Глава 14

Новый подход Москвы

Громкий скандал в Германии в связи с разоблачениями» основательно напугал партийно-политическое и военное руководство Советского Союза.

Уншлихт в записке в Политбюро ЦК ВКП(б) и Сталину 31 декабря 1926 г. подвел итоги военного, а в некотором смысле и военно-политического сотрудничества СССР с Германией и в связи с изменением внешней политики Германии поставил вопрос о необходимости пересмотра взаимоотношений РККА с райхсвером:

«До сих пор основная идея сотрудничества опиралась для нас на полезность привлечения иностранного капитала к делу повышения обороноспособности страны; для них она вытекала из необходимости иметь совершенно укрытую базу нелегальных вооружений».

Однако сотрудничество в этой области, по свидетельству Уншлихта, не полностью оправдало ожидания Москвы. Она получила, мол, лишь «частично пригодное оборудование», которое можно было использовать только после большой доработки; немцы израсходовали все средства, оскандалились, но сумели использовать свои предприятия в СССР в политических целях, подняв тем самым свой «удельный вес» в глазах Антанты. Укрепление международных позиций Германии и постепенное ослабление ее политической зависимости от держав Антанты делало для германских политиков все менее привлекательным нелегальное вооружение райхсвера с помощью СССР.

Весьма симптоматичным в этой связи была отставка Зекта и предстоявший уход Гесслера (его отставка состоялась в январе 1928 г.), а также кампания по «республиканизированию» райхсвера. Все это свидетельствовало об ослаблении групп восточной ориентации. В полпредстве (Крестинский, Лунев) опасались, что эти группировки, подвергавшиеся тогда «концентрической атаке со всех сторон», под давлением извне и изнутри, переменят ориентацию. «Главную скрипку» в политике Германии все более стал играть Штреземан.

Вместе с тем, Германия не отказывалась от нелегальных возможностей повышения своей обороноспособности. И несмотря на связанное с увеличением своего «удельного веса» намерение достигать своих целей путем прямых переговоров с западными державами германские политики и «несомненно тот же Штреземан» не отказывались «иметь на черный день, на случай неудач и, быть может, и в качестве большого козыря — некоторые нелегальные возможности». Причем последнее — с учетом двух условий: что в это дело будет втянуто минимальное количество людей и оно не будет стоить правительству больших денег. Основная же задача, стоявшая перед советской стороной с самого начала — «усиление материальной части РККА (по организации военной промышленности) не привела к желанному результату». Налицо было и ослабление позиций райхсвера, который не только не располагал необходимыми средствами, но и все более лишался своей самостоятельности в силу стремления германского правительства «подчинить его интересы своей внешней политике».

Уншлихт дал практическую оценку имевшимся к концу 1926 г. совместным предприятиям — авиашколе в Липецке, «Томке», танковой школе, «Берсоли», «Юнкерсу», производству пулеметов Дрейзе, — негативно охарактеризовав три последних. Зампред РВС СССР предложил отказаться от посреднических услуг военного министерства Германии в связях с фирмами и от совместных с военным министерством военно-промышленных предприятий и в дальнейшем переориентироваться на получение тактического и оперативного опыта райхсвера и его дальнейших разработок (посылкой краскомов на военные игры, маневры райхсвера и т. д.); «важнейших технических новшеств» в области связи, артиллерии, танковом деле. Он рекомендовал «продолжать совместную работу в танковой и авиационной школах, а также по авиахимическим испытаниям». «При этом необходимо оговорить, что внешне наша линия никаких изменений претерпевать не должна и они должны оставаться в уверенности, что мы по-прежнему заинтересованы в их материальной поддержке»[298].

С учетом начавшихся в германской прессе разоблачений, комиссия Политбюро по спецзаказам 12 января 1927 г. решила «вопрос о пересмотре наших отношений с Рейхсвером поставить перед директивной инстанцией» (Политбюро ЦК ВКП(б). — С. Г.), на его ближайшем заседании 13 января.

В тот же день Уншлихт со ссылкой на агентурные данные о причастности Штреземана к этим разоблачениям предложил в письме Сталину

«не ограничиваться обсуждением только вопроса о «Берсоли», а рассмотреть полностью вопрос о наших взаимоотношениях с РВМ[299], учтя соображения, выдвинутые в моих письмах от 31. 12. 26 г.»[300].

Постановлением от 13 января 1927 г. Политбюро ЦК ВКП(б) санкционировало ликвидацию совместных с военным министерством Германии предприятий при сохранении с райхсвером «добрососедских отношений». Очевидно, на принятии такого решения сказывалось и опасение перед возможно резкой реакцией на разоблачения «Манчестер Гардиан» со стороны Великобритании и Франции, а также неверие в возможности руководителей райхсвера оказывать влияние на политику Германии. Предприняв инициативу прекращения военного сотрудничества, Москва, казалось, пыталась лишить Лондон и Париж повода «наказать» СССР и удержать Берлин в русле легальной рапалльской политики.

Изменение позиций политического и военного руководства СССР стало известно Крестинскому от Литвинова, который участвовал на заседании Комиссии Политбюро по спецзаказам 12 января 1927 г. вместо Чичерина, и из сообщений, поступавших «по линии тов. Лунева». Полпред рассматривал военное сотрудничество с Германией в широком политическом контексте и пытался предотвратить этот шаг Москвы. В письме Литвинову (копия Уншлихту) от 18 января 1927 г. Крестинский настоятельно рекомендовал «бороться против разрыва всякого контакта с немецкими военными»[301].

Однако, как информировал Уншлихт Крестинского 1 февраля 1927 г., инстанция (Политбюро ЦК ВКП(б). — С. Г.),

«учтя совместную работу нашего Военведа (военное ведомство. — С. Г.) с РВ[302], постановила при первой возможности ликвидировать совместные оставшиеся школы, а переговоры относительно новых прекратить. При таких условиях нам остается изыскать способ ликвидации сотрудничества с тем, чтобы не нарушить хороших добрососедских отношений с Р. В. С, сохранение коих признано инстанцией желательным»[303].

26 января 1927 г. Литвинов также сообщил Крестинскому о том, что «решение о постепенной ликвидации сотрудничества с германским военным ведомством действительно принято». При этом, по словам Литвинова, если считать ликвидацию неизбежной, то более удобный момент для нее трудно было выбрать. Литвинов напомнил Крестинскому о мнительности руководителей РВС, считавших, что в случае с «Берсолью» «немцами проводился сознательный саботаж для ослабления нашей обороноспособности и, что это делалось чуть ли не по заданиям Англии»[304].

Руководители райхсвера, которым в Берлине постоянно приходилось защищать военное сотрудничество от нападок со стороны германской дипломатии, сразу почувствовали смену отношения советской стороны[305]. Однако после того, как разоблачительная кампания в германской прессе стихла, а канцлер Маркс удержался у власти и 29 января 1927 г. сформировал новое правительство, в котором Гесслер сохранил за собой пост военного министра, в Москве, видимо, поняли, что опасения были напрасны и что они «переборщили» с решением, которое вскоре было существенно откорректировано: Политбюро ЦК ВКП(б) решением от 24 февраля 1927 г. теперь уже ограничивало продолжение военного сотрудничества с немцами «только легальными формами». Окончательным итогом борьбы различных ведомств обеих стран (военное министерство Германии и НКИД СССР были скорее «за», РВС СССР и МИД Германии скорее «против»), после всех неудач и скандалов Явилась согласованная позиция в пользу продолжения военного сотрудничества на «легальной базе»[306].

Буквально через два дня после решения Политбюро, 26 февраля 1927 г. начальник Разведупра РККА Берзин заявил представителю райхсвера в Москве полковнику Лит-Томзену и его помощнику Нидермайеру, Что «все прежнее экономическое сотрудничество ликвидируется», сославшись на признание Гесслером в бюджетной комиссии райхсвера фактов сотрудничества райхсвера и Красной Армии (заседание состоялось 16 февраля, а 17 февраля об этом сообщил «Форвертс»). Впредь, заявил Берзин, вся работа будет строиться «таким образом, чтобы придать всем нашим взаимоотношениям легальную форму». 4 марта 1927 г. Уншлихт доложил об этом Политбюро и Сталину. Германский посол о данной беседе Лит-Томзена и Нидермайера с Берзиным тут же проинформировал статс-секретаря МИД фон Шуберта с просьбой доложить райхсканцлеру.

8 марта 1927 г. Нидермайер передал Берзину письменное предложение немцев о «легализации» военных отношений. Оно состояло в том, чтобы «превратить существующие и находящиеся в стадии организации предприятия в «концессионные», т. е. признанные государством и поддерживаемые государством частные предприятия». Речь шла о «предприятиях» в Липецке, Казани и о «Томке». Берзин, по сообщениям Нидермайера, «вновь говорил о необходимости сохранения существовавших взаимоотношений, но только на абсолютно легальной основе. Об этом же говорил Литвинов в беседе с германским послом в Москве Брокдорфом-Ранцау 6 мая 1927 г.

На межминистерском совещании немецких военных и дипломатов 18 мая 1927 г. (Штреземан, Шуберт, Кепке от МИД, Гесслер, Хайе, Бломберг от военного министерства) было обсуждено предложение Литвинова.

Кроме требования сделать официальное заявление со стороны германского МИДа о согласии на создание танковой школы в Казани, он предложил:

а) «придать ей внешне легальную форму», например, общества с ограниченной ответственностью и

б) официально сообщить Москве об отсутствии «всяких политических возражений против намечавшегося создания» данной школы.

Штреземан согласился с этим, а также с пожеланием Москвы держать ее в курсе обсуждавшихся в Женеве вопросов разоружения, и предложением о том, чтобы отныне при взаимных посещениях маневров советские и германские офицеры были в военной форме.

Сомнения возникли относительно поднятого ранее Берлином вопроса о проведении под Оренбургом (Тоцкое) опытов по защите от газовых атак, поскольку советские военные выставили требование не только участвовать в полном объеме в этих опытах, но и предоставить им все результаты соответствующих опытов и материалы. Пожалуй, тогда впервые сам военный министр Гесслер засомневался в целесообразности проекта, заявив, что без эквивалентного обмена советской стороне, которая когда-нибудь могла бы оказаться и противником Германии, нельзя предоставлять «слишком ценный материал». Было решено от проведения опытов под Оренбургом отказаться, отказ обусловить ссылкой на отсутствие финансовых средств и сообщить об этом решении советской стороне через посла Германии в Москве Брокдорфа-Ранцау. Однако усилиями Брокдорфа-Ранцау и майора Фишера эти сомнения были сняты. Оба указали на опасность ухудшения политических отношений Германии с Советским Союзом в случае подобного отказа. Их позиция была учтена[307]. По свидетельству Хильгера, немецкие специалисты были посланы в Оренбург для участия в экспериментах с химическим оружием. Наконец, уже летом 1927 г., несмотря на принятое в связи с разоблачительной кампанией конца 1926 — начала 1927 гг. решение о «временном снижении интенсивности» военных отношений с СССР, были возобновлены командировки германских офицеров в СССР (Ленинград, Харьков, Одесса) в «отпуск» для изучения русского языка. Причем это решение было принято 18 мая и подтверждено 4 июня 1927 г. На фоне разрыва 27 мая 1927 г. советско-английских отношений[308] это решение, а также строгий нейтралитет Берлина в советско-английском конфликте принимали характер политической поддержки Советского Союза Германией. А в таких вопросах Москва была чрезвычайно щепетильна.

24 июля 1927 г. на переговорах в Берлине с генералом В. Хайе, ставшим главнокомандующим райхсвером, Уншлихт передал пожелание Москвы о том, чтобы германским МИД было сделано официальное заявление о продолжении Германией военного сотрудничества впредь на легальной основе. Пытаясь заангажировать немцев политически, он «выбивал» у них дополнительные средства «на опыты и производство» в СССР. Уншлихт неоднократно ссылался на военную угрозу со стороны Польши и Англии и заявлял, что «война неизбежно находится в перспективе ближайших если не месяцев, то лет». Хайе с такой оценкой однако не согласился, указав на отсутствие опасности войны. Как оказывается, британский генштаб действительно имел планы нападения на СССР с юга — с территорий Индии и Афганистана[310]. 15 августа 1927 г. Брокдорф-Ранцау согласно инструкции Штреземана в беседе с Чичериным официально уведомил советское правительство о том, что Берлин не имеет ничего против дальнейшего функционирования танковой школы райхсвера в Казани.

Практически весь 1927 г. немцы не предпринимали никакой активности в Липецке и Подосинках, строительные работы в Казани тоже шли ни шатко, ни валко. Поэтому Бломберг несколько раз обращался к Штреземану за помощью. Если не считать направления немецких отпускников летом 1927 г. в СССР и трех советских комкоров (Уборевич, Эйдеман, Аппога) на обучение в германскую военную академию, то 1927 г. оказался наименее результативным в этом отношении. Лишь 6 февраля 1928 г. Штреземан и новый военный министр В. Гренер дали «добро» на возобновление «активного» сотрудничества.

Очевидно, некоторые сомнения у военно-политического руководства СССР все же сохранялись. Поэтому, — судя по письму информированного Крестинского Сталину от 28 декабря 1928 г., — Политбюро ЦК ВКП(б) образовало в конце 1928 г. комиссию по вопросу о сотрудничестве Красной Армии с райхсвером.

От результатов работы комиссии зависело, будет ли оно продолжаться. Пытаясь развеять сомнения, в первую очередь Сталина, Крестинский настойчиво убеждал генсека ЦК ВКП(б) продолжать военное сотрудничество с немцами, кратко, но емко изложив его суть (ежегодное взаимное участие на маневрах офицеров армий обеих стран; обучение «ответственнейших командиров» РККА в германской военной академии; обучение германских военных кадров в военно-технических школах райхсвера в СССР; совместное производство вооружений в СССР). Благодаря этому сотрудничеству руководящий комсостав РККА имел возможность познакомиться с одной из лучших по качеству и по снабжению иностранных армий, набраться опыта и, получая в лице германской армии «масштаб для сравнения», вносить в советское военное строительство соответствующие коррективы. С другой стороны, военные школы райхсвера в СССР представляли собой базу для подготовки технически грамотных офицеров, а руководство райхсвера было также заинтересовано в ее сохранении. Непосредственное общение офицеров обеих армий носило довольно устойчивый характер, что, по мнению Крестинского, способствовало их сближению и росту симпатий в райхсвере к Красной Армии, основывавшихся «на соображениях совместной вражды к Польше и отчасти к Антанте». Прекращение же военного сотрудничества означало бы, во-первых, потерю связи «с единственной европейской, вполне современной армией», а, тем самым, «необходимость <…> до всего в военном деле доходить своим умом», и, во-вторых, лишение советской стороны в лице райхсвера «одного из дружественных нам внешнеполитических факторов в Германии»[311].

Это письмо осталось без ответа. Но поскольку сотрудничество продолжалось и, более того, теперь уже и руководством ВМС СССР «был поставлен вопрос об установлении связи с германским военным флотом», Крестинский, как он писал в письме Ворошилову 21 июля 1929 г., «заключил, что вопрос был разрешен в смысле сохранения традиционных (sic!) отношений с немецким рейхсвером». Пытаясь развеять опасения Ворошилова, он еще раз дал анализ военных взаимоотношений[312]. В обоих письмах Крестинский помимо прикладного значения военного сотрудничества обращал внимание Сталина и Ворошилова на его политическое значение для всего комплекса советско-германских взаимоотношений.

Здесь можно было бы поставить точку, отметив, что Крестинскому, такому же рьяному поборнику «рапалльской политики», каким был и «красный граф» Брокдорф-Ранцау, в очередной раз удалось уберечь ее от потрясений. Тем не менее возникает закономерный вопрос, а была ли такая комиссия вообще? Разумеется, бывший член Политбюро первого состава, секретарь ЦК по орг. вопросам, министр финансов правительства Ленина Крестинский имел свободный доступ к высшему руководству страны и в полной мере пользовался правом доклада и Ленину, и Сталину, и Рыкову, и Чичерину, и Троцкому, и Ворошилову. Но кроме этих двух его писем каких-либо еще упоминаний о комиссии Политбюро в других источниках нет. Поэтому напрашивается вопрос: либо Крестинский был неверно информирован относительно существования такой комиссии и ее не было вовсе, а он спутал ее с комиссией Политбюро по спецзаказам (военным заказам. — С. Г.), либо дальше намерения о создании подобной комиссии дело не пошло, либо она существовала непродолжительное время, или же, наконец, она была тщательно засекречена.

Примечания:

2

См.: Рапалльский договор и проблема мирного сосуществования: Сб. статей. М., 1963; Ахтамзян А. А. Рапалльская политика. Советско-германские дипломатические отношения в 1922–1932 гг. М., 1974.

3

Фашистский меч ковался в СССР: Красная Армия и рейхсвер. Тайное сотрудничество, 1922–1933. Неизвестные документы / Сост. Т. Бушуева и Ю. Дьяков. М., 1992.

29

Rüge Wolfgang. Deutschland von 1917bis 1933. Berlin, 1978. S. 161,164.

30

Carr Edward H. Op. cit., p. 18.

31

РЦХИДНИ,ф. 17, on. 3, д. 101, л. 1.

298

РГВА, ф. 33987, оп. 3, д. 151, л. 18–23.

299

РВМ — транслитерация с немецкого: RWM — Reichswehrministerium (военное министерство).

300

РГВА, ф. 33987, оп. 3, д. 151, л. 27.

301

АВП РФ, ф. 0165, оп. 7, п. 138, д. 221, л. 30–32.

302

Р. В. — транслитерация с немецкого: Rw — Reichswehr (райхсвер).

303

АВП РФ, ф. 0165, оп. 5, п. 123, д. 146, л. 176.

304

АВП РФ, ф. 0165, оп. 7, п. 138, д. 221, л. 33.

305

Так, после одного из разговоров с советским военным атташе в Берлине Луневым, майор Фишер в письме Зекту от 12 марта 1927 г. писал: «Теперь, как это ни странно, другая сторона выражает опасения, тогда как наше министерство иностранных дел объявило о своем одобрении нынешнего направления в нашей работе». (Gustav Hilger. Op. cit. S. 199).

306

В письме к Уборевичу в декабре 1927 г. Ворошилов писал, что «гранатная кампания» выявила в Берлине определенные прозападные течения, которые пытались «использовать связи с нами в целях шантажа […] Мы даже одно время думали свести до минимума все установившиеся у нас с Р. В. связи». (РГВА, ф. 33987, оп. 1, д. 667, л. 11

307

ADAP, Ser. B, Bd. V. S. 366–368, 384–385.

308

О причинах этого разрыва подробней см.: Эндрю К., Гордиевский О. КГБ История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева. m., 1992, с. 107, 129–132.

309

АВП РФ, ф. 0165, оп. 7, п. 140, д. 234, л. 5–9.

310

Public Record Office. London, AIR 5/608, Part I. Цит. по: Groehler Olaf. Op cit. S.57

311

АВП РФ, ф. 0165, oп. 7, п. 140, д. 234, л. 71–78.

312

АВП РФ,Ф-05,оп.9, п. 45, д. 32, л. 107–115.