности; молодежь стремилась уклониться от нее бегством, подкупом чиновников или преднамеренным увечьем. Количество уклонявшихся все время оставалось значительным, несмотря на ряд изданных одна за другой амнистий, и возрастало пропорционально тягости требований, предъявляемых народу.

Закон о наборе представлял и другое неудобство, которое Наполеон немедленно устранил распоряжением, принятым в самой Франции лишь восемь лет спустя. Путем заместительства зажиточным людям разрешалось избавляться от обязательной военной службы; таким образом, весь правящий класс избавлялся от нее. Сыновья самых крупных плательщиков налогов каждого департамента должны были поставлять определенное число рекрутов и входить в состав двух отборных отрядов — почетной гвардии и «велитов», предназначенных охранять особу короля и служить кадрами для линейных войск.

Наконец, для внедрения в итальянскую молодежь военного духа, которого ей не хватало[140], Наполеон постановил, чтобы воспитанники лицеев и даже университетов были распределены на батальоны, изучали ружейные приемы, слушали курсы тактики и стратегии и получали военные чины.

Располагая посредством набора простым народом, зажиточными классами — посредством учреждения почетной гвардии и «велитов», молодежью — посредством соответственной организации учебных заведений, Наполеон имел, таким образом в руках все элементы, необходимые для подготовки офицеров. Последние либо выходили из строевой службы, пройдя курс военных училищ Павии или Модены, либо из гражданского звания, пробыв в почетной гвардии или в отряде пажей. Все они получали солидное техническое образование, которое становилось еще более ценным благодаря практике войны и дополнялось соревнованием с французскими войсками. Вскоре образовался состав молодых офицеров, не уступавших по состоянию военного духа, храбрости и технической сноровки офицерам лучших контцнентальных армий.

Для генералов требовался более значительный срок подготовки и более законченное образование; однако непосредственная нужда в генералах заставляла Наполеона раздавать самые высокие военные степени людям, которые не оправдывали этой милости ни знанием своего дела, ни свойствами своего характера. Так, Наполеон назначил после пятилетней службы начальником дивизии молодого миланца Доменико Пино, лентяя, игрока и гуляку; военным министром он назначил через такой же срок миланского адвоката Телье; бригадным генералом после трехлетней службы — Североли ди Фаэнца. В противоположность своим французским товарищам все эти новоиспеченные генералы не могли блеском своих талантов заставить забыть об их чрезмерном стяжательстве и сомнительной нравственности. То;ц>ко один из них отличался гармоническим соединением своих гражданских доблестей и военных заслуг; это был маркиз Фонтанелли ди Мо-дена, волонтер 1796 года, адъютант Наполеона в 1803 году, военный министр в 1811 году, командир дивизии Великой армии в 1813 году;

Старания Наполеона и вице-короля увенчались успехом. В тот момент, когда вместе с русской кампанией началось падение наполеоновской системы, итальянская армия как по численности своей, так и по организации и по качествам, была одной из первых в Европе. Насчитывая в своем составе 24 000 человек в 1805, 40 000 —в 1806, 45 000 — в 1809 году, ова достигла 80 000 человек, составлявших королевскую гвардию (из старых солдат) и семь пехотных полков четыре полка легковооруженной пехоты и шесть кавалерийских. Войска эти были сильны не только количеством, но и духом; удаленный от изнеживающего влияния своей среды, подчиненный суровой походной дисциплине, увлекаемый примером и соревнованием, обладая к тому же сильной наклонностью к ассимиляции, итальянский новобранец быстро становился старым солдатом и по своей храбрости и чувству дисциплины соперничал со своими французскими соратниками, превосходя их воздержанием и терпеливостью. Хотя войска королевства принимали участие почти только 6 бесполезных делах и в войнах, лишенных всякого блеска, тем не менее их летопись представляет собою славную страницу в истории Италии. Первые вышедшие за пределы своей страны солдаты вошли в состав неаполитанской оккупационной армии (1803). В том же году целая дивизия, под начальством Пино, перешла Альпы и участвовала в 1804 году в тяжелых операциях Булонского лагеря, а в 1806 году — в безвестных трудах при осаде Кольберга и Штральзунда. В 1808 году две другие дивизии принимали деятельное участие в каталонской кампании, которая, не представляя собою большой войны, тем не менее была сопряжена со всеми ее опасностями; в кровопролитных осадах Хероны, Госталь-риха и Таррагоны дивизии потеряли половину своего состава. В 1809 году 20 000 итальянцев входило в ту итальянскую армию, которую вице-король с реки Пьяве водил на берега Дуная. В 1812 году 30000 пошли за императором в Россию, где королевская гвардия, встретив в первый раз достойное для себя поле действия, героической атакой решила битву под Малоярославцем.

Таким образом, в десять лет была набрана, организована, приучена к войне и добилась славы армия, снабженная всеми существенными частями, сознающая свою силу и достаточная для того, чтобы обеспечить в случае переворота независимость нового государства. Кто решился бы предсказать или даже только предвидеть подобный результат за двенадцать лет до этого, когда итальянцы считались в Европе совершенно непригодными к военному делу и не поддающимися чувству военной славы?

Финансы. Военное дело едва ли достигло бы таких удовлетворительных результатов, если бы Прина не сумел разрешить финансового вопроса. Задача его была трудна. Для уплаты французской оккупационной армии ежегодной, требовавшейся на ее содержание, тридцатимиллионной субсидии, для покрытия расходов по выдаче жалования итальянской армии, на сооружение крепостей, на функционирование главных общественных учреждений — расходный бюджет с 82 миллионов в 1805 году повысился до 120 миллионов в 1808 и до 144 миллионов в 1812 году. Как можно было поднять доходы до такой же высоты? По совету Наполеона Прина прибегнул к увеличению количества налогов и к их повышению; он проявил неутомимую деятельность и терпеливую изобретательность, открывая всюду новые источники доходов. Земельные повинности мало видоизменились при его управлении, хотя и стали значительнее, чем при старом порядке; зато к ним последовательно присоединились: гербовый сбор, налог на регистрацию, налог на предметы потребления, таможенные пошлины, налог на помол хлеба, в равной степени обременительный и стеснительный, и целый ряд косвенных налогов.

Эта финансовая система встретила довольно сильное противодействие со стороны населения, но жертвы, ею налагаемые, отчасти приносились для упрочения новых порядков; в будущем их более не предвиделось, и они являлись, таким образом, как бы данью, которую обыкновенно платят все вновь организующиеся народы за свою независимость[141]. Кроме того, эта система представляла два значительных преимущества: с одной стороны, она не приводила ни к займам, ни к затрате в счет будущего и не перелагала бремени настоящего на грядущие поколения; с другой стороны, она соблюдала в финансах строжайшую экономию, полнейшую гласность, бдительнейший контроль, и новое правительство, в противоположность всем предшествующим, могло справедливо ссылаться на то, что оно тратит деньги, получаемые с плательщиков налогов, в их же стране на общее благо и без расточительности.

Работа Наполеона в гражданской сфере; общие черты. Работа Наполеона в гражданской сфере, столь же трудная, но более сложная, чем в военной, носила в Италии те же черты, что и во Франции. Отмеченная творческой силой, верностью взгляда и необычайной быстротой выполнения, она прежде всего имела политический характер и коснулась общественных учреждений, в которых она стремилась разрушить автономию, чтобы превратить их в государственные учреждения; она имела и характер социальный и в этом смысле касалась отдельных личностей, которых Наполеон объявил равными, чтобы затем иметь возможность подчинить их себе. Двойным результатом этой работы было то, что правительству было обеспечено распоряжение всеми живыми силами нации, а нации открыт свободный доступ ко всем благам, распределением которых заведовало правительство.

Политическая работа Наполеона. Чтобы достигнуть первой из этих целей, Наполеон предпринял ряд таких мер, благодаря которым государство, и только оно одно, воплотило в себе всю политическую, материальную и нравственную жизнь входивших в его состав народов. Политической жизни не было вовсе после роспуска законодательного корпуса. Государственный совет, учрежденный в 1805 году, вырабатывал законы, вице-король их оглашал, министры применяли их в королевстве, префекты и их помощники — в департаментах, назначаемые правительством мэры — в больших городах. Сенат, созданный в марте 1808 года по образцу французского сената, получил назначение — на которое и изъявил согласие — лишь регистрировать волю повелителя, но не обсуждать ее проявлений. В то же время отлично организованная полиция установила строжайший надзор над всем, что печаталось или говорилось. Так, журналиста Латтанци засадили в сумасшедший дом за то, что он слишком рано сообщил о присоединении Тосканы к Франции; другого публициста посадили в тюрьму за то, что он пренебрежительно отозвался об ордене Железной короны. Вооруженное такой абсолютной и бесконтрольной властью правительство могло быть уверено, что не встретит протестов или неодобрения.

Этой властью оно воспользовалось прежде всего для улучшения материальной жизни своих подданных. В этом правительство видело двойную выгоду: оно привлекало к себе своих подданных, давая благосостояние взамен отнятой у них свободы, и в то же время оно увеличивало производительные силы, а следовательно, и подлежавшее обложению богатство королевства.

Ни в одну эпоху итальянской истории не предпринималось строительства стольких крупных общеполезных сооружений. С 1805 по 1814 год 72 миллиона было затрачено на устройство и поддержание путей сообщения; заведование ими было сосредоточено в руках ловкого Парадизи. Первой по значению являлась Симплонская дорога, поднимавшаяся на высоту 2000 метров, пересекавшая Альпы и соединявшая Милан с долиной Роны; эта колоссальная работа, совершавшаяся с неутомимой энергией, была закончена в пять лет. Другие дороги прорезали Тироль или покрыли густой сетью центральную часть страны. Речное плавание было облегчено Волонским каналом, который сократил на 20 миль течение Рено, направив течение этой реки в По; Павийским каналом город того же имени соединен был с северными озерами; канал реки Минчио связал озера Гарда и Манту и. Намечался план другого, еще более грандиозного канала, который при посредстве Танаро и Бормиды должен был установить прямое сообщение между Адриатическим и Средиземным морями. Казалось, что правительство Наполеона нашло секрет осуществлять, не считаясь со временем, проекты, которые накануне еще казались мечтами.

Перемены во внешнем виде городов совершались с такой же полнотой и быстротой: всюду точно по волшебству подымались из земли монументальные сооружения. Так, в столице (Милан) появилась триумфальная Симплонская арка, воздвигнутая в конце пути того же имени; наконец-то был закончен с затратой пятимиллионной субсидии фасад собора; выравнен был форум Бонапарта; начат постройкой Пантеон; королевский дворец украшен живописью и скульптурой; построено двое монументальных ворот. В Венеции была расширена гавань, объявлено порто-франко и для защиты гавани сооружено два форта; разведен огромный общественный сад; на площади св. Марка сооружен новый дворец. В Вероне исправлены амфитеатр и арка Гавиев; в Равенне реставрирована могила Теодориха.

Заботясь не только об украшении, но и об обогащении королевства, правительство предприняло целый ряд мер для поощрения земледелия — главного источника богатства страны: создание специальных школ, раздачу наград самым умелым земледельцам, значительные премии тем, кто изобрел лучшую ткацкую машину для растительных волокон или лучший способ добычи сахара из свекловицы. Правительство предохраняло население даже от стихийных и социальных бедствий: общественное здравоохранение, вверенное надзору гигиенической комиссии, было улучшено распространением оспопрививания, запрещением хоронить мертвых и сажать рис вблизи жилых мест; общественная безопасность увеличилась благодаря запрещению нищенства и созданию четырех домов для принудительных работ (работных дбмов), куда запирали бродцг.

Правительство Наполеона не ограничивало своей задачи покровительством материальным интересам; повидимому, оно считало своей миссией также и распространение просвещения; развивая всеми средствами благосостояние, оно стало поощрять распространение знаний во всех видах. Особенно ревностно заботилось оно о народном просвещении. К университетам, существовавшим уже при старом порядке, к лицеям, заимствованным из Франции, вскоре присоединились учрежденные в Милане, Болонье и Вероне светские казенные училища для девушек. Создано было и профессиональное образование путем учреждения специальных школ музыкальных, ветеринарных, земледельческих, инженерных.

В то же время Наполеон старался привлечь к себе пенсиями, субсидиями, раздачей титулов и почестей всех, кто имел имя в науке, литературе, искусстве. Астроном Ориани и физик Вольта получили пенсии, знаменитый законовед Романьози — кафедру права в Милане, эллинист Водони — сумму в 12 000 франков на свое издание Гомера. Литераторы были предметом таких же милостей и выражали свою благодарность дифирамбами, в прозе и стихах, в честь повелителя. Монти сделан был историографом королевства, и после того как он прославлял и клеймил попеременно преступления террора, потом завоевание Ломбардии австрийцами, затем ее освобождение французами, — он с одинаковой легкостью воспевал теперь договоры, битвы, которыми отмечена была в эти годы история королевства или вице-короля, а также браки и рождения в семье Наполеона и вице-короля Евгения. Пенсии назначены были сочинителю песен Вивиани, импровизатору Джанни, Пиетро Джордани, автору панегирика, в котором обоготворялся Наполеон. Эти щедроты, впрочем, уравновешивались теми строгостями, которые применялись ко всем, не одобрявшим нового порядка вещей: Фосколо, самый крупный поэт того времени наряду с Монти, был изгнан со службы и из пределов королевства, потому что в его трагедии Аякс усмотрели намек на давнишнее соперничество Бонапарта с Моро. Художники, как Аппиани, Канова, Гойе, почти все получили официальные заказы на украшение королевских дворцов или художественное воспроизведение особы императора.

Наполеоновская система, стремившаяся всякую инициативу присвоить власти, все крупные общественные предприятия поставить в зависимость от государства, кончила тем, что непомерно усилила власть правительства в ущерб правам личности. Теперь было необходимо дополнить эту систему рядом мероприятий, имевших целью разрушить исторические группировки и установившиеся с течением времени иерархии: потеря политической свободы имела своим следствием установление социального равенства.

Для его обеспечения Наполеон прежде всего преобразовал законы. В странах, из которых состояло Итальянское королевство, действовали гражданские, уголовные и торговые законоположения, неприемлемые вследствие своего несовершенства и неприменимые вследствие своей пестроты. В подобном положении дела Наполеон усмотрел предлог для того, чтобы предписать по ту сторону Альп применение законов, которыми он мало-помалу уже нивелировал французское общество. Самой настоятельной ему казалась реформа той части законодательства, которая определяла личное и имущественное право и поддерживала социальное неравенство, несовместимое с исключительным преобладанием его собственного авторитета. Для этого император отдал приказ перевести почти целиком французский Гражданский кодекс и применять его в заальпийских владениях с 1 января 1806 года. Ведя за собой прогрессивное дробление крупной собственности, это мероприятие имело последствием постепенное уменьшение влияния земельной аристократии.

Влияние духовенства было ослаблено концентрацией приходов (1805), упразднением светских мужских конгрегации (1808), полным уничтожением монашеских орденов (1810). Стеснением деятельности масонских лож, поставленных под надзор правительства, с президентами из числа главных членов последнего, была обессилена оппозиция свободомыслящих. Наконец, всякий местный патриотизм должен был исчезнуть благодаря легкости сообщений, единству законов и денежных знаков, слиянию рекрутских контингентов, поступавших из различных департаментов в одни и те же войсковые части. Все усилия правительства были направлены к одной цели: лишить правящие классы их влияния на людей, а старые былые представления и идеи — их господства над умами.

Оставалось тесно привязать к новому режиму людей, которых лишили их исторических и нравственных связей. Наполеон достиг этого, как и во Франции, действуя на людское тщеславие. Он начал свое царствование, учредив, по примеру Почетного легиона, орден Железной короны. Три года спустя он создал королевскую знать по примеру императорской знати во Франции. Таким образом, он располагал знаками милости, одинаково и доходными и почетными: стремление к получению их сделалось для его подданных мотивом соревнования, а для него — залогом их верности.

Общие результаты системы и общественное мнение. В 1810 году главные работы по созданию королевства были закончены, наполеоновская система получила достаточное развитие, чтобы можно было оценить ее преимущества и недостатки, бросавшиеся в глаза прежде всего. Итальянское королевство в это время пользовалось лишь призрачной независимостью: оно теснейшим образом было подчинено

Наполеону, которому приносило в жертву и жизнь своих детей в военной борьбе против Европы и благосостояние своей торговли в экономической борьбе против Англии. Но наряду с этими временными бедствиями оно получало от Наполеона ряд выгод, менее бросавшихся в глаза, зато более прочных. Королевство никогда не могло бы образоваться без вмешательства той высшей силы, которая была достаточна, чтобы утихомирить местные страсти, заставить смолкнуть классовые или партийные раздоры; этой силой была шпага Бонапарта. Королевство никогда не могло бы жить без существования той сильной административной машины, необходимость которой для больших государств была доказана опытом. Наполеон простым декретом дал эту машину королевству, приобщив его таким образом к благодетельному действию учреждений, которые в самой Франции могли утвердиться лишь после десятилетней революции. Наконец, королевство было связано с Империей, вассалом которой оно являлось, лишь чисто личной связью, и в тот день, когда бы Наполеон умер или отказался от престола, королевство стало бы вполне самостоятельным, обладая притом всеми органами, необходимыми для существования и защиты.

Различные классы общества различно оценивали новый порядок вещей сообразно своим прежним склонностям и настоящим притязаниям: духовенство решительно было против него; знать в конце концов примкнула к нему в надежде вернуть часть своего былого влияния и почета; народ постепенно привыкал к нему; громадное большинство среднего класса приспособлялось к нему частью по инерции, частью вследствие представления, что без Наполеона ничего нельзя сделать, а вопреки ему — и того меньше. Национальная идея укрылась и очистилась под сенью военного знамени. Удаленные вследствие своей подвижной жизни от мелочных дрязг родной колокольни (а эти дрязги и изуродовали всю жизнь в Италии), облеченные ответственной миссией, состоявшей в том, чтобы поддержать военную честь своей страны, офицеры соединяли со страстной преданностью родине ясное сознание ее нужд. Убеждение в том, что господство Наполеона было на некоторое время еще необходимо для существования королевства, неразрывно соединялось у них с мыслью о том, что придет день, когда это господство станет бесполезно или даже вредно.

Французская Италия; ее рост. Из всего созданного Наполеоном в Италии одно только Итальянское королевство существовало достаточно продолжительно, чтобы можно было делать какие-либо выводы; имело организацию достаточно-прочную, чтобы след ее остался даже после падения Империи, и достаточно независимую, чтобы послужить новой фазой в эволюции итальянской национальной идеи.

Совокупности всех этих условий не было ни во французской Италии, не только присоединенной, но и ассимилированной с Империей, при которой эта французская Италия была простым придатком, ни в королевстве Неаполитанском, которое слишком занято было самозащитой, чтобы быть в состоянии упрочиться; да и самое бурное существование его принадлежит скорее военной истории, чем истории цивилизации.

Когда Наполеон вступал на престол, французская Италия состояла только из одного Пьемонта. Путей последовательных расширений она пять лет спустя вобрала в себя третью часть Италии вместе с исторической. ее столицей — Римом. Прежде всего была присоединена Генуя: Наполеон давно уже подбирался к ней, желая распоряжаться ее морскими ресурсами, да и сама она торопилась покончить с тем положением дел, которое, очевидно, было лишь временным и представляла собою все неудобства аннексии без ее выгодных сторон. По наущению Саличети, в Милан во время коронования отправилась к Наполеону депутация от генуэзского сената, и 4 июня 1805 года появился декрет о присоединении Генуи. С 1808 года из территории Пьемонта и Лигурии учреждено было военное наместничество, вверенное князю Камиллу Боргезе, который жил, окруженный пышным двором, в Турине; тем не менее* обе территории входили в состав французских департаментов и подчинялись всем законам Империи. Та же участь постигла провинции, входившие в состав как герцогства Парм-ского, присоединенного окончательно 24 мая 1808 года и сделавшегося княжеским владением Камбасереса, так и королевства Этрурии, утратившего свою временную независимость в 1807 году. В 1807 году было ликвидировано в Тоскане правительство Марии-Луизы, внушавшее Наполеону подозрение своими клерикальными тенденциями, спутанное по рукам интригами итальянского министра, который рассчитывал заменить его правительством Евгения Богарнэ, и Тоскана, разделенная на французские департаменты (30 мая 1808 г.), превратилась, по крайней мере номинально, в герцогство г отданное Элизе Баччиоки, которая и переехала туда в 1809 году. В этом же году закончила свое существование и светская власть папы. Потеряв Асколи, Мачерату, Песаро и Урбино еще в 1808 году, папа скоро дожил до оккупации своих владений императорскими войсками; окончательно он утратил их.

17 мая 1809 года, и Рим сделался главным городом департамента и вторым городом Империи (17 февраля 1810 г.).

Управление французской Италией. Итак, третья часть Италии управлялась тем же властителем и подчинялась тем же законам, что и Франция. Преимущества и неудобства этого порядка вещей были многочисленны. С одной стороны, общественные тяготы, к которым прибавилась новая, самая тяжелая — «налог кровью», были значительнее, чем при старом порядке. С другой стороны, в материальном, культурном и социальном положении населения совершались глубокие перемены.

Крупные общественные работы сделались, как во всех наполеоновских странах, предметом особой заботливости правительства. В Пьемонте, у Турина, через реку По переброшен был большой мост; 22 миллиона пошло на сооружение дорог, пересекавших перевалы Мон-Сени и Мон-Женевр; 12 миллионов — на устройство сообщений между Ниццой и Вентимилле, Савоной и Александрией, Пармой и Специей; 25 миллионов — на укрепление Александрии. В Риме деятельно принялись за раскопки, восстанавливали древние здания и старинные улицы, разрабатывали два проекта осушения Понтий-ских болот и устройства плотины у Тибра.

Люди занимали императора не меньше, чем вещи; по его выражению, он открывал дорогу талантам: из Турина он взял к себе на службу в качестве посла С.-Марсана, много генералов и должностных лиц; из Тосканы и Рима — сенаторов, авдиторов Государственного совета, советников кассационной палаты. В конечном итоге, все народы оценили преимущества социального порядка, основанного на Гражданском кодексе, всеобщего равенства перед законом, скорого отправления правосудия, правительства, дружественного просвещению и помогавшего проведению всех мер, направленных к увеличению благосостояния и духовной культуры овоих подданных.

Королевство Обеих Сицилии; правление короля Жозефа. Подобно северу и центру, юг полуострова не избежал гегемонии Наполеона. Королевство Неаполитанское с 1806 года также вошло в круг его вассальных владений. Стоило Фердинанду IV взяться за оружие, как это послужило Наполеону предлогом заявить в знаменитом тридцать седьмом бюллетене, что дом Бурбонов перестал царствовать, и поручить армии Массена выполнение своих декретов. Владея на правах неограниченного властителя континентальной частью королевства Обеих Сицилии, он решил превратить ее в вассальное государство и отдать Жозефу Бонапарту. Последний не отличался ни талантами политика, как его брат, ни доблестями солдата, как Евгений Богарнэ. По своим наклонностям это был скорее литератор, чем администратор: у него был приятный характер, но без необходимой твердости, и образованный, развитой, но не энергичный ум; словом, это был человек, созданный для частной жизни и лишенный всякого честолюбия. Эти личные недостатки вместе с трудностью его положения и кратковременностью царствования помешали ему осуществить и позволили только наметить реформы, выполнение которых было его призванием и искренним желанием. Действительно, он правил всего два года (с марта 1806 по март 1808 год), и все царствование свелось для него к борьбе. Враги нового порядка, многочисленные в народных низах и духовенстве, проявили себя настолько же неустрашимыми в партизанской войне, насколько они были плохими солдатами, и их недисциплинированные отряды были гораздо опаснее для французской армии, чем регулярные войска неаполитанских Бурбонов. Сопротивление сосредоточилось в четырех местах: в Сицилии, куда удалился Фердинанд IV и где до него никак нельзя было добраться; в крепости Гаэте, которую защищал принц Филиппштадтский; в Калабрии, где знаменитый Фра Дьяволо вызвал огромное восстание, отмеченное небывалыми жестокостями; на море, где английская эскадра высадила гарнизон на островке Капри, прямо против Неаполя. Гаэта пала лишь 1 июля 1806 года 'после пятимесячной блокады, проведенной маршалом Массена. Последний направил свои войска в Калабрию, где, по приказу Наполеона, начал настоящую «войну на истребление», закончившуюся пленением и казнью Фра Дьяволо в ноябре 1806 года, взятием последних непокорных городов — Реджио и Счиллы — в феврале 1807 года. В том же году раскрытый в Неаполе заговор повлек за собой арест сотни лиц и казнь пятерых из них.

Эта беспокойная жизнь и эти бесконечные волнения не позволили королю Жозефу целиком отдаться делу, более отвечавшему его способностям и вкусам, именно — реформе управления и преобразованию общественного строя. Задача эта была тем труднее, что королевство Обеих Сицилии сохранило почти неприкосновенными средневековые учреждения, а Пар-тенопейская республика была слишком эфемерна, чтобы оставить по себе прочный след. При содействии своих французских советников — Саличети, Мио де Мелито и Редерера — Жозеф смело принялся за дело. Чтобы уничтожить разом все прошлые злоупотребления, он провозгласил 2 августа 1806 года отмену феодальной системы со всеми присущими ей социальными и податными неравенствами. Чтобы возвести общественное здание на новом фундаменте, он обнародовал в своем королевстве французский Гражданский кодекс. Чтобы овладеть симпатиями молодого поколения и привлечь его на сторону правительства, он обратил усиленное внимание на развитие народного образования и учредил по школе в каждой общине. Чтобы помочь общественным учреждениям, он предпринял систематическую общую реформу налогов. К несчастью, он не успел лично убедиться в результатах своих реформ; 10 марта 1808 года он получил от брата приказ выехать как можно скорее и отправиться в Байонну за получением испанской короны. Из Байонпы он отправил своим подданным, как бы в виде своего завещания, полную конституцию, которая должна была дать им либеральные учреждения и водворить у них парламентский режим. Конституция эта так и не была введена его преемником, Иоахимом Мюратом.

Правление Мюрата. Последний прибыл в Неаполь (6 сентября 1808 г.) в ореоле своего славного прошлого и своей блестящей храбрости. Внешние качества его личности, несколько театральная пышность костюма и удачные по временам проявления остроумия, с самого вступления его во власть пленили воображение подданных и приобрели ему популярность, которая никогда не была окончательно утрачена, несмотря на все его грубости. Все его прошлое, целиком проведенное в походах, достаточно говорило о том, какое направление придаст он своему управлению: и на троне он остался скорее солдатом, чем администратором. Он и доказал это: свое царствование он начал с победоносного штурма Капри — предприятия безумной отваги (5 октября 1808 г.); затем отдал приказ о высадке в Сицилии во время войны 1809 года (это предприятие постигла неудача), подавил с крайней строгостью новое возмущение, вызванное этой неудачей в Калабрии. Его адъютант, полковник Манес, усмирил страну огнем и мечом, составил список 3000 мятежников, добился того, что население выдало ему их[142], и оставил по себе в этой области память, которую, по словам Ботты, местные жители и их потомство одновременно и благословляли и проклинали. Они несомненно получили одну выгоду: спокойствие было окончательно восстановлено. Мюрат дал последнее доказательство своей заботливости о военном деле, совершенно преобразовав армию: создание двух полков «велитов», набираемых из молодых людей хороших семейств, установление рекрутского набора (1809), отмена освобождений от военной службы, отправка в Испанию дивизии в 8000 человек, создание флота, — вот те мероприятия, которые позволили ему вскоре выставить сухопутные и морские силы, грозные если не храбростью и организацией, то своею численностью.

Армия была, впрочем, единственным государственным делом, к которому Мюрат относился с настоящим интересом. У него хватило благоразумия предоставить заботу о выполнении гражданских реформ, намеченных Жозефом, удачно выбранным советникам или министрам, каковыми были Цурло, Риччарди, Коко, Дельфико, Коллетта. Риччарди следил за применением Гражданского кодекса и пробовал приспособить его к местным условиям. Жозеф объявил феодальный порядок уничтоженным: комиссия, назначенная в 1809 году, отправила по провинциям комиссаров, которые приступили к разделу поместий и таким образом увеличили на несколько сот тысяч число собственников, и без того уже возросшее благодаря уничтожению духовных орденов. Общественные работы получили сильный толчок, и в самом Неаполе сооружение дорог из Позилиппо и Каподимонте, расширение набережной и шоссе Кьяйа являлись доказательствами того значения, какое придавало правительство этому делу. Четыре университета предназначены были распространять высшее образование, большое число обществ — способствовать подъему земледелия. Казалось, начинается новая жизнь в Неаполитанском королевстве, которое благодаря своему окраинному положению и ретроградному правительству так долго оставалось в стороне от перемен, совершавшихся в остальной Европе.

Общая оценка наполеоновского периода. Благодаря общности учреждений и законов, которые Наполеон хотел ввести в странах, перешедших в его руки или подчиненных его влиянию, его господство обнаружило повсюду одинаковые черты, одинаковые достоинства и одинаковые недостатки. Один из крупнейших итальянских историков XIX века резюмировал их в следующих метких выражениях: «Из всех эпох порабощения Италии не было ни одной столь благоденственной, плодотворной, полезной, можно сказать, почти великой и славной, как эта. Самое подчинение казалось не таким постыдным, когда подчиняться приходилось вместе с целой половиной Европы, притом человеку деятельному, знаменитому, которого можно было считать за итальянца если не по месту рождения, то по крайней мере по расе и по имени. Не было настоящей независимости, зато была надежда на скорое ее приобретение; не было политической свободы, зато быля налицо ее внешние атрибуты, и все пользовались гражданским равенством, которое в глазах многих искупает тиранию. Если не было свободы печати, зато исчезло завистливое недоверие к знанию во всех его видах, презрение к образованным людям. Если торговля утратила оживление, — оно сохранилось в промышленности, земледелии, военном деле. В это именно время итальянцы — сначала пьемонтцы, за ними обитатели Ломбардии и Романьи, наконец тосканцы, римляне и неаполитанцы — вступили на военное поприще, где сделались товарищами по оружию тех солдат, которые победили Европу, и заслужили отличия и похвалы в их армиях. В общем подчинение, которому подверглась Италия, давало ей возможность пользоваться жизнью, деятельностью и дало ей чувство гордости, как и их повелителям; это подчинение уже не имело стеснительного, давящего и унижающего характера былых времен. Именно с этого времени опять стали произносить с любовью имя Италии, старались стряхнуть с себя всякое областное или муниципальное соревнование и чувство зависти. Если конец века окажется достойным его начала, то можно сказать, что эта эпоха открыла собой новую эру в судьбах Италии»[143].

Примечания:

1

Конституция III года Республики (принята 22 августа 1795 г.) соответствовала политическим интересам торгово-спекулятивных элементов буржуазии, захвативших власть после контрреволюционного антиякобинского переворота 9 термидора II года (27 июля 1794 г.). Конституция III года отменяла всеобщее избирательное право, устанавливала имущественный ценз для выборщиков; законодательная власть вручалась Совету пятисот и Совету старейшин, исполнительная — Директории в составе пяти человек.

13

Удовлетворение, вызванное у трудящихся Франции известием о победе при Маренго, меньше всего объяснимо верой «в звезду первого консула», в его «божественную миссию», — оно выражало лишь надежду народа на то, что разгром коалиции приблизит мир, положит конец войне, непрерывно продолжавшейся с 1792 г. и ставшей завоевательной из оборонительной и революционной, каковой она была во время диктатуры якобинцев» — Прим. ред.

14

Из этой амнистии были изъяты вожди роялистских отрядов, агенты, возбуждавшие гражданскую войну, и т. д. Остальным эмигрантам даровано было полное прощение, но под условием, чтобы они вернулись во Францию до 1 вандемьера XI года (23 сентября 1802 г.) и дали присягу на верность республике. Они должны были получить назад и свое имущество, поскольку оно еще не было отчуждено.

137

Автор слишком свободно изъявляет от имени жителей Пьемонта их удовлетворение французским режимом. Масса населения смотрела на этот режим как на тяжкое бремя. — Прим. ред.

138

Автор совершенно напрасно пытается выдать конституцию и учреждения, созданные «шпагой Бонапарта», за «свободные установления» итальянского народа. — Прим. ред.

139

Либеральный ученый не может открыто признать, что все обещания Наполеона, вообще расточавшиеся им в большом количестве, были не следствием симпатий и «смутного расового родства», а обыкновенным демагогическим приемом, рассчитанным на временный эффект. — Прим. ред.

140

То, что итальянская молодежь избегала военной службы в наполеоновской армии, объясняется не недостатком «военного духа», а нежеланием платить «налог кровью» во имя чуждых итальянскому народу интересов завоевательной политики Наполеона. — Прим. ред.

141

Рассуждения автора о дани, уплачиваемой народами за свою независимость, представляют собою лишь попытку завуалировать действительное положение вещей: налоговая политика Наполеона в Итальянском королевстве, как и в других местах, представляла собой один из методов экономической эксплуатации завоеванной страны. — Прим. ред.

142

Почти все они были расстреляны французами без суда. — Прим. ред.

143

Эта оценка наполеоновского режима в Италии в достаточной мере апологетична. — Прим. ред.