Глава II.

Ранним утром 4 августа, еще до восхода солнца, серебристый «Дуглас» вырулил, поднимая тучи пыли, к старту, яростно взревел моторами и, пробежав по бетонной дорожке центрального аэродрома, взмыл в ясную голубизну московского неба. Его курс лежал на юго-восток, к городу, который дорог теперь всем честным людям на земле, – к Сталинграду.

Пассажиров было человек десять, в большинстве командиры, назначенные в штаб вновь создаваемого фронта.

Меня целиком поглотили планы предстоящей борьбы с сильным, наглым и жестоким врагом, известным мне по опыту боев на западе и северо-западе: под Смоленском и Ярцевом, а затем под Брянском, Пено, Андреаполем, Торопцом, Велижем. Но если подумают, что я строил всеобъемлющие «стратегические» расчеты на продолжительные сроки, это будет ошибкой. Нет. Я рассчитывал каждый свой шаг на ближайшие несколько дней, быть может, неделю; занимали мысли, как сформировать штаб, как разместить его, как надежнее взять управление войсками в свои руки, как быстрее изучить оперативную обстановку, как расставить своих непосредственных подчиненных. Мысли одна за другой фиксировали план по дням и даже часам: поездки в войска, на оборонительные обводы, встречи с руководителями партийных и советских органов города и области, меры по налаживанию службы тыла. В моих размышлениях было много «прозаических деталей», о которых мало говорят, но которые отнимают уйму времени при их осуществлении. [51]

В основном же мысли сосредоточивались на главном, на том, как лучше, эффективнее и полнее практически провести в жизнь решения, которые были приняты накануне, с чего лучше начать эту работу.

В полной мере я отдавал себе отчет в сложности дела, порученного мне партией. Предстояло возглавить фронт, оборонительная линия которого на дальних подступах к городу, по реке Дон, была уже прорвана врагом в нескольких местах. Было известно, что неприятель там сосредоточил свои отборные силы, пытаясь в короткий срок овладеть важнейшим стратегическим центром юга нашей страны. На стороне опытного, сильного и изворотливого врага было превосходство как в численном отношении, так и в технике.

Однако, несмотря на чрезвычайную сложность положения, сомнений в успешном для нас развитии Сталинградской операции не было. Уверенность эта возникла у меня еще во время первой беседы в Кремле, когда я понял, что Сталинградская операция по решению партии должна явиться важной вехой на пути к нашей победе. Это было одно из тех решений партии, на выполнение которых мобилизуется весь советский народ. Воля советских людей к победе, их мужество и самоотверженность направлялись партией к одной цели – остановить врага у Сталинграда.

Мысленно не раз строго проверял себя, насколько я, как военачальник, готов к выполнению полученного важнейшего боевого задания, насколько собраны и мобилизованы мои душевные силы, знания и умение – словом, все, что необходимо для борьбы и победы.

После четырехчасового полета мы вышли к Волге, попав в прифронтовую полосу; отсюда наш корабль сопровождало несколько истребителей. Самолет взял курс на юг над серебристо-голубой полосой реки. С небольшой высоты (500-600 метров), на которой мы шли, видимость была прекрасная. Внизу сменялись одна за другой чудесные картины русской природы с их необычайным богатством красок. Ключом била в тяжелые военные дни кипучая, трудовая жизнь нашего народа в городах и селах, раскинувшихся по обеим сторонам реки. Необъятные просторы, открывавшиеся перед нами, наполняли наши сердца чувством высокой гордости за [52] нашу Родину, за ее людей, вступивших в беспримерной в истории единоборство с коварным врагом.

Чем дальше продвигались мы на юг, тем все больше и больше чувствовалась близость фронта: большими и малыми группами устремлялись наши самолеты за передний край для выполнения боевых задач; оживленнее стали дороги, по которым сплошной лентой двигались войска, за ними тянулись обозы; по берегам и руслу самой реки в разных местах дымились пожары; одни из них уже угасали, другие разгорались. Вот показались густые клубы черного дыма, высокими столбами вздымавшегося к небу. До них еще далеко, но прозрачность воздуха, скрадывая расстояние, приближала их. Это был Сталинград. Севернее его горели нефтеналивные суда, зажженные авиацией противника.

При подходе к городу самолет, не снижая высоты, направился к северной его части. Здесь уже действительно по-настоящему запахло фронтом. В стороне от нас то здесь, то там в воздухе возникали облака дыма, и, заглушаемые ревом наших моторов, раздавались разрывы снарядов нашей зенитной артиллерии, обстреливавшей самолеты противника.

Величественная панорама раскинувшегося вдоль Волги на десятки километров Сталинграда – города, дорогого сердцу каждого советского патриота, города, у стен которого советскому народу суждено было дважды отражать врагов нашего государства. Около трех столетий прошло со времени основания Царицына. Однако Сталинград казался совсем молодым: в предвоенные пятилетки он пережил свое второе рождение, превратившись в мощный индустриальный центр В ясной синеве летнего неба четко вырисовывались бесчисленные трубы заводов и фабрик. Громады производственных корпусов перемежались с кварталами многоэтажных благоустроенных жилых домов рабочих поселков. Яркие пятна зелени садов и парков и серо-голубая лента Волги, обрамлявшая город, делали картину еще более привлекательной.

Видны уже движущиеся трамваи, автомашины, обозы, отдельные колонны войск. По реке скользят пароходы, речные трамваи, множество лодок. Трудовое оживление бурлило всюду; оно чувствовалось на пристанях, вокзалах, заводских и фабричных территориях. Большой социалистический [53] город жил напряженной жизнью военного времени.

Сделав круг над северной частью города, наш самолет пошел к центральному аэродрому на посадку.

Хотя раньше в Сталинграде я не бывал, город показался мне давно знакомым, родным, и не только потому, что я тщательно изучил его по картам, планам, рассказам очевидцев и описаниям в справочниках и книгах, но главным образом, по-видимому, потому, что в течение последних дней я мысленно жил жизнью этого города, заботами и нуждами его граждан и войск.

Солнце стояло еще высоко, когда мы вышли из кабины самолета. Поблагодарив летчиков за удачный перелет, я на автомашине Н. С. Хрущева отправился к нему на квартиру. Быстро промчались мы по улицам города от северной окраины к центру.

Труженики города как в незабываемую эпоху гражданской войны, так и в годы социалистических пятилеток с невиданной самоотверженностью боролись здесь за победу своего правого дела. Сейчас население города и прилегающих районов вновь грудью встало на борьбу против жестокого врага, угрожавшего самому существованию социалистической державы; большинство жителей города трудились на возведении оборонительных сооружений на сталинградских обводах.

Товарищ Хрущев жил в центре города вместе с тогдашним командующим войсками Сталинградского фронта генерал-лейтенантом В. Н. Гордовым. Здесь и произошла наша встреча с Никитой Сергеевичем Хрущевым, которого я знал ранее лишь по его необычайно плодотворной работе в Москве и на Украине, видел много раз, но лично не был с ним знаком. Никита Сергеевич в свою очередь знал меня лишь понаслышке.

Войдя в дом, я сразу же встретился с Никитой Сергеевичем. Мы познакомились, обменявшись обычными в таких случаях приветствиями и фразами о здоровье; Никита Сергеевич указал отведенную мне комнату, куда я и прошел. Это была небольшая комната; в ней кровать, два стула, раскладной стол, стоявший в углу. Не успел я войти, как резко загудел зуммер полевого телефона на столе. Подняв трубку, по привычке ответил: «Первый слушает», – то был мой позывной в 4-й ударной армии. Проверяли линию. [54]

На столе лежала карта с обстановкой под Сталинградом по состоянию на вчерашний день. Наскоро умывшись, я сразу же взялся за нее; ее данные были, конечно, более свежими, чем те, с которыми я ознакомился в Генеральном штабе. За этим занятием и застал меня Никита Сергеевич, зашедший ко мне через несколько минут.

Никита Сергеевич незадолго до моего приезда возвратился из поездки по войскам. Вместе с товарищем Гордовым они были в районе города Калач на участках 64-й и 62-й армий, где начиная с конца июля шли особенно напряженные бои.

Наша беседа сразу же, естественно, сосредоточилась на положении, сложившемся на фронте. Никита Сергеевич кратко, но с глубоким знанием действительной обстановки рассказал о поездке, о тяжелом положении, создавшемся на участках обеих армий. Он подчеркнул:

– Положение на участках 62-й и 64-й армий требует форсировать оборонительное строительство с максимальной энергией. Противник нас теснит, а причина этого, к сожалению, не только в превосходстве его сил, но и в недостаточной организованности среди части наших войск, в неумении отдельных командиров и политработников привить каждому солдату упорство и стойкость в бою. Не все обстоит благополучно и в отношении руководства войсками со стороны командования фронтом, я имею в виду товарища Гордова. Полагаю, что эти недостатки нам удастся изжить в самое ближайшее время. Уверен, что в Сталинграде мы расквитаемся с фашистами за Харьков и Крым.

С первого взгляда Н. С. Хрущев показался мне утомленным, усталым, но озабоченность, взволнованность, с которыми он вел беседу, говорили о другом, о том, что он полон энергии: его голос, жесты были исполнены бодрости и решительности. Рабочая простота, душевность сразу же располагали к нему собеседника. Он производил впечатление человека одаренного, человека большого ума, который знает что-то такое, особенно важное, что дает ему возможность решать самые трудные задачи.

Никита Сергеевич сказал, что ему вчера позвонили из Москвы и сообщили о цели моего приезда. [55]

– Но пока об этом ничего определенного я никому не говорил, – добавил он. – Правда, штаб сейчас готовит необходимые материалы для осуществления организационных мероприятий, анализирует и обобщает обстановку на всех участках фронта, обрабатывает данные разведки о силах противника и его намерениях.

Я с удовольствием принял приглашение Никиты Сергеевича к чаю, сделанное им в заключение.

За столом завязалась оживленная беседа, главным в которой оставалось положение на участках 62-й и 64-й армий; делились свежими впечатлениями о поездке в Калач. Помня замечание Никиты Сергеевича, я внимательно прислушивался к товарищу Гордову, у которого, как мне показалось, в результате этой поездки поколебалась уверенность в возможности остановить наступление противника; некоторая растерянность и нервозность в его поведении насторожили меня. Его дальнейшее поведение удивило меня еще больше. Бегло ознакомившись с привезенной мной директивой о разделении фронтов, он молча возвратил ее и, сославшись на усталость, ушел к себе. Он даже не спросил, какая помощь потребуется с его стороны для осуществления очень большого срочного организационного мероприятия.

На командном пункте фронта я посчитал целесообразным поделиться с Никитой Сергеевичем своим первым впечатлением от знакомства с Гордовым. Выслушав меня, товарищ Хрущев ответил, что пока еще мало знает Гордова, но стиль его работы и отношение к людям оставляют желать лучшего. В свете последних событий на фронте проявилась и недостаточность его опыта и знаний для командования крупными оперативными объединениями в сложных условиях войны.

Командный пункт, где была оперативная группа и узел связи, размещался в подземелье, вырытом в виде штольни, вблизи от дома, в котором мы жили. Вход в нее находился со стороны русла Царицы. В штольне, приготовленной под командный пункт заранее, свободно размещались главные узлы управления штаба фронта. Все это сооружение было устроено в виде буквы «П» и имело два выхода, оба в сторону реки Царицы. К подземному сооружению имелось также два подхода; один из них – пеший – шел прямо от домика, где находились мы, и представлял собой многоколенчатую деревянную [56] лестницу, примерно с двумя сотнями ступеней, укрепленную на почти отвесном скате оврага; второй, служивший подъездом, вел кружным путем, начинаясь там, где более пологие берега оврага позволяли постепенно свернуть к ровному и широкому дну этой громадной балки. Так как с больной ногой трудно было преодолеть почти отвесную дорогу, я воспользовался машиной, а Никита Сергеевич спустился по лестнице.

Никита Сергеевич, несмотря на усталость (поездка в Калач была сопряжена с большими трудностями), до глубокой ночи работал в штабе и в политуправлении над разрешением вопросов, связанных с подготовкой к разделению фронтов.

Придя на командный пункт, я прежде всего заслушал доклад начальника штаба генерал-майора Д. Н. Никишева об обстановке на фронте, на что получил разрешение от Гордова еще на квартире.

Доклад товарища Никишева ввел меня в курс дела, хотя не во всех вопросах он был достаточно конкретен, что следовало отнести за счет недостаточно четкой работы нашей разведки.

Чтобы составить более полное представление о происходящем, пришлось поработать дополнительно.

Постараюсь коротко изложить ход событий, относящихся к первому этапу обороны Сталинграда, с учетом и тех данных, которых я тогда не мог знать в полном объеме.

В начале июля, как отмечалось выше, Ставка Верховного Главнокомандования спешно выдвинула из своего резерва три армии (62, 63 и 64-ю) в составе четырех – пяти стрелковых дивизий каждая. В целях координации их действий 12 июля был создан Сталинградский фронт. Его оборонительная линия проходила по рубежу Павловск, Серафимович, Суровикино, Верх. Курмоярская. В конце июля фронт был пополнен еще рядом соединений, в том числе вновь формируемыми танковыми армиями.

В 20-х числах июля войска фронта развернулись и заняли оборону по левому берегу Дона от населенного пункта Бабка до станиц Цимлянская, Константиновская. В Сталинграде сосредоточились небольшие оперативные резервы. [57]

В это же время развернулось строительство оборонительных рубежей – обводов. Немалую помощь в этом деле оказал Сталинградский областной комитет ВКП(б) и городской комитет обороны, по призыву которых на помощь 5-й саперной армии в строительстве оборонительных рубежей ежедневно выходило от 100 до 180 тысяч человек гражданского населения города и области. Тем не менее к началу боев в излучине Дона сооружение их было произведено лишь на 50%.

Когда вражеские войска вышли в район Кантемировки (9 июля), их основной дальнейшей задачей было концентрическими ударами в направлении Сталинграда уничтожить наши войска и захватить город (схема 2).

Боевые действия на сталинградском направлении открылись 17 июля выходом гитлеровцев на рубеж реки Чир.

В результате героических действий передовых отрядов 62-й и 64-й армий на реках Чир, Цимля и ударов нашей авиации по колоннам и скоплениям врага его наступление в период с 17 по 22 июля развивалось медленно и он смог выйти к рубежу, занимаемому главными силами войск Сталинградского фронта, лишь 22 июля, что дало возможность советскому командованию выиграть время для усиления обороны войск 62-й армии и выдвинуть 64-ю армию на западный берег Дона. Героическое сопротивление передовых отрядов вынудило немецкое командование начать усиление своих войск на сталинградском направлении, и к концу июля враг имел здесь до 30 дивизий и более 1200 самолетов. В результате усиления войск, наступавших на Сталинград, противник на направлениях своих ударов превосходил войска 62-й и 64-й армий в людях более чем в 1,5 раза, в артиллерии и минометах – в 2-3 раза и в авиации более чем в 3 раза.

23 июля враг атаковал правый фланг 62-й армии (схема 3). В итоге боев, продолжавшихся почти трое суток, противник прорвал фронт армии, зажал в кольцо ее правый фланг (две дивизии) и вышел в район Верхне-Бузиновка, Манойлин. Здесь развернулись ожесточенные бои, длившиеся до начала августа. Советские воины проявили исключительную стойкость. 24 июля на одну из дивизий наступало до 150 танков, из них 35 было выведено из строя простейшими противотанковыми средствами. [58] В результате предпринятых командованием фронта двух контрударов положение в известной степени было выправлено. Противнику не удалось окружить 62-ю армию, и он не был допущен к переправам через Дон в районе Вертячий, Калач. Первый контрудар был нанесен 25 июля из района Калача в северо-западном направлении силами 1-й танковой армии, а второй – силами 4-й танковой армии 27 июля из района Трехостровской в западном направлении. Эти армии были переданы из резерва Ставки в состав Сталинградского фронта с целью разгрома прорвавшейся группировки и восстановления положения на участке 62-й армии.

Однако следует отметить, что задача разгрома противника, прорвавшегося в район Верхне-Бузиновки, и восстановления утраченного положения 62-й армии не была полностью выполнена. Главными причинами этого было то, что 1-я и 4-я танковые армии еще не закончили своего формирования и были слабыми по своему составу; сыграла отрицательную роль и неодновременность их контрударов, что позволило врагу последовательно отразить их.

25-26 июля враг повел наступление и против 64-й армии. Противник потеснил ее войска, которые отошли на рубеж Суровикино, Рычковский, но дальше враг продвинуться не смог. Стойкость и активность личного состава армии стабилизовали здесь фронт.

Несмотря на то что оборонительные бои в силу сложившихся обстоятельств нам пришлось вести в очень тяжелых условиях, немецко-фашистское командование не смогло осуществить взаимодействия между своими северной и южной группировками, а значит, и окружить наши войска, оборонявшиеся на западном берегу Дона. Переправиться через Дон в это время враг не смог. Первая попытка врага взять Сталинград с ходу кончилась провалом. Вражеское наступление свелось к фронтальным действиям. Основные силы 6-й немецкой армии были вынуждены втянуться в затяжные бои на правом берегу Дона и до подхода свежих сил перейти к обороне. Однако положение советских войск, оборонявшихся в излучине Дона, оставалось сложным. Оба фланга 62-й армии оказались глубоко охваченными противником. Отход части сил 64-й армии за Дон в районе Нижне-Чирская [59] и выход противника в этот район создавали угрозу нанесения вражеского удара на Сталинград с юго-запада.

Кто же возглавлял армии фронта, противостоявшие противнику?

63-я армия, действовавшая на правом фланге, возглавлялась опытным и волевым генерал-лейтенантом В. И. Кузнецовым, которого я знал еще в мирное время. 4-я танковая армия, части которой оборонялись на самом восточном участке излучины Дона, примыкавшем к Иловлинской долине, вела борьбу под руководством генерал-майора В. Д. Крюченкина. О нем, к сожалению, я не имел достаточного представления, хотя и встречался с ним в мирное время, но первые впечатления говорили о том, что он справится со своими обязанностями. В дальнейшем эта оценка полностью подтвердилась: товарищ Крюченкин оказался способным и храбрым командармом.

Генерал-лейтенант А. И. Лопатин, армия которого действовала на западном берегу Дона у города Калач, был моим подчиненным в мирное время. Это как раз та знаменитая 62-я армия, которая приняла на себя вместе с 64-й армией первый удар гитлеровцев, а затем в период всей Сталинградской битвы находилась в центре событий. Генерал Лопатин был командиром 6-й Чонгарской имени Буденного дивизии в то время, когда я командовал 6-м казачьим корпусом в Белоруссии. Под моим же командованием он оказался потом и на Дальнем Востоке в 1-й Краснознаменной армии в качестве командира корпуса. Это был требовательный, энергичный, храбрый, хорошо подготовленный командир.

Здесь следует отметить, что 62-я армия, взаимодействуя с частями генерал-майора К. С. Москаленко (1-я танковая армия){15}, в течение нескольких последних дней вела упорные бои с превосходящими, главным образом танковыми, силами противника, который, понеся большие потери (нам эти бои также стоили очень дорого), вынужден был отойти и перенести свой удар на новый участок; южнее первоначального.

В то время когда генерал Никишев докладывал обстановку, [60] 62-я армия, загнув фланги, вела бои западнее Дона, в районе города Калач.

К юго-западу от Сталинграда, южнее 62-й армии, от Калача до Верхне-Курмоярской и южнее действовала 64-я армия под командованием генерал-лейтенанта М. С. Шумилова. По этой армии в то время противник наносил свой главный удар силами 4-й танковой армии генерала Гота, который уже четко обозначился вдоль железной дороги Котельниково – Аксай – Абганерово – Сталинград.

Товарищ Шумилов обладал хорошими военными способностями, сильной волей, здравым смыслом и глубокими знаниями в области оперативного искусства. Уже в первых сражениях Великой Отечественной войны он показал себя как военачальник, который в самой сложной и угрожающей обстановке не теряет присутствия духа и не поддается панике.

На участке от Котельниково и далее на юг на широком фронте отходили остатки 51-й армии, понесшей большие потери в предыдущих боях. Обязанности командарма 51-й исполнял генерал-майор Т. К. Коломиец, заместитель командующего армией. Учившийся вместе со мной в академии имени М. В. Фрунзе, он запечатлелся в моей памяти как компанейский, покладистый, веселый товарищ, обладающий нужными организаторскими навыками и волевыми качествами.

Таким образом, из всех командующих армиями фронта я не имел никакого представления лишь о двух: о генерал-майоре А. И. Данилове, части которого (21-я армия) обороняли второстепенное направление, левее 63-й армии, и генерал-майоре Н. И. Труфанове, командующем 51-й армией (в это время генерал Труфанов находился в госпитале).

Кстати сказать, применявшийся в наших Вооруженных Силах в мирное время принцип перемещений, периодические учебные сборы и другие методы, общения командного состава по службе имели очень большое практическое значение, поскольку позволяли нам узнавать друг друга, получать личное впечатление о качествах товарищей, с которыми затем пришлось вместе делить страдные дни войны.

Вывод, сделанный мной по докладу генерала Никишева, заключался в необходимости принять самые срочные [61] меры по организации обороны, налаживанию управления и взаимодействия войск; совершенно очевидному численному превосходству противника необходимо было сейчас противопоставить организованность, инициативу и стойкость.

Два слова о численном превосходстве противника над нашими силами под Сталинградом. У изучающего этот вопрос возникает недоумение: ведь соединений, именуемых армиями, у нас было больше, чем у гитлеровцев. Это несоответствие явилось результатом организационных мероприятий, проведенных незадолго до описываемого периода.

В начале войны, как известно, структура наших Вооруженных Сил выглядела следующим образом: во главе всех Вооруженных Сил стоял Верховный Главнокомандующий, ему непосредственно подчинялись командующие фронтами, им подчинялись командующие армиями, последним подчинялись корпуса, командирам корпусов – дивизии, командирам дивизий – полки и командирам полков – батальоны. Это – командная лестница, по которой шло управление.

Естественно, что с началом войны наша армия начала развертываться по штатам военного времени. Произошло большое выдвижение новых кадров, которые передвигались на одну или даже на две ступени выше. Наши командные кадры, в основном хорошо подготовленные, не имели ни опыта войны, ни опыта управления большими массами войск. Это, как только началась война, стало заметно ощущаться: то запоздают боевые распоряжения в связи с медленной обработкой их в штабах, то возникнут пробелы в организации боя и управлении войсками. Командарм же зачастую «не доходил» до дивизии, являвшейся основной тактической единицей, самостоятельно организующей и ведущей общевойсковой бой.

В начале войны для упрощения управления войсками корпусное звено было упразднено. Структура управления имела следующую схему: полк – дивизия – армия. В армиях было четыре – пять, а иногда и более дивизий.

В составе же каждой немецко-фашистской армии было четыре корпуса, а в каждом из них – от трех до пяти дивизий. Таким образом, наша армия того времени по своему составу равнялась немецкому корпусу, нередко уступая ему по численности. [62]

Доклад товарища Никишева насторожил меня, поскольку в нем были высказаны неприемлемые наметки действий, заключавшиеся в том, чтобы значительно усилить правофланговую армию и с ее помощью нанести фланговый удар по войскам противника, наседавшим на 62-ю и 4-ю танковую армии, и тем самым помочь им удержать занимаемый рубеж. Идея этого намерения на первый взгляд была хорошей, но при складывавшейся обстановке попытки осуществить его могли сыграть на руку врагу.

Подобный замысел мог быть осуществлен с успехом лишь в том случае, если бы мы располагали свободными оперативными резервами и временем; мы же не имели ни того, ни другого. В сложившихся условиях для реализации этого замысла пришлось бы снимать войска и средства усиления с направления главного удара противника.

По изложенному замыслу действий я, как завтрашний сосед Сталинградского фронта с юга, высказал свои замечания. Суть их сводилась к следующему.

Планы маневра на север и удара оттуда по противнику через переправы на реке Дон были чреваты двумя весьма опасными последствиями:

а) активные действия авиации при ее подавляющем господстве могли сковать действия войск, наносивших контрудар, или даже обескровить их, и тогда, естественно, 62-я и 4-я танковая армии не получили бы никакой помощи при ослаблении войск, оборонявшихся на направлении главного удара противника;

б) при нанесении врагом удара в ближайшие дни, в чем не было особых сомнений (если иметь в виду активность гитлеровцев в районе Калача), противник, находившийся в 100 км от Сталинграда, упредил бы контрудар с севера и прорвал бы нашу оборону ранее, чем северная группировка, находившаяся в 120-130 км от Сталинграда, смогла бы что-либо предпринять.

Сделав эти замечания, я, к своему удивлению, узнал, что автором критикуемых мною соображений является командующий фронтом генерал Гордов. Хуже всего было то, что его намерения уже были частично осуществлены. Теперь мне стало понятным, почему Никита Сергеевич говорил о недостаточности опыта у командующего Сталинградским фронтом. [63]

Будучи уверен в том, что попытка исполнить этот замысел в данный момент нанесет большой ущерб делу обороны Сталинграда, я попросил начальника штаба доложить мое мнение товарищу Гордову, подчеркнув, что активность сейчас нам нужна на главном направлении удара врага.

Товарищ Никишев обещал доложить своему командующему мое мнение и поддержать его.

Несмотря на хорошо устроенную вентиляцию, на командном пункте дышалось все-таки тяжело. Намереваясь освежиться на воздухе, я вышел из помещения. Хотя солнце уже давно зашло, было душно; при полном безветрии термометр показывал +35°. У подошвы обрыва вился небольшой ручеек, который назывался Царицей. В крутых берегах этого ручья (речушки) и в прилегающих к нему районах размещался штаб Сталинградского фронта. Штаб вновь образовавшегося Юго-Восточного фронта в ходе его формирования предполагалось разместить в южной части Сталинграда с центром в здании одной из школ.

Возвратившись в домик, я встретился с ожидавшими меня товарищами из обкома партии и облисполкома.

В моей комнате сидел секретарь Сталинградского обкома партии А. С. Чуянов с несколькими товарищами из обкома и облисполкома. Положение Сталинграда с каждым днем становилось все более напряженным. Враг приближался к городу. Товарищи хотели из первых рук узнать о решении ГОКО, касающемся Сталинграда, с тем чтобы соответственно строить свою работу, носившую теперь более военный, чем гражданский характер в связи с переводом заводов и фабрик на рельсы военного производства, а в последнее время и в связи с создавшейся угрозой военного нападения непосредственно на Сталинград, где у нас находились большие запасы военного сырья и полуфабрикатов. Я рассказал товарищам коротко о том, какое значение придает Центральный Комитет событиям под Сталинградом. Подробно остановился на создавшейся обстановке. Поделился с ними также опытом, накопленным мною за истекший период войны, подчеркнув, что войска стойко будут защищать город. Сейчас главное – в укреплении обороны города. Это в данной обстановке является первоочередной задачей. Секретарь обкома сказал, что все силы и средства [64] мобилизуются на защиту города. Продолжается возведение в нем и вокруг него укреплений, однако следовало бы подготовить некоторые объекты к эвакуации из города. Я ответил, что если мы начнем эвакуацию Сталинграда, то это может быть истолковано как решение оставить город, а нам следует приготовиться к самым ожесточенным и длительным боям. Кое-что, конечно, придется вывезти из города, но не в порядке эвакуации заводов и фабрик, а в порядке удаления того, что будет мешать боевым действиям; это – детские учреждения, многодетные семьи рабочих и служащих, которые необходимо перевезти за Волгу. Подобная мера улучшит положение в городе и сократит наши потери при бомбежках. Ведь Сталинград сейчас находится уже в зоне большого сражения. Кто-то из присутствующих заверил, что сейчас население работает с полным напряжением сил, комитет местной обороны, областные и городские органы власти создали на заводах дружины и отряды из рабочих, усиливаются пожарные команды и, главное, на заводах возрос выпуск военной продукции.

Беседа наша подходила к концу, когда в комнату вошел только что вернувшийся из штаба фронта Никита Сергеевич Хрущев.

Узнав о содержании нашей беседы, он твердо заявил: «Сталинград не будет сдан: таково решение Партии, таков приказ Ставки, нужно всемерно усиливать мобилизацию всех сил на помощь фронту, на укрепление города и прилегающих к нему районов».

Товарищи прошли в комнату Никиты Сергеевича, чтобы решить текущие вопросы.

Я был очень доволен, что сразу же установился тесный контакт с руководителями Сталинградской партийной организации. Надо сказать, что местные партийные и советские органы под руководством Сталинградского областного и городского комитетов ВКП(б) совместно с Военным советом фронта, прежде всего с товарищем Н. С. Хрущевым, на протяжении всей битвы проводили широкую организаторскую и агитационно-пропагандистскую работу, поднимая население на укрепление города, на упорный труд на заводах и фабриках.

Первую ночь, несмотря на большую усталость, я заснуть не мог. Дни в Сталинграде стояли жаркие, ночи – душные. Но не жара тому была причиной. В голове непрерывно [65] рождались новые мысли. Придумываешь, примеряешь, подсчитываешь, сравниваешь, расставляешь силы. Часто встаю с койки, сажусь за стол, чтобы записать четко отложившуюся мысль, оформившееся решение. К утру был готов план организационной работы на ближайшие дни. В числе других вопросов наметил вызвать из Калача в Сталинград командующего 1-й танковой армией генерал-майора К. С. Москаленко с его штабом. Войска этой армии были переданы в состав 4-й танковой армии, так как обе армии в еще недоукомплектованном состоянии понесли значительные потери в предыдущих боях.

Весь день 5 августа потратил на то, чтобы изучить все, что должно было составить Юго-Восточный фронт, чтобы сколотить рабочий аппарат штаба фронта. Прибыли К. С. Москаленко и его начальник штаба полковник С. П. Иванов. Штаб 1-й танковой армии и составил костяк штаба Юго-Восточного фронта. Раньше я не встречался с товарищем Москаленко. Среднего роста, сухощавый, подтянутый, исполненный энергии. Внешний вид говорил о том, что человек этот немало пережил невзгод, но мужественно выдержал их удары. Полковник Иванов внешне был полной противоположностью своему командарму: плотный, высокий, краснощекий.

Ознакомившись с личным составом штаба, весьма малочисленным, я приказал к утру следующего дня, т. е. к 6 августа, развернуть этот штаб в Сталинграде и именовать его впредь штабом Юго-Восточного фронта.

Утром 6 августа я работал уже в «своем штабе», продолжая организацию, собирание, расстановку и подготовку сил и средств для отпора врагу.

Передо мной большая карта оперативной обстановки. На ней во всех подробностях изображена местность, на которой уже идет или в ближайшем будущем будет вестись жесточайшая борьба за каждую пядь советской земли. Глядя на эту карту, в силу выработавшейся привычки как-то невольно в своем воображении трансформируешь условности картографии в реальные ландшафты со всеми их «земными» особенностями. Все видишь как бы в «натуре»: улицы Сталинграда, заводские кварталы, сады, степи, раскинувшиеся вокруг, с выжженными травами, красновато-желтыми балками, глинобитными хатами, людьми, населяющими их. [66]

Район, ставший театром военных действий, был обширен. Его условные границы проходили на западе по линии железной дороги Россошь – Ростов; на востоке – по железнодорожной линии от Палласовки до озера Баскунчак; на севере – по линии Россошь – Камышин и на юге – от Ростова по рекам Дон, Сал, далее Зимовники, Заветное, Никольское, что на Волге (схема 4).

В этих границах находились боевые линии переднего края, боевые порядки наших и вражеских войск, районы сосредоточения армейских и фронтовых резервов, а также районы расположения тылов. Боевые действия в основном развернулись сначала в большой излучине Дона, а затем между Доном и Волгой, в районе, ограниченном с севера условной линией устье реки Иловля, Дубовка (на Волге), а на юге – река Сал, озеро Сарпа. Этот район охватывал территорию площадью свыше 70 тысяч квадратных километров.

Район крайне беден лесами. Открытый характер местности, естественно, сильно затруднял маскировку войск и путей их снабжения. Рельеф местности центральной части района и особенно юго-восточной степной части не представлял каких-либо значительных препятствий для передвижения частей любого рода войск. Лишь ближе к Сталинграду известную трудность представляли многочисленные овраги, как их здесь называют, балки.

Для организации упорной обороны рельеф местности не создавал благоприятных условий, мало помогали этому и водные преграды.

Дон против Сталинграда описывает большую дугу, обращенную своей выпуклой частью к Волге. Ширина Дона колеблется от 140 до 400 метров, глубина – от 2 до 15 метров. Скорость течения очень небольшая. Правый берег Дона командует над левым, что создавало для противника большие преимущества. В ряде мест береговое превышение достигает 100 и более метров, откуда местность левобережья Дона просматривается на глубину до 25 километров. Левый, песчаный берег, совершенно открытый, спускается к реке отлого и по этим причинам крайне неудобен для организации упорной обороны. К тому же в летние месяцы на Дону открывается много бродов, удобных для форсирования реки.

Из мелких рек и речушек между Волгой и Доном следует [67] отметить такие, как притоки Дона Чир (правый приток), Карповка, Мышкова, Червленная и Аксай (левые притоки), а также правые притоки Волги Мокрая Мечетка, Царица, впадающие в реку в черте Сталинграда. Летом эти реки похожи на ручьи. Текут они в глубоких балках с обрывистыми берегами, что помогало использовать их в качестве естественных противотанковых препятствий.

В восточной части района протекает крупнейшая в Европейской части СССР река – Волга, описывающая здесь дугу, обращенную своей выпуклой частью к Дону. Обрывистый правый берег высок; левый, луговой берег сразу же переходит в песчаные степи Заволжья. Волга разделяется здесь на многие рукава, образуя ряд больших и малых островов. Ширина реки у Сталинграда от 1 до 2 километров, а глубина от 5 до 24 метров. Мостов через Волгу в этом районе не было. Сообщение поддерживалось главным образом паромными переправами, пароходами и катерами.

Во всех отношениях театр военных действий для нас был неблагоприятным; для успеха обороны требовались большие усилия, высокое мужество и огромное упорство войск.

В ходе борьбы за Сталинград известную роль сыграли сталинградские рубежи обороны, которые подготавливались заранее. Оборонительные рубежи, или, как тогда их называли, обводы, создавались еще в июне, но работы вначале проводились крайне медленно, и лишь в июле, с развитием боевых действий, они были ускорены и развернуты в широком масштабе.

Так как в западной военно-исторической литературе нередко преувеличивается степень инженерного оборудования местности под Сталинградом, необходимо сказать несколько слов о системе оборонительных сооружений, о сталинградских обводах.

Советским командованием велось строительство четырех оборонительных обводов вокруг города{16} (схема 5).

Внешний обвод «О» проходил по линии от Горной Пролейки на Волге по рекам Бердия, Иловля, Дон до устья его притока Мышкова, затем по реке Мышкова на [68] Абганерово, озеро Цаца, Райгород. Протяжение обвода достигало 500 километров.

Средний, или второй, обвод «К» от Пичуги на Волге шел на запад, огибал с северо-запада Самофаловку, направляясь далее по рекам Россошка, Червленная к станции Тундутово, откуда повертывал на Красноармейск. Его протяжение составляло около 150 километров.

Внутренний обвод «С» проходил по линии от Рынка на Волге через Орловку, станцию Гумрак, Алексеевку, Елхи, Красноармейск. Протяжение обвода – до 70 километров.

И, наконец, городской обвод «Г», непосредственно окаймлявший город, проходил по его окраинам от Рынка до Купоросного. Длина этого обвода равнялась 45 километрам.

Все эти оборонительные рубежи своими флангами упирались в Волгу.

К началу боевых действий сооружение обводов не было закончено. На внешнем обводе, например, лишь на отдельных участках были подготовлены ротные и частично батальонные районы обороны, на некоторых участках этого обвода строительные работы лишь начинались, во многих местах была произведена только трассировка будущих сооружений. Готовность важнейших участков колебалась от 15 до 60%. Готовность рубежей обороны на среднем и внутреннем обводах не превышала 50%. Рубежи, представлявшие собой четыре тонкие ниточки, конечно, не могли обеспечить прочной обороны; оборонительные средства были разбросаны на широком фронте. Надо признать, что выбор рубежей на местности не везде был произведен удачно. Прежде всего малопригодным к длительной обороне являлся рубеж по левому берегу Дона; позиции противника на противоположном берегу реки абсолютно господствовали над нашими позициями и давили нашу оборону. Это позволило противнику сравнительно легко во многих местах форсировать Дон. Да и протяжение внешнего обвода, составлявшее 500 километров, было чрезмерно большим, совершенно несоразмерным с количеством войск, которые могли быть выставлены на этот рубеж. Чтобы создать сколько-нибудь прочную оборону, нам необходимо было [69] иметь не менее 20 дивизий первой линии только на главном направлении, а чтобы сделать оборону прочной и на других направлениях, требовалось много больше войск.

Создавая средний обвод на участке Самофаловка, устье реки Россошка по ее левому берегу, строители стремились использовать реку как естественное противотанковое препятствие. Но очень досадно, что не были использованы преимущества господствующих высот, которые расположены на правом берегу. Создание здесь обвода дало бы нашей обороне хорошее наблюдение и позволило бы по-настоящему организовать систему огня перед передним краем.

На южном фасе среднего обвода, прямо к югу от Сталинграда, противнику оставлялась линия озер. Эта линия с узким межозерным дефиле, очень выгодная для построения обороны, также первоначально не была использована. Только в дальнейшем, уже в ходе боевых действий, эта ошибка была исправлена.

В процессе сражения приходилось выправлять и некоторые другие ошибки такого же порядка; однако не все оказалось возможным исправить.

Городской обвод совершенно не был сделан. Городские же здания вообще остались не приспособленными к обороне. Слабость инженерного оборудования обводов заключалась еще и в том, что устойчивость их мы строили на системе дзотов и дотов; практика же военных действий заставила нас ввести траншейную систему обороны, многополосную, с развитыми ходами сообщения, с опорными пунктами и узлами сопротивления.

Временами в печати тех дней появлялись материалы об укреплениях Сталинграда. Многие зарубежные газеты характеризовали эти укрепления как неприступные рубежи обороны. К сожалению, это не соответствовало действительности. Готовность сталинградских рубежей в инженерном отношении была, как мы видим, недостаточной; это и понятно, поскольку временем для создания совершенной обороны мы не располагали.

Таким образом, ясно, что сталинградская оборона не базировалась на каких-либо мощных укреплениях, как об этом трубили на весь мир немецко-фашистские заправилы, пытаясь оправдать провал своих планов.

Дело здесь, конечно, не в укреплениях. Мы ведь [70] знаем, что и первоклассные укрепления, даже такие, как линия Мажино, линия Маннергейма, линия Зигфрида, железобетонный пояс по прежней границе Чехословакии и Германии в районе Моравской Остравы, создававшиеся, укреплявшиеся и совершенствовавшиеся годами, не устояли перед наступавшими войсками.

Сила Сталинградской обороны была в уверенности в победе и твердости, в решительности и организованности действий наших войск, беспримерной стойкости и героизме, в умелом управлении этими войсками. Короче говоря, успех обороны Сталинграда решили не инженерные укрепления, которые, будучи усовершенствованы в ходе сражения, бесспорно, сыграли существенную роль в защите города, а советские люди, воины нашей армии, вставшие насмерть на правом берегу Волги, с честью и доблестью выполнившие свой долг перед Родиной, проявившие невиданные дотоле упорство и активность в бою.

Уместно привести здесь свидетельство представителя немецко-фашистской стороны, уже упоминавшегося нами генерала Ганса Дёрра.

Вот что он пишет{17} о сталинградских оборонительных сооружениях:

«Противник начал организовывать оборону Сталинграда, наскоро оборудуя позиции. Южная линия позиций проходила у верхнего течения р. Мышкова и примыкала к господствующим над местностью высотам в районе высоты с отметкой 169, севернее станции Абганерово. Ближе к Сталинграду строились позиции полевого типа по линии проектируемого Волго-Донского канала (по течению р. Червленная) от Красноармейск через Ивановка и Цыбенко на р. Карповка, опорой которых были высоты южнее Красноармейск и Бекетовка.

Немецкая пропаганда называла эти полевые позиции «внутренним и внешним крепостным поясом» и создала у многих впечатление о Сталинграде как о крепости. Этот термин даже часто применялся к Сталинграду. Это все не соответствовало действительности и привело лишь к тому, что главное командование германской армии сделало из падения этой «крепости» point d'honneur{18}». [71]

Воины-сталинградцы навсегда сохранят чувство горячей благодарности к жителям Сталинграда и Сталинградской области, главным образом женщинам, девушкам, подросткам, которые своими слабыми, подчас не привыкшими к лопате руками в условиях авиабомбежки, а часто и артналетов создавали эти оборонительные сооружения. Пусть не обидит их критика в отношении расположения рубежей. Она направлена, конечно, в адрес не тех, кто работал, а тех, кто планировал. [72]